Кудис. книга 1. глава 22

Глава 22
- Я люблю покупать подарки заранее, например, уже летом я начинаю обдумывать, что подарю семье или друзьям на Новый Год и Рождество. Не мужское занятие скажете вы, но мне реально доставляет удовольствие бродить по торговым центрам, небольшим магазинчикам или даже изучать витрины интернет-магазинов в поисках чего-то особенного. Я женат, у меня прекрасный сын, и в тот день, когда я впервые увидел ее, я как раз искал для них подарки. Даже помню, как начался наш диалог, вернее, из-за чего.
- Супруга моя, как и многие женщины, любит заниматься интерьером, я в эти дела даже не пытаюсь совать нос, а то откусят, - среди гостей послышались смешки, блондинка согласно закивала с нежной улыбкой на лице, - и вот ей втемяшилось в голову, что в нашей спальне непременно должен быть какой-то элемент декора с розовым кварцем…
Снова робкие смешки.
- Для женщин иногда совершенно пустяковые вещи имеют просто вселенскую важность, - продолжил Женя, - они как-то по-другому видят мир и делают совершенно непонятые нам, мужчинам, выводы. Для них важнее не удобство, а красота, не логика, а чувства, ощущения, они готовы обманывать сами себя и до последнего защищать иллюзию, если она красивая, а уж если женщина поставит что-то на вершину своей пирамиды важности…, - он присвистнул и закатил глаза, - ее сам Дьявол не остановит.
- Поэтому в тот холодный ветреный день я бродил по магазинам в поисках чего-нибудь из розового кварца. Я хотел порадовать ее, потому что женщина – это как огромное магическое увеличительное стекло, если она счастлива – она десятикратно отдаст это счастье в мир, если несчастна – помоги вам Бог.
На этот раз смешки стали громче.
- Вы можете подумать, что я большой знаток женщин, - Женя явно обладал харизмой, он моментально завладел аудиторией, причем под его обаяние попали все. По крайней мере, люди. – Так и есть, только причина не столь очевидна.
 Он сделал намеренную паузу и хитро улыбнулся.
- Через меня действительно прошли сотни женщин, но я не ловелас, я – врач-гинеколог.
На этот раз сквозь смешки я услышал одобрительное: «Красавчик!», - кажется, это сказал хипстер.
- Да, я умею находить подход к прекрасной половине человечества, профессия обязывает, - продолжил Женя, - особенно сейчас, к грубому и бестактному специалисту пациентка не вернется, да еще и отзыв в интернете накатает, и клиника потеряет деньги.
Он снова обаятельно улыбнулся и развел руки в стороны:
- А этого никто не хочет, иначе за какие шиши я буду покупать розовый кварц моей благоверной.
Все без исключения члены Клуба улыбались, он их завоевал.
- Так вот, возвращаясь к моменту начала моей истории. Я обошел уже один большой ТЦ, там ничего заслуживающего внимания не увидел, но я знал, где можно поискать подобные вещи – в городе полно небольших очень атмосферных магазинчиков с сувенирами, изделиями из камней и даже мистическими товарами. Это интересно, решил я и направился в ближайшую «лавку чудес», как я их называю. Сам я живу и работаю в Александрите, а поиски подарков как-то плавно завели меня на границу с Южным Склоном – красивый район, мне там всегда нравилось.
 – Так вот, я даже не стал забирать машину с парковки у ТЦ, это был целый квартал сплошных магазинов, так что я просто пошел пешком по расчищенным от снега тротуарам, наслаждался украшенными витринами и рождественской музыкой, которая уже отовсюду звучала. И люди хоть и бежали по делам, но всё равно гораздо больше было мечтательных и добродушных лиц и улыбок, совсем детских, когда они видели, как рабочие устанавливают очередную елку в сквере или перед торговым центром.
- Я тоже не сдерживал улыбку, а что, хоть один месяц в году все мы можем снова побыть детьми. Я даже подумал купить большой стакан горячего шоколада, возле обочины как раз стояла такая машина, ну вы знаете, они продают кофе, чай, лимонад летом и согревающие напитки зимой. Но в магазин с напитками нельзя, а то место, на которое я нацелился, было уже рядом. «Ларец самоцветов» - вот как называется этот магазинчик, я уже бывал там, покупал жене украшения из камней, она их любит. Перед новогодними праздниками их витрина напоминала страну чудес: окна как будто заснеженные, всюду огоньки, даже небольшой Дед Мороз под елкой среди каменных пирамидок, статуэток и деревьев заманивал покупателей. И запах у них всегда был чудесный в магазине, какие-то восточные благовония, колокольчики звенят – ммм, прелесть!
- Я остановился перед магазином, любовался елкой и Дедом морозом, но больше меня заинтересовали деревца с камнями вместо листьев, знаете, такие декоративные…
Все закивали, у меня тоже было одно такое, подаренное коллегами на какой-то праздник, ствол и ветки из проволоки, а вместо листвы – какой-то коричнево-желтый минерал.
- Я искал деревце из кварца, Лиде – так зовут мою лучшую половину – это бы понравилось. Но на витрине не было ничего из розового кварца, хотя мне очень даже приглянулась березка – ствол был выполнен очень натурально, и ветки такие правдоподобные, а в них крошечные светло-зеленые камешки. Красиво, я даже подумал, что могу поставить его в кабинете на работе, дамы оценят.
- В общем, я зашел внутрь, колокольчик над дверью приятно и нежно звякнул, и меня окутал этот волшебный аромат. Я огляделся, магазин был пустым, ни покупателей, ни продавца, странно, обычно там всегда есть люди, а перед праздниками – вообще бывает не протолкнуться. Хотя, наверное, еще рано покупать подарки, напомнил я себе, не все ведь такие беспокойные. Магазин-то открыт, решил я, наверное, продавщица в подсобке, может, пошла в туалет. Я стал рассматривать витрины, кольца, серьги, браслеты, всё сияет, всё красивое, но я сразу перешел в секцию, где были выставлены статуэтки, подсвечники и прочие поделки из камней. И там меня ждала удача, я, собственно, и не сомневался, что найду здесь то, что ищу. На полке за стеклом стояло роскошное деревце с пышной розовой кроной. Я чуть в ладоши не захлопал от восторга! Рассматривал его с таким любопытством, что чуть не влепился носом в стеклянную витрину.
- «Розовый кварц – талисман любви», - услышал я приятный голос за спиной, резко обернулся… Это и была наша первая встреча, совершенно случайная. Позади меня стояла высокая молодая женщина с темными волосами шоколадного цвета и большими темными глазами, не черными, просто карими. У нее было какое-то интеллигентное лицо и такая королевская осанка и вся манера держаться… знаете, про такой типаж говорят: красавица элегантной эпохи или винтажная внешность, что-то такое. Волосы красиво уложены волнами, легкий макияж, нежно-кремовый свитер с V- образным вырезом, худощавая, но красивая фигура.
- «Да? А я как раз хочу купить это деревце в подарок жене, - сказал я и добавил, - вы его покажете?». Ее улыбка потеплела, должно быть, ей понравилось то, что я ищу подарок для супруги в таком необычном месте, в такие магазины чаще ходят женщины, я это знаю, потому что общаюсь с женщинами и сам иногда захожу в такие вот «лавки чудес», и правда, мужчин там крайне мало.
- «Конечно, - кивнула она и полезла в ящик под одной из витрин за ключами, - отличный выбор». Она недолго возилась с замком, потом открыла витрину – не буду отрицать, что приятным дополнением к вежливому обслуживанию был вид ее стройного тела, вытянувшегося, чтобы достать деревце с полки – и протянула мне поделку. «Этот камень укрепляет любовь, делает ее чистой, нежной и преданной, - сообщила она с искренним восхищением глядя на розовые камешки, изображающие листву, - настоящая любовь – такая редкость. Особенно в современном мире». Не слишком ли она молода, чтобы судить так, подумал я с умилением, наверняка - романтичная барышня, имеющая больше прочитанных книг, чем друзей.
- «А вы разбираетесь в камнях», - заметил я, просто хотел сделать ей приятное. «Да, - просто ответила она, - я люблю камни, в них удивительным образом сочетаются сила, и красота, и хрупкость. У каждого свой характер и своя энергия. И они долгожители в этом стремительном мире, они скрыты от нас, они терпеливо ждут своего часа, столетиями обретая форму, становясь всё прекраснее в глубинах земли». Ого. Вот это речь, подумал я, странные мысли для такой молоденькой девушки.
- Вы так красиво говорите, - не удержался я.
- «Настоящие камни, не подделки, - продолжила она, вежливо улыбнувшись на мой комплимент, - видели смену эпох, они видели королей и королев, видели кровь войн и революций, величайших людей мира и тех, кто пришел им на смену сейчас. И они увидят будущее, они будут украшать собой жизни новых властителей этого мира, их век – гораздо дольше человеческого. Это поражает воображение, не так ли?»
 - Да, уж, мое воображение она точно поразила. От нее веяло чем-то волшебным, чем-то уникальным, понимаете? В большом городе много чудаковатых и откровенно сумасшедших… но они как подделки против настоящего бриллианта, а она была настоящей. Мне захотелось просто слушать, как она говорит, не подумайте, это не было влечением или еще чем-то сексуальным, просто она очаровала меня, я как будто окунулся в другой мир, в какую-то другую эпоху или измерение.
- Моя жена тоже очень любит камни, интересуется: какой для чего подходит, как их носить… Я думаю, ей понравится это дерево. Запакуете?
- «Конечно», - кивнула она с улыбкой, принимая у меня деревце. Но я не хотел вот так быстро уходить, тем более, нашелся повод продолжить разговор.
- «А что это за камень, не подскажете? - я стоял возле той березки с зелеными камешками вместо листвы, - мне очень понравилось, выглядит так натурально». Она поставил мой подарок на стеклянную витрину- прилавок и подошла ко мне, порыв сквозняка донес до меня аромат ее духов, смешанный с запахом благовоний. «Это зеленый агат, редкий камень. Помогает в самопознании и раскрытии своих талантов, но, есть одно «но»…., – и она лукаво посмотрела на меня, - кто вы по знаку Зодиака?». «А это важно?», – изумился я, я вообще-то не верю во все эти придури вроде «Девам красный не носить, а Овнам смерть от жемчуга не той формы», ну вы поняли… «Разумеется, - совершенно серьезно ответила она, глядя на меня своими спокойными лучистыми глазами, - например, если вы Близнецы, то вам этот камень категорически не рекомендуется, как и Водолеям, а вот Девам и Тельцам он как раз приносит удачу».
- «Вот черт! – засмеялся я, - это окончательный вердикт?». «Конечно нет, это просто информация, мнение некоторых людей, - пожала плечами она, - но вы ведь и сами знаете: сколько людей - столько и мнений, а истина одна: каждый сам решает в своей жизни».
- «Просто я как раз из тех знаков, кому «категорически не рекомендуется», - я изобразил поклон и сымитировал снятие шляпы, - чистокровный Близнец»
- Она засмеялась, легко и как-то элегантно. «Тогда, боюсь, вам придется отказаться от этой покупки. Видите, у нас всё честно, - добавила она и подмигнула мне, без всякой пошлости, просто шутливо, - вместо того, чтобы увеличить продажи любой ценой, продавец отговаривает вас от ненужной траты денег».
- Мы посмеялись, я сообщил, что хотел поставить эту березку из зеленого агата у себя в кабинете. Конечно, последовал вопрос, кем я работаю. Я ответил, немного смутившись, сам не знаю, почему, обычно я всегда с гордостью говорю, что я врач, это у меня от родителей, сами они были из рабочего класса и очень хотели, чтобы сын стал «интеллигентом».
- «Ааа, ну тогда ничего удивительного, что вы так хорошо понимаете женщин, - сказал она, возвращаясь к упаковке моего подарка, она почему-то тоже выглядела немного смущенной и как будто напряженной, - кстати, если вам хочется купить и себе что-то красивое, могу порекомендовать брелок из александрита».
 - Она указала рукой на витрину, не отходя от своего прилавка, где подыскивала подходящую коробку для деревца. «Александрит – идеальный камень для Близнецов. Носить его может только сильная личность, а Близнецы, как правило, очень яркие натуры…»
- «Правда? – не выдержал я, - а я еще и живу в Александрите, ну, знаете, это…»
- «Район, граничащий с нашим, - закончила она за меня с улыбкой, - я здесь не так давно, еще не успела побывать во всех районах». «Говорю, как местный со стажем, - я тут же напустил на себя делано важный вид, - ни под каким предлогом не приближайтесь к Речному! Да и от 3-х Мостов тоже лучше держаться подальше… хотя бы на расстоянии железнодорожных путей», - и я засмеялся, только по ее вежливой улыбке сообразив, что эта шутка ей непонятна.
- Чтобы как-то скрасить ожидание, пока она закончит с упаковкой, я подошел к витрине и стал изучать брелоки и кулоны, я и впрямь загорелся идеей купить себе безделушку с александритом, такие совпадения редко бывают в жизни, а тут прямо как постановка – выходит, я выбрал удачное место жительства! Из раздумий меня вырвало сильное чувство, что за мной наблюдают, я повернулся, она тут же спешно отвела взгляд. Но я поймал ее, и она это поняла.
- «Извините, - она опустила глаза, возясь с лентами, - просто вы напомнили мне одного давнего знакомого. Обычно я не пялюсь на людей…». «Всё нормально, - поспешил успокоить я, - надо же на кого-то смотреть, а тут, кроме меня, посетителей нет». Она завязала ленты и протянула мне коробку, в итоге я взял еще и брелок, и теперь он со мной, как доказательство того, что всё это было. Доказательство для меня, когда мне начинает казаться, что это была шутка или сон, или я всё не так понял…
Знакомые всем нам чувства, не я один закивал, услышав эти слова, и снова я почувствовал кукую-то теплоту ко всем гостям этого Клуба, мы были связаны, породнены чем-то общим, и это правда давало силы.
- Я взял коробку с деревом, брелок запаковывать не стал, положил в карман, попрощался, поблагодарил и покинул магазин. По дороге до машины я сожалел лишь об одном: что не спросил, откуда она приехала, она ведь сказала, что недавно здесь, и мне теперь очень хотелось знать, какое место вырастило эту элегантную девушку с таким сильным винтажным шармом. Вряд ли я увижу ее снова, думал я с легким сожалением, продавцы в магазинах меняются так быстро, особенно, когда они – молоденькие девушки, приехавшие искать счастье в большом городе. Я думал, что это конец нашей крошечной истории, но это было только начало.
- Прошло примерно две недели, чуть больше, может быть, жизнь потекла в обычном русле, я забыл ту девушку, как забывается всё мимолетное и одноразовое, даже если оно было красивым. В больших городах так много раздражителей для нашей нервной системы, что в сознании удерживается лишь самое важное и самое навязчивое. Она не попадала ни в одну из этих категорий.
- Был уже конец декабря, конец года, а это всегда дурдом, годовые отчеты, предпраздничная суета… работать уже совершенно не хочется, а до праздника еще 10 дней. Я сидел на приеме, как обычно, пациентов меньше не становилось, болезни ведь не живут по календарю и не приходят по расписанию, так что я вкалывал, дверь моего кабинета постоянно хлопала, иногда в конце особо трудного дня я уже начинаю ненавидеть этот звук. Мой кабинет немного отличается от кабинетов большинства специалистов - в силу специфики моей работы в моем распоряжении были 2 смежные комнаты. В одной я вел прием и бумажную работу, во второй была смотровая, в первой комнате - приемная, как мы ее называем – довольно уютно и обстановка домашняя, на полу ковер, два больших кресла, полки с моими книгами и сувенирами, которые мне дарят пациенты, цветы в горшках… и только медицинский запах и большой письменный стол, рядом с которым ютится крохотный столик медсестры, напоминают, что это медучреждение. Перед столом тоже стоит совершенно казенный стул для пациентки, а вот кресла как раз для пар, они часто приходят…, в общем, я сидел за столом, как раз дописывал историю болезни только что ушедшей пациентки, дверь снова открылась. «Евгений Анатольевич, - голос моей медсестры, я знал, что за этим последует, и не ошибся, - пришла пациентка на 13.00». Я вздохнул и ответил тоже совершенно стандартную фразу: «Пусть заходит, я сейчас закончу». Дверь снова открылась, на этот раз не так по-хозяйски, так открывают дверь нервничающие пациентки. «Заходите, - бросил я, не поднимая головы, - присаживайтесь, я через секунду вами займусь». В ответ тишина, но по ковру послышались шаги, медленные, осторожные… я к этому привык за 16 лет работы, женщины часто бояться нас, особенно молодые девушки. Она подошла к столу, он прямо напротив двери. А кабинет у меня длинный, как вагон, краешком глаза я заметил, как после секундной паузы она села на стул.
- «Так, с этим закончили, - я закрыл историю и отложил на край стола, - теперь давайте знакомиться». Я поднял глаза и…, наверное, мое лицо было комичным и нелепым, потому что она улыбнулась… Она, та самая девушка из магазина. Я сразу ее вспомнил, хотя не думал о ней с того дня, она была яркой и необычной, а такие всегда запоминаются. Улыбка у нее вышла нервная и напряженная, но вместе с тем очаровательная. Она вся была такая свежая, такая красивая и какая-то по-зрелому элегантная, хотя я мог поклясться, что ей не больше 25.
