Глава 5. Новые законы воскресшего гнеса

Кильвиур проснулся на следующий день с четкой мыслью: дальше медлить было нельзя. Нельзя было дать этому фанатику Серафиму создать его Крылатое воинство до того, как у гнесинства появилась бы сила, способная остановить орду верующих, наделенных божественной силой. И теперь это зависело только от него самого, от лживого гнеса. Угроза стояла нешуточная, да дело так быстро было не провернуть, требовалось время, и чем раньше было бы положено начало, тем больше были бы шансы на успех.
"Госпди, зачем я в это все ввязался?  - уныло подумал Кильвиур, и тут же ответил сам себе: - Чтобы когда Серафим догадается о том, кто я на самом деле, я бы твердо здесь установился, в противном случае меня на части порвут."
Он лежал и глядел в расписной потолок, встать и делать что-то, тем более, ломать вековые устои целого государства ему вовсе не хотелось, и если бы от этого зависила только его жизнь, он бы пальцем не двинул. Но Владыка бросил в бой Огаариена, что значительно меняло дело. Кильвиур не хотел пережить и второго своего ученика.
Он слепо уперся вверх, в потолок, где среди бескончных виноградных ветвей, были изображены символы гнесова величия: солнца, как знак света и тепла, ветер - эндаргомы не поклонялись ему, как эльфы Зачарованных лесов, но чтили за видимый образ Свободы. Кроме того были изображены мечи, золотой венец, трон - все, что и представлял маг, когда говорилось о правителе. Но кроме этого были изображены совсем непонятные символы, о которых Кильвиур не знал ничего: молния в круге, какая-то черная тварь в огне, перечеркнутый терем… один только потолок можно было рассматривать часами сквозь легкие стены балдахина, которым закрывалась кровать, но Унылый даже этого не делал, лежа в свободные дни - без цвета это были просто темные пятна. Сегодня же его свобода кончилась, и от этого мир казался ещё более отвратительным, чем прежде.
Маг полежал еще немного, собираясь с силами, затем поднялся и нехотя крикнул СиИверку, своего мальчика-прислужника. Босые ноги зашлепали по звонкому полу, и мальчишка просунул заспанную мордашку в дверь.
-Вели созвать бояр, - распорядился гнес, - мне… мне слово надо держать.
Вроде, они так говорили, хоть по лицу СиИверки было и не понять, правильно он сказал или опять что напутал: парнишка попался на редкость невыразительный.
Поначалу Кильвиур все пытался откреститься от служки, который постоянно маячил у дверей его опочивальни, готовый по первому слову принести воды, помочь одеться или сбегать передать поручение, но и бояре, с которыми мельком виделся гнес, и Серафим сказали единодушно, что так надо и СиИверке это только в честь - прислуживать батюшке-гнесу. Пришлось оставить, хоть маг и дергался, что тот шпионить станет.
Курносый мальчишка, только-только вставший на крыло, был умен, боек и толков - видно, поэтому его и приставили к гнесу - хоть лет ему было не больше пятнадцати. Он никогда не болтал и всегда был на месте, только глаза у него были грустными, да домой он ни разу за одиннадцать дней не отпросился, из чего Кильвиур сделал простой вывод: дом мальчишки был здесь, в сенях гнесовой опочивальни. Что уж там случилось с его родителями - оставалось только гадать, но маг и не лез в чужую жизнь, не его это было дело, тем более что задерживаться здесь Кильвиуру не очень-то хотелось. Да и все равно ему было. Мальчишка был лишь напоминанием о том, что Градэрн был мертв, и видеть служку было… тяжело.
Жену гнес с тех пор не встречал больше - она не приходила, а он сам не звал, предпочитая общаться либо с Серафимом, либо ни с кем, и это дело камнем висело у него на шее. Но как можно было говорить, если он даже имени ее не знал? И что за странный взгляд она бросила через плечо, убегая? Распоряжение вернуть ее семью маг через СиИверку передал, но больше не смотрел в ту сторону.
Он нашел летопись - толстенную книгу, повествующую о истории гнесинства со дней Большой войны - и вгрызся в нее, пытаясь если не вникнуть в историю, так хотя бы узнать чуть больше о своем предшественнике. Тот был очень стар - он еще войну застал мальчиком, вот о нем и говорилось сплошь и рядом, но других имен в книге не упоминалось. Про гнеса написали, и на том спасибо.
-И принеси мне красный халат и корону, поможешь мне одеться, как передашь весточку, - скомандовал он и отвернулся к окну, глядя на пустнынные, утренние улочки.
