Первая встреча во сне

(отрывок из книги Элинор Ригби, Часть первая, XIII, XIV.)

Это уникальное и выдающееся произведение автора из Центральной Азии, написанное в последние годы Железного занавеса. Уэл Патрикс, литературный критик. 
Zamir Osorov’s Eleanor Rigby: The Chronicles of Great Love and Fall of Great Empire is a unique and thought-provoking novel set in the late Soviet era, specifically in the Kyrgyz Republic, a time when independence seemed like a distant dream and the future of the country was uncertain. This work captures the struggle between the old Soviet ways and the hope for a new, independent Kyrgyzstan. The book's premise is imaginative and poignant, as it explores the effects of global influences on a small, isolated Kyrgyz village, a microcosm of the broader cultural and political shift that would come in the years following the collapse of the USSR.
Well Patricks, WP Lighthouse, New York


...Да, это была наша первая встреча во сне, какие-то мгновения, в течение которых мы успели лишь, взявшись за руки, сделать два-три шага по берегу реки, но которые пролили так много свет на всю нашу предыдущую жизнь, предшествующую этой минуте. Я увидел ее на фоне ее родного дома, а она — меня на фоне дома престарелых уже родителей. Это было слияние двух наших снов, и даже более того слияние двух откровений, некое двойное озарение, в котором отразились реальности по обе стороны волшебного зеркала: я как бы видел за ее спиной кусочек ее родной Англии, а она за мной мой Кызыл-Суу; таким образом, родилась некая новая реальность в этой стране сновидений, где все было родным и знакомым мне с колыбели и в то же время много неведомого, незнакомого мне прежде, но отнюдь не чужого, а прекрасного и близкого, как внезапная и полная разгадка всех многолетних моих волнений, смутных порывов, поисков и желаний. Это озарение было настолько сильным и ярким, что казалось в это мгновение нашим глазам раскрылись все сокровенные тайны природы, и сам этот миг был воспринят как миг наиболее полного и глубокого счастья. За ней я увидел не только ее дом, но и близких ей людей, родных, увидел вещи, которые были особенно ей дороги, я кажется постиг, что ее больше всего волновало и тревожило. То же самое происходило и с ней: она, также, как и я, внимательно изучала тот «фон», который простирался у меня за спиной. Говоря языком математики, это было двойное взаимное отражение наших душ, сердец и чувств и нашего восприятия жизни, в ее  высшей и даже совершенной форме проявления — это был сон, явившийся искуплением всех моих бессонных ночей, мучительных раздумий, поисков, — сон, который есть нечто большее даже, чем сама реальность, породившая ее. Вот почему я так люблю математику, она позволяет заглянуть за грани невозможного, описать ее законы и самые тончайшие процессы, она может помочь тебе рассчитать тропинку, выстроить лестницу между двумя разными мирами, позволит не заблудиться в океане бесконечности.



Но не успел я и рта раскрыть — как сон развеялся, и я понял, что мне не остается ничего другого, как все начинать с начала, настраивать снова себя на поиск сигналов, идущих извне, самому производить эти импульсы и ловить отражения их. Каждый день, каждый час и даже каждую минуту я думал я о ней, обвешал свою комнату фотографиями и картами Великобритании, я работал денно и нощно, сжигая самого себя, свою карьеру молодого перспективного математика, так как все это отодвигалось на неопределенный срок — в общем, все пришлось начинать заново, и примерно через полгода я снова вышел на этот телепатический контакт. И мне удалось во сне заговорить с ней. Я спросил ее «Как тебя звать?» На что она мне ответила: «Зови меня именем своей любимой песни, если ты обретешь меня, моя судьба будет иной…, и ты узнаешь тогда мое имя…» — и тут я проснулся.

Два дня я ломал голову над этими подлинное загадочными словами, все вспоминая грустное выражение лица. Что бы это могло значит? Я даже злился на нее за то, что она вздумала говорить загадками — в такой-то момент, все вокруг нас в загадках и не знаешь, как выбраться из всего этого. Но потом быстро понял, что тут нет никакой ее вины, ни тени кокетства и жеманства, одна лишь железная логика подспудного телепатического контакта, где, как и в обычной жизни, за каждый шаг по восходящей, за каждое откровение надо платить своей собственной кровью. И как только я пришел к этому, в ту же ночь меня осенило, я не помню, что мне там приснилось, возможно сна и не было никакого, просто под самое утро в моих ушах отчетливо зазвучала одна из моих любимых когда-то битловских мелодий песня «Элинор Ригби», забытая, однако к тому времени, когда все это происходило. Я проснулся как бы плывущим в волнах этой музыки, прочувствовал, понял ее глубину, как никогда прежде. Помните, песню о девушке, которая жила в небольшом английском городке, о ее печальной судьбе? Как она с детских лет прилежно навещала церковь, где священник внушал ей одно и то же — послушание и смирение. Так она и росла послушной, аккуратной, не пропуская ни один молитвенный день, и надеялась, что когда-нибудь она обретет свое счастье, заслужит его. Но, увы, она так и не дождалась того, о чем мечтала, что обещал ей священник, вместо этого в один день гроб с ее телом внесли в ту же самую церковь и над ней, усыпанной цветами, все также по-прежнему, тот самый священник, ловец человеческих душ, читал свои успокоительные, заупокойные. И песня кончается на трагической ноте — златоголосый Маккартни восклицает: «Где тот человек, который спас бы тебя от забвения и смерти? Сколько же на свете подобных тебе, обманутых… Кто их всех будет спасать?»

