Одесская гауптвахта

Сначала предисловие. В несокрушимой и легендарной, как и во всем СССРе, творился изрядный бардак, и начинался он прямо с призыва. Тебе присылают повестку, накрываются столы, гульбище, родители переживают, девушка плачет и обещает — ха-ха-ха — ждать, друзья с гитарой провожают, приезжаешь в военкомат полупьяный, одетый в какое-нибудь старье и с полным рюкзаком домашних харчей. Там у тебя изымают паспорт и вручают военный билет, где в графе «призван на действительную военную службу» уже стоит дата. То есть, формально с этого момента ты считаешься военнослужащим и можешь начинать обратный отсчет своих «730 дней в сапогах» (или 1095 в ботинках, если не повезло и флот). Из военкомата тебя направляют на областной сборный пункт. Там последняя медкомиссия, «покупатели», формирование команд и отправка в войска. Но это в идеале, а на практике — то покупателя нет, то рентгеновский аппарат сломался, то личное дело не в ту стопку сунули, то места в команде не хватило, то наоборот, команда не набирается. В 90% случаев призывнику вручали новую повестку (иногда исправляли дату в старой) и на день-два-неделю-две отправляли обратно домой, допивать и догуливать. Притом зачастую не один раз, я сам ушел служить с третьей попытки. Не знаю, всегда ли так было, но в начале 80-х — так.
Теперь «словие». Чего только не происходило в те времена на бесчисленных советских гауптвахтах. Романы-эпопеи писать — не переписать. Кто не в курсе — действуя строго по уставу, можно за пару недель превратить здорового человека в овоща, и это многократно доказано гауптвахтами. Я бы сажал туда тоскующих по совку. У предателя Суворова в «Рассказах освободителя» можно почитать, там лайт-версия. Или поискать в интернетах воспоминания тех, кто сидел, а не сидел там редкий военный. Иногда попадали и гражданские.
В конце первого курса мы заступили в гарнизонный караул, я — выводным на гауптвахту. Знаменитая одесская «губа» помещалась в правом крыле комендатуры — красивого исторического здания по улице маршала Говорова, 1. С нее, по преданию, однажды умудрился сбежать известный криминальный авторитет Гриня Кот, он же легендарный красный командир Григорий Котовский, но это, конечно, вранье. Оттуда хрен сбежишь.
Поздней ночью меня выдернули в дежурку, принять задержанного. Задержанный — перепуганный стриженый наголо чувак в футболке, хэбэшных трениках и кедах без шнурков (отобрали). На вопрос, кто таков, дежурный отмахнулся — иди, курсант, выполняй и не задавай лишних вопросов. Отвел, посадил в камеру временно задержанных, закрыл, перекурил и пошел было дремать, но услышал странные звуки из камеры. Заглянул в глазок, а там задержанный плачет прямо навзрыд, слезы ручьем. Плакать в Советской Армии было категорически не принято. От удивления я открыл камеру и спросил — ты чего, воин? И воин сбивчиво, со всхлипами и молдавским акцентом поведал свою печальную историю — что живет в глухом селе под Каушанами, и никакой он еще не воин, повестку получил в конце мая, отгулял проводы, побрился налысо, но в армию его (см. выше) не взяли, потом еще раз не взяли и наконец велели явиться в конце июня. Он решил за это время съездить в Москву. Там опоздал на обратный поезд. Денег больше нет, продал джинсы и кроссовки (взамен ему дали кеды и треники), купил билет, сел, поехал. В Раздельной его снимает с поезда милиция — была ориентировка на какого-то дезертира, а тут в общем вагоне подозрительный лысый тип, вид бомжацкий, по-русски с некоторым трудом, из документов — военный билет с отметкой о призыве. Попался, дружок, ласты за спину, бобик, отделение, оттуда в комендатуру — ваш, принимайте. Ночь с субботы на воскресенье, до понедельника никто им заниматься не будет, так что в камеру и сиди пока. Для крестьянина из глухого молдавского села это, прямо скажем, стресс — сначала обобрали до нитки на столичном вокзале, потом ехал, никого не трогал, а тут менты, наручники, решетка, нары, снова наручники, ночь, снова решетка, нары и угрюмые морды с автоматами. Того и гляди, расстреляют на рассвете.
К рассвету камера наполняется, сначала бухим десантником из болградской дивизии, потом двумя гордыми джигитами из батальона связи, потом еще кем-то, и всем это плачущее «че-за-чмо-бля?» сильно не нравится, пришлось пересадить в одиночку от греха. Там он сначала затих, но потом впал в неадекват, начал кричать и колотить в дверь, за что немножко огреб.
Меняли нас матросики с какого-то залетного военного корабля. В караульной службе они соображали плохо и компенсировали это повышенной злостностью, при приеме-сдаче чуть до драки не дошло. Выстроенных во дворе губарей шмонали по-черному, разве что наизнанку не выворачивали. Бедный молдаванин стоял в полной прострации и смотрел в небо, как в последний раз. Возвращаться обратно на губу категорически отказался, завыл: «Не пойду в тюрьму!» и заметался по двору. Матросики без лишних слов врезали ему прикладом, добавили ногами, скрутили и закинули в камеру. Что с ним было дальше, не знаю, мы сменились и уехали.
Много лет назад запостил эту историю в артиллерийской группе. Думал, не поверят и закидают портянками, но коллеги развеселились и добавили еще с десяток подобных. Самая смешная — театр, банкет после спектакля, артист в офицерской форме и шинели нараспашку выходит на улицу покурить, находясь «в образе» и подпитии, делает замечание проходящему мимо патрулю. Патруль его винтит и сажает. Говорят, всю ночь Симонова и Твардовского в камере декламировал. Самая печальная — парень с какой-то хронической легочной болячкой приехал в Одессу в санаторий. Лежит на пляже, загорает, к нему подходит десантник и просит гражданскую одежду на пару часов, в самоход сбегать. Тот соглашается. Десантник берет его штаны-рубашку-туфли и исчезает. Время к вечеру, десантника нет, парень надевает его форму и идет в санаторий. По пути его заметает патруль, везут на губу и сажают. Он начинает буянить и требовать свободы, материт комендатуру, армию и министра обороны, ему вваливают люлей и сыпят хлорку в камеру. К смене караула он харкает кровью. Дальнейшая судьба также неизвестна.
На фото - одесская комендатура.