Разящий меч Шератан

Стражи Отчизны
Владимир АЛЕХИН

Разящий меч "Шератан"

Воронеж — 2023 г.

УДК 94 (470)
ББК 633 (2РОС -4 Вор-5)
А 49

Серия ВООО "СОЮЗА ВОЕННЫХ ПИСАТЕЛЕЙ"

(с) Алехин В.С.
А 49 Разящий меч "Шератан"

Воронеж, 2023 стр. 96



Новая книга военного писателя Владимира Алехина издана в художественно-документальном жанре и посвящена боевым делам отважной лётчицы Екатерины Зеленко, воспитанницы Оренбургского авиационного училища.
Молодая лётчица была участницей двух войн: Финской и Великой Отечественной. На обоих фронтах она геройски сражалась и была награждена Орденом Красного Знамени и Золотой Звездой Героя Советского Союза.
Автор построил сюжет на документальных фактах. Чтобы читатель лучше представлял те события, произведение изложено в художественной форме и рассчитано на широкий круг читателей.



П (0503020900-332)/(М161(03)-08)   без объявл.
ISBN 5-88088-006-4 «Полиграфист» © В.С. Алехин. 2023 г.
От автора
Романтика молодости со знаком качества
Работу над этой книгой я долго откладывал. Так часто бывает, когда хочется получше оценить впечатления, порождённые необычными встречами.
 В канун годовщины Победы во второй мировой войне меня вызвал к себе начальник политотдела Оренбургского высшего военного авиационного училища лётчиков полковник Христенко и без предисловий перешёл сразу к делу:
— Вот что, товарищ военкор, приближается 9 мая, дата знаковая, поэтому нужно подготовить в этой связи очерк для окружной газеты. Предлагаю сделать публикацию о нашей воспитаннице лётчице Екатерине Зеленко. Катя — единственная в мире женщина, совершившая воздушный таран. Справишься?
Я утвердительно кивнул.
— Тогда вперёд. Фактами мы обеспечим тебя.
В тот же день я, вдохновлённый доверием командования училища, принялся за работу. Из фактов особенно впечатлило послание из Сумского обкома ВЛКСМ. В нём сообщалось: «Дорогие товарищи! 12 сентября 1941 года над селом Глинское Сумской области в воздушном бою погибла воспитанница вашего училища, комсомолка Екатерина Ивановна Зеленко. В этом бою она сбила три вражеских самолёта. Посылаем вам её комсомольский билет за № 7462230. Пусть эта книжечка, пробитая осколками, обагрённая кровью отважной комсомолки, будет звать молодёжь училища на новые подвиги».
По нынешним данным местом гибели Кати Зеленко называют село Анастасьевка, а не Глинское, как было сообщено в письме из Сумского обкома ВЛКСМ.
Думаю, что в голове Кати Зеленко крепко засели слова бригадного комиссара Субботина, когда он вручал ей документ об окончании лётного училища: «Будь, дочка, достойной своего народа. И ещё один совет. Высший тебе, Катя, судья — собственная совесть. Пусть она всегда будет чистой, ясной, как утренние зори. И благородной, несущей людям добро, как твоя великая Родина. Ты её дочь. Дочь и слуга. И если настанет час сделать последний в жизни шаг, то непременно с мыслью о ней, матери-родине. И с правом произнести: «Моё сердце отдано тебе, Отчизна!».
Так оно и случилось. Отважная лётчица, Герой Советского Союза, награждённая орденом Ленина и Красного Знамени, ушла в страну без колосящихся нив, шелеста речной волны и весенних гроз. Катя ушла в вечность славы. Ушла, чтобы жить в веках. Имя её хранят люди, ради которых она жила.


Лётчицам воспитанным
комсомолом, посвящается

«Никто не знает, как отжив свой век, умирают птицы. Только вот орлы, будто когда почувствуют конец своего птичьего века, поднимаются в небо и, сложив крылья, падают в скальные теснины. Гордо живут и гордо умирают».
                Виктор ИВАНЕНКО.

Начинался ещё один фронтовой день. Аэродром занесло снегом. Лейтенант Екатерина Зеленко стояла в кругу молодых лётчиков, только что прибывших в полк и наблюдала как техники и механики переставляли самолёты на лыжи. Стройные, в новеньком обмундировании, с крабами на шапках и на рукавах регланов, они живо напоминали Кате о совсем иной довоенной жизни.
Неизвестно, как сложилась бы Катина судьба, если бы не произошло чудо.
В один из весенних дней в синем небе над Воронежем появилась крылатая машина. Она гудела и летела. Её тотчас услышали и увидели высыпавшие из домов и дворов на улицу встревоженные горожане. Среди любопытных воронежцев была и Катюша Зеленко — учащаяся авиационного техникума. Не зря бежала она сюда, тяжело дыша.
На зелёной лужайке стоял настоящий самолёт. Ветерок донёс до Кати сладковатый запах бензина.
Толпа любопытных замера на краю поля. Стиснутая дядями и тётями, девочка думала лишь об одном: как бы пробраться к самолёту. Ведь он совсем рядом.
Наконец она осмелела. Сделала шажок, другой. Её никто не останавливал. И вот она у самолёта. Сначала девочка принялась рассматривать красные звёзды на крыльях и фюзеляже. Затем робко потрогала зелёное крыло. Лётчик в кожанке и очкастом шлеме заприметил шуструю девчонку и разрешил ей потрогать колёса, подержаться за пропеллер. Совсем осмелев, Катюша даже сунула нос в кабину.
Подошёл лётчик, положил руку в кожаной перчатке на плечо девочке:
— Летать хочешь? Учись. Поступай в аэроклуб.
Он-то может просто так сказал. А Кате его слова в душу запали. Теперь она вообразила себя на месте пилота. Живо представила свои руки, сжимающие штурвал самолёта. С этого момента у неё свои ассоциации, свои начала. Самолёт, словно волшебный магнит, потянул её к себе, позвал в просторы неба.
На линейках на лётном поле ревели моторы. Механики, чумазые, в замазанных комбинезонах, развёртывая винты, отскакивали от них. Слышалась знакомая утренняя перекличка:
— К запуску!
— Контакт!
— Есть контакт!
Всё тут нравилось Кате Зеленко. Родная обстановка, родные люди в выгоревших на солнце кожаных регланах и технических куртках, лётчики в собачьих унтах — хриплоголосые, весёлые. Родная атмосфера, пропахшая сладковатым и острым запахом авиационного бензина, аэродрома. Нравились девушке и рёв прогреваемых моторов, и ровный успокаивающий рокот летящих самолётов.
А ещё на аэродроме примечательным был скрипучий «колдун» или «ветродуй». Сооружение это нехитрое: столб, на самой вершине его полотняный мешок — гигантский сачок для ловли ветра. Дунет ветерок — и полосатый мешок наполнится, закрутится, затрепыхается, верно предсказывая погоду в районе полётов. Всё это было для Кати Зеленко знакомое, устоявшееся.
— Товарищ лейтенант, самолёт к полёту готов, — доложил техник и вытянулся перед Зеленко в струнку.
— Вольно, — произнесла Екатерина, выслушав доклад, и перевела взгляд на молодых лётчиков. Она выделила высокого пилота и внимательно оглядела его с ног до головы. — На каких самолётах летали? Каков налёт? Сколько времени не поднимались?
Зеленко, выслушав подробный доклад лётчика, осталась довольна.
— Хорошо. Полетите первым. Готовьтесь, младший лейтенант Филиппов.
Спарка — двухместный самолёт со спаренным управлением — стояла на левом фланге боевых машин. Зеленко подошла к самолёту и принялась тщательным образом его осматривать. Заглянула в кабину и, убедившись, что парашют на месте, потрогала пальцами трубку приёмника указателя скорости, ощупала гондолы шасси. Она долго ходила вокруг самолёта, приседала, недоверчиво щурила глаза.
Тем временем младший лейтенант Филиппов с нескрываемым удовольствием наблюдал за манипуляциями командира звена. А когда она расписалась в приёме материальной части, доложил о том, что к полёту готов.
— Ну если готовы, садитесь в заднюю кабину спарки, а я сейчас.
— К запуску! — наконец распорядилась Зеленко. — Контакт!
— Есть контакт! – подхватил техник.
Мотор несколько раз пронзительно фыркнул, затем послышалось отчётливо различимое биение его поршней. Зеленко дала газ. Мотор зарокотал, завыл, и самолёт, обутый в лыжи, похожий на стрекозу, подпрыгивая, начал разбег. Машина, оторвавшись от земли, круто полезла вверх. Набрав высоту, спарка повисла в воздухе.
— передаю управление, — сообщила Екатерина Филиппову и развела в стороны руки, чтобы младший лейтенант убедился в правдивости её слов.
Через приборы, дублировавшие каждое движение, Зеленко почувствовала уверенные руки молодого пилота и перестала опасаться за него. Самолёт летел уверенно, Филиппов вёл его грамотно. Выполняя упражнения, он делал небольшие повороты то вправо, то влево, то приподнимал машину на плоскую горку, а потом опускал её вниз. Катя подумала, что младший лейтенант таким образом проверял свои силы. Про себя она решила, что завтра же она запланирует Филиппову самостоятельный полёт в зону.
После приземления, оба, соскочив на землю, запрыгали, согреваясь от холода, около самолётов. Ранний морозец, действительно, был островат. Филиппов, попрыгав и отдышавшись, обратился к Зеленко:
— Товарищ лейтенант, разрешите получить замечание?
Зеленко кивнула:
— Этим аппаратом Вы владеете хорошо. Полагаю, что скоро вылетите на боевой машине.
Радостная улыбка отпечаталась на лице младшего лейтенанта. Главное было сделано: сердце командира звена завоёвано. Воодушевившись, он задал вопрос:
— А когда меня, товарищ лейтенант, направят на финский фронт? Война кончится, не успею, как говорится, пороха понюхать.
Они уже стояли в окружении людей с голубыми петлицами. Молодые лётчики уже готовы были начать писать рапорты начальству с просьбой отправить на фронт в Финляндию. Они с надеждой смотрели на командира звена. Их глаза загорелись, щёки зарумянились.
— Может так случиться, ребята, что на финский фронт вы, действительно, не успеете. Это кампания скоротечная. Но… — Катя выдержала паузу. — Вы же чувствуете тревожные раскаты военной грозы, которые слышатся то на востоке, то на западе. Были бои на озере Хасан, уреки Халхин-Гол. Теперь вот короткая, но тяжёлая стычка на советско-финляндской территории. Не хотела бы быть провидицей, но чувствую: назревают большие военные события. Отчизне потребуется много лётчиков. Учитесь, осваивайте самолёты, чтобы в небе вы чувствовали себя настоящими рыцарями. Вообще, готовьте себя к великому и святому делу.
Когда лейтенант Зеленко пришла на стоянку, её самолёт уже был готов к полёту. Под крылом машины технический персонал: мотористы, механики, оружейники — устроили короткий перекур. Они раньше всех приходят на аэродром и занимаются своим делом. Позвякивают гаечные ключи, звучат отрывистые слова, фразы, значение и смысл которых непосвящённому человеку непонятны. Вот и сегодня техники появились здесь до восхода солнца. По всей равнине ещё рассыпались красные, зелёные и белые сигнальные огни, а прожектор, монотонно вращаясь, тонким лучом выписывал огромный конус, техники уже готовили самолёт лейтенанта Зеленко к ответственному вылету.
Катя волновалась. Вечером её вызывал командир эскадрильи. Низкое солнце уже било в глаза. Сидя за столом друг против друга, они обсуждали предстоящее завтрашнее задание.
— Вам, Екатерина Ивановна, нужно будет доставить на передовую известного военного журналиста Сергея Диковского, — командир эскадрильи потёр ладонями свои щёки. — Задание ответственное. Учтите это.
— Ну и музыка! — Катя в отчаянии уставилась на сапоги. Она боялась пошевелиться. Сапоги были новые. Свежая кожа при ходьбе пела, пищала, скрипела, оповещая о появлении лейтенанта Зеленко на службе.
