Что было бы, если бы

Я вспоминаю эту перемену, после которой начался урок. Вошла в класс Классная Руководительница, неся в руке мою не столько картину, сколько раму. Раму я сразу увидел. Она сейчас в руках Учительницы выглядела какой-то некрасивой.

Я ждал каких угодно слов учительницы об этой раме, но я услышал совсем другие слова: - Мухачев! Ты что за раму принёс на Выставку? Ведь, надо было нарисовать то, что ты умеешь, а не хвастаться рамой, которую ты, наверно, и не сам вырезал?

-Неси эту раму домой и никому больше не показывай её!

При этом ни одного слова о копии с картины Шишкина "Корабельная роща" не было произнесено!
Я молча забрал раму, забыв о том, что копия с картины. всё же, была моя! Учащиеся так и не поняли, что Классная Руководительница объявила меня гением живописи перед всем классом!
Но этого мне было достаточно. Я понял, что я - настоящий Художник. Мать не возражала отправить меня учиться в Художественное Училище в город Казань после окончания десятого класса.

И вот, я в Казани. Училище. как мне сказали, было прославлено окончившими его художниками, о которых я ещё ничего не знал. А знал я только о художнике, Репине Илье и Иване Шишкине.

Говорить о том, что я блистательно всё нарисовал на экзамене, не стоит. Просто дальше произошло фиаско на экзамене по литературе. Двойка была поставлена за чистые листы бумаги.

Я не смог ни написать что-либо, ни объяснить что-либо самому Директору Училища.
Как уже он ни пытался разговорить меня, я молчал точно так же, когда учительница в моей школе меня ругала за плохую раму, не заметив саму картину.

Мы расстались. Моя судьба могла стать совсем другой, если бы я рассказал Директору, как я столкнулся с машиной на велосипеде, и потерял все знания за десять лет учёбы на несколько месяцев или даже на год.

Сегодня я всё время уступаю всем тем, кто отодвигает меня от тех мест, где и я мог бы сказать своё слово. Но, увы, я выигрываю в одном. Все, кто меня обскакали, частично умерли, а частично выглядят выжившими старцами. Я же продолжаю ездить на велосипеде, будто ничего не случилось. Честно говоря, очень трудно жертвовать собой, как Николай Островский.

Считаю такой жертвой быть глупо. Лучше долго жить и не быть для кого-то обузой, чем добиться всего, как мой дядя московский и умереть на десять, пятнадцать лет раньше.

Я своего дядю уже пережил на четырнадцать лет. На сколько ещё переживу, уверенно сказать не могу.

Июнь