- «Вижу, вы меня узнали», - проговорила она, смещая взгляд куда-то за мою спину, там было окно, мой кабинет на 5-ом этаже, и всё равно в смотровой нам приходится закрывать жалюзи, прелесть большого города, в моем родном поселке самым высоким было здание администрации – аж 3 этажа.
Среди гостей послышались смешки, а Женя продолжил, отпив чай.
 - «Ну конечно! Вы меня тогда восхитили своими званиями о камнях, - меня тронула ее смущенная улыбка, - кстати, здесь я хотел поставить ту березку из зеленого агата, на полках еще полно места, или на столе». Она оглядела кабинет, немного рассеяно, я мог ее понять, ситуация была неловкая. «У вас красивый кабинет, - снова напряженная улыбка, - больше похож на гостиную, это приятно».
- Мы помолчали, я как-то не решался начать настоящий прием, она тоже была явно смущена. Но поскольку она пришла ко мне как к специалисту, инициативу должен был проявить я.
- «Итак, - я бросил взгляд на титульный лист пустой еще карточки, там стояли только имя, возраст и контактные данные, - Анжелика, красивое имя, - ввернул я, - что привело вас ко мне?». Я снова бросил взгляд на карточку, в графе «возраст» стояла цифра 26. Я почти угадал, но выглядела она еще моложе.
- Она опустила глаза, начала теребить пальцы, я всё это уже видел и не раз, слезы, истерики, панический страх – я умею с этим работать. «Не волнуйтесь, - успокаивающим тоном начал я, - я здесь, чтобы помочь вам всем, чем смогу. И я настоящий джентльмен, - я рассчитывал на улыбку и получил ее, слабую и напряженную, но это была улыбка. Хороший знак. Получив положительный сигнал, я продолжил, - вас что-то беспокоит?»
- В этот момент открылась дверь, медсестра поспешила занять свое место за крошечным столиком. Очень не вовремя. Анжелика метнула на нее испуганный взгляд и опустила голову, как ребенок перед наказанием.
- «Я уже здесь! – бодро сообщила медсестра, полная дама с неиссякаемым запасом оптимизма, я рад, что работаю с ней, она как никто умеет разрядить обстановку, но сейчас она была явно лишней, мы оба это чувствовали. – В регистратуре задержали…»
- «Инна, могу я вас попросить вернуться в регистратуру и узнать, сколько у меня еще на сегодня?», - и я многозначительно посмотрел на нее, едва заметно кивнув. Она всё поняла с полуслова, опытная была медсестра. «Конечно, доктор, - тут же ответила она и добавила, - не станете возражать, если я выпью чашку чая в кафетерии? Если я вам пока не нужна?». Ну что за умница! Я хотел выпрыгнуть из-за стола и обнять ее.
- «Нет, Инночка, - я благодарно моргнул ей глазами, - я справлюсь, пейте спокойно». У нее было полчаса до прихода следующей пациентки, так что она не стала терять время и быстро удалилась. И тут Анжелика снова удивила меня.
- «Так приятно иметь дело с понимающими и деликатными людьми да? - она всё еще не поднимала глаз, но слова звучали совершенно уверенно, - у вас хорошая медсестра. И вам спасибо, что поняли меня».
- Она всё просекла, такая молоденькая и такая… не знаю даже какое слово подобрать, взрослая, что ли. Но в ту секунду мое восхищение омрачилось неприятной догадкой: аборт – вот зачем она здесь. Не буду рассуждать о морали и моем отношении к этому щекотливому вопросу, это никакого значения не имеет, просто мне стало неприятно, что такая милая девушка вынуждена идти на эту рискованную и сложную для психики и тела процедуру, вряд ли приятные жизненные обстоятельства толкают на такое.
- Но я профессионал, мое дело не судить и не вдаваться в догадки, мое дело - оказать человеку квалифицированную помощь, поэтому я снова взял инициативу на себя. «Нас никто не потревожит, можете говорить спокойно. Чем я могу помочь?»
- «Честно говоря, не знаю, может ли кто-то вообще мне помочь... и нужна ли мне помощь…, - она начала кусать губы, я терпеливо ждал, - дело в том, что мои проблемы не связаны с нежелательной беременностью или подозрением на инфекцию, передающуюся половым путем, как вы наверняка могли подумать…».
- Боже, опять в яблочко, я начинал опасаться, что она либо слишком умна, либо – телепатка.
- «Ни то, ни другое мне не грозит по той простой причине, что я всё еще девственна и…, – она грустно улыбнулась и наконец бросила на меня быстрый смущенный взгляд, - я не могу быть с мужчиной». Даже сам не знаю, почему, но мое сердце ликовало. Она была похожа на благородную леди, я создал себе такой образ, я понимаю, что сам несу ответственность за свое восприятие… но мне так не хотелось его разрушать
- «Так, - начал я, быстро включившись в работу врача, а не мечтателя, - ваши проблемы носят психологический характер? Или при попытке близости вы испытываете физические проявления: боль, дискомфорт, спазм…».
- «Никаких попыток не было, - почти перебила она, глядя на свои нервно переплетенные пальцы. Я понимал, как ей трудно об этом говорить, и как сильно она погрязла в этом стрессе, если решилась на такой визит. И я отметил ее смелось, она нашла в себе силы бросить вызов проблеме, а не пассивно жить с камнем на шее, как многие. – Я просто не могу даже думать об этом, мне сразу становится плохо…». Всё ясно, это не ко мне. Я снова испытал смешанные чувства облегчения и разочарования, она мне нравилась, не в том смысле, что я пригласил бы ее на свидание и попытался бы «излечить» ее от боязни мужчин, просто иногда испытываешь симпатию к человеку, просто хочется думать о нем хорошо, хочется видеть его, говорить с ним… и ничего больше.
 - «Я понимаю, - успокоил я ее, - вы не единственная, кто сталкивается с такими проблемами…». И снова она выбила почву из-под ног.
- «Проблема как раз в том, доктор, что я, похоже, всё же – единственная, - почти фыркнула она, - за всю свою долгую, очень долгую жизнь и не встречала никого…». И тут она вдруг резко осеклась, ее лицо стало каменным. Я в недоумении смотрел на нее, ожидая продолжения. Я хотел направить ее к психологу, у нас очень хороший специалист, но, кажется, ей был нужен спец посерьезнее. А психиатра у нас в штате на было.
- Долгая жизнь? О чем она? 26 лет - это, конечно, как динозавр! И снова неприятный осадок – это странное очарование вполне могло быть вызвано психическими расстройствами, я не психиатр, но по опыту знаю, что люди с отклонениями бывают очень обаятельными и неординарными, девчонка оказалась «с приветом»… жаль, я уже почти очаровался.
 - «Знаете, попытался я, - панические атаки и боязнь близости встречаются у немалого количества девушек, всё это успешно поддается коррекции, у нас есть замечательный…». Договорить она мне не дала, встала, не резко, но решительно, посмотрела мне в глаза… ее глаза были холодными и… да, какими-то старыми и уставшими, как будто они видели уже слишком многое и слишком много раз.
- «Не знаю, зачем я вообще пришла, - она повернулась и пошла к двери, а я сидел, лишенный дара речи, просто не знал, что сказать. И стоит ли вообще что-то говорить. – Извините, забудьте это…». У двери она еще раз обернулась, уже открыв ее, бросила на меня странный взгляд, тряхнула головой и пробормотала что-то типа «надо же, как похож», а потом быстро вышла и закрыла за собой дверь.
- А я остался размышлять и ждать, пока этот неприятный осадок растворится во времени. Я думал о ней невольно и на следующий день, и день после, и даже через три дня. Не знаю, почему и зачем, но в голове постоянно прокручивался наш разговор в магазине – тогда она показалась мне самим воплощением интеллигентности и очарования – и этот странный не состоявшийся прием. Что она имела в виду, говоря, что она – единственная? Или эта странная фраза про долгую жизнь… А стоит ли вообще принимать всерьез слова явно ненормальной девушки? Зачем их вообще анализировать?
- Короче, где-то к началу следующей недели я решил забыть эту ситуацию, тем более, что праздники приближались, суета нарастала, а ее я больше не видел. Да и не хотел, если честно. В городе полно психов, я просто столкнулся с еще одним, большое дело, ситуация исчерпала саму себя.
- Но, как вы, наверное, догадываетесь, это еще не всё, иначе я не сидел бы тут. 27 декабря, я точно помню эту дату, потому что по четвергам у нас обычно общие планерки, а эта была последней в году. Так вот, в 6 вечера я вышел из клиники, счастливый и разве что не напевающий, вокруг – как в сказке, всюду огни, музыка, перед нашей клиникой есть небольшой сквер и площадь, там горела елка, светились огни кофейных точек и кафешек, на катке в сквере гремела рождественская музыка, даже снег лежал, хоть и не толстым слоем, как в фильмах и на картинках. Я направился к скверу, там была большая парковка для работающих в близлежащих зданиях, кто из нашего района, тот знает, - и он кивнул на меня, я кивнул в ответ.
Персоналу запрещалось ставить машины перед офисами, а во дворах не было столько места, так что город решил эту проблему, сделав большую огороженную парковку для всех, кто работал в этом квартале. Необычно решение, но это лучше, чем ездить на общественном транспорте. В нашем городе, и в частности в районе, любили делать широченные улицы, разделенные напополам скверами, в которых оборудовались парковки, выглядит довольно необычно, но это выход – представьте широкую улицу, Бог знает сколько полосное движение, а посередине вместо островка безопасности – тянется зеленый парк, и среди деревьев такая же утопающая в зелени стоянка с выездами на обе стороны улицы. Таким образом, машины работающих не портили вид и не мешали подъезду, и транспорт сотрудников был под присмотром. И въехать на эту стоянку можно только по спецпропускам, так что места всегда хватает всем.
А Женя продолжал:
 - Прямо у входа в клинику стоял Дед Мороз. Увидев меня, он замахал руками и густым басом прокричал: «Хоу-хоу-хоу! С Новым Годом! Желаю вам добрых чудес!». Я точно запомнил его слова, потому что его пожелание начало сбываться немедленно. Я улыбнулся и помахал ему в ответ, настроение подскочило еще на пару десятков пунктов, я решил выпить горячего шоколада, пока буду идти к парковке. Я перешел дорогу и оказался в сквере, это точно напоминало сказку – на деревьях висели гирлянды, музыка, доносящаяся с катка, стала громче, накрадываясь на музыку из кафе, слева от меня между деревьями светилась высоченная елка, оттуда тоже играла музыка. Я решил, что вполне могу задержаться на пару минут, пока буду пить свой шоколад, и полюбоваться елкой, это такой релакс после рабочего дня! Всё равно парковка в той стороне, так что я зря круги не наматывал. Я вышел на небольшую площадь, где стояла елка, вокруг по периметру располагались кофе-точки и вагончики с бургерами навынос, летом на этой площади работает фонтан, а на зиму его закрывают настилом и там устанавливают елку. Людей было полно, парочки, мечтательно глядящие на огоньки, дети, визжащие и бегающие кругами, кучки подростков с неизменными стаканами с кофе - от людей в большом городе невозможно спрятаться, так что просто учишься их не замечать. Я решительным шагом направился к кофе-точке, десятки лампочек, висящие над ней, меня чуть не ослепили, отстоял даже небольшую очередь и купил свой заветный стакан с горячим шоколадом. Сидеть было холодно, да и насиделся я за весь день на приеме, поэтому я просто подошел к заграждению елки и приготовился наслаждаться моментом. Мы с женой собирались на праздники поехать в Турцию, так что я предвкушал не только сам Новый Год, но и наше путешествие – сын остался с бабушкой и позволением ходить по вечеринкам, его это очень даже устроило – подарки, походы в гости, и новые 12 месяцев впереди, которые (ты каждый раз веришь в такие вот волшебные предпраздничные дни) обязательно будут счастливыми… да, это самое лучшее время в году!
- Я успел даже сделать пару глотков, улыбаясь от удовольствия как ребенок, как вдруг за спиной раздался голос: «Здравствуйте, доктор». Я аж вздрогнул, потому что узнал этот голос, хотя слышал его всего 2 раза в жизни. Это была она!
- Я резко повернулся, расплескал бы свой шоколад, не будь на стакане крышки, и да, позади меня стояла та самая девушка, Анжелика. На ней было фиолетовое пальто и вязаная шапочка, из-под которой красиво струились волосы, всё так же безупречно уложенные волнами. Я молча смотрела на нее, как чокнутый, потому что не знал, что сказать – слишком много мыслей и вопросов было в голове, и одновременно с этим – совершенная пустота.
- А вот она не выглядела растерянной или смущенной, ее легкая улыбка была уверенной, а глаза смотрели прямо на меня. «Это не случайная встреча, - сказала она, спокойно и твердо глядя на меня своими красивыми глазами, в них светился ум, хотя я понимал, что ум и безумие зачастую две стороны одной медали, - я вас ждала».
- «Правда? – дар речи внезапно вернулся, но как-то по-дурацки, - зачем?». Однако ее ничуть не смутила моя немного невежливая реакция, она подошла и встала рядом, перевела взгляд на елку: «Потому что хочу кое-что вам рассказать. Думаю, время пришло. Мне это нужно». Я ощутил некоторую тревогу, психи – опасный народ, потому что совершенно непредсказуемы и без тормозов. Я уже готов был выдать самую банальную отмазку вроде «меня ждет жена», но она меня опередила, как будто прочитав мои мысли: «Я вас не преследую, и я не сумасшедшая, хотя все они так говорят, ха-ха. – И она снова встретилась со мной взглядом, - мне ничего от вас не нужно, я не причиню вам никакого вреда и вообще скоро навсегда исчезну из вашей жизни. Так что не надо искать отговорку, я вас надолго не задержу… но в этой истории замешана и ваша родня, так что, думаю, вам будет интересно». Моя родня?? Я совсем перестал понимать, что происходит.
- «Какая моя родня? – захлопал глазами я, а мозг лихорадочно просчитывал и подкидывал мне возможные варианты ответов, - мы что… родственники?». «Нет, - улыбнулась она, - но теоретически могли бы ими стать… хотя, если бы тогда всё случилось, мы бы сейчас не разговаривали, в этом я уверена». Очередная запутанная и туманная тирада, но я должен был как-то разрешить эту ситуацию, и поскольку во мне зажглось любопытство (хотя умом я прекрасно понимал, что на это был сделан расчет), я решил дать ей шанс хотя бы начать рассказ. Я всегда могу прервать ее просто уйти, подумал я, если она начнет нести бредятину или навязываться мне в родственники или в любовницы.
- «Ладно, - вздохнул я, обдумав за секунды перспективы и возможности нашей беседы, - я вас выслушаю, позволю вам рассказать то, что вы так хотите, но потом вы уйдете, навсегда, и больше не будете подкарауливать меня…». Она ухмыльнулась, холодно и как-то цинично, одарила меня слегка презрительным взглядом, только слегка, больше в нем было грусти всё же, мне так показалось. «Евгений, - проговорила она, глядя мне прямо в глаза, - если вы дослушаете до конца, боюсь, это вы будете меня подкарауливать». И она снова не то фыркнула, не то хмыкнула и добавила: «Предупрежу сразу: это напрасная трата времени, за 182 года я прекрасно научилась прятаться и исчезать».
- 182 года?! Я уже начал жалеть, что позволил ей занимать мое время, она же совсем чокнутая!
- «Да, вы не ослышались, а я не оговорилась, - она с улыбкой смотрела на меня, похоже, ее забавляла вся ситуация, - я родилась 3 июня 1883 года в стране, которую сейчас называют Болгарией, но тогда она была турецкой, а мы, болгары, почти рабами. Я родилась близь города Ниш, в крошечной деревеньке, мои родители были обычными крестьянами, как и все в нашем округе».
- Я оторопело смотрел на нее, не понимая: она действительно так сильно бредит или… или что? Она поняла мой взгляд, еще бы, если ей правда было столько лет, она могла научиться читать людей, как открытые книги.
- «Я понимаю, как это звучит, поэтому я прихватила это, - и она подняла свою сумочку и похлопала по ней, - чтобы не быть голословной, я покажу вам фото и некоторые документы. При условии, что наш разговор зайдет так далеко. Ну что, доктор, что скажете?». Вот тут я действительно онемел. Документы? Фото? Либо она покажет мне какие-нибудь размытые снимки из архивов и будет вешать лапшу, либо вообще покажет фотку Брэда Пита и будет уверять, что это какой-нибудь князь их времен, у психов ведь так… А может… хотя нет, не может, оборвал я сам себя, но мне уже очень захотелось увидеть эти фото, чтобы окончательно вынести вердикт.
- «Я скажу: продолжайте, - выдавил я из себя, горло пересохло, шоколад вдруг показался тошнотворно-приторным, мне захотелось воды, - не знаю, к чему всё это приведет, но я вас выслушаю».