Командир эскадрильи смотрел на Катю, широко расставив руки. Заботливый сероглазый богатырь, видя растерянность девушки, спросил в раздумье:
— У Диковского богатый послужной список. Прежде чем стать писателем, Сергей Владимирович переменил десяток профессий. Был курьером, расклейщиком афиш, библиотекарем, репортёром, фельетонистом в газетах. Поднаторев в СМИ, начал сотрудничать в таких солидных журналах, как «Октябрь», «Новый мир», «Молодая гвардия». Его творчество посвящено военно-патриотической теме. В качестве спецкора «Комсомольской правды» он несколько раз был на дальневосточных пограничных заставах. Ездил с бойцами на катерах, ходил в наряды, участвовал в повседневной боевой учёбе. О героике пограничной службы, мужестве и бесстрашии пограничников Дальнего Востока рассказывают его книги.
Командир эскадрильи вышел из-за стола, сунул руки в карманы полушубка:
— Кстати, Екатерина Ивановна, Вы что-либо читали у Диковского?
Зеленко виновато поводила головой слева-направо, справа-налево и уставилась на порыжевшие унты капитана:
— Не-а-а…
— Почитайте на досуге. В нашей библиотеке имеются его повести «Патриоты», «Приключения катера «Смелый», «Комендант Птичьего острова», — предложил командир эскадрильи. — Почитайте, не пожалеете. Вы увидите, Сергей Владимирович очень хорошо, с воодушевлением рассказывает об искусных мастерах сложной воинской службы, людей громадного мужества и смелости.
Теперь Екатерина Зеленко ждала военного писателя Диковского и волновалась. До сегодняшнего дня её маршруты пролегали над Карельским перешейком, и лейтенанту приходилось пробиваться сквозь зимнюю стужу, сквозь огненные заслоны финских зенитных батарей. Она вынуждена была то и дело менять курс, чтобы ускользнуть от разрывов снарядов, выйти из-под обстрела. Три часа лёту над территорией, занятой противником, вклинившимся в наши войска, сбросить для своих боеприпасы, продовольствие, тёплую одежду. Три часа назад — опять под огнём. Так каждый день. А сейчас она ждала очень важного пассажира. С этого момента Катя отвечала за его безопасность.
Лейтенант Зеленко приняла матчасть у техника и делала записи в журнале. Она увлеклась и увидела незнакомого молодого мужчину, когда он подошёл совсем близко и под его ногами захрустел снег.
Девушка догадалась, что это и есть писатель Диковский. Она с любопытством всмотрелась в своего пассажира: высокий, подтянутый, стройный — прямо командир Красной Армии. Катю удивило, что Диковский в этот морозный день был в шинелишке и хромовых, до блеска начищенных сапогах. Или молодой человек закалённый, а потому, казалось, холода не замечал или просто не показывал вида.
Приблизившись к Кате, писатель жестом руки, скорее всего отработанным движением, провёл ладонью по крупной красной звезде на своей будёновке. Установилась симметрия между его кончиком носа и звездой. Затем протёр запотевшие очки. Проследив за манипуляцией писателя, Катя отвернулась, подавила усмешку, слегка прикусив губу.
Передав журнал технического состояния механику, Екатерина до хруста сжала пальцы левой руки, ждала, что писатель заговорит с ней. Он действительно, как бы подслушав её мысли, приблизился на расстояние трёх-четырёх шагов, суховато назвал себя:
— Сергей Владимирович.
Катя утвердительно кивнула:
— Я уже догадалась. Мой комэск вчера много рассказывал о вас. Если Вы готовы к полёту, тогда не будем терять времени, забирайтесь, товарищ Диковский, в заднюю кабину.
Она жестом руки указала на самолёт и стала с любопытством наблюдать, как писатель неуклюже втискивал своё тело в тесную кабину биплана. Когда он уселся на парашюте, Катерина подумала, что полёты — занятие непривычное для этого человека.
Катя проверила замок на привязанных ремнях пассажира и скомандовала технику:
— От винта!
Взревел самолёт и пропеллер увлёк машину вперёд. Через пару минут лыжи биплана подняли снежный вихрь, который понёсся мимо бортов. Самолёт пробежал по площадке и, завис низко над взлётной полосой. Под крылом проплывали аэродромные постройки, стоянка самолётов, лесополоса, на краю лётного поля. Через зеркало заднего обзора Зеленко взглянула на пассажира. Тот, свесив голову за борт, с интересом рассматривал пейзаж, уходящий назад в южном направлении. В морозном воздухе слоями плыл сизоватый дым. Над горизонтом вставало солнце. Иней на плоскостях самолёта засверкал нестерпимо. В зеркале голова журналиста выпрямилась. «Насмотрелся», — подумала Катя облегчённо и решила немного похулиганить.
Вдруг земля, закутанная в снежное одеяло, накренилась, завертелась степенно и плавно, будто качели на детской площадке при разгоне, а небольшой лесок стал боком: вот-вот опрокинется в снег. Катя посмотрела в зеркало и улыбнулась: пассажир поспешно вобрал голову в плечи. Катя выровняла самолёт. Он теперь летел горизонтально, мотор ревел глуше, спокойнее. Девушка повернула голову. На корреспондента уставились поблёскивающие озорные глаза.
Они шли на большой высоте над просторной снежной равниной. Всюду над землёй стояли кучевые облака. В просвете между облаками лениво проплывали мелколесья в хвойной шкуре. Вокруг был всё тот же пейзаж: снежные поляны далеко внизу, леса, распадки. В воздухе кружились тончайшие ледяные иголки инея. Урчание мотора, солнце, снега. «Не задремал в этой монотонии пассажир?» — забеспокоилась Катя. Нет. В косо поставленном зеркале она видела, что корреспондент сидел прямо. На его смугловатом лице за большими очками поблёскивали глаза, но не от страха высоты, нет, а от какого-то непонятного Кате благородного волнения. Что с ним происходит? Чудак-человек. В этом взволнованном лице, глядевшем на неё из четырёхугольника зеркала, что-то такое, что не поддавалось объяснению. Состояние пассажира захватило и её. С удивлением она ощутила, как её сердце готово перевернуться в радостном сальто, а приборы начинают расплываться перед глазами. Впрочем, разбираться в этом времени уже не было. Впереди отчётливо просматривалась взлётно-посадочная полоса.
Когда самолёт приземлился, Катя выскочила из кабины и запрыгала на снегу, прихлопывая рукавицами и топая ногами. Пассажир же что-то долго возился в кабине с привязанными ремнями, а затем прямо-таки вывалился на крыло.
— Извините, аэроплан — машина для меня непривычная, — сойдя на землю, произнёс он и принялся протирать стёкла очков.
— Сергей Владимирович, делайте как я, прыгайте, — тихо улыбнувшись, посоветовала она Диковскому. — Морозище-то вон какой острый. Меня сквозь унты ух как прохватило, а Вы-то в сапожках. Не замёрзли ноги?
Продолговатое лицо военного корреспондента вытянулось.
— Катя, спасибо, что доставили меня на передовые позиции целым и невредимым. Ещё раз большое спасибо. Как только закончится финская кампания, я вернусь и обязательно разыщу Вас. Я проведу интервью и опубликую большой очерк, кажется, я и заголовок придумал: «Звёзднорождённая», о знаменитой лётчице Кате Зеленко. Поразмышляйте, пожалуйста, на досуге о содержании нашей предстоящей беседы.
— Принимается, — едва слышно, одними губами, произнесла Катя и ощутила на щеках горячий румянец.
Он по-военному повернулся через плечо и, отходя от самолёта, направился к штабу.
Оба расставались с лёгким сердцем. Разве могли они предвидеть, что встреча эта будет первой и последней.
Командир авиакорпуса генерал-майор Николай Каманин, прибыв в полк, разместившийся в Карелии на ледовом аэродроме озера Исо-Пюхяярви, первым делом пожелал встретиться с лётчицей Катей Зеленко. Принявший его полковник Скляров отрицательно поводил головой:
— Сейчас это невозможно, товарищ генерал. Лейтенант Зеленко на задании.
— Ну ладно, произнёс огорчённый Каманин. — Тогда знакомьте меня с Вашим хозяйством.
Каманин и Скляров проследили за взлетевшей машиной и неторопливо направились в штаб полка.
— Скажите, Иван Борисович, только откровенно, положа руку на сердце, как лётчики относятся к Кате? — Каманин остановился и уставился на полковника. — Ну…
Скляров пожевал губами и повернулся лицом к генералу:
— К Зеленко, когда она прибыла в полк, лётчики, если говорить начистоту, отнеслись сдержанно, если не сказать — настороженно. Все думали, что, если девчонка, значит избалованная, полагали, что командиры, чего доброго будут её оберегать от трудной работы. Вводила в заблуждение манера Кати ходить, неестественно выпрямившись, с закинутой головой. Я так подумал о лётчице: «Немного самонадеянна. Может погорячиться и поступить опрометчиво, необдуманно. Честная». Решил, что для начала нужно её придержать». Некоторое время я держал её на второстепенных заданиях. Между тем никакого высокомерия, барского зазнайства в девушке мы не видели. Наоборот: она старательно выполняла работу, которую многие лётчики не пожелали бы себе. К примеру, Катя охотно помогала механикам зачехлять самолёт на стоянке. Предвзятое отношение к девушке умерло само собой. И если кто-то продолжал о ней хранить первоначальное впечатление, так5 это из-за упрямства. А вот после недавних подвигов лётчицы, отношение к Зеленко изменилось в корне даже у самых завзятых скептиков.
При этих словах Каманин тронул Склярова за плечо:
— А вот с этого, Иван Борисович, момента поподробнее, пожалуйста.
Скляров рассказывал, а генерал Каманин в воображении рисовал происходящее событие.
На устаревшем биплане Зеленко над передовой. Сверху она заметила группу лыжников, направляющихся на передовые позиции. Идут, не заботясь о скрытности. Лыжники продолжают идти. Фины, заметив их, открывают огонь, забушевала вражеская артиллерия.
В этот момент Катя, видимо, вспомнила Суворовский наказ: «Сам погибай, а товарища выручай!» Зеленко, кружа над передовой, не думала, как дальше может сложиться обстановка. В любой момент могут появиться финские истребители. Набирая высоту, Екатерина хорошо различала внизу на снегу фонтанчики взрывов.
Пока в воздухе нет вражеских истребителей, Катя бросается в атаку на артиллерийские орудия, которые продолжают изрыгать смертоносный огонь. Пикирует. Земля быстро приближается. Финские пушки в прицеле. Сброшены бомбы. Орудия уничтожены. Уцелевшие артиллеристы разбегаются кто куда. Девушку охватывает чувство радости.
Через несколько дней бомбы, сброшенные Зеленко, прямиком попали в склад боеприпасов, — продолжал полковник Скляров свой рассказ о хараброй девушке, которой жизнь дарила успех за успехом.
Генерал, выслушав командира полка, задумался и обиженно отвернулся от него. Рассматривая что-то в заснеженной дали, спросил:
— Полковник, позвольте поинтересоваться, а почему лейтенант Зеленко до сих пор летает на устаревшем биплане? Насколько мне известно, она освоила семь типов современных самолётов. Разведданные добывает железной волей, стойкостью, мужеством. Что Вы скажете?
С минуту Скляров молчал, пристально глядя на генерала. Потом задумчиво произнёс:
— Вы, товарищ, генерал, преподали мне хороший урок. Я это учту.
— Правильно, полковник, так и служите. А сейчас я жду от вас решительных действий. На счёт того, что лейтенант достойна летать на новой машине, мы обсудили. А как Вы смотрите на то, стоит ли её поощрить?
— Понял, товарищ генерал, — Скляров встрепенулся, и когда они вошли в кабинет, тотчас извлёк из сейфа наградной бланк.
Через четверть часа он заполнил формуляр и отдал Каманину. Генерал уселся за стол и внимательно вчитался в наградной лист: «Лейтенант Зеленко — отличный пилот. Волевые качества развиты хорошо. Энергична. Решительна. Личная огневая подготовка хорошая. Передавать свои знания подчинённым умеет. Уверенно летает на самолётах У-2, Р-1,Р-5, Р-10, УТ-1, УТ-2. Предпосылок к лётным происшествиям не имеет».
