53 Образы поэтов

Глава о продолжении переписки с Поэтом и о мастере В Поветкине

12 августа 2015 г. Мой собеседник странен, я поделилась с ним своими мыслями, они не обязаны совпадать с его мыслями. Он, вероятно, считает, что я должна сделаться его тенью, отражением, отказаться от своих мыслей. Это невозможно. Такое диктаторство мне претит. Он считает, что поэты не дружат.

Вот ответ моего корреспондента на письмо, где я пишу ему свои мысли в ответ на его мысли:

«Вы разобрали на фразы и абзацы моё послание и, конечно же, стали со мной вступать в спор, противоречить мне и соглашаться лишь в малом. Именно об этом я и писал Вам. Нужен ли поэту другой поэт-спорщик с собственным сложившимся мировоззрением - целым миром, который может оказаться не совсем таким, как твой?

Был помоложе - любил споры. Сейчас у меня на них нет ни сил, ни желаний. Мало того, это меня раздражает и злит. Я ведь старый педагог, Галя. Давно привык, что я говорю, а студенты благоговейно внимают моим проповедям. Я смеюсь, Галя.

Знаете в университетском дипломе у меня написаны три специальности: филолог, преподаватель, переводчик. И все три я в жизни реализовал. Первую, как поэт. Вторую, как преподаватель. Третью - всю жизнь занимаюсь переводами: и устными, и письменными, и прозы, и поэзии. Зачем я Вам об этом говорю? Я профессионал, Галя. Как бы было неловко мне об этом говорить, но это сермяжная правда. Нет, Галя, споры, противоречия, поучения и советы мне не нужны. Я уже свое отспорил».

Я ответила ему, завершая и переписку и дальнейшее с ним общение, поняв бессмысленность всех моих устремлений к дружбе. Но сначала о начале конца:

«Неважно, что мои чаяния дружбы с Вами давно провалились в тартар. Неважно, что Вы не читаете меня. А что важно? Что Вы есть, и я должна Вас беречь, но мне не всегда удаётся это. Я слишком хорошо Вас понимаю и чувствую. Пишу о Вас трактаты, Вам неведомые. Ценю Вас, но хочу быть собой и только собой. Не примыкаю к хору. Стою отдельно и жду. Но ждать нечего. Прощайте до лучших времён».

На это он откликнулся письмом о невозможности поэтам дружить. Вот моё предпоследннее послание:

«Дорогой человек, мне в голову не приходило спорить. Я с Вами поделилась своими мыслями. Вероятно, я не имею на это право, я должна молчать, со всем соглашаться и потерять себя, благоговейно склонившись перед Вами в трёх Ваших ипостасях.

Восприятие мира не может быть мной скопировано с другого человека.

У меня есть приятель из Мюнхена, мы несколько месяцев именно так и переписывались, брали фразы из писем друг к другу и делились своими соображениями, так проще отвечать на письма.

У меня не было никакого побуждения Вам противоречить. Вы сказали своё, я своё мнение о дружбе между людьми.

Что же страшного в том, что миры у всех людей разные? Люди дополняют друг друга.

Я тоже учитель - фортепьяно и флейты, я пишу музыку на стихи золотых, серебряных и современных поэтов. Всё, что нам дано, надо получше использовать для своего развития, которое бесконечно. Я пишу Вам и не боюсь, что Вы опять подчеркнёте моё желание схватки с Вами. Нет, поднимаю забрало и с улыбкой смотрю на Вас».

В последнем письме я написала о том, что ни я, ни мои стихи, ни дружба со мной ему не интересны. Он, конечно, мне ничего не ответит, он не отвечал мне на письма часто. Надеюсь, он теперь исчерпан. Не мой он человек. И это мне пришлось выяснять довольно долго, так как во мне была надежда, что он смягчится, изменится, сможет со мной нормально переписываться.

Я освободилась, наконец, от его влияния и своих мечтаний. Этот человек, несмотря на свой талант и работоспособность, в чём-то ограниченный и заскорузлый. Едва ли он духовен, едва ли он стремиться к Богу. Просто живёт и сочиняет стихи и прозу, отвечает своим поклонницам и ими подпитывает своё тщеславие, ибо они безмерно восторгаются им, очевидно не зная других талантливых поэтов.