-Кафтан что ли? - спросил Сииверка и, получив утвердительный кивок, зашлепал босыми ногами куда-то внутрь терема: побежал оповещать бояр о собрании.
Кильвиуру казалось, что с момента разговора с Серафимом прошло уже много времени, в реальности же ровно день. Вчера утром они столкнулись в подземелье, куда еарула привела девочка-птица, а маг пришел по запаху монстров, вчера же и поговорили насчет защиты города. И уже тогда, в разговоре с упрямым священником, маг принял окончательное решение, в котором еще сомневался, спускаясь в подвал.
Армию надо было собрать, армию таких бойцов, что смогли бы удержать государство внутри государства, не дать ему пойти войной на другие города, на саму Крепость. Пусть они пока не понимали реального могущества магического мира, пусть считали его черным и безбожным, это пока. Кильвиур верил, что сумеет показать Вирдэполю, что реально даст защиту в отличие от веры и молитв к странной силе, что носила имя Бог.
"Боги нестабильны, - думал он, стоя у окна. Ветер шевелил занавески и пахло пылью и степными цветами: ночью прошел дождь, и было даже прохладно, - магия же всегда с собой. Бог разгневается и лишит силы, чем тогда защитишь свою семью? Нет, не прав Серафим, моя возьмет и первый же бой покажет это. А нам еще многое предстоит пройти, земли вокруг неизведанные и опасные, гномы в соседстве - те еще товарищи, все знают о их враждебности. Королевство надо укреплять, пока оно не развалилось, но я не дам им пойти на Дом, внушу, что Крепость - не враг, пока ты сам ее таковою не сделаешь, и тогда Синвирин позволит мне уйти."
За дверью снова раздались приближающиеся шаги - Сииверка вернулся и замер в дверях, прижимая к груди шитый золотом алый кафтан и ворох отбеленного нижнего белья. Маг вздохнул про себя, жестом позвал мальчишку и принялся с его помощью одеваться в длинные, неудобные платья, в которых пошевелиться-то было сложно, не то, что сражаться.
В Доме он привык к простой, легкой униформе, которая не сковывала движения, но всегда хорошо садилась по телу: штаны-шаровары, безрукавка с воротом, доспех из легкого, гибкого металла и плащ, больше ничего не надо было для счастья. Здесь же его кутали, как капусту, пеленали, а поверх надевали кафтан с разрезными рукавами до самого пола и воротником, от которого плечи сами собой вниз опускались. А сверху еще либо шапку надевали, либо золотой венец, и еще не понятно, что из этого было легче. Кильвиур никогда не был слабым, но даже его тяготил такой наряд. Да и некомфортно в нем было: не двинешься, коли что. Но приходилось терпеть, и он, внутренне проклиная всех и вся, терпел, пока Сииверка дотошно завязывал все веревочки и застегивал бесконечные пуговички. Наконец, мальчонка справился, что-то одернул, посмотрел критично и рухнул государю в ноги.
Поначалу Кильвиур сопротивлялся страшно: чтобы ему да сапоги надевали? Это было чересчур даже для гнеса. Он был правителем, но здесь, кажется, его чтили как самого Бога Нильиура, раз даже сапоги надеть не давали. Но простое: "Батюшка, ты чего, с дуба рухнул? Надо так." Что произнес Сииверка, подкосило мага и заставило смириться с необходимой беспомощностью.
Теперь он уже даже сопротивляться не пробовал, только безмолвно подчинялся условностям, каждый раз замирая внутренне, когда детские ручонки брались за его стопы. Маг вырос в подлости жизни, и все никак не мог свыкнуться, что здесь его не собирались ни предавать, ни убивать. Прав был Сииверка, тут жили традициями, и раз сказали: надо, значит, так оно и есть, и ничего не сделаешь. И жена у него, кажется, была только потому что надо было: детей-наследников Кильвиур так и не нашел. Их просто не было. Жена была такой же формальностью, как и то, что он не мог сам одеться.
Он подвинул стул и сел, протянул ноги Сииверке, и тот принялся шнуровать красные сапожки уверенными, быстрыми движениями. Видать, не первый год был в услужении.
-К тебе там просится… - внезапно с какой-то робостью заговорил мальчик, и Кильвиур вздрогнул: он впервые услышал, как Сииверка открыл рот, когда его не спросили. Тот дернулся и залепетал: - Смилуйся, батюшка, выслушай раба твоего. Дело есть важное.