- Она кивнула и снова перевела взгляд на елку. «Я не назову вам моего настоящего имени, потому что оно стерто временем, с того дня, как мои родители впервые взяли меня на руки, я сменила сотни имен и сотни мест. А сейчас я здесь, и зовут меня Анжелика. Где и кем я буду потом? Этого я и сама еще не знаю». Я молчал, глядя на нее во все глаза, а она продолжала: «Отца я не помню, никаких фото, понятное дело, тогда у нас еще не было, и портреты простым крестьянам никто не писал. Он погиб во время антитурецкого восстания в 1841 году, Нишское восстание, это есть в учебниках истории. Меня вырастила мать, замуж она так и не вышла, хотя к ней сватались мужчины, но она всех отправляла подальше. Она всегда говорила, что женщины в нашем роду сильные, выносливые, умеющие выживать, с 7 лет я работала вместе с ней в поле, помогала ей со стиркой – она зарабатывала этим нам на жизнь, стирала и шила для более обеспеченных людей – и когда я падала в кровать, не чувствуя ног от усталости, она иногда гладила меня по голове и говорила, что такова цена свободы, что лучше самому себя загонять, чем быть загнанным другими. Я не понимала, если честно, о чем она говорит, лет до 14, а потом, увидев, как сосед таскает за волосы жену за то, что она не прибрала в доме, я всё поняла. Мы работали как проклятые, чтобы выжить, но зато никто не таскал нас за волосы и не мешал спать после очередного адского дня».
- «Я ненавидела мужчин и боялась их, да, типичная травма детства. За почти 2 столетия на этой земле я много чего успела изучить, в том числе и психологию. Так вот, я не видела хорошего от мужского пола, поэтому сторонилась их, и слава Богу – если так можно сказать – что мы с матерью были вдвоем, и никто не мог выдать меня замуж против воли. Я твердо решила, что буду как мать – одна, сильная, свободная… возможно, потом, когда-нибудь в туманной «взрослой жизни» я тоже рожу ребеночка… тогда мне казалось, что разок потерпеть мужика на мне можно ради такого счастья. Наивная девчонка, ничего не знающая о жизни и о себе».
- «Я была колючкой, но почему-то именно это привлекало ко мне деревенских парней, многие из них звали меня на танцы по праздникам, и много родителей приходило сватать меня, но мама, сама воспитав во мне чувство свободы, всегда отвечала отказом – после разговора со мной, разумеется. Она была хорошей, правда хорошей, уставшей и нервной от тяжелой жизни, но справедливой и преданной, я знала, что она никогда не будет действовать за моей спиной и никогда не позволит мужчине обидеть меня».
- «Но природа всё же берет свое, даже в таких запуганных существах, гормонам наплевать на душевные переживания, они диктуют свою волю, и это противоречие разрывает напополам – вот каким был мой подростковый возраст. Я хотела внимания парней, и страшно этого боялась и не хотела одновременно. Тогда я придумала себе легенду, что я просто жду «того самого», моего единственного, с кем у меня всё получится, с кем мне будет спокойно и хорошо. И в 16 лет такой нашелся».
 - Она загадочно улыбнулась и посмотрела на меня, и знаете, почему-то именно в ту секунду я вдруг понял, что верю ей, верю всему, что она сказала и еще скажет. Я просто, ну, не знаю, понял каким-то образом, что она не врет, и она не сумасшедшая.
- «Полагаю, ничего не вышло», - улыбнулся я. «Ну, не совсем ничего, - ее улыбка потеплела, она тоже почувствовала, что лед между нами начал таять, - я поцеловалась в первый раз». Я усмехнулся и покачал головой, а она продолжила:
 - «Его звали Димитар, мы с ним были одногодки, и вопреки законам подростковой любви, он не был заводилой или самым дерзким парнем, он был совершенно обычным, работал по дому, горланил песни по вечерам с друзьями, ему уже пора было искать невесту, но он не то что бы сторонился девушек или стеснялся, просто как-то пассивно себя вел с ними. Возможно, именно это меня и привлекло, я ведь боялась напора, наглости, боялась принуждения… а с ним явно такого можно было не опасаться. Я никак не могла себе представить спокойного Димитара, таскающего женщину за волосы и вопящего на всю деревню, что она «грязная свинья». Таким образом, мое противоречие было разрешено – гормоны нашли, по ком бушевать, а психика со сломом была относительно спокойна.
- «Не буду долго рассказывать про наши переглядки и танцульки на Общей поляне, но однажды дошло дело до первого поцелуя. Это случилось после праздника на Трифонов день – сейчас это 14 февраля, знаменитый День влюбленных, очень символично да? – все пили, танцевали, традиционно подрезали не только виноград, но и деревья, чтобы урожай был лучше, у нас все так делали. Мы танцевали с Димитаром все танцы, он даже ухаживал за мной – приносил морс и ватрушки в перерывах между танцами, вино нам еще не давали, но в таком возрасте и без вина весело. Мама хитро поглядывала на нас, сидя в кругу женщин, возможно, она думала, что я скоро выйду замуж и буду счастлива, как не была счастлива она. Мы еще не говорили с ней об этом, но по деревне уже пошел слушок, что наши родители скоро сговорятся, а после Пасхи мы, возможно, уже и поженимся».
- «Как вы понимаете, этому не суждено было сбыться. После танцев он пошел меня провожать, и мы каким-то образом оказались за нашим курятником, ночь была холодная, ветер гнал по небу облака… я всё помню, как будто это было неделю назад, потому что эмоции были слишком сильными, а события – слишком яркими… для меня, 16-летней девчонки, оказаться с парнем в темноте наедине! Я аж дрожала от страха и любопытства. И возбуждения, да, легкого возбуждения, нового чувства, которое я еще не знала в себе. Мне даже немного хотелось, чтобы он прижался ко мне, положил руку куда не следует, может быть…».
- «Эти желания сбылись. Димитар неловко потянулся ко мне, приобнял меня за талию – это было трудно через толстую шерстяную куртку - второй рукой провел по моим косам, в них были вплетены ленты и бусины ради праздника. Не говоря ни слова, он закрыл глаза и начал приближать свои губы к моим. И я приняла решение, решила довериться волне и позволить ей нести меня к новым горизонтам взрослой жизни. Я тоже закрыла глаза и позволила нашим губам встретиться».
- «И вот тогда произошло самое знаменательное для меня событие. Это была паника, отторжение всеми клетками тела и души! Едва его мягкие губы коснулись моих, просто тыкнулись в них со всей неопытностью юности, это даже поцелуем не назовешь, просто первая попытка поиграть во взрослые игры, как во мне поднялся какой-то ураган отвращения, страха и желания бежать. Грудь сдавило, в глазах потемнело, я стала задыхаться, одновременно с этим сердце застучало, как молот, где-то в голове и в горле, ужас накрыл меня так, что я уже перестала соображать и просто подчинилась инстинкту. Мои глаза распахнулись, я замычала и стала вырываться, оттолкнула бедного парня так, что он врезался в стену курятника, даже в темноте я видела, какими большими стали его глаза от неожиданности. Вырвавшись, я тяжело дышала, начала вытирать рот рукавом, а потом во мне вдруг поднялась тошнота, я не успела даже толком среагировать, просто наклонилась, и меня вырвало с неистовой силой».
- «Мой кавалер не стал дожидаться финала – а каким он будет, я и сама не знала – издал какой-то писк и убежал».
- «Вот почти и весь мой опыт близкого общения с мужчинами. Какой-то механизм во мне сработал как предохранитель и защитил меня. От чего? От потери волшебства, которое продержало меня уже 182 года на этой земле».
Она грустно и задумчиво улыбнулась и продолжила:
- «Итак, Димитар сбежал и, конечно, рассказал всем, что я странная и сумасшедшая. Он опустил подробность, что меня стошнило – молодой, но с гнильцой, да? – иначе все смеялись бы над ним, мол, девушку от него тошнит, ха-ха. Вместо этого он сказал, что у меня текли слюни и я издавала пугающие звуки, как больная лошадь. Да, какое-то время надо мной смеялись, мама даже выбегала пару раз из дома со скалкой, отгоняя стайки деревенских ребятишек, горланящих дразнилки под окнами, но в конце концов, это сошло на нет. Я стала просто чудаковатой старой девой, мужчины на меня больше не смотрели, разве что с опаской или презрением, иногда с любопытством. Меня это устраивало, к мужчинам меня тоже больше не тянуло, тут у нас всё было взаимно».
- «Мы тихо жили с мамой, работали, правда с годами она не могла уже брать на себя столько работы, так что основным кормильцем стала я, продолжая ее дело. Одно было странно – внешне я никак не менялась, и если лет до 25 это еще никого не смущало, то когда мне стукнуло 35, а я всё еще выглядела как 16 летняя девушка… это начинало пугать нас с мамой. Выходя из дома, я уже давно одевалась как зрелая дама, повязывала голову платком, старалась надвинуть его пониже на глаза, но моя непрекращающаяся юность бросалась в глаза».
- «Однажды вечером мама сказала мне: «Если тебе не суждено меняться, тебе придется всю жизнь перебираться с места на место, потому что люди не поймут. А то, чего люди не понимают, они называют злом. А то, что они однажды назовут злом, они потом всячески пытаются уничтожить». Мама была на удивление мудрой женщиной и очень свободомыслящей, а ведь была простой крестьянкой. Она не считала меня ведьмой или отродьем дьявола, но и не связывала мою вечную молодость с отсутствием мужчины. Она иногда говорила, что Господь настолько велик и непостижим, что создал мир Ему под стать, а мы лишь можем понимать его в меру своих скудных умишек. Вот такая удивительная была женщина».
- «Она умерла накануне моего 40-вого дня рождения, она долго болела, всю зиму пролежала, а перед Пасхой сказала мне: «Умру я скоро, мое время пришло. Как не станет меня - не плачь и не реви, собирай имущество, деньги я насобирала для тебя, немного, но хоть сколько, бери их и уезжай отсюда. И никогда не возвращайся. Тревожно мне за тебя, как ты будешь одна в этом мире? Остерегайся людей, помни, что я говорила тебе про зло и непонимание. Лучше будь одна, но живая». Потом благословила меня, и строго шикала, когда я начинала хлюпать носом. Она и правда вскоре ушла, а наш округ вместе со городом Нишем стал Сербским в 1878. Смутные тяжелые годы, многие уехали кто куда, я, помня зарок матери, тоже решилась ехать, но куда? Никто меня нигде не ждал, друзей у меня не было, а так страшно и опасно девушке в одиночку пускаться в путешествие… Меня выручало то, что многие наши соседи разъехались, на их место пришли сербы, а для них я была обычной девушкой-сиротой. Большую часть маминых денег я просто проела, потому что во времена того передела прокормиться было крайне трудно, и если бы не она, заботящаяся обо мне даже с того света, не знаю, что стало бы со мной».
- «Не буду долго и подробно рассказывать все перипетии моей жизни, она была совершенно обычной за исключением одного факта – я не менялась, я болела, как все люди, ела и спала, но время как будто остановилось, больше не притрагиваясь к моей внешности».
- «В 1881-ом я продала дом и уехала в соседнюю деревеньку – там я присматривала за стариками, чудесная пара, все их сыновья погибли в те смутные годы, а мне как раз нужен был новый дом и компания. Потом выяснилось, что у них была дочь, она вышла замуж и уехала в Польшу, как сейчас ее называют. Она и сыграла ключевую роль в нашей встрече с вашим прадедом».
- «Старики умерли в 1883, тогда же объявилась их дочь, она сбежала от мужа, хотела выступать с бродячим цирком, влюбилась там в одного акробата, что ли, уже не помню… мы быстро нашли общий язык, а поскольку мне некуда было идти и, помня о своей странности, я понимала, что должна вести кочевую жизнь, я согласилась уехать с ней. Перспектива путешествовать с бродячим цирком меня и пугала, и будоражила одновременно. Я понимала, что вырвусь в большой мир, а там много подводных камней и злых людей… я ведь ничего не знала об этом мире! Но он манил меня, да и необходимость менять места подталкивала, я могла бы остаться еще лет на 5-7 в этой деревушке, но дальше что? Надо будет опять переезжать…».
- «И я согласилась. И это был самый яркий и сумасшедший период моей такой длинной жизни! Я начинала как разнорабочая – покормить зверей, убрать за ними, починить или постирать костюм… я держалась настороженно, но быстро освоилась, все в труппе были крайне простыми и открытыми людьми, не святыми, это уж точно, но с ними было легко. Мы ездили по городам и большим деревням, давали представления, гуляли на свадьбах и веселили народ на ярмарках. Я полюбила эту кочевую яркую жизнь, я увидела столько мест, о которых и мечтать не смела! Постепенно, каждый день и вечер наблюдая за репетициями и представлениями, я выучила наизусть всю программу, могла хоть посреди ночи сказать любую фразу из любого номера и показать, как надо двигаться. О сцене я и не помышляла, понимала, что мне надо держаться в тени, да и какая из меня артистка! А вот моя подруга, подтолкнувшая меня к этому великому приключению, пела и танцевала с другими девушками. Иногда, когда мы останавливались на площадях, я обходила толпу со шляпой, собирая деньги во время их танцев, и даже это казалось мне слишком большой долей внимания – ради таких случаев она, или какая-нибудь девушка, давала мне нарядное платье, я распускала волосы и украшала их лентами и монетами, и в таком виде с улыбкой ходила сквозь толпу зрителей».
- «Так ярко и весело прошло 12 лет. Люди в труппе приходили и уходили, менялись представления и костюмы, не менялась лишь я. И после нескольких шутливых вопросов, не ведьма ли я, я с тяжелым сердцем поняла, что пришло время двигаться к новым горизонтам. В моей жизни вообще нет ничего постоянного, одни случайные попутчики в этом путешествии без конца. Моя подруга родила двоих мальчиков, они тоже выступали, мужчины поначалу проявляли ко мне интерес, но после нескольких решительных отказов и рассказа о том, что я не могу ничего поделать и блюю каждый раз после поцелуя с мужчиной, меня оставили меня в покое – кочевая жизнь приносит массу приключений романтического характера, если ты ищешь таких приключений, так что никто не стал донимать сумасшедшую вроде меня».
- «Один раз особо резвый тяжеловес из нашей труппы решил попробовать, правда ли это, полез меня целовать… и всё повторилось опять – паника, тошнота, ком в горле, у меня потекли слюни, как перед рвотой, в горле начались спазмы, и он с криками ретировался. Больше никто меня не трогал».
- «Итак, ранней весной 1895 года я просто собрала свои вещи и тихонечко ушла, пока все спали. Думаю, никто не переживал и не вспоминал меня слишком долго – я ничего не украла, а такие вот «дезертирства» у нас случались довольно часто, только еще и с чужим добром в придачу. У меня был небольшой запас денег, я ведь почти не тратила то, что выручила за мамин дом, живя со стариками, а потом с цирком, и мне там даже платили. Я понятия не имела, чем займусь, но выхода не было, люди вокруг меня стали замечать мою странность».
- «После нескольких месяцев скитаний я осела в Варшаве. Большой процветающий город, кипящая по тем временам жизнь… Там я увидела появление первых электрических фонарей, потом первого трамвая… Я хотела пойти работать в театр, скучала по яркой артистической жизни, но не получилось, следующие 5 лет я перебивалась временными работами: посудомойкой, прачкой, даже горничной, правда недолго… хозяин традиционно решил, что в мои обязанности входит и секс… я это предвидела, поэтому не хотела идти на эту работу, но в тот момент выхода не было. Потом я от безысходности пошла в церковный приют, там меня не прогнали, там я впервые чувствовала себя в безопасности, даже подумывала уйти в монастырь… но там тоже заметили бы с годами… в общем, следующие 7 лет я проработала в церкви, убирала, меняла свечки, помогала готовить обеды для бездомных… это время тоже можно назвать счастливым, хотя я всегда чувствовала какую-то стеклянную стену между мной и миром. Это было тихое время, наполненное покоем и трудом. Но потом и оттуда мне пришлось уйти, в этот раз не из-за моей внешности – у храма, при котором я работала, поменялся настоятель, а его жена была сущим дьяволом, скандальная, подлая, крикливая бабища… Я стала искать себе новое место, уходить в никуда, как с места горничной, я больше не хотела. В конце концов я устроилась помощницей в крошечное ателье. Хозяйка сама шила и кроила, от меня требовалось лишь принимать заказы, выполнять несложный ремонт одежды вроде пришивания пуговиц или латок, и помогать ей по мелочам. Она страстно мечтала о дочке, но Бог дал ей 2-х сыновей, так что ей очень нужны были женские руки в ее маленьком бизнесе. Жила я там же в подсобке, меня это вполне устраивало – у меня была крыша над головой, за которую я не платила, зато и работала допоздна, когда было много заказов».
Члены Клуба молчали, завороженные историей, Женя сделал паузу, глотнул чая и, усмехнувшись, продолжил.
