Алхимия Фэт-Фрумоса Триждывеликого

Роман. Москва : издательство Летний сад, 2023.


Часть 1. Арсений

1.
Арсений и его сосед Митя сидели на бревне в зарослях кустарника.
Митя раздвигал пальцами шерсть черной собаки по имени Лайфа.
— Вот тут, — сказал Арсений.  В проборе была видна бежево-серая кожа. — Смотри, блоха. Вот еще и еще. У нее много блох, и они ее заразили.
— Чем? — поинтересовался сосед.
— Не знаю, чем, но заразили, потому что блохи — это переносчики болезней.
Собака почесала бок задней левой ногой и приоткрыла рот.
— Да, она страдает.  Это видно по морде, — согласился Митя. — Что будем делать?
— Убьем, — Арсений посмотрел на него с серьезностью.
— Тогда завтра я принесу яд, — сообщил сосед, и Арсений поощрительно кивнул.
Они познакомились год назад. Арсений иногда видел на улице одиноко гуляющего, плохо причесанного мальчика, и однажды завел с ним разговор. Его звали Митей, ему тоже было одиннадцать, и он жил через два дома от него.
Сосед испытал к Арсению привязанность, и тот начал использовать это в своих интересах: посылал в магазин, просил что-то разузнать или принести из дома еды. Если же Митя просил Арсения помочь, тот отвечал, что ничего не должен ему, потому что они не друзья, а просто соседи.
Вечером Арсений смотрел телевизор. Передавали концерт эстрадной музыки. Светловолосая женщина пела о любви.
Арсений вспомнил о том, что рано или поздно он умрет. Появились тоска и отчаяние.
Показали зал. Восхищенные люди улыбались, радовались.
— Ты умрешь, — сказал он певице, — и вы все умрете, — обратился он к зрительному залу. — Как вы можете радоваться, если всех вас ждет смерть?
Он ушел в свою комнату и посмотрел на полку, где стояли книги по магии и оккультизму. Его мать с молодости увлекалась колдовством и накопила большую библиотеку по этой тематике.
К матери приходили подруги. Они закрывались на кухне, гадали на кофейной гуще, картах и делали привороты. Арсений тихо подходил к кухонной двери и слушал.
— Вот слюна. Он плюнул на улице, а я незаметно собрала ее в платок, вот он, — произносила подруга с тревогой и ожиданием.
— Вообще, лучше кровь, но слюна тоже подойдет, — отвечала мать.
За дверью слышались непонятная возня и заклинания на неизвестных языках.
Если подруги жаловались на отсутствие результата, мать объясняла им, что магия сейчас работает плохо, потому что в нее никто не верит.
К матери приходили мужчины и запирались с нею в спальне. Арсений слышал неразборчивые разговоры, скрип кровати и стоны. Через время взрослые выходили уставшими и довольными.
Они говорили, что двигали кровать.
Арсений вспоминал фразу деда Германа «труд освобождает» и полагал, что усталое удовольствие на их лицах — это и есть свобода.
Потом старшие товарищи разъяснили, что на самом деле происходит в запертой комнате. Они показывали ему порножурналы, и он представлял мать — худую, сутулую, с дряблым животом, с большим птичьим носом, стонущую, красную, одуревшую. Становилось гадко и стыдно.
Арсений взял с полки сборник средневековых алхимических текстов — толстую книгу в матерчатом переплете темно-синего цвета — и открыл описание способа продления жизни за счет смерти другого существа.
— Один из способов таков, — прошептал Арсений.
Он читал шепотом или бормотанием, так текст лучше запоминался.
— Возьми яд, произнеси над ним заклинание и напои им жертву. Пока она будет умирать, часть ее жизни перейдет к тебе.
Далее шло короткое заклинание на латыни.
Арсений давно хотел применить этот способ к Лайфе, но считал, что без причины убивать нехорошо. Теперь причина нашлась: собака безнадежно больна и мучается. У него появилось чувство ми;ссии и надежда на продление своей жизни.
Он задумался. Лайфа — молодая собака. Ей, наверное, осталось лет десять, но один год человека идет за пять собачьих. Получается — два человеческих года, из которых ему достанется только часть. Это не много, но с чего-то нужно начинать.
По квартире распространился сытный мясной запах.
Арсений зашел на кухню. Мать готовила суп с говядиной. Она наклонилась над кастрюлей, помешивая мясное варево, и, казалось, вот-вот окунет туда свой большой нос.
«Иногда убийство полезно, — подумал Арсений. — Кто-то убил корову, которую мы будем есть, а я убью собаку, чтобы избавить ее от страданий и уберечь других животных и людей».
На следующий день они снова встретились в зарослях кустарника с соседом Митей. Лайфа гуляла неподалеку. Сосед вытащил из кармана черный пузырек.
— Яд, — важно пояснил он.
— Какой?
— От тараканов, но я думаю, подойдет.
— Надо много, она значительно больше таракана, — засомневался Арсений и взял пузырек.
— Моя мать врач, она может убить ее правильно, — предложил Митя.
— Матери ни слова! — велел Арсений и расстроился его глупости.
— Лайфа, Лайфа, — подозвал он, и собака, которая мочилась в кустах, подошла.
Арсений отвинтил крышку пузырька, понюхал и сморщился -- в нос ударил неприятный запах.
— Наверно, мощный яд, — гордо произнес Митя.
— Не все, что воняет, яд, — возразил Арсений.
— Интересно, говно — это яд? — сосед, задумчиво посмотрел в небо.
Арсений тоже посмотрел вверх и увидел большое облако, похожее на коровью голову.
Он ушел с пузырьком за кусты, несколько раз произнес над ним заклинание из материной книги и вернулся.
— Открывай ей рот!
Митя схватил собаку у основания нижней челюсти, и она нехотя открыла рот. Арсений вылил туда содержимое пузырька. Лайфа мотнула мордой, чихнула, отбежала за куст и легла на бок.
Через минуту она закрыла глаза.
— Умерла, пошли отсюда, — процедил Арсений.
До самого вечера у него было очень хорошее настроение, потому что его жизнь, судя по всему, стала длиннее.
На следующий день, возвращаясь из школы, Арсений встретил Лайфу и расстроился.
Придя домой, он начал делать задание по математике, и к нему вошла мать.
— Зачем вы травили собаку? Митя рассказал своей матери, а она мне. Как вам не стыдно?
Мать строго посмотрела на него поверх очков.
— Я хочу тебя серьезно предупредить — если ты кого-то убиваешь, то забираешь себе его часть и немного становишься им. Ты хочешь стать немного собакой?
Арсений не понимал, что такое стать немного собакой, но это звучало неприятно, и его огорчение от неудачи уменьшилось.
— Почему ты такой жестокий, в кого? — запричитала мать сухо и как-то безжизненно. — Дед хороший человек, бабка тоже, родители отца хорошие люди.
— И отец не такой, — продолжила мать, потом обняла его сзади, тяжело задышала и начала всхлипывать и причитать, что сын растет без отца и поэтому такой проблемный.
Она вышла, и Арсений продолжил занятие математикой.
Из всех родственников, перечисленных матерью, Арсений знал только деда по материнской линии -- Германа, который работал преподавателем в техническом вузе.
Другой дед и обе бабки давно умерли, а своего отца он не помнил.
Мать познакомилась с ним в институте холодильного оборудования, где оба учились. Он считался очень красивым, а она — нет, поэтому многие думали, что их брак — результат приворота.
После свадьбы зачался Арсений и отец уехал к себе на родину — в Калининград. Дед Герман, который расстроился по этому поводу, шутил, что его дочь плохая колдунья.
Арсений понял, что затея с убийством собаки была несерьезной, и начал строить планы убийства человека. На эту роль хорошо подходил сосед Митя.
Он представлял, как пригласит соседа домой, когда мать уедет куда-нибудь на несколько дней. Его нужно предупредить, чтобы никому не говорил, куда идет. Митя спросит — зачем такая секретность, и Арсений ответит, что хочет посвятить его в страшную тайну.
На этом этапе планирования он начинал думать о смерти, что она и вправду — страшная тайна, о которой он не хочет знать. Пусть лучше ее узнают другие, а он за их счет сделает это как можно позже.
Мать рассказывала о загробном мире, о том, что он может быть сносным или даже увлекательным, но это его не успокаивало.
Митя, как ни странно, относился к смерти равнодушно.
— Ну, умру и умру. И что с того? — говорил он.
Это удивляло Арсения и одновременно решало этическую проблему — если сосед не боится смерти, то его убийство не будет плохим поступком.
В своих воображаемых планах он угощал его отравленным супом, над которым до этого читал нужное заклинание. Сосед любил суп с фрикадельками. Нужно попросить мать приготовить такой суп перед отъездом. Митя будет его есть и спросит о страшной тайне, ради которой пришел. Арсений загадочно ответит, что вскоре он ее узнает. Примерно через час лицо соседа станет бледным, губы посинеют, а в глазах появится страх. Он упадет под стол и перестанет двигаться.
Далее Арсений представлял, как ночью выносит тело в мешке и прячет подальше от дома.

2.
В начале восьмого года обучения в класс к Арсению перешел новый ученик по имени Иннокентий, который его невзлюбил, судя по всему, из-за внешности. Арсений был канонически красивым: высоким, широкоплечим блондином. Даже очки с толстыми линзами, уменьшающими глаза, не столько портили его внешность, сколько делали узнаваемым.
Иннокентий был крупным, по-женски толстым, с грушевидной головой и всегда отекшим лицом.
Ученики не вступались за Арсения, потому что не любили за высокомерие. Обычно он ходил, гордо подняв голову, злился, когда его отвлекали от занятий, и часто называл кого-нибудь тупым.
В один из дней Арсений сидел за партой и решал задачу по математике в клетчатой тетради. Преподаватель вышел из класса, и ученики остались одни. Капля чернил прилетела сзади и упала на парту. Она быстро впитывалась в толстую краску, покрытую множеством царапин, оставленных временем.
Арсений посмотрел назад.
— Чего смотришь, красавчик? — Иннокентий нагло улыбался.
Арсений повернулся обратно к тетради. Что-то капнуло сзади на его чистую белую рубашку. Он провел пальцами по спине и посмотрел на них. Пальцы окрасились в фиолетовый цвет.
Несколько человек коротко хихикнули.
Арсений покраснел и засопел. Он представил большой чан дерьма, в котором плавал его обидчик и которое перемешивалось лопастями с помощью электрического двигателя. Иннокентий вопил, захлебывался и тонул. На поверхности коричневой жижи появлялись блестящие пузыри. Какая мощность нужна двигателю такого устройства? Киловатт, два, три? Если поставить редуктор, хватит и киловатта.
Примерно через месяц, выйдя вечером из школы, Арсений проходил мимо компании, в центре которой стоял Иннокентий и вертел в руках пистолет.
— А что, если в человека? — спросил кто-то.
Арсений ускорил шаг, удаляясь от компании.  Вдруг прозвучал глухой выстрел. Он почувствовал удар, резкую боль в левой лопатке и услышал сдавленный смех Иннокентия.
— Убили, — подумал Арсений в ужасе и упал. Придя в себя, он понял, что жив и что в лопатке очень болит.  Выстрел был глухой, возможно, стреляли с глушителем. Но почему он жив? Наверное, пуля не задела важные органы.
Через полчаса в травматологическом пункте низкорослая медсестра лет сорока вытащила у него из-под кожи маленький свинцовый шарик от пневматического оружия.
— Бандитская пуля, — весело сообщила она, но Арсений не разделил ее веселья.
Проснувшись на следующее утро, он начал беспокоиться о том, что свинец отравил его кровь и он вскоре умрет, ведь это ядовитый металл. Он позвонил соседу Мите и попросил узнать у матери-медика об отравлении свинцом, попавшим в тело человека.
Сосед перезвонил и сказал, что если металл достать, то он не сможет отравить кровь. Арсений успокоился, но не до конца. Он переживал, что от шарика могла остаться крохотная, незаметная часть, которая зарастет в теле и будет понемногу укорачивать его жизнь.
К вечеру у него накопилось половое желание, нужда отвлечься от вчерашней неприятности, и он решил заняться онанизмом. Арсений убедился, что мать находится в своей комнате, и прикрыл ее скрипучую дверь. Он смазывал петли маслом, но дверь в комнату матери специально оставил скрипучей.
Он вернулся в свою комнату, достал из-под дивана журнал с картинками порнографического содержания и начал рассматривать женщин — крупных и маленьких, с широкой талией или средней, или с тонкой, которую, кажется, легко переломить. С увесистой грудью, немного оттянутой вниз, или с небольшой, плотной. С темными, светлыми или даже светлее кожи, как на негативных снимках, сосками. Женщины смотрели кокетливо или томно, или открыто, как героини советских фильмов.  Они улыбались, как будто такие съемки были для них радостным событием. Глядя на полную брюнетку с округлыми плечами, абсолютно голую, но в косынке, и от этого напоминающую доярку, Арсений достаточно возбудился, спустил штаны, трусы и начал привычные движения левой рукой.
Его мужской орган был значительно меньше, чем у других.
Он узнал об этом недавно, когда ходил в лес с тремя знакомыми подростками. Там он мочился одновременно с одним из них. Из любопытства они посмотрели друг на друга.
— Какой маленький, — заметил знакомый подросток, показывая пальцем ему в пах.
— У меня обычный, а у тебя ненормально большой, — возразил Арсений.
Тогда остальные спустили штаны и наглядно доказали Арсению, что норма не на его стороне.
Онанизм Арсения был коротким. Через одну-две минуты внизу живота становилось очень хорошо и выделялась сперма, иногда густая, иногда пожиже и со звуком похожим на «Ц». Он собирал ее в специальную пластиковую баночку и промывал ее.
Закончив воображаемое соитие с голой дояркой, Арсений помыл баночку и вернулся в комнату.
Он решил почитать что-то из материной библиотеки и взял с полки книгу в зеленом бумажном переплете.
— Искусственные существа, — прошептал он название одной из глав.
В книге описывались существа, которые не рождаются сами, а создаются человеком.
— Голем изготавливается из глины, а потом оживляется с помощью специального амулета, который помещается ему в рот, голем глуп и может выполнять несложную физическую работу.
Арсений остановил чтение и пролистнул дальше.
— Гомункулус. Мы, богобоязненные люди, желаем возвращения человека в состояние безгрешного, первоначального Адама. Гомункулус является таким человеком, а точнее, человечком. Он рождается в колбе и не имеет родителей, а значит, не наследует первородного греха.
Между шестнадцатой и семнадцатой страницами, где описывались духи элементов, лежал высохший, сплющенный клоп.
Арсений подумал, что этому клопу больше лет, чем ему и даже его матери, которая, наверное, купила книгу вместе с насекомым. В кишечнике начало давить.
Арсений пошел с книгой в туалет, скинул клопа в унитаз, потом опустил сидение, сел и продолжил читать, одновременно освобождаясь от содержимого. Оно выходило легко и почти не пахло. Он не любил, когда дерьмо сильно пахнет. Ему вообще не нравилось, что внешне гладкий, чистый человек содержит внутри большое количество кашеобразной мерзости.
— Что бы ты потребовал у джинна, если бы нашел лампу? — полюбопытствовал когда-то сосед Митя.
— Жить вечно.
— А еще два желания…
— Быть сильным, сильнее всех.
— А третье?
— Никогда не какать, — ответил Арсений, подумав.
Митя начал смеяться, но виновато остановил себя и тоже задумался.
Далее в книге шло описание нерукотворных существ, обитающих за пределами нашего мира.
Домовой — это небольшое, по размеру, существо, которое следит за порядком в доме. Он дружелюбен, но иногда шалит. Если домовой почувствует себя в безопасности, то может стать видимым, приняв облик человека или животного.
Арсений пролистнул несколько страниц.
— Почти живая вода, — прочитал он название главы.
— Возьми большую бочку и набери в нее чистой воды. Разведи под ней костер и выпаривай воду до тех пор, пока не останется с небольшую кружку. Потом снова залей емкость и снова выпари до небольшого объема.  Повторяй так много раз, лучше до девяноста, но не меньше тридцати. Костер придется поддерживать долго, поэтому хорошо, если у тебя есть слуга или подмастерье, который будет выполнять эту операцию под твоим руководством.
В конце концов на дне бочки останется почти живая вода, имеющая целебные свойства для человека и полезная для употребления в алхимическом делании.
«Интересно, может ли эта «почти живая вода» продлить жизнь?» — подумал Арсений.
Он поставил книгу на полку и взял другую, потолще, в желтом кожаном переплете, и продолжил ее читать с того места, где в прошлый раз оставил закладку.
— Собаки совсем не лают на тех, кто имеет при себе хвост ласки, а язык хамелеона, если его носить за пазухой, усиливает красноречие и помогает при родах.
Он представил, как у ласки отрывают хвост и как уродливо она после этого выглядит, как хамелеон худеет и умирает от голода, потому что без языка не может себя прокормить, ведь сам он медленный, а быстрый у него только язык.
Некоторые утверждения в этой книге были правдоподобны, другие сомнительны.
Больше всего в материных книгах Арсению нравились описания способов ритуального умерщвления людей, животных и разные операции над мертвецами. Погружаясь в чтение этих мест, он испытывал восторг, а иногда половое возбуждение.
Он пролистал дальше и попал в раздел с ядами.
— Яд, приготовленный из ягод ландыша, вызывает у человека рвоту, боль в животе, головную боль, помрачение рассудка и зловещие видения, а в конце при благоприятном исходе — смерть.
Арсений вспомнил Иннокентия и понял, что хочет убить его больше, чем Митю.
Он достал современную медицинскую энциклопедию, чтобы убедиться в эффективности рецепта средневековых ученых. Современная книга обещала человеку, отравленному ядом ландыша, примерно то же самое — головную боль, рези в животе, сужение зрачка, судороги, бред и смерть от остановки сердца.
Иннокентий заслуживал всего этого. Он должен помучиться и умереть, отдав ему часть непрожитых лет в виде награды за полезное дело.
Потом Арсений вспомнил слова матери. Если она права, то после убийства он немного станет Иннокентием — то есть немного тяжелее, уродливее, его мысли упростятся и замедлятся. Этого не   хотелось, но желание убить Иннокентия было сильнее.
Арсений открыл книгу с заклинанием, которое использовал когда-то с собакой Лайфой.
Сейчас был март, до цветения ландышей оставалось два месяца, а до образования ягод — три.
Он взял за привычку здороваться с Иннокентием и показывал равнодушие в ответ на его оскорбления. К моменту отравления они должны стать приятелями, чтобы Арсения не заподозрили.
Как-то, проходя вечером по школьному двору, он увидел, как Иннокентий с другом из старшего класса издеваются над соседом Митей. Они отняли у него шапку и кидали друг другу. Арсений подошел, поймал шапку, протянул Мите, но потом поднял над головой. На лице Иннокентия и его друга появилась злорадная солидарность. Взъерошенный сосед прыгал, но не дотягивался. Арсений увидел недалеко открытый люк, прицелился и попал.
Иннокентий одобрительно кивнул своей грушевидной головой и обратился к Мите.
— Давай, полезай за своей шапкой, а то мамка наругает.
Сосед осторожно подошел к люку и посмотрел вниз.
— Не ссы, спускайся, — добавил старшеклассник.
— Ничего не будет, давай, — поддержал их Арсений.
Сосед начал спускаться, а Иннокентий кивнул товарищу на чугунную крышку, которая лежала рядом. Когда Митя скрылся в люке, они подтащили ее к отверстию и с грохотом его закрыли.
— Непорядок, кто-то ведь может упасть, — объяснил Арсений усатому и грустному учителю географии, который проходил мимо и обратил внимание на звук.
Учитель хмыкнул в усы и зашагал дальше.
— Надо валить, — предложил Иннокентий, — а то вылезет и завопит.
— Нет, его надо будет успокоить, — возразил Арсений.
— Интересно, сможет ли он вообще вылезти, — засомневался старшеклассник.
Послышался приглушенный голос, потом крышка люка приподнялась, но Иннокентий на нее наступил.
— Всё, хорош, а то нажалуется, — крикнул ему друг-старшеклассник, и Иннокентий отошел от люка. Сосед снова поднял крышку, сместил ее в сторону и вылез. Из его кармана торчала шапка.
— Пошли. — Арсений повел соседа домой.
— Силач, поднял чугунный люк, — похвалил он Митю. — Мы с парнями хотели проверить, насколько ты сильный, так что не обижайся.
— Не обижаюсь, — сказал сосед, надувая губы.
— Не расскажешь взрослым?
— Не расскажу.
 Арсений пришел на следующий день в школу и увидел тревожный взгляд Иннокентия.
— Не расскажет, — заверил он.
С этого дня Арсений стал гулять с Иннокентием, иногда к ним присоединялся его друг-старшеклассник.
Несколько раз они предлагали Арсению выпить, но он отказывался, потому что хотел прожить как можно дольше и заботился о здоровье.
Однажды на безлюдье они встретили бездомного.
— Смотрите, чего сейчас будет, — весело произнес Иннокентий и толкнул его. Бездомный упал, и друг-старшеклассник пнул его ногой, не дав подняться. 
— Подожди, куда ты собрался, у тебя нет дома, — шутили над бездомным, который, бессвязно ругаясь, пытался встать. Его пинали, но не сильно, а скорее в шутку. Арсений подошел и тоже пнул. В ноге появилось зудящее удовольствие, которое затем разлилось по телу.
Он пинал человека всё сильнее. Наслаждение насилием нарастало. Хотелось, чтобы оно длилось вечно, но его взяли под руки и оттащили.
— Ну ты псих, — старшеклассник посмотрел на него неодобрительно.
Ожидание ягод ландыша приятно томило, и Арсений считал дни.
Дождавшись июня, он безуспешно посетил несколько маленьких парков, а потом отправился в один из больших.
Пройдя по асфальтированной дороге вглубь парка, он свернул вправо на тропинку и, стараясь не задевать листья борщевика, вышел на просеку. Услышав над собой треск, он посмотрел вверх и увидел провода линии электропередачи. Пройдя дальше и углубившись в заросли осин и тополей, он набрел на болото и возле него, в тени деревьев, обнаружил поляну ландышей. Красные ягоды аппетитно блестели. Арсений вытащил из сумки большой бумажный стакан и за несколько минут его наполнил.
Дома, дождавшись, когда мать уйдет, он выжал из ягод сок с помощью соковыжималки, и у него получилось пятьдесят с малым миллиграмм красноватой жидкости.   
— Вот это настоящий яд, — прошептал он, вспоминая неудачное отравление собаки, потом влил жидкость в пузырек от лекарства, закрутил крышку и тщательно вымыл соковыжималку.
До самого сентября пару раз в неделю он произносил над пузырьком заклинание, считая, что таким образом накапливает его там.
Когда начался учебный год, он положил в свой портфель этот пузырек, пару перчаток и стал дожидаться подходящего случая.
Вскоре случай появился — Арсений остался в классе один. Стояли теплые дни бабьего лета, и ученики любили выйти на улицу, погреться и покурить на заднем дворе подальше от глаз преподавателей.
На стуле Иннокентия стоял его портфель, а в нем, скорее всего, пакет с едой и сладкой газировкой, который он приносил из дома.
Арсений выглянул из класса, рядом никого не было, где-то в коридоре слышались топот и крики играющих малолеток. Он надел перчатки, взял свой пузырек, подошел к столу Иннокентия и открыл его портфель. Там действительно лежал пакет с бутербродами и сладкой газировкой в бутылке из темного пластика. Он немного отпил из нее, влил яд, вышел из класса, а потом вернулся назад с остальными учениками. Начался урок русского языка.
— Сегодня будем разбирать предложения с обособленными членами, — проговорила учительница, женщина лет тридцати с полными несоразмерно туловищу ногами. Она суетливо семенила между рядами, как будто стесняясь своих ног и не позволяя им делать широких смелых шагов.
В середине урока Арсений услышал шипение бутылки и громкое гулкое глотание. Он коротко обернулся и увидел, что Иннокентий пьет из своей бутылки. Арсений ждал, как ядовитая ящерица, которая укусила добычу и ждет ее смерти.
На следующем уроке, тоже русском языке, не произошло ничего интересного, и Арсений начал расстраиваться, но тут сзади послышалось что-то вроде утиного кряканья.  Иннокентий издавал эти звуки и при этом вытягивал голову вперед.
— Что с тобой? — озаботилась учительница, но ученик, не ответив, продолжал крякать. Его глаза выпучились, и он, похоже, никого не замечал, поглощенный своей физиологической проблемой. Потом из его рта что-то выплеснулось.
— Он блеванул зеленым, — послышался комментарий. Все пристально наблюдали за Иннокентием. Учительница засеменила к нему, растерянно всплескивая руками, а потом со словами «надо вызывать скорую» выбежала из класса.
Изображая озабоченность, Арсений любовался страдающим одноклассником, повернувшись к нему вместе со стулом. Иннокентия еще несколько раз вырвало зеленым, он шумно свалился под парту, закрыл глаза и затих.
Ученики раздвинули возле него парты и встали вокруг.
Послышались комментарии и предложения:
— Он умер.
— Поднесите к губам зеркало.
— Какой ужас!
— Пощупайте пульс.
— Вот зеркало, куда подносить?
— Посмотрите зрачки.
Арсений протиснулся между людьми и сел на парту Иннокентия.
Староста класса наклонилась над страдальцем и открыла ему правый глаз.
— Зрачок узкий.
Арсений помнил, что яд ландыша и должен делать зрачок таким.
Учительница, задыхаясь, вернулась, подбежала к лежащему ученику и пощупала пульс.
— Зрачок узкий, — доложила староста.
— Но пульс есть, — отметила учительница.
Арсений надеялся, что Иннокентий, несмотря на обморок, способен переживать мучения.
— Задрожал, — сказал кто-то.
Иннокентий подергивался.
— Последние судороги, — предположил хмурый парень Борис.
— Ну, где же эта скорая?! — умоляюще воскликнула учительница.
Арсений не понимал, какое ей дело до этого мерзкого Иннокентия. Наступил день, когда она может насладиться его страданиями, а потом он умрет, и ей не придется говорить, чтобы он перестал опаздывать, хамить, кидать бумажки и плеваться в учеников. Вместо этого глупая курица переживает.
В класс вошли три медика в халатах: крупный детина с безучастным видом, заспанная женщина и молодой рыжеволосый парень, который начал с любопытством разглядывать класс.
— Давно он так? — спросил детина.
— Полчаса, — ответила староста.
Медики раздвинули парты вокруг Иннокентия.
Заспанная женщина открыла ему правый глаз, невесело хмыкнула и пощупала пульс.
— Носилки, — велел детина. Его коллеги вышли, принесли носилки и, ворча, переложили на них толстого, неудобного пациента.
Он замычал, поднял руку, как будто хотел ответить на вопрос, но потом безвольно свесил ее с края носилок. Молодой рыжий медик положил ее на грудь больному, сверху другую, и его вынесли из класса. Медик-детина при этом задел косяк плечом, и вниз посыпалась штукатурка.
Арсений почувствовал нарастающую радость и желание активности. Он гулял до вечера и чуть слышно разговаривал с воображаемой матерью одноклассника на его похоронах.
— У вас сын был плохим человеком, его никто не любил, и он умер как собака. Не надо было давать ему содовую, она плохо действует на здоровье...
На следующий день в школу прибыла комиссия. Незнакомые строгие люди заходили во временно не работающую столовую. Учительница русского языка рассказала, что Иннокентий чем-то отравился, но выжил, выписан из больницы и скоро вернется в школу. Также она предостерегла учеников от употребления несвежих продуктов.
Арсений решил навестить Иннокентия. Тот лежал бледный и, когда закрывал глаза, казался мертвым. Родители — на удивление маленькие люди — суетились около него, поднося бульоны и таблетки. На серванте стояла фотография пожилой женщины в коричневом сарафане. Это была бабушка Иннокентия, по рассказам родителей, огромная, сильная и жестокая женщина, в которую, судя по всему, и пошел внук.
Арсению не нравилось, что одноклассник выжил, но он успокоил себя тем, что не усвоил часть этого мерзкого человека, и тем, что тот все-таки страдал.
Через два дня столовая открылась, а через две недели вернулся Иннокентий. Он стал тих и никого не задирал. Вскоре наступило лето, а в следующем — десятом — классе Иннокентия уже не было, потому что он поступил в пищевой колледж. Ученики и даже учителя шутили, что теперь он не похудеет никогда.

