Дедушкины сказки

 С возрастом творческий потенциал теряет силу и оригинальность мышления. Идеи и замыслы уже не столь амбициозны и в приоритете вопросы здоровья, комфорта и увлечений.
 Искры страсти уже не обжигают душу и плоть, а догорают в золе, не способные воспламенить что-то существенное и мы незаметно дрейфуем в область философских размышлений...
 Логичнее было бы озаботиться смыслами в юности, но зов крови наполняет эти годы совершенно другими предпочтениями.
 Наши дети, жалея, поддерживают и подбадривают нас, не в силах озвучить очевидное, а внуки - уже далеки на столько, что проще отмахнуться от нас, как от навязчивой мухи, чем вникать в суть старческих бредней. И только оказавшись в нашем положении у них просыпается интерес к прошлому и они повторяют наш путь, осознавая или нет то, что этим тропам тысячи лет.
 Вот вам и временной лаг, - если своевременно не попал в обойму избранных сильными мира сего, то вечный покой и забвение тебе гарантированно. Живи и не тужи в своё удовольствие на краю вечности. Ну, а те кто изловчился и попал в анналы истории, будут являться образчиком ничтожества или славы ушедшего поколения.   

 Моё новое увлечение возникло, как-то само собой. То ли от спокойного течения времени, то ли от желания оставить хоть какой-то намёк о своём существовании. В общем возникло и возникло, Бог с ним. Но погружаясь в это неведомое пространство, не без удовольствия обнаружил возможность развития интеллектуальной утончённости в чувственной игре воображения.
Вы скажете, что это первые звоночки психического расстройства - уход от реальности и поиск спасительного ковчега в штормах современной жизни и будете совершенно правы.
 Но, что ещё остаётся выживающему из ума, с врождёнными аналитическими способностями, как не создать свой локальный мирок и уйти в него отвергнув всё сущностное? Не создавать же секту, чёрт возьми!? А тут, в расходниках только время и немного электроэнергии для освещения и компьютера. Но зато, заманчивая возможность: примерить лавры и бремя творца. Выбор художественных образов по своему усмотрению и погружение в виртуальный мир своих возможностей. Не в будущем, нет! А сейчас, когда за окном лето сменяет осень, зиму - весна. Когда листопад навивает грустные мысли, а приезд внуков на мгновение возвращает молодость...
 И при этом, есть шанс продления творческой активности мозга, пробуждение спящих центров активности...
 Читая разных авторов, не раз находил подтверждение тому, что литературная простота не врождённый дар, но удел не многих. Самые талантливые пишут для себя, как бы пересказывая самим себе увиденное, пережитое, задуманное... Беспощадными правками  добиваясь точности самовыражения и законченности рождённого замысла, согласно своему дарованию.   
И пытливому читателю только и остаётся, как заправскому грибнику, блуждать в лесной чаще в поисках грибного места и найдя, наслаждаться созвучием чужой души и своего сердца.

Не знаю, стоит ли вам продолжать поиск чего-то нового в моей писанине, но заранее приношу извинения за утраченное время, конечно если вы им дорожите.   
 
 Давно разменяв седьмой десяток, к своему стыду, только теперь стал кровно ощущать цепкую связь родства. И не сказать, чтобы эта связь тяготит и угнетает, когда воспоминания накатывают, будто волны на пустынный берег, но каждая такая волна теперь приобретает какой-то неведомый доселе оттенок своеобразной грусти.
 Эти новые-старые чувства рисуют картины детского счастья и последующего разочарования...

 Много примечательного случилось в моей жизни, но одна встреча стоит особняком. Это знакомство с ушедшей эпохой, да и знакомством это не назвать, скорее смотрины. Первая и как оказалось последняя встреча с моим прадедом. Маленьким, ссутулившимся девяносто трёх летним зеленоглазым старцем. Пропахшим махрой, в калошах на шерстяные носки, в холщовой рубахе и штанах с самодельной тросточкой из орешника в руках. Встретившим меня у дверей своей хаты из самана под соломенной крышей и земляным полом...
 Помню: его глаза - проницательные и покойные, в летнем мареве деревенского полуденного сада; натруженные, жилистые крестьянские руки привычные к сохе и конской упряжи; пальцы - неспешно разминающие табак в ловко скрученной самокрутке из газетного листа и переломленной в виде козьей ножки; угощение: большую алюминиевую миску с горой крупно наломанных пчелиных сот с мёдом и каравай душистого домашнего ржаного хлеба размером с ту же миску...
 Помню, как спросил деда: "А что ж так крупно...", а он ухмыльнулся в усы и сказал: "Вот городские, бери побольше - большому куску рот рад...".
 Взял со стола каравай, прижал его к своей груди одной рукой, а другой стал на себя нарезать крупные ломти хлеба длинным ножом, улыбаясь и поглядывая на мою тщедушную персону в сандаликах.      
 