И опустил глаза, словно боясь наказания. Видимо, в традиции было еще и молчание: мол, при старшем не смей и рта раскрыть.
-Говори, - коротко обронил маг.
-ИтАриол пришел, свести вас попросил тайно, до того, как ко боярам выйдешь, я обещался ему тебе скАзати.
-Кто этот твой ИтАриол?
Сииверка стрельнул глазами вверх, словно желая убедиться, не шутит ли гнес, потом пробормотал совсем невнятно и едва ли не напуганно:
-Ведьмак сильный, за Черный холм сосланный, - затем снова посмотрел в лицо государю и, завидев, что тот не собирается его на дыбу вздренуть за дерзость, добавил: - Он мирный ведьмак, своих не обидит. Он брат мой, я ему весточку передал, что ты совет держать хочешь да армию собирать.
Кильвиур нахмурился: и откуда мальчишка все знал? Разговоры за стенами слушал? За такое надо было бы убить на месте. Сииверка будто что-то почуял и отполз назад, глядя жалобно, но не злобно.
-Не гневайся, батюшка, вели позвати его, - сказал он, глядя умоляюще снизу вверх.
И что он ещё знал? Передавал ли кому-то, что улышал? Кильвиур слабо себе представлял, как мальчонка вызнал про армию: он совсем недавно это вслух сказал Серафиму при закрытых дверях, а откуда проведал Сииверка… Кильвиур молчал и хмурился, мальчик жался на полу, с испугом глядя в строгое лицо.
-Батюшка, ты не подумай, я случайно услышал… да не сказал никому, кромЕ ИтАриола. Верен тебе и я, и брат мой, жизнь свою мы за тебя отдадим, да зла не держим. Ведомо всем, что зависти ради изгнали ИтАриола. Обвинихом его еарул покойный, да насильством изгнал за Черный холм…
Он боялся и, судя по глазам, не лгал. Кильвиур долго думал: он так и не понял, откуда мальчишка узнал о наемной армии, но решил выяснить это позже.
-Зови своего брата, - уныло вдохнул он: знал ведь, что не отвяжутся. И почему им всем что-то было от него надо?
Сииверка вскочил и резво вылетел прочь, а уже через минуту вернулся, зашлепал по полу, за край кафтана втащив в хоромы не сильно высокого, истощенного юношу с черными волосами. Он казался совсем молоденьким, на правильном лице не было ни единой морщины, но глаза у него были опытными, старыми и такими же печальными, как у Сииверки. У него был высокий лоб и впалые щеки, руки были покрыты мозолями и волдырями - видимо, за Черным холмом не так просто было жить, да и одежда у него была изношена и перешита несколько раз, грязная, она вся пестрела заплатками. На ногах у него были ветхие, наполовину развалившиеся лапти, а под рубищем на поясе висел небольшой посошок: Итариол был ведьмаком и не сильно скрывал это. Он смотрел спокойно, без подобострастия, но с уважением, не пытаясь понравиться, но и не вызывая агрессии, и во всей его несколько сутулой, уставшей позе было что-то настолько умиротворённое, будто бы проблемы мира его вовсе не касалась.
"Интересный парень," - мельком подумал Кильвиур, сквозь покрытые веки оглядывая гостя.
Тот не был особенно силен - светло-салатовый след, близящейся к жёлтому, в сравнение не шел с иссиня-черным потенциалом самого Кильвиура, но в парне было столько затаенного осознания своего могущества, что становилось даже не по себе. Он как будто знал, что ему остальные и в подметки не годятся, но не гордился этим, а просто знал, и эта истина была для него нерушимой. В нём крылись совершенно противоположные вещи: неопытность, юность, даже некая наивность и мудрость, приходящая только с годами, спокойствие, податливость и стойкость, какой не было и у многих в Доме. Его не смущала его бедность, он носил рубище, как царские одежды, темно-синие глаза смотрели проницательно, словно в душу залазили, совсем как у Сииверки, но он изучал как будто по привычке, а не с целью вызнать что-то и навредить. С ним рядом было и неуютно, и спокойно в одно и тоже время. Странный парень. Одним словом, ведьмак. Ясно было, за что его выгнали подальше. Он, небось, ещё и юродивым был, кто ж его знает…
-Здрав буди, батюшка, - заговорил ИтАриол, поклонился в пояс, взмахнув перед собой рукой.
"Они что здесь, все двинутые? - с раздражением подумал Кильвиур. - И за что мне все это? Фанатик, юродивый, мальчишка, который откуда-то знает мои мысли, жена с ее родом… жесть какая-то."
