Леника

     Перед восстановлением на дорожный факультет, я повредил мениск колена после наезда мотоцикла, ходить много не мог, поэтому ничего не оставалось как учиться. Я серьезно взялся за сопромат, в группе я был самым лучшим и все у меня консультировались, особенно девочки, что было приятно вдвойне. Больше всех меня донимал в изучении этой серьезной дисциплины одногруппник Витя, который из-за плохой успеваемости, не имел общежития и как-то получилось, что он «зайцем» переехал в нашу восьмиместную комнату на 5 этаже Партизанской 19. Днем он прятал сетку кровати под моей койкой, а ночью вытаскивал и спал на полу на этой сетке. Матрацем, подушкой и бельем его снабжала заботливая кастелянша общежития за некоторую мзду. Хотя нас было в одной комнате 9 человек, этот период моей жизни и моей учебы был комфортным и приятным. Особенно вспоминается томская весна 1974 года. Цвела черемуха, окна общежития открыты настежь и слышна музыка из кинофильма «Крестный отец». Фильма мы не видели, поэтому этот крестный отец казался нам добродушным дяденькой.
     Естественно, что на летние каникулы я поехал домой с Витькой. А после окончания института он будет навещать меня каждый год и проводить свой летний отпуск у меня в Намангане, в течение 16 лет, до 1991 года. Как ни странно, но к себе на Сахалин, он так меня ни разу серьезно не пригласит.
      Однако вернемся обратно в 1974 год. Мы взяли билеты на поезд Андижан-Томск и вышли через три дня в Коканде. Там мы сели на автобус и через два часа были дома в Намангане. Витька очень быстро акклиматизировался в узбекской жаре, что удивительно для сахалинского молодого человека, и с самого утра, где-то с шести часов, когда еще относительно прохладно, он залезал на деревья в саду и планомерно опустошал их, облегчая ветви от непосильного груза. В результате его активной деятельности буквально в какие-то три-четыре дня мы остались без персиков, от слова вообще. Но такая энергичность в уничтожении персиков резко сказалась и на его самом, как казалось каменном организме, после чего мама, чтобы остановить извержение вулкана, кормила моего друга рисовым отваром, для закрепления результатов в буквальном смысле этого слова. Всё это сильно не нравилось больному, и он с бледным лицом повторял, что голодает и что его морят голодом. Через три дня всё образовалось, друг мой больше по деревьям не лазил, потому что лазить было уже незачем. Чтобы улучшить его пищеварение отец начал поручать ему небольшую физическую работу и теперь, когда он вез кирпичи в тачке, то приговаривал почему-то сиплым голосом: «Я отрабатываю свой хлеб». Но все его мытарства происходили утром, а целый день мы проводили, гуляя по городу, по базарам, шли пешком через весь город, сначала заходили на «Куринку», наш супермаркет того времени на выходе, из котором покупали по паре беляшей, потом шли на колхозный базар, где Витька покупал гроздь винограда и тут же на ходу её съедал, потом покупал три персика, потом две груши, потом инжир, яблоки и заполировал всё кусками дыни с арбузом. Мне иногда казалось, что Витька не человек, а робот, потому что любая нормальная личность определенно загнулась бы от такого количества съеденного, а ему хоть бы что, у него всё усваивалось на глазах.
       На следующий день мы шли в 1 микрорайон, купались в Ирваданском водохранилище, которое теперь называлось Комсомольским озером. Витька плавал как Ихтиандр, под водой мог находится очень долго, конечно сразу ощущалось, что он из Сахалина. Проголодавшись мы ели принесенную с собой лепешку с виноградом.
      Вечером мы всей семьей, мои родителя, младший брат и мы с Витькой, ходили в парк Пушкина, гуляли, сидели в беседках, вдыхая восхитительный аромат каприфоли и роз, меряли впятером взявшись за руки стволы огромных чинар, качались на качелях-лодочках, стреляли в тире, катались на колесе обозрения наблюдая за вечерним городом, посещали ресторан «Поплавок» на озере, известный тем, что на нем до сих пор сохранилась беседка, в которой обедал градоначальник. Там мы заказывали шашлыки, запивали его полусладким белым «Ок мусаллас» и смотрели как плавает на лодках публика, в которую выстреливали шампанскими пробками посетители ресторана, потом, когда начинало темнеть, шли в летний кинотеатр «Комсомолец». До начала сеанса ели сливочное мороженое в блюдцах и запивали его лимонадом. Я показывал другу наш летний кинотеатр, в котором я подрабатывал до института киномехаником.
