Пытаюсь ухватить самое-самое

Шесть утра. Но лампу надо включить, а то клавиатуру не видно. Хоть за окном и полный свет. И я про него, про свет про этот.
Окно приоткрыто и вот этот воздух вваливается ко мне - я знаю эту прохладу. О ней и речь.
Тишина. Где-то птицы, разумеется. И слабый гул - это МКАД. Но тишь. И дома тишь. Вот это вот одиночество сладкое. Хоть в доме ещё трое душ.

Повеяло этой мягкой студёностью, я и вдохновился. Как же я хорошо её знаю. Это теперь я её не принимаю всерьёз. А когда-то - ух, как она меня будоражила. Я такой был - эти пейзажные струны мне музыкой звучали. А музыка - дело особое. Непонятное дело это - музыка. Выхватывает она меня всю-то жизнь, вдруг зазвуча откуда-то - и вот я уже в том самом пространстве - средь бела-то дня, наяву.
Это сны так умеют. Фильмы умеют. Тексты умеют. Но сны - особенно.
Проснёшься эдак и не поймёшь: а ведь я же сочинил такое. Прежде всего, об атмосфере речь. Моё ведь нутро так умеет, оказывается, творить. Такие-то шедевры. Да, слово "атмосфера" всё время только и приходит на ум, чтоб описать этот феномен.
Оказываюсь в сущностном пространстве - так это звучит, если по-философски.
Поэзии это, конечно, занятие, всё такое уметь словами подцепить, эти все состояния.
Я тут пытаюсь сейчас подцепить, но ведь не смогу. А всё равно не пробовать, не пытаться не могу. Сколько уж себе не давал пытаться - мол, не получится же, но оно зудит внутри, эта потребность хотя бы попробовать.

Итак, прохлада эта утренняя, рассветная. Когда куда-то топаешь принуждённо ранним таким часом, жалея, что теплее не оделся. И скоро солнечным светом заливать станет землю между глубокими ещё тенями. Но пока ещё разлита везде эта прозрачная равномерная светлота...
Ах, да не пейзажи я сюда влез ухватывать словами. Мне бы про волшебство приходов этих зацепить. Ради них ведь и живётся человеку на земле.
Да, я уверен, что у всех есть что-то такое же. Но нигде никогда об этом люди и не могут, и не пытаются высказываться. Хотя служат этим строительствам неистово. Дома заводят, бизнесы ради этих флюидов ведут. Чтоб купить потом себе эти отдушины - то ли путешествиями, то ли своими усадьбами чтобы догонять эти музыки.

Вчера вот случилось по утру в магазин пройтись - так-то я годами утром никуда. А ведь это отдельный жанр - чтоб по утречку да именно в магазин в ближайший. Когда совсем мало людей.
Ах, как я сейчас пахнуло из окна из этого самого, этим самым утром чисто-стального холодочка. И сразу столько моментов расконсервировалось из прожитого давнего - из детства, конечно, в первую очередь. Тогда-то жизнь грядущая великолепнейшей в обязательном порядке представлялась.
Теперь-то я в таком возрасте, что меня все прочие люди дружно списывают из восприятия. Я теперь жив, но для людей я уже по ту сторону существования их земного.
Это тема тем - про то, как живётся в семьдесят лет. Это когда и пятидесяти себе внутренне никак не дашь. Да и сорока не дашь, если честно.

Ну, как и следовало ожидать, не получилось у меня описать этот феномен - как звучит музыка утреннего холодка. Но все ж знают, что главное - пробовать.

Это В Артеке, например, было. Когда по такому холодку вышли из лагеря в дикий лес. И сразу какие-то немецко-французские сказки с долинами, лощинами, горами-склонами да с замками замерещились. Будто оставили мы, наконец-то весь это прочий цивильный - советский, причём, мир тесно-ограниченных, вообще убогих понятий-радостей, и шагнули за границы его его - в пространства все, обещанные музыками и текстами, и музыками этих текстов - и жизнь началась. И вот этот вот жуть жгуче морозный, но всё-таки летний воздух, овивающий.

Но секретом того артековского моего утра чистого и вечного, музыки той, то есть, была конечно, Леночка Пастухова.