- На этом моменте я прервал ее, мороз усиливался под вечер, и стоять на месте было очень холодно, даже несмотря на то, что я был полностью поглощен ее рассказом. Я предложил ей зайти куда-нибудь в тихое место и дослушать историю за чашкой горячего чая. И потом, я хотел увидеть фото и документы, которые она принесла мне показать. Я всё еще не мог до конца осознать, что это всё происходит наяву, но я верил ей, почему-то я больше не сомневался, что она говорит правду.
- Мы зашли в одно из кафешек в сквере, сели возле окна, я помню, как блестели ее глаза в свете гирлянд, которыми было украшено всё помещение, иногда она казалась мне юной в этом свете, а через минуту я вдруг видел, что передо мной зрелая женщина. Я взял нам большой чайник и пирожное ей, а мне сэндвич (я предложил ей что-нибудь посущественнее сладкого, она ответила, что пирожного будет вполне достаточно), в кафе было полно народу, но столики стояли за перегородками, так что никто нам не мешал. Когда она сделала несколько острожных глотков и, зажмурившись от удовольствия, обхватила чашку руками, я предложил ей продолжить рассказ, я не скрывал, что меня просто раздирает любопытство, ничего более удивительного я в своей жизни не слышал. Еще бы!
- «И вы хотели мне что-то показать», - добавил я.
- «Что ж, сейчас мы как раз подошли к тому моменту времени в моем повествовании, когда я уже могу подкрепить мои слова чем-то материальным, - улыбнулась она, отпуская чашку и беря сумочку, - в 1911 году Варшавское Женское общество решило выпустить серию открыток с изображениями активных женщин в разных сферах, моя хозяйка тоже попала в это список, потому что была единственной бизнес-леди, как сейчас говорят, в нашем квартале, причем ее отметили именно за то, что она сама организовала свое дело, без помощи мужчины, и сама я являлась полной хозяйкой. Вот так мне везло, я с детства попадала в компанию сильных женщин, а мне как раз надо было избегать мужчин».
- Она открыла сумочку и достала пластиковую папку, набитую каким-то бумагами, порылась в ней несколько секунд, а потом извлекла напечатанный на принтере старый снимок и протянула мне через стол.
- «Разумеется, оригинала у меня нет, но... вглядитесь в помощницу». – И она подмигнула мне, загадочно улыбаясь. – Если нужно, я даже дам вам лупу».
- Я с жадностью взял листок, едва удержался, чтобы не выхватить его из рук. Впился глазами в фото, на нем возле небольшого магазинчика на первом этаже какого-то здания стояли две дамы в длинных платьях и шляпках, в стеклянной витрине были растянуты ткани, и стоял манекен для шитья, тоже обернутый в какую-то ткань, справа от витрины – дверь со стеклянными вставками, возле нее и стояли женщины, прямо под вывеской, написанной на польском. Одна была одета явно лучше и стояла с гордым видом, на вид ей было лет 45, ее светлое платье красиво струилось, а на шляпке было перо, а вторая девушка… Бог мой! У меня перехватило дыхание – даже на этой древней фотке я узнал ее, хоть она старалась опустить голову, но силуэт, осанка, форма лица… Это была она! В каком-то сером платье – цветов, разумеется на фото видно не было, просто платье было не темным и не светлым – и объемной прической, слегка растрёпанной, она держала руки перед собой, глядя куда-то слегка в сторону. 
- Наверное, у меня глаза вылезли из орбит, потому что она тихонько засмеялась, наморщив носик. «Дальше таких доказательств будет больше, как вы понимаете, - сказал она, невозмутимо отпивая чай, - с развитием технологий».  Я ничего не ответил, да и что я мог сказать? Я пребывал в шоке, одно дело просто верить, не задумываясь, не анализируя… и совсем другое вдруг получить абсолютно материальные доказательства чего-то невероятного. Это выбивает почву из-под ног, потому что для отступления уже нет места, ты больше не сможешь себя убеждать, что тебе показалось или ты что-то там неправильно понял… тебе останется лишь склонить голову перед тем, что никогда не уложится в «правильную» и вдолбленную с детства картину мира.
При этих слова я сразу вспомнил слова Рины о том, что чудеса наверняка есть… где-то, но только не здесь. Все мы, люди, одинаковые, дрессированные обезьянки, приученные верить, что это наша воля – бегать кругами по арене.
- Я всё смотрел на фото, - продолжил Женя, - не мог перестать, поэтому через несколько минут она молча протянула руку, требуя вернуть листок. «Приберегите немного эмоций, - улыбнулась она, когда я нехотя вернул ей фотку, - вас ждет еще несколько интересных снимков». «Это просто… в голове не укладывается!», - воскликнул я, она кивнула совершенно согласная с моим недоумением. «Не укладывается, но это есть, - сказал она, - а теперь, если не возражаете, я продолжу. Вечер не бесконечный, вас ждет семья… а меня – целый мир».
- Она уезжает снова, понял я, это ее последний вечер в нашем городе, а потом она снова растворится в мире, попробует еще одну профессию, поменяет еще одну личность… Не знаю, как вы, но я всегда сожалел, что жизнь такая короткая, мне хотелось бы попробовать себя в разных сферах и добиться успеха, мне хотелось бы стать космонавтом, и отвязанным рокером, и звездой спорта, и погрузиться в науку… Но этот мир устроен так подло, быстро здесь только разрушается, но не создается, мы всего достигаем с таким трудом и с такими временными затратами, а именно времени нам дано меньше, чем амбиций и желаний. А вот она могла сменить сотни профессий, могла увидеть жизнь со всех возможных сторон и не бояться, что время закончиться или что тело подведет… в ту секунду я испытал горький, невыносимо ядовитый вкус зависти, настоящей, идущей от всей души. И это было отвратительно.
- «Не завидуйте, - она снова прочитала меня как открытую книгу, и под ее насмешливым и слегка презрительным взглядом я вспыхнул, обжигаемый чувством стыда. И чувством собственной ничтожности. Я вдруг абсолютно четко ощутил, какое древнее и опытное существо передо мной, а я - мальчишка, неопытный, глупый обыватель, повидавший за свой короткий век лишь сотую часть того, что видела она, и еще гордящийся этими крохами по глупости. – Это не та жизнь, которая вам представляется».
- «Я видела страшное, Евгений Анатольевич, я видела реки крови, 2 мировые войны, я жила среди бесправия, нищеты и разгула жестокости и невежества. И то, что у вас есть сейчас…, - она аж задохнулась от восхищения и возмущения, сверкая глазами, но голос оставался ровным и твердым, - это удивительное и прекрасное время, вы имеете доступ к любой информации, не сходя с места, ваши магазины полны товаров, о которых я и фантазировать не могла! Удивительные, изысканные рестораны, гигантские супермаркеты ломятся от еды, качественной и красивой, вы не знаете, какой на вкус хлеб из лебеды… Вы свободны от расовых предрассудков и гендерного неравенства, я понимаю, что всё это еще не исчезло полностью, и не исчезнет никогда, но вы движетесь в правильном направлении – сейчас уже стыдно и недопустимо сказать, что место женщины на кухне, и что единственное, на что она способна – рожать детей и обслуживать мужа. Я вижу прекрасные рекламы спортивных соревнований, где люди всех национальностей, рас и конфессий говорят о равенстве и свободе. У вас великолепное образование и полная свобода выбора, кем стать! Искусство, наука, прогресс… ваше общество расцвело наконец, после стольких столетий мрака! Как же вы можете быть такими неблагодарными и слепыми?! Или вам тоже хотелось бы видеть, как истребляли евреев, как людям выжигали на телах номера, чтобы потом уничтожать в газовых камерах или ставить над ними опыты? Вам дико слышать, что женщину, посмевшую уйти от мужа могли посадить в тюрьму? А как во времена гражданской войны в вашей стране «белые» привязывали людей зимой к ограде и обливали водой, пока те не замерзали заживо?! Я видела это, я слышала грохот бомбежки и плач сотен людей, оставшихся на руинах; я жила тогда, когда нормальным считалось не иметь никаких гражданских прав и вкалывать по 12-15 часов в день за копейки, умирать от цинги, или просить милостыню, если тебе каким-то чудом удалось дожить до старости, когда ты не сможешь работать; не иметь права ходить в школу, если ты родилась девочкой… Всё это я говорю сумбурно и эмоционально, потому что я это пережила, и я вижу, каким прекрасным стал мир сейчас. Раньше мы жили, чтобы искупать грехи или работать на благо господина или родины… а теперь вы живете, чтобы реализовать себя, найти свой путь, получать удовольствие от жизни – об этом говорят из «каждого утюга». Цените это, и не потеряйте эту свободу, без нее нет развития, нет смысла жить».
- Она замолчала, смутилась, опустила глаза, зато я смотрел на нее, широко распахнув свои. Мне как будто влепили пощечину, и я вдруг проснулся. И устыдился себя и своих мыслей, потому что она во всем была права.
- «Простите, - она коротко улыбнулась и обхватила руками чашку, не поднимая глаз, - просто я давно ни с кем не разговаривала, а накопилось так много…».
- «Нет, вы абсолютно правы, - поспешил заверить ее я, - мы знаем об этих ужасах из скучных учебников истории, которые мы кое-как читали из-под палки. Мы – поколение сытых и избалованных маменькиных детей, не видевших обратной стороны жизни. Страдания и кровь мы видим лишь по ТВ, и то спешим переключить канал; и то, что нам кажется проблемой, для наших дедов было бы позорной ерундой, о которой и говорить стыдно».
- «И пусть так и будет! – ее взгляд был твердым, как сталь, я даже немного отшатнулся, столько силы вдруг собралось в этой хрупкой миловидной девушке, - извлеките уроки из кровавой и темной человеческой истории и никогда не забывайте их, чтобы такое не повторилось».
- Несколько секунд мы молчали, каждый думал о своем, потом она тряхнула головой, улыбнулась, и продолжила рассказ.
- «Итак, в ателье я провела следующие 4 года, началась война, пока это было возможно, мы продолжали работу, правда теперь всё больше чинили военную форму, платьев в заказах почти не стало, но мы были рады любой работе. В 1515 в Варшаву вошли германские войска и оставались там до 1918 года, они хотели нашей поддержки против России, открыли даже несколько учебных заведений. В 1916 году я пошла добровольцем в госпиталь, ухаживала за ранеными, не могла остаться в стороне, да и ателье больше не работало - какие-то вандалы бросили бутылку с чем-то горючим в витрину, всё здание выгорело меньше, чем за час, хорошо еще весь квартал не сгорел».
- «Там я полюбила медицину, позже мне удалось получить диплом медсестры, а потом и врача…».
- «Стоп! – перебил я ее, крайне пораженный, хотя думал, что меня уже ничем не удивить… наивные мысли глупого желторотика, ха-ха, - так мы с вами – коллеги??». «Да, – просто ответила она, - я начинала как педиатр, потом еще через несколько десятков лет стала хирургом. Я до этого дойду».
- И снова, как будто прочитав мои мысли, она криво улыбнулась и добавила: «Вас, наверное, мучает вопрос: почему я не пошла в гинекологию? Отвечу: эта тема меня никогда не интересовала. Как вы, безусловно, и сами знаете, нет никаких физиологических процессов, известных науке, связывающих девственность и вечную жизнь. И снова я предупрежу справедливый вопрос: тогда откуда мне известно, что мое состояние связанно с отсутствием сексуальной жизни? Ниоткуда. Меня никто не обследовал, никакая колдунья, или вещунья, или ясновидящая не являлась мне с пояснениями и наказами, как и ангелы или демоны. Я знаю это… просто потому, что знаю, потому что душа и тело не могут врать так долго и так правдоподобно. Я не могу физически и морально быть с мужчиной… или с женщиной, если на то пошло, и мне 182 года. Просто сложите 2 и 2».
- Я сложил. Получалось то, что получалось – она сидела передо мной, я видел то фото, с 1911г. она никак не изменилась.
- «Вернемся к истории, - продолжила она и добавила, - если вам, конечно, хочется ее дослушать». Я выпучил глаза и ожесточенно закивал, еще бы мне не хотелось!
- «Я пробыла в госпитале до окончания войны, приобретая опыт и планы на будущее, теперь я точно знала, куда податься и чем заняться, а то, что война подходила к концу, окрыляло еще больше – новый мир, без тотального насилия, новые планы и горизонты… Немцы ушли из Варшавы в ноябре 1918г, тогда и была объявлена независимость Польши. И это был настоящий праздник!
Люди высыпали на улицы, играли оркестры, все улыбались, даже плакали и радовались будущему, которое нам, людям, неизменно видится счастливым. Я тоже бежала вместе с толпой, молоденькие медсестры, такие же как я, мои подруги, хихикали и стреляли глазками на парней в форме. Я увидела вашего прадеда в составе конного отряда, они шли по главной улице вместе с толпой и держались как победители. Он ехал на гнедом коне, юный и невероятно красивый, спина прямая, глаза сияют, белозубая улыбка до ушей… он был для меня олицетворением нового времени и будущего, он был молодым и жаждущим жизни, как и страна, в которой я тогда жила. Не знаю, повлияла ли на меня атмосфера всеобщего ликования, музыка и общее возбуждение, или он вправду был так красив… но меня впервые в жизни поразил Купидон, и выстрелил не из лука, а как будто из пушки».
- «Я устремилась к нему, прорывалась сквозь толпу, чтобы увидеть его получше, разглядеть, мне так хотелось просто смотреть на это красивое лицо и мужественную фигуру. Подружки поспешили за мной, им тоже было на что посмотреть. Мы поравнялись с отрядом, стайка молоденьких красавиц… вот только мне было уже 80 лет…».
 - Она улыбнулась и покачала головой, уносясь мыслями в то далекое время. А я ждал с замиранием сердца. Я не видел фото моего прадеда, он основал кондитерскую в Варшаве, во время Второй мировой ушел на фронт и всё потерял, его дочь и жену нацисты загнали в лагерь и уничтожили, сын, мой дед, сумел спрятаться, партизанил, будучи слишком молодым, чтобы идти в солдаты, потом, когда ему исполнилось 15, в 1942-ом примкнул к польскому движению сопротивления и боролся с фашистами, был захвачен в плен, его держали в лагере Майданек, ему повезло, если так можно сказать, Майданек был не только лагерем смерти, но и выполнял функции лагеря принудительного труда. Потом его вместе с другими, теми, кто сумел дожить до освобождения, спасли советские военные, Майданек был освобожден в июле 1944, деду было 17, он был сиротой. По его словам, он прибился к войскам, освободившим Польшу, с ними же отправился в Советский Союз. Так и началась история нашего рода в России. 
- «А.… у вас есть его фото? – с надеждой спросил я, хотя понимал, что тогда фотографии были редкостью, а потом вообще начался ад, в котором многое было утеряно навсегда. – Может, хоть…»
- «Да, - нежно улыбаясь, ответила она, - всего одна, но я пронесла ее через все эти годы, через войну… теперь она оцифрована, и я уже не боюсь потерять ее. Он был моей первой и единственной настоящей любовью. Мужчиной, ради которого я едва не лишилась своего странного бессмертия».
- Она снова порылась в папке и достала распечатанную на принтере черное-белую фотографию, я едва удержался, чтобы не выхватить ее из рук, так мне хотелось увидеть прадеда. Оставался лишь крошечный червь сомнения, я ждал, когда она назовет его имя.
- «Второй слева, - ее лицо преобразилось, как будто засияло каким-то внутренним светом, я даже смутился, мы ведь не привыкли к такой явной демонстрации таких личных чувств, особенно от едва знакомого человека. – Антони… а фамилия у вас та же».
- Всё совпало! Боже мой! Я смотрел на фото моего предка, которого никогда не видел. Антони Янковский, по рассказам семьи, имеющий процветающую кондитерскую в Варшаве и погибший в первые дни войны, ему было всего 40 лет.
- Но на этой фотке он был гораздо моложе, он стоял с несколькими мужчинами в ряд, слева и справа стояли монахини, а перед ними – куча мальчишек. Мужчины стояли с серьезными лицами, монахини смиренно улыбались, а вот мой прадед… это явно была та самая улыбка, за которую она полюбила его. Он улыбался открыто и смело, единственный из мужчин. В его лице была сила и доброта. И он действительно был красив! Высокие скулы, прямой нос, красивая линия подбородка, гладко выбритое лицо, темные волосы, зачесанные назад и вбок, он был не худым, но каким-то стройным и явно высоким… и таким молодым! На нем был темный костюм и галстук… я пожирал глазами это фото.
- «1932 год. – сказал она, давая мне время рассмотреть и запомнить всё, - ему было 33, самый расцвет. Эта фотография была в местной газете, Антони и еще несколько преуспевающих предпринимателей на Пасху посетили сиротский приют и привезли им подарки. Антони привез сладости, кто-то одежду, кто-то мебель… Я…».
- Она осеклась, опустила глаза, я мельком взглянул на нее, сумев оторваться от фотки, по ее щекам текли слезы.
- «Простите, - она начала вытирать их салфеткой, суетливо и немного нервно, - я просто давно не доставала это фото. Я… не позволяю себе слишком часто на него смотреть».
- «Боже, - выдохнул я, - это он! Это правда он? Невероятно!»