3.
Арсений заканчивал школу в тысяча девятьсот девяносто четвертом году. В это время Москва превращалась в большую стройку. Со всей России и соседних стран сюда стекались профессиональные и начинающие строители — молдаване, украинцы, а потом всё больше — люди из Средней Азии.
Мать предложила пойти учиться в строительный вуз. Арсений согласился. Он упорно занялся подготовкой к выпускным и вступительным экзаменам. Утомительные занятия отвлекали, и Арсений реже вспоминал о смерти.
Он успешно сдал экзамены и поступил.
На втором курсе у них была химия. Ее преподавал Мирче — пожилой молдаванин с длинными, тонкими, узловатыми пальцами, похожими на ветви деревьев, и щетинистыми усами-подковой на худом скуластом лице.
— Что такое электрон? — спросил он у студентов на первой паре.
— Это частица и волна.
— И что это значит?
Студенты молчали.
— Не знаете?
— Нет, — признались студенты.
— Вот и я не знаю, и никто не знает, мир — это непонятная вещь, — подытожил Мирче. В этих словах слышалась легкость смирения с неизбежным.
— Старшекурсники мне рассказали, что он сумасшедший гений, — сообщил Арсению сосед по парте. — Иногда стоит рядом со стеной и пялится в нее, потом что-то понимает и резко бежит делать научные записи. У него несколько открытий по химии.
Сосед имел вздернутый нос, и его ноздри были видны лучше, чем у других, поэтому его называли Ноздрёвым.
— Смотри, сейчас будет смешно. А правда, что молдаване лучше всех? — спросил Ноздрёв у преподавателя.
— Конечно, лучше всех, мы веселые и трудолюбивые, — уверенно ответил Мирче.
Аудитория засмеялась.
— Я тоже веселый и трудолюбивый, — сказал Ноздрёв, — но Алла не хочет со мной встречаться.
Все посмотрели на Аллу, крупную веселую студентку с широким, приплюснутым носом. Она любила выпить, громко посмеяться в ответ на простые, пошлые шутки и казалась распущенной, но при этом хранила верность парню, ждавшему ее в далекой провинции. Ноздрёв пытался за ней ухаживать, но она отвечала отказом, а когда он потрогал ее за ягодицу, ударила по голове своей широкой ладонью. Ноздрёв рассказывал, что в тот момент увидел вспышку света и испытал непонятное, короткое блаженство.
— А почему ты хочешь встречаться именно с Аллой? — спросил Мирче.
— У нее тоже уродливый нос, и нам нужно быть вместе, — объяснил Ноздрёв.
— Он ее любит, — сказал кто-то.
— Любит, — повторил Мирче и усмехнулся. — Есть три вещи, которые мы очень ценим, и этим отравляем свое существование. Любовь, красота и жизнь.
Аудитория затихла, а потом загудела неуверенностью.
— Но почему? — спросила худая шепелявая студентка Алёна.
Мирче не ответил, потому что зазвенел звонок.
— Говорят, он иногда заводит студентов в туалет и показывает им какой-то фокус, — рассказывал Ноздрёв по пути в столовую.
— Какой?
— Что-то выливает в унитаз, а дальше не знаю. Странный, как все гении.
Студенты не любили Арсения за высокомерие и трезвый образ жизни, поэтому он, в основном, общался с Ноздрёвым, которому стал интересен.
Ноздрёв любил кураж и черный юмор. Входя в столовую, он портил людям аппетит.
— Глисты нынче подорожали, — сетовал он, показывая на макароны.
Студенту он мог сказать, что тот не увидит следующей весны, потому что умрет раньше, и называл причину смерти. Например, осложнение от гриппа, стая голодных собак на окраине города, тонкий лед на пруду. Он артистично, в красках, описывал детали смерти студента и собирал вокруг себя публику. Арсению это не нравилось, потому что заставляло его вспоминать о смерти и потому что Ноздрёв был слишком добрым: когда студент начинал переживать, тот объяснял, что это шутка и что он умрет еще нескоро. Шепелявая студентка Алёна, которой Ноздрёв как-то напророчил смерть от рака, а потом успокоил, обняла его и расплакалась слезами радости.
На втором курсе Ноздрёв стал панком, ходил грязным, веселым и много рассуждал об анархизме.
Арсений начал оставаться после занятий с Мирче. Преподаватель говорил, что он похож на злодея, при нужном освещении даже на маньяка, а такие люди ему нравятся. Мирче с удовольствием разъяснял ему учебные вопросы и считал, что он студент, подающий надежды.
Иногда преподаватель начинал рассуждать на философские темы, но Арсению это было неинтересно, он делал скучающий вид, и Мирче переключался на науку.

4.
В середине четвертого курса на уроке биологии речь зашла о психических расстройствах.
— У нас есть психически больной преподаватель, — сообщил Ноздрёв, подразумевая Мирче.
— Ничего он не больной, — возразил ему Арсений.
Студенты поддержали возражение, и Ноздрёв поник.
Преподавательница биологии посмотрела на Арсения и несколько секунд задумчиво им любовалась.
Ей было тридцать девять лет, она имела тонкую розовую кожу с веснушками. В этом была болезненная хрупкость и незащищенность. Арсений где-то слышал, что женщины с тонкой кожей больше других любят телесную ласку, потому что такая кожа чувствительнее к прикосновениям. Она была доброй и не очень умной женщиной. Студенты смеялись над ее ошибочными высказываниями и движениями тела. Когда она вытирала доску правой рукой, то левой совершала похожие движения, словно исполняя танец.
В вузе считали, что она работает здесь только благодаря миролюбивому характеру и родственным связям с руководством.
После пар Арсений остался в аудитории и стал разглядывать препараты в банках с формалином, которые стояли в шкафах. Он задержал взгляд на одном из них.
— Это трехнедельный эмбрион собаки, — сказала преподавательница биологии, выйдя из лаборантской.
— А я думал — человеческий.
— Просто, эмбрионы млекопитающих похожи.
— Стекла грязные. — Арсений показал на стекло в дверце шкафа.
— Надо помыть, — согласилась женщина, — но я не могу, у меня от воды сохнет кожа. Потом потрескается и закровоточит.
— Наденьте перчатки.
— Нет, в них кожа запотеет, и получится то же самое.
— Тогда я могу протереть, — предложил Арсений, и преподавательница улыбнулась. Ее верхняя губа во время улыбки сильно поднималась и некрасиво показывала десну. Она вынесла из лаборантской чистую белую хлопчатобумажную тряпку, сложенную вчетверо и уже мокрую.
— На кафедре никого нет, но я подожду, чтобы тебе не было скучно, — сказала она.
Арсений стал протирать стекла шкафов, продолжая разглядывать препараты: эмбрион кошки, похожий на эмбрион собаки, препарированный человеческий мозг, препарированную крысу с разрезанным брюхом и вынутыми для иллюстрации органами, жабу с плотно сомкнутыми челюстями, будто не желающую глотать формалин.
Преподавательница встала рядом. Арсений поймал ее взгляд, и она покраснела.
Он смотрел на ее глуповатое лицо с большими голубыми глазами, вокруг которых уже появились морщины, на светлые с сединой волосы, большую грудь.
Арсений ощутил твердость власти над этой женщиной, и ему это понравилось.
Он уверенно положил руку ей на плечо. Небольшой член увеличился в штанах. Она начала дышать неровно, как будто задыхаясь, а ее лицо млело. Арсений притянул ее рукой за шею и, чуть коснувшись зубами о зубы, поцеловал. Женщина поддержала поцелуй и замерла. Почувствовав запах чебурека, который она, видимо, недавно ела, Арсений разорвал поцелуй.
— Пошли ко мне, — прошептала преподавательница чувственным низким голосом.  Казалось, она имеет внутренний ковш, который опускается вниз туловища, зачерпывает страсть, поднимает ее вверх и выталкивает изо рта с помощью голоса.
Они договорились выйти из вуза раздельно, чтобы не вызывать ненужных разговоров, а потом встретиться у метро.
Арсений зашел в туалет и промыл рот. Запах чебурека исчез.
Когда он подошел к метро, преподавательница биологии уже была там. Она улыбнулась, некрасиво открыв верхнюю десну. Всю дорогу она поглядывала на него с нескрываемой собачьей радостью.
Старый гулкий лифт поднял их на четвертый этаж и качнулся на своем тросе. Преподавательница отперла дверь, и они вошли в квартиру.
Слева по коридору находился санузел, за ним кухня, а впереди и справа — комнаты.
Женщина провела гостя в комнату, которая была впереди.
Слева стоял диван, а перед ним круглый стол из искусственного мрамора. Стены были увешаны низкосортными картинами, вроде тех, что продаются возле рынков.
На одной из них восточный мужчина целовался с восточной женщиной на фоне тигра. На другой в банке стоял букет роз. Одна роза лежала отдельно, видимо, для усиления лирического настроения. На третьей две охотничьи собаки, одна тощая, а другая толстая, загоняли быка, убегающего в изумрудно-зеленую чащу леса.
На подоконнике стояли горшки с геранью, фиалками, фуксиями и лимонником, на полу один небольшой фикус, мандариновое дерево с маленькими плодами и неизвестное растение с тремя красными цветами. Арсений задержал взгляд на неизвестном растении.
— Это суданская роза, из нее делают напиток каркаде, — сказала преподавательница.
Она прошла на кухню, позвала за собою гостя и начала вытаскивать из холодильника продукты.
— Порежь пока это. — Она показала на батон хлеба, Голландский сыр, колбасу «Сервелат» и ушла в комнату.
Разрезая сыр, нож быстрее проходил через участки с полостями, а колбаса оказывала одинаковое сопротивление на всем пути лезвия.
Он положил хлеб, сыр и колбасу на тарелки, отнес их на черном эмалированном подносе в зал и поставил на стол из искусственного мрамора, на котором уже стояло клубничное шампанское, коньяк и абрикосовый компот. Женщина успела переодеться в оранжевое платье с воланами на рукавах.
Арсений сел на диван, взял бутылку шампанского и начал ее открывать, глядя на преподавательницу. Когда раздался хлопок, та вздрогнула и улыбнулась.
 Она села справа, рядом с ним и иногда касалась его бедром и локтем. Ее грудь открывалась для обзора гораздо больше, чем на парах.
— Я алкоголь не пью, — сообщил Арсений и налил себе компот.
— А я пью, налей мне, пожалуйста, шампанского.
Оба взяли бокалы, чокнулись и выпили. Арсений положил на хлеб кусочек колбасы, сыр, выпил еще компота, откусил бутерброд и снова посмотрел на женщину. В ней была стареющая, но еще живая сила плоти, подобная соку перезревшего, но вполне съедобного фрукта. Эта сила словно сочилась из ее тонкой кожи, глаз, рта и возбуждала желание.
— Идем, — сказал Арсений, встал и повел женщину в другую комнату.
Шторы были задернуты. На двуспальной кровати, застеленной розовым шелком, посередине лежала большая белая подушка. У стены справа стоял платяной шкаф.
Женщина достала из шкафа презервативы.
Арсений обошел ее сзади и обнял.
— Лаванда? — Он понюхал ее волосы.
— Лаванда, — томно произнесла она и повернулась к нему. — Я тебя давно хотела, еще, когда ты был на третьем курсе.
Арсений оттянул ее оранжевое платье в районе поясницы и начал стягивать его вверх. Женщина помогла ему, а потом сама сняла ажурный белый бюстгальтер. Несмотря на возраст, грудь не обвисла. На больших темных сосках росло несколько волосков. Преподавательница смотрела на него и доверчиво улыбалась.
Она расстегнула пояс, пуговицу и змейку на его брюках, спустила их и встала на колени, глядя на трусы с бугорком выступающего полового члена, сняла их и сразу поместила член в рот, словно стараясь побыстрее спрятать от глаз неприличный предмет.
Арсений упер руки в бока, как мужчины в порножурналах, и посмотрел вверх на ровный белый потолок. Потом, переведя взгляд левее, он заметил между потолком и стеной трещины и испытал эстетический дискомфорт.
Опустив глаза, он увидел сосредоточенность преподавательницы и улыбнулся. Женщина улыбнулась в ответ, сделав Арсению неприятно зубами, и он кивнул в сторону кровати.
Преподавательница поднялась, подошла к кровати и упала на нее животом, несколько раз качнувшись на перине.
Арсений снял спущенные штаны, разгладил по стрелкам, аккуратно повесил на стул и положил очки на шкаф.
Преподавательница стала для него пятном телесного цвета на розовом прямоугольнике простыни.
Он надел презерватив, стянул с женщины трусы, залез на нее и ткнул между ягодиц. Преподавательница направила его рукой, и, когда Арсений двинулся вперед и вниз, произнесла отрывистое «а». Она произносила этот звук в самом конце движения, словно внутри нее находилась кнопка, на которую нажимал Арсений и которая включала этот звук. Он мерно двигался, а преподавательница все громче произносила свое отрывистое «а».
— А! А! — произносила она самозабвенно. В груди у Арсения образовалось томление, которое переместилось вниз, и удовольствие начало его забирать. Он закончил, лег на спину и понял, что настоящий секс у него тоже короткий.
Арсений молча ушел в ванную и включил кран. Смывая сперму с полового члена, он посмотрел на него с осуждением, как на работника, плохо выполнившего задачу.
— Хочется спать, — сказал он, вернувшись в комнату, и залез под одеяло. 
Преподавательница положила голову ему на грудь. Ее глаза вместе с глазницами выглядели большими темными пятнами.  Наверное, теперь она смотрит на него без подобострастия и даже снисходительно, но это было не настолько важно, чтобы надевать очки и проверять.
Они встречались примерно раз в неделю. Преподавательница просила его начинать пальцами, и когда была на подходе, происходил половой акт, который длился несколько минут. Женщина оставалась довольна, но не до конца.
Как-то раз, находясь в игривом настроении, она засекла время их совокупления. Арсений закончил за сорок шесть секунд. С тех пор она иногда называла его «Арсений-сорок шесть». Он злился, но не подавал вида.
Однажды во время интимной близости Арсений начал бить преподавательницу по туловищу и щекам. Ей это понравилось, но от насилия он возбудился больше и сразу закончил.
Через несколько дней он слегка ударил ее во время разговора, потом ударил сильнее. Она посмотрела на него жалобно и обреченно. С тех пор Арсений бил преподавательницу примерно раз в месяц. Это стало чем-то вроде ритуала и не было связано с ссорами или непониманием. Он неожиданно шлепал ее ладонью по щеке или другому месту на теле, она вздрагивала и замирала. Он бил кулаком, потом еще и еще, никак это не комментируя. Оба понимали, что желание насилия было для него голодом, а утоление голода комментировать не обязательно. Когда Арсений слишком увлекался, женщина начинала кричать, и он нехотя останавливался.

5.
В начале пятого курса, зайдя в учебную аудиторию до пары, Арсений увидел в лаборантской, примыкающей к аудитории, Мирче.
Он держал в руке пробирку с прозрачной жидкостью, закрытую черной резиновой пробкой.
— Идем. — Преподаватель вышел с пробиркой в коридор, и Арсений пошел следом.
В коридоре на подоконнике сидели два студента старших курсов.
— Идемте, — предложил им преподаватель, и они, переглянувшись, пошли.
Навстречу им шагал Ноздрёв.
— Вы куда?
— Идем с нами, — весело предложил Мирче.
Пять человек зашли в мужской туалет. Он был отделан квадратной белой плиткой и имел три стоящие в ряд кабинки, закрывающиеся дверьми. Мирче открыл правую кабинку. На ее стенах находилось множество надписей и рисунков, сделанных шариковыми ручками. На одном из них была изображена лежащая на спине толстая женщина с густо заросшим лобком и раскинутыми ногами.
Арсений посмотрел на этот рисунок, а потом на чугунную канализационную трубу, соединяющую все три этажа здания. Труба, покрашенная белой краской, пожелтела от времени и покрылась коричневыми подтеками. Один из них разделялся книзу и напоминал вилы с двумя зубьями, где правый был гораздо длиннее.
— Смотрите, — Мирче указал на унитаз, покрытый, как и труба, ржавыми подтеками, но светлее.
Он дернул за смывную цепочку. Из бачка устремилась вода, закручиваясь против часовой стрелки. Потом он вытащил из кармана пробирку, откупорил ее и быстро вылил содержимое в унитаз. Студенты переглянулись. Арсений подумал, что преподаватель действительно психически болен.
— Смотрите, смотрите! — повторял Мирче.
Студенты смотрели вглубь унитаза. Вдруг, там что-то зашипело, как в закипающем чайнике. На поверхности появилось несколько пузырьков.
— Смотрите! — произнес преподаватель еще раз.
Из унитаза с шипением поднялся серый туман, медленно закрутился против часовой стрелки и стал похож на маленький вихрь.
Вихрь темнел и удлинялся. Арсений почувствовал страх и физическую слабость, всё стало темнее, он попятился назад и оперся спиной о кафельную стену.
— Бледный, — услышал он как бы издалека. Кто-то бил его по щекам.
Он открыл глаза и понял, что неуклюже сидит на полу. Над ним стояли Мирче и студенты.  Арсений с тревогой посмотрел в правую кабинку. Серый вихрь исчез.
— Наверно, вода во время смыва создала завихрение воздуха, а жидкость из пробирки выделила какой-то серый газ, — объяснял Ноздрёв когда они вышли.
— Может быть, может быть, — тихо бубнил Арсений, до конца не пришедший в себя. Только что он оказался как будто рядом с чужим миром, далеким от его мира, как смерть от жизни.
Во время очередной беседы с Мирче Василий спросил о произошедшем в туалете.
— Это был гениул ал вартэжулуй, если по-молдавски, а по-русски – гений водоворота, — сказал преподаватель. — Гении — это невидимые духи, на востоке их называют джинами. Они бывают привязаны к определенному месту, например, домовой — это гений дома, леший — гений леса, а в водовороте живет гений водоворота.
Его можно вызвать с помощью почти живой воды, потому, что она имеет много жизненной силы.
Арсений вспомнил, что читал про такую воду в книге матери.
— А что такое жизненная сила?
— Не знаю, и никто не знает, но она позволяет делать много необычных вещей.
— Эта почти живая вода может продлит жизнь? — спросил Арсений, которому невидимые духи были малоинтересны.
— Не думаю, — ответил преподаватель.
С этого дня Василий предпочитал другие туалеты в здании, а в разговорах с Мирче к этой теме не возвращался, потому что она вызывала у него тревогу и даже панику.
6.
В середине пятого курса, примерно через год интимного общения с преподавательницей биологии, Арсений понял, что она встречается с ним всё менее охотно. Он же, наоборот, привязался к ней и тосковал, если они долго не виделись.
В очередной раз захотев съездить к ней, он набрал ее номер.
— Приезжай, — согласилась женщина после короткого разговора.
В тот день она готовила отбивные и отварной картофель. Из-под молотка летели брызги мясного сока, и Арсений сел подальше.
Преподавательница положила отбивные на сковороду, и они затрещали в разогретом масле. Через полчаса на столе стояли широкая тарелка с отбивными и кастрюля с вареным картофелем, выделяющим пар.
Преподавательница молча ела, разрезая мясо ножом, потом насыпала заварку в глиняный чайник с отбитым носиком.
— Индийский? — поинтересовался Арсений, чтобы происходило какое-то общение.
— Китайский, — ответила преподавательница ленивым, расслабленным ртом.
Она закончила есть и смотрела в окно, поднимая и опуская взгляд, видимо, провожая хлопья снега.
Арсений доел и тоже посмотрел в окно.
— Идем, — сказала женщина и повела его в спальню.
Большая белая подушка, как обычно, лежала посредине розовой шелковой простыни, салатовые шторы были задернуты.
Женщина подошла к Арсению, обняла и, наклоняя голову вправо и влево, как будто что-то изучая, целовала. Потом она сняла халат и села на кровать. Нижнего белья на ней не было.
Арсений тоже разделся и лег рядом. Он, как обычно, воткнул в нее пальцы и двигал ими. Она начала дышать чаще, а ее лицо сосредоточилось на чём-то внутреннем.  Арсений ждал страстные отрывистые «А», но женщина молчала. Потом она раздвинула ноги, и Арсений лег сверху.
— Ай, подожди, сухо, — она, с недовольством наслюнив пальцы, увлажнила себя.
Арсений принялся за дело и понял, что преподавательница мало участвует в процессе. Она посмотрела на стену, а потом встала на четвереньки. Он продолжил, а женщина помогала себе рукой.
Через пару минут Арсений закончил.
Вернувшись из ванной, он лег на спину и начал засыпать.
Преподавательница тоже лежала на спине, безучастно глядя в потолок. 
— Давай снова, — предложил Арсений утром.
Женщина отрицательно покачала головой.
— Давай! — потребовал Арсений и навалился на нее.
— Нет, — отказала она сдавленным от напряжения голосом, и Арсений заткнул ей рот рукой. Половой член налился кровью и уперся ей в живот.
Арсений смотрел на красное лицо, на слезы преподавательницы, которая мычала в его ладонь и силилась освободиться. Вдруг она открыла рот и вцепилась зубами в его палец. Арсений вскипел гневом и наотмашь ударил ее по щеке. Женщина замерла. В паху начало пульсировать, и это отдавалось в груди. Стало хорошо. Арсений снова замахнулся, но стало слишком хорошо. Он упал на преподавательницу и застонал. Женщина засмеялась.
— Сорок шесть, сорок шесть, — запричитала она сквозь смех и слезы.
Преподавательница отказалась от встреч, и Арсений начал страдать. Тоска накатывала и отнимала силы. Он вспоминал места, где они бывали, ее улыбку, показывающую верхнюю десну и где-то в груди становилось физически больно. Он злился. У нее есть возможность избавить его от тоски, ей это ничего не стоит, но она не хочет. Он представлял, как запирает ее в подвале и лишает возможности отнимать у него радость.

7.
Наступил июль, закончились пять лет обучения.
Выпускной проходил в ресторане с внутренним двором.
Мирче был самым общительным. Он всех обхаживал и три раза похвалил Арсения его матери.
— Мой самый лучший студент, — сказал он в начале встречи.
— Очень интересный человек, — повторил он через час.
— Вот такой парень, — воскликнул он уже под утро, пьяный, качаясь на стуле, и сжал свои длинные пальцы в хрупкий изящный кулак.
По левой щеке матери скатилась слеза.
— Он с детства любил науку и, помню, в пятом классе или шестом собрал устройство для сжижения газа, — рассказывала она.
— В шестом, — уточнил Арсений.
— Да, шестом. Оно не работало, потому что было из пластиковых трубок и компрессора для аквариума, но принцип был верным. Я сама холодильщик, мне было очень приятно.
Мать плакала уже двумя глазами и промокала слезы бумажной салфеткой. Там, где они впитывались, вафельный рисунок становился темнее и отчетливее.
— Однажды он решил узнать, — продолжила она, — есть ли температурная разница на севере и юге города. Мы сами живем на юге. Он снял балконный градусник и поехал на север на метро, а потом еще сколько-то остановок на трамвае.
— Температура там оказалась ниже на один градус, — закончил ее рассказ Арсений.
В течение выпускного он изредка поглядывал на преподавательницу биологии, и она, встретив его взгляд, безучастно отворачивалась. Когда он подошел к ней и пригласил на танец, она отказала.
— Кстати, — сказал Мирче под конец выпускного, — есть одна строительная фирма, там у меня друзья. Если хотите, могу помочь устроить сына. 
Растроганная мать благодарила преподавателя и обнималась с ним.

8.
Через три месяца, в октябре, раздался телефонный звонок, и Арсений взял трубку.
— Привет, это Мирче, — прозвучал голос в трубке. Арсений тоже поздоровался.
— Помнишь, я говорил про строительную фирму. Там сейчас есть вакансия специалиста в инженерное подразделение. Можешь прийти к ним на собеседование завтра в двенадцать.
— Спасибо, — поблагодарил Арсений.
Они обменялись малозначительными новостями из своей жизни и попрощались.
На следующее утро Арсений сидел на кухне. Он посмотрел на настенные часы. Было десять, до собеседования оставалось два часа.
Он поставил на плиту кастрюлю с ухой, которую вчера сварила мать. Разварившийся кусок рыбы с торчащими белыми костями некрасиво плавал на поверхности.
«Мертвая рыба всплывает, — подумал Арсений, — поэтому кусок рыбы тоже всплыл. Но почему не всплывает картофель? Возможно, потому, что он не умирает при варке, а в каком-то смысле остается живым. И ведь правда, картофель в земле мало отличается от картофеля в супе. Лежит и не шевелится, а рыба изгибается туловищем, открывает рот, смотрит выпуклыми глазами, а когда ее варят, безвольно плавает на поверхности. Ее тело становится мягким, распадается, глаза белеют».  Арсений налил суп в тарелку, отрезал горбушку батона и сел есть.
— Умри, — он раздавил кусок картофеля ложкой, зачерпнул и отправил в рот.
Через полчаса Арсений вышел на улицу. Стоял жаркий и очень влажный день. Казалось, что глазу не хватает совсем немного остроты, чтобы увидеть водяную взвесь. Он шел по аллее между акациями на троллейбусную остановку.
Коричневые ленты стручков блестели на солнце.
В детстве он попробовал есть семена этого дерева. Гладкие, маслянистые, желто-зеленые, они казались вкусными и полезными, было обидно, что они пропадают зря. Он разломил волокнистый стручок, взял несколько семян, положил в рот и начал жевать. Через несколько секунд он понял, что сделал это напрасно, горечь начала овладевать им, и осталось только ждать, когда она рассосется. Вспоминая об этом, он обычно кривил рот.
Доехав до нужной остановки, он прикинул, куда ему идти, и через несколько минут был у здания строительной фирмы — двухэтажного дома начала двадцатого века. На веранде второго этажа, к нему спиной, стояли и курили два человека — худой мужчина в клетчатом костюме и длинноволосая женщина с великолепной тонкой фигурой. Мужчина что-то нервно и важно объяснял женщине, а она молча слушала, и Арсений подумал, что это начальник с подчиненной. 
Он открыл тяжелую деревянную дверь, вошел внутрь и оказался в высоком холле с мраморными темно-красными колоннами. Слева за высокой деревянной стойкой сидела брюнетка лет двадцати, с капризными волнистыми губами и римским носом с горбинкой.
Арсений оценил ее как анатомически красивую, но это впечатление портили слипшиеся грязные волосы и мятая блузка с пятнами пота в подмышках.
«Иляна Чербул» — прочитал он надпись на ее бейджике.
— Ваша фамилия Коротков? — спросила она участливым, звонким голосом.
— Коротков.
— Зайдите к начальнику подразделения. Это на втором этаже, по лестнице и прямо.
Начальником инженерного подразделения и главным в этом здании был Чесноков.
Арсений зашел в его кабинет. Перед ним за столом сидел худой мужчина в клетчатом пиджаке и клетчатых штанах, который недавно курил на веранде. Он имел потухший, обреченный взгляд, длинный нос, и был похож на страдающую крысу.
Над его рабочим местом висел портрет облысевшего человека с щетинистыми усами и острой бородкой. Внизу холста была надпись «Чесноков».
Начальник подразделения представился, пожал Арсению руку и манерно откинулся на спинку кресла.
Арсений представился в ответ.
— У нас есть место младшего специалиста, — сообщил начальник.
— Я готов, — согласился Арсений и посмотрел на портрет. — Кто это?
— Композитор, притом хороший.
— Родственник?
— Не думаю.
Прямой руководитель говорил напряженно и отрывисто, как будто зарождающиеся в нем слова были ему неприятны, и он хотел быстрее от них избавиться.
— Женаты?
Арсений ответил отрицательно и этим вызвал на болезненном лице собеседника удовольствие, которое бывает у страдающего человека во время облегчения. 
— Вот и правильно, я был женат и могу уверенно заявить, что в этом нет ничего стоящего. И больше того — это весьма неприятное дело. Она была тощая истеричка и била меня, — продолжил он энергичнее, — но зато любила телесную близость. Истерички, как известно, страстны.
Арсений удивился неожиданной откровенности малознакомого человека.
— Есть такой стереотип про истеричек, — согласился он.
— А значит — это правда, — подхватил Чесноков, — потому что стереотип появляется из множества наблюдений.
— Может, стоило бить в ответ? — сказал Арсений.
— Я с детства слабый, — признался Чесноков и поднял вверх худые руки. — Боялся, что если дам сдачи, вообще убьет. А вот Бортнянский, кстати, бьет жену, он здоровенный бугай, вы его сегодня увидите. Он мой заместитель, а для вас будет непосредственным начальником.
— Зачем бьет? — полюбопытствовал Арсений.
— Она толстая, и он так заставляет ее худеть, а еще он злой человек. Я ему говорил — не женись, не делай глупости, но он не послушал.
— И вы ушли от своей жены из-за побоев? — Спросил Арсений.
— Нет, она сказала, что я некрасивый, и ушла к красивому человеку. Но потом бросила и его, потому что он оказался скучным. В жизни то на то и приходится, жизнь всегда найдет способ заставить тебя страдать. Но если постараться, можно сделать ее сносной и даже иногда приятной. Вообще, женщины — это сплошная нервотрепка, — продолжил он ровнее, — но с мужчиной я жить не могу, потому что являюсь в половом смысле обычным человеком.
Я очень открыт, рассказываю про свою жизнь всем подряд, но иначе сошел бы с ума. Хотя некоторые говорят, что я уже сошел с ума. Возможно, так и есть, но, по крайней мере, инженерным подразделением я руковожу исправно.
Кстати, вы знаете, что Чайковский иногда не мог заснуть, потому что, как он сам выражался, его мучили ноты. Он записывал их и только тогда засыпал. А меня мучают слова, поэтому я говорю.
Хотите выпить? Чесноков показал на шкаф за собой. Там у меня самогонка, которую делает наш прораб Ион. 
Арсений покачал головой.
Чесноков затих, меланхолично уставившись в стол, потом склонился влево на своем кресле, и Арсений почувствовал запах кишечных газов.
Он захотел выйти, но скрепя сердце остался.
— Вас посоветовала Иляна, сказала, что вы учились у ее друга и были подающим надежды студентом. Вы приняты. Теперь идите к Бортнянскому и в отдел кадров.
Арсений попрощался и быстро зашагал к двери кабинета, стараясь не дышать глубоко.
— Кстати, Иляна хорошая женщина, можете приударить, но не женитесь ни в коем случае, — словесно задержал его Чесноков.
— Ладно, заходите как будет время, посплетничаем, вы приятный человек, — закончил разговор прямой руководитель, и Арсений быстро вышел.
В коридоре он увидел секретаршу Иляну.
— Идем сегодня гулять? — предложила она сходу.
— Идем.
 Арсений заметил на ее руках и шее синие вены, толстые и тонкие, похожие на прожилки в мраморе.
Иляна, прошла дальше по коридору, открыла дверь туалета и вошла внутрь.
Арсений спустился на первый этаж и зашел в кабинет Бортнянского, своего непосредственного руководителя.
Справа за столом в кожаном кресле сидел крупный человек с гладко выбритой головой, толстой шеей и наглыми слезящимися глазами. На стене, за его рабочим местом, висел портрет мужчины в накрахмаленном парике. У противоположной стены находилось еще одно рабочее место. Прямо у окна стоял коричневый кожаный диван, а справа от него два шкафа с документацией.
Арсений представился. Крупный человек наклонился вперед, чтобы пожать ему руку, и его кресло заскрипело.
— К главному уже заходил?
— Заходил.
— Присаживайся, — Бортнянский посмотрел на коричневый кожаный диван.
Он говорил учтивым тоном. Арсений удивился, что человек с наглыми глазами говорит таким тоном, и решил, что он копит наглость для более подходящих случаев.
Бортнянский посмотрел на стол, на потолок, на стену и продолжил водить глазами, отчего они, казалось, слезились сильнее, словно слезы были смазкой, необходимой для их постоянного вращения.
Композитор Бортнянский, — пояснил непосредственный руководитель, когда увидел, что Арсений смотрит на портрет. — Чесноков его музыку не любит, считает слишком веселой, жизнеутверждающей.
— А вы любите?
— Я ее не слушал, — признался начальник.
Арсений увидел рядом с собой на обивке дивана темное пятно.
— Это, Иляна, секретарша, испачкала, — объяснил непосредственный руководитель. —  Заходила и оставила чебурек, завернутый в бумагу. Она толковая, но неряха.
Бортнянский оглядел Арсения, видимо, на предмет чистоплотности, и на его лице появилось удовольствие, которое бывает между людьми с одинаковой склонностью.
— В чём заключается моя работа? — поинтересовался Арсений.
— Подготовка счетов в оплату, прием и передача актов бухгалтерам, общение с субподрядчиками. Иногда нужно сделать ксерокс, принести, унести документы.
Арсений кивал головой.
— Когда начинать?
— Завтра. Теперь зайди в кадры, они дальше по коридору.
Бортнянский углубился в чтение документов.
Отдел кадров возглавляла Зинаида Павловна — невысокая, округлая женщина лет шестидесяти с хриплым голосом и отечным лицом. Через ее жидкие волосы хорошо просматривалась кожа. Губы и часть усиков вокруг них были небрежно покрашены оранжевой помадой. Арсений подошел к ней и почувствовал запах спирта.
Соединительные ткани тела у алкоголиков разрастаются, делая их внешность непривлекательной, — вспомнил он строки антиалкогольной статьи. Из чего состоят соединительные ткани, он не знал, но у нее они разрослись довольно сильно.
Зинаида Павловна посадила его за свободный стол и начала расспрашивать о прошлом, пока сотрудницы сканировали документы и делали записи.
Сотрудницы выглядели не очень свежо, видимо, Зинаида Павловна подбирала людей по себе или они изменялись под ее влиянием.
Возле шкафа спиной к нему стояла изящная женщина с прямыми светлыми волосами, которую он видел на веранде с Чесноковым. Она что-то искала в шкафу. Когда она повернулась, Арсений был удивлен эстетическим контрастом. Подбородок ее почти незаметно переходил в шею, лоб был низким, как у первобытных людей из антропологических книг, а бугристый округлый нос напоминал картофелину. Если Зинаида Павловна была равномерно некрасива, то внешнее несовершенство этой женщины как бы поднялось вверх и собралось на лице.
Арсений подписал договор и вышел.
Вечером он гулял с Иляной. От нее пахло потом и нестиранной одеждой. Он посматривал на туфли со сбитыми округлыми носками и на дырку в правом рукаве ее зеленого шерстяного пальто.
— Это символы свободы, — объяснила Иляна, заметив его взгляд.
— Ты просто неаккуратная, — возразил он.
— Конечно, но одно другому не мешает, — возразила она в ответ, — аккуратность — это барьер, отделяющий тебя от свободы. Вот ты, вот свобода, — она отметила указательными пальцами в воздухе две точки, — а вот чистоплотность, — закончила она мысль, проведя между ними ладонью.
— Тогда ты должна дружить с бомжами.
— А я и дружу, потому что бомжи свободны от грязи, — быстро ответила Иляна.
— Это как?
— А так, что свобода — это когда хорошо, а когда плохо — это несвобода. — Она говорила быстро и страстно. — Бомж живет в грязи, и ему хорошо, поэтому он от нее свободен, а чистоплотный человек находится у нее в плену. — Она посмотрела на Арсения с состраданием.
— Но бомжи несчастны, — заметил он.
— Конечно, несчастны, потому что они подвижники свободы, а подвижники всегда страдают.
— Это ты сама придумала или где-то вычитала? — Арсений ухмыльнулся.
— Мне это объяснил Ион, но я и сама думала почти так же.
— Кто такой Ион?
— Друг Мирче, работает у нас прорабом.
— Молдаванин?
— Да, молдаванин. Приехал сюда в юности и отучился в строительном институте. Еще умеет играть на трубе. Любит свободу, как и я.
Арсений отметил, что за время разговора Иляна произнесла слово «свобода» примерно тридцать раз.
Они вышли на набережную. Три катера стояли у причала и покачивались.
День шел к вечеру.
Иляна жила недалеко от Москвы, в северном направлении, и ездила домой на электричке.
— Ты мне нравишься, — призналась она, прощаясь с Арсением на вокзале.
— Ты красивый, и в тебе есть что-то маниакальное, а маньяки особенно привлекательны.
— Чем привлекательны?
— Свободой от морали.
— Значит, в этом я лучше тебя.
— В этом да, — согласилась Иляна.

