Рождение честных воров

НАЧАЛО - http://proza.ru/2013/03/11/968

ПРЕДЫДУЩАЯ ГЛАВА - http://proza.ru/2024/06/15/26

ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗДЕСЬ - http://proza.ru/2024/06/20/1670
*********



КАК РАЗ В ЭТО ВРЕМЯ, в конце 1920-х - начале 1930-х годов, рождается одно из важнейших понятий российского уголовного мира - «вор в законе», «законный вор». Так в противоположность «жиганам», бандитам стали называть себя уголовники старой формации и весь примкнувший к ним преступный мир. Таким образом они стремились подчеркнуть свою лояльность по отношению к Советской власти. Впервые слово «вор» стало не обозначением преступной специализации, а определением уголовной касты. Прежде этого значения у слова не было. Например, профессор М. Гернет, исследуя в начале 20-х годов места заключения Москвы, называл ворами обычных уголовников, занимающихся кражами - взломщиков, «домушников», карманников, конокрадов, майданников и пр.

Вообще же традиционное, исконно русское значение слова «вор» - преступник вообще, законоотступник. Например, в «Скаске, какова сказана у казни вору и богоотступнику и изменнику Стеньке Разину» известный разбойник именуется «вором» чуть ли не в каждой строке - несмотря на то, что в действительности он был грабителем и убийцей:

«Вор и богоотступник и изменник донской казак Стенька Разин!
...Ты ж, вор, сложась в Астрахани с ворами ж, боярина и воеводу князя Семена Ивановича Прозоровского, взяв из соборной церкви, с раскату бросил...
А как ты, вор, пришел на Саратов и ты государеву казну и хлеб... всё пограбил, и воеводу Кузьму Лутохина и детей боярских побил...».
Или вспомните у Пушкина в «Капитанской дочке» разговор коменданта Белогорской крепости капитана Миронова с клятым Емелькой: «Пугачёв грозно взглянул на старика и сказал ему: “Как ты смел противиться мне, своему государю?”. Комендант, изнемогая от раны, собрал последние силы и отвечал твердым голосом: “Ты мне не государь, ты вор и самозванец, слышь ты!”».

Важно сказать несколько слов и о понятии «вор». Оно тоже со временем сильно изменилось. Уже к началу ХХ века в преступном мире «вор» стал не просто определением всякого жулика да грабителя, но, скорее, синонимом профессионального преступника, неким «кастовым» определением. Таким вором был, скажем, Васька Пепел, которого вывел в пьесе «На дне» Максим Горький. Вот как он характеризовал себя:

«Мой путь - обозначен мне! Родитель всю жизнь в тюрьмах сидел и мне тоже заказал... Я когда маленький был, так уж в ту пору меня звали  вор, воров сын...
Я - сызмалетства - вор... все, всегда говорили мне: вор  Васька, воров сын Васька! Ага? Так? Ну - нате! Вот - я вор!..  Ты  пойми:  я,  может быть, со зла вор-то... оттого я вор, что  другим  именем  никто  никогда  не догадался назвать меня...».

Конечно, это были ещё не те «воры в законе», которые сегодня являются замкнутым преступным кланом. Речь шла, скорее, о личностной самоидентификации, причислении себя к «цеху» профессионалов, в отличие от случайных людей, попавших в криминальный мир. Хотя, безусловно, в уголовно-арестантском сообществе того времени (перелом XIX-XX веков) существовала своя иерархия. Наверху стояли Иваны - самые опытные и авторитетные преступники. В тюрьмах и на каторге заправляли «бродяги» - профессиональные уркаганы. Среди «профессионалов» была масса градаций и различий: «фартовики», «марвихеры» (воры высшей квалификации), «жиганы», «пустынники», «орлы» (не раз совершавшие побеги с каторжных работ)… Между ними, конечно, возникали свои трения: отчаянные налётчики-«фартовики» и карманники-«марвихеры» с некоторым пренебрежением относились к бродягам-«пустынникам», которые нередко на воле занимались нищенством и попрошайничеством, однако в местах не столь отдалённых «держали масть». На низшей ступени преступной лестницы находились жалкие «халамидники» , промышлявшие на базаре, таская булки с лотков или всякую рвань с возов у торговцев. «Халамидники» входили в состав «шпаны»: прежде «шпанкой», то есть овечьим стадом, профессиональные преступники называли всю безропотную массу каторжан, затем, убрав уменьшительный суффикс, стали именовать так мелкий уголовный сброд . Однако каждый из этих людей не упускал случая окрестить себя «вором». Никто не рисковал назваться Иваном или «фартовиком», если не относился к этим группам. «Ворами» же считали себя все.