- «Невероятно то, что мы полюбили друг друга вот так сразу, с первого взгляда… и я до сих пор не могу спокойно смотреть на его лицо, реву, как дура… простите».
- Я попытался ее утешить, но она отмахнулась, улыбнулась мне и продолжила рассказ, вытирая глаза.
- «Увидев меня в толпе, ваш прадед замер, всего на секунду, но его как будто ударила молния. Мне это очень польстило тогда. Наши глаза встретились, и я поняла, что это будет что-то большое и настоящее. И на этот раз я не отделаюсь нелепым поцелуем за амбаром. В то мгновение, пока наши взгляды соединились, я вдруг явственно ощутила какой-то холодный ветер судьбы, подувший в мое сердце. Мне стало страшно и приятно одновременно, как будто налетел порыв и наполнил наконец паруса моего корабля, вечность стоящего на якоре и никогда не видевшего океана. И вот ветер задул, корабль тронулся и впервые вышел из доков... что ждет его там, в огромном океане? Но двигаться вперед, к горизонту, было так здорово! Для этого ведь и строят корабли».
- Она помолчала, я не мешал, всё мое внимание занимала фотография, я всё никак не мог поверить, что эта молодая девушка и мой прадед, которого я никогда даже не видел, крутили любовь… в смысле, я верил, просто это, ну, не укладывалось в голове.
- «Когда это странное секундное оцепенение спало, Антони начал оглядывать улицу, а потом махнул мне рукой на магазин тканей, у них был яркий полосатый тент над входом, он махнул мне на него и кивнул. И всё это время на его лице была улыбка… она была у него такой разной: холодной, когда он говорил о тех, кого презирал; теплой и нежной, когда он смотрел на меня или гладил мои волосы; и почти мальчишеской, когда его захватывала какая-нибудь безумная идея… а иногда она была коварной и сексуальной, улыбка хищника, увидевшего жертву и точно знающего, что она никуда от него не денется. Так он улыбался пред тем, как вступить в драку, и не важно, в прямом или в переносном смысле».
- «Он был смельчаком, ваш прадед, поэтому я нисколько не удивилась тому, что он пошел воевать. Антони Янковский, сорвиголова с большим и добрым сердцем».
- «Я полюбила его как-то незаметно, но стремительно… сначала меня привлекла его внешность, но в тот самый вечер нашего знакомства, когда мы встретились под полосатым тентом магазина тканей, меня пленила, просто покорила его доброта и сила. Он был тем самым настоящим мужчиной, о которых пишут многочисленные женские романы, и поэтому они так хорошо продаются – такие мужчины редкость, как сокровище… но к сокровищам хоть карта прилагается, а тут…».
Она грустно улыбнулась и пожала плечами.
- «Но мне повезло, я знала его, я была с ним 7 волшебных месяцев, и вот уже 102 года не могу его забыть.
- «Странно, как легко и свободно было мне рассказывать о своей жизни до вашего прадеда. И о периоде после я тоже могу много чего рассказать, а о нашем романе… мне трудно и даже как-то неловко об этом говорить, хотя я сама затеяла этот разговор и хотела этого».
- «Знаете, в людях есть какая-то магия, что-то невидимое, расколотое надвое, ты живешь и даже не знаешь, что это есть в тебе. Но вот однажды волею каких-то высших сил ты встречаешь человека, носящего в себе второй фрагмент, тот самый, что недостает у тебя… И всё, включается какая-то чудовищная сила притяжения, которая заглушает голос разума, инстинктов или желаний, вас невыносимо тянет друг к другу, и вы не можете сопротивляться, просто несетесь в этом потоке и констатируете, что мир проносится мимо вас, неважный и забытый».
- «Так было с нами. Мы просто сошли с ума, всё вокруг стало второстепенным, и одновременно всё стало прекрасным, так влюбленные видят мир».
- «Мы говорили и говорили, узнавая друг друга, и с каждым новым словом чувствуя, как будто знали друг друга всю жизнь. Мы болтали обо всем, Антони всегда меня смешил, у него было великолепное чувство юмора, острое, мгновенное, он умел из любой ситуации сделать шутку. И в то же время он мог быть собранным и серьезным, и я могла слушать его рассуждения о мире и о жизни, едва не мурлыкая от удовольствия – наши взгляды во всем совпадали, и порой я ловила себя на мысли, что он рассуждает так глубоко и так мудро, как будто сам прожил сотню лет, а не 19».
- «Первую мировую он фактически не застал, к армии у него душа не лежала, а первые годы независимости выдались очень тяжелыми, розовая пелена радости и ликования быстро разбилась о нищету, инфляцию и безработицу, страна снова вступила в войну с советской теперь Россией. Отца у него не было, Первая мировая забрала, осталась лишь мать, чтобы обеспечить себя и ее, он пошел помощником пекаря… От него всегда так сладко пахло хлебом… И он всегда приносил мне хоть полбулки, а иногда настоящую булочку с кремом или фруктами. Я в то время работала на птицефабрике, мечтая стать настоящей медсестрой, так мы и переживали то тяжелое время – я приносила куриные потроха, иногда, редко, но мне удавалось принести несколько яиц, он – хлеб».
- «Мы всё делили: и радости, и беды. И мы словно не замечали этой серой, голодной жизни, каждый день я просыпалась в крошечной комнатушке, которую делила с двумя подругами, тоже работающими на фабрике, и улыбалась, глядя в грязное маленькое окно на серую стену соседнего домишки – я знала, что сегодня увижу Его, обниму его, вдохну этот сладкий запах хлеба и его кожи».
- «Вам, наверное, интересно, как же я смогла перенести его прикасания? Не сразу, представьте себе, даже несмотря на любовь и сильную тягу, меня трясло и тошнило перед первым поцелуем, а он сказал, что я очень его растрогала – видно, что я еще не целовалась с мужчинами. «Я ждала тебя», - сказала я, а потом зажмурилась и… просто нечеловеческим усилием подавила это в себе. Вам никогда не понять, чего мне стоило позволить ему поцеловать меня на том мосту – это было наше третье свидание, и мой первый в жизни поцелуй – и чего стоило ответить на его поцелуй. Каким-то чудом меня не вырвало, но я начала задыхаться, и он сильно испугался, а я и правда почти потеряла сознание, в глазах потемнело, горло сжалось, сердце застучало как молот где-то в горле».
- «Но я просто пошла вперед, наплевала на это, я хотела его целовать, я хотела хоть раз в жизни быть нормальной женщиной, прожив 80 лет, я прекрасно понимала, что настоящая любовь не ждет тебя за каждым углом – сейчас или никогда. Я выбрала сейчас».
- «После нескольких таких попыток, мое тело приняло неизбежное – я научила свой странный организм целовать мужчину, только одного, но без ущерба для меня».
- «Однако я знала, что за поцелуями рано или поздно последует большее. Мне было 80, и по части теории я могла написать целый трактат, а вот с практикой… И еще я понимала, что если всё же смогу себя пересилить, смогу каким-то чудом пройти этот порог и позволить ему любить себя… тогда я точно утрачу свой дар, мои часы пойдут и затикают, как и у всех обычных людей, отсчитывая мое теперь уже конечное время. А возможно, всё случиться быстро, стремительно, словно наверстывая за все годы, пока мое время стояло на месте, и тогда я просто умру на его руках. Страшно ли мне было? И да, и нет».
- «Я много думала о том, что ждет нас в будущем, а к концу наших отношений я думала об этом почти постоянно. В первые 2 месяца я, конечно, не могла думать ни о чем, кроме его глаз и его улыбки, счастье и новизна накрыли меня с головой, как цунами, и я радостно утонула в этом вихре любви и свободы. Даже война с Большевиками, начавшаяся в январе, не смогла испортить это счастье. Но эйфория первых месяцев рассеялась, поцелуи и объятия стали горячее и откровенней, так что я не могла не озаботиться этим вопросом».
 - «И представьте себе, гораздо больше меня пугало то, что если я всё же смогу быть с ним, как женщина с мужчиной, не произойдет ничего. Да, лежа в нашей тесной комнатушке без сна или сидя на пожарной лестнице – я выходила туда подумать и побыть в одиночестве, другого места у меня, как вы понимаете, не было – я пыталась рассмотреть ситуацию со всех сторон, и с этой в том числе. А что если за этим «морем штормов», которое устраивало мне мое тело, лежали спокойные воды? Вдруг, ну а всё же, я пересплю с ним и… останусь такой же? Как я объясню ему через 10 лет, через 20, почему я всё еще выгляжу как девчонка, которую он встретил под полосатым тентом? А если у нас будут дети? Будут ли они обычными или такими, как я? Какая жизнь их ждет? Постоянные переезды, в лучшем случае, а то и полуголодная жизнь, если я останусь с ними одна, хотя я не сомневалась, что Антони не бросит меня, будь у меня хоть рога на голове и хвост под платьем… но, проведя 80 лет среди людей, я прекрасно понимала, что за них никогда нельзя ручаться, самая непредсказуемая стихия на планете – это люди».
- «Ну, допустим, он захочет быть со мной, даже если через 20 лет я буду выглядеть как его дочь, а потом и как внучка, каково будет мне? Видеть, как любимый человек меняется, а я нет. Видеть, как время заберет лучшее, что было в нем, как угаснет его улыбка, потускнеют глаза, тело ослабеет и изуродуется… а потом время заберет его самого у меня, а я останусь, вечная провожающая на вокзале жизни».
- «И потом, когда что-то знает 1 человек – это тайна, когда 2 – секрет, когда трое – доступная информация, если еще и наши дети унаследуют мою особенность, рано или поздно это выйдет наружу, нами заинтересуются, а я хорошо помнила слова мамы: «Люди объявляют злом вс1, что не укладывается в их картину мира. А вс1, что они объявляют злом, они уничтожают».
- «И чем больше проходило времени, тем сильнее становились эти мысли. В какой-то момент они набрали критическую массу и начали отравлять мне жизнь, отравлять наши свидания и нашу любовь. А ведь он даже ничего не знал, он, как нормальный обычный человек, шел по восходящей, мягко заводя разговоры о свадьбе и детях, планируя, где и как мы будем жить… он любил меня и видел, что я люблю его, мы были счастливы вместе, а что еще надо двум людям для создания семьи?».
- «Я становилась мрачнее и грустнее с каждым днем, скоро это стало невозможно скрывать, а он был внимательным и чувствовал меня, как умеют лишь те, кто по-настоящему любит. Он стал спрашивать, что случилось, у меня был плохой день или что-то произошло? Я отнекивалась, списывала всё на трудную жизнь или плохое самочувствие. А мысли всё росли, становились сильнее, скоро их голос стал невыносимо громким, он стал заглушать голос любви и самой жизни».
- «И после нескольких туманных дней в этом аду собственных страхов и сомнений я решила, что расскажу ему всё, а он пусть решает. Как говорят теперь: принимайте меня таким, какой я есть, или проходите мимо. Я решила совершить этот прыжок в бездну неизвестности, потому что любила его, по-настоящему любила, и потому что не могла больше сражаться с этими мыслями в одиночку, мне нужно было поделиться с кем-то, нужно было получить если и не поддержку, то какой-то вердикт, что ли».
- «Если он бросит меня, подумала я, сидя на пожарной лестнице, а дождь накрывал город, весенний, свежий дождь, пахнущий не цветами, а выбросами фабрик, и всё равно немного весной, если он сбежит или просто покрутит пальцем у виска и больше не захочет меня видеть – я испытаю облегчение. Да, вот так я думала, кутаясь в шерстяной платок моей подруги, пока она сладко спала в нашей тесной комнатушке, я буду рада, если он сам уйдет, потому что расставания, драмы, скандалы… я ведь совершенно не умела строить отношения с людьми, за 80 лет это был мой первый опыт, и я совершенно не знала, как надо себя вести. Я понимала, что мне будет больно и грустно, если мы расстанемся, но меня пугала сама мысль выяснения отношений. Я боялась разочарований, я боялась, что если мое странное сердце разобьется, эти осколки будут раздирать меня изнутри всю оставшуюся вечность… так себе перспектива, правда?».
- «Была середина апреля, когда я решила, что иного пути, кроме как раскрыть ему свою тайну, у меня нет. У нас нет».
- «Я знала, что удобный момент будет, он заведет разговор о моем изменившемся поведении, как делал это уже не раз, только теперь я не стану врать или уходить от ответа, а просто выложу всё».
- «И еще я чувствовала себя виноватой, понимаете. А вина – самый тяжкий груз, который несет человек, этот груз ломает жизни, хотя зачастую несут его как раз не те, кто действительно в чем-то виноват. Мне было стыдно, что я скрыла правду и фактически обманывала его вот уже 5 месяцев, человек строил планы, делился ими со мной в полной уверенности, что я тоже этого хочу и стану их частью… а получается, он, закрыв глаза, летел на скалы, думая, что парит в небесах. И виной тому – я… Конечно, я уже не могла быть прежней и радоваться каждому дню так же беззаботно. Любовь – это ответственность, вот чему меня научили эти 7 месяцев, проведенные с ним, а ответственность – это цепи, если ты сильный, и если есть, ради чего, то ты выплывешь в омуте жизни даже с этими цепями на руках, а вот если послабее, или не видишь заветного берега… ты просто тонешь. Не знаю, сильная я или слабая, но в том омуте берегов я не видела, одна сплошная мутная вода, так что меня потащило на дно под тяжестью этих цепей».
- «Я сделала первую и последнюю попытку во всем признаться в конце апреля. Мы сидели в парке на лавочке, вокруг бегала детвора, прогуливались дамы с собачками, недалеко от нас гудели машины – этот звук был для меня новым, но я просто влюбилась в этот монотонный рев моторов, меня завораживало, как менялся мир, каким стремительным и деловым он становился. Особенно мне нравилось, когда до дороги было некоторое расстояние, тогда шум машин превращался в нежный шелест, шепот самой жизни, так мне казалось».
- «Это было воскресенье, точно помню, хотя число уже стерлось из памяти, но не этот вечер. Солнце садилось в дымке от фабричных выбросов, но в парке цвели кусты и деревья, зеленела трава, здесь весна правила безраздельно, утверждала жизнь, и так легко было соскользнуть в эту иллюзию и забыть серый город, войну и личные драмы. Мы оба не работали, вернее, он отработал только полдня, а я вообще была выходная, по обыкновению мы проводили вместе свободные часы, пообедали с его мамой, потом гуляли по улицам, он как всегда шутил, я через силу смеялась, иногда и вовсе рассеянно улыбалась, носясь снова и снова по замкнутому кругу моих терзающих мыслей».
- «Мы сели на лавочку, вокруг нас цвели кусты жасмина, до сих пор помню этот запах... где-то в парке запел хор девочек из воскресной школы, польские войска наступали, и в городе царило приподнятое настроение. Антони начал что-то рассказывать, а потом вдруг резко осекся, замолчал, опустил глаза».
- «Амелия, - так меня звали тогда, даже имя было ненастоящим, и это тоже не добавляло радости, - что происходит?».
- «Момент настал, я поняла, что больше не буду врать и уходить от ответа. Это был тот самый миг, которого я ждала».
- «Ты изменилась, - продолжил он, - я же вижу, ты другая, какая-то печальная и далекая. И холодная. Что-то случилось? Если так - скажи, мы ведь всё делим поровну, разделим и твою беду» ….
- «Он снова замолчал, губы сжались, но он с трудом поднял голову и посмотрел мне в глаза».
- «Или дело во мне? Ты не любишь меня больше?»
- «И глядя в эти глаза, полные боли и отваги… и любви, я поняла, что не смогу его бросить, не смогу попрощаться… поэтому мне придется просто уйти».
- «Но перед этим я дам шанс нашей любви, я расскажу ему всё, как и хотела, а он пусть решает. Хотя я знала, что он решит. Что ж, подумала я, значит, будем думать, как нам обустроить жизнь, если мы решим идти дальше вместе».
- «Это была последняя мысль, а потом я набрала в грудь воздуха и…».
- «Люблю! – вырвалось у меня, и в этом была вся искренность, это была чистая правда. Я обхватила его лицо руками, чтобы смотреть ему прямо в глаза, чтобы он знал, видел, чувствовал эту правду. – Люблю так, как никогда не любила и не буду любить! Ты – мой мир, ты – всё, что у меня есть, всё, что мне нужно».
- «Его глаза вспыхнули и заблестели, он не плакал, нет, он старался быть мужчиной, как это привыкли понимать и по сей день в некоторых местах. И я увидела буквально наяву, как огромный валун скатился с его сердца. Он боялся услышать, что любовь прошла, и я его бросаю. По его взгляду я поняла, что на волне радости всё остальное он теперь считает ерундой, с которой он справится. Наивный парень… хотя никто не готов услышать, что его юной невесте на самом деле 80 лет и она не может быть с мужчиной».
- «Ты – мой первый и единственный, - закончила я, всё еще не отпуская его. – Но ты прав…».