 Воспоминания, как волны дремлют в глубинах сознания и внезапно подхваченные ветром обстоятельств приходят на память, нашу дряхлеющую память, которая, как старая галера, брошенная в шторм, дрейфует, как корабль призрак.
 Вот опять, - в легком вечернем тумане, всплывёт, как Наутилус капитана Немо, портал дверного проёма: дедова хата под соломой, стол с затёртой до дыр клеёнкой в цветочек и моя юность янтарного цвета: светлая, как летний полдень; теплая, как парное молоко и сладкая, как дедушкин мёд в сотах. 
 
 Тепло домашнего очага, история рода, своя сермяжная правда, непоколебимая вера в Бога и много ещё чего - всё это будет терпеливо ждать на крылечке, всматриваясь в даль, в надежде, что Бог управит и направит мои стопы к родному прогу...

 Наша встреча с прадедом, как бы на бегу, была подготовлена Проведением для будущей моей жизни, как завет поколений, неосознанный мной по легкомыслию лет. Будто дед, передавая мне эстафетную палочку, шепнул: "Бери внучок и беги, и не задуй свечи, не посрами, не споткнись...".
 Будет ли кому передать эту эстафетную палочку? Спасёмся мы или исчезнем в гиене огненной и творящейся бесовщине? Даст ли нам Всевышний последний шанс не утратить рассудок? Кому ж это ведомо?

 Ранние сумерки сменяют очертания зимнего сада за окном на мираж вишнёвого сада, - дремлющего в обеденный зной на берегу заросшего ряской пруда. В глубине, за палисадником бабушкин дом под железной крышей с искусным резным фронтоном, кусты отцветшей сирени и на тропинке, у двери, селезень с перламутровой кукольной головкой и красными перепонками утиных лапок...   

 Моя Бабушка - милая, добрая бабушка! Позволяющая мне любые шалости, не ограничивая, практически ни в чём моей свободы. Дарила мне только заботу и ласку. Мне, маленькому, щуплому, синюшному существу, вывезенному на лето из заснеженных полярных широт. Подальше от копоти бесчисленных котельных, пург и морозов, нехватки витаминов, порошкового молока и мёрзлой картошки, бесконечного сумрака и морока полярных ночей...
 