-Здравствуй, - суховато отозвался он, сверху своего роста глядя на кроткое лицо. - Зачем пришел?
-Я слыхал, ты войско доброе собрать хочешь, да вернуть Энииганы родичей, - проговорил Итариол, глядя в лицо гнеса.
-Слыхал? Откуда это?
-Я рек, - пискнул от двери Сииверка: он замер у самого выхода, как будто готовясь бежать прочь от царского гнева.
-Не виновен он, - быстро вставил Итариол и протянул руку, отгораживая младшего брата, - сам я слыхал. Али помнишь птицу-могильника на окне? То я был.
И опустил глаза в пол, смутившись своей дерзости.
-Ты оборотень? - в немом изумлении вымолвил Кильвиур: с каждым мигом история все усложнялась. И сколько он ещё успел выдать? Он даже не пах, как оборотень, тут маг уж точно был уверен, что узнал бы в птице эндаргома, но… нет, вчера он ничего не почувствовал. Совсем ничего, даже смутного ощущения угрозы. А информация утекла.
-Не гневись, светлый гнес, - кротко проговорил тот. - Не причиною я тебе вреда. Я те и не соперник, сила твоя куда моей больше, да и не подниму я руки на своего государя, а защищать буду. В верности тебе клянусь на силе моей, только позволь рядом быти.
Он опустился на колени и поклонился в землю, опустил крылья к ногам гнеса, закрыв голову. В этом положении он был уязвимей ребенка, одного движения хватило бы, чтобы сломать ему хрупкие, полые кости крыл. В его жесте было не только преклонение, но и доверие тому, кому он дал обет. Кильвиур стоял, не совсем зная, как на это реагировать: час от часу легче не становилось. Да и откуда этот юродивый знал о силе лживого гнеса? Неужто следы видел?
"Хорошо, что он на мой стороне, - внутренне содрогнулся маг. - Если бы он доложил Серафиму, что у меня изменился след или, не приведи Боже, рассказал бы всем о другой ауре, то не миновать было бы Беды. Но он искренен, он действительно хочет служить мне, иначе не стал бы клясться на своей силе. Это клятва верная, нерушимая, на ней в голове никому не придет лгать. Может, оно мне и на руку."
-Чего ты хочешь? - суховато спросил он, и склоненный поднялся, сев на колени: выше он встать не решался без дозволения.
Что-то было рабское в его поклонении, что-то противоестественное. Зачем он так стремился на эту службу? Зачем был готов предать свою Свободу ради места рядом с гнесом?
-Восстановить честь семьи моей, - тихо-тихо сказал Итариол. - Восстановить имя доброе. Навет сотворили монахи еарульские, страших наших казнить повелели на месте без суда и совести, младших за Черный холм изгнали, Сииверку в рабы обратили. Один я выжил, остальных Уныние в Снавь смертную унесло. Не виновны мы были, не сеяли смуты черной, не желали еарула травой могильной напоить, да сильны слишком оказалися Вриэдэрн с Гулиимом, ближайшие други Диэгаана, еарула покойного. Не стал ты связываться с ними, изгнал семью мою, да и поплатился. Не мы хотели смертную траву подмешать, другим это надобно. Да защитил тебя Божа милостивый, к жизни вернул, неправедно тебя, господин, отравити попыталися…
-Отравить? - перебил Кильвиур.
Он думал об этом: странно ему было то, что умерли гнес с еарулом в один день. Так не бывет, если только смерть одного не насильственная. Значит, убили гнеса?
-Кто мог на меня руку поднять?
-Не ведаю, батюшка, прости за то, - склонил голову Итариол, - да рядом быти хочу, стеною встать, дабы стрелы телом угасить. Не такую смерть тебе Божа судил, не ото яда поганого, другую, месяц светлый, то мне ведомо. Рядом буду я, дабы волю его соблюсти. Не волю еарула зазнавшегося, волю божию истинную. В верности тебе клянуся на силе моей, на мече, коим владею. Пусть не видеть мне ни сна, ни покоя, ни света белого, али лгу тебе. Сжалься, гнес благий, разреши рядом быти. Не надо мне ничего, только позволь рядом жити, с Сииверкой у дверей твоих.
-Откуда ты знаешь, какая мне смерть уготована? - спросил гнес: неужели у юродивого был еще и дар в довесок к силе?
Итариол пожал плечами:
-Разобьешься ты, в отражении души то видно.