Генерал ещё раз проверил представление командира полка и уже занёс перо, чтобы поставить подпись, но, пробежав глазами в третий раз характеристику и, выделив заключительное предложение: «Достойна присвоения воинского звания старший лейтенант», вдруг почувствовал подступившую обиду. За что? На кого?
Он встал и подошёл к окну. За стёклами густо клочковатыми хлопьями валил снег и затягивал территорию свежим своим пушистым покрывалом. А Каманину, одному из семерых Героев Советского Союза, награждённому за спасение челюскинцев, вспомнилось тёплое весеннее утро, тихое лётное поле воронежского аэроклуба и просыхающая после дождя густая трава. В то утро к нему подошла бойкая долговязая девчушка. Николай Петрович приехал в аэроклуб вместе с приёмной комиссией ВВС искать кандидатов в военные лётчики. Девушка назвала себя и смело устремилась в атаку на генерала:
— Прозвучавший с трибуны девятого съезда комсомола призыв «Комсомолец — на самолёт!» с одинаковым успехом принимает в аэроклубы как юношей, так и девушек. Я добилась зачисления в Воронежский аэроклуб. Но вот беда: девчонок не берут в лётные военные училища. А может я родилась для авиации, как птица для полёта? Вы поможете мне? Обещаете?
Каманин внимательно выслушал её и утвердительно кивнул головой:
— Обещаю сделать всё, что в моих силах. О результатах Вам сообщат.
Вспомнилось, сколько сил, нервов, сколько острых и неприятных разговоров с авиационными начальниками потребовалось ему, но игра, как говорится, стоила свеч. Катя Зеленко прошла сито строгого отбора и её зачислили в курсанты Оренбургского военного авиационного училища лётчиков. Теперь её вклад в советско-финской войне столь ёмкий, что возможность поощрения помимо повышения в звании, не вызывала сомнения.
Генерал Каманин взял авторучку и выразительной строчкой дописал: «Заслуживает награждения орденом Красного знамени» и с удовольствием расписался.
***
Конечно, не сразу Катя Зеленко стала лётчицей-асом. Помнит она свой первый, наполненный романтикой, полёт. В нём не возникло никаких особенных опасностей. После были полёты куда рискованнее, бывали и такие, когда приходилось заглядывать в глаза смерти. А вот острее Зеленко помнился тот, первый аэроклубовский полёт. Он послужил главным экзаменом на право стать лётчицей.
Тогда Катя с подругой Женей, охваченные знаменитым призывом «Комсомолец — на самолёт!», решили не откладывать дело в долгий ящик и назавтра ехать в аэроклуб. Девушки договорились встретиться в восемь часов возле авиационного техникума.
Катя вышла из дома рано. Приближалось утро, небо бледнело. На улицах громко шаркали мётлами вышедшие дворники, когда девушка уже стояла у входа в техникум и поджидала Женю. Она стояла и рассматривала двор техникума. В этом дворе учащиеся после лекций тренировались укладывать парашюты. По воскресеньям, в свободные от занятий в техникуме дни, они ехали на аэроклубовский аэродром.
Группа аэроклубовцев стояла поодаль от Кати. Она догадывалась, что ребята и девчата, обучающиеся лётному делу, ждут автобус, и нервничала. Автобус вот-вот должен подъехать, а подружки нет. Кроме как на автобусе до Гремячьего, где базировался аэроклуб, у неё и Жени другой возможности не было.
— Катя! — наконец-то раздался знакомый голос. К Зеленко бежала Женя. — Чуть не опоздала. Извини.
В это время из-за угла выехал небольшой тёмно-зелёный автобус, который сбавил ход и притормозил напротив девушек. Из него вышел человек в коричневой кожанке. Катя догадалась, что это инструктор, когда он, сложив руки рупором, весело закричал:
— Эй, лётчики, вали все сюда!
Все курсанты кинулись прямо через газон к машине. Женя стояла в нерешительности. Зеленко понимала её: ведь они ещё не курсанты. Они просто едут на экскурсию. Бойкая Катя толкнула подругу в спину:
Женька, чего ты стоишь, бежим в автобус. Вообще, ты едешь или не едешь?
Женя продолжала стоять.
— Ну так что ты решила? — нетерпеливо спросила Катя.
— Да я что-то не знаю, — Женя всё ещё колебалась.
— Ну, как хочешь, — обиженно проговорила Катя и бросилась к машине. Вместе с курсантами она втиснулась в салон.
— А, была не была! — донёсся через открытую дверь до Кати знакомый голос.— Едем.
Дорога была длинная. Автобус проехал через весь город, потом свернули на просёлочное шоссе и долго ехали по нему. Когда приехали на аэродром, солнце уже поднялось высоко.
***
Аэроклубовский аэродром — это клочок поля с выгоревшей травой, два небольших домика и несколько белых цистерн с бензином, врытые наполовину в землю. Маленькие самолётики — лёгкие, обшитые крашеной парусиной — взлетали, садились. Самолёты, приземлившись, тащили за собой хвосты серой пыли. Девушки с удивлением смотрели на людей в комбинезонах, сновавших взад и вперёд по полю. Микроавтобус остановился у домика, над крышей которого болтался полосатый мешок. Водитель открыл дверцу, курсанты и Катя с Женей вместе с ними проворно выпрыгнули из автобуса.
— Раз, два, три, четыре… — считал инструктор, а пересчитав, скомандовал: — В колонну по два становись! Равняйсь! Смирно! Шагом марш!
Колонна направилась к самолёту, его крылья и фюзеляж украшали красные звёзды. Катя и Женя стояли в растерянности. Поначалу они пристроились к колонне, но инструктор, заметив их, насторожился:
— Как ваши фамилии?
Девушки назвали себя.
— У меня вас в списках нет, — инструктор протянул им журнал. — Вот, посмотрите сами.
— А мы как же теперь? — грустно проговорила Катя.
— Вы же приехали с аэроклубом познакомиться, вот и смотрите, наблюдайте, как самолёты летают. Понравится — милости просим в аэроклуб.
Девушки остались одни. Вид у них был растерянный. За домиком вдоль стены тянулась длинная скамейка, перед ней разрезанная пополам железная бочка, наполненная мутной водой. В ней плавали жирные, размокшие окурки. Катя и Женя подошли. На скамейке сидели молодые лётчики в коричневых куртках на молниях. У одного волосы чёрные, как у жука, другой был блондин. Оба курили и не обратили на девушек никакого внимания. Они вели какой-то странный разговор.
— У меня курсант фонарь в воздухе потерял, — пожаловался чёрный. — Что теперь будет?
— А то, что из твоей зарплаты два месяца будут высчитывать, — посочувствовал белобрысый. — Это я точно говорю. Это же фонарь.
Блондин встал и швырнул окурок в бочку. Чёрный тоже встал, поправил фуражку. Оба ушли.
— Женька, ты что-нибудь поняла из невразумительного разговора лётчиков? — Катя с недоумением уставилась на подругу.
— Не-а… — Женя помотала головой и неожиданно похвасталась. — А меня вчера Юрка поцеловал. Мы сидели на городской лавочке. Он неожиданно меня к спинке прижал и чмок. А губы такие мягкие. Я вроде ничего, только сказала: «Может не надо, мы ещё мало знакомы». А у тебя было что? Колись!
Катя молчала. С видом явного превосходства Женя посмотрела на неё. Далеко над опушкой леса на большой высоте в зоне лётчик выделывал фигуры высшего пилотажа: виражи, бочки, петли. Самолёт то камнем падал вниз, то свечой взмывал вверх, затем лётчик переводил самолёт в горизонтальное положение. На минуту-другую машина терялась за серым облачком. Девушки с интересом наблюдали пилотаж. А из окна домика, выкрашенного в шашечку за ними наблюдали. Вдруг к ним подошёл полнеющий мужчина в куртке на молнии. Девушки мельком взглянули на него и продолжали следить за самолётом.
— Во даёт! — восхищалась Катя. — Вот бы нам так полетать. Было бы здорово. Скажи, а?
Женя не ответила.
— Покататься на самолёте я вам, красавицы, помогу, — лётчик потрогал шлемофон с дымчатыми очками, который болтался на поясе. — Идёт?
Катя недоумённо посмотрела на лётчика и просияла:
— Конечно, идёт.
— Тогда шагом марш вон к тому самолёту, — он указал рукой на транспортный самолёт, стоящий отдельно от других. На фюзеляже Катя рассмотрела парашютный значок. — Подойдёте к инструктору и скажете, что начальник аэроклуба разрешает вам полетать.
— Понятно, — радостная улыбка раздвинула щёки Кати.
Поблагодарив начальника аэроклуба, она посмотрела на Женю:
— Полетишь?
— Я-то?
— Ты-то?
Женя посмотрела на кувыркающийся самолёт и лениво процедила:
— Не-а… что-то не хочется. А ты смотри. Я подожду тебя здесь.
Первый раз в жизни Катя в воздухе. Натужно на одной ноте гудит мотор. Военно-транспортный самолёт, задрав нос, медленно подбирается к облаку. Молча, сосредоточенно сидят парашютисты. Внизу Катя видит небольшой лесок, узкую полоску шоссе с ползущими по нему, похожими на игрушечные, машинами. Самолёт выходит с горки в горизонтальный полёт, выравнивается. Катя не может передать все свои впечатления, не может рассказать, как всё это было. У неё для этого просто не хватало слов.
Зеленко потом довелось летать на самых разных типах самолётов. Судьба вновь свела её с генералом Каманиным. После училища её направили в авиакорпус, которым Николай Петрович командовал. Как-то он, наставляя её, сказал:
— учти, Катя, пилот будущего, а это относится к тебе, не только смелый, решительный человек. Он ещё и всесторонне развитая личность. У нас в стране десятки разных боевых самолётов. Ты их должна знать досконально. Необходимо также изучить и самолёты противника. На войне, если она случится, лётчику, то есть тебе, придётся пересаживаться с одной боевой машины на другую. И чтобы чувствовать себя богиней, прими мой совет и руководствуйся им.
В боевом полку Катя Зеленко освоила семь типов боевых машин. Летала и сама делала на истребителях петли и полупетли, бочки горизонтальные и восходящие, попадала в штопор. Один раз даже пришлось покидать самолёт с парашютом. Но ни от одного полёта у старшего лейтенанта Зеленко не осталось столько впечатлений, сколько от первого раза, когда она поднялась на борт и первого самостоятельного вылета, где ей доверили прикоснуться к ручке управления без инструктора.
***
Она всегда стремилась быть на передовой линии учёбы, испытаний. Не могла допустить, чтобы важные события прошли мимо. Наблюдательный генерал Каманин подметил эти черты характера у Кати при посещении Воронежского аэроклуба. Он пообещал помочь девушке пробиться в военное авиационное училище. Слово генерал сдержал.
Было утро, было солнце и простор. В этот замечательный день Катю Зеленко вызвал начальник аэроклуба. Без лишних предисловий протянул девушке голубой конверт:
— Вот путёвка в Оренбургскую авиашколу.
Её глаза загорелись, щёки зарумянились. Начальник что-то говорил о молодой советской авиации, о необходимости крепить воздушный флот. Но его слова плохо воспринимались Катей. Жизнь становилась великой и загадочной, как бескрайнее голубое небо. Став доступнее, она манила и обещала неведомые радости. Нужно было лишь довериться ей. С этого дня начиналась Зеленко — военная лётчица.
***
По окончании советско-финляндской войны старший лейтенант Зеленко получила назначение в бомбардировочный полк. Он базировался под Харьковом. Этому авиационному полку командование Красной армии доверило ответственное задание. Лётчики полка должны были первыми в военно-воздушных силах освоить совершенно новый ближний прифронтовой бомбардировщик СУ-2. На харьковском авиазаводе эти боевые машины собирали, и теперь Катя входила и в жизнь сборочного предприятия.