 Её, совсем юным созданием, по воле родителей, из большой бедности, выдали замуж за деревенского богатея, разгульного и нахрапистого, знающего цену жизни и смерти.
 Мой дед, по отцовской линии умер до войны и сведения о нём довольно скудные из области догадок и логических умозаключений. Из немногого известно, что держал в ежовых рукавицах многочисленную родню, младших братьев и своё крепкое хозяйство. Успешно занимался сапожным делом, по свидетельствам бабушки и отца: в доме, на вбитом в стену гвозде висел мешок с деньгами на хозяйские расходы, к которому кроме хозяина никто не смел прикасаться.
 В дни загулов дед исчезал из дома на несколько дней и после кутежа все домашние трепетали предвкушая правёж в полном смысле этого слова.
 Однажды, по рассказам бабушки, в один из таких загулов. Новая родня подговорила её сходить за дедом, тем более, что была нужда в каком-то срочном решении бытового вопроса. Бабушка, совсем юная, не искушённая в интригах родни, с народившимся моим отцом на руках, пошла - святая простота... Дом в котором постоянно кутил дед пользовался дурной славой и его обходили стороной. Карты, круглосуточный кутёж, поножовщина со всеми вытекающими... По нашим меркам - Лос-Вегас деревенского разлива времён НЭПа и махновщины... Очевидно близость Тамбова давала о себе знать...
 Не буду распространяться о посещении злачного места, думаю вашей фантазии достаточно, чтобы представить картину прокуренного трактира в "лучших" традициях того времени, разгульного пьянства, витиеватой матерщины и картёжной игры на что угодно, даже на жизнь - свою или чужую совершенно не важно... Только после этого похода дед поутих, остепенился что ли...   
  Бог знает кем и какого сословия был мой дед по отцовской линии, потерявший ногу, то ли в боях, то ли в бунтах, и нашедший своё тихое пристанище в тамбовской глубинке... Известно только, что был грамотный и отцу пророчил инженерное образование в Тамбове... Кто теперь разберёт, из каких истоков течёт кровь в моих жилах, да и к чему мне это знание?
 Большое, белое пятно, расплывается по экрану моей памяти, как будто рвётся киноплёнка от раскалённой лампы проектора...
 Далее обрывки склеенных фрагментов, фактов и домыслов, выхваченных из контекста жизни моих родных: скоропостижная смерть деда - главы рода, делёж нажитого, естественно все врассыпную... Быстрое обнищание, голод, война, братья деда ушли на фронт, послевоенный голод, вынужденный переезд бабушки по вербовке на Урал с двумя крохами, попытки хоть как-то зацепиться за жизнь... Всё это теперь большая семейная тайна, ушедшая вместе с моими близкими и дорогими сердцу в небытие.
 Помню только, когда бабушка вернулась, можно сказать, после кругосветного путешествия по жизни, обратно в село, отношения с роднёй вызывали больше вопросов нежели ответов...
 
 Возможно и мои литераторские занятия - это скрытое желания не предавать забвению, хоть те крупицы, что остались.

 Сумерки сгущаются и новые видения выходят на авансцену моей памяти: в виде утопающих в весеннем цвету, деревенских садов и огородов, не знающих заборов и преград, а только еле обнаруживаемую, заросшую травой межу, указывающую на притязания собственности. И в этом море благоухания и счастья, в какофонии звуков и весеннего буйства, в зарослях молодого вишенника, как бы не от мира сего, невероятных размеров, дубовая кровать... Бог весть знает, кем и как вынесенная по весне к цветущим вишням. Возможно - это отцовская блажь, молодое позёрство бывшего деревенского парня, перед родственниками, чёрт его разберёт...
Кровать в саду, для меня, сопливого юнца, вжившегося в вечную мерзлоту под северным сиянием, в сорокоградусные морозы - ставшими прозой жизни, в пурги - ставшие весёлым развлечением, в белые ночи и бесконечные осенние дожди - идущие сутками..., кровать в саду, приобретала невероятный, космический масштаб, она вызывала восторг и неподдельный мальчишеский интерес. Желание отца, непременно, ночевать в саду, под звёздами, на этом "космолёте"..., будила в моей душе трепет и обожание отца...
 Дети Севера, лютого, беспощадного, не дающего шанса на ошибку Севера, когда за полярную зиму стирается в сознании само существование травы, цветов, их цвета и оттенков, искрящихся лучей солнца и летних, грибных дождей...
 Какой восторг вызывала смена климата, природы, на контрасте вечных снегов и летних красот... уже в Москве, на Ярославском вокзале... Я уже не говорю о перелётах самолётом, когда ещё с трапа, на выходе, в столице, вырывались детские крики:
- Мама! Смотри, смотри, всё зелёное...

 Как сорванная с резьбы, виниловая пластинка, древнего патефона, с огромным раструбом цветной трубы..., воспоминания..., вольно или не вольно, вновь и вновь, уносят меня на острова моей юности: берег деревенского пруда, заросшего ряской и осокой с сияющими солнечными колодцами, где у самой кромки воды кишат головастики и селезень, с цветным, перламутровым отливом, мирно покоится на зеркальной глади, как фарфоровая статуэтка на кружевной салфетке комода, уткнувшись носом в отражение висящего над селом облака...
 Дверной портал вновь распахнут настежь...., время притаилось за паутиной в углах, тени прошлого - молчаливые свидетели детского счастья и горя, ждут движения души и воспоминания толпятся за ситцевой занавеской в полумраке сеней....

        январь 2024 года