9.
Рабочие столы Арсения и Бортнянского находились друг напротив друга. Над монитором начальника торчала его гладкая макушка. Когда он распрямлялся, Арсению становились видны глаза, суетливо бегающие по экрану. Его короткие толстые пальцы стучали по клавиатуре. Когда он злился, то стучал сильнее, и по этому звуку можно было определить его настроение.
Через три дня после прогулки Иляна зашла к ним в кабинет и положила на стол Бортнянскому пачку документов.
— Спасибо, моя дорогая. — начальник основательно ее оглядел.
Иляна подошла к столу Арсения.
— Сегодня тоже идем гулять, если ты не против.
— Не против, — сказал Арсений. Бортнянский выпрямился, и его лицо приобрело удивленный и недовольный вид.
— Подай мне смету, — холодно велел он, когда женщина вышла.
— Какую?
— Какую-какую, про которую мы говорили до этого! — нервно ответил непосредственный руководитель.
Он, сжав губы, перебирал документы, и казалось — сейчас их сомнет.
— Составили все через жопу. Ничего не понимаю, — говорил он и со злобой поглядывал на Арсения.
До самого конца рабочего дня начальник говорил тоном оскорбленного человека и стучал по клавиатуре примерно в два раза сильнее обычного. Арсений понял, что настал день, когда начальник ведет себя соответственно своему внешнему наглому виду.
Вечером Арсений и Иляна шли между пустырем и старыми жилыми домами по грунтовой дороге и обходили лужи. Было около десяти, зажглись фонари.
— Бортнянский стал злой, — пожаловался Арсений.
— May. Dute n pul;!  — Произнесла женщина эмоционально. — Извини, перешла на родной язык. Просто я ему нравлюсь. У нас пару раз был секс, и он хочет продолжения, а еще он сам по себе злой.
— А тебе не хочется продолжения?
— Нет. С ним душно. Начал строить планы, хотел жить вместе, знакомить с родителями. А мне это всё зачем? Я люблю свободу.
Арсений шел молча и посматривал на спутницу.
Нос с горбинкой, узкий, немного больше среднего, высокий лоб, длинная шея, прямая спина, широкие плечи — это в его вкусе, но немытые волосы, запах пота и нестираной одежды портили, оскверняли их общение.
Вдруг Иляна вошла в центр большой лужи и со словами «Вот что такое свобода» легла в нее.
— Ты не положила в воду руки, — заметил Арсений.
— Я не до конца свободна, но я стараюсь.
Опершись на ладони, Иляна встала. С нее стекала вода.
Она подошла к Арсению, взяла его лицо грязными, мокрыми ладонями и уверенно поцеловала в губы.
Ему стало приятно от теплых губ, и он смирился с тем, что его лицо намочили водой из лужи.
Дальше они шли, держась за руки, а через час ехали на электричке к Иляне домой.
Сойдя с перрона, они направились вдоль темной тополиной аллеи. Больше половины фонарей не горело. Арсений смотрел под ноги, чтобы не споткнуться о неровную бетонную плитку. Иляна не смотрела и два раза споткнулась.
— Там мой дом. — Она показала вправо, когда аллея закончилась. Дальше они двигались медленнее, потому что дорога шла в гору.
Иляна жила отдельно от родителей, в большом глинобитном доме с черепичной крышей, покрытой мхом. Они вошли под   жестяной, равномерно поржавевший навес, и Иляна начала искать в сумочке ключ.
— Саманный дом, — удивился Арсений.
— Дед тосковал по Молдавии и решил повторить здесь ее часть. Раздобыл глины и построил этот дом, а там, — она показала в темноту участка, — посадил виноград, но он начал давать урожай только пару лет назад.
— Глобальное потепление, — предположил Арсений.
Иляна нашла ключ и открыла белую деревянную дверь. Они вошли в длинный коридор со стенами, покрашенными в такой же цвет. В местах, где краска облупилась, просматривалась желто-серая глина.
— Твой дед любил белый цвет? — Арсений смотрел на трех муравьев, ползущих по стене.
— Просто ему бесплатно досталось много такой краски, и он покрасил ею всё подряд.
Иляна показала на ближайшую дверь слева по коридору, тоже белую. Они вошли в нее и оказались в комнате с неровным полом и стенами, обклеенными голубыми обоями с нарциссами. Справа висел портрет Зигмунда Фрейда, под ним стояла старая кровать с металлическими гнутыми спинками. Одну из ее ножек подпирала книга Жана-Поля Сартра. Ножка упиралась философу прямо между глаз, и его косоглазие от этого выглядело естественнее.
— Сартр говорил о свободе, а ты с ним так обошлась, — удивился Арсений
— Я борюсь за свободу, а он заявлял, что она наша неотъемлемая часть, что человек на нее обречен.
Иляна произнесла последние слова издевательски-визгливым тоном.
Она открыла окно, и стало прохладно. Поток воздуха уносил пот с поверхности кожи, охлаждая ее.
Иляна легла на кровать и положила голову на белую остроконечную подушку.
— Где у тебя ванная? — спросил Арсений.
— В конце коридора, справа.
На стенах ванной он увидел добротно уложенный, кое-где потрескавшийся белый кафель, на полу — мелкую коричневую керамическую плитку. Большая чугунная ванна и чугунная раковина были покрыты оранжевыми подтеками от воды. Водопроводные трубы, покрашенные белой краской, с желтыми подтеками в местах резьбовых соединений, прочно крепились к стенам. На потолке одиноко светила лампочка, небрежно покрашенная белой краской. Всё было удобно, крепко, но некрасиво.
Шампуня не было. Старый потрескавшийся кусок мыла лежал в синей пластиковой мыльнице.
Намыливаясь, Арсений вспомнил преподавательницу биологии и строго посмотрел на половой член, требуя от него работать дольше.
Полотенца, висящие на стене, судя по запаху, давно не стирали, и ему пришлось вытереться собственной одеждой.
— Выпьем вина, — предложила Иляна, — когда Арсений вернулся в комнату.
— Я не пью. Хочу жить как можно дольше.
Иляна пожала плечами.
Через какое-то время они лежали на кровати лицом друг к другу и Арсений рассматривал варикозный узор на ее теле.
Одна синяя линия начиналась от плеча левой руки и достигала кисти. Другая соединяла правую ключицу и шею. Третья шла от середины груди и уходила к правому плечу, разделяясь на целую сеть.
Арсений ждал, когда женщина пойдет в ванную, но она, видимо, не собиралась.
Иляна подняла руку, чтобы почесать голову, и Арсений увидел у нее под мышкой пучок волос. Он перевел взгляд вверх, на портрет Фрейда. 
— Любишь его?
— Конечно, Фрейд — гений.
— Это же он говорил о принципе удовольствия, — спросил Арсений.
— Да, — по его мнению, люди хотят только удовольствия, но мир этому сопротивляется. У Фрейда это сопротивление называется принципом реальности. В борьбе этих двух сил и происходит наша жизнь.
Она замолчала, и Арсений положил руку на ее промежность, а потом залез в трусы и начал шевелить там опытными в этом деле пальцами. Женщина глубоко задышала и издала высокий, скулящий звук.
Арсений встал, аккуратно разделся и снял очки. Иляна тоже разделась и небрежно бросила одежду на пол. Ее варикозные вены сливались теперь в большие пятна и выглядели как след от синих чернил.
— Можно без презерватива, — сказала Иляна. — Месячные только закончились.
 Он лег на женщину и начал искать вход, но всё время куда-то упирался.
— Принцип удовольствия столкнулся с принципом реальности, — констатировала она и направила его рукой.
Через минуту Арсений почувствовал, что приближается извержение. Он вышел из женщины, чтобы отсрочить его, но не сдержался и обрызгал ей живот. Иляна посмотрела на белесые капли и флегматично размазала их пальцем.
— А ты всегда такой быстрый или только сегодня?
— Не всегда, — расстроился Арсений, и Иляна недоверчиво прищурилась.
— Теперь нужно мыться, — произнесла она недовольно.
Арсений засыпал.
Утром, стоя под душем, он отметил, что оранжевые следы от воды расположены по всему периметру ванны и раковины.
Когда он вернулся в спальню, Иляна читала Фрейда.
— У тебя там оранжевые следы по всей ванне и раковине, а не только под кранами.
— Потому что мне нравятся оранжевые следы.
— То есть ты сделала их специально?
— Да, мы с Ионом крепили там шланги, слегка пускали воду и через неделю получали результат.
— Некоторые делают на стенах имитацию плесени или рисуют на потолке подтеки. Видимо ты из таких, — сказал Арсений.
— Не из таких. Я не люблю имитацию. — Иляна произнесла это с явным презрением. — Мне нужно, чтобы всё было естественно.
— Но эти следы не вполне естественные, ведь вы их делали специально.
— Для меня вполне, — уверенно возразила Иляна.
Надевая очки, Арсений думал о том, что ответить, но, посмотрев на лежащую Иляну, возбудился.
— Давай снова?
Она кивнула, встала, неожиданно уперлась носом в его подмышку и втянула воздух.
— Мыло, — произнесла она огорченно.
— Да, я помылся, а что? — не понял Арсений.
— Я люблю природные, настоящие запахи, но что поделаешь — человек имеет право на слабости.
Женщина легла на бок. Арсений пристроился сзади, и подумал, что Иляна первый человек, который считает его чистоплотность слабостью. Минут через пять она начала издавать свои скулящие звуки.
— Частота твоего стона — примерно пятьсот герц, — тихо сказал Арсений и кончил.
Появилась пауза, наполненная женским недовольством.
Иляна положила пальцы на промежность и начала делать круговые движения.
— Поцелуй меня в ухо, — попросила она, и Арсений поцеловал. Иляна глубоко задышала.
— Оближи, засунь язык вглубь.
 Арсений засунул и отпрянул — на языке стало горько от ушной серы.
— Ладно, не надо, — огорчилась Иляна и закончила без посторонней помощи.
Она вышла. Через время Арсений услышал звук сливного бачка и вспомнил случай в институтском туалете, когда от страха позорно упал в обморок.
— Твой друг Мирче показывал нам гения водоворота, — сообщил он вернувшейся из туалета женщине.
— Знаю, он мне рассказывал. У них на втором этаже есть унитаз, в котором при смыве получается водоворот и Мирче вызывает там гения с помощью живой воды, которую берет у Иона.
Кстати, давай сходим к Иону, я вас познакомлю.
— Что, прямо сейчас?
— Да, я нелюбою ничего откладывать.
— Ладно, — согласился Арсений.

10.
По дороге на стройку Арсений понял, что, несмотря на неряшливость Иляны, стал от нее зависим, и хочет отношений. Он подумал, что это, наверное, любовь. 
Они вышли из метро.
— Туда. — Иляна показала вдоль переулка, перпендикулярного широкой дороге.
Вскоре они подошли к воротам стройки. Иляна постучала. Открыл худой старик в спортивных штанах, с голым торсом и с самокруткой в руке. На его дистрофическом животе была татуировка в виде женщины, которая, повторяя изгибы тела хозяина, стояла в очень неудобной позе.
— Евгений, как ваши дела? — поинтересовалась Иляна.
— На борщ пока не зову, — ответил старик сиплым голосом и выпустил струйку дыма, подозрительно прищурившись на ее спутника.
Слева у забора стояла сторожка, а еще левее будка, из которой лениво вышел беспородный пес с бельмом на правом глазу и тоже прищурился.
— Привет, Полифем, — поздоровалась Иляна с псом, который тут же завилял хвостом.
— Ион у себя, — сообщил сторож, и Иляна повела Арсения к одному из строящихся домов.
— Что за борщ? — не понял Арсений.
— Борщ обычно подают на похоронах. У Евгения рак легких, и примерно через год он умрет. Так заявляют врачи, — объяснила она.
Они спустились в крайний правый подвал и прошли по коридору до дубовой двери с круглой металлической ручкой и маленьким витражным окном, на котором изображался красный пион.
Иляна постучала, и они услышали шаркающие шаги. Дверь приоткрылась, и к ним вышел крупный, мускулистый и одновременно полный человек лет шестидесяти с каракулево-кучерявой головой.
— Ион, — представился крупный человек каркающим голосом и протянул Арсению руку с толстыми длинными пальцами. — Проходите.
Пол в комнате прораба был мраморным и, судя по регулятору на стене, имел подогрев. Арсений дотронулся рукой до дюралюминиевой стремянки, лежащей слева от двери.
— Четыре метра, — предположил он.
— Пять, — уточнил прораб.
Впереди справа было рабочее место Иона – стол с большим креслом.
У левой стены находился стол с дистиллятором, шкафы с химической посудой и большая металлическая бочка квадратного сечения. На крайне-правом шкафу лежал музыкальный инструмент — труба.
Также в комнате был диван, несколько стульев, журнальный столик и маленький холодильник.
Иляна полезла в сумочку и протянула Иону мундштук:
— Вот, держи, нашла на барахолке.
— Серебряный, — улыбаясь произнес тот, потом подошел к шкафу, взял трубу, вставил в нее мундштук и проиграл гамму.
— Как устроена труба? — полюбопытствовал Арсений.
— Губы производят звук, человек пальцами давит на клапаны, и это меняет расстояние от мундштука до раструба. Чем оно длиннее, тем звук ниже.
— Я слышал, что если валторну размотать, то получится пять метров, — сказал Арсений.
Около четырех, — поправил его прораб и подошел к холодильнику.
— Самогон, вино?
— Чай, — ответила Иляна и достала из сумки банку с темным густым содержимым.
Ион включил электрический чайник.
— Вишневое варенье, — пояснила женщина и поставила банку на стол.
Когда Арсений был маленьким, дед Герман иногда угощал его вишней и говорил, что от нее в организме становится больше крови.
Арсений ел ее и щупал себя руками, боясь лопнуть от кровяного давления.
— Ты же из общей банки не будешь, — обратилась к нему Иляна, откладывая часть варенья в пиалу. Арсений утвердительно промолчал.
— А мы будем, — сказал прораб и опустил в варенье ложку.
Арсений посмотрел на металлическую бочку квадратного сечения.
— А это зачем? 
— Делаю почти живую воду, — ответил Ион. — В воде много жизненной силы. Когда ты ее испаряешь, то накапливаешь эту силу в остатке. — продолжил он, размешивая варенье в своем чае и выпятив нижнюю губу. — Почти живой ее придумали называть хитрые средневековые алхимики. Если вода не даст результата, то можно сказать, что она почти живая и результат почти есть.
— По мнению Мирче, эта вода не может удлинить жизнь, — сообщил Арсений с надеждой, что у прораба другое мнение.
— Не может, — Ион подобрал выпяченную губу. — Не понимаю таких как ты. Зачем жить долго? Вот у меня есть каменщик Василий, так он наоборот ждет смерти. Хочет узнать, что будет на том свете.
— Но алхимики всегда искали способ продлить жизнь, особенно китайские, — заметил Арсений.
— Китайские, может, искали, а молдавские нет. — Ион развел руками.
— Кстати, чуть не забыла, я наберу себе немного для цветов. Мне кажется, они от нее лучше растут. — Иляна вынула из сумки бутылочку, подошла к бочке и начала набирать.
— А это дистиллятор? — Арсений указал на дистиллятор в углу комнаты.
— Да, перегонный куб — важный инструмент алхимиков, — ответил прораб. — Два сосуда и охлаждающая емкость между ними. В одном вещество нагревается, возгоняется и стекает в другой. Если в бочке мы получаем остаток, то в дистилляторе и остаток, и конденсат.
— Ион делает на нем самогон, — сообщила Иляна.
Прораб отхлебнул чая.
— Да, перегоняю пять раз. Самогонный аппарат, это же перегонный куб. Кстати, кондиционер — это тоже своего рода перегонный куб.
— Кондиционеры — это зло, — звонко произнесла Иляна, — они высасывают из человека жизнь.
— Это правда, — подтвердил Ион. — Поэтому я их никогда себе не ставил и даже в машине не включаю.
Арсений начал вспоминать устройство кондиционера: два радиатора, между ними циркулирует фреон. Действительно, напоминает перегонный куб.
Ион взял трубу и, откинувшись на спинку стула, начал играть.
Музыка состояла из длинных нот. Прораб периодически закрывал глаза и даже зажмуривался, словно пытаясь рассмотреть музыку внутренним зрением. Потом заиграл быстрее, веселее, открыл глаза и напряженно смотрел на стену перед собой, как будто музыка теперь была там.
Последняя часть произведения, как и первая, была медленной и тягучей.
— Владимир Чолак — молдавский композитор, — сообщил Ион, —правда, это партия для фагота, но на трубе тоже хорошо звучит.
— А можно ли одному человеку с помощью кондиционера забирать жизненную силу у других? — спросил Арсений, у которого возник этот вопрос во время второй части музыкального произведения.
Ион медленно отнес трубу на место, вернулся к столу, положил в чашку варенье, посмотрел в потолок и, наконец, ответил:
— Жизненная сила людей, которые находятся возле кондиционера, собирается в воде на внутреннем радиаторе. Вода стекает по трубке наружу и капает под окна. Она гораздо мощнее этой. — Ион кивнул на бочку квадратного сечения. — И может продлить жизнь.
— А как ее применять? — Арсений ерзал на стуле от волнения.
Прораб пожал плечами.
— Как угодно, хочешь, пей, хочешь, принимай ванную.
Арсений смотрел на темную поверхность чая, в котором прораб круговыми движениями размешивал варенье, и ему стало тревожно.
— Смотрите, — сказал Ион, с интересом глядя в свою чашку.
Стало еще тревожнее.
— Смотрите, — повторил он, и Арсений почувствовал дурноту. Он откинулся на спинку стула, глубоко задышал, в глазах начало темнеть.
Прораб усмехнулся, и перестал размешивать варенье.
— Тебе это уже показывали?
— Мирче показывал, — объяснила Иляна.
Прораб усмехнулся еще раз.
— Гений водоворота — это существо из потустороннего мира. Когда ты на него смотришь, то видишь потустороннее, которое тебя ужасает, потому что ты не хочешь умирать.
— У меня дома много книг на такие темы — магия, алхимия, там много абсурдных утверждений, — сказал Арсений, стараясь отвлечься на другую тему и снизить пафос потустороннего.
— Каких, например? — поинтересовался прораб.
— Например, что собаки бегут от тех, кто носит в кармане сердце собаки, или что крыса лечит укус скорпиона. Если вырвать зубы у живого крота, то ими можно излечить все болезни.
— Я не думаю, что это абсурд, — возразил Ион. — Сейчас такое плохо сработает, потому что в магию почти никто не верит, но раньше-то верили. Хотя с кротом все-таки преувеличение.
Открылась дверь, и в комнату зашел смуглый мальчик с капризными губами. В его руке было желтое яблоко, которое он подкидывал и ловил.
Арсений подумал, что это ребенок кого-то из строителей-молдаван.
Прораб начал за ним наблюдать с застывшей улыбкой.
Мальчик подошел к Арсению, посмотрел на него с опаской и интересом, а потом протянул ему яблоко. Арсений хотел его взять, но мальчик отдернул руку, засмеялся и выбежал.
Ион развел руками и глубоко зевнул. В темноте рта сверкнули два золотых зуба, один на нижней челюсти слева, а другой на верхней, тоже слева.
— Иляна, раздобудь мне, пожалуйста, футляр для трубы, мой совсем развалился, — попросил прораб, потом сел на свое кресло и начал засыпать.
Иляна погладила Иона по плечу. Арсений пожал ему на прощанье руку.
Возле ворот стоял сторож Евгений с изогнутой женщиной на животе. Рядом крутился пес Полифем.
— Он жесток, как циклоп Полифем? — спросил Арсений.
— Жесток, — подтвердил сторож, — только никогда этого не показывает.
— Ну что, теперь ко мне, — предложила Иляна, когда они вышли за ворота.
Они ехали на одной из последних электричек. В середине вагона сидел бомж, а в конце два сутулящихся милиционера.
Через час Арсений лежал на кровати и думал о том, где ему раздобыть воду, капающую из кондиционера.
 Иляна вытащила из стола небольшую брошюру и протянула ему.
— «Alchimia F;t-Frumosului Trismegistus», — прочитал он машинописный текст из неровных фиолетовых букв.
— Алхимия Фэт-Фрумоса Триждывеликого, — перевела название женщина.
— Кто такой Фэт-Фрумос?
— Это мифологический герой молдаван, аналог Гермеса Трисмегиста, который у европейцев считается отцом алхимии.
— Кто автор?
— Мирче с Ионом написали в юности, а потом напечатали штук тридцать на машинке.
— Самиздат, — сказал Арсений пренебрежительно, — и там наверняка ничего нет про бессмертие или хотя бы про здоровье.
— Нет, это им не интересно.
Арсений отложил книгу, подошел к столу и начал карандашом на бумаге разрабатывать систему, позволяющую забирать у людей жизненную силу и передавать ему. Он прочертил длинную вертикальную линию, от нее отходило несколько горизонтальных, с маленькими прямоугольниками на концах. Линиями обозначались трубки, по которым стекал конденсат, а маленькими прямоугольниками — кондиционеры. Вертикальная линия внизу упиралась в большой прямоугольник, обозначающий емкость, в которую вся жидкость будет стекать.
Арсений подумал, что пить конденсат он не будет из гигиенических соображений, ему нравилась идея с ванной. Он вспомнил истории о том, что некоторые влиятельные люди якобы купались в ваннах из крови и таким образом омолаживались.
В ближайшую субботу Арсений приехал на стройку с чертежом и бутылкой вина для Иона.
Рабочие смотрели на него косо, как на чужого человека.
Он подошел к частично заселенному дому, дальнему от ворот и стоявшему через несколько сотен метров от дома с комнатой прораба. На одной из его стен, один над другим висело десять кондиционерных блоков.
Арсений вспомнил, сколько воды капает из кондиционера в жаркий день и высчитал, что эти десять наполнят ванну в шестьсот литров недели за две.
Он зашел к Иону. Тот жал руку худому, лопоухому парню, похожему на гиббона.
— Василий, вечером заходи, — сказал ему прораб улыбаясь.
Лопоухий парень тоже улыбнулся и ушел.
— Это строитель, который ждет смерти? — Арсений усмехнулся.
Ион слегка кивнул.
— Это вам, — Арсений поставил вино на стол, и Ион снова кивнул.
Нержавеющая бочка квадратного сечения тихо кипела на газовой горелке.
— Сколько раз уже выпарилось? — поинтересовался Арсений.
— Пока три. Хочу пятьдесят.
— Что потом будете с нею делать?
— Пригодится.
— А для чего она вообще нужна, кроме цветов?
— Для разного. — Ион ударил пальцами по бочке, и в помещении раздался гулкий звон.
— Я хотел посоветоваться, — Арсений вытащил свою схему. — Можно ли такое организовать здесь, на этой стройке?
Ион сморщил лицо и взял чертеж как что-то неприятное.
— Да, можно, если Чесноков одобрит.
Прораб взял со стола бутылку вина, открыл, понюхал и что-то буркнул себе под нос.
Арсений почувствовал сильный позыв к опорожнению. Он вышел и быстро направился в туалет на другом конце подвального коридора, по пути вспоминая, что он ел. В туалете он присел на унитаз и с опаской посмотрел на озерцо воды. Содержимое выплеснулось из него. Внизу туловища стало неприятно. Он где-то читал, что каловые массы жидкого стула содержат больше кислоты и поэтому раздражают слизистую.
Он посмотрел по сторонам и понял, что из бумаги у него только чертеж. Эта бумага оказалась непрочной, и Арсений испачкал пальцы коричневым.
Тщательно вымыв руки, он направился к Иону, чтобы попрощаться, и встретил в коридоре молдавского мальчика, который пел что-то на своем языке.
— Там ребенок ходит и поет, — сообщил он Иону.
— Это песня «Грэдинэ ин копилэрий». Переводится как «Детский сад», — пояснил тот. — Кстати, а где твой рисунок?
Арсений с досадой махнул в воздухе рукой.
Когда он подошел к выходу, сторож Евгений курил и любовался закатом. В его глазах отражалось оранжевое солнце. Сторож посмотрел на него, пожал руку, но безучастно, как будто внутренне оставаясь с солнцем.
Арсений решил выйти, но увидел вместо ворот сплошной забор.
Сторожка и будка были здесь, но ворот не было.
— А где выход?
Евгений, затянувшись дымом, посмотрел на него непонимающе.
— Я же тут входил? — Арсений снял очки, протер и пошел вдоль забора в поисках ворот и, не найдя их, вернулся обратно. Сторож ушел, а ворота были на своем месте.
Арсений решил, что нужно проверить зрение.

11.
Арсений воспроизвел технический рисунок, утраченный в туалете, и, придя на работу, положил его на стол перед Чесноковым.
— У вас была физическая близость с Зинаидой Павловной? — спросил тот неожиданно.
— Нет.
— А у меня была, давно.
Арсений приготовился слушать очередную историю.
— Я тогда только устроился сюда. Зинаида здесь работала младшим сотрудником в кадрах. Внешне была ничего, и я к ней захаживал. У нее был сын лет десяти непонятно от кого.
Родители ее не особо привечали из-за легкомысленного образа жизни и внука не любили.
Она снимала квартиру недалеко от работы. Маленькая комната, маленькая кухня, в общем, малогабаритка. И у них была одна кровать, на которой спали Зинаида, этот ребенок и я, когда бывал в гостях. Мы выпивали. Она много, а я мало, потому что с детства слаб здоровьем.
Когда я приходил, Зинаида сразу ожидала соития. Это было понятно по ее глазам, они становились такие, как бы сахарные и влажные. Так вот, я ее туда-сюда на кровати, а ребенок лежит рядом у стены, и видно, что не спит. Дети, как известно, вообще плохо спят, а тут еще мы шумим. И я, значит, работаю над ней, и под ней, и сбоку, а этот ребенок с таким, знаете, любопытством и ненавистью на нас поглядывает.
Чесноков прищурился и сузил рот, изображая ненависть и любопытство.
— Мне всё равно, ну смотрит и смотрит, а она злилась.
Чесноков задумчиво нахмурился.
— И вы знаете, она этого ребенка отворачивала. За голову берет и к стене. Он лежит, плачет, но не поворачивается, боится.
Мне перед ним становилось неловко.
Чесноков замолчал.
— Многое вспомню давно позабытое, — пропел он, задумчиво глядя в окно, а потом перевел взгляд на стол.
— Что это? — он показал на технический рисунок Арсения.
— У нас на домах из кондиционеров капает вода, а по правилам этого быть не должно. Я был на объекте, жильцы недовольны, — объяснил Арсений, приврав про жильцов. Он ткнул пальцем в прямоугольник-кондиционер и провел вниз. — Отведем воду по трубкам до подвала, а там соединим их с канализацией. Предлагаю для начала сделать эксперимент с несколькими кондиционерами. Готов лично поучаствовать.
Чесноков повернулся к нему на кресле.
— Это интересная идея. Я подумаю над ней и поговорю с руководством.
Если согласятся, летом сделаем эксперимент.
С этого дня Арсений ожидал лета, до которого оставалось еще полгода.