И вот дрогнули вагоны. Осталась на ленинградском перроне многоликая провожающая толпа. Отзвучали напутственные слова. Всё это тонуло в колёсном стуке. Катя стояла у окна вагона, полностью сосредоточившись на мыслях о новом месте службы. Харьковский поезд проходил через воронежский железнодорожный вокзал. В уме Катя подсчитала, что в запасе у неё имелось полсуток свободного времени. Уникальный шанс несколько часов погостить в родительском доме.
Катя любила свой город. Летней порой, выходя из дома, она подолгу смотрела на небо, отыскивала очертаниях облаков дикие ущелья гор, причудливые морды животных, птиц, линии лиц. Как он там, Воронеж? Катя твёрдо решила сойти с харьковского поезда, погулять по городу, отдаться воспоминаниям юности.
***
Воронеж, засыпанный снегом и охраняемый неровным строем многолетних сосен и берёз, встретил Зеленко тишиной и яркими окнами пятиэтажек. Всюду семьи готовились к ужину. Вечернюю тишину изредка прерывал звонкий смех, который доносился с детской площадки. Девушка смотрела на мальчиков и девочек. Мамы не успели увести ребятишек домой. Теперь они катались с крутой сложенной из кирпичей и политой водой горки. Катя улыбнулась и свернула к пятиэтажкам, связанным аркой.
В квартиру Мануйловых девушка ввалилась, внеся с собой морозную свежесть и едва уловимой радости от предстоящей встречи с Марией Николаевной, хозяйкой квартиры, крепкой женщиной бальзаковского возраста. Сначала Катя и Маша обнялись, а потом лётчица сняла с себя меховую куртку, шапку-ушанку, причесалась. Повернулась, и Мария Николаевна увидела на её гимнастёрке орден Боевого Красного Знамени. Покачала головой и занялась на кухне подготовкой к ужину.
Катя, оставшись одна, подошла к стеллажу и принялась рассматривать книги на полках.
Книг было много: по искусству, подписные издания отечественных классиков, исторические, фантастика. На отдельной полке стояли школьные учебники. Мария Николаевна по-прежнему работала учительницей в школе, где она преподавала русский язык и литературу.
— Девочка, ещё пять минут и всё будет готово, — Мария Николаевна дала Кате знать, чтобы та садилась за стол.
Катя сколько себя помнила — Мария Николаевна всегда в хлопотах. Как каждая здоровая женщина она испытывала потребность в движении, в труде, в заботах о близких, в общении. Девушка с радостью смотрела на розовощёкую, пышущую здоровьем и бодростью Марию Николаевну. Та взяла тарелки, вышла из кухни и прошла к столу. Накрыв стол, она усадила Катю на табуретку и сама села. Она была в любимом свитерке, на шее висели рубиновые бусы, волосы наскоро причёсаны.
— Катя, у нас сегодня очень хороший день, я рада, что ты жива и здорова и что приехала ко мне, — проговорила она.
Ломтики поджаренной картошки с котлетами уменьшались на глазах. Постепенно разговор пошёл о полётах, о боях на советско-финляндском фронте. Женщины говорили откровенно. Кате надо было выговориться, излить душу, ведь столько накопилось, и она радовалась тому, что Мария Николаевна слушает её внимательно. Ведь Катя так уверенно и убедительно рассказывала о себе.
Расходились с неохотой: уж больно уютно в квартире гостеприимной женщины. И поговорить обо всём можно, и сама Мария Николаевна много интересного рассказывает.
Ближе к полуночи Катя вышла на улицу. Звёзды густо усеяли ночное небо. Приветливо встретили они издалека приехавшую гостью. Она шла на вокзал. Снег поскрипывал под сапогами. Катя шла и напевала: «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч. Ты провожала и обещала синий платочек сберечь…» Катя знала много песен. У неё был сильный приятный голос. «Синий платочек» — её любимое соло. Она напевала куплеты при первой возможности.
Екатерина улыбнулась и невольно представила себя той юной девушкой, которая, кажется, ещё совсем недавно, старательно выдерживая по альтиметру заданную высоту, свободно пилотировала планер в небе над аэроклубом. Позже, здесь же, над Воронежем, она на этой жюльверновской штуке тяжелее воздуха, установила мировой рекорд в соревновании женских экипажей.
В домашней библиотеке Зеленко хранится «Маленький принц» Антуана Экзюпери. Книжка французского писателя дорога Кате, особенно дорога тем, что Сент-Экзюпери был ещё и лётчиком.
— Люди у тебя на Земле, — сказал Маленький принц, — выращивают пять тысяч роз в одном саду… и не находят того, что ищут...
— Не находят, — согласился я.
— А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в глотке воды...
— Да, конечно, — согласился я.
И Маленький принц сказал:
— Но глаза слепы. Искать надо сердцем!
Катя шла и с удовольствием вдыхала свежий морозный воздух. Лётчики говорят: «Воздух нужно нюхать». Девушка усмехнулась.
Тишина. Первозданная ночь. Чудилось, будто тревожные звёзды, будто морзянкой, отбивали на землю сигналы:
— На-до. Ис-кать. Серд-цем… На-до искать…
Катя запрокинула голову и протянула правую руку. Она ждала: вот-вот с неба спустится кудрявый мальчик Антуана Экзюпери и спросит:
— Так ты нашла то, что искала?..
— Да-а, нашла!..
Наивно пытаться распознать в галактике среди звёзд Шератан, которую Катя считает своей путеводной звездой. В детстве Катю впечатлила характеристика Шератан. Оказывается, она даёт человеку неудержимое желание бороться за правду и справедливость, так ка она связана с храбростью. Вкупе с другими достоинствами она наделяла человека силой и светлым началом. Больше всего девочке нравилось то, что Шератан покровительствует военным, продвигает их по карьерной лестнице. В лётном училище она, курсант Зеленко, выбрала Шератан в качестве позывного.
Мария Николаевна провожала девушку с грустной улыбкой. Попросила Катю чаще приезжать в Воронеж, до Харькова-то отсюда рукой подать, заходить к ней, не забывать.
Поезд уходил в Харьков ночью. Дрогнул состав, дёрнулся и вагон, в котором устроилась Катя, застучали колёса. Перрон с провожающими оставался позади. Катя сидела у окна. Спать не хотелось. Люди же спали вповалку. Возле Кати, распахнув полушубок, немолодой мужчина всматривался в странички толстой тетради. Лицо его в полутёмном вагоне представлялось девушке величавым и строгим. Ищз белых лохм овчины поднималась упругая шея. Отодвинув тетрадь, он долго разглядывал Катю. Ему хотелось, это чувствовала девушка, вызвать её на беседу и рассказывать о себе умно, не спеша. Он сел поудобнее и улыбнулся. Катя же продолжала смотреть в окно отчуждённым пристальным взглядом. Она сделала вид, что ей просто неинтересно с ним разговаривать. Утром ей нужно будет прямо с вокзала идти в штаб полка, докладываться начальству.
***
Екатерина Зеленко прибыла к месте назначения утром. Отсюда она улетала на советско-финляндскую войну. Здесь всё ей было знакомо. Она не задержалась на вокзале, чтобы ждать машину из воинской части, а отправилась в военный городок пешком. Наконец-то её дорожные волнения позади.
Старший лейтенант Зеленко хорошо помнила приметы этого городка. Вот-вот в утреннем небе услышит привычный грохот взлетающих машин, увидит погасшие в наступающем дне окна гарнизонных домов, а вечером настроится на лирический лад, когда до неё долетит музыка из Дома офицеров. Без всего этого она не могла представить авиационного городка. Здесь всё было знакомым до мелочей и до боли родным. И снующие заправщики с топливом, и самолёты, выруливающие на старт, и даже «колдун», указывающий силу ветра. Правда, полосатый мешок поблёк от времени. Катя шла и, не скрывая своей радости, напевала «Синий платочек» с улыбкой. Наконец за ровной посадкой сосен открылся городок. Катя сдвинула шапку на затылок и зашагала в направлении штаба полка.
Штаб помещался в строении, сложенном из красного обожжённого кирпича. Зеленко с волнением открыла толстую дубовую дверь. Войдя, она переступила с ноги на ногу и почувствовала себя лишней. Полковник сидел, загораживая спиной окно, и курил. Командир полка был краснощёк и высок. Контраст между внешностью командира и низким, побелённым известью потолком был так разителен, что Кате вдруг стало весело. С трудом сдерживая улыбку, кашлянула. Полковник резко повернулся к ней.
— Я вас слушаю, девушка, — он внимательно посмотрел на стоящую перед ним женщину в лётной форме.
— Я старший лейтенант Зеленко, прибыла в Ваше распоряжение, товарищ полковник.
Командир полка положил сигарету в пепельницу и вместо ответа строго потребовал:
— Ваше удостоверение личности?
Он долго разглядывал то Катю, то её фотографию, сочувственно покачал головой:
— Наш полк только что сформирован. Нам доверено ответственное задание. Мы осваиваем совершенно новый бомбардировщик СУ-2. Здесь на Харьковском заводе собирают эти самолёты. Освоить самолёт нужно быстро, а затем помочь сделать это своим боевым товарищам. Вам, старший лейтенант, будет трудно.
— Ничего особенного, товарищ полковник. Обычная работа. В моём послужном списке уже шесть типов освоенных самолётов. Поэтому трудности меня не страшат.
Полковник смотрел на девушку, по-бычьи наклонив голову. Наконец отошёл от окна и грузно опустился на стул. Шумно вздохнул:
— Хорошо, идите, обустраивайтесь.
***
Свой первый испытательный полёт Катя Зеленко совершила в Харькове. Он был совсем нетрудный, в нём не возникло никаких опасностей. После бывали полёты куда труднее, рискованнее. Бывали и такие, что девушке приходилось в глаза смерти заглядывать. А вот острее запомнился Кате тот, первый полёт, когда она осваивала новую машину. Ей дали облетать самолёт новой конструкции. Это был немудрящий самолёт связи. Машина могла взлетать и садиться на предельно аленькой площадке. Зеленко понимала: этот простенький самолётик ей дали для начала.
По заданию Катя должна была выполнить короткую и ничем не осложнённую программу: взлёт, набор высоты, разворот, полёт по кругу и посадка. Больше ничего.
Зеленко вырулила на линию старта, и самолёт с работающим мотором охотно потянулся в полёт. Катя почувствовала нетерпение машины и попросила у руководителя полётов разрешение на взлёт.
— 37-ая, взлёт разрешаю, — торопливо проговорил строгий мужской голос.
Зеленко дала полный газ и отпустила тормоза. Несколько секунд разбега и «почтовик», последний раз чиркнув колёсами по земле, резво пошёл на подъём. Катя действовала рулями почти автоматически. Ведь всё было привычно и просто. Набрана заданная высота. Вираж. Горизонтальный полёт. Зеленко чуть-чуть сбавила обороты. И вдруг неожиданность: самолёт резко задрал нос и завалился на крыло. Катя вывела двигатель на прежний режим и попробовала снижать обороты постепенно. Она решила нащупать ту черту, преодолев которую, самолёт кренится на крыло и стремится в штопор. На этот раз клевок оказался плавным, и Зеленко без труда нащупала ту границу скорости, при которой возникает нештатная ситуация.
Выполнив последний разворот, Катя нацелилась на взлётно-посадочную полосу и начала подравниваться к ней. Самолёт всё ниже, ниже, полоса всё ближе, ближе и, наконец, под крылом помчался аэродром со столбами проволочного заграждения. Зеленко осторожно сбавила обороты двигателя. Машина сразу ответила переменой в поведении. Капот начал медленно подниматься над линией горизонта, крыло крениться. Всё решали секунды. Вот-вот самолёт сорвётся в штопор. А они уже летели над самой полосой.
Машина выровнялась с трудом, и Катя повела её на посадку. Приземлившись, самолёт сделал неуклюжую пробежку и остановился. Зеленко выключила двигатель. Первый испытательный полёт завершён. Из него Катя извлекла уроки. Впредь она обязана каждую минуту от взлёта до посадки не ослаблять внимание и держать в голове особенности машины. Словом, оставаться хозяйкой положения, как в её случае, казалось бы, простеньком полёте. Она была благодарна тому, что испытание выпало на неё в первом полёте.