Не лгал он, он действительно видел, и это было… странно. Кильвиур многое повидал за свою жизнь, но такого дара не встречал ни разу. Что ж, это было хотя бы объяснимо, в отличие от многого, что происходило в гнесинстве.
-С какой бы стати мне тебя принимать? - спросил он. - Что ты можешь дать мне? Или ты думаешь, что я сам не способен себя оградить? Видел же мой след, кто мне противник в Вирдэполе теперь?
-Силен ты, спору нет, но и воробьи стаей галок бьют, - с кротостью молвил Итариол. - Я же дать тебе могу не только жизнь мою, но и верность до гроба, али мало того?
Кильвиур молчал, глядя в обращенное на него лицо: довериться чужаку было страшно. Тем более, что у этого юродивого за спиной была непонятная история - все себя белыми мнят, да кто ж правду разберет? Так уж были виновны Вриэдэрн и Гулиим? Так ли чиста была убитая семья? Вопросов было много, ответов - ни на один, но шестое чувство, никогда не подводившее мага, молчало.
"Пока не пришли Огариен с Оаран, я здесь совсем один, - думал Кильвиур, и его мозг закипал от необходимости принимать столько много сложных решений в один момент. - Серафим мне не друг, это совершенно ясно, он догадлив, в конце концов поймет, что я за птица, и до этого момента мне надо укрепиться настолько, чтобы его словам не поверили. В противном случае, меня отсюда вынесут трупом. Этот парень, Итариол, не так прост, как кажется, и предан, хотя доверять такому я бы не стал. Можно подпустить его поближе до того момента, как придут мои товарищи, он может сослужить мне неплохую службу."
Пока он молчал, оба брата не смели и шелохнуться, только внимательно следили за бесстрастным лицом, пытаясь по прикрытым векам догадаться, о чем думал гнес. Город зашуршал, просыпаясь, небо высветлилось и наполнилось говором, в раскрытое окно полетели пыль и ветер. Кильвиур поднялся сделал два шага навстречу ведьмаку, по-прежнему стоявшего на коленях, протянул руку:
-Вставай, будешь мне другом.
Тот втянул в себя воздух, его глаза расширились и вместо того, чтобы подняться, он с размаху хлопнулся лбом об пол, благодаря за милость, ему оказанную. Сииверка тоже грохнулся на колени и принялся кланяться, бормоча что-то невнятное - видно, он благодарил всех известных ему Богов за то, что дело разрешилось благополучно. Кажется, братья не сильно верили, что воскресший гнес поверит им на слово.
-Вставай, - повторил Кильвиур, - мне друг нужен, а не раб. Пойдешь со мной на совет, только переоденься. Сииверка, найди что-нибудь брату с моего плеча.
Они спустились в залу, где в той жизни, которую гнес "не помнил", проходили собрания с советом самых уважаемых эндаргомов в городе, время приблизилось к полудню: отмыть Итариола, долгие годы жившего, мягко говоря, бедно, оказалось не такой простой задачей, да и одежда рослого, крупного Кильвиура попросту слетела с хрупкого парня. Сииверка что-то наскоро ушил, и одежка села, превратив замухрышку в статного юношу, даже чем-то походящего на знать, к которой спустился Кильвиур.
Сииверка остался у дверей, маг же с своим новым телохранителем шагнул в просторную залу, заполненную дневным светом.
Их уже давно ждали, но все равно по зале прошел шепоток, когда рядом с гнесом появился ведьмак. Итариола все знали: с его семьёй разразился крупный скандал и о выжившем наследнике вспоминали с опаской, побаиваясь его колдовской силы. Тем более, что тот был не много, ни мало, оборотнем. Поговаривали, что он заключил сделку со Словом, что дало ему силу обращаться, а в ответ попросило то ли первенца, то ли душу, тут мнения расходились, но эндаргомы были единогласны в том, что этот парень опасен и держаться от него надо подальше. И когда гнес появился в его компании, у бояр возникли серьезные вопросы, но Кильвиур, казалось, даже не заметил их недовольства. Он опустился в мягкие, теплые шкуры на троне, поднял руки на высокие подоконники и кивнул, позволяя своим подчинённым сесть.
-Найди себе стул и садись рядом, - тихо велел он Итариолу: надо было показать дородным, зажравшимся дедам, что власть теперь находилась в одних руках. В его руках. И пререкания не принимались.
Тот повиновался и сел справа и чуть позади, по его лицу блуждала странная полуулыбка, а в темных глазах загорелись искорки смеха.