12.
Арсений часто тревожился по поводу Иляны. Они не обещали друг другу верности, и Арсений боялся, что у нее появится кто-то еще.  Он представлял, как она берет другого мужчину за плечи, целует, прижимает к себе его туловище, страстно скулит. Ей нравится, она счастлива. Другой мужчина охает, кончает, он тоже счастлив. От этих воображаемых сцен Арсений испытывал душевную боль и половое возбуждение. Вскоре его опасения оправдались.
В один из дней, он направлялся к Иляне в гости, и, выйдя из электрички, обошел чугунный телефонный люк с эмблемой, напоминающей длинноногое насекомое. Когда-то в детстве, возвращаясь домой из школы, он увидел невнимательного человека, который шагнул в открытый люк и скрылся там. Человек получил ушибы, но не покалечился. Прохожие его вытащили, а он усмехался через гримасу боли и испуга.
— Только шел и вдруг оказался там, — удивлялся он, показывая на колодец люка. Арсений заглянул в него и прикинул, с какой скоростью человек приземлился на дно, какая глубина нужна, чтобы он покалечился, и какая, чтобы погиб.
Он подошел к забору Иляны и, когда поднял руку к звонку, услышал голоса. Калитка открылась, и оттуда вышел неопрятный мужчина с грязными волосами, сбившимися в пакли. Он был в потертой коричневой кожаной куртке и в помятых брюках. Стрелка на правой штанине прерывалась дыркой в области колена. От человека пахло нестираной одеждой и пивом. Иляна обняла его на прощанье. Грязный мужчина хотел было подать Арсению руку, но смутился, кивнул ему и, пошел по направлению к станции.
Появилась злость. Арсений захотел убить его, ее или на худой конец любого другого человека.
Когда они сидели на кухне, между ними возникла пауза-вопрос. Иляна вытянула губы трубочкой и посмотрела в потолок.
— Это знакомый детства, Веня. Бездомный. Его мать умерла, он пропил квартиру и живет на улице. Иногда мы спим. Я этого хочу.
Иляна подошла к нему и обняла за шею. — Тебе неприятно? 
Освободившийся пот подмышек наполнил пространство.
— Ты давно не мылась, — сказал Арсений, сдерживая раздражение, вызванное ревностью и запахом. Раздражение разрослось, и он ударил женщину рукой в бок.
Иляна посмотрела на него строго, как на провинившегося ребенка, и засмеялась.
— Смешно бить женщину, которую не можешь нормально удовлетворить, — сказала она равнодушно и погладила его по голове.
Наступило долгое и унизительное молчание.
— Тебе неприятно, — продолжила разговор Иляна, — потому, что ты меня любишь. Хоть ты не признавался, но это так.
Арсений молчал.
— Беда в том, что твоя любовь обычна. Она как бы движется внутрь тебя, и похожа на голод. Убеди себя, что Веня — это хорошо, и расслабься, тогда любовь потечет наружу, ты станешь веселым и довольным жизнью.
— Убеждать себя, что Веня — это хорошо — самообман, — не согласился Арсений.
— Почему самообман? Просто одни убеждения делают жизнь приятной, а другие — нет, и я выбираю первые.
Арсений хмуро смотрел в пол и перечислял в уме, чем он может заразиться. Триппер. В паху зудит, из члена течет гной. Сифилис. Появляются язвы, лихорадка, ткани разлагаются.
Иляна улыбнулась. Ее зубы были покрыты налетом желтой кашицы, которая бывает после употребления мучного.
Она поцеловала его. Арсению стало одновременно приятно и неприятно.
Женщина присела на корточки и стянула с него штаны. Он хотел взять ее за волосы, но побрезговал. Они были особенно запущены и блестели от жира.
Иляна работала ртом, и Арсений представил, как кашица с ее зубов смешивается со слюной, в которой много бактерий, и эта смесь впитывается в кожу его полового органа, очень тонкую, особенно на головке. Бактерии и грязь проникают через капилляры в кровь, отравляют и оскверняют. Возбуждение начало исчезать.
— Сегодня не в настроении? — поинтересовалась женщина.
— Ты слишком грязная.
Иляна развела руками.
— Так мы будем или нет?
— Да, — согласился Арсений без удовольствия и снял штаны.
Иляна легла на кровати спиной к нему, он пристроился сзади. Ее трусы оказались около его головы. Арсений почувствовал запах мочи и с отвращением скинул их на пол. Он надел презерватив, погрузился в человека и пожалел, что резина защищает только небольшую часть его тела. Он отодвинул голову максимально назад, чтобы не вдыхать запах немытых волос, запах старого, скисшего пота подмышек, запах мочи. Примерно через шесть минут он закончил.
— Сегодня дольше, — констатировала Иляна, легла на спину, положила правую руку на промежность и задвигала ею.
— Не надо бояться грязи, — сказала она голосом отстраненным и дрожащим, как будто наблюдая другую, блаженную реальность, — грязь — это не враг. Прими ее как родного человека, и постигнешь свободу.
Потом она задышала быстрее, прогнулась, почти встав на мостик, заскулила и какое-то время лежала, глубоко дыша.
— Ты еще будешь встречаться с этим бездомным? — спросил Арсений, когда женщина пришла в себя. Она пожала плечами, и Арсений вспомнил прораба Иона, который делал примерно так же.
— Мне кажется, я не нравлюсь твоему другу-прорабу, — сказал он.
— Так и есть, — подтвердила Иляна.
— Почему?
— Ты боишься смерти. Он такое не уважает.
— Утром Арсений проснулся оттого, что Иляна водила рукой по его груди. Наступило возбуждение, но потом затошнило, и он уехал, сославшись на важные дела.

13.
Бортнянский становился всё враждебнее. Особенно сильно он злился после того, как в кабинет заходила Иляна и беседовала с Арсением, например, предлагала встречу или говорила о том, что вчера во время их прогулки она промокла и в следующий раз нужно брать плащ или что больше не нужно есть пирожные, потому что от них толстеют.
Чесноков вызывал Арсения и сообщал, что Бортнянский на него жалуется и предлагает уволить.
Однажды, когда Арсений вышел на задний двор их здания, где находились парковка и место для курения в виде скамейки с урной, к нему подошла дворняга по кличке Подруга. Сотрудники прикармливали это животное и применяли к нему выражение «наша собака».
Собака пыталась потереться о его ногу, а он отталкивал ее, стараясь касаться только подошвой.
Мимо прошел Бортнянский.
— Обед кончился! — он зло посмотрел на часы.
Арсений опустил глаза на Подругу, и у него возникла интересная идея.
Вернувшись в здание, он раздобыл небольшой пакет и пластиковый стаканчик, а вечером вышел во двор и сел на скамейку.
Через время, когда сотрудники разошлись и разъехались, подбежала Подруга, и Арсений начал чесать ее подошвой ботинка. Она вращала хвостом и, высунув язык, часто дышала. В ее рту накопилась слюна и капала с языка.
Арсений сморщился от запаха псины и вытащил приготовленный стаканчик. Он посмотрел по сторонам, поднес его к собачьей морде и начал собирать слюну. Дело шло медленно, и он вспомнил телевизионную передачу о собирании змеиного яда.
Через несколько минут слюна покрыла дно стакана. Из-за угла показался старик с сумкой. Арсений спрятал стаканчик, продолжая чесать животное. Несколько ценных капель бесполезно упали на асфальт. Когда старик зашел в подъезд, Арсений продолжил добычу собачьей слюны, и через пять минут стакан на полсантиметра был полон. Довольная Подруга подставила другой бок. Набрав еще немного, Арсений положил стаканчик в пакет, завязал его, поставил в портфель и ушел. Собака последовала за ним, продолжая вращать хвостом, а потом вернулась во двор офиса.
Дома Арсений взял с полки тонкую, ветхую, почти развалившуюся книгу в красном бумажном переплете. Там описывались виды приворотов, которые использовала мать с подругами.
Он начал читать, как обычно, шевеля губами.
— Некоторые считают, что любовь, вызываемая приворотом, противоестественна, потому что она якобы не происходит от природы. Но если так, то мы должны считать противоестественным очень многое, например, медицину, животноводство, гончарное или кузнечное ремесло. Всего этого тоже нет в природе. Только в сказках медведь может быть кузнецом, а лиса печь хлеб. Человек же отличается от дикого зверя, поэтому приворот, как прочие занятия, описанные здесь, вполне соответствует нашему естеству.
Механизм приворота основан на том, что похожие друг на друга или соприкасавшиеся предметы приобретают между собой невидимую связь, и, воздействуя на один из них, можно повлиять на другой.
Вот один из способов: возьмите жидкость тела человека, который хочет кого-то к себе привязать. В случае приворота мужчин хорошо себя показала менструальная кровь, которая, помимо всего, является неплохим средством от проказы и малярии. Над этой жидкостью прочтите заклинание и незаметно добавьте в пищу или питие человека, которого нужно приворожить. Через время он, возможно, испытает к первому привязанность.
— Возможно, испытает, — повторил Арсений и улыбнулся осторожности автора.
Далее шел текст заклинания на латыни.
Этот способ вызвал сомнения, особенно после слов об исцеляющих свойствах менструальной крови, но Арсений решил его испробовать. Идея о том, чтобы разнообразить рацион начальника собачьей слюной, сама по себе была приятной.
Он вспомнил слова Мирче про «почти живую воду», которая позволяет делать много необычных вещей, подошел к телефону, набрал Иляну и поинтересовался, есть ли у нее немного этой воды.
— Зачем тебе? — спросила она.
— Хочу использовать в привороте.
— А кого хочешь приворожить?
— Это очень интимный вопрос, — ответил Арсений загадочно.
— Хорошо, дам. — Женщина засмеялась.
Арсений принес от Иляны около пятидесяти миллиграмм почти живой воды, влил туда собачью слюну и каждый день в течение недели произносил над ней заклинание из книги матери.
Бортнянский очень любил кофе. Он гладил пальцами стакан, созерцал его темную гладь с пузырьками по краям, улыбался, и его вечно бегающие глаза ненадолго останавливались.
Если он выходил из кабинета и оставлял кофе недопитым, Арсений выглядывал за дверь и, убеждаясь, что поблизости никого нет, добавлял в стакан начальника немного своего зелья.
Он делал это всю зиму, но Бортнянский не показывал интереса к местной собаке и вообще никак не изменил поведение.

14.
Наступила весна. В один из выходных Арсений проснулся и понял, что хочет Иляну.
Созвонившись с ней, он отправился на вокзал и через два часа шел по тополиной аллее.
На скамейке сидел человек в серых джинсах и коричневой потертой кожаной куртке. В правой руке он держал бутылку пива. Это был Веня.
Бездомный наклонился, поставил бутылку на землю и какое-то время оставался согнутым, как будто нашел в этой позе отдохновение.
— Мусорим, — нарочито строго произнес Арсений.
Веня распрямился.
— Я — Арсений, знакомый Иляны.
— Я тоже знакомый, — сказал Веня настороженно.
На аллее было темно и безлюдно.
— Слушай, а поехали ко мне на дачу, — предложил Арсений, обрадованный счастливому случаю. — У меня в подвале алкоголь.
На даче, действительно, был бутыль самогона деда Германа.
Бездомный потер щетинистый подбородок.
— Предложение хорошее, только у меня на дорогу нет денег.
— Ничего страшного, я подвезу.
Через полчаса они ехали в такси. Арсений сидел впереди, чтобы меньше слышать запах бездомного.
Таксист долго не мог обогнать бетономешалку, и Арсений представлял, как Веня крутится в ней, захлебываясь цементом, пуская пузыри, которые медленно поднимаются из серой тяжелой жижи и лопаются.  Цемент проникает ему в рот, трахею, легкие. Веня перестает бороться и безвольно тонет. Бетономешалка, наконец, свернула, и такси поехало быстрее.
— Вот здесь, — сказал Арсений, и таксист остановился.
Когда оба человека вошли на участок, Веня начал тревожно озираться по сторонам, как собака на чужой территории. Алкоголь разлагался в его организме вместе с беспечностью.
Войдя в дом, Арсений направился в подвал. Он находился в конце коридора, закрывался большим металлическим люком, под которым вниз уходили бетонные ступени, и представлял из себя отдельный этаж с газовым котлом и санузлом.
Лампочка ста пятидесяти ватт осветила охристые кирпичные стены, побеленный известью потолок, стеллаж с материными закатками, бутыль с самогоном справа от него.
Арсений наполнил бутылку и поднялся.
Они сели за кухонный стол и чокнулись.
Арсений пригубил. Веня выпил и на его оплывшем лице появилось трогательное выражение, какое бывает у ребенка, получившего подарок.
Через пять минут бездомный был пьян как во время их встречи.
— Иляна, — сказал он, отрыгнув на букве «и», — она хорошая, любит интим. Я иногда к ней прихожу. Вообще, она странная. Я плохо пахну, а ей это нравится. Нюхает меня, носки, прошлый раз залезла носом в подмышку, потом сюда, — он показал в пах.
— А зачем она это делает? — Арсений почувствовал боль ревности.
— Говорит — для освобождения от уз грязи.  Не знаю, что она имеет в виду.
Арсений смотрел на гостя в сладком предвкушении.
 Он не собирался использовать его для продления жизни, потому что у него, наверняка, будет ванная с кондиционерной водой. Он хотел прикончить его для обычного человеческого удовольствия.
Арсению было мало простого отравления, его удовольствие требовало физической активности: удара рукой, ногой, предметом. Яд был нужен, только для того, чтобы сделать жертву безопасной. Поскольку Веня был алкоголиком, таким ядом был самогон.
Постепенно Веня стал непонятен в высказываниях. Его язык упростился до отдельных звуков. Он качался вправо и влево, подпирая себя руками, потом наклонился под стол и его вырвало. Арсений поджал ноги, спасаясь от возможных брызг.
— О, — протянул бездомный и почему-то удивленно уставился на рвоту.
— Идем, кое-что покажу, — предложил Арсений.
— Ио, — сказал Веня, видимо, желая произнести «идем».
Арсений, прихватив со стола кухонный нож, подвел гостя к открытому люку, рассчитав усилие, подтолкнул, и тот, ударившись плечом о край люка, нелепо покатился по ступеням.
Арсения стало забирать удовольствие насилия. Он спустился. Веня лежал на спине с ссадиной на лбу и пытался встать.
— Упал, — комментировал он вполне внятно и, видимо, не понимая, почему это случилось.
— Упал, — согласился Арсений.
Он присел на корточки рядом с пьяным ушибленным гостем, рука, державшая нож, зудела в сладком ожидании. Арсений ткнул человека в бедро и стал ждать.
Если, как в случае с Иннокентием, он почувствует скверну, убийство придется отменить. А если нет, то он ткнет еще раз и поглубже, потом еще и еще.
Становилось всё приятнее, тело как бы теряло вес, счастье разливалось по нему прохладой. Так длилось с минуту. Потом к счастью тонкой струйкой начала примешиваться вонь, грязь и глупость гостя. Арсений почувствовал себя как голодный человек рядом с испорченной пищей.
Веня, держась за бедро, отползал к стене и смотрел на него с удивлением и страхом.
Арсений понял, что убийство — это интимный акт, и очень важно, с кем он происходит. Он встал с корточек и с досадой отошел от человека.
Досада увеличивалась, а радость убийства отдалялась.
Он забрал бутыль с самогоном, вышел из подвала, закрыл люк на замок и долго вытирал рвоту гостя. Утром он проснулся в плохом настроении и уехал домой.
Матери не было. Арсений принимал душ, расстроенный тем, что ни секса, ни убийства у него не получилось. Когда упругие струйки воды ударили ему в пах, он возбудился. Закрывшись в своей комнате, он включил видеомагнитофон и вставил кассету с немецким порнофильмом, которую когда-то переписал у Ноздрёва.
Арсений давно заметил, что в порнофильмах нет развитого сюжета и считал это логичным, ведь сложная драматургия может отвлечь от полового желания, ради которого и снимается такое кино.
Это был полнометражный фильм с двумя женщинами и двумя мужчинами.
По задумке сценариста, эти четыре человека были друзьями, которые сняли дом в лесу и уединились там для взаимного телесного удовольствия. Сначала блондинка с широким тазом, широкой грудной клеткой, небольшой грудью с вытянутыми по вертикали сосками и атлетический блондин с прической-ежиком остались одни на первом этаже дома. Они сидели на диване и весело разговаривали на неизвестном для Арсения немецком языке, а потом на этом же диване физически сблизились. Через пару минут их близости у женщины начала течь тушь, но в следующем кадре это устранили. Арсений считал это ошибкой. По его мнению, растекающаяся тушь на мокром, разгоряченном лице добавляла чувственности.
В следующей сцене худая, плоская мулатка повела длинноволосого брюнета с ровным греческим носом на второй этаж. Во время совокупления мужчина двигался, сосредоточенно нахмурив брови, словно боясь допустить ошибку.
Бо;льшую часть времени в этом фильме показывали соединение половых органов.
Мокрые лобки хлюпали, появлялся и пропадал член, темные, волосатые яйца, одно ниже другого, бились о женщину.
Арсению не нравились такие моменты, и он проматывал их.
Его возбуждал общий план, а также крупный — на верхней части женского туловища.
После секса люди мило общались.
Кульминацией фильма являлась оргия с участием всех четырех актеров. Арсений лег на диван, спустил штаны и заработал рукой. В конце он промыл свою специальную баночку от спермы и крепко заснул.
Через неделю Арсений приехал к Иляне. Она пахла не так дурно и даже была немного причесана. Утром он попросил у нее с десяток каких-нибудь книг посложнее. Она дала труды Фрейда, Бодрийяра, Делёза и еще нескольких философов.
Потом он отправился на дачу. Там он взял нож и осторожно открыл люк. Внизу послышались шаркающие шаги. Показался пленник. Арсений спустился на пару ступеней, присел с ножом в правой руке и сумкой книг в левой.
— Я тебе тут кое-чего принес. — Он бросил вниз сумку. Одна книга выпала наружу.
— Читай книги — это свет знаний, — Арсений процитировал своего деда Германа. — Я вот хочу понять, ты бездельничаешь, ходишь грязным, не развиваешься, тебе это не надоело? Может, пора стать человеком?
— Ты меня убьешь? — спросил Веня обреченно.
— Это зависит от твоего исправления.
Веня посмотрел на выпавшую из сумки книгу. Зигмунд Фрейд с ее обложки смотрел на него хмуро и, казалось, тоже осуждал за образ жизни.
Арсений показал на банку от съеденной закатки.
— Вымывай банки и ставь к стене, не сори здесь.
Он встал и захлопнул люк.
Арсений надеялся, что пленник, начитавшись от скуки умных книг и став более просвещенным, перестанет вызывать неприязнь и его можно будет с удовольствием убить.

15.
В конце весны, когда приворотное зелье почти закончилось, Бортнянский начал задерживаться в офисе позже всех, и Арсений решил за ним проследить.
После работы он поднялся на второй этаж, расположился в коридоре на диване и периодически подходил к окну, из которого был виден задний двор. Примерно через полчаса там показался Бортнянский с бумажным свертком в руке. Из-за угла подошла собака Подруга. Непосредственный начальник посмотрел по сторонам, поманил собаку свертком и зашел с ней в помещение. Арсений широко улыбнулся.
Примерно через полчаса дверь во двор открылась, собака выбежала, а за ней медленно, вразвалку вышел сам Бортнянский, подошел к своей машине и уехал.
Придя на работу на следующий день, Арсений встретил Чеснокова, который зазвал его к себе.
Прямой начальник, сидя в кресле, вытянул шею вперед, как бы прокладывая своим длинным носом путь к предстоявшему разговору.
— У некоторых женщин не бывает оргазма, — сказал он неожиданно.
— Вот у нас была сотрудница. Мы тогда работали на невысоких должностях. Я приглашал ее гулять, чтобы однажды склонить к соитию.
На первой встрече она сказала, что у нее анемия, то есть малокровие, и случается обморок. Правда, при мне не падала, но вообще женщина была бледная и даже желтоватая. Потом, через неделю, взяла выходной, объяснила обострением гастрита. Через месяц дошло до близости. Когда я пришел к ней домой, то обнаружилось, что у нее плохое зрение — я взял баночку с ее стола, открыл, а там линзы. Помню, она смутилась, как будто я нечаянно увидел что-то постыдное. А еще через время я узнал, что у нее аллергия на кошек.
Арсений хмыкнул.
— Так вот, про совокупление. Когда был наш первый раз, я ее ставлю на четвереньки, делаю свое дело, устал и оперся на ее спину. Я человек, как вы знаете, слабосильный. Умные люди обладают слабым телом.
Он сделал паузу и посмотрел на Арсения с ожиданием. Тот, соглашаясь, кивнул, и Чесноков продолжил.
— Тут она мне говорит: «Не опирайся, у меня позвоночная грыжа».
Арсений и прямой начальник начали смеяться.
— Мне тоже тогда стало смешно, я трясусь, и член внутри нее трясется. Ей физически приятно, но, наверное, неприятно, что над ней смеются. Она на меня смотрит с удивлением, а я не знаю, как ей объяснить свой смех. Она глупая и юмора не понимает, по крайней мере, такого.
Однажды звоню ей, слышу, плачет. Что такое?
«Лицевой герпес, лицо покрыто струпьями», — отвечает. Я закрыл микрофон на трубке и согнулся, смеюсь, но тайно, а то обидится и перестанет общаться.
Мужчины снова начали смеяться, но быстро остановились, словно выработали топливо смеха в прошлый раз.
— А что с оргазмом? — спросил Арсений. — Вы начали с того, что у некоторых женщин его не бывает.
— Ах да, она не могла его испытывать в довесок ко всему.
Потом у нее получился неудачный брак, муж пил, издевался, и она даже пыталась себя убить. Я ее понимаю.
Арсений не разделил этого понимания, потому что был здоров, не испытывал издевательств и очень боялся смерти.
— Вот вам еще одно подтверждение, что одному быть лучше, — продолжил начальник. — Я раньше влюблялся, был в браке, но сейчас одинок и почти доволен.
— Почти, — отметил Арсений.
— А кто доволен полностью? Вы таких знаете?
Арсений промолчал.
— Ну вот... Кстати, Бортнянский стал задерживаться на работе. Его толстая жена забеременела, и бить ее нельзя.
— И совокупляться нельзя, — предположил Арсений, используя лексику прямого руководителя.
— Да, и дома стало совсем неинтересно.
— Кстати о Бортнянском, — заговорщически произнес Арсений. — Он задерживается по другой причине.
— По какой? — осторожно осведомился начальник и понюхал воздух, как будто эта причина имела запах и таким образом ее можно узнать.
— Предлагаю сегодня заехать на работу в девять, и, скорее всего, вы всё увидите.
— Махинации? Воровство?
— Интереснее.
— Заинтриговали-заинтриговали. — Чесноков шутливо погрозил пальцем.
После работы они пошли перекусить в кафе через квартал.
Прямой начальник снова рассказывал о превосходстве мужчин над женщинами.
— Ну, сколько можно?! — капризно высказался он официантке, — ждем вас десять минут.
Та скрыла недовольство за улыбкой.
Когда она отошла, начальник наклонился на стуле, и Арсений заранее сморщил нос.
— Я не просто порчу воздух, — Чесноков неожиданно серьезно посмотрел на собеседника. — Это сложная метафизическая практика.
Арсений почувствовал запах, произведенный начальником, в этот раз какой-то кислый.
— Какая практика?
— Практика влияния, — произнес Чесноков с еще более серьезным видом. — Может, потом расскажу.
Какое-то время они сидели молча. В пространстве большого помещения запах быстро исчез, и Арсений продолжил есть.
— Не получила чаевых — заставляет ждать, — сказал начальник, одеваясь, — забыла про нас своей куриной головой.  Ну что, поехали делать разоблачение. — Чесноков потер ладони друг о друга.
Они тихо зашли в помещение и подкрались к кабинету Бортнянского. Там слышались возня и поскуливание.
Арсений отпер дверь своим ключом, и перед ними возникла картина, на которой заместитель главного инженера стоял на коленях со спущенными штанами, удерживая собаку за холку, а та, поскуливая, нехотя облизывала его в паху.
— Вот это новости, — сказал Чесноков и хлопнул в ладони. Возникла долгая пауза. Бортнянский, кряхтя, встал, застегнул штаны, зачем-то погладил собаку и сел на диван. Он откинул голову на спинку с шальным видом, как человек, которому больше нечего терять. Арсений с Чесноковым, а также освобожденная собака вышли во двор.
— Экий затейник, — комментировал Чесноков.
— Никогда бы не подумал, — удивленно произнес Арсений.
— У каждого свои радости, — Чесноков покрутил у виска рукой.
Мужчины обменялись еще парой соответствующих такому случаю фраз и разошлись по домам.
На следующий день Бортнянский, как и ожидалось, написал заявление об увольнении и Чесноков его подписал.
Он провожал бывшего подчиненного по коридору к выходу.
— Я вообще не против, чтобы вы работали, только если не будете обижать животных, а то репутация фирмы испортится.
— Да нет. Я как-нибудь, это… — заминался Бортнянский. — Я, в общем... Всё. Вы же понимаете...
— Понимаю, — ответил Чесноков.
Перед Арсением теперь сидел Титов, который давно хотел это место и был благодарен ему за помощь в повышении.
Новый начальник убрал со стены портрет композитора Бортнянского и вместо него повесил портрет композитора Титова.

16.
Вскоре Чесноков сообщил Арсению, что его идею с кондиционерами одобрили.
— Сейчас май, — сказал прямой начальник. — Подготовьте проект, отдайте Иону, и в июне можно начать. Знаете Иона? Я его уважаю. Умный и хороший человек. Кстати, видели у него в подвале лестницу?
— Дюралюминиевую, пять метров?
— Именно. Он не рассказывал, как она ему досталась?
— Нет.
— Так вот, слушайте.
Арсений приготовился слушать.
— Однажды, лет десять назад Ион пошел на реку порыбачить. И видит, человек то поднимается над водой, то исчезает. Он скинул ботинки, кепку и кинулся спасать. Подплыл, смотрит — женщина.
Чесноков рассказывал так увлеченно, как будто событие происходило с ним.
— Вытащил ее на берег, и они пошли к ней. Поели, выпили водки. И тут она говорит: «Бери меня». Ион шутит: «Замуж, что ли?» «Нет, — отвечает, — не замуж», — и покраснела. Ну, вы поняли, предложила телесные удовольствия. А он не воспользовался. Посчитал, что это не по-людски. Может, она не хочет, но из чувства долга перед спасителем решила отдаться. А когда он уходил домой, увидел во дворе стремянку. Ему такая была нужна на работе. Он тогда уже занимался стройкой, но еще не был прорабом. Попросил эту стремянку. Она, конечно, дала. Вот такая история.
А еще он делает отличный самогон. Перегоняет пять раз. Я иногда у него беру.
Чесноков замолк и выглядел отрешенным.
— В каком доме хотите это делать? — вернулся он к теме кондиционеров.
— В крайнем, дальнем от ворот.
Прямой руководитель задумался с напряженным лицом. Его нос при этом, казалось, истончился и стал еще длиннее.
— Оформим всё и отдадим на стройку, — согласился он.
— А помещение в подвале могу занять, чтобы следить за процессом? — спросил Арсений, выдержав паузу.
— Можете, — разрешил прямой начальник, и довольный Арсений вышел.

17.
В начале июня, в выходной день, купив две бутылки водки, Арсений приехал на дачу, чтобы узнать, изменился ли его пленник за три месяца к лучшему.
Взяв нож в руку и поставив водку на пол, он отпер подвал. Веня сидел в дальнем углу и читал книгу.
— Что читаешь? — Арсений выставил нож вперед.
— Фрейд, — сказал пленник хмуро. У него отросла борода, теперь и он сам был похож на австрийского психиатра.
Арсений поставил бутылки с водкой на ступеньки.
— Это тебе, — сказал он и закрыл люк, оставив Веню наедине с алкоголем.
Через час он вернулся в подвал. Полторы бутылки были выпиты. Веня сидел у стены, уже не читал и шатался из стороны в сторону.
Арсений в нетерпении спустился и ткнул пленника ножом в бок.
Тот сразу не понял, что произошло, и посмотрел на него без выражения.
Стало хорошо, потом еще лучше. Наступило счастье. Переживая свежесть и легкость всего тела, Арсений ткнул снова. Веня начал отползать, уставившись на нож.
— Зачем? — спросил он обреченно.
Когда Арсений решил ткнуть посильнее, он увидел кровь на своей руке. Вдруг стало неприятно, скверно. Кровь этого человека осквернила его руку и всего его.
— Еще рано, — понял Арсений.
— Читай книги, — сказал он раненому и вышел.

18.
На стене дома, который Арсений приметил осенью, добавилось еще шесть кондиционерных блоков и теперь их было шестнадцать. Это его очень обрадовало. Он приехал на стройку, выбрал комнату в подвале этого дома и начал планировать ее внешний вид, озвучивая мысли тихим голосом.
— Дверь нужно тяжелую, металлическую, с одним врезным замком. Да, одного хватит.  Пол нужно хорошо подмести. Повесить шесть светильников в два ряда. — Он посмотрел в середину пола и решил, что это хорошее место для ванны. — Ванна будет чугунная, покрою ее изнутри черной эмалью. Под ней нужно установить пару электрических тэнов для нагревания с надежной электроизоляцией.
Черная ванна, серые стены, пол и потолок соединились в голове Арсения в цельную картину.
В дверной проем, зевая, заглянул белый кот, тоже осмотрел комнату и ушел.
Для того, чтобы обустроить подвальное помещение, Арсению не хватало зарплаты, и он зашел в кассу выписать аванс. Кассир Наталья, аккуратная молодая женщина лет двадцати в коричневом шерстяном пиджаке и брюках, приняла у него заявление. Она строго посмотрела на него поверх очков темно-карими глазами, как будто он просил деньги на что-то нехорошее.
Через две недели чугунная ванна, металлическая дверь и кое-какая мебель были куплены. Ион дал ему нескольких рабочих, которые помогли с обустройством за небольшие деньги. Арсений прохаживался по помещению, рассматривая его. У стены стоял круглый столик, два стула и шкаф. Вся мебель была деревянной и серой в цвет стен. В середине блестела черная чугунная ванна на фигурных ножках. Под ней были установлены электрические тэны для нагревания воды. В ванну был вмонтирован кран, присоединенный к трубе, по которой стекала вода с шестнадцати кондиционеров.