Побывала вечером в салоне на концерте певицы. Сердце моё не дрогнуло от её пения. На пир поэтов я не осталась, поехала домой. Но пару минут поговорила с режиссёром Сашей С., он мне показал что-то в телефоне, хотел показать стихи Окуджавы, но не нашёл их. Я сказала ему: «Где дом родной? Его нет, всё чужое. У нас нет ничего, кроме тела, и его скоро отнимут». Саша засмеялся.

На днях получила рецензию от Нины и стихами ответила на неё:

... в качалке я стихи пишу...
ты - розы поливаешь тихо...
грустит подруга аистиха
с птенцами на своем шесте.

идиллия... о ней мечтаю.
и незаметно засыпаю.
Нина   06.08.2015 19:37

 добавить замечания

А можно громко поливать
Всё, что угодно? Пой же пташка,
Пусть голос стелется над пашней.
Ты весела пока, видать...

Спасибо, Нина.

Галина Ларская   07.08.2015

Меня очень трогает почему-то душа Вадима Леонидовича Андреева, когда я читаю его книгу «Детство». Мир весь соткан из тайн.

Переворачивая страницы его книги, я думала о переворачиваемых страницах жизни. Все оставшиеся дни на Земле — подарок от Бога.

13 августа. Многое грустно в нашей жизни.

Я долго говорила с Таней Ив. Прогулка из-за этого не состоялась. Таня несколько лет назад привела меня в центр боевых искусств, там я с интересом занималась цигуном.

14 августа. Навестила свою подругу Иру К. Мы немного поговорили по-французски, задавая друг другу вопросы и отвечая на них. После ужина я поиграла на звенящем пианино. Когда звук у старого инструмента особенный, я начинаю импровизировать. Ира стала записывать на ноты то, что я играла. Я посмотрела её ноты и записала более точно.

Пришла с улицы кошка Клёпа — нежная, изящная, таинственная. Ира спасла её от гибели, найдя её в подвале дома.

Дома дочитывала «Детство» Вадима Андреева. Многое дорого мне в этой книге. Царство Небесное Леониду и всей его семье.

Оживляя жизнь прошедшую,
Я читаю «Детство». Смолоду
Много книг читал я истово.
И с теченьем лет усилилилась
Интенсивность восприятия,

Мастерство воображения.
Друг Вадим, ты изумительно
Всё описываешь в книге сей.
Стиль прекрасен, слово трогает,
Память у тебя отличная.

15 августа. Я опять становлюсь чувствительной. Но той благодати, что была во мне в годы воцерковления уже давно нет.

Собеседник Поэт не ответил мне, как и предполагалось. Болела душа и сердце. Нет в нём благородства, мудрости и простого человеческого воспитания. Он причиняет боль, не задумываясь. Он кичится собой.

Слушала замечательную передачу о мастере балета Владимире Васильеве. О нём говорила художница Светлана Захаровна Богатырь, она 25 лет живёт в Париже. И о себе она много интересного говорила.

Гуляла, сидела у воды. Написала стихи:

1

Вы можете дарить лишь боль.
Она затмит все Ваши чары.
Велел прощать наш Бог. Посыпьте соль
На старые слепые раны.

2

Видишь, сижу у причала.
Волны. Стихия речная,
Вётлы над светлой водой
Так беззащитно печальны.
Чувства ненужные скрой.

Всё так давно прозвучало
С самого, верно, начала.
Ты обольщал, как никто.
Ты откликался послушно.
Но ничего не нужно.

Странные игры кармы.
Несостоявшийся, странный,
Занятый только собой,
Друг ненадёжный и слабый.
Может быть, ты больной?

Листья струятся. На миг
Ты затаись и замри.
Как облака белоснежны.
Снова рефрен — не нежность.
Так одиноко внутри.

16 августа г. Я решила ехать, наконец, в Великий Новгород. Мы едем с Элей. Купили билеты на вокзале. Я позвонила Наташе, жене моего друга Володи Поветкина. Она уже третий год ждёт моего приезда.

17 августа. Звонил приятель, который крайне редко мне помогает в тяжёлые минуты. Он требовал, чтобы я слушала какой-то текст. «МНЕ это нужно...», - почти вопил он. А когда мне что-то нужно — ему дела до этого нет.