     В основном, конечно, я привык смотреть на территорию кинотеатра с высоты кинобудки. Но из зрительного зала кинотеатр выглядел совсем по-иному. Казалось, эка невидаль, отгородили пространство с четырех сторон заборами, крыши нет, под ногами щебенка, скамьи жесткие, но уже при входе в пространство, занимаемое кинотеатром начинает ощущаться волшебство текущего момента. Даже воздух кажется отличным от внешнего и еще более напоенным ароматом цветов. Вечер тихо отступает, давая дорогу ночи и на экране вспыхивают титры киножурнала «Новости дня», обычного формата, а после него зажигается свет, рассаживаются опоздавшие и на широком экране зарождается волшебство художественного фильма. Фильм начинался в десять вечера, заканчивался где-то около двенадцати, и мы неспешно по ночной прохладе, когда дневной зной почти отступил, брели пешком домой. Вот эти моменты и были счастьем, потому что все были живы и относительно здоровы.
    Одним из основных и непонятных моментов нашего отдыха было наше с Виктором решение постричься под ноль, те наголо. Вряд ли из-за жары, хотя пекло еще как. В те времена убрать полностью волосы, для молодого человека означало катастрофу, потому что так стригли в армии и в местах не столь отдаленных. Как выяснилось после, данную процедуру прощания с прической провели мы абсолютно зря, потому что однажды в весело зазвонившем телефоне, бодрый голос Рувима Моисеевича, приглашал меня немедленно к себе. Тут я сделаю небольшое отступление и поясню о личности Рувима Моисеевича, далее РМ. В школе я писал стихи, или думал, что пишу и в восьмом классе пришел в Дом пионеров в поисках литературного кружка. РМ работал зав. пионерским отделом. Кружка не существовало, я предложил создать его, на что РМ предложил расширить полномочия кружка и сделать его литературно-драматическим. Вот таким образом мы поставили два отрывка из пьес Горького и Навои. РМ не вмешивался в процесс искусства создания персонажей, так что мне пришлось быть и сценаристом, и режиссером, и актером. Участие РМ сводилось к предоставлению нам помещения и оплате декорации.
    Теперь вернемся к телефонному звонку. Когда мы две лысые сияющие головы зашли в кабинет РМ, то узрели чудо. Обычный городской кабинет озаряло очаровательное бледнолицее видение, на фоне смуглого окружающего контингента! Тут не только я, даже Витька застыл, не в силах отвести взор от этой мадонны Боттичелли. Мы поздоровались с РМ и он представил нас чаровнице. Он просто сказал: «Знакомьтесь, сибирская поэтесса, Лена Куликова». Потом он представил еще одного участника данного исторического процесса, который сидел в углу за пионерским знаменем и не был сразу заметен. Он просто сказал «Паша» и мы как-то сразу забыли про него. РМ начал говорить о поэзии и попросил Лену прочесть стихи свои.
    После выступления поэтессы РМ предложил прочесть свои стихи нам. Первым прочел свои стихи Виктор, который обладал уникальной способностью будучи почти профессиональным поэтом запинаться, волноваться и комкать слова при прочтении своих же стихов. Я тоже прочел свои, но должного эффекта не произвел и отнес это к своей несуществующей прическе. На этом данное мероприятие подошло к концу, мы обменялись телефонами и простились, договорившись о новой встрече.
     Но встрече этой не суждено было случится, потому что на следующий день мы поехали в Ленинабад. Потом в Ташкент, Самарканд, Бухару и встреча как-то немного отошла на второй план.