19.
Арсений ехал к Иляне в хорошем настроении. Ванна постепенно наполнялась, Веня был пленен, и боль ревности почти прошла, но тут, шагая по неровной плитке тополиной аллеи, он встретил Иляну, идущую под руку с каменщиком Василием – другом Иона. Настроение испортилось.
Иляна попрощалась со спутником как с давно знакомым человеком, и тот, кивнув, прогулочным шагом пошел к станции.
Арсений старался не показывать злобы, а Иляна не вела нравоучительных бесед о правильной любви, которая течет не внутрь, а наружу.
После полового акта он лежал, смотрел в потолок и думал о Вене и Василии. Он убивал их в своем воображении разными способами: протыкал, резал, травил ядами, топил. Они корчились, захлебывались, умоляюще смотрели на него и в агонии умирали.
— А откуда этот строитель? — спросил Арсений.
— Москвич, отец у него в психушке, мать умерла, с женой разошелся.
Арсений подумал, что сначала можно убить Василия, потом Веню, который рано или поздно станет полноценной, развитой личностью, потом Иляну — за то, что она заставляет его страдать, а потом Иона и Мирче, которые на нее плохо повлияли.

20.
Как Арсений и рассчитывал, ванна наполнилась конденсатом за две недели. Нагрев воду, он лежал в ней и думал о том, насколько это удлиняет его жизнь. Арсений закрыл глаза и начал представлять, как позовет сюда строителя Василия и убьет его, а потом будет лежать в ванне и наслаждаться послевкусием убийства.
Вечером дома он открыл энциклопедию ядовитых растений.
Веню можно было напоить, но Василий не был алкоголиком, и для того, чтобы обеспечить над ним физическое преимущество, требовалось что-то помощнее.
Арсений вполголоса читал энциклопедию ядовитых растений.
— Если человек отравится спорыньей, которой бывают поражены хлебные посевы, через день-два у него начинаются конвульсии, в народе называемые «злые корчи». Он покрывается язвами и наблюдает страшные видения.
«День-два — это слишком долго», — решил Арсений и перелистнул.
— Дурман. Это растение имеет множество видов — Datura stramonium, или в переводе «вонючая колючка». Datura innоxia, или «безвредная колючка». В этом есть своя ирония, потому что именно этот вид является самым ядовитым. Все виды дурмана опасны для человека. Яд находится во всех частях растения, даже в цветах. Отравление начинается через полчаса после попадания яда в организм. Отравленный плохо понимает происходящее, находясь во власти галлюцинаций. Вскоре он засыпает. Во время и после отравления он не может сфокусировать взгляд из-за сильно расширенных зрачков.
Алкалоиды дурмана очень хорошо растворяются в воде и в спиртах.
«Полчаса — другое дело», — подумал Арсений.
Он узнал, что все виды дурмана разрешены для свободной продажи, неохотно произрастают в Москве, но все-таки используются в садоводстве. В магазинах нетрудно было найти семена и саженцы Datura metel — дурмана индейского — поскольку он является декоративным растением благодаря большим белым цветам, но Арсений из-за названия решил использовать именно Datura Stramonium — дурман вонючий.
После некоторых поисков он нашел семена этого вида на одной из растениеводческих баз, купил десять пакетиков, по пятьдесят грамм в каждом, размолол их дома в кофемолке и высыпал в бутылку водки. На следующий день он отфильтровал алкоголь через ткань и залил обратно.
Он отнес эту настойку, а также бутылку коньяка в свое подвальное помещение, поставил в шкафчик и заткнул пробкой сливное отверстие ванны.

21.
Через две недели, вечером, Арсений пришел на стройку.
Когда наступила ночь, он нашел неосвещенное место недалеко от кабинок биотуалетов и стал ждать.
Над кабинками висел тусклый фонарь. От одного их вида у Арсения запершило в горле. Как-то раз он посетил такой туалет и пережил несколько мучительных минут, вдыхая вонючие испарения, настолько плотные, что, казалось, еще немного, и они станут видимыми.
Через какое-то время туалет посетил Василий, а потом, в сопровождении белого кота, направился в сторону кабинета прораба.
Арсений посмотрел по сторонам и убедился, что рядом больше никого нет.
— Вася, — позвал он негромко. Тот остановился.
— Вася, — позвал он чуть громче.
Каменщик увидел его и медленно подошел.
— Привет, ты же друг Иона? — спросил Арсений.
— Да, как раз шел к нему.
— Я Арсений — специалист инженерного подразделения.
— У Бортнянского?
— Нет, он больше не работает, — Арсений улыбнулся, вспомнив причину его увольнения. — Будем знакомы.
Мужчины пожали друг другу руки.
— Идем, хочу кое-что тебе показать, -- предложил Арсений.
Они спустились в подвал и подошли к помещению с ванной.
Металлическая дверь открылась и гулко закрылась за людьми.
— Чтоб не заглядывали всякие, — объяснил Арсений и запер дверь на ключ.
Он вынул из шкафа бутылку с водочной настойкой, коньяк и два стакана.
— Мне водку, — сказал Василий.
Арсений с удовольствием наполнил его стакан.
— А я — коньяк.
Коньяка специально было налито мало. Если бы гость начал с него, то вскоре всё равно переключился бы на водочную настойку.
— За твое здоровье, — строитель поднял стакан. Он посмотрел на Арсения, чокнулся с ним и выпил залпом. Его лицо сморщилось, а уши оттопырились еще сильнее.
— А с чем водка?
— С экстрактом лекарственных растений по рецепту матери, — объяснил Арсений и спросил, чем Василий занимается с Ионом.
— Да так… Всяким. — строитель опьянел и стал красным. Он широко улыбался, показывая выпирающие обезьяньи зубы.
— Стараемся работать над собой. Преодолеваем слабости и всё такое прочее. Иногда приглашаем женщин, пьем, кутим. — Василий замолчал, посмотрел на ванную и продолжил. — Как-то пришла Зинаида — старая некрасивая баба из нашего офиса. Я ее не хотел, но Ион попросил — мол, не обижай человека. Сначала было неприятно, она дряблая, жирная, а потом сделал над собой усилие и пошло нормально, даже приятно.
Строитель говорил, а Арсений слушал без интереса и смотрел на него в ожидании насилия. 
Прошло около получаса. Василий подошел к ванне, сел на ее борт, и посмотрел с интересом на воду. На его лице появился зловещий оскал, как будто он испытывал одновременно страх и восторг. Его зрачки расширились.
Судя по всему, настойка действовала, и гость становился безопасен.
— Что там? — спросил Арсений, взяв со стола нож.
Василий молча смотрел на воду.
— А ты знаешь, что сегодня день твоей смерти? — в нетерпении сказал Арсений. От радости у него перехватило дыхание.
Он не был уверен, что Василий его понимает, но все равно хотел высказаться.
— Ты мне неприятен. Ты грязный, и мне не нравится, что ты ходишь к Иляне, и что Ион с тобой общается, а со мной нет.
Василий продолжал смотреть в ванную со зловещим оскалом, а потом стал вращать там пальцами.
Арсений задышал чаще, кровь прилила к его голове от злобы.
— Нас никто не видел, и никто не будет особо искать, ты же одинокий человек.
Василий продолжал вращать пальцами в воде.
— Смотри, — произнес он расслабленно, как человек, который вот-вот заснет.
Арсений забеспокоился.
— Мотр, — сказал Василий.
Казалось, он говорит откуда-то издалека, из непонятного, восторженного и страшного мира, где люди смотрят огромными зрачками и говорят расслабленным ртом. Наверное, так выглядит мир мертвых.
Из воды появился маленький серый вихрь.
— От, — сказал Василий, растянув «т» в шипение.
Вихрь рос. В глазах Арсения стало темнее, а ноги подкашивались.
Он протянул руку с ножом и кинулся вперед. Стало темно, и в темноте, вверху он увидел огни северного сияния.
























Часть 2. Василий

1.
— Я должен дотронуться до нее, — кричал губастый лопоухий мальчик в синем чепце, похожий на разодетую цирковую мартышку. Он тянулся к гранитной клумбе правой рукой, а за левую его держала мать.
— Вася, если ты будешь так продолжать, тебя положат в психушку. — Мать дернула его за руку.
Ребенок заплакал и засеменил ногами, вытирая слезы тыльной стороной ладони.
— Наколют тебя лекарствами, ты будешь сидеть и жевать свои сопли. Будешь как овощ.
— Не буду, не буду, — ребенок завопил, затопал ногами и сел на корточки.
— Ну ладно-ладно, не будешь овощем, только встань. И зря, — продолжила мать дружелюбнее, — знаешь, как хорошо быть помидором, он такой красивый, сладкий, или баклажаном — он фиолетовый и блестящий.
Мать привела сына домой и отправилась на работу. Пока его бабушка --Агрипина готовила на кухне, он подошел к дубовому серванту в ее комнате. За дверцами, внизу, лежали нитки для вязания, ткань и швейная машинка. В правом ящике было три флакона старых бабушкиных духов с запахом, похожим на водочный. Рядом с ними — четыре парафиновые свечи, три желтых цилиндрических и одна белая завивающаяся. В левом ящике — два бритвенных станка и две пачки лезвий. В стеклянной части серванта стояла посуда: десять бокалов с зеленоватыми ножками, семь тарелок с изображением цапель и расписной графин-петух. Василий пересчитал бокалы с тарелками и пошел гулять.
Счет был навязчивым желанием Василия. Он считал предметы, этажи домов, шаги, завитки волос на голове людей, сколько раз пролает собака.
Он испытывал и другие навязчивые желания — дотрагиваться до предметов: до кирпичной стены, до скамейки, до бордюра. Также Василий мучился навязчивым открыванием рта, внешне напоминающим зевание. Он понимал, что эти желания не имеют смысла, но противостоять им не мог. Они были цепкими, зудящими и не оставляли его, пока он не сдавался и не исполнял их. После этого они утихали и вновь возвращались.
Это началось, когда ему было пять лет, а в семь мать поняла, что у сына психические проблемы, и пошла с ним в больницу.
— Доктор мне сказал, что у него обсессивно-компульсивное расстройство, — сообщила она мужу – отцу Василия, вечером на кухне.
— Это надолго? — спросил отец, доедая макароны с тушенкой. На букве «л» макароны, свисающие из его рта, упали.
Василий посмотрел в тарелку отца и подумал, что примерно так выглядит внутренность желудка человека, пораженного глистами.
— До конца жизни, — сказала мать. — А может, перерастет.
Навязчивые состояния начали ослабевать, когда Василий учился в третьем классе. В это же время он испытал свой первый оргазм.  Он часто лазил по трубам турников и однажды во время такого лазания почувствовал в паху зудящее томление, которое наросло, набухло и с пронзительным наслаждением разрешилось. Он вжался в трубу и замер, осмысливая новый неожиданный опыт.
После этого он лазил на турники только за этим и с удивлением смотрел по телевизору на гимнастов, которые бесполезно крутились на снарядах вместо того, чтобы прижиматься к ним.
Позже Василий научился обычному онанизму, и его удовольствие стало мельче, обыкновеннее.
Мать Василия работала в нефтяной промышленности, и у них дома было множество книг по этой сфере. Однажды Василий увидел в книге картинку с ректификационной колонной. Примерно минуту он тренировался произносить это словосочетание и успокоился, когда смог это сделать без запинки. Она представляла из себя высокий цилиндр с внутренними перегородками и отводными трубами.  В описании говорилось, что внизу такой колонны нагревают нефть, она от этого разделяется на фракции, которые улавливаются на разной высоте. Так получают мазут, керосин, бензин, газ и прочие полезные вещества.
Мать познакомилась с отцом на севере. Она ездила туда по работе, а он был коренным сибиряком.
Отец рассказывал, что на севере у людей не хватает витамина С и от этого у них выпадают зубы. У него самого было девять золотых зубов. Василий точно знал их количество, потому что во время ссор мать иногда напоминала, что они поставлены на ее деньги.
Один золотой зуб был впереди, остальные находились глубже и становились видны только при зевоте и громком смехе.
Отец в семье занимался хозяйством, а мать зарабатывала деньги и на этом основании была главной. Она запретила мужу приводить в гости его друга — молдаванина Иона, который работал на стройке прорабом.
Мать его не любила и называла колдуном. Отец нехотя покорился запрету.
— Он колдун? — спрашивал Василий.
— Колдун, но хороший, — отвечал отец.
Мать умерла от рака желудка, когда Василию было девять лет.
Какое-то время Василий страдал и плакал, а потом ему это надоело, и он успокоился.
Бабушка Агриппина была скучнее матери, но зато меньше ругала и давала больше свободы.
Через время отец стал часто выпивать. Иногда сам, иногда с другом Ионом, который теперь получил возможность его посещать.
Ион приносил трубу, играл на ней, а еще рассказывал о том, как в молодости работал в оркестре, как проходили репетиции и выступления. Василий однажды спросил его, зачем оркестру нужен дирижер, и друг отца объяснил, что от его палочки ко всем музыкантам тянутся невидимые нити, и таким образом он ими управляет. Если дирижер плохой, эти нити постоянно рвутся, а если хороший, то нет.
— А когда музыканты уходят домой, дирижер продолжает ими управлять? — спросил Василий.
Ион подумал и кивнул.
— А когда они умирают, тоже?
Ион снова подумал и пожал плечами.
Смерть очень интересовала Василия. Он спрашивал про нее у родных. Отец отмахивался, а бабушка говорила, что на том свете вполне себе ничего. Василий верил и ждал смерть из любопытства.

2.
Василий запомнил день, когда отца в первый раз забрали в больницу.
Отец тогда вернулся поздно и пошел на кухню. Василий знал, что он будет пить водку и разговаривать. Послышался звук стекла. Это бутылка коснулась стакана, потом нож застучал о деревянную доску, видимо, нарезая закуску. Отец начал говорить. Слова проходили через не проглоченную еду, потом через закрытую дверь и доходили до Василия непонятными.
Он зашел на кухню попить воды и спросил отца, с кем он разговаривает.
— С Ионом. — Ответил отец и показал пальцем на свободный стул.
Василий осторожно обошел этот стул, чтобы не наступить на ногу Иону, если он там все-таки есть, вылил в чашку остатки воды, наполнил чайник из крана и поставил обратно на плиту.
Он чиркнул спичкой и втянул носом воздух. Ему нравился запах спичечной гари.
Отец поднял глаза в потолок и устало скривил рот. Свет от лампы — грязного белого шара — падал на него сверху, выделял морщинистые веки и делал старше.
Василий тоже посмотрел на лампу. Он начал считать черные точки внутри нее. Это были мухи, которые давно умерли и лежали там, на дне.
— Я сегодня вышел на улицу и увидел северное сияние, — сообщил отец. — Оно стало спускаться вниз, входило в головы людей и разрасталось там разными цветами. Лично у меня в голове оно разрослось золотым.
Последнее слово он произнес певуче и отрешенно, а потом замолчал, глядя в стол.
— Но северное сияние только на севере, — возразил Василий.
— Теперь оно есть и в Москве, — сказал отец. — Неужели ты не видел?
— Я пойду, — Василий направился к двери.
— Иди. — Отец поднял ладонь и небрежно махнул ею.
Василий вошел в свою комнату, взял книгу с рисунками животных, фонарик и залез под одеяло. «Читай книги, они несут свет знаний», — вспомнил он слова бабушки Агриппины. Он раскрыл книгу, осветил фонариком и начал рассматривать картинки. На простыне внизу получилась прямоугольная тень, которая увеличивалась, если Василий подносил фонарик ближе к книге, и уменьшалась, когда он его поднимал. Когда он поднес фонарик к книге вплотную, под одеялом стало совсем темно.
Ночью за отцом пришли люди. Через узорчатое стекло спальни он видел их белые силуэты.
— Валентин, сынок, надо, надо, — говорила бабушка жалобно.
Тот не сопротивлялся и только повторял:
— Зачем? Зачем?
Потом дверь захлопнулась, и в коридоре снова стало тихо.
На следующий день бабушка сказала, что отца ночью забрали в больницу, что у него шизофрения и что это болезнь головы.
С этого дня Василий жил вдвоем с бабушкой. Отец возвращался, когда болезнь отступала, но потом снова становился странным, и его увозили.

3.
После школы Василий поступил в строительный вуз, но к концу обучения у него появились мысли, что оно не нужно, что пора зарабатывать, что время может быть досадно упущено, и ходить в институт становилось всё сложнее. Он пошел работать на стройку и стал каменщиком, а через год его забрали в армию.
Лейтенант Барабаш сразу сказал солдатам, что самое главное в армии — это чтобы тебя не заметили. Василий усвоил этот совет и все два года прослужил почти без проблем. Несколько раз его били, но не сильно, а чтобы не расслаблялся, по крайней мере, это так преподнесли.
Пока он служил, его бабушка умерла. Он плакал из-за утраты и с удивлением почувствовал, что его слезы сладки и утоляют горе в отличие от опустошающих слез детства.
Сослуживцы начали смеяться, но потом, узнав причину, скупо утешали.

4.
После возвращения со службы Василий женился. Избранницу звали Аня Попивнюк. Она приехала из села, имела маленькое проворное тело, широкое лицо и упрямые синие глаза, находящиеся друг к другу ближе, чем у большинства. Обычно у людей между глазами такое расстояние, что можно вставить еще один глаз, а у нее там поместилось бы полглаза или немного больше. Василия это не смутило, потому что в Ане ему понравилась грудь, которую она выставляла вперед, при этом отведя плечи назад и всем видом показывая, что несет ценный груз. В отличие от глаз ее груди были на правильном расстоянии друг от дружки и во всех остальных смыслах были каноничны. Однажды в детстве в книге по изобразительному искусству он увидел рисунки обнаженных женщин в разных ракурсах, и понял, что женские груди смотрят не вперед, а в стороны и что если бы это были глаза, они бы очень сильно косили.  Как-то раз он проверил верность этого рисунка на Ане с помощью угольника. Получилось примерно сорок пять градусов.
Василий Ане тоже понравился, к тому же, он был городским, и она хотела замуж. Через год общения он сделал ей предложение. Аня Попивнюк сделала задумчивый вид, а потом на ее лице появилось счастье.
У Василия был половой член обычного размера, которым он мог орудовать сколь угодно долго. Он как бы говорил ему продолжать, и тот покорно слушался, но, когда нужно было кончить, член с этим медлил, и Василий некоторое время продолжал соитие с уже довольной женщиной. Его оргазм был тихим, внешне незаметным, и Аня не всегда понимала, что он наступил.
Она редко отказывалась от телесной близости, но во время процесса не показывала особой страсти, слегка двигалась навстречу, тяжело дышала, а потом останавливалась и зажмуривалась. Так выглядел ее оргазм.
Казалось, она скапливает страсть внутри и использует ее давление для своей деятельности, как всегда заведенную пружину. Аня была активна и всё время что-то делала. Рано утром она легко вставала на работу, вечером и на выходных готовила пищу, стирала и убирала.
Они признавались друг другу в любви.
— Я люблю тебя, — говорила Аня, и Василий понимал, что нужно сказать то же самое. Он говорил это и верил, что так оно и есть.
Аня работала кассиром в продуктовом магазине, а он не работал нигде. Так длилось год. Аня всё больше скандалила по этому поводу, а Василий улыбался и отвечал, что продуктов, которые она приносит из магазина, хватает на двоих и что он найдет работу, когда полностью отдохнет от стройки и службы в армии.
Родителям Ани Василий нравился. Они считали, что прописка в Москве и покладистый муж — это удача для их дочери.
Когда он приезжал к ним в село, они поили его самогоном.
Мать Ани, крупная женщина с широким откляченным задом, часто выпивала, была жизнерадостна и строга. Она имела тяжелый взгляд, который особенно утяжелялся из-за толстых век. Василий однажды захотел узнать их толщину. Он подошел к теще и начал посматривать на ее глаза. Ему было неловко, но от этого хотелось смотреть сильнее. Неудобное быстро становилось для Василия навязчивым и принуждало к болезненному, неприятному действию. Теща строго посмотрела на него, подняв левую бровь. Василию стало стыдно, но зато он узнал, что толщина ее век около двух миллиметров.
Тесть, человек подвижный, в молодости занимавшийся легкой атлетикой, никогда не сидел на месте и во всем слушался жену.
Когда Василий ругался с Аней, то говорил, что она, как ее мать, хочет помыкать мужем. Тогда Аня вспоминала, что его отец сумасшедший. Василий не обижался, потому что это было правдой и потому, что он не был обидчивым.

5.
Через год супружеской жизни Василию предложили работу.
В тот день он проснулся поздно и увидел, что жена на него смотрит.
— Сделай сегодня салат из крабовых палочек, — велела она.
— Как ты можешь есть эту гадость? Она сделана из туалетной бумаги, — возразил Василий. Спросонок он всегда был недоволен и говорил неприятные вещи. Жена знала об этом, но не всегда использовала это знание.
Когда он произносил слова «туалетной бумаги», то начал зевать, и у него получилось что-то невнятное, поэтому он повторил это еще раз, зевнул снова и вытер рукой закисшие глаза.
— Это сосиски сделаны из туалетной бумаги, а крабовые палочки из рыбы, — возразила Аня. — На настоящих крабов у нас нет денег.
В разговоре увеличивалось напряжение.
— У всех мужья зарабатывают, а ты…
— Но Ваня, сосед, тоже не работает, а жена его кормит. — Василий улыбнулся, показывая, что хочет продолжать разговор мирно.
Все это время Аня лежала на спине, но теперь повернулась на левый бок, лицом к мужу, и удивленно расширила глаза.
— Ванина жена спит со всеми подряд, а он молчит, — ответила она, заводясь сильнее, — мне тоже со всеми спать?
— Нет, — примирительно сказал Василий, продолжая улыбаться, а потом понял, что его улыбка стала бессмысленной.
— Тогда при чем тут Ваня, объясни мне?! — Почти закричала жена, приподнимаясь на локте.
— А ты заигрываешь с вашим узбеком, — сменил тему Василий, перестав улыбаться, и тоже повысил громкость голоса. — Год в браке, а уже флиртует.
Он вспомнил узбека Зафара, с которым она работала. Он был по-узбекски красив: высокий, атлетически сложенный, с большими чёрными раскосыми глазами и массивной нижней челюстью с щетиной.
Василий иногда приходил к жене в магазин и несколько раз видел, что она смотрит на Зафара слишком заинтересованно, а иногда смеется над его шутками слишком громко.
— С каким еще узбеком, что ты несешь? С каким узбеком?! — заводилась жена. У Ани был немного хриплый голос, и когда она его повышала, хрипа в нем становилась больше.
— С вашим этим Зафаром, который раскладывает продукты, — объяснил Василий.
— Заигрываю? Может, мне на мужчин и смотреть нельзя?
Жена опустила глаза, качая головой, изображая покорность и придурковатость.
 Василий тоже уставился вниз, кивая головой и передразнивая жену.
— Я поняла, не приносишь домой денег и придумываешь всякую херню… и вообще иди в жопу, — неожиданно закончила она и повернулась на другой бок.
Василий начал нервничать. Появилось навязчивое желание открыть рот, и он открыл. Хорошо, что жена смотрит в другую сторону, его невроз выглядит жалким, хотя жалость может ускорить примирение.  Взгляд упал на зад жены. Он иногда думал о том, как странно устроен человек и особенно женщина. На первый взгляд туловище похоже на цилиндр. Дети рисуют его в виде прямоугольника, потому что прямоугольник — это проекция цилиндра на плоскость, но, на самом деле, талия уже плеч. У его Ани талия ненамного уже плеч, потому что она из села, а там узкая талия исторически не развивалась. Сельскохозяйственный труд предполагает частые сгибания, например, для того, чтобы посадить в землю растение, а потом собрать урожай, чтобы поднять ведро молока из-под коровы или козы. Потом Василий подумал, что жена ему не особенно важна и что Зафара он упомянул без ревности, а просто по старой памяти. Его эмоции затихли, общение перестало быть интересным, и хотелось близости с другими женщинами, но она его кормила и платила за квартиру, поэтому Василий не торопился уходить.
Аня тоже не торопилась расставаться, хотя давно не показывала Василию романтических чувств, как в начале отношений: не льнула к нему, не торопилась домой и примерно раз в месяц устраивала сцену вроде сегодняшней. Василий был рад такому ее поведению, потому что когда он наконец решит ее бросить, у него будет моральный аргумент.
Размышляя, он успокоился, перестал невротически открывать рот и испытал половое возбуждение. Он положил ладонь на зад жены и покачал его.
— Иди в жопу, говоришь, — произнес он сладко и загадочно, но жена отбросила его руку.
— Почему? — он пододвинулся к жене и обнял ее.
— Ты испортил мне настроение.
— Но это супружеский долг.
— Деньги приносить — это супружеский долг. Год живем, год тебя кормлю.
Из коридора послышался телефонный звонок.
— Иди, — велела Аня.
Василий подошел к телефону и поднял трубку.
— Это Василий, сын Валентина? — спросил голос в телефоне.
— Да. Кто это?
— Это друг твоего отца — Ион. Узнал меня?
— Нет, — признался Василий и подумал, что это могло обидеть человека.
— Я недавно его навещал, — продолжил Ион, — отец сказал, что ты ищешь работу.
— Да, ищу, — Василий вспомнил, что недавно был у отца вместе с Аней, и она эмоционально жаловалась, что денег в семье мало, что они живут только за счет ее работы кассиром в магазине и едят продукты, которые она оттуда бесплатно приносит.
— Я сейчас прораб на стройке, и ты можешь поработать у нас, ты же когда-то был каменщиком.
— Да, это хорошая идея, — согласился Василий.
Он не был в этом уверен, но ему не хотелось оскорбить сомнением человека, который хочет помочь.
Он посмотрел на диск телефона. Прозрачный круглый диск, треснутый между цифрой девять и нулем, давал блик от лучей солнца, попадающих на него из окна кухни, которая была дальше по коридору.
Ане не нравился этот телефон. Она возмущалась из-за того, что у многих людей давно кнопочные, а у них — в начале двадцать первого века — до сих пор дисковый. Во время таких возмущений она обычно крутила в воздухе пальцем, изображая набор номера.
У многих соседей действительно были кнопочные телефоны, с перламутровыми или одноцветными, сделанными из пластмассы или резины кнопками.
Ане нравились с пластиковыми, а Василию с резиновыми, потому что резина на ощупь напоминает человеческую кожу, а человека трогать приятно.
— Тогда приходи ко мне на стройку завтра, — предложил Ион и сказал, как добраться.
Они попрощались. Василий вернулся в спальню и улегся на кровать.
Он привык жить бездельником, но понял, что если хочет расстаться с женой, ему придется работать.
— Кто звонил? — жена с любопытством смотрела на мужа.
— Ион — друг отца. Предлагает работу на стройке.
— Кем? — жена смягчила голос.
— Еще не знаю.
— Иди кем предложат!
— Конечно, — согласился Василий и, с важным видом заложив руки за голову, прислонился к спинке кровати.
Маленькая иссиня-черная мошка села на его плечо. Он хотел согнать ее, но она оказалась нерасторопной и размазалась по коже, превратившись в черную рыхлую полосу. Василий снова заложил руки за голову и с удовольствием понял, что скоро станет финансово независимым человеком.
Утром на следующий день он прошел в ванную и начал бриться. Он посмотрел в зеркало. Большие надбровные дуги, выступающие вперед челюсти, лопоухость и длинные тонкие руки делали его похожим на гиббона. Он не стеснялся этого и даже гордился такой выразительной внешностью.
Когда Василий вышел из ванной, то увидел, что жена гладит его черный костюм, оставшийся со свадьбы. Он почти никогда не надевал его, а ходил в повседневной одежде и даже в гости одевался простецки.
Жена, напротив, любила наряжаться и говорила, что он выглядит как чмо и что ей с ним стыдно.
— Я иду на стройку, зачем мне костюм? — не понял Василий.
— Так солиднее.
— Галстук тоже завязать?  — Василий засмеялся.
— Двадцать пять лет, а как ребенок, — недовольная жена прекратила глажку.
В комнате стало оранжево — низкое закатное солнце вышло из-за далекого облака.

