Пушкин и русская поэзия империализма

Фра! В мюнхенской биб-ке  Imwerden  наткнулся на раритет = Волков А.А. Поэзия русского империализма (1935)

Вот как в ней подан А.С. Пушкин:

<<<
И буржуазным и дворянским художникам свойственны мистика и упадочничество, причем мистицизм последних бардов дворянства носит еще более глубокий характер. К началу XX столетия дворянская поэзия окончательно выродилась и потускнела, потеряв свою идейную и художественную ценность. Стоит сопоставить два имени дворянской поэзии, чтобы увидеть ее эволюцию на пути к обнищанию,— Пушкин и Мережковский!

Последние барды дворянства особенно сильно ощущали «старческую дряхлость». Они с другой стороны приходили к неприятию действительности. Их пугал процесс распада старинных дворянских гнезд, обусловленный вторжением в эти гнезда новых капиталистических отношений…

Буржуазная критика радостно встретила «Венок», как свидетельство перехода Брюсова на позиции классицизма и пушкинизма.

Вяч. Иванов по-своему принимает жизнь. Если Брюсов, Кузмин и др. ее прославляют методами «кларизма», то Вяч. Иванов подчеркивает теургическую роль поэзии, утверждает «пересечение искусства с религией». Вяч. Иванов сравнивает язык поэзии с языком жрецов. И даже пушкинского «Поэта» Вяч. Иванов интерпретирует в своем религиозном духе. «Пушкинский поэт, — пишет он,—понимает свое назначение быть религиозным устроителем жизни, истолкователем и укрепителем божественной связи сущей, теургом».

Излюбленная тема Кузмина, создавшая ему широкую популярность, — любовь. Кузмин сам не может представить себя без «милых уст». Как мир мне чужд, как мир мне пуст, Когда не вижу милых уст. Но особенно характерен не столько интерес Кузмина к этой теме, сколько ее интерпретация. Если, например, Пушкин в «Евгении Онегине» тему любви связал с большими идеями своего времени, то Кузмина любовь всегда интересует с точки зрения полового влечения. Этому «идейному» устремлению Кузмина соответствует метод натуралистического описательства
… кларисты по праву могут считаться наследниками парнасцев. Эта поэтическая генеалогия кларистов от парнасцев является хорошим опровержением весьма распространенной версии о пушкинизме «новой поэзии».
Утверждения о пушкинизме «новой поэзии», «идущей на смену символизму», становятся очень модными в эту эпоху. Они логически вытекают из «центрального устремления духа», отмеченного в органе Рябушинского, из распространенного мнения о переживаемой эпохе возрождения, о начавшейся эпохе классицизма, как стиля расцвета искусства. «Золотое руно» приветствовало Брюсова за возвращение к Пушкину: «Брюсов прошел через декадентство — возрождение Мережковского, Минского, Зинаиды Гиппиус, Федора Сологуба и Бальмонта и вышел на прямой, как стрела, путь совершенства и классицизма»

Позже Жирмунский, являвшийся тогда официозным критиком империалистической «Русской мысли», объявил учеником Пушкина М. Кузмина
Кроме Кузмина Жирмунский зачислил в разряд «продолжателей пушкинской традиции» акмеистов, в том числе «самого яркого представителя молодого поколения поэтов» — Анну Ахматову.

Эту же точку зрения Жирмунский повторяет в своей позднейшей работе: «Лишь в самые последние годы замечается поворот, знаменующий действительное возрождение Пушкина через голову всего литературного развития XIX века. Впервые Кузмин, воспитанный на прекрасной ясности французского и русского XIX века, наметил возможность такого перелома. Лирика Анны Ахматовой... знаменует окончательное возвращение к классической традиции».

Что дало повод говорить о пушкинизме новой поэзии, «идущей на смену символизму»? Мы уже сказали, что это логически вытекает из «устремления духа».
Сами кларисты много говорят о Пушкине. Они опираются на его наследство в борьбе с символистской «мистикой» и «двойственностью содержания». Этот культ Пушкина особенно бросился в глаза после того, как символисты перед этим предавали забвению великого классика или же толковали его на свой мистический лад. Мережковский, например, интересовался Пушкиным в плане своей концепции примирения языческого и христианского начал. Вяч. Иванов толковал Пушкина в религиозном духе. Такое извращение Пушкина символистами понятно, ибо его творческий метод в. корне расходится со всеми идейно-худокественными устремлениями символизма. С гораздо большей убедительностью символисты говорили о Тютчеве как о своем предшественнике. Это, конечно, ближе к истине.

Заслуга кларнетов заключается в том, что они не пытались толковать Пушкина в «мистическом» плане.

Однако они возимели другую, не менее рискованную претензию, объявив себя продолжателями пушкинской линии. На самом деле между Пушкиным и «молодой поэзией» дистанция огромного размера. Можно, ко- вечно, говорить о близости некоторых элементов стиля поэтической речи кларнетов к форме пушкинской поэзии. Элементы стилистического сходства с Пушкиным действительно есть и в поэзии и в прозе кларнетов. Так, Михаил Лопатто в книге «Опыт введения в теорию прозы» (повести Пушкина) устанавливает родство элементов стиля Пушкина и Кузмина. Он устаналивает родственное абзаца Кузьмина абзацам Пушкина, отмечая, однако, что число фраз в абзацах Кузмина «имее~ несколько большую амплитуду». Однако количество слов в абзаце еще не решает дела. Если для формалиста этого вполне достаточно, то для нас этого «маловато». Буржуазная критика, естественно, снисходительно относилась к «неопушкинистам». Шаг вперед от мистики она уже готова была объявить переходом на «путь классицизма, прямой, как стрела».