"У них ведь схожая судьба с Серафимом, - подумалось Кильвиуру, - оба были изгнаны, оба вернулись. Только Серафим зол, у него темная душа, в ней живёт непрощённая Обида, а Итариол смиренен. Один ведьмак прОклятый, другой - священник. Один кроток истинно, другой - только напоказ, а внутри себя планы строит. Странно все это."
Однако, к странности было не привыкать, и, дождавшись, пока перестанут скрипеть задвигаемые лавки, маг начал совет.
-Други мои, пришло время поговорить с вами о защите стольного города, - он и не думал, что умеет говорить настолько властно и сильно. Голос полетел над головами в самые окна, смешался со светом и, казалось, стал самим воздухом. - Многие годы мы закрывали глаза на реальную угрозу темных сил, живущих повсюду, теперь же пора прозреть наконец. Мы живем в неизведанном мире, к Северу расстилаются степи и леса, о которых мы не имеем представления, но и в нашем, казалось бы, безопасном Рильвииме, под самым Стеклянным храмом, завелись нечистые духи. Вчера утром я спустился туда и уничтожил их логово силой, что дал мне господин Нильвиур и Владыка Снави смертной, но одного меня не хватит, чтобы защитить наш народ. В Вирдэполе нет крепкой дружины, способной отстоять страну от инородных вторжений и напастей, если возникнет настоящая Беда, мы окажемся бессильны. Посему я предлагаю собрать войско из существ, имеющих силу и способность к сверхъестественным проявлениям…
Его слушали с напряжением, и по мере углубления в вопрос недовольство все возрастало. Старшие бояре хмурились и поначалу шепотом, а потом все громче и яростней говорили между собой, молодые, горячие парни, отличавшиеся лишь взглядом, волновались все сильнее, переглядывались, не зная, то ли верить, то ли меняться по новым веяниям, то ли, наоборот, поддержать традиции и старину. Особенно сильно переживал боярин среднего возраста с русой, козлиной бородкой: он смотрел горящими глазами на гнеса и, казалось, всем сердцем верил в то, о чем тот говорил.
"Может, из него и выйдет толк, - подумал Кильвиур, - если меня сейчас не убьют, конечно."
Старых, закостенелых бояр было куда больше, чем молодых, шепотки переросли в ощутимый гул, и гнес был вынужден замолчать. Среди общего гомона слышались и слова поддержки, мол, прав Светлоликий батюшка и давно пора заняться охраной своих земель, но куда больше было протеста и неприкрытых угроз. Бывалые, старые эндаргомы, возраст которых можно было только по глазам разгадать, судили, что воскресший с ума сошел, что ему больше нет веры, раз он даже обмолвиться о таком решил. Традиция - вот что для них было главным, но чтя заветы отцов, они не помнили смысла, в них вложенного, и от законов осталось только внешнее, в чем больше не было никакого проку.
Кильвиур покосился на Итариола: тот сидел, чуть улыбаясь, но взгляд у него был отсутствующим, хоть внимание явно сосредоточилось на происходящем. Он смотрел не глазами, а ушами, улавливая каждый голос в поднявшемся гаме, и маг порадовался, что ведьмак не оказался на противоположной стороне. Скрытный, скромный, но очень, очень внимательный, таким был Итариол, и сейчас, пока не пришли еще Огаариен с Оаран, он был главной опорой лживого гнеса.
Наконец, спорящие пришли к какому-то соглашению, и высокий, крепкий старик поднялся, мощными ручищами опершись на стол. Он был просто огромен и казался даже крупнее гнеса, хоть того и нельзя было назвать маленьким. Сердце Кильвиура дрогнуло и забилось спокойно: бояре выбрали своего главного, а задавить одного было куда проще, чем толпу. Холодная решимость наполнила грудь и задышалось легче, словно ветер ворвался в духоту.
-Неужто ты, добрый гнес, магию темную использовать задумал? - громогласно возопил старик, и остальные его приспешники одобрительно загудели.
-Ты правильно понял мои мысли, - Кильвиур склонил голову, исподлобья продолжая наблюдать за залой: мало ли, к оружию потянутся.
Он по себе знал, что эндаргомы - народ гордый и взрывной, чуть что скажешь, в вооруженный конфликт ввяжутся. Тем более, что была не нулевая вероятность того, что предыдущего правителя попросту прибили за то, что он не угодил своим приближенным. А его по словам Итариола именно отравили.