6.
Утром в восемь зазвонил будильник. Василий проснулся и вспомнил, что сегодня нужно идти на стройку.
Следуя инструкции Иона, он проехал на метро девять остановок и прошел пешком примерно триста метров.
За высоким жестяным забором виднелось три недостроенных панельных дома и два достроенных.
Вдоль забора стояли вагончики для рабочих и кабинки биотуалетов.
Проехал КАМАЗ, полный строительного мусора: кусками бетона, досками, мешками. Земля задрожала.
Мимо Василия прошел смуглый человек с небольшим ртом, похожий на итальянца.
«Молдаванин», — подумал Василий.
— Привет, где ваш прораб? — обратился он к смуглому человеку.
Тот повернул к нему голову и кивнул на один из недостроенных домов.
— Возле последнего подъезда есть спуск в подвал, там справа по коридору у него офис.
Василий подошел к указанному подвалу и начал спускаться. Гладкие, округлые камешки, выступающие из бетона ступеней, блестели от утренней влаги.
Открыв гулкую металлическую дверь, он вошел в бетонный подвальный коридор. Пройдя до конца мимо пустых помещений, он увидел справа дубовую дверь с окошком-витражом, изображавшим красный цветок пиона. Василий посмотрел на шарообразную блестящую металлическую ручку двери и подумал, что это строители отполировали ее своими мозолистыми шершавыми руками с частицами песка, цемента и прочего абразива, застрявшего в коже. Если бы тут находилась не строительная фирма, а, например, турагентство, то ручка наверняка была бы тусклой.
Он постучал и вошел в просторную комнату с белым мраморным полом — примерно десять на десять метров. За столом в дальнем правом углу, откинувшись на спинку кресла, сидел Ион. Василий направился к нему, оглядывая помещение. Слева стоял стол с большим дистиллятором, состоящим из двух огромных стеклянных колб и стеклянного охлаждающего устройства между ними. Правее — три лабораторных шкафа с прозрачными дверцами. В одном находились сосуды с жидкостями и сыпучими веществами, в другом — пустая химическая посуда: пробирки, банки, колбы — прямые, круглые, конические, сложных причудливых форм, с резиновыми пробками, пробками из пробкового дерева и без пробок. В третьем шкафу — спиртовые горелки с обуглившимися фитилями и два маленьких дистиллятора. Справа от шкафов стояла бочка на ножках — большая, квадратного сечения, из нержавеющей стали с краником внизу.  Под ней находилась электрическая плитка.
Также в комнате был коричневый кожаный диван, пять стульев, стеклянный столик и небольшой холодильник с наклейкой — хоккеистом без зуба из советского мультфильма.  В середине оставалось еще метров пятьдесят свободной площади.
— Василий, — произнес его имя прораб, хриплым голосом, похожим на воронье карканье, и протянул большую ладонь с длинными толстыми пальцами.
Василий поздоровался и зевнул. Без работы он привык долго спать.
Ион его оглядел, потом встал и вывел из подвала, дружелюбно положив руку на плечо.
— Ты пока походи, посмотри, как люди работают. Завтра начнешь. Мы сейчас строим восьмой этаж, — Ион показал вверх, на один из домов. — Рабочие — в основном молдаване. Есть люди из Средней Азии, русские, украинцы.
Василий подумал, что строители в основном молдаване, потому что сам Ион молдаванин и набрал преимущественно своих.
— Походи, познакомься с людьми.
Прораб пошел к себе, а Василий — к строящемуся дому, где шла активная работа. Люди возили на тачках стройматериалы, принимали из грузовика металлический профиль, варили, сверлили, резали.  За время безработицы Василий соскучился по этой суете. Проехала бетономешалка, мерно вращая содержимое. Крупный, сутулый человек, подошел к ней и открыл заслонку. В правой руке он держал сигарету. Его одежда, особенно рукава и перчатки, а также фильтр сигареты были измазаны в сером бетонном растворе, который засох и потрескался. Раствор был даже на его лице, как будто это был не человек, а бетонный голем, родившийся в недрах стройки.
Бетон с ляпающим звуком устремился в корыто. Его подцепили краном и отправили вверх, на восьмой этаж, где происходила кладка стен.
Кто-то работал ниже. Из оконных проемов доносились разговоры на разных языках, и смешивались в непонятный, неровный поток звука.
Он направился к группе, занятой разнообразной работой. Два молдаванина собирали опалубку вокруг арматуры. Василий подошел к ним и поздоровался. Они подняли головы, кивнули и снова занялись опалубкой. Рядом два человека славянской внешности варили такую же конструкцию. Свет сварки ударил в глаза Василия, и он нехотя отвернулся. Яркий свет с детства притягивал его, словно это был проблеск из мира вечного счастья.
Василий подходил к людям и знакомился.
КАМАЗ с бетономешалкой уехал, мерно, но неотвратимо продолжая крутить свою бочку.
Ион вышел с мальчиком лет десяти, смуглым, видимо, тоже молдаванином. Мальчик шагал к одному из подъездов и с нетерпением оглядывался на прораба, грузно шагающего за ним. Через время Ион вернулся и отчитал рабочих за криво положенный простенок.
Выглядело так, как будто мальчик указал ему на дефект.
Прораб ходил, заложив руки за спину, и раздавал указания:
— Это нужно залить до вечера. Кирпич перенесите вот туда. Накройте утеплитель, сейчас пойдет дождь.
Василий зашел за дом и испытал удовольствие от прохлады. Солнце жарило, а с этой стороны была тень. Около стены стояли пустые деревянные поддоны, на которых сидели два строителя — крупный, измазанный бетоном, который недавно управлялся с бетономешалкой, и худой, с длинной жилистой шеей, похожий на страуса. Крупный держал худого за руку и что-то тихо говорил.
Василий подошел, и возникла неловкость.
— Бородавки заговаривает, — объяснил худой и показал руку с тремя бородавками. — Будешь с нами работать?
— Да, каменщиком.
— Я бригадир Николае, — сказал, низким голосом, крупный, — а это Титу. — он показал пальцем на худого. Кусочек сухого бетона отвалился от его ладони, упал в лужицу под ногами и начал испускать в воду молочную муть. — Мы из Кишинева. Приехали пять лет назад.
— Часто обманывали? — поинтересовался Василий. — У нас на стройках такое бывает.
Оба его собеседника грустно и рассеянно посмотрели вниз, отрешенно кивая головами.
— Обманывали, но здесь всё по-честному, — сообщил Николае, выйдя из отрешенности.
— Ладно, пора работать, — бригадир встал, и собеседники Василия направились к солнечной стороне дома. На их пути лежал большой белый кот.  Титу переступил через него, но кот не шелохнулся.
— Теперь не вырастет, — упрекнул его Николае, и Василий громко рассмеялся от мысли, что уже выросший кот не вырастет. Титу посмотрел на бригадира и тоже засмеялся.
Начало моросить. Василий прошел вдоль строящегося дома, увидел вход в подвал и спустился. Он ходил по бетонным коридорам, ради любопытства оценивая работу по прокладке водопровода. 
Показалась лестница, снаружи было солнечно, дождь кончился.  Подойдя к выходу, он посмотрел на стену и увидел свою тень с неестественно вытянутыми ушами.
Через пару часов Василий познакомился почти со всеми людьми на стройке. Подошел прораб.
— Как тебе здесь?
— Обычная стройка, — ответил Василий.
— Обычная стройка, — повторил прораб и задумчиво поднял брови.
Не следовало так говорить, — решил Василий. Это ведь его стройка, его детище, возможно, он любит ее как ребенка, а если про ребенка говорят, что он обычный, то родителям становится неприятно.
Огромная узорная тень прошла по земле. Ее отбрасывала стрела крана, которая, передвигаясь, носила бетонные блоки. Люди принимали их и укладывали.
Василию стало интересно, насколько проста и безболезненна будет смерть, если такой блок поставят на него.  Как быстро охватит боль, и какая — острая, внезапная, нарастающая, глухая? Как быстро свет померкнет, и он наконец узнает, что происходит после смерти.
Василий однажды видел, как раздавили собаку. Ему было одиннадцать лет, и он ехал с отцом в троллейбусе. Собака застучала о дно, дико заскулила, а потом замолчала. Когда Василий посмотрел в окно, то увидел переднюю часть собаки и кучу кишок, которую из нее выдавило колесом. Солнце уже садилось, и закат окрасил их в оранжевый цвет.
— Мы раздавили ее, — произнес отец грустно.
— Это сделал водитель, — возразил сын.
— Но троллейбус ехал не просто так, а по нужде пассажиров, поэтому мы все виноваты. 
Василий не стал спорить дальше, но остался не согласен. Он не понимал, зачем отец хочет чувствовать себя виноватым.
Ион встал справа от Василия. Они посмотрели на крышу дома, где рабочие ходили почти по краю.
— Один шаг — и смерть, — отметил Василий.
— Это только кажется, — уверенно возразил прораб.
— Но я могу легко умереть. Если захочу, через минуту меня не будет. 
Василий показал пальцем на крышу дома, а потом опустил его вниз.
— Тогда иди и прыгай.
Ион ожидающе замолчал, причмокнул мясистыми губами и упер руки в бока. Василию стало неловко.
— Почему ты не идешь?
— Не хочу.
— Прораб положил ладонь ему на плечо, прохладная вода проникла через ткань и достигла кожи. Наверное, он недавно помыл руки и не вытер.
— Жизнь, Василий, — это бетонный коридор из всяких «не хочу», «не могу», «боюсь» и многого другого.
Он поставил ладонь вертикально, видимо, изображая стену, и ударил в нее сбоку кулаком. Удар был шлепающий. Василий почувствовал, как мельчайшие капли воды попали ему на лицо. 
— Однажды этот коридор кончится, и ты умрешь. Тебя зароют в землю, и ты будешь кормить червей, но до этого тебе придется жить.
По дороге домой Василий вспомнил эти слова и представил, как розовый червь открывает рот и откусывает от мертвого человека кусок мягкого разлагающегося мяса.
Дома он разогрел пюре, облил его кетчупом, отрезал свежего батона и почувствовал свободу от гнета бедности и унижений жены. Он поел с аппетитом и чувством, что теперь имеет на эту еду больше прав.
Вечером с работы вернулась жена, уставшая и добрая.
— Взяли, — сообщил Василий, и она сразу его обняла.
В последнее время она обнимала его редко и без эмоций, как дальнего родственника на вокзале, и Василию стало обидно, что объятия жены стоят денег. В этот вечер она не возмущалась из-за того, что он испачкал грязными ногами пол в коридоре, и он решил проверить, насколько прочно его положение. Он стал мочиться в раковину, когда жена сидела на унитазе и читала газету.  «Лох-несское чудовище снова показалось на поверхности», — прочел он заголовок.  Струя мочи ударилась о раковину, разбилась на множество брызг, и несколько из них попали на фото чудовища, расползаясь по бумаге темными пятнами. Жена подняла глаза, хотела что-то сказать, но пресеклась и получился звук, похожий на кряканье. Она снисходительно посмотрела на мужа.
Василий вгляделся в пятна мочи на газете. В детстве у него была книга для химиков-любителей. В главе о хроматографии говорилось, что если смесь неоднородных жидкостей попадает на пористую бумагу, то на ней появляются разноцветные круги, потому что одни части раствора пропитывают бумагу лучше, чем другие. Моча Василия не произвела хроматографию, видимо, она была достаточно однородной.
Когда легли спать, жена запустила руку в его волосы и посмотрела на него с ожиданием. Он повернулся к ней, освободился от трусов, майки, ощутил ее запах и задумался о том, из чего состоит запах человека.
Наверное -- это парфюмерия, стиральный порошок, мыло, шампунь, запах разного пота — подмышек, гениталий, ног, запах жира головы.
Василий повернул жену задом, погрузил в нее мужской орган и начал привычные поступательные движения. Он любил секс на боку, потому что это было удобно и не требовало особого напряжения. Аня взяла его руку и уверенно сунула себе между ног. Он начал помогать ей рукой и чувствовал, как почти незаметные, скромные выпуклости увеличиваются и смазываются слизью.
В такие моменты он думал о том, как грамотно устроен человек, способный смазывать себя в нужных местах и в нужное время.  Примерно через двадцать минут Аня широко открыла рот, зажмурилась, издала протяжное негромкое «а», потом вытянулась в струну и обмякла.
— В жопу?
Жена молча кивнула. Василий плюнул на пальцы, смазал ей зад и через несколько минут закончил тоже. Когда он заканчивал, то чувствовал, что мир становился к нему добрее, как будто он сделал для него что-то хорошее.
Утром он вспомнил свой сон, в котором ворона с руками ходила по крыше дома, заложив руки за спину, и внимательно смотрела на него неестественно большими глазами.
Отец в детстве говорил ему, что птицы — это самые совершенные существа, потому что они могут летать, но для полного совершенства им не хватает рук, и Василий представлял птицу с маленькими ручками, нелепо торчащими из груди. Еще отец говорил, что лучшие птицы — это вороны. Их голос звучит неприятно, а значит, они говорят правду, потому что правда обычно неприятна. Василий отвечал, что голос ворон звучит, как отрыжка, и отец смеялся.

7.
На следующий день, придя на стройку, Василий еще за воротами услышал громкие голоса. Войдя на территорию, он увидел двух строителей — Михая и Муслима, которые горячо спорили. Рядом стояло несколько человек.
Муслим держал руку ладонью, повернутой вверх, у лица Михая.
— О чём спор? — поинтересовался Василий у наблюдающих.
— Выясняют, кто лучше, — молдаване или таджики.
— Ты кто такой? — спросил Муслим, продолжая стоять с поднятой вверх ладонью. — Ты молдаванин, ты зачем себе голос позволяешь?
— Себе голос позволяешь, — повторил кто-то в толпе и посмеялся.
— Я молдаванин, — сказал медленно Михай, — а значит, мои предки были римляне, — продолжил он громче и быстрее, словно набирая обороты. — Я потомок великой Римской империи. Юлий Цезарь, Цицерон. Знаешь таких?
— А я таджик — потомок великой Персидской империи, — сказал в ответ Муслим. — Омар Хайям, Фирдоуси, Авиценна — знаешь таких? 
— Идите работать, — прервал их подошедший прораб, и строители разошлись.
Ион отхаркнул мокроту и выплюнул. Ее вид был неприятен и поэтому притягивал взгляд. Блестящий зеленый сгусток имел неестественно круглую форму. Это удивило Василия. Он вспомнил гипотезу о том, что если посадить обезьяну и заставить вечно печатать на машинке, то рано или поздно у нее получится «Война и мир». Интересно, если заставить гипотетического прораба вечно харкать мокротой, то через сколько плевков у него получится такой круглый, а через сколько квадратный? Наверное, квадратный не получится никогда. Чушь эта теория.
— Идем ко мне, — сказал Ион и когда они спустились, подошел к холодильнику, достал хлеб с маслом и начал делать бутерброды.
— Ложим стены на восьмом этаже, — сообщил он.
Василий удивился, что Ион говорил «ложим», хотя обычно выражался правильно.
— Я не безграмотен, — сказал прораб, угадав его мысли. — «Класть» — это некрасивое и неудобное слово. На нем спотыкается язык.
— Обо что спотыкается? — не понял Василий.
— О нёбо, — ответил Ион, подумав. В слове «Класть» нет необходимости. «Ложить» полностью его заменяет. Оно звучит мелодично и гладко.
— Бери, угощайся. — Он показал своим длинным толстым пальцем на бутерброды.
Василий взял и откусил кусок. На масле остался красный след от кровоточащих десен.
— Пародонтоз, — констатировал прораб, — человек с пародонтозом —это вампир, который пьет свою кровь.
Ион откусил кусок бутерброда.
— Сегодня ты работаешь на восьмом этаже. Кирпич уже там, раствор поднесут краном, — произнес невнятно Ион через пищевую массу. Крошка вылетела из его рта, прокатилась по столу и упала на пол. Василию стало приятно, что она упала, как будто ее путь иначе не имел бы смысла.
Когда он поднялся на восьмой этаж, там уже работали три строителя: Георг, Михай и Мустафа. Мустафа был старым, опытным в строительстве узбеком. На его черных блестящих волосах, ближе к макушке, находилось седое пятно, напоминающее каплю. Старости, видимо, не терпелось заявить о себе, поэтому она собрала силы в одном месте его головы и поставила знак своей власти.
Пришел бригадир Николае показал, где именно нужно делать кладку, ответил на вопросы и спустился вниз.
Василий понял, что работа, на которую он вчера смотрел как зритель, начала происходить вместе с ним. Краем глаза он видел, как в проеме появлялась голова Мустафы, который следил за его работой.
В обед Василий спустился вниз. Он зашел в один из вагончиков, который являлся чем-то вроде столовой, вытащил из своего рюкзака банку с супом, бутерброды с сосисками и начал есть.
— Я смертельно устал, — произнес Титу, садясь рядом.
Василий тоже устал, но не сильно, потому что умел работать, не перетруждаясь.
Он задумался о том, можно ли умереть от усталости, но быстро отвлекся от этих мыслей.
Глаза щурились от солнца, светившего через окна вагончика. Было приятно. Еда, солнце и приятная усталость производили поток удовольствия, который двигался внутри Василия. Мир как бы одобрял его работу и вообще его жизнь.
Вечером он смотрел на кран, который нес большое корыто. 
Солнце уходило к горизонту, и тени становились всё длиннее.
Василий давно хотел залезть на кран и посмотреть на землю с высоты.
Вышел Ион и позвал его рукой в свой подвальный кабинет.
Там он открыл маленький белый холодильник с наклейкой мультипликационного хоккеиста, достал банку с малосольными огурцами и бутылку с прозрачной жидкостью. Он налил жидкость в граненые стаканы, и Василий почувствовал запах этилового спирта.
— Перегнал пять раз. — Прораб показал пальцем на дистиллятор в углу комнаты.
— Знаешь, как алхимики называли пятую перегонку?
— Как?
— Квинтэссенция. Она содержит саму душу вещества.
— То есть, мы пьем душу самогона?
— Получается так. — Прораб усмехнулся.
А что там? — Василий кивнул на бочку квадратного сечения.
— Много раз выпаренная вода. Почти живая. Она нужна для кое-каких дел и полезна для цветов.
Через полчаса Ион начал засыпать.
— Скажи, можно, я залезу на кран? — спросил Василий.
— Залезай, — разрешил Ион сквозь дрему.
Василий полз вверх внутри квадратной полости крана. Несколько минут назад ему разрешили это сделать, он об этом забыл, а сейчас вспомнил. Он был пьян и его мир распался на части вместе с памятью. Василий понял, что в этом пьяном мире гораздо меньше препятствий желаниям.
Он долез до середины и посмотрел вниз. Один шаг за пределы железного скелета — одно простое, почти незаметное движение и наступит смерь. В паху сжалось, стало одновременно страшно и приятно. Василий ощутил себя невесомым, прозрачным, а воздух вокруг него стал гуще.   
Так он постоял с минуту и полез дальше.
В голове появилась мысль, что стальная полость крана — это тоже бетонный коридор, о котором говорил Ион.
В кабине крановщик-узбек стеснялся и спрашивал, интересно ли ему смотреть на всё сверху.
У него во рту не было верхнего переднего зуба, как у хоккеиста с дверцы холодильника прораба. Он брал худыми руками рычаги и двигал их, разговаривая по рации. Василию показалось правильным, что человек с худыми руками работает на кране. Слабость его мышц заменяет сила машины.
— Где твой зуб?
 — Там, — ответил стеснительный узбек и показал рукой вниз. Он начал смеяться, но быстро перестал и сосредоточился на своих рычагах.
По кабине начал стучать дождь.
— Слушай, а ты на работе не пьешь?
— Нет, — ответил крановщик, — я же имею ответственность. 
Василию понравилось, что крановщик ответственен.
Он посмотрел вниз. Строитель в черной кепке нес металлический швеллер и был похож на муравья, который тащит тростинку.
В детстве Василий много играл с насекомыми.
Он ловил их, раскрашивал акварельными красками, иногда отрывал конечности. После этого он давал им новые названия и определял в новые виды.
На многих насекомых краска ложилась плохо из-за волосков или гладкого панциря, и Василий злился.
Когда он находил муравейник, то слюнил палочку и прикладывал к нему. Муравьи кусали палочку, смачивая своим кислым соком, и Василий ее облизывал. Кислое вызывало особое удовольствие, словно какая-то жидкость с шумом перекачивалась внутри его головы через узкое отверстие из одной емкости в другую. Похожее ощущение он испытывал, когда зевал или чихал.
Иногда Василий давил насекомое. Он ставил над ним палец, оно было живое, а потом нажимал и насекомое становилось мертвым. Ему было очень жаль, но хрупкость жизни насекомого так остро мучала, что проще было его раздавить, а потом испытывать сострадание, досаду и плакать.
— Пора слезать, — услышал Василий голос крановщика.
— Пятница — короткий день.
Василий шел домой и, вспоминая крановщика, подумал, что у него самого нет трех зубов. В дикой природе беззубое животное погибает, потому что не может прокормиться. Интересно, если он потеряет достаточное количество зубов, будет ли это веской причиной умереть? Природа сама показывает, что жизнь закончена, а значит, если он убьет себя, это будет исполнением естественного механизма. Так, размышляя, он дошел до подъезда, а поднявшись по лестнице, понял, что лампочка на его этаже сгорела.

8.
В субботу Василий решил навестить отца. Он делал это несколько раз в месяц. Отец всегда радовался его появлению, плакал, обнимал, но иногда узнавал в нем других людей, обычно, покойную жену или Иона.
— Я к отцу, Валентину Кочерге, — сказал Василий по домофону. Вышел охранник Саша — пожилой мужчина с сухим телом и желтыми зубами. Имя Саша, по мнению Василия, подходило ему, потому что тоже было сухим. Он приезжал из другого города, работал здесь месяц, а потом уезжал на месяц домой. Об этом рассказал отец, который за время болезни многое успел узнать о тех, кто здесь работает.
— Привет. — Саша открыл решетку.
Посещение больных происходило два раза в неделю в коридоре, под присмотром санитаров, но, когда буйных в отделении не было и проверок не ждали, Василия пускали в палату.
Отец сидел на своей кровати, которая стояла слева за дверью. Он посмотрел на сына закисшими глазами, в которых постепенно появились узнавание и радость. Василий обнял его и поцеловал в лоб.
Возле окна под капельницей лежал еще один человек — алкоголик Сеня, разговорчивый, широко улыбающийся беззубым ртом и рассказывающий о своих любовных похождениях. Он часто ложился сюда на детоксикацию.
— Как мать? — спросил отец после обмена приветствиями.
— Нормально. — Василий не напоминал отцу о том, что мать давно умерла.
— Нашел работу?
— Да, на стройке.
— Начальником?
— Каменщиком.
— Ничего, не всё сразу. Кстати, кровати провисают и скрипят, — пожаловался отец и с недовольным видом покачался. Кровать заскрипела.
— Зато здесь потолки четыре метра, а у меня дома два пятьдесят, — ответил Василий.
— Тогда живи здесь, — отшутился отец. 
— Не могу, у меня всего-навсего синдром навязчивых состояний, и тот почти прошел.
— Обсессивно-компульсивный невроз, — уточнил Сеня. Он произнес это мелодично и печально, как говорят о любимой, но неверной жене. 
Зашел молодой психиатр с бородкой, голубыми глазами и волосами, цвета соломы.
У него были плавные, замедленные движения и желтоватые белки глаз.
— У кого невроз? — поинтересовался он, одновременно протягивая руку Василию.
— У моего сына, — сказал отец с важностью, как будто это было достижением.
Локон соломенных волос психиатра упал на лоб, и он его убрал.
— Главное, что не психопатия, — сказал он, — синдром навязчивых состояний — это не так страшно.
— Не так страшно, как психопатия, — повторил отец и поднял палец вверх.
— А в чём отличие? — стало интересно Василию.
— Невроз — это внутренняя преграда, отделяющая человека от удовольствия, этакий забор. — Психиатр растопырил пальцы и ткнул ими вниз, изображая забор. — У психопатов наоборот — забор меньше, чем надо.
Вот, допустим, женщина, мы хотим засунуть в нее член. — Он подмигнул Сене, который хитро улыбнулся беззубым ртом. — Психопату всё равно, хочет она или нет, а невротик, даже если ему разрешат, будет не уверен, туда ли он сунул, может, вытащить и пойти домой, пока чего не произошло.
— Получается, что у психопата проблем меньше, — сделал вывод Василий.
— Внутренних может и меньше, но сам мир ограничивает его удовольствие, например, законодательством, поэтому то на то и приходится.
Человек вообще не должен быть счастлив, иначе он будет бесполезен для общества.
— Почему это? — не понял Василий.
— Потому что, если человеку слишком хорошо, он ничего не захочет делать.
— Но я пытаюсь обхитрить это правило и бухаю, — сказал Сеня медленно, а последнее слово произнес по слогам.
— Получается? — поинтересовался доктор
— Сначала вроде да, а потом нет. — Сеня загрустил.
— Вот и я про это. Ладно, пойду посмотрю остальных, — психиатр вышел.
— Он наркоман, — сообщил Сеня, бросив осторожный взгляд на дверь. — Трудно удержаться, когда у тебя доступ к кайфу. Вот, у меня был друг детства, который специально для этого отучился на медика. Сейчас работает фармакологом.
— А еще наш доктор бьет больных, продолжил он.
— Нас не бьет, — уточнил отец.
— И еще трахает пациенток, — сказал Сеня с завистью. — Но вообще он нормальный мужик,
— Нормальный мужик, — согласился отец, — только наркоман.
Василий вытащил из пакета два банана, один положил на тумбочку Сене, а второй дал отцу. Отец начал очищать банан, потом остановил на нем свой взгляд и застыл.
— Впал в ступор, — констатировал Сеня.
В коридоре к Василию подошел угрюмый больной с яйцеобразной, гладко выбритой головой.
— Вы вот печалитесь, а дети в Африке с голоду умиирают, — произнес он, глядя вдоль коридора.
— Это доктор мне сказал, а потом дал под дых. — Пояснил он, уже глядя на Василия, и показал на живот.
— У нас есть дом и семья, есть, что покушать, а между тем некоторые люди действительно страдают. Печалиться, когда другие действительно страдают, безнравственно.
— Это тоже доктор сказал? — спросил его Василий.
— Да, доктор. Говорит и бьет, а ночью на меня находит свежесть и блаженство.  Я вижу зубра, который излучает покой и мир. Наутро печали нет. Скоро меня выпишут, и я возвращусь к маме.
Ночью, во сне Василий встретил зубра, который пасся на опушке леса. Увидев его, животное побежало в его сторону, поддело за ребра правым рогом и подбросило. Василий подлетел и упал. Зубр подошел к нему, внимательно разглядел, мотнул головой и направился в сторону леса. Было больно и одновременно спокойно, как под покровительством кого-то большого.

9.
Василию понравилось работать на стройке. Молдаване оказались веселыми и трудолюбивыми людьми. Они пили после работы вино. Он пил с ними, веселился и постепенно начал понимать их язык. Василий работал не перетруждаясь, и часто, брал выходные, поэтому денег получал он не много.
К строителям в вагончики приходили проститутки. Василий завидовал, но измены себе не позволял.
В один из вечеров, после работы, Василий отдыхал на стуле возле ворот. Пришел белый кот.
— Salut, pisica  , — поприветствовал его Василий.
Кот зевнул, показав розовую пасть и зубы. Один из клыков был короче.
Он повернул голову к открывающимся воротам и оказался в лучах света автомобильных фар. Его усы стали яркими белыми полосками на фоне темной земли.
Сторож Евгений открыл ворота. Там стояло такси. Из него вышли три проститутки, которых Василий уже видел на этой стройке. Их лица были одновременно озабоченными и веселыми. Все были на высоких каблуках. Правый каблук одной из них был искривлен и наклонялся внутрь настолько, что Василий удивился, как она до сих пор не вывихнула ногу.
Подошел прораб с четырьмя строителями.
Подъехало второе такси, из которого вышли еще две женщины. Одна -- пожилая, с отечным румяным лицом. На ней была блуза с глубоким декольте и узкие брюки, которые обтягивали выступающий живот и делали ее похожей на пингвина. Другая — лет двадцати, размером меньше среднего, ухоженная, строго одетая, с темно-карими глазами.
Прораб обнял одновременно обеих.
— Ион, — растянула пожилая хриплым голосом.
Это наши коллеги, -- обратился прораб к Василию, -- Зинаида Павловна и Наталья, -- он показал на пожилую, а потом на молодую.
— Ты тоже с нами? — спросила у Василия Наталья.
— Ему нельзя, он женат, — нравоучительно произнес Ион.
Наталья пристально посмотрела на грустного Василия и пожала ему на прощание руку, видимо, желая утешить хотя бы таким телесным контактом.
Компания из четырех строителей, Иона, трех проституток, пожилой алкоголички Зинаиды Павловны и ухоженной Натальи отправилась в темноту, к офису Иона.