Пропасть между Пушкиным и «молодой поэзией» видна на сопоставлении Пушкина и его «ученика» — Кузмина.
Иные мысли и чувства вызывает вид моря у Пушкина. Он «очарован могучей страстью», его «душа рвалась». Величественный вид скалы наводит его на воспомина-
* М. Кузмин, «Осенние озера», М. 1912.
ние о Наполеоне, почившем «среди мучений». «Свободная стихия» вызывает ассоциацию у поэта о свободе и оплаканном ею «гении, властителе наших дум» — Байроне, о «самовластии» и «тирании». Весь лексический состав стихотворения Пушкина соответствует его высокой идее: «могучая страсть», «гробница славы», «воспоминанья величавы», «властитель дум», «свобода», «торжественная краса»; эпитеты: «могуч», «глубок», «мрачен», «неукротим». А у Кузмина? «Плоский водоем»! Это поистине символ его идеи.Стихи Пушкина являлись идейным оружием «стремящихся к свободе» декабристов, стихи Кузмина — настольной книжкой сытого буржуазного обывателя. Как видим, идейная разница определила принципиальное различие изобразительных средств.

Жирмунский в своей схеме двух поэтических стилей — классического и романтического — отводит кларнетам и акмеистам место рядом с Пушкиным. «Как все русские символисты, — пишет Жирмунский,— Брюсов является поэтом-романтиком, завершителем той поэтической традиции романтизма, которая вытеснила .в русской поэзии XIX века традицию Пушкина и его предшественников, Державина и Ломоносова».

Пушкин имел возможность создать широкие реалистические полотна, поэзию большой мысли с идейных вершин своего времени. О вещах исторического и философского размаха, как «Евгений Онегин», «Медный всадник», «Полтава», не могли и мечтать новейшие «продолжатели» Пушкина. И не только потому, что они обладали меньшим поэтическим даром (хотя и этот факт не следует «забывать»). Но даже если бы они по таланту были равны Пушкину, то и тогда им нечего было бы сказать в больших полотнах. Ведь не случайно жанр больших поэм почти исчезает в эту эпоху. Едва ли не единственный образец значительной эпической поэмы, «Возмездие» Блока, остался незавершенным автором.

Если и можно говорить о пушкинизме Брюсова, то только в том плане, как это делал Гумилев: «Брюсов восстановил в России позабытое со времен Пушкина благородное искусство просто и правильно писать стихи»

Вся буржуазная концепция классицизма и пушкинизма Жирмунского рушится, когда мы начинаем сопоставлять идейно-художественный комплекс поэзии Анны Ахматовой с поэзией Пушкина. Сравнивая этих двух поэтов, мы наглядно видим, какой путь прошли идеологи русского дворянства от декабризма до столыпинской реакции. Э. Голербах, буржуазный эстет, в своей реакционной книге «Город муз» (1930 г.) пытается установить единую линию от Пушкина через Анненского к Ахматовой на примере стихов этих поэтов о Цар ском Селе. Но и стихи о Царском Селе Ахматовой, как и вся ее поэзия, свидетельствуют о пропасти между двумя, столь различными, певцами «дворянских гнезд».

«Конечно» детализм и предметность Ахматовой — это «не то», что «в реалистических произведениях». Утверждая эту мысль, Жирмунский хотел унизить реализм и возвысить метод Ахматовой. Мы скажем, что Ахматова не поднялась и не могла подняться до реализма. В этом ее принципиальное отличие от Пушкина; она, как и многие другие поэты (например Кузмин), не умела осмыслить «деталей», — они у нее являются самодовлеющими эстетическими моментами, не подчиненными, как это всегда бывает у Пушкина, большой и волнующей идее.

Поэзия Анны Ахматовой не только не является возрождением пушкинизма, но по своей основной идейно-
* ^Русская мысль», № 12, 1916.
 художественной направленности прямо противоположна Пушкину. Точно так же на пушкинское наследие не может претендовать никто из других поэтов этого направления.

Северянин своими учителями провозгласил обывательских поэтов — Мирру Лохвицкую и К. Фофанова, которых он противопоставлял устаревшему Пушкину («для нас Державиным стал Пушкин»).

Жирмунский щедро наградили акмеистов званием продолжателей пушкинской традиции. Очень характерно, что в эти годы самого Пушкина принято было рассматривать как сплошного шовиниста и патриота. Сами акмеисты в прославлении войны пытались опереться на авторитет Пушкина.

Именно новейшим «продолжателям» Пушкина принадлежит пальма первенства й прославлении «дела величавого войны».
Пришел четырнадцатый год
Огнем крестить родной народ...
И к Пушкину властней нас движет
Живое чувство. Стал он ближе,
Предтеча, первенец, пророк.
Он первый пенистый поток
России солнечной, грядущей,
Что будет миру райской кущей.
Он в песнях радостных поведал,
Что, где Россия, там победа,
Он царство славное славян
Давно предвидел сквозь туман.
Он с нами вечно будет. С ним
Мы победим. Мы победим!

С. Городецкий, «А.. С. Пушкину», изд. «Краса», П. 1915.
>>>