Зеленко сдала самолёт технической службе и зашагала к штабу, а механики принялись зачехлять машину.
На разборе полёта Зеленко подробно рассказала о наблюдениях за продольной и поперечной разбалансировками в управлении. Командир полка выслушал лётчицу и заметил:
— Вы имеете ввиду поведение машины только в полёте на высоте?
— Во время посадки тоже, — уточнила Зеленко. — Но если в небе я делала это специально, то при посадке проверки не было. В полёте всё уже было ясно и понятно, а тут самолёт вдруг повёл себя, как норовистый конь.
Полковник задумчиво потёр пальцами седеющие виски. Он признал свою ошибочную догадку. Считал, что лётчица произвела вторичную проверку тенденции самолёта, только теперь при посадке. А оказывается — ошибка в пилотировании случилась.
— Екатерина Ивановна, а эта тенденция где была резко выражена: там, на высоте, или у земли? — спросил он, подводя итог разбора.
Катя подтвердила это, и командир полка совершенно серьёзна сказал, что он доложит ведущему инженеру машины о существенном наблюдении пилота. Катю он похвалил, что в поведении самолёта она не действовала автоматически, а каждая минута полёта ею была осмыслена, так как осознавала: каждый отрезок времени происходит испытание новой машины.
Катя тогда ушла с разбора в радостном настроении. Шагала и напевала «Синий платочек», любимую свою песню. Этот давний первый полёт при облёте новой машины прокрутила она в голове, выходя из кабинета командира полка. Доверит ли полковник ей, Кате Зеленко, испытание СУ-2, новейшего скоростного бомбардировщика ближнего боя после того, что было?
На харьковском испытательном аэродроме произошёл интересный спор с командиром полка Борисом Янсеном по поводу испытания бомбардировщика СУ-2, собранного на 135-м авиационном заводе. Полковнику не терпелось показать самолёт главному конструктору Павлу Сухому, чтобы заручиться поддержкой и получить возможность комплектовать свой полк этими совершено новыми ближними бомбардировщиками. И сделать это первыми в Военно-воздушных силах Красной армии. Полёт СУ-2 запланировали на следующий день.
Рано утром главный конструктор Сухой прибыл в Харьков. Здесь его уже ждали ещё один создатель машины Андрей Туполев и командир авиакорпуса Герой Советского Союза генерал-майор Николай Каманин. Николая Петровича самолёт удивлял своим видом. Для бомбардировщика он, казалось ему, был маловат. Генерал с сомнением потрогал крылья. — Павел Осипович, а какова мощность двигателя? — спросил Каманин, повернув голову к главному конструктору.
— 950 лошадиных сил, товарищ генерал.
— А боевая зарядка?..
— Пять пулемётов калибра семь целых шестьдесят два сотых калибра. Кроме бомболюка ещё две стокилограммовые бомбы подвешиваются под ланжеронами. Всего шестьсот килограммов.
Генерал Каманин осмотрел шасси, хвостовое оперение и остановился возле кабины.
— Как же, Павел Осипович, уместятся лётчик и штурман-стрелок?
— Не беспокойтесь, товарищ генерал-майор, — обиженно произнёс до этого не вступавший в разговор Андрей Туполев. — Обоим пилотам в кабине вполне удобно.
Конструктор кивнул Янсену, и тот, откинув фонарь, забрался в кабину.
Через минуту раздался грохот запущенного полковником двигателя. Самолёт вот-вот помчится по взлётной полосе, оторвётся от земли и устремится в небо. Но командир полка выключил двигатель.
— Этот самолёт станет не только королём бомбардировщиков, но и истребителем в экстремальной ситуации. В воздушной войне ему не будет равных, — произнёс он, выбравшись из кабины.
Вскоре СУ-2 отбуксировали в ангар. А пока техники готовили бомбардировщик к завтрашнему полёту, спор между тем продолжался. Перед вылетом лётчики проходили медицинское обследование и допускались к испытаниям только с разрешения полкового врача. Лететь должен был капитан Нефёдов, и командир полка, естественно, собирался навести справки относительно здоровья лётчика. Он позвонил в санитарную часть:
— Ну что с Нефёдовым?
— У капитана Нефёдова повышенное давление…
— Судя по всему, молодой лётчик волнуется и, понятно, давление у него дало сбой, предположил Янсен, разминая в пальцах сигарету. Он проговорил как можно более спокойно. Полковник хотел, чтобы самолёт облётывал именно Нефёдов, а не его дублёр. Он попробовал уговорить врача, чтобы тот дал капитану «добро» на вылет, но упрямился:
— В настоящий момент мы снимаем кардиограмму, хотя Нефёдова я всё равно не допущу к завтрашнему полёту.
— Поймите, доктор, мы рискуем сорвать испытания в присутствии столь высоких наблюдателей, каковыми являются генерал Каманин и авиаконструкторы Сухой и Туполев, — взорвался полковник.
— Почему же? Вы отлично знаете порядки, утверждённые командованием. В полку есть совершенно здоровые лётчики. И замена Нефёдова дублёром будет обеспечена.
Янсен швырнул трубку.
— Что с Нефёдовым, серьёзно? — насторожился генерал Каманин. — Ну?
— Врач перестраховался. У парня немного поднялось давление.
— Он что, бурно провёл ночь?
— Нет, отдыхал, почему-то зло пробормотал Янсен. — А ночь бурно прошла у старшего лейтенанта Зеленко, на то она и женщина.
— Так в чём проблема? — Павел Сухой резко повернулся к командиру полка. — Если она здорова, запланируйте Екатерину Ивановну в полёт. Если мне не изменяет память, Зеленко до советско-финляндских боевых действий освоила шесть типов новых самолётов. А Нефёдова выведите в резерв.
Янсен, обескураженный суровым тоном главного конструктора, молчал. Тут заговорил генерал Каманин:
— Павел Осипович дело предлагает. Я давно знаю Екатерину Зеленко. Рекомендовал начальнику Воронежского аэроклуба направить девушку в Оренбургское лётное училище, когда на всю страну прозвучал знаменитый призыв «Комсомолец — на самолёт!» Катя оказалась  в числе первых девчонок, добившихся зачисления в аэроклуб. Она быстро освоила лётную программу и стала одной из лучших курсантов. А затем легко выдержала отбор в военное авиационное училище. Так как практическим полётам Зеленко обучилась в аэроклубе, в Оренбурге она освоила только специфические приёмы легкобомбардировочной авиации. Курс военной лётной школы она окончила очень быстро, всего за одиннадцать месяцев. Эта девушка будет достойной заменой заболевшему Нефёдову.
***
В Оренбурге Катя Зеленко уже была в окружении людей с голубыми петлицами. На аэродроме гудели моторами самолёты. Теперь она чувствовала себя лётчицей. В душе радость.
Программа обучения Оренбургском лётном училище носила специфический характер. Для воспитанников аэроклубов она была ускоренной, и лётчики выпускались не одновременно, а небольшими группами по мере их подготовленности. Катя попала в эту группу. Время получения диплома и празднования выпуска стало ближе.
Теперь Зеленко жила в казарме. Ходила вместе со всеми на аэродром. Три раза уже летала с инструктором. В воздухе пилотировала самолёт сама. Счастье было неполным. После ознакомительных полётов курсантов отправили в учебные классы. Начинались теоретические занятия. Курсанты поочерёдно ходили в наряды. Катю чаще других посылали на кухню чистить картошку. Командиры, отдавая распоряжения, считали кухню делом женским, им было невдомёк, что девушке грустно. Ведь она, родившаяся в селе Корощино Седлецкой губернии Польши, росла очень бойкой и зачастую непослушной девочкой. Она обожала скорее мальчишеские забавы, причём весьма опасные. Забравшись на крышу сарая, она раскрывала зонтик и прыгала, как с парашютом. Наверное, тогда-то она и заболела небом и стала заядлым парашютистом сначала в Воронежском аэроклубе, а затем продолжила хобби в Оренбургском лётном училище.
Ложка дёгтя — работа на кухне, не омрачала Кате жизнь. Она ощущала себя настоящим курсантом. Теперь у неё на счету каждая минута. Подъём в шесть утра. Зарядка в майке, обливание холодной водой — закаливание. Потом строем в столовую. После завтрака разбор полётов с инструктором, теория. В распорядке дня — аэродром. Теперь Катя, освоив теорию, успешно сдала контрольные полёты по технике пилотирования, самостоятельно вылетела на учебно-тренировочном самолёте УТ-2. Сама взлетала, сама выполняла посадку. На аэродроме курсанты трудились до девяти вечера. Катю это радовало. Весёлая, радостная она возвращалась в казарму. Дальше  по распорядку: помылась, поужинала и на вечернюю поверку. Затем отбой. Свободного времени у курсантов совсем не было. В училище всё по-походному.
 В программу лётного обучения командование училища ввело дополнительно сложный пилотаж. В воздухе пахло грозой. Нужны были лётчики, но не просто умеющие пилотировать самолёт, а драться с вражескими асами. Катя училась вести групповой воздушный бой в паре, летала на полигон для отработки приёмов бомбометания, просила командиров увеличить ей количество полётов для отработки техники пилотирования. Лётную программу она усваивала легко. Зеленко будто чувствовала, что стране вскоре предстоит.
***
Колючая метель гоняла снег по украинской равнине. Катя Зеленко с жалостью смотрела на техников и механиков. Они, одетые в меховые технические куртки, на морозе возились у мотора, готовя СУ-2 к полёту.
Для новой машины прислали апробированный двигатель. Он утяжелял нос бомбардировщика. Кате предстояло испытывать СУ-2 на утяжелённой поршневой тяге.
— Екатерина Ивановна, я распорядился поставить в кабине бомбардировщика киноаппарат, — предупредил командир полка Борис Янсен лётчицу. — Не забудьте его включить. Киноплёнка расскажет нам о показаниях приборов.
— Это в том случае, если мне удастся взлететь, — Катя нервно дёрнула плечиком. — Видите, как метёт позёмка?
— На финской войне Вам доводилось подниматься в небо и в более сложных метеоусловиях, — полковник поджал губы. — Правильно я говорю?
Катя пристально посмотрела в тёмно-серые глаза командира полка.
— Я поняла Вас, товарищ полковник. В этом полёте мы должны многое поставить на карту. Мы обязаны доказать оппонентам, что СУ-2 — машина стоящая.
Громко взвыл двигатель. Дёрнулась стрелка топливомера. Мотор сжигал горючее, а киноплёнка уже отмечала расход топлива.
— 37-ая, вам взлёт! — распорядился руководитель полётов.
Самолёт слегка качнулся и рванулся вперёд. Зеленко двинула педали, потянула штурвал. Машина послушалась рулей. Она неслась по взлётной полосе по воле пилота. Хвост бомбардировщика попал в воздушный поток. Машина была управляемой. Она быстро достигла взлётной скорости, и Екатерина потянула штурвал на себя. СУ-2 устремился вверх. Под крыльями медленно разворачивалась заснеженная земля. Впереди темнел лес.
— 37-ая, работайте до пустых баков! — донеслась в наушниках Зеленко очередная команда руководителя полётов.
— Хорошо, «Таёжник». Ого, как быстро я набрала высоту! — передала Катя. — Вот это движок!
Катя догадывалась, что рядом с руководителем полётов находится кто-то из конструкторов. Это либо Сухой, либо Туполев. Она ожидала, что конструктор захочет поговорить с ней по радиосвязи, но земля молчала. «Главный волнуется, как никогда», — подумала Катя, точно извиняясь за молчание конструктора.
Бомбардировщик не казался Зеленко неуклюжим в полёте. Ему неудобнее на земле, ка это случается у птиц. А в воздухе и самолёты, и птицы быстролётные.