Мои любимые деревья,
Лишь с вами не расстанусь я

Думаю, что тот, кто периодически не отвечает на письма, не очень хороший человек, неблагородный человек, не милостивый.

18 августа. Успокой меня, Господи. Приятель, как всегда в последние годы, отказал мне в помощи: «Никуда я не поеду...», - довольно грубо сказал он, не собираясь меня провожать. Он часто по 15 км проходит по Москве с шагомером... Болит спина, заболела голова. Возникает желание больше не общаться с ним. Накапливается такая горечь.

Все больные и тем паче гении. Это я написала два года назад в дневнике.

Слушаю Жака Бреля в гениальном исполнении Елены Камбуровой. «Романс давних влюблённых».

По радио мелькнуло слово - физлица, то есть физические лица. Я обалдела. Как можно так обращаться с русским языком???

Снился невероятно обаятельный человек.

Места в поезде были плохие, боковые. Я что-то рассказывала женщинам в соседнем отсеке, читала стихи Марины Цветаевой. Была на подъёме, увлекшись рассказами. Одна из них записала мою фамилию, чтобы почитать меня в интернете. Меня просили рассказать о Цветаевой.

19 августа. Тяжёлая ночь почти без сна. Этого я и боялась. Наташа встретила нас на вокзале. Я её сразу узнала, выходя из вагона. первое, что я увидела, была её красивая изящная рука, берущая у меня сумку, чтобы мне помочь. На такси Наташа отвезла нас с Элей в Центр музыкальных древностей.

Мы оказались в уютном доме. В кухне пили кофе с пирожками, которые купила Наташа, и бутербродами, которые привезла я. Потом в зале Наташа много нам рассказывала о Володе, как о рестовраторе, мы увидели много интересных инструментов и фотографий.

Ужинали мы все вместе в Центре. Эля накупила много еды. Я привезла немного еды из Москвы.

20 августа. Встали около 10 часов. Отправились гулять, прошли по мосту через обмелевший Волхов, долго были в Софийском соборе. Он построен в начале XI века. Мы с Элей, сидя на скамье, стали спонтанно молитвенно вспоминать многих людей, Володю Поветкина и его маму, наших родителей, поэтов, писателей, композиторов, художников. Очень многих помянули.

Обошли весь Кремль снаружи. Поговорила я с ребятами, сидящими на лавке, которые оказались рок-музыкантами, спросила, есть ли здесь рядом проход на улицу. «Есть. В Филармонию». Потом один парень сказал мне, что он хочет так сыграть, чтобы сразу стать известным. Я откликнулась: «Ну, что ж, это импульс для деятельности. Продолжайте в том же духе».

В Центре я выслушала рассказ Люды о молодом музыканте, который погиб. Его мама сначала была в жутком состоянии, потом у неё открылся дар целительства, она на каком-то празднике увидела Володю Поветкина и спросила Люду, кто он и чем болен. Она подошла к нему и измерила незаметно его биополе рамкой. Она сказала Люде, что Володя космический человек, что она хочет стать перед ним на колени.

В Центре молодые женщины и девушки в красивых сарафанах и рубашках сидели и что-то мастерили. Оказалось, что они делали игрушки. Мне тоже сделали игрушку — котика, котёнка, сидящего на подушечке. Я поблагодарила. Решила назвать его Кузей.

Наташа пригласила меня почитать стихи. И ещё она хотела, чтобы я рассказала о Володе. Я вспоминала облик Володи, его характер. Потом читала стихи и отрывки прозы, поясняя то, что могло быть непонятым. Стояла тишина, слушали меня хорошо. Часть молодых женщин-мастериц ушла к своим детям домой.

В подъезде нашего дома сегодня поднималась по лестнице девочка. Она поздоровалась и сказала: «Меня зовут Саша, а тебя?» Я ответила: «Галчонок». Она не удивилась и следующий вопрос её был о возрасте. «Мне пять лет, а тебе?»  «Три», - сказала я. Она опять не удивилась. Я пояснила ей, что говорю о своём внутреннем возрасте. Мы немного с ней поговорили. Так как я играю в нашей квартире на пианино, то боясь её разбудить, я спросила её, когда она ложиться спать. «Как наиграюсь, так и ложусь», - сказала Саша. Живёт она рядом с нашей квартирой. Позднее мне сказали, что Саша живёт в трудной семье.