       Пролетели наши каникулы и наступил третий курс. Мне за мои учебные успехи дали трёхместную комнату куда, со своей сеткой от кровати, переместился и наш вечный заяц Виктор.   Как-то вечером вспомнился наш город, встреча с Леной, я написал письмо и получил очень быстрый ответ. Так началась наша переписка, длившаяся три года, вплоть до окончания института. На одно мое письмо она отвечала тремя и за всё это время ею было написано около трёхсот писем. Писала она легко и свободно, как дышала и каждое письмо было праздником. Так что за три года у меня было триста праздников.
    Прошла осень, наступила суровая томская зима, неожиданно наступила сессия, с которой я справился достойно и полетел домой через Новосибирск и Ташкент. Будучи дома, я собрался навестить мою подругу по переписке и зная, что она работает в первой школе киномехаником направился туда.
    Кинозал школы размещался в том же актовом зале, где мы в начальной школе играли спектакли и пели песни. Поэтому не спрашивая я забрался на нужный этаж и постучал. Дверь приоткрылась и в ней появилась прелестная белокурая головка, той о которой я грезил полгода. «Да?» - спросила она. Я растерялся и молча любовался ею. Но пауза затягивалась и я, сделав строгое лицо заявил: «Облкинофикация» -, и добавил: «Проверка». Леночка страшно растерялась, попунцовела и разрешила мне пройти в внутрь. Там стояли два КПТ-7, я подошел к ним и начал гонять проверяемую по устройству кинопроекционного аппарата. Она вообще потеряла голову и забыла назначение всех барабанов. Видя, что Лена вот-вот потеряет сознание я решил дать задний ход, подошел к столу перемотки и на листе бумаги написал: «Здравствуй, Лена! Вот я и приехал» и молча передал ей. Она совершенно непонимающими глазами читала моё послание и постепенно приходила в себя. Честно говоря, я думал, что она побьёт и прогонит меня, но нет, она удивилась, поняла, что я не проверяющий, а потом, что я тот самый переписчик, с которым она общалась полгода. Радости и веселью не было границ! Не знаю почему было столько радости, то ли от того, что я не проверяющий, то ли от моего приезда. Я конечно, уверен, что от моего приезда.
      Через некоторое время мы пили чай с тортиком дома у Лены, я был представлен её маме, Галине Ивановне и её сестре Ивушке. Паша был призван в армию. Зимние каникулы очень коротки, поэтому перед отъездом я позвонил Лене и узнал, что она в больнице на сохранении. Честно говоря, я не совсем понял, что она сохраняла, но тем не менее пожелал ей счастливого выздоровления и отбыл в Томск.
       При дальнейшей переписке она просила меня о каком-то одолжении я попросил младшего брата, десятиклассника, он выполнил поручение и Лена написала о нем, как о приятном молодом человеке. Так мой младший брат, познакомился с семьей Куликовых.
     Летом, после сессии, из-за поступления брата в ТИСИ, я приехал домой несколько позже обычного, в августе, и мы с Володей Коробовым купили громадный арбуз за три рубля и пошли в гости к Лене. Мы долго разговаривали, о том, о сём, таскали на руках крошечную Каролину, короче веселились вовсю. Я чрезвычайно обрадовал Лену тем, что опубликовал в нашей институтской многотиражке её стихи. Она читала новые произведения. Я читал свои. Володя Коробов как всегда молчал и загадочно улыбался. Больше встречи в этом году я не припомню, потому что у Лены хватало хлопот и без меня.
       Позволю себе несколько слов о Галине Ивановне, маме Лены, которая была сама по себе незаурядной личностью. Она иногда писала мне и подписывалась ВГИК – Ваша Галина Ивановна Куликова. Все в городе знали её как доброго и заботливого человека. Она была настоящим ангелом хранителем для детей, лишенных родительской заботы, которые обитали в местном детском доме. Галина Ивановна посвятила свою жизнь заботе о них, стараясь дарить им тепло и любовь, которые им так необходимы.

      Несмотря на хлопоты по воспитанию двух дочерях, Галина Ивановна была полна энергии и жизненного оптимизма. Каждый день после работы, она проводила время с детьми без родителей, играя с ними, уча их, и просто слушая их истории. Было заметно, как дети расцветали под ее заботой, как менялось их отношение к жизни.