- «Я хотела сказать, что меня на самом деле гложет нечто, и рассказать ему мою историю, но тут раздался грохот, звон битого стела и крики людей. Как будто сама судьба вмешалась и не дала мне раскрыть мою тайну. Все замерли, хор девочек стих, а потом люди на улице за парком начали кричать, те, кто были в парке, бросились туда, Антони с совершенно круглыми от изумления глазами встал, сжимая мою руку, и потянул меня».
- «Возможно, там нужна помощь! – этот парень был героем от начала и до конца своей жизни, - ты ведь была медсестрой в госпитале…».
- «Я хотела поправить его, что я была самоучкой, помогающей в элементарных делах, но момент был явно неподходящий».
- «Я должен посмотреть, что произошло, - твердо заявил он, - подожди меня здесь…».
- «Но я пошла с ним, и мои скромные навыки даже пригодились. Форд Т, знаете такую древнюю модель автомобиля? Так вот, водитель такого вот экипажа почему-то не справился с управлением и вылетел на тротуар, сбил двух дам и влетел в магазин, где от разбитой витрины и обломков стены пострадали еще несколько человек. Антони и еще пара мужчин кинулись вытаскивать людей из покореженного здания, водитель был мертв, разумеется, а я зажимала глубокую рану в боку одной из сбитых дам – сам автомобиль ее почти не задел, а вот стекло от витрины разрезало ей бок».
- «Когда пострадавших и мертвых увезли, а мы оказались наконец возле моего дома, ни о каком разговоре никто из нас уже и не помышлял. И в следующие дни он не поднимал эту тему, как и я. Думаю, он получил ответ на самый главный для него вопрос и не хотел больше ворошить «змеиное гнездо» - так зачастую мужчины, даже самые любящие, воспринимают женскую душу».
- «Легче мне не стало, ну разве только чуть-чуть от того, что больше мне не надо было выгадывать момент и начинать такой трудный разговор, убеждать его, доказывать, что я не сумасшедшая… Да, после того случая я решила, что сама судьба заткнула мне рот, тайна, которую я ношу, должна остаться тайной – не секретом, и, не дай Бог, не доступной информацией. И я начала готовиться к бегству. Именно так я это и воспринимала, именно этим и можно было назвать мое решение внезапно уехать. Когда он взял дополнительную смену, я обрадовалась и занялась уже знакомыми делами – сбор вещей и документов, поиск транспорта, выбор направления… Он брал дополнительные часы несколько раз, чаще, чем раньше, и я догадывалась, почему, так что тоже удвоила усилия и к концу мая была готова».
- «Это произошло 9 июня. Снова воскресенье, мы обедали у него с его матерью, и он весь день вел себя как-то странно, глаза блестели, весь какой-то дерганый, напряженный… я предчувствовала, знала, здесь не надо быть гением, чтобы понять, к чему всё идет. За обедом он вдруг встал, кивнул совей маме, а потом опустился на одно колено возле меня, достал из кармана кольцо, тонкое, изящное, прекрасное… я никогда не видела более красивого кольца, и не потому, что он было каким-то вычурным или необычным, оно было самым обыкновенным дешевым колечком, но оно было от него. Я лишилась дара речи, слезы потекли ручьем, я любила его, больше чем могла представить, я столько хотела бы ему сказать, я хотела бы прожить с ним вечность или хотя бы одну человеческую жизнь… но я видела его в последний раз, это я понимала, поэтому и плакала так сильно».
- «Он сказал красивую речь, которую, безусловно, долго готовил, под конец его мать тоже лила слезы, гордая за сына и растроганная красивым и таким важным моментом. Он всё учел, сказал, что я самая прекрасная и удивительная девушка, что для него будет величайшим счастьем и честью пройти со мной через всю жизнь, что он будет делать всё, чтобы я не пожалела, если скажу «да», и что раз у меня нет родителей, он делает предложение при маме, чтобы она от имени всех предков благословила наш союз».
- «Закончив, он протянул мне кольцо, вопросительно, с надеждой и радостью глядя на меня. Таким красивым он никогда не был, таким я запомнила его, сохранила в своем сердце на века. Как я могла ответить отказом? Я и не хотела, больше всего на свете мне хотелось сказать «да» и пойти к алтарю, стать его женой, завести детей, которые будут иметь его черты, состариться вместе, заботиться друг о друге, оглядываться на прожитую жизнь и улыбаться… но этому не суждено было сбыться. Я была обычной девушкой лишь снаружи. И я никогда не жалела об этом так, как в тот момент».
- «С другой стороны, утешала я потом себя, я и до сих пор так себя утешаю, если бы я всё же была обычной девушкой, я бы давно умерла, прожив жизнь без любви и терпя унижения от какого-нибудь урода, а так я встретила его, самого прекрасного мужчину, моего настоящего, избранного, суженого. Я узнала, что такое настоящая любовь, и каким прекрасным может быть мир, когда ты влюблен взаимно. И у меня было счастье, полное, абсолютное, заполняющее собой всю Вселенную… пусть и не долго, но очень многие люди живут и умирают, не получив и этого».
- «Я сказала «да», а что еще я могла сказать? И слезы, которые лились из моих глаз, были горькими, хотя он решил, что это я от радости и волнения так плачу».
- «В тот вечер мы долго гуляли по городу, я прощалась с ним, прощалась с Антони и со счастливым периодом моей слишком долгой жизни. Зажглись фонари, гул машин начал стихать, послышалась музыка из таверн, и я чувствовала не только грусть, но и благодарность, в этом большом и непростом городе я нашла самое большое чудо, я испытала нечто волшебное и прекрасное, так что Варшава для меня навсегда останется городом любви и новизны. Первые электрические фонари, первые автомобили – всё это тоже я увидела там… Но в тот вечер я больше думала о том, что упускаю самое большое счастье, которое выпадает не каждому смертному, я слушала голос Антони, специально стараясь не вдаваться в смысл того, о чем он говорил, чтобы не стало еще больнее, я просто хотела запомнить его голос, его интонации, прикосновение его руки, которая держала мою руку, тепло его тела и, конечно, его поцелуй».
- «И чувство вины жгло меня, как и боль от потери и расставания. Он строил планы на будущее, счастливый и уверенный, что так и будет, а я молча потворствовала этому жестокому обману, зная, что завтра его сердце разобьется. Наверное, я плохой человек… я не заслуживаю его… не заслуживаю никого, поэтому Бог и создал меня такой, проклятой навеки одиночкой».
- Она вытерла слезы, которые уже струились по щекам. Я попытался ее утешить, но она снова отмахнулась.
- «На прощание он сказал, что никогда еще не был так счастлив, и что благодарит Бога, за встречу со мной. От этого мне стало совсем плохо, и я снова расплакалась. И снова соврала, что это от радости».
- «Наш последний поцелуй был самым страстным, я вложила туда все чувства, что бушевали во мне. Он сказал, что я никогда его так не целовала, а я ответила, что это потому, что такого момента никогда не было. И хоть это было чистой правдой».
- «А утром я уехала. Села в поезд и оставила позади всё, что любила. Можете представить, каково это? Не дай вам Бог испытать это».
- «Весь первый день я лила слезы и каждую секунду думала о том, что он делает сейчас, о чем думает, наверняка он беспокоиться, наверняка его сердце разбито. И при мысли о том, что человек, которого я люблю, возненавидит меня, и по праву, мне хотелось умереть. Я надеялась, что он хоть не станет обращаться в полицию, я не оставила никакой записки или письма… просто потому, что не могла, слишком много мне надо было сказать, и в то же время сказать было совсем нечего. Конечно, он будет переживать, но мои собранные вещи и пустая комната скажут ему, что я не пропала внезапно, я просто сбежала из его жизни, и это было настолько не спонтанное решение, что я даже успела собрать свое барахло. Горько».
- «И лишь на время я могла наедятся, проверить на себе: лечит ли оно раны, как говорят? Возможно, оно вылечит и его расколотое сердце… а если он никого больше не сможет полюбить? Если эта травма, это предательство навсегда уничтожит его прекрасную душу? Да, в первые месяцы мне правда хотелось умереть».
- «Но я жила, трусливая, подлая дрянь, я жила, потому что боялась смерти, как и большинство людей».
- «Я осела в Лодзе, мне хотелось опять в большой город, где я стану одной из тысяч ищущих чего-то людей, суета, многолюдье – мне казалось, это поможет мне отвлечься и легче пережить то, что я натворила. Я надеялась, шум большого города, шум самой жизни заглушит голос совести и боль разбитой любви. Отчасти получилось. Я устроилась сначала посудомойкой в столовую при гостинице, потом стала там помощницей поварихи, а затем и второй поварихой. Жилось вполне прилично: еда, крыша над головой, но я ходила бледная и несчастная и на все расспросы снова врала, что потеряла любимого на войне. Потеряла, да, и слабо утешала себя тем, что он хотя бы жив… я надеялась».
- «Шло время, и мне на самом деле стало лучше, рана на сердце не исчезла, но затянулась, оставив широкий уродливый шрам. У меня появились приятельницы в Лодзе, некоторые из них были монахинями, беседы с ними спасали меня от тоски и терзаний, когда на меня снова накатывали воспоминания о моем единственном в жизни романе. Одна пожилая монахиня, сестра Агата, однажды сказала мне такую фразу: «Бог не совершает ошибок. Мы можем горевать, злиться или недоумевать, почему всё так, а не иначе, но это от того, что мы не видим полной картины, лишь часть, доступную с нашей точки обзора. Тогда как Бог сверху видит всю картину целиком и делает всё наилучшим для всех образом». И мне стало легче с той минуты, когда я услышала это. Потом я много думала об этой фразе, она стала болеутоляющим для души, я вдруг начала понимать, что не виновата в том, что родилась такой, кто-то создал меня именно с такими особенностями, создал для чего-то… и не зря в моем организме стоит этот «предохранитель» от мужчин, значит, по замыслу Творца, мужчин рядом со мной быть не должно. Оставшись в Варшаве с Антони, я искалечила бы жизнь и себе, и ему, не надо было вообще начинать этот роман… Хотя, следуя мудрости сестры Агаты, для чего-то и он был нужен в наших жизнях».
- «В общем, я примирилась с собой и своей жизнью, даже научилась видеть в ней плюсы. Не будь я такой, я бы давно умерла, а так, сколько чудес я уже успела увидеть, а сколько еще ждет меня впереди! И потом, мне уж точно грех жаловаться – я проживаю свою длинную жизнь в не меняющемся теле молоденькой девушки, не калеки и не уродины… человечество мечтает оказаться на моем месте настолько сильно, что об этом снимают фильмы и пишут книги, в которых за дар вечной юности продают душу или проливают реки крови. А мне это досталось просто так».
- «Эти новые мысли позволили мне уравновесить мое одиночество и разбитое сердце, так я сумела обрести баланс. За всё надо платить, так говорят во всех странах, где я бывала, что ж, и я плачу свою цену».
- «Однако шрам на сердце не исчезал, он никогда не исчезнет, он - моя память и мое доказательство того, что я любил и была любима, что счастье – не миф для хороших продаж печатных и киноисторий. И иногда рана под этим шрамом начинала болеть, так сильно, что я хотела умереть, лишь бы эти муки прекратились».
- «И в 1933 году память и боль привели меня обратно в Варшаву. Я вязла пару дней выходных – к тому моменту я уже не работала поваром, мое давнее желание исполнилось, даже два: я работала в театре по вечерам, а днем училась на медсестру – и снова села на поезд, едва дыша от волнения. Но это была уже новая я, обретшая какое-то подобие покоя и своего места в жизни. Девушка, приехавшая в Лодзь 14 лет назад, готова была поклясться, что никогда не вернется и не сможет опять окунуться в атмосферу тех событий. Но теперь я села в поезд с твердым намерением увидеть Его… я хотела этого так, что не могла дышать, не могла есть, спать. Ничего не закончилось в моем сердце, там всё так же сильно горела любовь, усыпленная временем и чувством вины. Это наваждение стало настолько сильным, что я поняла: если я не поставлю точку, не увижу его снова и не узнаю, как он, я сойду с ума».
- «Нет, я не собиралась вторгаться в его жизнь, я решила, что просто посмотрю на него издалека, хоть разок… этого мне будет достаточно. Я хотела узнать, что он счастлив, что он снова любит и любим… хотя ревность, не буду врать, резанула по сердцу, но я быстро раздавила это черное чувство. Я была виновата перед этим мужчиной, и я хотела, чтобы его налаженная жизнь сняла с меня этот неподъемный груз вины. Нести такую ношу сквозь вечность я бы не смогла».
- «Конечно, я боялась и думала о том, что могу найти его раздавленным и несчастным, я боялась, вдруг он так и не смог оправиться… что тогда? Не знаю, возможно, видя его таким, сломленным и слабым, я бы не устояла и вернулась в его жизнь, и будь что будет. Возможно, я посчитала бы своим долгом спасти его… не знаю, но одно стало совершенно понятно: я не смогу жить дальше, не вернувшись и не столкнувшись с демонами прошлого, чтобы победить их или быть сожранной ими».
- «Я шла по весенней Варшаве, такой изменившейся, но всё же такой знакомой и родной. Теперь везде сновали автомобили, горели вывески ресторанов и театров, по вечерам из заведений гремела музыка, дамы красили губы яркой помадой, джентльмены носили элегантные костюмы. Я шла, украдкой глазея по сторонам и пугливо пряча глаза, когда видела мужской силуэт – я боялась встретить его на этих ярких улицах, боялась, каким бы ни сделало его время. Я-то не изменилась, а он – без сомнений. Он мог просить милостыню на углу Груецкой и Калиской улиц, мог носить дорогой костюм и идти под руку с шикарной дамой, или гулять в парке с кучей ребятишек…».
- «Я начала поиски на следующий день. И, надо сказать, никаких выдающихся усилий мне не понадобилось. Почти не сомкнув глаз ночью, я покинула гостиницу на рассвете, где-то в этом большом городе, среди лабиринта улиц меня ждала моя судьба: либо освобождение и новая жизнь, либо разбитое сердце и вечность под грузом вины».
- «Я прошлась по местам нашего прошлого, осторожно, сначала наблюдая, я увидела его старый дом, где они жили с матерью, оказывается, она умерла 4 года назад. Антони там не было, теперь там жила какая-то семья. Они мне поведали, что молодая пара продала им этот дом, и что теперь они живут в другом районе, в Колонии Любецкого – один из новых кварталов, куда переселялись люди среднего класса. Уже удача! Во-первых, молодая пара… значит, его сердце всё же срослось, может, и не полностью, может, на нем тоже есть шрам, но оно бьется, снова бьется для кого-то. Я едва сдержала слезы от облегчения и накатившей грусти – этой молодой леди рядом с ним могла быть я. Но не стала. А во-вторых, если он переехал в новый квартал в другом районе, значит, он смог победить бедность и жил вполне благополучной жизнью. Я сгорала от любопытства узнать, чем он занимается, ради чего встает по утрам, где проводит свой день, где его мысли, когда он приходит домой по вечерам?».
 - Она замолчала, глядя куда-то в глубь прошедших лет. А потом сказала: «Вы верите в судьбу, Евгений?». Я усмехнулся и потер затылок: «После услышанного я даже не знаю, во что теперь мне верить, - ответил я, - одно я могу сказать точно: я верю вам. Пока это всё». Она тоже улыбнулась, лукаво глядя на меня поверх чашки, которую сжимала обеими руками.
- «Найти его мне помогла сама Судьба, тогда, в Варшаве, в 1933 году. Я же сказала, что от меня не потребовалось почти никаких усилий, так вот, что-то, что правит нашими жизнями, как игрушками, само дало мне в руки направление. Вся моя жизнь – сплошное волшебство, проявление какого-то сверхъестественного присутствия в этом мире, и наша последняя встреча тоже была совершенно необычной».
- «Покинув старый дом Антони, я была полна решимости ехать в тот квартал и… не знаю, может, просто бродить и надеяться случайно увидеть его или услышать что-то о нем. Я могла бы расспрашивать людей, я ведь знала фамилию, но это я оставила на крайний случай – слухи летят быстрее ветра, я не хотела, чтобы ему передали, что молоденькая девушка расспрашивала о нем, это могло разбить тонкий лед его спокойной жизни. Я знала, что он любил меня по-настоящему, а всё настоящее вечно. Его в любом случае взволновали бы такие слухи, даже если он возненавидел меня, а если просто простил и отпустил – тем более».
- «В общем, перед тем, как сесть в трамвай – да-да, электрический трамвай, когда я покинула Варшаву, их еще не было – и ехать на поиски, я решила немного собраться с мыслями, а заодно и немного поностальгировать. Я пошла в тот самый парк, где я чуть не призналась ему, что мне давно не 18… Парк был на месте, правда аллеи стали шире, добавились магазинчики, деревья стали больше, а те дивные цветущие кусты исчезли, их место заняли каменные вазоны с высаженными тюльпанами. Но я нашла ту лавочку, то есть, наверняка не совсем ту, но приблизительно в том месте… лавочки теперь тоже стали другими, с ажурными металлическими каркасами. Я села, чувствуя, как неистово бьется сердце в груди – как сложились бы наши жизни, если бы тогда не вмешался случай или сама Судьба, и тот Форд не въехал бы в магазин?».