Чуть покачивая крыльями, СУ-2 круто пошёл в серое облачное небо. Впереди полигон, сброс бомб. Она, старший лейтенант Зеленко, должна успешно выполнить задание. Главным ей представлялось то, что после испытаний она будет помогать молодым лётчикам быстрее осваиваться в кабине СУ-2 и приобретать уверенность в успехе. А сейчас ей нужно сделать так, чтобы самолёт побеждал.
Катя посмотрела вниз на белую снежную пустыню. Ни деревень, ни сёл, ни хуторов. Снег и снег. Нужно было завершать полёт. Остановившийся взгляд устремлён на приборы. А на лице девушки в зеркале переднего обзора такое выражение, точно она прислушивалась не только к самолёту, но и к окружающей её вселенной.
— Я 37-ая. Прошу посадку.
— Садитесь, 37-ая.
Зеленко отпустила штурвал. Самолёт наклонил капот. Земля стала быстро подниматься из снежной пучины и делалась реальнее и более узнаваемой. Пространство между машиной и взлётно-посадочной полосой сделалось неуловимо малым. В эти считанные минуты Катя остро ощутила стремительность самолёта и испытала гордость за машину.
На разборе полёта Катя Зеленко терпеливо отвечала на вопросы. Они летели со всех сторон. Казалось, им не будет конца. Вопросов придирчивых и сложных. За каждым достаточно важная конкретность. Конструкторы Сухой и Туполев, вслушиваясь  в неторопливые, точные ответы, как казалось Кате, с удовлетворением посматривали на неё. Видимо, им нравилось, как она реагировала на вопросы. В ответах она и в самом деле не говорила лишних слов. Только по существу, с ясным знанием каждой мелочи.
***
Катя упруго, пружинисто, покачиваясь на носках, возвращалась домой. Через плечо был перекинут планшет, под унтами поскрипывал снежок. Настроение девушки крутой параболой вздымалось вверх. Забыты всякие там тревоги, обиды, недомолвки. Она шла и легкомысленно напевала: «Синенький скромный платочек падал с опущенных плеч. Ты говорила, что не забудешь ласковых, радостных встреч. Порой ночной мы распрощались с тобой... Нет прежних ночек. Где ты платочек, милый, желанный, родной?»
Настроению Кати, изначально сильно испорченному, суждено было теперь перемениться в лучшую сторону.
Главный конструктор Павел Сухой казался Кате угрюмым человеком. Видимо, виной этому была привычка при разговоре смотреть на собеседника отстранённо. Таким Павел Осипович показался девушке, когда они обсуждали её облёт СУ-2 с модернизированным двигателем, мощнее прежнего. Сосредоточенный, он внимательно слушал доклад лётчицы. Сбоку от него, в кабинете, на огромной, во всю стену, витрине, за прозрачными до невидимости, без единой пылинки, стёклами выровнялись, как на параде, призы: массивные литые кубки, элегантные статуэтки с позолотой, хрустальные вазы — свидетельства о рекордах самолётов, сконструированных Сухим. «Стоит зайти в этот кабинет, и перед тобой вся жизнь на ладони, — с удовольствием отметила Катя, вглядываясь в трофеи, и подумала: — Авиационные рекорды зарождаются здесь. Теперь и я причастна к ним». Новый двигатель, испытанный ею, старшим лейтенантом Зеленко, оправдывал себя в смысле возможностей дальнейшего прогресса. Он улучшал машину. Требовалось более сильное оружие. Катя доказала на полигоне, что теперь на самолёте можно увеличить боевую нагрузку и подвешивать дополнительно две стокилограммовые бомбы. Её слушали внимательно. Кто-то сидел с неестественно натянутым лицом, другие выражали равнодушную заинтересованность. Большого роста с яркими чертами лица и острыми глазами Андрей Туполев, он старался держаться прямо. Талантливый конструктор, ясновидец, поддержал Катю.
— Послушайте, товарищи, — лаконично произнёс Туполев. — Что-то вы робко поддерживаете нашу новую идею дальнейшего технического прогресса фронтового бомбардировщика. Если вы сомневаетесь в проекте, то Екатерина Ивановна доказала её жизнеспособность. Официальная поддержка проекта, конечно, требуется, и скоро она будет получена. Машина с новым двигателем произвела впечатление. Дело за проектной сметой.
Никто из сидящих в кабинете главного конструктора не нашёл сил возразить.
Катя, направляясь по снежной целине к дому, радовалась. Скоро, быть может, через два-три месяца СУ-2 с усиленным двигателем обновят харьковский авиационный полк. Это, прямо-таки, фантастика. Стране нужны такие самолёты, которые смогут принять участие и превзойти противника по боевым характеристикам в военных действиях. Фронтовой бомбардировщик создавался как раз для войны. В совокупности с другими боевыми машинами он способен изменить весь ход воздушных сражений и выиграть войну у любого противника. Зеленок верила в быстроту технического прогресса и его созидателей, советских конструкторов.
Из трубы избушки, приютившейся на окраине Харькова, в которой Катя снимала комнату, поднимался к небу сизоватый дымок. Девушка уловила тепло и ускорила шаги.
***
В кабинете командира полка несколько офицеров сгрудились у стола. Они толпились вокруг расстеленной на столе плановой таблицы полётов. Командир полка с зажатой в уголке рта сигаретой, думал. От дыма он щурил глаза. Поверх карты лежала коробка с набором цветных карандашей. Полковник Янсен что-то подтёр на карте и, взяв красный карандаш, нанёс новый условный знак. После манипуляций вычерчивался красный круг с вытянутым хвостом. Так должен вспыхнуть взрыв на полигоне после бомбометания. Жуткая картина рисовалась лишь условно. Это была не война, а только учение. Но находящаяся в кабинете старший лейтенант Зеленко так вросла в обстановку, что её впечатлительная натура рисовала в воображении реальные боевые действия, а не жестокие забавы. Скоро она пойдёт на удар.
Полковник, подводя итог совещания, строго кольнул Зеленко взглядом и предостерёг:
— За воздушной обстановкой следите повнимательнее. В воздухе могут появиться истребители противника.
Катя уже видела воображаемую огневую точку. На предостережение полковника она рассеянно кивнула головой. Лётчица хорошо знала: каждая работа над полигоном, будь она пусть и учебной, условной, в торжестве удачи скрыт риск. А сегодня ей предстоит вылет с двумя подвешенными под лонжеронами дополнительными бомбами.
С весёлой вознёй и шутками офицеры покинули кабинет командира полка и в коридоре продолжали разговаривать вполголоса. Кто-то попросил кого-то рассказать новый анекдот. Но Катя уже не слушала товарищей. Она выскользнула за дверь и поспешила на аэродром.
После короткой команды руководителя полётов: «Экипаж 37-го, вылет!», Зеленко разогнала бомбардировщик по взлётно-посадочной полосе и повела машину в набор высоты. По заданию нужно было нарабатывать разные режимы. Ближе к полигону Зеленко перевела СУ-2 в бреющий полёт. Теперь самолёт нёсся к месту бомбометания на высоте каких-нибудь ста метров. Сторонним наблюдателям, которые с земли смотрели, задрав головы вверх, самолёт представлялся птицей, живым разумным существом. Быть может, казался ястребом, наметившим внизу жертву.
Для Кати же, пилотирующей СУ-2, открывалась из кабины другая картина. Машина для пилота недвижима. А земля, небо, облака видятся ему в постоянном круговороте. Когда бомбардировщик пикирует над полигоном, земля летит навстречу, и Кате в эти минуты кажется, что она готова широко раскрыть объятия и принять. А над головой только безбрежная синь. Состояние не для слабонервных.
Катя посмотрела в зеркало заднего обзора. За её спиной место штурмана-стрелка занял молодой лейтенант, недавний выпускник лётного училища. Командир эскадрильи запланировал ему полёт с Зеленко, чтобы Катя сумела научить лейтенанта сложному искусству пилотажа. Полётик контрольный. Ну-ну.
Над полигоном Катя попросила у штурмана точные координаты цели и, когда тот выполнил упражнение, проверил данные и с размаху бросил бомбы вниз. Она пилотировала самолёт с точностью и чистотой, свойственной виртуозам бомбометания. Отбомбилась метко.
— Нормально отработали, товарищ старший лейтенант, — сказал Кате по переговорному устройству лейтенант, довольный полётом.
— Отставить разговорчики, Байкалов, — строго проговорила Зеленко. — Пошли домой.
Зеленко дала газ до отказа. Самолёт так и рванулся вперёд. Они шли куда-то в сторону от полигона. Под ними, словно на белом экране перемешанные со снегом чёрные комья земли: результат бомбометания. Вдруг самолёт, как истребитель полез вверх. Горизонт скрылся. Видна лишь голубизна неба. Самолёт уже вверх колёсами. Лётчики зависли на ремнях. Инстинкт требует от человека скорее схватиться за борта, штурвал, рычаги: за что угодно, ведь в этом спасенье! «Кто он, этот Байкалов, слюнтяй, маменькин сынок или стойкий воздушный боец?» — подумала Зеленко о лейтенанте. Но Байкалов, видимо, интуитивно понял: именно этого — схватиться за борта либо за сиденье или мужества — и ожидает от него командир звена. Руки молодого лётчика остались на груди.
Катя перевела бомбардировщик в горизонтальный полёт. Всё стало на свои места. Снова внизу белела равнина, зеленел хвойный лес. Она видела лицо лейтенанта в зеркало, но этого ей было мало, и она повернулась всем корпусом к Байкалову. Глаза сверлили, кололи его. Лейтенант не прятался от них, но и не обращал внимания, сохранял спокойствие, руки по-прежнему держал на груди. Теперь самолёт не взмывал и не валился набок.
Наконец приземлились. Самолёт стал. Мотор тихонько дышал, как бы раздумывая: крутить дальше винт или не крутить?
Катя разомкнула на груди замок, который стягивал в один узел привязанные ремни. Содрала с головы шлемофон. Через минуту она и Байкалов спрыгнули с плоскости и были на земле. Лейтенант чётко остановился перед Зеленко.
— Товарищ командир, разрешите получить замечания?
— Замечания?.. Замечания?.. — задумчиво повторила Катя. — Хорошо. Тебе казалось в полёте, я заигрываю со страхом? Нет, дело не в том, чтобы жить, как тореадор, среди опасностей. Я люблю не опасность, а жизнь. Наша работа — риск. Лётчик, как и каждый человек, борется за свою жизнь. Только мы, пилоты, делаем это в небе. Это наш долг. Служебный. Сегодня в воздухе мы должны были вступить в схватку с истребителями. Но это упражнение командование отменило. Упростить жизнь нельзя. На западе уже заполыхало. Нам придётся отбиваться от атак вражеских истребителей. И этому умению необходимо учиться. А потому я делала на СУ-2 что-то невероятное. Родине нужны пилоты. Это понимание за жизнь.
Байкалов стоял перед командиром и смотрел на неё. Катя чувствовала: он смотрел как-то по-новому, с восхищением и любопытством. Когда она рассматривала его лицо, фигуру, он стойко выдерживал её взгляд.
- Ты что-нибудь прояснил? — голос Зеленко прозвучал вроде негромко, но был каким-то новым.
- Мне всё ясно, товарищ командир, - отчётливо произнёс Байкалов и кивнул головой.
Катя помедлила ещё.
- Хорошо, иди. Подробнее поговорим на разборе полёта.
***
В субботу Катя Зеленко готовилась к вечеру отдыха. За плечами девушки было их немного. В бытность студенткой Воронежского авиационного техникума она познакомилась с парнем по прозвищу Коломбо – с собственным взглядом на современную жизнь, с бородкой "под самостийность". Он ловко щеголял модными словечками. Парень этот нравился подругам Кати по техникуму. Нравился не только необыкновенным модным пиджаком и брюками с бахромой, перстнями на пальцах, но и манерой жить в этом мире, любить, наслаждаться. Как и все её подруги, она была очарована этим складным студентом технологического института, если даже не влюблена в него. Но здравый рассудок подсказывал: любить этого Коломбо - это всё равно, что любить горячие угли в утюге, можно в любой момент обжечься, если довериться своим чувствам.