21 августа. Мы с Элей пришли в зал Центра, на лавках лежат там домотканные чистые коврики, на стенах различные музыкальные старинные инструменты и фотографии. Эля попросила меня почитать вслух дневники Володи Поветкина, напечатанные в журнале «Чело». Они очень интересные и великолепно написаны. Стиль у него чистый, благородный. Душа удивительная. Я почитала, пока нас не позвали вниз, на первый этаж.
 
Вечером у нас был пир горой. Люда приготовила необыкновенный свекольник, на второе был паштет, завёрнутый в лаваш и поджаренный слегка. Пост мой полетел, я сорвалась. Пили вино Шардоне. Поминали Володю и его маму Марию Фёдоровну.

Вот как Наташа впервые встретила Поветкина: «Первый раз мы встретились у Софийского собора. Одет он был во что-то чёрное, в свою чёрную шапочку и всем обликом был похож на монаха. Я вообще-то не склонна смотреть незнакомым людям в глаза, но это было неожиданно, и мы открыто и пристально посмотрели друг на друга. Как и многих, меня поразил его взгляд – глубокий, внимательный и спокойный. Я бежала в училище, куда, как всегда, опаздывала. Конечно же, я знала, что это Поветкин. О нём много шушукались в музыкальном училище, где я училась (1974-1978 гг.). Я это не любила, потому ни разу не ходила к нему в Воротнюю башню на Ярославовом Дворище, где он тогда жил. Владимир Иванович потом говорил, что помнит эту встречу. Хотя мне кажется – вряд ли.

Второй раз я увидела его в 1981 году на 4 этаже Ленинградской консерватории. Он был в рябиновом свитере, с длинными, перевязанными тесёмочкой, волосами. Мы встретились взглядами, и я опять быстро прошла мимо. «Ничего себе», - думаю, - «Откуда здесь Поветкин?» Оказалось, он приехал в Лабораторию народного творчества, где я тогда занималась. Вот здесь мы уже познакомились.

Я стала, приезжая в Новгород, заходить к нему. Передавала приветы. Потом с ним познакомились моя сестра Марина и мама Нина Андреевна, а потом и вся семья. Поветкина мы все любили. Я жила в Ленинграде, а Марина с мамой заходили к нему часто. Спекли пироги – к Поветкину, сделали драники – к нему же. Как любил потом говорить Поветкин, в Лаборатории я ему больше всех не понравилась из-за своей болтливости.
 
В 1989 году я родила сына и переехала на время в Новгород. Как оказалось потом – навсегда. Но тогда я так не считала. В третий раз, когда я запомнила Владимира Ивановича, это было у нас дома на Хутынской. Семья у нас шумная, суетливая. Владимир Иванович любил рассказывать о подобном приходе к нам: «Представьте: две соседние комнаты, в обоих по телевизору, которые показывают разные программы. Со всех углов на тебя смотрят кошки (их было у нас не менее четырёх), собака Илонка от радости лает, все за тобой ухаживают: «Вот, Владимир Иванович, картошечка», «Нет, сначала положи салат», «Да ты ему супчику налей!»

Причём ещё успевают что-то по дороге обсудить. И сквозь этот шум и гам доносится с дивана голос Клавдии Ивановны: «Откройте балкон! Собаке дышать нечем!» (Клавдия Ивановна – моя бабушка). Дак вот. Сварила я манную кашу сыну. И Владимиру Ивановичу положила. Всё чего-то шутим, смеёмся, шумим.

И вдруг, Владимир Иванович изменился. Лицо стало спокойным, взгляд устремлён куда-то вперёд, и … я задержала взгляд на его лице, вернее лике – и не могу оторваться. Он будто вне времени. Летит сквозь века. Глаза синие-синие. Это были мгновенья, он опять вернулся, но мне эти мгновенья показались вечностью. У Владимира Ивановича бывало такое необыкновенное выражение, но здесь, в нашей суете, шуме, это было особенно ярко. Потом я уже насмотрелась на самые разные выражения его лица: мог не говорить – я и так всё понимала, но это - среди нашего гама - я запомнила на всю жизнь. А потом. Потом был Центр музыкальных древностей».

В молодости я рисовала Володю Поветкина