Магу здесь противников не было - здесь из ведьмаков было всего-то пятеро, но маг не по наслышке знал о мечниках, наравне боровшихся с самими жителями Крепости, а вот это вычислить было уже сложнее. Хотя тоже можно: и старик-боярин был вовсе не слаб. Он двигался легко и быстро, хоть был и не молод вовсе, но в каждом его жесте была боевая резкость, смешанная с пластикой танцора - верный признак полного контроля над телом. А на поясе у него висел меч: крупный такой, с камнями на рукояти. Старик был воином, но чтобы остановить мага этого было недостаточно.
Обучение в Крепости основывалось на единстве физического мастерства и развитии магических дарований. Невозможно было пройти курс, не овладев стилями боя с помощью материального оружия, а Кильвиур уже давно не был учеником. Продолжая развивать данность в процессе наставничества, он не забывал и о физическом бое, и его стиля боялись лучшие из противников Крепости.
-Али не ведаешь, чем то кончится? - старик-мечник наклонился вперёд, и его глаза бешено завращались. Казалось, ещё немного, и он просто взорвется от гнева.
-Прав боярин РильдэЭмур, нечо нам к магии древней возвращатися, злом от давних времён несет! Веру имамы, нечо, нечо, оставь, гнес! - загомонили голоса со всех сторон.
Они больше не боялись его воли, они открыто высказывали свою, потому что старый гнес позволил им это. Поэтому и не плакали они сильно, когда тот умер. Не нужен им был правитель, только вот Кильвиура это не устраивало. Он резко поднялся, заставив зачинщика РильдэЭмура отшатнуться назад, пальцы на высоких подлокотниках свело судорогой. Замолчали бояре, не ожидав такого действия, осеклись на полуслове, и в наступившей гробовой тишине сталью зазвенел голос воскресшего, лживого гнеса:
-Вы место свое забыли? - громыхнул он, и ему ответила звенящая тишина. - Забыли, кто вы, а кто я? Я правитель, я решаю вопросы, вы всего лишь можете мне помочь и посоветовать, но только когда я попрошу, - он двинулся вперед, и бояре замерли, как мыши перед змеем, боясь не то, что спорить, боясь дышать слишком громко. - Я видел Большую войну, и вы еще мне перечите? Мне ли не знать, что такое магия. Мне ли не знать, как это может быть опасно? Я хотел оградить мой народ от колдовства, потому и ввел запрет на ее использование, но теперь в этом нету смысла. Если это поможет оградить город и окрестности, то я готов пойти на этот шаг. И вы не посмеете мне перечить, или кто-то желает высказаться?
Он повернулся, обводя глазами бояр, но те уводили взгляды, не решаясь перечить его сильной воле, его воле правителя, и даже старик-мечник не посмел раскрыть рта. Кильвиур выдохнул: ему казалось, что за коротенькую речь из него выпили всё внутренне - не так-то просто было влиять на стольких разом. Синвирин играючись бы повернул подобное, но магу требовалось порядочное количество сил, чтобы подавить чужую волю. Теперь же дело было сделано. Он знал, что они не посмеют больше перечить явно, хоть палки в колеса повставлять и могут.
"Рыпнутся - я их в миг расформирую, - подумал он, и в душе коготками заскреблось чёрное удовольствие от осознания своей власти - забытые чувства возвращались к нему, и маг с неудовольствием отметил, что в его душе что-то пробудилось от спячки. Он не хотел этого, но оно само воскресало, заставляя его все больше и больше возвращаться к жизни. - Я и так это сделаю, но позже, рядом оставлю только верных, а с бунтующими общий язык найдет Крепость."
-Будь по сему, - молвил гнес, заслышав, что никто не смеет возразить. - Тогда слушайте мой новый указ: волей царской я отменяю запрет на использование магии для тех, кто вступит в мою дружину. Кроме того, велю разослать весь во все концы мира, что я, гнес Вирдэпольский, собираю армию и готов принять иноплеменников, что будут служить за наёмничи деньги.
Общий вздох пронесся среди бояр, когда они услышали о чужеземцах, которых их правитель хотел пригласить в Рильвиим.
-Как, батюшка? Как можно на землю святую созвать иноверцев? - не выдержал старик-мечник, и за его спиной снова загудели осмелевшие голоса.
Без него они не смели говорить, но поддакивать были горазды. Сборище крыс, вот кем они были, а не свободным боярством. Кильвиур уже начал спешно прикидывать, как ему ответить на этот выпад, когда в активные действия вступил ещё один игрок. Тот светловолосый боярин, что смотрел преданно, внезапно поднялся и хмурым, строгим голосом проговорил:
-Никако ты перечить вздумал, брат РильдэЭмур? Али гнесу батюшке не веришь? Почто вопросы срамные задаешь? Почто род срамишь глупостию и скрытосердием? Велел управитель наю, так делать должно, а не речи балагурить да воздуси баями сотрясати.
