Эпизод

               


   Давно уже носило меня по дорогам моей послеармейской жизни. Год в городской тачке, где умудрился трижды потерять и восстановить свои водительские права, затем почтовым голубем в вагонах Челябинского придорожного почтамта развозил по стране посылки и мешки с корреспонденцией.
   И вот, судьба закинула меня в автохозяйство «Горздравотдела», где мои руки опять ухватились за баранку старенького четыреста восьмого москвича с красным крестиком на стекле и я поехал по больничкам и...моргам. Вот о том и подумалось мне рассказать моему читателю.
   В тот день, целью моей,  в путевом листе, была обозначена «Детская анатомия», куда я и прибыл в обозначенное время.
   В дверях учреждения, меня встретил слегка нетрезвый, но добродушный персонаж в синем санитарном халате не первой свежести и кивнув на мое приветствие, препроводил меня в кабинет главврача. Им оказалась высокая строгая дама лет сорока. Подписав мою путевку, она указала на сопровождавшего меня персонажа и дала понять, что с данного момента я в его распоряжении. Тот с радостью повел меня в свое царство, показывая и рассказывая мне что и где находится, распахивая по пути разные двери туалетов, душевых, кладовок и еще бог знает там чего. По мере следования по узким коридорам анатомии, я вдруг стал терять из виду синий халат ведущего меня за собой санитара. Запах формальдегида начал сводить меня с ума. А то, что я успевал увидеть в стеклянных банках, рядами томящихся на полках раскрытых им кладовок, лишь усугубляло мое состояние. Тот санитар, он просто балдел и наслаждался жизнью, видя как я потихонечку схожу с ума от вида законсервированных человеческих органов, рук, голов и еще бог знает каких его запчастей. Пройдя через все эти кладовки, мы очутились в просторном, освещенном двумя большими окнами помещении на три лежачих места, для вновь «прибывших».  По всему его содержанию и общему интерьеру, с тремя железными лежаками в центре композиции, я понял, что попал в главный разделочный цех всей этой богодельни и по всему чувствовалось что скоро здесь начнется рабочий процесс. За дверями маленькой комнатки, примыкавшей к этому цеху ощущалась интенсивная мирская суета. Там кто-то шумно переодевался, не стесняясь в выражениях поминая всех тех, кто на тот момент жил на том и этом свете.
   Тем временем, вынырнув из какой-то очередной кладовки, передо мной возник мой санитар с желтой двадцатилитровой эмалированной кастрюлей в руках и мы с ним, наконец-то отправились на выход!
   Кастрюля поселилась в багажнике Москвича, ну а мы, с моим коллегой по ремеслу, заняли места, согласно боевому расписанию. Я нажал на газ и моя машинка, застоявшись в том  невеселом месте, радостно понесла нас в город, на время оставляя за спиной это загадочное для меня  учреждение.   
   Нашей целью был ближайший роддом. Там, мой санитар, отхлебнув из баклажки и прихвативши за ручку кастрюлю из багажника, скрылся с ней за дверями учреждения.
   Минут через двадцать, он вышел с той кастрюлей в руках и поставил ее в багажник, на то же место. Ехидно улыбнувшись, снял с нее крышку и глядя на меня опять получил удовольствие. В ней лежало несколько мертвых младенцев. Меня так  замутило. Но работа есть работа и в очередной раз, переборов свои рефлексы, я сел за руль и мы поехали дальше...
   Это была первая точка нашего маршрута. За ней была вторая, третья и так мы объехали все городские роддома. В итоге наша кастрюля на четверть наполнилась тем же содержимым. По мере того, как она наполнялась, пустела баклажка моего коллеги и за последним роддомом наш маршрут уперся в ближайший к месту событий «Винник», за дверями которого в мгновение ока скрылся мой подельник. Я, выйдя подышать, нос к носу столкнулся с приятелем таксистом, тоже ожидавшим своего клиента из тех же дверей. Повспоминав с ним  о недавнем общем прошлом и наслушавшись последних новостей из таксопарка, я взял да и показал ему содержимое желтой кастрюли, потому как словам моим он не поверил. И теперь уже я на него смотрел глазами моего санитара. Человеку реально стало плохо. А я так ничего. Уже не мутит, ХА-ХА! Привыкаю!...