10.
Прошло три месяца. Наступил август. Василий в кабинете Иона делал себе бутерброд из хлебной горбушки, масла и подсохшего сыра.
С детства он любил горбушки за большую хрустящую корку. Когда он ел горбушку, то иногда вспоминал сказку про хитрую лису, которая, в отличие от него, предпочитала мякиш. Ей было поручено отнести человеку буханку хлеба. Она проделала в ней отверстие, достала через него мякиш, а корку отдала.
Подсохший сыр пожелтел и выпустил капли жира. Нож с трудом проходил через его плоть. Вот так и человек желтеет после смерти и, говорят, тоже потеет — подумал Василий.
Он намазал хлеб маслом, положил сыр и откусил. Сыр оказался вкуснее свежего.
На столе стояло три бутылки красного сладкого вина.
— Сейчас к нам придет моя подруга, — сообщил Ион, наливая вино в стаканы.
Ожидая женщину, Василий задумался о судьбе пищевой массы, спускающейся вниз. На нее действуют две силы — гравитация и перистальтика. Но если убрать что-то одно, спустится ли эта масса или встанет в горле? У космонавтов в невесомости она спускается, а у человека, которого убили во время приема пищи, — нет. Получается, перистальтика сильнее гравитации.
Дверь открылась, и вошла женщина лет тридцати, стройная, с черными волосами и большими светло-серыми глазами в глубоких глазницах. Привлекательность женщины, ее изящная порода сочетались с неопрятностью. Волосы были давно не мыты, пробор в виде случайного зигзага скорее всего был сделан наспех руками. Макияжа на ней не было. На руках и шее женщины Василий увидел полосы варикозных вен.
— Draga mea , — обратился Ион к женщине и обнял ее.
— Dragul mey , — ответила она.
— Это Иляна, — представил Ион неопрятную стройную женщину. Василий тоже представился.
Иляна была в зеленом пальто с небольшой дыркой на рукаве и колготках со стрелкой на левом колене. Через стрелку просматривалась синяя варикозная вена.
Василий засмотрелся на эту вену, с усилием отвел взгляд и понял, что покраснел.
Иляна вынула из своей сумки пластиковую бутылочку, подошла к нержавеющей бочке и постучала по ней ладонью.
Раздался звук, похожий на звон колокола.
— Почти живая вода, — констатировала женщина высоким, звонким голосом, — наберу немного для цветов.
А кем ты работаешь? — она посмотрела на Василия.
— Он каменщик, — ответил за него Ион.
— И как работа?
— Справляемся потихоньку, — сказал Василий и подумал, что говорит как-то простецки и что это влияние жены.
— А я работаю в этой фирме секретарем. — Иляна взяла стакан с вином и отпила.
Разговор пошел о работе.
Василий пил сладкое вино, и слова, которые до этого упирались в неловкость где-то в гортани, теперь выходили легко, как только возникала мысль.
Он иногда отстранялся от разговора, и его тело говорило и действовало само, а потом он осознавал, что за это время произошло.
Иляна, которая допивала второй стакан, говорила с ним медленно и смотрела с желанием. Ион встал и занялся своими делами. Когда Иляна обращалась к Василию, плотный поток ее слов ласкал его внизу живота, словно был пальцами. Они были вовлечены в старую игру, которая несла их по пути обоюдного удовольствия.
— Идем ко мне, — сказала Иляна.
Василий хотел согласиться, но вспомнил о жене. Если он пойдет, то у них будет секс, а жена не изменяла ему. Да, флиртовала, но не больше. Измена — это мелко и подло.
— Нет не сегодня, — сказал он виновато и увидел разочарованные глаза женщины.
Она попрощалась и вышла.
— Хорошо, что ты не изменяешь, я это уважаю, — похвалил прораб.
Василий поник.
— Только я думаю расстаться с женой.
— Надоела?
— Да, — признался он. Наверное, одной женщины мне мало. Детей нет — ничего не держит.
— Тогда расставайся. Если плохо, то лучше не будет. — На последнем слове Ион положил в рот кусок сыра.
— Будешь с нами кутить и трахать Иляну, если она к тому времени не передумает.
Ион говорил и жевал. Василий посмотрел ему в рот. Сыр превращался в массу и готовился отправиться вниз по пищеводу.
— Кстати, — а правда, что проститутки обслуживают рабочих задаром, — спросил Василий, убрав взгляд от неприятного зрелища.
— Правда. Мы когда-то их приворожили, и теперь они не берут денег, даже оплачивают себе такси. Такова сила любви.
— А к кому вы их приворожили?
— Ко всем неженатым. Групповой приворот.
— Не слышал о таком.
— И мы не слышали, но попробовали, и получилось. Когда в магию верят много людей в одном месте, то она начинает работать.
Прораб постепенно стал засыпать, его голова опускалась вниз, и он без удовольствия возвращал ее в вертикальное положение. Потом он сдался, свесил голову и засопел.
Над ним закружилась муха.
«Интересно, — подумал Василий, — если она сядет ему на лицо, он проснется или нет». Он немного подождал, чтобы проверить это, но муха на прораба не садилась.
Василий направился к воротам и рассматривал камни под ногами.
Он вспомнил, что грязь содержит в себе остатки умерших растений и животных.
Фиолетовое небо проглядывало через черные ветви деревьев. Зажглись фонари.
Василий начал сладко зевать и подумал, что зевота похожа на оргазм и что если бы человек зевал слаще, то не имел бы нужды в сексе. Также на оргазм похоже чихание, но оно не настолько приятно, а иногда болезненно.
Дома было тихо. Жена еще не вернулась с работы. В очередной раз захотелось с нею расстаться. Он заранее почувствовал себя предателем, но вспомнил недавние ссоры, упреки, Зафара и этим успокоил свою совесть.
Василий лег на кровать и решил, что в ближайшее время нужно расстаться. От этого решения ему стало приятно и он заснул.
Его разбудил шум. По комнате распространялся сытный запах. Это жена что-то готовила на кухне. Василий вышел и увидел, что она варит суп с фрикадельками.
Во время ужина Аня заговорила о рождении детей, но он не поддержал разговор.
В начале супружества они пытались зачать ребенка, но безрезультатно, а когда жена поняла, что безработность Василия затянулась, решила подождать. Теперь он не хотел быть с ней. Она, как хлебная крошка в кровати, мешала ему всё сильнее.
Когда Василий доедал последние ложки, через толщу супа начал просвечивать рисунок коричневой собаки, игравшей с красным мячом.
Ночью они лежали спина к спине.
Раньше он любил так лежать, обращенным во внешний мир и при этом являясь частью одного существа вместе с другим человеком. Это существо с двумя головами было подобно сказочному Тянитолкаю. Теперь Василий был отдельным от жены.
«Расстанусь завтра», — решил он.
От этой мысли стало тоскливо и появились сомнения. Тогда он начал придумывать, почему расставание — это хорошо. Может, Аня не изменяет ему, но она флиртует с Зафаром. Да, флиртует, смеется над его шутками громко и вульгарно своим хриплым голосом. Пока он не пошел на стройку, она упрекала его в бедности при том, что ел он не много, а недостатка в продуктах не было, потому что она работала в магазине. Жены декабристов были готовы на лишения. А поехала бы Аня в холод и неизвестность? Навряд ли. Опустила бы глаза, сжала губы, отвернулась и ушла, вытирая слезы.
Таким образом он полностью убедил себя в правильности расставания и задремал. Сквозь дрему Василий услышал, как жена говорит о ребенке, но не был уверен, что это настоящая жена, а не жена, которая ему снится.

11.
Проснувшись утром, Василий вспомнил о вчерашнем намерении.
— Мы расстаемся, — сообщил он.
Жена не удивилась. Он спросонок часто говорил неприятные вещи.
— Мы расстаемся, — повторил Василий, жмурясь от света. — Я так решил.
Жена вопросительно на него посмотрела.
— Мы много ссорились, оскорбляли друг друга, и теперь я не хочу с тобой жить.
— То есть, когда я тебя кормила, ты хотел, а теперь нет? — спросила Аня, которая поняла, что муж вполне серьезен.
— Я давно хотел, но не решался. И да, если бы ты меня не кормила, я бы ушел раньше.
Жена, всхлипывая, вышла в соседнюю комнату.
Сначала Василий хотел ее успокоить, но передумал и направился в ванную. Там из зеркала на него смотрело отражение и осуждало.
— Что же ты делаешь? Женщина страдает, — как бы говорило оно.
— Но она флиртовала с Зафаром, упрекала, и оскорбляла, — объяснял ему Василий. Отражение молчало и осуждало молчанием. Василий начал чистить зубы и забрызгал стекло светло-красными пятнами из зубной пасты и крови десен.
Потом он стал мочиться. Освобождение от накопленной за ночь жидкости было очень приятным и напоминало оргазм.
Идти в спальню не хотелось.  Жена, наверное, вернулась туда и сидит с осуждающим видом. Вот бы она ушла из дома, пока он в ванной, и больше не возвращалась. Так он быстрее победит стыд и неловкость, которые противятся его правильному решению.
Когда он вернулся, Аня молча красилась, потом так же молча ушла. Василий шагал на работу с чувством свободы и грусти. После ночного дождя в воздухе было сыро и свежо, как будто огромная уборщица вымыла мир большой шваброй. На работе он вспомнил о жене всего несколько раз, а вечером возвращался с ожиданием неприятного разговора.
— Да, я говно, — сказала Аня с порога, видимо, подготовив эти слова заранее. — И ты не лучше. В общем, пока поживу у подруги. Я заберу кое-что, а часть пока останется здесь. Ты не против?
— Пусть останется, — не возражал Василий.
На следующий день она собрала два пакета. Через один из них просвечивал градусник.
— Осторожнее с градусником, — предупредил Василий и ушел на работу.
В детстве он разбил ртутный градусник и спрятал осколки под матрас.  Бабушка нашла их через неделю, когда меняла постельное белье.
Она повезла внука к врачам, и они сказали, что это может отразиться потом. Он хорошо запомнил эти слова и шутил, что в детстве надышался ртутью, это повлияло на его голову, и поэтому с него нет спроса.
Когда он вернулся с работы, жены не было. Теперь он остался один. В тишине и в ожидании женского разнообразия.

12.
Василий узнал у Иона телефон Иляны и позвонил ей. Она поздоровалась своим высоким веселым голосом. В штанах появилось неудобство от расправляющегося полового органа. Василий поправил его и продолжил разговор.
— Какие планы на выходные? — спросила Иляна, узнав, что он разводится.
— Никаких.
— Тогда можем встретиться, — предложила она.
Они договорились на субботу и положили телефонные трубки.
Сегодня четверг, послезавтра они пойдут в кафе, а потом к нему или к ней. Он поглаживал пластиковый диск пальцем. Ладони от волнения вспотели, и палец легко скользил по диску.
Утром Василий проснулся в хорошем настроении и по дороге на работу понял, что тоска по жене не возникла. Видимо, одна женщина полностью заменила другую в его голове.
В субботу Василий и Иляна сидели в кафе, ели борщ со сметаной и пили вино.
Василий заказал сладкое. Ему нравилось именно сладкое вино, потому что оно погружало в сладкую истому, а сухое опустошало и портило настроение.
Оказалось, что Иляне тоже нравится сладкое и что в Молдавии оно популярно.  Она с аппетитом ела, а Василий смотрел в ее тарелку. Однажды жена уговорила его на секс во время месячных. Ей почему-то очень захотелось. Он кончил внутрь и пошутил, что добавил в борщ сметаны.
 С тех пор он называл месячные выделения женщин борщом.
Василий сморщился от воображаемого красного борща с капустой, вытекающего у Иляны между ног.
— Кстати, как твоя фамилия? — спросила Иляна.
— Кочерга.
Она задумалась, прочертив в воздухе линию вверх, а потом вправо, изображая кочергу.
— А я Чербул.
— Как это переводится?
— Олень.
Василий вспомнил старое кресло, которое стояло у него дома. На его накидке были вышиты олени. У одного из них истерся рог, и Василий называл его оленем-единорогом.
Он рассказывал о своей работе, она — про работу секретарем. Василий слушал про телефонные звонки, документы и испытывал желание. Округлости ее тела как бы наполнялись благом. Он хотел на них смотреть, щупать, сжимать, извлекая и поглощая это благо.
— Поехали ко мне, — предложила Иляна.
— Поехали, — согласился он и почувствовал, что член в штанах полностью расправился.
Выйдя из поезда, они пошли по тополиной аллее. Василий разглядывал старые деревья и два раза споткнулся о неровную бетонную плитку.
Дальше дорога уходила вверх, и, когда они дошли до калитки Иляны, Василий устал.
В коридоре оба человека разулись, и Иляна показала на первую дверь слева, а сама прошла вперед. Василий вошел в комнату и увидел неубранную кровать. На ней клубком лежали белое одеяло на синей простыне и подушка с острыми углами. Было свежо и немного сыро от вечернего воздуха.
Послышался слив унитазного бачка.
Иляна вошла в комнату и встала перед ним. Василия охватил озноб нарастающего удовольствия.
Они оказались на прохладной кровати. Казалось, что кровать одобряет его присутствие. Иляна положила на него ногу, и он почувствовал шершавость волосков. Нога была теплая, а волоски, как шерстяное одеяло, успокаивали.
Женщина обхватила половой орган Василия рукой и начала его мять.
Рука в отличие от ноги не была шершавой.
Иляна провела губами по его груди, одновременно издав высокий звук удовольствия, похожий на собачий скулеж.
Василий снял штаны вместе с трусами и бросил на пол. Бляха ремня с лязгом ударила о паркет. Он стянул платье Иляны, а потом ее белые трусы. Она помогла ему сделать это, поджав ноги, и проехалась шершавой икрой по его ноге.
Василий провел рукой внутри бедра. Она снова проскулила, потом спустилась головой вниз. Он подумал, что сейчас произойдет минет, но Иляна уткнулась лицом в его кучерявый пах и шумно втянула воздух носом.
— Плохо пахнет? Я не помылся, — сказал Василий, испытывая неловкость.
— Наоборот, хороший, натуральный запах, запах мужских гениталий.
Василий приятно удивился такому отношению.
Женщина выпрямилась, приблизила лицо к его лицу и посмотрела с требованием.
«Ну вот, следующая женщина», — подумал Он.
 Василий никак не мог в нее войти.
— Дать фонарик? — Иляна рассмеялась высоким голосом. Он вошел, и смех женщины застыл. Ее дыхание стало шумным и глубоким.
Он набрал темп и углублялся с силой. Иляна смотрела на него и скулила. Когда Василий особенно глубоко погружался, у нее широко открывались глаза, словно его орган давил на них изнутри.
Иляна повернулась задом и уперлась головой в остроконечную подушку, которая выглядела как своеобразный головной убор.
Василий пододвинулся, вошел сзади, осознав, что так приятнее. Наверное, какие-то специальные женские мышцы в таком положении давят сильнее. Он обхватил левой рукой грудь Иляны. Она была меньше и тверже, чем у жены.
Вдруг женщина выгнулась назад, крикнула, потом крикнула еще раз и затихла.
Оргазм — понял Василий.
Ему казалось, что прошло полчаса, но он не был в этом уверен, потому что во время секса время идет гораздо быстрее.
Он встал с кровати, качнулся, достал из сумки коробку с презервативами и начал ее открывать. Коробка, обернутая в полиэтиленовую пленку, не поддавалась.
— Дай мне, — Иляна вскрыла пленку ногтем, достала презерватив и дала Василию.
Погрузившись снова в женщину, он пытался расслабиться, но извержения не происходило. Женщина возбуждалась, успокаивалась, потом снова возбуждалась. Василий напряг волю и закончил.
— Твой оргазм тихий, — констатировала Иляна. — Некоторые стонут и даже кричат.
— Я сдержанный человек.
Он снял презерватив, бросил на пол и поцеловал Иляну в плечо.
Они легли лицом друг к другу.
 — Наши дыхания смешиваются, — сказал Василий и начал погружаться в сон.
Утром Иляна сварила пельмени и налила в блюдце уксус. Он бил в нос, но как-то приятно, дурманяще.
Когда Василий был маленьким, его бабушка часто варила пельмени. В кухонном шкафу стояла бутылочка с уксусной эссенцией, которую она разбавляла водой и делала столовый уксус.
 — Это яд. Если ты ее выпьешь, она сожжет твои внутренности, и ты умрешь в муках, — сказала бабушка, когда он однажды потянулся к этой бутылочке.
Было непонятно, почему если уксусная эссенция — это яд, то уксус — нет. Может быть, всякий разбавленный яд безвреден?
 — А если крысиный яд разбавить водой, его можно пить?  — спросил он однажды у бабушки.
 — Тьфу, и пришло же такое в голову! Совсем сдурел, не вздумай! — причитала она и качала головой.
— Но тогда я смогу попасть на небо, а там хорошо.
— Самоубийцы не попадают на небо, — объяснила она, и Василий расстроился.
Он стал встречаться с Иляной несколько раз в неделю. Они гуляли, держась за руки, ездили к ней или к нему и наслаждались друг другом. Василий всегда хотел этого и не уставал. Она любила, когда он целовал, облизывал и покусывал ее уши. Он испытывал горечь от ушной серы, которую она никогда не вычищала.
Иногда Иляна ласкала его ртом. Василию особенно нравилось, когда она делала это кончиком языка, словно там скапливалась все удовольствие как на кончике кнута скапливается вся энергия его взмаха. Он расслаблялся. Удовольствие передвигалось мурашками по ногам и животу к середине тела, а потом выходило наружу.
Однажды во время минета Василий подумал, что Иляна сейчас является сосудом, а он пробкой. Ради интереса он быстро вытащил. Послышался характерный хлопающий звук. Оба долго смеялись.

13.
Наступило лето. Василий прохаживался с Ионом по стройке мимо уже готового дома, дальнего от ворот. Было жарко.
Василий поднял глаза и увидел пластиковые трубы, которые отходили от кондиционеров и соединялись в трубу потолще, уходящую в подвал
— Зачем это? — спросил он.
— Это затея Арсения, он работает у нас специалистом. Ты его видел, красавчик-блондин в очках.
Василий вспомнил их встречу на тополиной аллее, когда он шел с Иляной.
— Что за затея?
— По правилам вода не должна капать на улицу, и Арсений придумал ее выводить в канализацию. Руководство одобрило, и было решено провести эксперимент. Но на самом деле он затеял это ради продления жизни за счет жильцов. — Ион скорчил гримасу неудовольствия и показал пальцем на подвал. — Там у него помещение.
— А что, такое возможно? — спросил Василий.
— Да, потому что кондиционер — это своего рода перегонный куб. Ты же заметил, что рядом с ним становится, зябко, неприятно, легко простыть.
Василий кивнул.
— Если устройство переносит тепловую энергию из комнаты на улицу, то энергия жильцов, понятное дело, переносится вместе с ней, потому что физика и метафизика взаимосвязаны. Как говорил Гермес Триждывеликий, — «Что вверху, то и внизу».
— Но тогда энергия жильцов должна уходить из внешнего блока вместе с теплым воздухом, — предположил Василий.
— Так и есть, но я сказал этому Арсению, что она собирается в конденсате. — Прораб усмехнулся. — Он набирает его в ванну и плавает там, возможно, даже моется. Очень чистоплотный.
Какое-то время они шли молча.
— Кстати, ты не думал о дальнейшей карьере на этой стройке? — спросил прораб.
— Не думал.
— Есть кое-какая работа, по контролю качества, я ее пока делаю сам, помимо основной, но мне нужна замена, я устал. Подробнее потом расскажу, если интересно.
— Интересно, — сказал Василий.
С минуту они молча шли по стройке.
— В пятницу вечеринка, приходи, — нарушил паузу Ион.
Василий обрадовался. У него началось томление в животе от ожидания новых телесных знакомств.
— Но у меня есть просьба, — прораб остановился.
— Какая?
— Не отказывай Зинаиде Павловне, она обидится.
Томление в животе Василия стало неприятным.

14.
Василий ехал домой на троллейбусе. Он посмотрел на поролон, торчавший из надрезанного сидения, аккуратно заправил его в обивку и пригладил щель рукой, потом перевел взгляд на стекло и увидел надпись: «При аварии вытащить шнур и выдавить стекло». Он никогда не был уверен, что сможет это сделать, потому что резиновая прокладка казалась очень тугой.
Потом он вспомнил Арсения с его сильными очками и задался вопросом — является ли плохое зрение достойной причиной ухода из жизни, ведь в дикой природе животное с плохим зрением умирает, и жить с таким дефектом — лукавство. С другой стороны, люди не живут в дикой природе, и оправдывать смерть физическими дефектами тоже лукавство.
Так размышляя, Василий заснул, опершись головой о стекло, и проехал три лишние остановки.
Этим вечером к нему пришла Иляна.
— Я тебе кое-что принесла, — она протянула ему книгу. На ее белой бумажной обложке было напечатано: «Alchimia Fat-Frumosului Trismegistus».
— Алхимия Фэт-Фрумоса, — перевел Василий.
— Триждывеликого, — добавила Иляна. — Ее написал Ион с другом Мирче.
Он пролистнул несколько страниц и увидел название главы: «Geniu al v;rtejului».
— Гений водоворота, — перевел он.
— Почитаешь мне? Ты знаешь язык лучше, — обратился он к Иляне и протянул ей книгу.
— Для вызова гения водоворота лучше всего подходят унитаз или раковина, если стекающая в них вода закручивается. — Начала она таинственным голосом, — Также можно взять любой сосуд с водой и специально сделать в нем водоворот, например, вращая там рукой.
Произнесите вслух или молча заклинание, которое сами для этого придумаете. Тогда вы, вероятно, увидите гения водоворота.
— Можно самому придумать заклинание? — удивился Василий.
— Конечно, постмодернизм отменил правила, поэтому можешь сам выдумать любую формулу.
— И она сработает?
— На стройке у Иона, да. В других местах тоже, но тогда придется использовать почти живую воду.
— Что там дальше? — спросил Василий, заинтересовавшийся книгой.
— Способ влияния на людей, — продолжила Иляна.
— Если вы хотите повлиять на окружающих, то имеет смысл научиться использовать то, что мы называем пахучим флюидом. Этот флюид знаком каждому. Человек испускает его из заднего прохода, хорошо поев, но пользы в этом нет. Если же вместе с едой употреблять квинтэссенцию самогона, то этот флюид обретает чудесную силу и на время становится живым духом. Этот дух существует несколько минут, но если за это время его вдохнет другой человек, то с большой вероятностью испытает к вам привязанность и подобострастие. Так вы сможете стать влиятельным в коллективе и добиться высоких должностей.
Василий усмехнулся.
— И что, это работает?
— Судя по всему, да. Ион когда-то давно рассказал этот способ Чеснокову, тот начал его практиковать и неожиданно пошел вверх по службе. Хотя, может это совпадение.
Иляна пролистнула до конца.
— А вот самое важное в этой книге. — Она показала пальцем на небольшой отдельно стоящий текст. — Есть три ценности, которые отравляют существование человека: красота, любовь и жизнь. Тот, кто обесценит их, станет гораздо веселее. В этом мудрость Фэт-Фрумоса.
Василий задумался о последних прочитанных словах. Иляна отложила книгу и посмотрела на середину его тела.
— Что это у нас? — игриво спросила она, спустив с него штаны. — Это дом в десять этажей.
Она провела по половому члену кончиком языка, и Василий почувствовал, как он набухает от крови.
— Теперь двенадцать. — Она замычала. Василий понял, что она мычит специально, но это всё равно возбуждало.
— Пятнадцать. Теперь можно передать строительство другим органам.
Она легла рядом и прижалась к Василию спиной.
— Тревога, жильцам срочно покинуть помещение, — воскликнул Василий через час, кода женщина была довольна и ждала, что он наконец закончит.
— Дом разрушен, — Иляна посмотрела на мягкий, лежащий на животе в лужице спермы орган Василия.
— Утром отстроим, — вяло произнес он и заснул.
На следующий день Василий решил навестить отца.
Отдав гостинцы и поговорив, он вышел в коридор и встретил доктора, который с ним поздоровался.
— Чаю, — предложил психиатр, и он согласился. Когда они сидели и пили чай, Василий почувствовал желание расспросить психиатра про его нетрадиционные методы лечения психических расстройств. Он боялся об этом спрашивать, но любопытство победило.
— У меня есть вопрос, — сообщил Василий смущенно. Доктор ожидающе на него посмотрел.
— Я слышал, что у вы бьете пациентов, — сообщил он, завысив звук на последнем слове, и это прозвучало как обвинение.
— Бью, и многим это помогает.
Доктор резко встал, подошел к шкафу, вытащил несколько тетрадей и аккуратно, как ценность, положил на стол.
— Вот этот страдал от депрессии, и страха загрязнения. — Психиатр показал пальцем на страницу исписанную непонятным почерком. — Плохое сочетание. Постоянно хочется мыться и убирать в квартире, а сил на это нет, потому что апатия.
— У него уже два года ремиссия, приходит и дарит конфеты. Я непьющий, поэтому алкоголь мне не носят, — пояснил доктор и перелистнул страницу.
Василий подумал, что доктор непьющий, потому что употребляет наркотики.
— Вот у этого были панические атаки, — показал он на другую медицинскую карту, — боялся выйти из дома, бросил работу, от него ушла жена. Так вот, после побоев, — психиатр вычурно растянул это слово, — три года нет проблем.
— А жена вернулась? — поинтересовался Василий.
— Хотела, но я его отговорил — что это за жена, которая бросает больного человека.
— А вон там папка коллеги, он никого не бьет. — Врач ткнул пальцем на другой шкаф. — Его пациенты вскоре возвращаются обратно. Иногда через месяц, неделю.
— А шизофрению так не вылечить? — спросил Василий.
— Я пробовал, не получается. Психоз — это очень сложное явление. Как говорится, «человек предполагает, а психоз располагает».
— А еще говорят, что вы спите с пациентками, — любопытствовал дальше Василий, вдохновленный откровенностью доктора.
— А почему нет? — удивился тот. Душевнобольным тоже нужна ласка. — Тебе вот нужна?
— Да.
— И мне нужна. А им, получается, — нет? Мало того, что они больные люди, так ты хочешь лишить их и этого удовольствия?
Василий почувствовал себя виноватым.
— Нет, не хочу, — ответил он, — но можно ведь, чтобы они друг с другом, — он представил худого умственно отсталого мужчину, почему-то косоглазого, наваливающегося на полную женщину-дауна.
— Так они же беременеть начнут, — удивился врач. Он поднял плечи и долго их не опускал, как будто забыв о них.
— То есть, получается, это меньшее зло?
— Это вообще не зло, — психиатр наконец опустил плечи. — Какое же это зло, если всем хорошо.
— А если расскажут?
Доктор махнул рукой, как бы отгоняя эту мысль.
— Жизнь слишком коротка, чтобы тратить ее на такие опасения.
— А вот интересный случай — Екатерина. Из интеллигентной семьи, — психиатр открыл еще одну карточку. — В юности она решила похудеть. Нервная сама по себе, дома плохая обстановка, и у нее случилось расстройство пищевого поведения. Ты, кстати, любишь худых или толстых?
Василий задумался.
— Худых.
— И я худых, если еще и бледная, то это для меня самое то. И, значит, эта больная ходила тут и твердила: «Пища — это скверна». Две пациентки вслед за ней перестали есть. Психбольные бывают очень внушаемы. Люди вообще внушаемы, но психбольные особенно. Так вот, эта Екатерина ложила пищу в рот, немного жевала и выплевывала.
— Видимо, избавлялась от скверны, — предположил Василий.
— Точно, — подтвердил врач. — Она выплевывала пищу в пакетик и оставляла под кроватью.  Однажды кот его нашел, порвал и отнес матери Екатерины. Был скандал.
Василий представил полиэтиленовый пакетик с пищевой массой, почему-то серого цвета, и кота, тоже серого, который играет с ним, повреждает и несет матери пациентки. Пища вытекает на пол. Нарастает напряжение, гнев, страх, обида.
— Мать ее привела, — продолжил доктор, — и я решил использовать следующий метод.
На очередном приеме снял штаны. Екатерина оторопела, а я говорю: «Это колбаса, возьми ее в рот».
Она, видимо, очень хотела колбасы и повиновалась. Взяла в рот, и ее начало забирать удовольствие. Видно, что понравилось. Потом, когда я ей рот наполнил, проглотила и говорит: «Скверно, но как-то хорошо, отрадно». Видимо, много читала классику. Все-таки интеллигентная семья.
— И что, помогло? — спросил с надеждой Василий, которому хотелось счастливого завершения истории.
— Конечно, через месяц все прошло, но она зачем-то рассказала о моем методе дома, и был скандал. Ей объяснили, что я ее грязно использовал, и она поверила.
— И снова заболела? — расстроился Василий.
— Да, появился невроз, но уже другой. Как говорится, «пути невроза неисповедимы». Ее лечат другие, но безуспешно.
Когда Василий вышел, он проходил мимо группы больных, в основном женщин, их вели в другой корпус.
Одна из них, чересчур раскосая, похожая на птицу, подошла к нему.
— Давай, трахни меня, — сказала она неожиданно. — Я некрасивая. Если что, встану раком, и не будет видно лица.
Василию она не показалась некрасивой, и он хотел ей об этом сказать, чтобы успокоить, но потом решил, что она за ним увяжется и сделает суматоху. Он ускорил шаг, наверное, оставляя сзади разочарованные раскосые глаза.