- «Перед глазами снова промелькнули все эти 7 месяцев, наши свидания, мои яростные попытки научить тело принимать его прикосновения. Его улыбка, его глаза, его голос… слезы потекли по щекам, я даже не пыталась их сдерживать или вытирать. Налетел порыв ветра, свежий, весенний, пахнущий новыми надеждами, он что-то принес, что-то мягко ткнулось мне в ноги. Я машинально наклонилась, чтобы отбросить мусор, это была газета, не старая и не грязная на удивление, а когда я отняла ее от юбки… На странице центральное место занимало Его фото! То самое, что вы сейчас держите в руках».
 - «Вот так судьба сама указала мне путь, как будто высшие силы хотели, чтобы я поставила точку и двигалась дальше. Он, судя по всему, так и сделал».
- «Конечно, я чуть ли не бегом помчалась к его кондитерской, едва дочитав статью. Я жадно бегала по строчкам, выискивая любые крупицы информации о нем, но там было не так уж много, лишь имя, название кондитерской и адрес – своеобразная реклама. Но это было как раз всё, что мне нужно. И он улыбался на этом фото, улыбался всё той же улыбкой бесстрашного покорителя жизни».
- «Располагалась кондитерская на Охоте в новеньком здании, район расцветал и обновлялся, теперь здесь кипела жизнь, а раньше, до моего отъезда, это место слыло трущобами. Она занимала первый этаж двухэтажного здания, на втором этаже, насколько я поняла, были какие-то конторы, а весь первый занимали пекарни и сам магазин. Улицы утопали в зелени, прямо перед магазином росли деревья, создавая уютную тень, в большой витрине красовались торты и шоколадные фигурки, мне так хотелось зайти… но я понимала, что это не лучшая идея. Я села у окна на противоположной стороне улицы, там было маленькое кафе, рядом со мной беззаботно хихикали дамы, манерно попивая чай и обсуждая женихов, по улице сновали автомобили, пешеходы, редкие конные патрули… я видела всё, казалось, каждую пылинку на асфальте, но не сводила глаз с двери под вывеской «Булочка с Изюмом» - так он назвал свою кондитерскую».
 - «Не знаю, сколько я там просидела и машинально, не чувствуя вкуса, проглотила чашек чая, люди заходили к нему и выходили с коробками, перевязанными лентами, подъезжали машины, иногда выпуская из себя целые семьи, и все они покупали его продукцию. Не знаю, почему, но я очень радовалась и гордилась им… хотя знаю: я ведь любила его, всё еще любила, а мы всегда рады успехам тех, кого любим».
- «Я твердо решила, что не уйду хоть до закрытия, но увижу его, а если не сегодня, то завтра. К счастью, так долго ждать не пришлось. Однажды двери магазина-кондитерской открылись, и на улицу совершенно обыденно вышел Он. Я едва не лишилась чувств, не знаю, как мне удалось не уронить чашку и не свалиться самой под стол, мой мир моментально сузился, теперь я не видела ничего, кроме Антони и небольшого пространства вокруг него. Я впилась глазами в него, запоминая, захватывая каждую деталь, каждую складочку на брюках и каждую прядь волос. Я до сих пор помню его, весь его образ в мелочах, потому храню его бережно, как сокровище в закромах памяти».
- «Он был в темно-синем свитере и черных брюках, волосы зачесаны как на том фото, и он был не один – с ним был какой-то толстяк, с важным видом шагнувший на улицу вслед за Антони. Он держал в руках большую коробку, перевязанную лентой, от обочины тут же отъехал белый автомобиль и встал точно рядом со входом в кондитерскую. Важный господин, подумала я, наверное, поэтому Антони обслуживал его сам и вышел провожать. Но этот пузан интересовал меня мало, я глаз не сводила с Него. Он стал еще красивее, мужественней, уверенней в себе. Это был уже не романтичный юноша, а состоявшийся успешный мужчина в самом расцвете лет. Но это был он, всё тот же парень, бесстрашно улыбающийся жизни и не боявшийся трудностей. И как же защемило мне сердце в тот момент от невыносимой любви к нему, от нежности, от желания броситься к нему и сжать в объятиях. Но я сидела, неподвижно, как статуя, а мужчина моей жизни в нескольких метрах от меня запрокинул голову к весеннему небу и улыбнулся, той самой улыбкой, над которой не властны прожитые года и пережитые невзгоды. Эта улыбка длилась всего пару мгновений, пока толстяк выходил из магазина, а Антони придерживал для него дверь, но я увидела ее, она вспыхнула, как солнце среди облаков».
- «Потом они о чем-то недолго поговорили, он смеялся, кивал, что-то рассказывал, в какой-то момент картинка перед глазами стала расплываться – я плакала совершенно беззвучно, глядя на то, что потеряла. В тот момент я любила его так, как не любила никогда, ни до, ни после. Я решила бежать к нему, броситься к нему на шею, сказать, что люблю, что буду с ним вечность или один день, сказать, чтобы он бросил жену, и он бы бросил, у нас ведь всё было по-настоящему… но я не двинулась с места, а он, пожав руку толстяку, проводил его взглядом до машины и вошел в свою кондитерскую».
- «Вот так и заканчиваются истории несостоявшейся любви. Больше я его не видела».
Женя грустно улыбнулся, глядя куда-то сквозь членов Клуба. Глаза блондинки подозрительно блестели, а бородатый хипстер как-то очень усердно ковырял ногти, не поднимая глаз.
- Потом она рассказала краткую историю своей жизни до настоящего времени, и я увидел еще немало фоток и могу поклясться всем что имею – на всех фото была она, одна и та же женщина, впервые засветившаяся на изображении 1911 года. На мой вопрос, что было потом, она ответила: «Потом вскоре началась война, и всех нас затянуло в огромную мясорубку», – я запомнил эту фразу, потому что она так точно описывает события тех лет. Войну она прошла медсестрой, так как Польша была захвачена, ей приходилось лечить и немцев, потом она ушла в сопротивление, как и мой дед, сын того самого Антони, но они не встретились – были в разных местах. Ей повезло не попасть в лагерь, победу она встречала уже в Союзе, в госпитале под Киевом, я видел фото – молодые девушки в белых халатах с осунувшимися лицами, но неизменными улыбками… они были прекрасны. Потом в Киеве же она стала врачом, и снова я видел фото – молоденькая девушка в простом платье из ситца, стоящая среди десятков таких же молодых специалистов, выпархивающих в жизнь. По распределению ее отправили в Узбекистан, и там она стала первой женщиной-хирургом в районном госпитале в Ургуте.
 - Потом было еще много переездов, она меняла имена и прически, но на всех фотографиях я видел одну и ту же молодую девушку, неизменяющуюся, в отличие от эпох. Она получила несколько десятков специальностей, выучила 12 языков! Она поработала спасателем в горах, преподавателем младших классов, туристическим гидом - так она объездила всю Европу, я видел фото с Эйфелевой башней, Колизеем, собором Святого Семейства, лавандовые поля Прованса, где она, смеясь, раскинула руки, утопая в фиолетовом море, это был примерно конец 90-х. Она была даже ди-джеем в клубах! С разноцветными афрокосичками, в кислотного цвета майке и широких штанах она стояла за пультом, подняв руки, а толпа поднимала их в ответ на какой-то открытой площадке. Фантастический фотоархив жизни длиной в 182 года…
- Я спросил ее, неужели никто не приставал к ней? Как ей удалось сохранить свое бессмертие? И она поведала мне страшное откровение: за свои почти 2 века жизни она убила троих. Первого в Узбекистане, вечером она возвращалась домой после смены, на пустой дороге – никаких фонарей, всё это только строилось и развивалось – за ней увязался один из местных. Она сразу поняла, чем всё закончится, поэтому подняла с обочины большой камень. Им она и ударила его по голове, когда он к ней полез.
- «Это сильно повлияло на меня, - сказала она, не поднимая глаз, а лицо стало бледным и напряженным, – примерно неделю я не могла вообще заставить себя выйти из дома, сказалась больной. А потом, когда страх немного ослаб, меня мучила вина, моя старая подруга. Я уже подумала, что проклята, что лучше покончить с собой… Но опять выжила. И с того дня считала секунды до отъезда из этой дикой страны».
- «Меня не поймали, предугадывая ваш вопрос, отвечу я, никто не видел, как этот урод пошел за мной, он думал, это ему на руку… м-да. Я перестала ходить одна, а если освобождалась после наступления темноты – оставалась ночевать в больнице».
- «Прошли годы, десятки лет, и я и это пережила. Это было мое право защищаться, мое право отстаивать жизнь и достоинство. И я отстояла. Но я буду поганой вруньей, если скажу, что убийство, даже оправданное, не оставляет на душе метку, какой-то знак, что теперь ты испорчен, ты перешел черту».
- «Кто были остальные двое – я не скажу, это мое право и моя тайна. Скажу лишь, что после первого случая я подготовилась, так что теперь я не такая уж легкая добыча. За десятки лет я изучила множество систем самообороны, овладела оружием, и у меня было и есть полно времени для совершенствования своих навыков. Я не драчунья и не боец, я лишь одинокая девушка в большом и зачастую враждебном мире. И я хочу жить, всё еще не устала от этого грандиозного приключения», - вот так она и сказала.
- «И вы больше никого не любили так, как моего прадеда? – спросил я. - Даже мимолетной влюбленности не было?»
- «Конечно, нет, - удивилась она, - влюбиться снова можно лишь тогда, когда твое сердце свободно, а мое всё еще занято. Да, сейчас чувства уже не так остры, но я по-прежнему чувствую Антони в сердце. Возможно, пройдет еще сотня лет, и это я тоже переживу, и мое сердце станет просто свободным и пустым… кто знает, а пока я сторонюсь мужчин, как и раньше, и даже рада, что любовь в ближайшее время не поймает меня в свою ловушку».
- «Тогда позвольте еще спросить, - я замялся, снова и снова глядя на фото моего прадеда, она сказала тогда, в моем кабинете, уже уходя, что я похож… Я всматривался, но, кроме темных волос, никакого сходства не видел, это и натолкнуло меня на мысль, - вы сказали, что я похож на него. Ответьте мне честно: вы приехали сюда, чтобы найти потомков вашего возлюбленного?».
- Она едва заметно кивнула и улыбнулась жесткой, такой непривычной для ее образа улыбкой, а ее глаза вспыхнули каким-то глубинным огнем.
- «Верно, - ответила она, гладя мне прямо в глаза, - но судьба снова опередила меня – та встреча в магазине была по-настоящему случайной, и я не узнала вас сразу, разумеется. Но я уже знала имя, профессию и адрес. То, что в тот день вы зашли именно в этот магазин - для меня еще одно подтверждение того, что наша любовь была чем-то настоящим, истинным, божественным. Вы ведь знаете: Бог есть Любовь… а всё, что несет в себе частичку Бога - так же вечно».
- «И вы можете не видеть сходства, но его вижу я. Я вижу Антони в вашем лице, в ваших глазах, он в вас. Его кровь течет по вашим венам, вы несете его фамилию сквозь года, вы – его частичка. Значит, вы тоже мне дороги, потому что, когда любишь человека – любишь всё, что с ним связано».
- «Можете оставить это фото себе», - сказал она, остальные уже были спрятаны обратно в папку.
- Я поблагодарил ее, всё еще слишком потрясенный, чтобы задать все те тысячи вопросов, что роились в голове. Мой прадед… и она, знавшая его, они любили друг друга тогда, когда даже моего отца еще не было в проекте.
- И всё равно мой разум постоянно возвращался к тому факту, что этой милой девушке передо мной 182 года! Может ли любовь длиться так долго? Может ли так долго длиться жизнь??
- А эта ее фраза про то, что она, возможно, переживет эту любовь через очередную сотню лет… Еще одна сотня лет, целый век, а она говорит об этом так буднично, как будто пройдет всего месяц или год. Она видела историю, и она увидит будущее, которое для нас так и останется тайной или мечтой.
- И снова я ощутил жгучий, болезненный укол зависти. Я никогда не стану уже космонавтом или танцором, я не стану вообще никем, только стариком. Человеку дается такой короткий отрезок времени в этом удивительном мире и такое сводящее с ума разнообразие, что это даже обижает – почему, имея такой выбор, мы можем выбрать лишь что-то одно?! Пол жизни у нас уходит на постижение одной профессии, мы можем быть либо хорошим врачом, либо спортсменом, но не тем и другим за одну жизнь. А сколько стран, в которых я никогда не побываю, сколько прекрасных уголков планеты, которые я не увижу, сколько талантов во мне так и останутся нераскрытыми, потому что цивилизация еще не развилась настолько, чтобы найти им применение. Вот программисты и хакеры, например, еще лет 50 назад какой-нибудь «Вася» считался пустым бездарем, не имеющим склонности ни к чему, а теперь вдруг выясняется, что у этого «Васи» дар – он каким-то образом знает, как взламывать коды и писать программы, и теперь он богат и уважаем, и имеет власть. Как и все эти кибер-спортсмены, сноубордисты, получающие теперь олимпийские медали, женщины, раскрывающие свой немалый потенциал в военном деле и науке… все они дети будущего, им повезло, потому их «будущее» наступило при их жизни. Не всем так везет. Вы понимаете, о чем я?
Все понимали, в зале повисло задумчивое молчание. А Женя продолжил.
- Я хотел задать ей тысячи вопросов, хотел услышать рассказы о жизни в разные эпохи, подробные, настоящие свидетельства очевидца… но время уходило, оно почти ушло, я это чувствовал. Она уже готова была проститься, и я не смог бы удержать ее, я это знал. И всё же я еще не готов был проститься.
- «Постойте, - проговорил я, с мольбой глядя на нее, она допила чай, отставила чашку и держала сумочку на коленях, всем видом показывая, что наша встреча подходит к концу. – Вы... вы ведь не чужая… я не знаю, как подобрать слова, но вы ведь часть моей истории теперь, когда я знаю…».
- «Не заставляйте меня об этом пожалеть», - холодно сказала она, и теперь уже я поспешил ее успокоить теми же фразами, что и она в самом начале нашей встречи… как будто тысячу лет назад совсем в другой жизни.
- «Нет-нет, я не собираюсь говорить об этом на каждом углу и уж точно не стану вас преследовать… боюсь, не получится, даже если бы я захотел – вы наверняка мастер заметать следы, а я - женатый отец подростка, всю жизнь проработавший врачом. Я не представляю для вас угрозы, я просто хочу знать…».
- «Я знаю, - кивнула она с понимающей и уже потеплевшей улыбкой, - но поток вопросов будет таким же бесконечным, как моя жизнь. Поэтому мы попрощаемся до того, как эта плотина прорвется».
- «Прошу вас: позвольте всего 1 вопрос!», - воскликнул я, понимая, что этот вопрос будет совокупностью миллиона вопросов. Уверен, она тоже это поняла, за почти 2 сотни лет она научилась читать людей, как открытые книги.
- «Ответ будет коротким, - предупредила она, - даже в моем случае время ставит рамки. Сегодня я покину город, а у меня еще есть дела».
- «Хорошо. – Кивнул я и не стал терять ни секунды. – Если коротко, я хочу знать лишь одно: каково это – жить так долго? Жить вечно?»
- Она улыбнулась едва заметной грустной улыбкой, кивнула, наверное, своим мыслям, не мне. Снова забарабанила пальцами по отставленной чашке.
- «Что ж, - вздохнула она, - я знала, что именно это вы и спросите. И я обещала короткий ответ. Но даже если бы говорила сутками, всё равно невозможно вместить в слова всё то, что я видела, чувствовала и пережила, что я чувствую каждый день, просыпаясь и глядя на себя в зеркало». 
- «Уже больше, чем полтора века я вижу в отражении одно и то же неменяющееся лицо. Люди одержимы молодостью и вечной жизнью, в современном мире это вообще культ и религия, и, глядя на все эти рекламные щиты и истерию по поводу очередного «чудодейственного» изобретения для сохранения молодости, глядя на знаменитостей, отчаянно сражающихся со временем… иногда я думаю, что я – самый счастливый человек на земле. Уникальный, возможно, приближенный к Богу. Я над миром, так мне кажется в эти дни, я буду здесь, всё ещё бродить по земле, когда все те, кто окружает меня сейчас, уйдут, когда уйдут их дети и дети их детей. И в такие моменты меня захлестывает какая-то эйфория, чувство полной свободы, чувство безграничного счастья и простора, ведь у меня нет лимита, я могу попробовать тысячи жизненных сценариев, увидеть все уголки мира, которые захочу, я увижу будущее, каким бы оно ни было, я буду жить в нем, возможно, я, родившаяся в деревеньке во времена, когда не было ни света, ни водопровода, ни машин, буду жить где-нибудь на другой планете… Да, в такие дни я абсолютно счастлива и полна сил и устремлений».