Текст довольно сильный, ничего не скажешь. Так вот моя девушка, это и есть Элинор Ригби. Если я ее не найду, не обрету, ее судьба будет столь же печальной, а если у меня хватит мужества, упорства и сил, и я все же сумею вырвать ее из когтей неизвестности и неопределенности, если наша встреча произойдет не только во сне, но и наяву, то тогда и подлинное имя ее узнаю и судьба ее будет другой, не такой как у Элинор Ригби. Вот какой был смысл в ее словах.



XIV

— После этого тот сон неожиданно быстро снова явился мне, и нам удалось совершить самое трудное и невозможное, а именно условиться о встрече наяву. Как только прозвучала точная дата, место и время свидания — все исчезло, и я понял, что этот сон больше никогда не повторится; его миссия уже была исчерпана — и начиналась для нас обеих обычная реальность.

— И где же вы должны встретиться, и когда?

— Через четыре месяца в Москве, на Красной площади у памятника Минину и Пожарскому, 20 октября в 15 часов по Гринвичу или 18 Москвы, 1984 год.

— Или в девять часов вечера по-нашему, — произнес Керим, — Слушай, а почему 20 октября? Разве нельзя было договориться на более близкое время?

— Я уже говорил, что у сна свои законы, просто осознать себя во сне, то есть почувствовать, что ты спишь и видишь сновидения, задача исключительно трудная. Что же говорить о том, чтобы договориться во сне с кем-то о свидании наяву? Мы не договорились — мы выстрадали это право и время, место и город встречи явились нам как в мгновенном озарении, где ничто нельзя изменить.

— Да, интересно, — сказал задумчиво Болот, — видимо Красная

площадь явилась наиболее приемлемым для назначения подобного свидания местом, как бы опорным сигналом, ориентиром, маяком при выходе сознания из зыбкой, бесформенной инстанции сна в реальность. А, понятно! По-видимому, в подсознании этой девушки сидела мысль о возможной поездке в нашу страну — именно, в этот период, другой возможности не было.

— Хорошо еще так. А у нашего Джолчубая такой возможности не было бы, наверное, даже на 5—10 лет вперед, — подал голос Керим. — Я имею в виду вероятность его поездки в Англию. Это же такая сложнейшая задача для простых смертных. Да-а, сама прилетает на свидание к тебе, почувствовала, видать, что ты за птица, сам никогда в жизни не тронешься с места. Ну и дела. Даже если все это выдумка и ложь все равно шедевр… дай сюда лапу, только не жми крепко.

— Я тоже так думаю, — улыбнулся Болот. — Все так складно и продумано что язык не поворачивается сказать, что это все неправда. Нет, сердце мое чувствует, что тут есть какое-то рациональное зерно, мне кажется, даже если это ложь, то эта ложь явно выше самой правды. Конечно, эта твоя девушка уже во сне о многом догадалась, поняла сердцем, что даже если бы ты сходил с ума от любви к ней, твоя поездка в Англию не состоялась бы.

— Вот-вот, — подхватил его слова Керим. — Где это видано, чтобы не парень к девушке, а девушка к парню спешила на свидание? Что это за джигит, в конце концов, который ждет свою любовь, сидя у юрты? Да я бы не твоем месте все равно назначил бы свидание где-нибудь в Лондоне, да хотя бы под остроконечной башней Биг Бена. Из принципа, понимаешь, даже если шансов у меня никаких, еще меньше, чем у тебя. А когда придет время посмотрим. Любовь ведь не признает границ. Может статься, сел бы на лихого коня и поскакал через горы и долины.

— Это девушка и на самом деле очень многое узнала обо мне. Перед самым прощанием она поблагодарила меня.

— Поблагодарила?! Интересно, за что это? За то, что сама

летит к тебе? — не унимался Керим.

— За эти сны, которые пережили мы с ней, — тихо, почти шепотом произнес Джолчубай, не обращая внимания на тон Кеима.

— Хорошо. Ну и что же теперь будем делать?