На вечер отдыха и танцев Катя, испытывая нервы своей хозяйки, тёти Насти, начала готовиться уже после полудня. В избе с низким потолком, пропитанной сосновой смолой, луговыми травами, тётя Настя много волшебных трав знала.
— Это вот, милая, плакун-трава, а это — одолень, нечуй-ветер, — рассказывала она Кате под монотонное постукивание ходиков на стене. — Ещё архарья разрыв-трава есть. Она железо разрушает, а по весне от неё рога у животных крепчают. А тот, кто огнецвет отыщет, то всё сделает, что захочет. Так-то вот.
На столе шипел утюг. В избе бродили стойкие волны духов и одеколона. Катя гладила платье и пела свой любимый «Синий платочек».
«Письма твои получая, слышу я голос родной. И между строчек синий платочек снова встаёт предо мной», — тихонько напевала она. Так на минуту и не присев, сбившись во времени, суетилась Катя, и вдруг обнаружила, что зимнее солнце уже клонилось к горизонту. На кухонном столе, заботливо припасённая тётей Настей, стояла кринка с молоком, рядом — творожная ватрушка. Катя потянулась к миске с рассыпчатой кашей, ощутив голод.
Ровно в семь в офицерском клубе грянул мощный патефон, сотрясая стены послереволюционного строения. Катя, выбрав для обзора место поудобней, замерла в ожидании минуты, к которой готовилась и которою жила всю эту долгую неделю. Выглядела она, точно с картинки модного иностранного журнала. На ней было лёгкое красное платьице, перетянутое тоненьким пояском, белые волосы волной струились на плечи. В мире наступило время, в котором осталось лишь бешеное биение сердца. Из патефона, выведенного на полную мощность, звучал женский голос. Кате почему-то казалось, что музыка эта и вся песня были написаны именно для неё. Несмело закружились первые пары под ритмы модной тогда песни: "Городок провинциальный, Летняя жара. На площадке танцевальной Музыка с утра. Рио-рита, рио-рита - Вертится фокстрот. На площадке танцевальной Сорок первый год".
В Воронеже лучезарный Коломбо будто сквозь землю провалился. До Кати доходили слухи, что его видели с пикантной брюнеткой и что был он под каблучком. Катя, хотя никаких надежд на парня не имела, тем не менее чувствовала, как обида точила её самолюбивый характер. В момент воспоминаний она почувствовала себя не в своей тарелке. Даже танцы показались ей не такими увлекающими, хотя танцевали то же самое, что и всюду. К ней подошёл лётчик, пригласил, но она не пошла, дёрнув плечиком и надменно закусив губы. Но кавалер был настойчив, и на следующее приглашение Катя ответила согласием. Её тонкие тёплые пальцы легли в его крепкую сильную ладонь. Их руки были гибкими, одушевлёнными, как парящие в воздухе птицы. сквозь музыку долетало: " Ничего, что немцы в Польше, Но сильна страна:
Через месяц — и не больше —Кончится война. Рио-рита, рио-рита —
Вертится фокстрот. На площадке танцевальной Сорок первый год".
Катя и Павел, этим именем парень представился ей, не чуя под собой ног, глубокими виражами носились по залу.
А мелодия звучала и увлекала их за собой всё дальше: "Городок провинциальный, Летняя жара. На площадке танцевальной Музыка с утра. Рио-рита, рио-рита, Соло на трубе. Шевелюра не обрита, Ноги при себе. Ничего, что немцы в Польше, — Но сильна страна: Через месяц — и не больше — Кончится война. Рио-рита, рио-рита —Вертится фокстрот. На площадке танцевальной Сорок первый год".
Во время танца Катюша внимательно пригляделась к парню. Его лицо поразило девушку: оно было открытое, нежное, искреннее — прямо-таки чистое детство. Про себя отметила: «Парнишка недурён собой, и даже короткая, но элегантная причёска шла ему больше, чем Коломбо. И танцует он с азартом. Ей понравилась у Павла и манера держаться: свободная, но обходительная. Катя согласилась и на второй, и на третий танец. В глазах было неподдельное веселье, девичья радость.
Когда закончился очередной танец, он отпустил Катину руку, и она показала ему побелевшие пальцы. Он взглянул и стал неловко извиняться.
— Простите, я, кажется, перестарался.
Но Катя засмеялась и вдруг предложила:
— Давайте уйдём отсюда.
Он понимающе поддержал её:
— На улицу? На воздух?
— Да, на свежий воздух, — бесстрастно проговорила она, чувствуя, что быстро освоилась в компании с коммуникабельным парнем.
Они вышли из офицерского клуба. И вдруг совершенно неожиданно ей захотелось погулять с Павлом по вечерней харьковской улице. Знакомство на танцах перевернуло всё её представление о красоте и молодости. Коломбо не шёл ни в какое сравнение. У Павла яркое жизненное тело. Красивый торс, ладные ноги, подтянутый, упругий живот. Им можно было восхищаться и восхищаться. Ко всему этому добрая улыбчивая мордашка счастливого человека. Катя вдруг поняла, что наслаждаться жизнью — это наслаждаться красивым человеком, который всегда рядом, который подчёркивает тебя и твою красоту. В нём есть всё то, чего почему-то так не хватало ей. Терять Павла Игнатенко она не хотела.
***
Конструктор Вилли Мессершмитт сидел в кресле и ворочал языком тяжёлую чёрную трубку, которую почти не вынимал изо рта. Посторонним он, человек почти двухметрового роста, худой, большеголовый, с угловатыми чертами лица и острыми глазами, казался угрюмым и сердитым. При разговоре обычно смотрел на собеседника исподлобья. Тем самым он заставлял робеть служащих своего конструкторского бюро. Сосредоточенный, молчаливый он сейчас, сидя в кресле, размышлял о совершенствовании своего самолёта. Мессершмитт строил истребители, облюбовав для своих авиационных заводов небольшие провинциальные города в Баварии — Аугсбург и Регенсбург.
Его «Мессершмитт-109» — самый удачный истребитель из всех построенных ранее. На самолёте поставили мотор конструкции «Юнкерса» мощностью 610 сил. Тем не менее бои в Испании заставили конструктора улучшать боевую машину. Он установил мотор «Деймлер-Бенц-601». Его мощность на пятьсот сил превосходила двигатель «Юмо-210» Юнкерса. Война в Испании потребовала на самолёте более сильное оружие. Мессершмитт снял с истребителя малокалиберный пулемёт и установил автоматическую пушку. Конструктор с блеском использовал возможности дальнейшего прогресса самолёта. Теперь проходили испытания истребителя. Мессершмитт положил трубку, легко поднялся с кресла и, вызвав машину, поехал на аэродром.
Из полусумрака леса машина с Мессершмиттом выкатила на равнину. Сбоку от трассы острыми зубьями черепичных крыш краснело пригородное поселение. Опрятные домики прятались в сады. На околице за штакетником паслись гуси и козы. Эта идиллия пронеслась перед Мессершмиттом в один миг и скрылась.
Машина остановилась у бетонного двухэтажного, с окнами, похожими на бойницы, штаба. Часовой козырнул конструктору. Мессершмитт напряг занемевшее тело и вошёл в штаб, пройдя по тёмному коридору в самый его конец. Первое, что он почувствовал, когда открыл обитую железом дверь — смрадный запах прокуренного кабинета. Из клубов сизоватого дыма, плавающего по помещению, выплыла фигура ведущего инженера. Резко повернувшись на коротких ножках, Эрнст Пихт пошёл навстречу конструктору и после рукопожатия произнёс:
— Вы как раз вовремя, Вилли. Капитан Кнайб изучил совершенно новые области аэродинамики, теории полётов, устройство самолёта, который будет испытывать. Скоро лётчик приступит непосредственно к испытаниям истребителя.
— Эрнст, мне не терпится поглядеть на самолёт, Мессершмитт положил тяжёлую руку на сухое плечо ведущего инженера.
— Понимаю Вас, Вилли, идёмте.
***
Было ещё темно, когда капитан Кнайб в сопровождении дублёра выехал к самолёту. «Мессершмитт-109М» стоял в самом конце взлётно-посадочной полосы. Возле него возились техники и механики с отвёртками, ключами, измерительными приборами. Кнайб молча наблюдал за манипуляциями техсостава. Когда машина была подготовлена, лётчик-испытатель надел парашют, подогнал ремни и не спеша забрался в кабину. За время, проведённое на испытательном аэродроме, Вильгельм изучил каждую кнопку, каждый тумблер и переключатель, и теперь он мог отыскать с закрытыми глазами даже нужный винтик. Часами просиживая в кабине, он отрабатывал все действия в любой сложной комбинации, мысленно представлял, как будет вести в нештатной ситуации. Все свои действия Кнайб отработал почти до автоматизма.
Вот–вот последует команда на взлёт. Капитан, поудобнее устраиваясь в кабине, поёрзал и взялся за ручку управления машины. Он несколько раз вздохнул. Это всегда успокаивало его, когда в пальцах ощущалась неприятная дрожь. Мысленно представил себя в кабине привычного самолёта. Он включил рацию:
— Ноль четвёртый к полёту готов.
— Взлетайте, ноль четвёртый! И внимательно следите за приборами. Фиксируйте и запоминайте малейшие отклонения.
— Понимаю.
— К запуску!
Кнайб включил кнопку подачи топлива в двигатель. Тотчас загорелись лампочки-сигнализаторы. Лётчик включил зажигание. Истребитель вздрогнул, словно сзади его подтолкнули. Грохот оглушил пилота. Кнайб удерживал машину на тормозах, как рысака перед стартом на ипподроме. Ожили стрелки приборов в кабине. Задание у него довольно простое: взлететь, пилотировать на виражах и сесть. Вильгельм, проверяя приборы, щёлкнул тумблерами, переключателями, потрогал разноцветные кнопки, включил сигнальные лампочки. Очередь за удачей.
— Ветер западный, слабый, атмосферное давление семьсот шестьдесят пять, — предупредил лётчика руководитель полётов.
Сообщение с командного пункта успокоило Кнайба, и он отпустил тормоза, увеличил подачу топлива. Двигатель заревел ещё сильней и увеличил тягу. Истребитель рванулся вперёд, набирая скорость. Винт упруго врезался в воздух. Во всём Кнайб чувствовал мощь новой машины.
Пилот потянул ручку управления на себя. Встречный поток с силой подхватил самолёт и тот рванулся в поднебесье. Лётчик убрал шасси. Машина завершила взлёт и легла в горизонтальное положение. Теперь ему оставалось покрутить виражи и через четверть часа приземлиться.
После того, как самолёт погасил скорость на посадочной полосе, завизжали тормоза, и в кабине стало тихо. Кнайб провёл ладонью по лицу, расстегнул привязанные ремни, выйти из кабины он не смог. Несколько крепких рук выдернули его и поставили на землю.
— Значит двигатель выдержал заданный режим и развил тягу, — как бы про себя проговорил конструктор Мессершмитт, закурив трубку и осмотрев самолёт.
— Отчего ж ему не выдержать? — проворчал Кнайб и, засмеявшись, хлопнул по голой груди механика, стоявшего рядом.
Растроганный Мессершмитт пожал руку Кнайбу и жестом указал на автомобиль:
— Едемте ко мне. Вы составите донесение и опишите подробно весь Ваш успешный полёт. Времени обсудить детали у нас будет достаточно.
***
Капитан Кнайб, двинув ручкой газа, набрал высоту, чтобы лучше прицелиться. Авиационный отряд уже летел над польским аэродромом. Лётчики Мессершмитта — действующая эскадра асов «Генерал Удет». Помимо крестов и цифр, обозначающих номер машины, на фюзеляжах были отличительные знаки эскадры: красный туз, обрамлённый венком и сверху короной. Техники выкрасили самолёты в маскировочные пятнистые цвета, намалевав эти знаки. Мессершмитт, скрепя сердце, утвердил список личного состава эскадры. Командиром назначил капитана Кнайба. Вместе с ним на польский фронт вылетел второй испытатель и пилоты воздушного обеспечения, техсостав.нервы конструктора основательно потрепал приказ из штаба люфтваффе: сформировать боевую эскадру из лётчиков, занятых в работе фирмы «Мессершмитт». Началось!