- «А иногда, когда я думаю об Антони, о моей матери, когда я вижу парочки, детей, бегающих по парку, стариков, держащихся за руки… тогда я понимаю, сколько я потеряла в жизни, чего я лишена и что никогда не смогу иметь. Вечность в одиночестве – разве это счастье? Что толку от моих впечатлений, если я ни с кем не могу их разделить? Они становятся горькими и отравляют меня изнутри, ведь я не могу их выплеснуть, некому… Вы жалуетесь и сокрушаетесь, что никогда не увидите все страны или не попробуете миллион специальностей – а я никогда не обниму своего ребенка, никогда не усну рядом с любимым человеком, я никогда не буду иметь друзей, настоящих, знающих меня и принимающих меня такой, какая я есть. Никто не позаботится обо мне, никто не обнимет и не подстрахует, если жизнь выбьет почву из-под ног, никто не будет любить меня, у меня никогда не будет дома, своего угла, который я буду любить и обустраивать. Я никогда не узнаю, так ли это замечательно – секс с любимым человеком, что это за неземное наслаждение, о котором человечество веками слагает песни, стихи и позволяет этому инстинкту править миром».
- «Я никогда не стану частью чего-то, не стану нормальной, а для человека это одна из основных потребностей – быть правильным членом какой-то команды, под правильностью может пониматься что угодно, от военной формы, до каннибализма, но людям это нужно, нужно быть частью стаи… а я всегда буду аутсайдером, маскирующимся чужаком в любой компании».
- «Я печальная и потерянная, несчастная ошибка природы, коротающая вечность в одиночной камере – вот как я ощущаю себя в такие дни. Мир кажется мне пустым набором временных декораций, в которых я одна наедине с пустотой. Моя жизнь холодная и пустая, в ней нет никого и ничего настоящего. От этих мыслей не хочется жить порой».
- «И еще есть страх».
- «Что меня разоблачат и посадят в клетку, и ученые всего мира раздерут меня на части заживо, стремясь разгадать этот всеми желанный ключ к вечной молодости, и я так и просижу весь свой срок взаперти, в настоящей клетке, пока не умру от опытов или пока человечество не решит, что раз они не могут жить вечно, то и я не достойна такой привилегии… да, я хорошо помню слова матери, как будто она сказал их вчера, а не почти 2 века назад. И с каждым годом оставаться свободной всё труднее, вы, живущие обычной жизнью обычные люди, не замечаете, как на вашей шее затягивается ошейник, а на руках – защелкиваются кандалы. О чем я говорю? О тотальном цифровом контроле. Камеры снимают улицы, дома, снаружи и внутри, спутники получают ваши биометрические данные, чтобы отследить вас в любой точке мира, ваши деньги, ваши интересы, ваши мысли, ваши действия и перемещения – всё теперь отслеживается. Кем? Кто эта горстка людей, держащая на поводке всё человечество? И вы сами радостно подставляете шею и руки, чтобы быть закованными ради «безопасности», «комфорта» и просто потому, что вам сказали, что «так надо». И если вдруг однажды человек обнаружит, что правительство устанавливает камеры у него в уборной или в спальне, и возмутится: «А как же моя свобода и достоинство?», выясниться, что таких понятий больше нет… ради вашего же блага, разумеется. Задумайтесь: а что будет, если вы вдруг захотите натянуть поводок?».
- «Знаете, эта тема вообще очень опасная и актуальная. Недавно у меня состоялся такой разговор с моей нанимательницей. Я возмутилась, что правительство «ради безопасности» - волшебная палочка всех тиранов и захватчиков - требует разрешения читать все личные переписки в сети, она сказала дословно: «Да пусть читают, я ничего преступного не пишу, мне скрывать нечего». Меня это возмутило, я спросила: а согласилась бы она жить в доме с прозрачными стенами. Она посмотрела на меня как на безумную и категорично ответила «нет». «Почему? – спросила я, - ради безопасности, так все будут на виду, и никто не сможет собирать бомбу на кухне, избивать детей или устраивать собрания радикалов». «Потому что… это мой дом… и… и никого не касается, что я там делаю», - с вызовом ответила она, понимая, что попала в ловушку. «Правда? - ехидно спросила я, - ну ты же ничего преступного там не делаешь, что тебе скрывать…».  Думаю, вы поняли».
- Представляете?? Да-а, с той встречи мне есть, о чем подумать. И тогда, в ту самую секунду, я тоже как будто получил пощечину и вдруг открыл глаза. А она продолжала.
- «Также меня преследует страх, что однажды человечество умрет, нет, не от метеорита, потому что я не неуязвима, я просто не старею, так что метеорит для меня так же опасен. Нет, вдруг человечество просто исчезнет и вымрет, не знаю уж по какой причине… а я останусь, буду бродить по опустевшей земле и разговаривать сама с собой или с призраками. Иногда эта картина пугает меня почти до паники, человеку, каким бы он ни был, нужно общество… хотя бы для того, чтобы быть вне его. Мы так созданы, мы по-другому не можем. Полное, настоящее одиночество, а не его имитация, когда тебе просто не с кем провести время или поговорить, нет, я говорю о настоящем одиночестве, полной изоляции от себе подобных – страшнее этого для человека нет. И я тоже до смерти боюсь именно этого – остаться единственным человеческим существом на планете. Звучит, может, и глупо, но это страх - рациональностью он не питается».
- «А вся моя жизнь – сплошная иррациональность, так что иногда я боюсь, что, как и всё в этом мире, моя вечная юность тоже закончится. Да, представьте, иногда мне бывает до жути страшно, что однажды мое время сдвинется с мертвой точки, и я начну стареть. Увижу первый седой волос, первую морщинку, лицо и тело начнут меняться… меня это пугает, как и всех людей, только вот привыкнуть к красивой внешности и здоровому телу у меня было больше времени, так что мне в этом плане тяжелее. И так же страшно мне думать о том, что тело начнет меняться, а я – нет. Я говорю о своих «причудах», что если они останутся при мне, в то время как организм станет «нормальным», таким же, как у всех? Меня ждет пустая и одинокая жизнь, совершенно бессмысленная – я постарею и умру, так и не сумев подпустить к себе мужчину, родить ребенка, иметь семью…».
- Тут я не выдержал и фыркнул: «Пустая и одинокая жизнь? Да большинство людей так и живет – полные страхов, одинокие, не могущие завести близкие отношения, не нашедшие свое место в жизни, не видевшие ничего, кроме работы и дома …  только живут они от силы лет 80! А вы…».
- «Ну, вот вы и получили ответ на свой вопрос. – Улыбнулась она, ничуть не смущенная моей реакцией. - Каково это: жить так долго? Да так же, как и недолго, разница лишь в смене декораций, остальное – не меняется, потому что мы, люди, мы разные, но всё же совершенно одинаковые. И я на 99% такая же обывательница, я стригу волосы, и они отрастают, у меня каждый месяц менструация, я болею и выздоравливаю, я плачу и смеюсь… только я не старею телом, а души вообще не стареют, так говорят мудрецы. Я примеряю лицо каждой новой эпохи, чтобы слиться с ней, но внутри я всё тот же сторонний наблюдатель, посетивший затянувшийся фильм – вот как это для меня».
- Она отодвинула чашку, взяла сумку и развернулась, чтобы встать из-за стола, но задержалась, глядя на меня блестящими и таким мудрыми глазами.
- «Знаете, иногда я потерянная и одинокая, как все, иногда – счастливая и окрыленная. Но на прощанье открою вам свою маленькую тайну: порой, и последнее время всё чаще, я задумываюсь о том, что, возможно, где-то по этой земле бродит такой же бессмертный мужчина. Равновесие, понимаете, оно пронизывает весь мир, оно его держит, так что, если есть женская сущность, обладающая такой особенностью, значит, по логике вещей, должна быть и мужская».
- «А может, нас вообще несколько таких? Мы ведь ничего не знаем о мире вокруг, совсем ничего, тысячи лет развития науки и религии дали нам лишь разрозненные обрывки Истины, полной картины, которую нам пока никак не удается сложить».
- На этом, собственно, моя история и заканчивается. Это было, у меня до сих пор есть фото моего прадеда, как факт того, что мне это не приснилось, и что я на самом деле был там, с этой женщиной, слышал ее историю и видел доказательства того, что она не врет.
- Она ушла, оставив мне сотни вопросов и совершенно перевернутую картину мира. Могу сказать совершенно точно, что я уже не тот человек, который вышел из клиники перед Новым Годом, мечтая выпить горячего шоколада и погрузиться в атмосферу праздника. С того вечера я стал ощущать себя гостем в чужом мире, который до этого казался мне родным домом, знакомым и предсказуемым. Что еще происходит у меня под носом, иногда думаю я, стоя в пробке или глядя в окно в ожидании следующей пациентки. Чего еще я не знаю? Какие еще чудеса и силы перемещаются за моей спиной, пока я живу своей примитивной жизнью?
- И знаете, теперь в каждом человеке я иногда вижу тайну, думаю о том, что он может нести в себе какую-то загадку, он или она могут быть пришельцем, или демоном, или тем самым бессмертным представителем человечества… одну такую я уже встречал. В общем, она изменила мою жизнь, и не могу сказать, что мне это нравится. Но не могу утверждать и обратное.
- Мы все здесь такие, - услышал вдруг я свой голос, опять, - мы здесь, потому что какие-то силы ворвались в нашу жизнь и изменили ее, или взгляд на нее…
- Кружок терапии для чудиков, - хохотнул хипстер и тут же смущенно опустил глаза.
- Вы совершенно правы, - подала голос Мадам, - вы все получили приглашение, потому что столкнулись с тем, что не в силах понять и объяснить. И у каждого будет шанс рассказать свою историю. А пока мы благодарим вас, Евгений, за открытость и доверие.
Я хотел спросить, как они узнали, что именно мы столкнулись с чем-то необъяснимым, как они нашли нас? Но я помнил Правила, вопросы здесь были запрещены.
- Мне правда стало легче, - тихо проговорила блондинка, - с тех пор, как я пришла сюда и увидела, что есть еще люди, видевшие и пережившие что-то… теперь мне не страшно, что я сошла с ума. Спасибо всем и спасибо вам, что собрали нас.
- Границы мира как будто раздвинулись, - кивая, прошептал качок рядом со мной, - и нам, конечно, страшно от этой неизвестности, но в то же время она манит. Оказалось, за пределами школьного образования лежит целая Вселенная, совершенно неизвестная и неизученная… от этого голова идет кругом, да?
Почти все согласно закивали, Николай задумчиво поглаживал гладко выбритый подбородок, глядя куда-то сквозь нас, и я поспорил бы на свою машину, что думал он о Лере.
- А вот я до сих пор не понимаю, что это за контора, - пробурчал глава какого-то там района, однако смотрел в пол, - и какая польза им от наших россказней…
- Я рада, что наш Клуб оказался полезен, - вежливо улыбнулась Мадам одаривая блондинку теплым взглядом и совершенно игнорируя реплику политика, - для этого мы и работаем.
Она замолкла и на мгновение опустила голову и закрыла глаза… но перед этим, мне показалось, что я увидел едва заметный кивок – она кивнула кому-то или всем своим телохранителям, этого я не уловил, но вдруг в помещении начала нарастать энергия, я чувствовал, как она давит, заполняет комнату, проникает в мое тело, не встретив никакого сопротивления. Я сумел оглянуться, остальные гости тоже вжались в кресла, лица стали искажаться, а вот громилы все стояли, опустив головы и закрыв глаза. Что за…, - начал мысль я, но тут волна ударила, как в первый раз, когда мы брались за руки и после окончания истории Николая, я едва сдержался, чтобы не застонать, подумал, что не выдержу этого, какая-то мощь разрывала мое тело, мою психику, каждую клеточку плоти и сознания. А потом вдруг это закончилось, так же внезапно, как и тогда. И готов поклясться, что длилось это не больше пары секунд, но мне показалось вечностью.
Тяжело дыша, как и все остальные гости, я вопросительно посмотрел на Мадам, но она лишь очаровательно улыбалась, совершенно не взъерошенная и не запыхавшаяся. Вопросы здесь запрещены, говорила ее сладкая улыбочка, именно потому, что вопросов у вас будет так много.
- А теперь, история окончена, как и этот вечер. Благодарю и жду всех вас ровно через неделю.
Члены Клуба начали вставать, медленно и сонно, как будто еще не очнулись от истории, в которую погрузились вместе с рассказчиком, или от этого энергетического удара. И в глазах я видел какой-то испуг, с каждым разом до нас всё яснее доходил тот факт, что мы влезли в игру недоступных нашему пониманию сил, могущественных и необъяснимых. Они могли делать с нами всё, что хотели, и вот он главный вопрос: а чего они хотели?
Телохранители Мадам открыли двери, часть вышла и исчезла в холле, я знал, что они вернутся с пальто и куртками гостей, знал, что дам и «безлошадных» развезут по домам, и снова порадовался, что приехал на своих колесах – не хотелось мне проводить лишние полчаса в этой странной и опасной компании.
На этот раз к машинам нас провожал японец с красивым лицом самурая из фильмов, только фигурой он больше походил на бодибилдера. Длинные волосы летели за ним, когда он вышел в ночь, жестом приглашая нас следовать за ним. Я заметил, что все они носили черное или темно-серое, некоторые были в смокингах, кто-то просто в черной майке или рубашке и брюках. Огромный китаец во дворе, Рафаэль, был одет скромнее всех, возможно, потому что не присутствовал в зале.
Ожидая, пока можно будет выйти, я поймал взгляд блондинки, она слегка улыбнулась и кивнула мне на прощание, я ответил тем же, дама рядом с ней снисходительно качнула головой, видимо, это заменяло ей прощание и приветствие, я ответил и ей. Уже у самой двери – слуга народа вышел первым, едва не растолкав самих громил – я еще раз глубоко вдохнул чудесный запах помещения, лилии и какие-то благовония, мне хотелось вдохнуть про запас, унести с собой этот волшебный аромат, и я заметил, что многие дышат так же глубоко и с наслаждением.
- Райский запах, - услышал я рядом голос Жени, я обрадовался, что он оказался рядом со мной, иметь знакомого в таком загадочном и немного пугающем месте очень даже приятно, - никак не могу надышаться.
И он улыбнулся совершенно безмятежной улыбкой.
- Точно, - согласился я.
И прежде, чем успел добавить, что с детства обожаю запах лилий, услышал, как он тихо пробормотал:
- Точно так пахли духи моей матери, такой древесный аромат, мне он напоминал волшебный лес после дождя ночью… что-то такое крутилось в голове. И этот запах сдобы, люблю, когда в помещении пахнет сдобой! Это так расслабляет.
Что??
Древесный аромат? Сдоба? Мы как будто стояли в разных комнатах! Я на мгновение замер и с недоумением воззрился на него, потом еще раз медленно и осознанно вдохнул – никакого леса и сдобы! Ясно и сильно пахло лилиями и восточными лавками, продающими всякие колокольчики, специи и благовония!
Я уже хотел было сказать, что никакой сдобы не чувствую, но тут чья-то рука мягко тронула меня за плечо.
- Прошу. – Японец возвышался надо мной, глядя на меня сверху вниз с легкой вежливой улыбкой. Их фирменной улыбкой, так улыбались они все. – Я провожу вас к стоянке.
Женя быстро проскользнул в дверь, не знаю, понял ли он, наверное, нет, я ведь не успел озвучить, что чувствую лишь запах лилий и благовоний. А вот мне всё стало понятно, и снова темная волна страха и раздражения шевельнулась в душе: он не дал мне сказать, не дал открыть тот факт, что мы чувствуем разные запахи. Почему? Похоже, это был наш вопрос на миллион: почему мы чувствовали разные ароматы, находясь в одном помещении, почему мы не можем задавать вопросы и говорить о Клубе, почему мы вообще получили приглашения прийти сюда и что-то здесь рассказывать, почему, почему, почему…
Через темный двор мы шли молча, я, наученный уже опытом, не раскрывал рта, остальные тоже не нарушали тишину. Мы шли уже более уверенно, хотя оказались в кромешной тьме, когда свет над крыльцом погас, а до участка, освещенного прожектором, еще не дошли. Даже политик больше не поднимал тему освещения, видимо, он выучил урок. Так как под ногами всё равно ничего не было видно – но дорожка была идеально ровная, без выбоин и камешков – я поднял голову, сквозь голые еще деревья над нами висело темное небо, подсвеченное городскими огнями, звезд не было, а прямо над нами нависала темная громада самого дома. И ни одно окно не горело.
Очевидно, это наименьшая из странностей этого места, подумал я и прибавил шаг, чтобы не получить новое замечание.
Возле стоянки японец попрощался, слегка поклонившись, и удалился в темноту, нас принял Рафаэль – похожий на бандита дворовой пес, как я его окрестил.
- Прошу по машинам, господа, - таким же ровным голосом сказал он, когда мы ступили на бетонный прямоугольник, занятый автомобилями, - я открою ворота. Доброй вам ночи и до встречи через неделю.
Политик проигнорировал пожелание, остальные нестройным хором пробормотали что-то вежливое в ответ и разошлись, как дети под присмотром учителя. Честно говоря, я себя чувствовал больше туристом в действующей тюрьме строгого режима. На прощание мы с Женей обменялись взглядами, что именно было в его глазах не позволила увидеть темнота, но в моих точно был вопрос. Много вопросов.