Зашумели бояре, на две лагеря поделились: кто-то поддерживал мечника, кто-то, наоборот, за новизну ратовал. Молодые, взрывные эндаргомы ближе к зачинщику спора передвинулись, старшие у Рильдээмура построились да к мечам потянулись: видно, тут все знали, у кого есть колдовские способности, да скрывали подобное, как проклятье.
-Тебе то что с того, брат ЙораИль, что войско ведьмино гнес соберет? - сквозь гам вопрошал старик-мечник, и могучая рука тянулась к украшенной рукояти. - Так баишь, будто бы сам колдовством промышляешь. Сыны наши за спиною твоею глупы да Беды истинной не ведают, что вслед за чародейством идет, но ты уж не первой закалки клинок, что творити удумал? Али с ума сошел? Ведьмаков юных в узде держать надобно, дабы не смели они руки на законы отцов понять, тебе то ведомо, како за глагоглы ведьминские ратуешь?
Тот, кого назвали ЙораИлем, ухмыльнулся битым ртом, вскинул руку, и из складок его необъятного кафтана-зипуна роем вылетели осы.
Маленькие, они стали увеличиваться, пока не достигли размера крупной свиньи, жужжание, низкое, какое-то утробное, заглушило гул, да и спорить больше никто не собирался. Все головы были подняты наверх, где под потолком кружился злобный рой, послушный поднятой руке ЙораИля. Кому было не знать, что один укус даже маленькой оски-смертоубийцы был фатален? А тут они приняли такой размер, что на жало, как на шпагу, с легкостью могли насадить даже крупного эндаргома. Да и, похоже, никто не ожидал, что один из старшего поколения окажется ведьмаком. А тот стоял и ухмылялся, потому что теперь по велению гнеса он мог больше не скрывать своих истинных даров.
-Будь воля твоя, светел месяц, - проговорил Йораиль и сжал раскрытую ладонь, осы стремительно сжались и попрятались в складках ткани, в зале воцарилась напряженная тишина.
-Мое решение вы слышали, - наконец, вымолвил Кильвиур и, повернувшись, пошел к себе. - Дайте слово глашатаям, они разнесут приказ, чем быстрее мы соберем дружину, тем скорее к нам вернется безопасность.
С ним не посмели спросить, Итариол поднялся и молчаливой тенью последовал вслед за своим новым господином. А тот шёл и думал, что в затхлый мирок Вирдэполя наконец-таки пришла волна свежего воздуха. И принес ее он, лживый гнес, прОклятый маг из самой Темной Крепости.
***
Тенью скрытною выскользнула под покровом ночи фигура темная, в небо звездное поднялася да прочь от терема гнесова устремилася. Спал честной Рильвиим, стража ведьмарская, опасливым Энииганом выставленная, лишь извне глядела, внутрь же города не были направлены взгляды их. Пролетела темная тень надо градом спящим, в терем старый на окраине прибилася, на крыльцо высоко опустилася да внутрь вошла. Капюшон скинула, косы черные, сединою подернутые, под свет слабый свечи единой выставила да поклонилася поясно:
-Отец мой, ЛоирИль честный, свет очей моих, - молвила гнесинка.
Поворотился к ней высок эндаргом, с бородою пепельною, руки распросел навстречу ей да бросилася она в объятия отца. Уж не думала Эниигана увидать семью свою, отца, коего больше жизни любила она. Сослал их гнес за холм Черный за измену прошлую, теперь же воротились они.
-Где брат мой? Где матушка? Али один ты? - вопросила она, на лик сумрачный отцов глядя.
Потрепало его жить в поселении Унылом, морщинами лицо покрылося, волосья из черных в пепел окрасились, суров стал взгляд глаз темных. Да больше того злобы скопилось в сердце его, затаенной обиды на Рильвиим стольный да на управителя его.
-Спит он нонче, утомился с дороги. Все ходил да выслушивал, остался ли кто верен дому нашему. Да и ты садись, нет правды в ногах, нам же с тобою много что обсудить предстоит, в перву голову то, как отомстить за обиды старые. Зажрался гнес Энииган, пора бы и напомнить ему о делах его на свете том, в Снави-смертной.
Склонила голову гнесинка да села за стол, слушать отца готовяся: и ей тошно при гнеса жилося, да ведала он, как исправить сие.