В то же время статус «вора» приобретает особый вес, становится как бы «знаком отличия». Как бы доходчивее объяснить? Это как в армии – категория офицерства. Офицер – и младший лейтенант, и полковник, и генерал. Но всё-таки офицерство разделяется на младших офицеров (включая капитана), старших (от майора до полковника) и генералитет. И, разумеется, нижние военные чины (от ефрейтора до старшего прапорщика) не имеют права называть себя офицерами. Но, скажем, «воином» может назвать себя любой. Однако вопрос, как к этому отнесутся остальные. Вот и «вор» начала ХХ века - вроде как криминальный «воин». Отказ в признании уголовника вором воспринимался как оскорбление. Любопытен диалог из «Тюремных очерков» (1893) Алексея Свирского:

«-Кто же я, по-твоему, вор аль нет?
-Мы с тобой вместе не воровали.
-Нет уж, ты не финти, а прямо отвечай: вор я, аль нет?
-Не знаю я тебя за вора – вот тебе весь мой сказ!
-А, так ты вот куда гнёшь! Я, по-твоему, значит, не вор? Так держися, дружок…
И с этими словами оскорблённый преподносит обидчику здоровенный удар в грудь».

А К КОНЦУ 1920-Х ГОДОВ в уголовном мире происходят серьёзнейшие перемены, в результате которых слово «вор» в очередной раз наполняется совершенно новым содержанием. Теперь «авторитеты» преступного сообщества стали именовать себя «честными ворами» (не желая замечать очевидной иронии такого странного словосочетания двух противоположных слов - оксюморона), «ворами в законе». Называя себя ворами, профессиональные уголовники подчёркивали, что они промышляют только «чистым» воровством и не выступают против законов и политики государства. Была специально разработана «воровская идея», построенная на отрицании ценностей «политических уголовников». Краеугольный камень этой «идеи»: «честный вор» ни в коем случае не должен заниматься политикой (этим занимаются «воры» «нечестные», враги Советской власти)! «Законники» политику Советского государства признают и уважают, в отличие от «жиганов» не борются против порядка управления. Они просто «трясут фраеров», не замахиваясь на систему.

Кроме бандитов, низшими категориями преступников стали считаться убийцы (вор должен совершать «работу» технично, без пролития крови, «чисто»), хулиганы, насильники. Впрочем, дело тут было далеко не в «техничности». В первую очередь играли роль сроки наказания. Убийцам всё-таки отвешивали сроки приличные - до десяти лет лишения свободы. А ворам, в самом крайнем случае - два года! И то лишь тогда, когда уголовник проходил по пункту «г» статьи 162 УК РСФСР - «тайное похищение чужого имущества (кража), совершённое из государственных и общественных складов, вагонов, судов и иных хранилищ... путём применения технических средств или по сговору с другими лицами». (То есть государство опять же прозрачно намекало: моё - не тронь, тебе же дороже будет!). Негативное отношение к хулиганам выработалось не сразу, а к середине 1930-х годов. Что касается насильников, видимо, огромное впечатление на «уркаганов» произвело «чубаровское дело» (проституток, что ли, мало? А с посторонними «красючками» того и гляди «попадёшь в блудную»: не спрашивать же у каждой комсомольский билет!).

Позже, объясняя странный уголовный титул «вор в законе», совместивший в себе взаимоисключающие понятия, преступный мир стал называть «законами» те жёсткие правила и установления, по которым живёт российское криминальное сообщество традиционного типа. Однако в 1930-е годы эти установления пока так просто и назывались - «правила», «понятия». Настоящий «законник» «жил по понятиям».  Слово «правила» тоже издавна было знакомо «уркаганам»: ведь и в дореволюционном преступном мире существовали «варнацкие правила», «варнацкая честь», «варнацкое слово»... ( «Варнаками» называли в Сибири каторжников, опасных преступников, беглецов. Слово имело негативный оттенок. Профессиональные уголовники, напротив, подхватив его, стали использовать в положительном смысле, называя «варнаками» опытных, авторитетных «сидельцев» и главарей преступного мира). Интересно, что некоторые «воры» и по сегодня не любят дополнение к своему титулу слов «в законе».

В БОРЬБЕ ПРОТИВ «ЖИГАНОВ» власти объективно выступили на стороне «уркаганов», поскольку основные свои силы органы ОГПУ и НКВД бросали именно против «идейных» банд, которые замахивались на устои государства. Власти оценили воровскую лояльность. Именно ворам обеспечивались самые маленькие сроки наказания, наиболее благоприятные условия его отбывания по сравнению с «политическими». Только в советском законодательстве было разграничение на государственную и частную собственность. Разумеется, за покушение на государственную преступников карали значительно суровее. Тем самым преступника как бы подталкивали «бомбить» отдельных граждан, но не замахиваться на социальные институты.
 
Новоявленные «воры в законе» стали также именовать себя «блатными». С начала 30-х и до середины 50-х годов оба эти понятия были в уголовном мире равнозначны и означали касту «избранных». История слов «блатной» и «блат» не менее любопытна, чем история метаморфозы слова «вор». Разумеется, «блатной» происходит от «блат». Но откуда взялось само слово «блат»? Как известно, общепринятое значение слова «блат» - полезные связи, знакомства, благодаря которым можно достать что-либо в обход общепринятых правил, установлений, законов. «По блату» - благодаря выгодному знакомству, через «нужных» людей.