   Наши клиенты наконец-то вышли из «Винника» и мы, распрощавшись с приятелем, разъехались, каждый в свою сторону. Мой санитар, приняв на грудь и войдя в свою прежнюю рабочую форму, скомандовал: «Домой»! И к обеду мы там и были.
   В ожидании дальнейших указаний, я опять оказался в операционной.  Там уже вовсю шел рабочий процесс, сопровождавшийся хрустом костей и скрипом резекторских столов.
   Дабы не потерять себя и не упасть носом в кафельный пол, опять вдохнув в себя воздух, наполненный формалином, я вжался в угол помещения, едва не опрокинув какое-то, там же стоящее медоборудование, которое, должно быть тоже пыталось спрятаться от наблюдаемого мной кошмара. Там и замер. И стал завороженно  смотреть на происходящее, не в силах оторвать от него глаз.
   Над только что уложенной на средний стол, довольно пузатой мертвой бабушкой, засучив рукава синего медицинского халата,  умело  надевал на руки  резиновые перчатки довольно крупный, килограммов  на сто, мужчина, совершенно не обращая внимания на перепуганного меня, смотрящего на него неморгающими пятикопеечными монетами. На рядом стоящем с резекторским передвижном столике у врача лежал необходимый для случая инструмент. Скальпели, зажимы, молоток со стамеской и куча непонятных для меня тогдашнего приспособлений. Взяв в правую руку большой скальпель он так же умело, как одевал перчатки, одним движением разрезал бабушкину грудь и ловкими движениями опытного обвальщика быстро отсек плоть от костей, оголив ее грудную клетку. Затем, стамеской и молотком, как опытный плотник, в несколько ударов разрубил ей грудину и отложив инструмент, двумя руками, с громким хрустом распахнул бабушкино чрево. Откуда-то из под стола достал пару эмалированных тазиков и умело, где-то там, отрезая гортань, пищевод и брыжейки, здоровенной ручищей начал извлекать из нее легкие, печень, желудок, кишки, освобождая тем самым все ее, до того плотно заполненное пространство. Все это зловонное месиво с горкой заполнило приготовленные тазики, в которых кому-то еще предстояло покопаться. Фу!!!. Снова взявшись теми же ручищами за шкурные отвороты, как за грудки, потряс бабушку за них так, что ее пятки  пулеметной дробью забарабанили по железу стола, а руки зашлись в диком танце. В последний раз распахнув полы бабушкиного тела, побросал в ее утробу все обломки ребер и осколки разрубленной грудины. Где-то из шторы большого окна вытащил для того живущую там хомутную иглу и заправив в нее толстую  нить, начал сшивать разрез ее шкурки, как полы пальто, вдруг ставшего больше на пару размеров, каждый раз потряхивая ее тушку, чтобы та плотней сошлась по шву. По завершении процесса, бабушка похудела килограмм на сорок и лежала на столе стройненькая как девочка. Наверное мечтала такою быть, пока могла мечтать. Но это не было для нее концом испытаний. Перекурив, тот патологоанатом явился перед бабушкой с машинкой для стрижки волос и обрил ей макушку черепа. Вслед за этим, в его руках появилась болгарка и зажужжав, прошлась по бабушкиному черепу замолчав лишь завершив по нему круг. В разрез зашла стамеска и издав дикий скрип, громко чпокнув, крышкпа черепа заплясала по  половому кафелю. Я на это все смотрел находясь в каком-то  полусознании. Прийдя в себя, увидел моего коллегу-санитара, с улыбкой официанта, идущего ко мне и держа на одной руке  большой железный поднос, на котором лежали растекшиеся желеобразные бабушкины мозги.
Ему опять нравилось видеть как я схожу с ума от увиденного. На соседний стол уже укладывали новую женскую тушку. Смотреть еще раз на это представление  у меня уже не было сил и я, собравшись с их остатками, пошатываясь и борясь с позывами своего желудка, выбрался из того угла и хлопнув дверью заведения оказался на улице.
   Стоял, глядя в небо и не мог надышаться.
   Вечером, как всегда, поставил машину в гараж «Горздравотдела» и на троллейбусе поехал домой. Как-то странно я тогда смотрел на живых его пассажиров. Наверное переваривал пережитое за обычный рабочий день...