     Однажды в квартире Куликовых появился  новенький парень, которого все называли Мурзик. Он был немного замкнут и неразговорчив, но со временем расцвел под заботой Галины Ивановны. Он стал более общительным, уверенным в себе. Галина Ивановна поддерживала его во всем, помогала находить свое призвание и развиваться в выбранном направлении. А когда его израненного и полумертвого привезли из Афганистана, Галина Ивановна выходила его, находясь рядом с ним и днем и ночью, не дав умереть от ран.

     Галина Ивановна была легендой города, и ее доброе дело продолжалось и после ее ухода. Дети, которых она воспитала, стали заботиться друг о друге, помогать и поддерживать, и передавать светлое наследие своей наставницы следующим поколениям. Галина Ивановна останется навсегда символом доброты и любви к ближнему. 
     Однако вернемся к нашему повествованию. На четвертом курсе в связи с тем, что неважно сдал летнюю сессию, я лишился места в общежитии и мы с Виктором нашли квартиру недалеко от института. Письма от Лены также текли рекой, в одном она прислала свою карточку, подписав «Лена Куликова в час поэтический». Этот снимок вплоть до окончания института висел у меня на стене под зеркалом, потом вместе со мной приехал домой, неожиданно исчез и обнаружился через двадцать пять лет с сотней других наших семейных фоток у одной знакомой брата, Она отсканировала и переслала мне все 150 фотографий. Так портрет Лены в 2008 году вернулся ко мне. 
     Всё это произошло потом. А пока я учусь на четвертом курсе, братишку отчислили за академическую неуспеваемость, он дома, работает слесарем в автобазе и встречается изредка с Леной. С первой зарплаты он приглашает Куликовых в ресторан, помогает им дома по хозяйству, возиться с Каролиной, поёт ей песни под гитару, перефразировав известную тогда песню:
«Говорят, что много лет тому назад,
рассмешить был Каролину каждый рад.
Но она была грустна, невесела,
всё сидела под окошком и ждала:
Приходи ко мне, Иванушка,
ненаглядный милый Ванюшка!
Почему ж ты не торопишься
Каролину рассмешить?»
 И еще у него была задумка – пригласить лет через двадцать Каролину в ресторан. В этом весь мой младший брат.
      Меня же после четвертого курса посылают на производственную практику, на БАМ, я еду на поезде от Иркутска до Усть-Кута, там на кукурузнике до Улькана и на перекладных до Нии – Грузинской.  Трудовые бамовские будни скрашивались нескончаемым потоком писем от Лены, которая изумлялась тому, что пишет мне в Иркутскую область, потому что родилась в Ангарске.
     После окончания института я приехал домой и поступил на работу. Из этого шестимесячного периода запомнилась поездка Лены в ГДР. Я провожал её на вокзале и не зная, как ей дать пятьдесят рублей, сунул их в томик Михаила Светлова и дал этот сборник стихов ей на дорожку. Как она удивилась неожиданному подарку, когда села почитать стихи! Только она могла так радоваться сущим мелочам.
      Однажды в письме она посвятила мне стихи. Вот эти:
 «Это я только с виду отважна,
  а во мне даже хитрости нету.
  Заглянуть в твою душу мне страшно,
  как ступить на чужую планету.
  Грунт её может быть заморожен,
 неприступен как скалы –граниты,
 там, где кратеры чувств твоих сложены
 и моря твоих помыслов скрыты.
 Будь как было!
 С чужою судьбою на мою боязливость не сетуй.
 Оставайся как есть, голубою,
 неразгаданной мною планетой.
      Вот и всё. Мой младший брат Гафур погиб в 1984 году, Лена ушла в 2004 году. Теперь я понимаю, что они были рождены друг другу. Оба добрые, оба щедрые, оба мудрые, оба храбрые, оба честные и справедливые. Эти эпитеты можно продолжать вечно, но ничего уже не изменишь, и я думаю, что сейчас они вместе и наблюдают за нами.