Есть множество версий происхождения слова «блат». Одно из самых остроумных предположений исходит из того, что русский «блат» берёт начало ещё во времена Петра Первого и происходит от голландского blat или немецкого Blatt - лист бумаги. В такой «блат» вносили имена бояр, откупившихся от «позорных» (с их точки зрения) процедур и повинностей: ношения «немецкой» одежды без длинных рукавов, бритья бород, необходимости отдавать своих «недорослей» для обучения ремеслу за границей и т.д. Помещённых в сей «блат» именовали «блатными», то есть избранными. А уже к концу XIX века слово перенял преступный мир.

Эта версия как бы косвенно подтверждается и любопытным свидетельством более поздней эпохи - рассказом Николая Бухарина, который вспоминал, что, услышав в первый раз от одного из иностранцев - членов Коминтерна выражение «Я получил костюм по блату», не мог сначала понять, о чём идёт речь. Потом ему объяснили, что коминтерновцам выписываются мандаты для получения продуктов и предметов первой необходимости в спецраспределителе, куда они приходят с листком и получают положенное. Таким образом, по мнению Бухарина, выражение «по блату» создали немцы-коминтерновцы от родного немецкого «блат» - лист бумаги. Разумеется, толкование забавно, но неубедительно: в уголовном жаргоне «блат» существовал значительно раньше (что не исключает словотворчества зарубежных коммунистов - но оно было уже вторично по отношению к российскому). Однако рассказ Бухарина показывает, что слово «блат» могло возникнуть при Петре и иметь немецко-голландские корни.

Правда, есть у «петровской версии» существенный недостаток. Она не объясняет провала в два столетия, когда слово «блат» практически не было известно ни в просторечии, ни в уголовном арго. Если слово возникло ещё в начале XVIII века, куда оно потом исчезло и почему вдруг воскресло в конце XIX-го?
Некоторые исследователи утверждают, что слово «блат» попало в русский язык из польского, где означало «укрыватель»; сами же поляки заимствовали его у евреев, где blat - «посвящённый, согласный». Некоторые, впрочем, польское воровское «блат» толкуют как «взятка», от немецкого Blatt - бумажные деньги.

Наконец, необходимо отметить, что на идише одесских уголовников «блат» означал ладонь, «дай блат» соответственно - «по рукам, договорились»; «по блату» - по договору с глазу на глаз, по взаимному согласию. Однако и у «одесской» версии есть существенный недостаток. Дело в том, что слово «блат» в уголовной среде конца XIX - начала XX веков было многозначным. Так называли и преступление вообще, и группу, компанию уголовников (то же, что «кодло», «малина», «бражка»). В 1920-е годы добавилось ещё несколько значений - подкуп, а также - тайный воровской жаргон («он по блату понимает», «он кумекает по-блатски»).
Безусловно одно: слово «блат» действительно имеет корни в немецком языке, а в русский попало, скорее всего, через идиш или польский, причём первоначально термин использовал исключительно преступный мир.

ЧТО КАСАЕТСЯ «БЛАТНОГО», здесь всё немного проще. Поначалу это производное от «блат» существовало в несколько иной форме: в XIX веке, например, «блатырями» называли конокрадов. В начале XX века появляются другие варианты.  «Блатным», «блатским», «блатяком», «блатняком» стали называть либо скупщиков краденого, либо людей, близких к преступному миру, но не профессиональных уголовников. То есть не «уркаганов», а тех, кто имеет «блат» в криминальной среде. «Блатоватыми» именовали и сотрудников угро, милиционеров, тюремщиков, берущих взятки.

Впрочем, к концу XIX – началу ХХ вв. значимость слова «блатной» стала возрастать. Вот как его определяет киевский журналист и писатель Григорий Брейтман в книге «Преступный мир», а затем подтверждает в 1908-м словарь Трахтенберга – «БЛАТНОЙ. Преступный, свойственный преступнику; член преступного мира». В 1912 году киевский пристав Всеволод Попов в «Словаре воровского и арестантского языка» пишет - «БЛАТНОЙ, преступник; преступный…». В словаре Павла Фабричного «Язык каторги» (журнал «Каторга и ссылка» № 6, 1923): «БЛАТНОЙ, ШИБКО БЛАТНОЙ - свой брат уголовный».

А в начале 1930-х новорожденные «воры» придают слову новый смысл. Теперь «блатными» называли преступников, избранных в особую касту путём строгого отбора, во время которого претендент подвергался всестороннему изучению и проверке. И только тот, кто выдерживал экзамен «достойно», принимался в ряды «блатных» и становился настоящим «вором». С подобной процедурой - ставшей обязательной для всего российского «воровского братства»! - профессиональный уголовный мир до сих пор не сталкивался, но вынужден был пойти на такой жёсткий отбор под давлением обстоятельств, чтобы оградить себя в дальнейшем от вторжения нежелательных чужаков. Но подробнее об этом - в очерке «Сталинская перековка воровского братства».