15.
В пятницу была долгожданная вечеринка. После работы Василий подошел к подвалу вместе с Ионом и увидел Зинаиду Павловну с Натальей.
— Ион, — любовно произнесла Зинаида и начала с ним обниматься. Во время объятий она с интересом взглянула на Василия и облизала губы.
Приехали две проститутки, которых Василий здесь уже видел.
Одна тощая, а другая потолще, с широким низким тазом. Обе со следами алкоголизма на лице. Их волосы были затянуты в хвосты, лица напудрены, а глаза густо накрашены. Они держались рядом.
Подошло трое строителей: Бригадир Николае, Титу и Муслим.
— Я говорил, что ты похожа на цаплю, — обратился Николае к тощей проститутке.  Та громко и резко захохотала.
— А я на кого? — спросила другая.
— На фламинго, — ответил он, и Василий подумал, что со своим большим низким тазом она скорее напоминает гуся.
Проститутка-фламинго подогнула правую ногу и постояла так несколько секунд.
— Пройдемте вниз, — сказал Ион, и все девять человек направились в подвал.
Прораб шел первым, за ним женщины из фирмы, потом рабочие вперемешку с проститутками, которые шутили и смеялись, в конце Василий с Титу.
Когда все спустились, Ион открыл дверь, и людская масса двинулась по коридору. Было жарко и влажно. Ион нажал на выключатель, и зажглось несколько лампочек вдоль потолка.
— Африка, — сказала Наталья. — Не хватает негритянок.
— И негров, — весело добавила Зинаида Павловна.
— Чем вас не устраивают молдаване? — поинтересовался Титу. — Мы тоже веселые и музыкальные.
— А у меня большая кукуруза, — сказал Николае, и смех проститутки, которую сравнили с фламинго, заглушил разговор.
— Ой, паук! — испугалась Наталья.
Слева под потолком находилась паутина, на которой сидел небольшой паук рядом с плененной мухой. 
Когда дошли до кабинета, Ион достал ключи, открыл его и зажег там свет. Все вошли внутрь. Василий взял дверь за ручку, поводил ею вперед-назад и закрыл.
Прораб достал из холодильника бутыль с белесой жидкостью.
— Квинтэссенция! — обрадовалась Зинаида Павловна. 
Николае поморщился и погладил подбородок.
— Пробка из пробкового дерева, — заметил Василий, показывая на бутыль.
Ион достал из шкафа граненые стаканы и наполнил их до половины из бутыли.
Николае и Василий придвинули один из столов к дивану, а с другой стороны поставили кресла и стулья.
Зинаида Павловна первая взяла стакан, посмотрела на него, как на родного ребенка, и выпила.
— Граненый, — сказала проститутка-цапля, проводя по стакану пальцами вверх и вниз.
— Ты из села? — спросила у нее Зинаида Павловна, и та смущенно кивнула.
— Я по пальцам поняла. Изогнуты внутрь. Такое бывает от физической работы.
Василий посмотрел на пальцы Зинаиды Павловны — они были прямыми и морщинистыми.
— А у меня короткие, — сообщил Николае.
— Главное, что член длинный, — ответила Зинаида Павловна, и Николае гордо поднял голову.
— У тебя тоже аристократические, тонкие пальцы, — сообщила Зинаида Павловна Василию. — Видимо, работаешь не много или не усердно.
— Да, я лентяй, — подтвердил он.
Прораб засмеялся, выпил и шумно выдохнул.
Отпил и Василий.
Когда все опустошили стаканы, Ион налил еще.
Василий понял, что началось опьянение и что он смотрит на людей с чувством единства. 
— Выпьем, —Ион снова налил.
Зинаида выпила залпом.
Василий какое-то время смотрел на ее стакан со следом от красной помады, а потом по общему оживлению понял, что сейчас начнется самое главное.
Николае снял рубашку, штаны, трусы и кинул их под диван. К волосам на его груди прилипло немного цемента.
— Что-то мне жарко, — сказала Наталья и стала расстегивать пуговицы блузки. — Поможешь? — она посмотрела на Василия, и тот начал помогать.
— Я люблю на полу, — она мотнула головой в сторону.
Василий посмотрел в темно-карие глаза Натальи и почувствовал в паху разрастание тепла.
Он наслаждался ею заранее и видел, что она тоже наслаждается. Им было хорошо, но не до конца. Удовольствие было напряженным и толкало к действию.
Наталья снимала свою черную строгую юбку.
— Волчица, объятая похотью, — услышал Василий голос Николае и повернулся.
— Иди ко мне, мой пес, — призвала его Зинаида Павловна и запустила руку в волосы на его груди. Бригадир зарычал.
Василий посмотрел на Наталью, чувствуя вязкость мира алкогольного опьянения и возбуждение.
— Возбуждение полового члена, — произнес он внутренне. Он увидел, что Наталья улыбается, и возбудился сильнее. На ней осталась только расстегнутая блузка и коричневый бюстгальтер. Ее ноги были стройны и полны какой-то спелой страстности. Запульсировало в паху.
Василий сидел на полу рядом с Натальей. Пол был теплым.
— Пол теплый, — сказал он и подумал, что Ион сделал отопление в полу именно для таких случаев.
— Это наша Африка, — сказала Наталья.
— Можем принести того паука из коридора для реалистичности, — предложил Василий. Рука женщины расстегивала его штаны и лезла вглубь них. Уголки ее губ поднялись вверх, показав удовлетворение. Василию стало интересно, что позволяет их так поднимать, — круглые мышцы рта или мышцы щек.
— Полноводная река Нил несет свои воды и орошает пустыню, — сказала Наталья певуче, нажимая пальцем на твердую артерию у начала его члена.
— Это Эльба, начало Нила, — уточнил Василий.
Без всякой одежды он лежал на теплом, очень приятном мраморном полу. Вспотевшая спина скользила, пот, проникающий в поры мрамора, казалось, дополнительно связывал его с этим камнем, помнившим доисторические времена. Он был причастен к истории самой Земли. Миллионы лет назад моллюски умерли и оставили после себя раковины, превратившиеся в известняк, который потом от температуры, давления и времени стал мрамором.
Наталья уселась на него сверху. Белая блузка была распахнута, открывая грудь в коричневом бюстгальтере. Потом Василий увидел, что блузка осталась, а коричневого бюстгальтера нет. Наталья ударилась коленом о пол и, не показав признаков боли, улеглась на Василия.
Половой член испытал тепло и давление женского тела. Василий, объединился с другим человеком своей выступающей частью.
С разных сторон слышались стоны.
Строители трудились над проститутками на диване и кресле. Ион стоял возле них. Проститутка-цапля держала его детородный орган рукой и готовила к работе.
Слева кто-то заохал. Это была Зинаида Павловна, на которую забрался Николае. Ее морщинистые груди с коричнево-синими сосками свисали по сторонам. Николае хватал ртом сосок и с рычанием, как собака, дергал его. От этого женщина охала сильнее.
Лицо Натальи стало красным и влажным. Она медленно двигаясь сверху, прикоснулась губами к губам Василия, оторвав его от наблюдения за другими людьми. Не поцеловала, а именно коснулась открытым ртом. Наверное, ей было интересно не соединение ртов, а то, что происходит в середине ее тела. Василий положил руки на ее бедра.
— Нил несет свои воды и орошает пустыню, — сказал он.
Изо рта Натальи на его шею потекла слюна, она закрыла рот и сглотнула.
Она молчала, ускоряя движения туловища, низко постанывая.
Стон примерно двести герц — понял Василий. Интересно, есть ли связь между удовольствием женщины и высотой ее стонов. Возможно, высокий звук говорит о пронзительном, холодном, как лед, удовольствии, а низкий — о томном и тягучем, как расплавленный сахар.
Наталья залила слюной почти всю шею и часть его лица. Слюна высыхала и стягивала кожу. Василий слышал, что есть косметическая процедура по подтягиванию кожи и ему стало интересно, насколько моложе он теперь выглядит. Наталья стонала громче.
Голоса были разной высоты. Наталья — альт, у нее низкий голос, охающая Зинаида Павловна тоже.  Проститутки — сопрано. Он и прораб — баритоны. Николае, кусающий и рычащий, — бас.
Общий процесс шел бодро, но равномерно, стоны, оханье, и разговоры слились в один звуковой поток.
Василий взял Наталью за волосы и отклонил в сторону, чтоб ее слюна капала на пол. Она решила, что Василий захотел поменять позу, и улеглась на спину.
— Смена партнера, — послышался низкий голос Николае. Он улыбался Наталье, а она улыбалась ему в ответ.
Зинаида Павловна ожидающе смотрела на Василия лежа на боку.
Он вспомнил просьбу Иона и нехотя пополз на четвереньках к пожилой женщине. У него никогда не было телесной связи с людьми такого возраста. Василий глядел на дряблое, жирное тело Зинаиды Павловны, которая перевернулась на спину и раздвинула ноги. Она сделала это так быстро, что ее суставы хрустнули. Потом она развела руки и лежала, как перевернувшийся на спину, играющий щенок. Василий посмотрел на розовое влагалище и в следующий момент был там. Зинаида начала охать, потом заохала громче. Жир, старость, дряблые мышцы, хриплый голос, само время ее жизни отталкивало, вставало уродливой стеной.
Вдруг он вспомнил книгу Иляны и подумал, что красота действительно отравляет его существование. Он не может насладиться уродливым, а может только красивым. Это отнимает половину, а то и больше удовольствия жизни.
Так было всегда, но стало отчетливо ясно только сейчас.
Он почувствовал внутри себя что-то похожее на круглую мышцу- сфинктер, который инстинктивно сжимался и не пускал уродство внутрь. Василий попытался расслабить эту мышцу, но она не поддавалась. Он сделал еще усилие, и немного уродства просочилось внутрь. Он расслабился сильнее, и наслаждение начало течь через него струйкой. Стало хорошо. Вдруг он понял, что уродство существует только внутри него, и что теперь он сам будет решать, что уродливо, а что красиво.
Он поставил Зинаиду Павловну на четвереньки и пристроился сзади. Так она выглядела моложе. Всё, что обвисло или одрябло, было скрыто от его глаз. Живот оттянул кожу талии и сделал ее уже, но теперь это было не важно.
Внутри Василия стало светло и уютно, каждое мгновение было прекрасно и длилось долго.
После Зинаиды Павловны он занялся проститутками и сделал вывод, что проститутка-фламинго стонет громче чем проститутка-цапля.
— Извержение, — тихо произнес Василий, обрызгал обеих женщин и сладко заснул на диване.

16.
Вечером следующего дня Василий и Ион соорудили на улице стол, сели и начали выпивать. Василию было хорошо и спокойно. Переживания вчерашней встречи оставались в нем до сих пор.
Он посмотрел на фиолетовое, густое, сахарное небо. Листья деревьев в сумерках тоже были фиолетовыми.
К ним подошел худой человек лет пятидесяти со скуластым лицом и усами-подковой. Он протянул Иону руку.
— Мирче. Василий. — Представил их друг другу прораб.
Рука Мирче была изящной, с тонкими хрупкими пальцами, и Василий осторожно ее пожал.
Мирче присел и уставился в фиолетовое небо.
— Это же с вами Ион написал «Алхимию Фэт-Фрумоса Триждывеликого»? — спросил его Василий.
— Да, со мной.
Мы с Ионом подружились в вузе. Я учился на химика и увлекался средневековой алхимией, а он на строителя и был панком. Ирокез из плевков, все дела.
Василий сделал непонимающее лицо.
— Когда человека посвящают в панки, люди харкают ему в ладони, и он этим составом делает себе ирокез, — объяснил прораб.
Василий представил Иона с каракулево-черным ирокезом, блестящим от слизи.
-- Мы друг на друга повлияли, — продолжил Мирче. -- Я постепенно полюбил панк культуру, а Ион -- алхимию. А еще мы оба молдаване и с детства знаем сказки о Фэт-Фрумосе, который похож на мифологического родоначальника алхимии — Гермеса Триждывеликого.
Однажды нам пришла идея написать эдакую алхимическую книгу-шутку, и знакомая секретарша напечатала штук тридцать на машинке.
-- Да, все так, -- подтвердил Ион, глядя вверх, видимо вспоминая события молодости. -- После института я пошёл работать на стройку и там познакомился с Николае и Титу, которые занимались колдовством. Ради забавы мы попробовали вызывать гения водоворота и у нас получилось. Если в одном месте собираются люди, занятые общим делом, то оно выходит гораздо лучше.
-- Тем более на стройке, -- подхватил его мысль Мирче. -- Каждый камень, который вы кладете, точнее, ложите, -- он улыбнулся Иону, -- каждая панель, наполняются вашей магией и создают для нее среду.
Вот, у меня в институте никто не занимается колдовством, поэтому для гения водоворота приходится использовать почти живую воду. – Мирче сделал грустное лицо и отпил вина. -- Помню, как-то раз показал его в туалете Арсению Короткову, и тот упал в обморок.
— Не понимаю, зачем ты связался с этим Арсением? Чистюля и боится смерти. — Ион исказил лицо пренебрежением.
— В нем есть маниакальное обаяние и интеллект, — объяснил Мирче.
Ион снова пожал плечами.
— Его тут никто не любит. Как-то пришел и начал мне надоедать со своими кондиционерами. Я отправил его в туалет.
— Если человек подержит в руках какой-то закрытый сосуд, — декламативно заговорил Мирче, — а мы этот сосуд потом возьмем, вынем пробку и прошепчем выдуманное заклинание, то этот человек с большой вероятностью испытает непреодолимое желание к дефекации.
— Это тоже способ из книги про алхимию Фэт-Фрумоса? — спросил Василий.
Ион кивнул.
— В этот же день Евгений навел на него морок, — продолжил прораб. — Тот подошел к воротам и не видит их. Ходил вдоль забора искал, как наш Полифем, потерянную косточку.
— А про то, что ценности любви красоты и жизни отравляют человека — это тоже для смеха?
Мирче стал неожиданно серьезен. — Нет, это наши убеждения.
-- Влияние панк культуры, -- Ион развел руками.
Какое-то время все трое молча смотрели в небо, как будто оно было интереснее всего прочего.
— Ценностью красоты Василий не отравлен, — заметил прораб. — Видел бы ты как он оприходовал нашу Зинаиду.
— Красота в глазах смотрящего, — сказал Мирче, переведя взгляд с неба на строителя.
— Это правда, -- согласился Ион. — Вот, например, женщина, стройная, идет по тротуару, и всё в ней как надо. — он замычал, подчеркивая восхищение только что придуманной женщиной. — Но такая вещь как женская грудь, которая нам всем нравится, малоинтересна, например, собаке.
— Как и человеку собачья грудь, — сказал Мирче.
— Груди, — уточнил Ион, — четыре пары, или сколько у них там...
Василий представил большие набухшие груди кормящей суки, синеватые, с редкими волосками. Ему стало интересно, будет ли неприятно собаке от вида обнаженной женщины и скривит ли она морду.
— А ценностью любви он отравлен? — Мирче испытующе посмотрел на Василия.
Тот промолчал, потому, что не знал ответа.
— Любовь, которую мы все знаем, -- продолжил друг Иона, -- про которую снимают кино и пишут книги не стоит ничего, потому что человек не является ее хозяином, а скорее наоборот. Ты, живешь себе спокойно, но потом влюбляешься, и спокойствию конец. Тебе нужно, чтобы возлюбленный был рядом. Ты начинаешь его пожирать, и он уходит.
Василий перечислил в уме всех, кто его любил, и понял, что рано или поздно они ему надоедали.
— Если человек отвергает ценности любви, красоты и жизни, то внутри него происходит алхимическая трансмутация, и с этого момента он сам определяет, что красиво, а что нет, любит без соплей, и по-настоящему радуется жизни, потому что, если боишься умереть, то жизнь отравлена неприятным ожиданием. — Закончил мысль Мирче.
— Василий не боится умереть, но у него другая крайность, он хочет это сделать побыстрее. — сообщил Ион.
— А хочешь научу тебя вызывать гения водоворота? — неожиданно поинтересовался Мирче.
— Да, — ответил Василий.
Друг Иона медленно встал со стула и кивнул головой в сторону подвала.
— Нужно набрать ведро воды.
Мирче и Василий сели на диван в кабинете Иона. Перед ними стояло десятилитровое жестяное ведро с водой.
— Ты немного знаешь молдавский? — поинтересовался Мирче.
— Да.
— Придумай заклинание для вызова гения водоворота на молдавском языке.
Василий немного подумал.
— Geniul v;rtejului vino acum , — произнес он громко и услышал короткое эхо «Um».
— Коротко и по делу, — одобрил Ион. — Теперь пальцами сделай в ведре водоворот и повторяй эти слова.
Василий засомневался, и у него появилась мысль, что над ним насмехаются, но потом он отбросил ее как неприятную. Он опустил в воду указательный и средний пальцы правой руки и начал производить круговые движения, при этом повторяя свое «Geniul v;rtejului vino acum».
— Смотри, — сказал Мирче. — Внимательно смотри.
Василию стало страшно и одновременно интересно.
— Смотри, — вторил товарищу Ион.
Василий повторял заклинание. Со дна ведра поднялось несколько пузырьков газа, потом послышалось шипение.
Страх придавал азарт и восторг, как у детей, залезших ночью в заброшенный дом.
Он стал повторять фразу внутри себя быстрее и вдохновеннее. Вдруг из середины водоворота поднялся небольшой серый вихрь.
— Не убирай руку, — скомандовал Мирче, и Василий удержался от этого желания. Страх усиливался, но вместе с ним усиливался восторг, и эти два чувства, соединившись, делали возможным то, что происходило.
Василий захотел увеличить шипящий вихрь и понял, что для этого достаточно его желания. Оно было чем-то вроде мышцы, которую он мог напрягать и расслаблять.
Он пожелал. Вихрь стал высотой почти до потолка и гудел, но был, казалось, дружелюбен.
Василий устал и убрал руку из ведра. Вихрь исчез.
Василий откинулся на спинку дивана, в полной тишине переживая необычность и важность события. Ион и Мирче сидели по бокам от него и тоже молчали.
После этой встречи Василий самостоятельно производил опыт с гением водоворота. На стройке это получалось легко, но за ее пределами — только с помощью почти живой воды. Ему нравилось испытывать ужас и восторг. Таким образом Василий открыл себе путь в потустороннее, поэтому смерть для него утратила привлекательность, и больше он не размышлял о достойных причинах самоубийства.
 
17.
Наступила осень. Василий шел к Иляне по тополиной аллее.  Было темно, тихо и влажно. Ему нравился влажный воздух. В нем вещества растворены в мельчайшей водной взвеси и пахнут сильнее. Влажный воздух обволакивает, обнимает, заходит внутрь, становится самим человеком, а потом выходит с частью его внутренних жидкостей, и обогащается запахами табака, водочного перегара, чеснока, желудочных соков и многими другими.
Вдруг посреди дороги засветился зеленоватый огонек. Это был светлячок.  Василий пригляделся и увидел, что насекомое сидит на кучке дерьма.
— Наверное, отец этого насекомого был скарабеем, — пошутил про себя Василий, и представил, как тяжелый округлый жук степенно влезает на легкую нежную самку светлячка.
Иляна встретила его непривычно нарядной, в черном свободном платье с тонкими лямками. Василий подумал, что в последнее время она нравится ему всё сильнее.
Стали ужинать. Василий окунал ложку в суп и вылавливал фрагменты свернувшегося яичного белка.
— Это называется зеленый суп? — поинтересовался он.
— Да, я разбиваю яйца прямо в кастрюлю, белок сворачивается и приобретает случайную форму, — ответила она. — Некрасиво, зато быстро. Любая еда быстро превращается в дерьмо, поэтому нет смысла с ней возиться.
Василий посмотрел на ногти женщины, покрытые желтым лаком.
— Покрасила, — констатировал он.
— Да, решила сегодня покрасить, я делаю это редко и плохо.
Она показала ноготь указательного пальца левой руки с облупившимся лаком.
В спальне после недолгого молчания Иляна взяла платье за лямки на плечах и протянула их в стороны. Через секунду платье упало.
Утром они лежали на боку в обнимку. На майке Иляны, сзади, было две дырки. Через одну из них проглядывала родинка.
Василий вспомнил разговор, который произошел давно между его родителями.
Отец не был опрятен. Он ходил в грязных, засаленных куртках, дырявых, растрепанных снизу штанах, стоптанных ботинках. На майке всегда были дыры и цветные пятна от еды.
Мать, напротив, была опрятна и пыталась привить это сыну.
— Вытри рот, жир капает на одежду, — велела она ему однажды.
— А у папы майка в супе, — сказал он, недовольно вытирая рот.
— Папа, почему у тебя майка в супе? — спросила мать.
— Мужчины не должны быть опрятны, — ответил тот.
Василий посмотрел через плечо Иляны в окно и прищурился из-за солнца.
Женщина проснулась и обняла его. Он наслаждался присутствием женщины и солнечным светом.
— Скажи, ты не против секса втроем? — спросила она неожиданно.
— Как это втроем?
— Ты, я и Веня, мой старый знакомый. Он бездомный музыкант, глуповатый, но хороший, душевный.
Василий представил длинноволосого человека в куртке-косухе. Появилась ревность, но Василий считал, что ревность — это плохо и с нею нужно бороться, поэтому согласился.

18.
Через неделю, первого марта, в молдавский праздник Мэрцишор, Иляна встретила Василия на автобусной остановке. На ее футболке была приколота красно-белая бутоньерка. Они направились к ее дому. Василий шел медленно. Женщина взяла его за руку и повела вперед. Они поднимались вверх к ее дому, и Василий увидел впереди химически красочное небо. 
Возле калитки их ждал человек.
— Это Веня, а это Василий, — сообщила Иляна, когда мужчины пожимали друг другу руки.
Веня смотрел на него добрыми и глуповатыми глазами. Его длинные грязные волосы напоминали паклю. На нем были черные заплатанные джинсы и коричневая кожаная куртка. Через пять минут все трое сидели на кухне.
— Я бы пива выпил, — сказал Веня.
— Пива нет, — ответила Иляна, — но есть вино.
Вино было разлито в два стакана и одну чашку, которая досталась Василию.
Веня рассказал, что когда-то закончил музыкальное училище, женился, потом развелся, пропил квартиру покойных родителей и теперь живет по друзьям и подвалам.
Иляна прошла в туалет, а мужчины в зал.
— Надо бы разложить, — сказал Веня и разложил диван.
Бездомный музыкант располагал добродушием, и Василию стало стыдно за свою ревность, за то, что он жалеет удовольствия этому человеку.
Зашумела вода унитазного бачка, и Иляна вошла в комнату в трусах и майке. Веня встал с дивана, поглядывая на женщину и на Василия.
Иляна сняла майку, и два соска увидели свет, как два глаза. Она подошла к Вене, обняла его сзади и начала расстегивать пояс. Он неловко расставил руки по сторонам, опустил и снова поднял.
Черные засаленные джинсы шумно свалились на пол. За ними упали трусы.
Воздух наполнила смесь запахов старой мочи, спермы и специфического пота мужских гениталий.
Женщина встала на колени, уткнулась головой в Венин пах, шумно вдохнула носом и начала там лизать.
Мужчина зажмурился и тяжело задышал.
Василий тоже возбуждался, но болезненно. Он чувствовал ревность. Что-то похожее на круглую мышцу-сфинктер внутри него неприятно сжималось и останавливало поток удовольствия.
Он вспомнил встречу с Зинаидой Павловной. Тогда эта мышца сжималась из-за уродства, а теперь из-за Вени. Василий постарался радоваться чужому счастью. Постепенно мышца-сфинктер, расслабилось и начала пропускать удовольствие.
Иляна залезла на кровать и встала на четвереньки. Веня пристроился сзади и снова тяжело задышал. Иляна посмотрела на Василия, открыла рот, потом закрыла, издав свой высокий скулящий звук, и опустила голову.
Через несколько минут Веня остановился, лег в стороне и приглашающе показал рукой на женщину.
Василий полностью разделся и подошел к кровати. Музыкант лежал и удовлетворял себя самостоятельно. Его рука двигалась ровно, уверенно, красиво, и Василию стало интересно, насколько красив его собственный онанизм.
Василий легко вошел в подготовленный скользкий проход, в котором минуту назад был другой мужчина и испытал к нему расположение, какое бывает между напарниками по работе.
Веня переместился к женской голове. Она взяла его орган ртом. Музыкант зажмурился и с сумасшедше красным лицом произнес несколько глухих протяжных «а». Это дополнительно возбудило Василия. Пронзительное яркое удовольствие его захватило, он закрыл глаза, лег на спину и почувствовал себя источником безграничной любви. Он любил Иляну, любил Веню, любил потолок, обои с нарциссами, и воздух с его пылью и влагой.
Постепенно он забылся сладким сном. Во сне он листал книгу «Алхимия Фэт-Фрумоса Трисмегиста», но другую. Там были цветные изображения странных животных, в том числе большеглазой вороны с руками и разные растения с неизвестными названиями. На одной странице он увидел картинку с ректификационной колонной, как в книге матери, но тут она была одновременно туловищем человека. Снизу ее находились ноги, по бокам торчали руки, а сверху — голова Зигмунда Фрейда.
«Человек — это ректификационная колонна. Внизу нее кипит котел половой страсти, — перевел он молдавский текст под картинкой, — ее испарения, поднимаясь вверх, превращаются в секс, любовь, работу мозга и даже движения тела».
Когда Василий проснулся, Вени уже не было.
Он нашел в холодильнике колбасу, огурцы, оливки, горошек, сделал из этого салат и поел. Потом пошел в туалет. Испражняться было приятнее обычного.
Когда упал последний кусок, Василий вспомнил сон и подумал, что если человек — это ректификационная колонна, то его дерьмо производится на самом нижнем уровне.
Они продолжали встречаться втроем примерно месяц. Василий стал равнодушнее к Иляне, а она, наоборот, привязалась сильнее. Потом Веня куда-то пропал. Иляна подала заявление в милицию, но результата не было.

19.
В июне очередной дом был построен, и шли отделочные работы.
В один из вечеров, выйдя из туалетной кабинки, Василий направлялся к Иону, чтобы попробовать вишневой настойки. Слева появился белый кот и зашагал рядом. Василий услышал, что его кто-то зовет. Он огляделся, увидел Арсения, подошел, и тот позвал его к себе в подвал.
Ему стало интересно увидеть ванну, про которую ему рассказывал прораб. Арсений провел его к уже построенному и частично заселенному дому.  Спустившись в подвал, они прошли влево до конца коридора.
Арсений отпер металлическую дверь, и Василий увидел комнату вполовину меньше, чем у Иона, с недорогим ремонтом и черной чугунной ванной посередине. Ванна была почти полной. На ней был кран.
Арсений закрыл дверь на ключ, поставил на стол бутылку водки, бутылку коньяка и стаканы.
Василий выпил за здоровье Арсения. Водка была со странным привкусом, и Арсений объяснил, что это не совсем водка, а настойка лекарственных трав по рецепту его матери.
— А чем вы все-таки занимаетесь с Ионом? — спросил Арсений, и Василий ответил, что они работают над собой, а также приглашают женщин и кутят. Он вспомнил Зинаиду и начал про нее рассказывать.
Ему показалось, что собеседник слушает его без интереса, и он направился к ванне. Тело стало вязким и двигалось медленно.
Он сел на край ванны, посмотрел на воду и потрогал ее пальцами. Вода была неестественно зеленого цвета, а пальцы неестественно желтого.
Василий понял, что его специально одурманили. Стало тревожно, мозг работал плохо. Арсений что-то говорил и, вроде-бы, угрожал убийством. Время разбивалось на фрагменты гораздо сильнее чем от алкоголя и часть из них сразу забывалась. Василий начал водить по воде круговыми движениями. Это успокаивало.
Зеленая вода в ванной была дружелюбна и как бы предлагала помощь.
Пальцы приятно зудели удовольствием, вызывая в воде жизнь.
Появился маленький вихрь, и Василий испытал привычные, для этого случая, страх и восторг.
Смотри, — сказал Василий, желая поделиться с Арсением, страхом и восторгом.
Вихрь быстро рос.
— Смотри, — хотел повторить он, но его рот, казалось, засыпал и у него получилось «мотр». Потом он попытался снова выговорить это слово, но произнес только «от».
Вдруг он почувствовал удар в руку и увидел, что по ней течет кровь. Арсений стоял рядом с ножом. Василий не чувствовал боли, но понял, что находится в опасности. Он схватил Арсения и бросил в ванную. Это вышло неожиданно легко.
Послышался металлический удар. Арсений смотрел из толщи воды куда-то вверх, а потом его глаза застыли.
Василия неодолимо клонило в сон, он сел на пол и оперся на ванну. Вокруг была кромешная тьма. Вдруг, вверху стало светлее. Он посмотрел вверх и увидел, как стрелы света, летящие из космоса, вонзаются в темно-фиолетовое небо и разрастаются золотым сиянием. Северное сияние теперь есть и в Москве, — понял он.
Василий проснулся, от металлического стука, открыл глаза, но не смог сосредоточить зрение. Комната расплывалась. В дверь продолжали стучать.
Тело Арсения плавало в ванной, левая нога свисала снаружи. Василий порылся в его кармане, нащупал связку ключей, подошел к двери и отпер ее. Там стояли Ион и молдавский мальчик.
— ;i-am spus c; e aici , — сказал мальчик и убежал, а прораб зашел в комнату.
Василий попытался вспомнить, что произошло:
— Хотел меня зарезать… Потом, наверное… Мы боролись.
— Его бетонный коридор кончился, — сообщил Ион, впятив нижнюю губу.
Какое-то время они смотрели на ванную с мертвым человеком.
— Он обосрался, — сообщил Ион, скорчив гримасу. — Надо по-тихому вынести и залить где-нибудь бетоном. Прораб посмотрел на запястье Василия, с небольшой запекшейся раной. — А тебя — перевязать.
Ион вышел на улицу и через некоторое время вернулся с Николае и Титу, которые с отвращением посмотрели на плавающего в ванной человека, переложили его в большой мешок и вынесли наружу.

20.
Василий еще два дня не мог сфокусировать взгляд и на стенах видел несуществующих насекомых. При этом мозг соображал нормально.
Случай в подвале он помнил смутно и фрагментами. Помнил, что Арсений хотел его смерти, его взгляд из-под воды и свои руки на его шее. Сначала он был расстроен, но потом решил, что в этом нет смысла, переборол себя, и его настроение стало прежним.
— Спустись ко мне, — сказал Ион, когда Василий ставил очередной камень на раствор. Прораб был озабочен какими-то мыслями и ходил по кабинету взад-вперед, заложив, как обычно, руки за спину. В кабинет зашел молдавский мальчик и позвал Василия рукой. Они вышли из подвала, и мальчик подвел его к строящемуся дому и направился вверх по лестнице. Через несколько минут они стояли на девятом этаже около балкона, и мальчик показывал вниз, на щель между плитой несущей стены и балконной плитой.
— Slab conectat, — сказал он.  Василий понял, что это значит «плохой контакт», и увидел, что арматура между плитами действительно сварена плохо.
Василий спустился. 
— Что он тебе сказал? — спросил прораб.
— Плохо сварена арматура на девятом этаже.
— Значит, надо проверить.
— А откуда мальчик об этом знает?
— Это не мальчик и даже не человек, — сказал прораб.
Василий почувствовал подступающий ужас и восторг.
— Однажды он непонятно откуда появился, -- сказал Ион, -- дал мне яблоко и повел на этажи. -- Показал на водопроводную трубу и электропроводку рядом с нею.
— Слишком близко, — говорит. И правда, вода должна быть дальше от проводки. Спрашиваю: «Откуда ты? Чей будешь?» Молчит. Пошел с ним вниз. Я впереди, он за мной. Оглянулся, его нет. Парни говорят, был мальчик, куда делся, неясно. С тех пор приходит, показывает дефект и исчезает. Иногда просто играет, поет песни.
Мирче утверждает, что это домовой, только не одного дома, а всей стройки и что наш белый кот — это тоже он. Говорит, что на всех стройках есть такое существо, но здесь мы его видим, потому что занимаемся практиками, связанными с потусторонним. То есть, у нас с ним прямое профессиональное общение, но мне надоело ходить вверх и вниз, не тот возраст, поэтому я хочу передать эту работу кому-то другому.
— Я готов, — ответил Василий.
— Мы оформим тебя как проверяющего и дадим хорошую зарплату. Зовет — идешь и слушаешь, потом докладываешь мне или бригадиру.
Василий вышел из подвала и подумал, что никогда не видел молдавского мальчика и белого кота одновременно.
Солнце садилось и освещало стройку оранжевым светом.
Пару раз в неделю мальчик-домовой показывал ему одну или несколько проблем на стройке. Его замечания были всегда верны, но иногда он требовал покрасить стены в голубой или построить еще один этаж. Такие пожелания расценивались Ионом как капризы и не выполнялись. Домовой в этих случаях канючил и топал ножкой.
Арсения сочли пропавшим без вести, а его устройство по сбору конденсата демонтировали.

21.
Примерно через месяц Василий с Иляной сидели на лавочке на тополиной аллее, недалеко от ее дома.
Мимо прошел Веня. Он прищурился, глядя в закатное небо, а потом перевел взгляд на них, как будто внутренне оставаясь в закате.
— О, пропажа, — Иляна кинулась обниматься.
— Со мной приключилась криминальная история, — объяснил тот.
— Рассказывай.
— Твой Арсений запер меня в подвале, и я там сидел всё это время. Читал книги и ел закатки, которых там был целый стеллаж.
— Что он с тобой делал? — поинтересовался Василий, готовый сострадать.
— Пырнул пару раз ножом, но у меня заросло как на собаке. — Веня приподнял рубаху и показал розовые шрамы.
— Потом перестал приходить. Закаток почти не осталось, и я приготовился умирать от голода, но потом слышу, открывают люк. Смотрю — спускается женщина в очках и с таким большим носом. — Веня нарисовал пальцем в воздухе большой нос. — Похожа на ведьму. Думаю, всё, конец. Будут ритуально убивать. А это была его мама. Оказывается, что он пропал без вести, а она горевала-горевала, а потом решила посетить дачу и спустилась за закатками. Я извинился, что съел их. Говорю — у меня есть причина, ваш сын меня похитил и держал тут взаперти. Она меня обняла и долго плакала.
— Сочувствую. — Иляна погладила его по руке.
— С другой стороны — бесплатное жилье и еда, — сказал Василий.
— Еще бросил пить и прочел много полезных книг, — добавил бездомный и задумался. — В жизни то на то и приходится. Фрейд говорил, что человек не создан для счастья, и это правда, но в целом моя жизнь сносная, а иногда даже веселая. Он помахал им рукой и пошел в сторону заката.