Получив назначение командовать группой, капитан Кнайб быстро взбодрился.
— Друзья! — воодушевлённо заговорил он, войдя в комнату к лётчикам. — Рядом снами Польша. Мы идём на Восток. В своё время эту дорогу протоптали ещё тевтонские рыцари. А мы совершим массированный налёт. Все машины нашего отряда поднимутся в воздух. Обещаю весёлую кампанию. Наша цель – завоевать господство в воздухе, разгромить польские аэродромы, атаковать железнодорожные станции, заводы. Техникам оперативно подготовить машины к вылету. У лётчиков два часа на отдых. Круто повернувшись, он вышел из комнаты. Войдя в свой номер, Кнайб снял брюки и френч, лёг и закрыл глаза.
На польском аэродроме белели цистерны с горючим. На рулёжной дорожке рядами стояли самолёты. Сверху Кнайб видел, как техники и механики стягивали с моторов чехлы. Зенитчики, едва очнувшись от сна, бежали к орудиям. Кнайб ввёл свой истребитель в пике. За ним тройками сваливались с неба его лётчики. Затарахтели пулемёты, полетели снаряды из пушек. Через минуту аэродром скрыли дым и огонь. Лишь один польский пилот успел добежать до своего самолёта. Он быстро запустил мотор, вырвал свою машину из пылающего ада и пошёл на взлёт. Наблюдая за дерзким лётчиком, Вильгельм Кнайб покачал головой: «На верную смерть идёт поляк. Куда ему одному против сорока!»
Аэродром пылал. Горели ангары, взрывались цистерны, пылали дюралюминиевые истребители, не успевшие подняться в воздух.
Над самой землёй Кнайб вывел «Мессершмитт-109» из пике. Его манёвр повторила вся группа. Командир повёл эскадру на свой аэродром.
***
Кавалеров у Кати могло быть более чем достаточно. Но ни один из них не мог бы добиться её расположения. Были среди них и очень хорошие парни. Некоторые открыто высказывали самые серьёзные намерения. Предлагали хоть завтра идти в ЗАГС. Но из всех поклонников только Коля Павлык, штурман-стрелок мог рассчитывать на то, что со временем станет Катиным избранником. Каждое утро он приносил на аэродром цветы и прикреплял букет к приборной доске в кабине самолёта Зеленко.
— Зачем ты это делаешь? — смеясь, спрашивала она, трогая свежие листочки.
Тихоня Павлык краснел и, словно оправдываясь, говорил:
— Просто я люблю девушкам цветы дарить.
Николаю она даже однажды разрешила проводить её после киносеанса домой. Но увы — надежды штурмана были слишком далеки от истины.
А вот Паша Игнатенко… Поэт мог бы назвать чувство, с которым Катя смотрела на парня, любовью с первого взгляда. Девушку тянуло к нему. Ей хотелось стоять и стоять рядом с этим стройным, просто глядевшим на неё лётчиком-истребителем. Как-то на медосмотре полковой врач Валя Косырева, прощупывая у Кати пульс, подмигнула:
— Однако, парень твой силён. Как в полёте наперехват сработал. Разве не так?
Екатерина смутилась. Почему-то она, бойкая по характеру, всегда теряется, когда с ней держатся покровительственно. За самоуверенным тоном, многозначительностью намёков, казалось, готовы последовать далеко идущие выводы. Это приводило девушку в замешательство. Выход из него она находила в дерзости. На этот раз она повела себя достаточно скромно. Брови, которые так удобно сурово насупить, дёрнулись, а через мгновение вновь заняли своё место у переносицы. Длинные ресницы опустились вниз. Валя же продолжала смотреть на неё с любопытством. Перехватив этот взгляд, Катя неуклюже пробормотала:
— Ваше сочувствие, Валентина Сергеевна, похоже на обвинение. Я не предполагала, что на аэродром прибудет такое пополнение…
При первой встрече Катя готова была всю ночь гулять под звёздным небом по освещённым харьковским улицам. Как поступить дальше? Ждать и надеяться на новую случайную встречу? Нет! Надо хотя бы договориться о завтрашнем вечере. Лучше дать почитать ему книгу. Хоть она и библиотечная, но ничего страшного. Зато она обязательно встретиться с ним ещё раз.
Когда они подошли к её дому, и пришло время расставаться, она сказала:
— Подождите меня здесь, я хочу Вам что-то предложить для досуга.
— Давайте, я заинтригован.
Катя недолго задержалась в комнате. Через несколько минут выскользнула и протянула Павлу книжку.
— О-о-о!.. Сергей Диковский «Патриоты». Давно хотел её почитать, да случая не представлялось. Скажите, когда мне её вернуть? — спросил он, забирая книгу.
— Вернёте, как прочитаете. Если меня не будет дома, оставите хозяйке. Тёте Насте.
— Нет. Хочу вернуть только Вам.
Катя ждала, что он скажет дальше. Но он, похоже, не находил слов. Наконец, сказал тихим дрогнувшим голосом:
— Быть может я огорчу вас, но знайте: Сергея Диковского нет больше с нами. В январе сорокового в бою с белофинами под Суоми-Сальми — это Ухтинское направление — Сергей Владимирович был убит.
Павел сжал Катину руку и увидел, что большие любимые глаза наполнены слезами. Ей было очень горько: больше она и Сергей Диковский никогда не увидятся. Не будет и очерка в газете. На память — книга о замечательном человеке и талантливом журналисте и писателе. Судьба только на короткое время свела их вместе. Отныне с нею были его имя и его книга. Но она, Катя Зеленко в этой жизни была не одна. Девушка уловила на себе взгляд Павла, когда подняла глаза. Она отныне была не одна.
Дни побежали торопливее, жизнь приобретала новое содержание.
***
Капитану Игнатенко полёты на испытание новых антиобледенителей особого удовлетворения не принесли. Да и самолёт теперь держался в воздухе совсем не так, как в заводских испытаниях. Словом, полёты были совсем нелёгкими. За штурвалом Павел был раздражён и молчалив.
Утром после построения его вызвал командир полка. В кабинете полковника были ведущий инженер и метеоролог. Все смотрели на Игнатенко и молчали.
— Как чувствуете себя, товарищ капитан? — спросил полковник, жестом предложив Павлу сесть в кресло рядом со столом.
— Нормально.
— Вот и замечательно. По моему распоряжению Вы с сегодняшнего дня назначены на испытание очень любопытной машины в сложных метеорологических условиях. — Полковник поднял телефонную трубку. — Дайте мне начальника медсанчасти… Фирсов? Ноздрин говорит. Так, каковы результаты медобследования капитана Игнатенко? Что? Годен к лётной работе без ограничений… Вот как! Хорошо.
Полковник положил трубку и некоторое время хмуро рассматривал её, как будто этот телефон был новый и он, Ноздрин, видел его впервые и эта трубка чем-то огорчила его.
— Итак, — полковник повернулся к Павлу. — Как я уже говорил, этот самолёт очень оригинальный. Он похож одновременно на истребитель «Чайка» и на знаменитого труженика «По-2». Скоро Вы увидите его на аэродроме.
Командир полка говорил заученно и скучно. Игнатенко слушал и его воображение рисовало картину. В представлении Павла конструктор взялся соединить в одной машине преимущества биплана и моноплана. Тут нижнее крыло как бы сламывалось пополам и шло под крыло верхнее, а начальная его половина заходила в углубление на фюзеляже.
— Вот и всё, что касается конструкции самолёта, — полковник вскинул на Павла острые серые глаза. — Что нужно, чтобы этот самолёт победил, капитан?
— Скорость.
— Верно, скорость — сила истребителя. Значит, предельный режим, чтобы в начале атаки обогнать врага. Тогда легче будет маневрировать. Затем, капитан, что требуется?
— Сохранить высоту.
Полковник качнул головой и направил правую руку вверх:
— Смертельная атака сверху в хвост. Затем фигуры пилотажа: боевой разворот, петля, пике, новая атака.
Руки полковника так и замелькали перед лицом Игнатенко, оставляя в воздухе стремительные невидимые петли. Он вырвал из блокнота лист и старательно начертил на нём силуэт нового самолёта.
— В общем, капитан, надо летать и выяснять всё хорошее и полезное, что вложено конструктором в машину. Как говорится, назло её врагам. Кстати, имейте в виду, что на высотные полёты вам нужно будет брать кислородную маску.
Самолёт стартовал нормально и охотно пошёл вверх. Павел заметил только, что при его манипуляции с нижним крылом машина вела себя не очень устойчиво. Она покачивалась, но так мелко, что лётчик не успевал подправить рулями. А когда он вывел её в горизонтальный полёт, качка прекратилась. Пропеллер тянул её к горизонту. Настроение у Павла приподнялось. Радость поселилась в груди. «Я цыганский барон, — он не хотел сдерживать чувств. — У меня много жён…»
Павел всё больше влюблялся в Катю Зеленко. Женщин в гарнизоне было немного, и нет ничего удивительного, что появление Кати в офицерском клубе отдыха и танцев было сразу замечено Павлом. Порывистая блондинка то чтобы была писаной красавицей, но в лице её было что-то своё, особенное, отчего Павел, впервые увидевший её, испытывал желание смотреть на неё и думать о ней снова и снова. Удивительная улыбка Кати делала её лицо нежным и доверчивым.
Усилием воли Игнатенко отогнал непрошенные мысли и сосредоточился на пилотировании самолёта. Упражнения на испытание антиобледенителя — последнее в его сегодняшней программе. Завершался трудный полёт.
— Я — двадцать четыре. Прошу посадку.
— Двадцать четыре, садитесь…
Игнатенко двинул ручку вперёд, и самолёт послушно наклонил свой нос. С потерей высоты земля быстро приближалась и становилась для Павла всё более реальной и узнаваемой. Теперь он, как и каждый лётчик, больше чувствовал, чем видел. Чувство обострилось настолько, что он безошибочно определил мгновение первого толчка колёс о бетонку. Колёса зачиркали сперва небрежно, а затем чёткими касаниями. Редкие касания сменились частыми, плотными. В конце концов самолёт легко помчался по полосе, а в конце её остановился.
Через час на разборе полёта Павел о своих наблюдениях высказался короткой фразой: «Стоит ли распространяться, если всё и так ясно!» Тем не менее командир полка потребовал от него изложить в тетради свои наблюдения. Особенно, что касалось эволюции крыла.
Делая записи, он мысленно выражал недовольство этой бухгалтерией, посчитал, что ничего нового прибавить к сказанному им нечего.
Павел заполнил записями школьную тетрадку и иронически посмотрел на командира полка:
— Вот, пожалуйста, товарищ полковник, подробный отчёт. Читайте.
Козырнув, он повернулся на каблуках и вышел, плотно притворив дверь за собой.
***
Капитан Игнатенко продолжал испытания реконструированного самолёта. Работал с усердием, напряжённо. На аэродроме лётно-испытательной базы, раскинувшемся под Харьковом на огромной равнине, появлялся вместе с солнцем, уходил перед его закатом.
И так полёт за полётом. Горячие споры, придирчивые разговоры на послеполётных разборах вошли в норму. Изо дня в день машина открывала Павлу всё больше своих прекрасных качеств. Но на земле при разборах полётов к самолёту относились всё строже и даже недоверчивей. Конструктор, ведущий инженер дорожили каждым сделанным шагом вперёд, но относились к машине, как это делают родители, когда у их детища обнаруживается незаурядное дарование. От капитана требовали всё новых и новых проверок в полёте. Конструктор требовал этого даже в полётах, казалось бы, совсем простых. Павел видел, что все эти требования отнюдь дело не лишнее и летал с радостным подъёмом. Он поднимал самолёт на заданную высоту и указанное в программе время пилотировать с назначенной скоростью. Игнатенко, соблюдая весь этот строжайший режим полёта, вёл ещё и наблюдение по программе испытания. В записи своих наблюдений он отметил: «механизмы регулирования крыла на различных скоростных режимах действуют безотказно».
После очередного разбора полёта командир полка всех отпустил, а Иванченко попросил остаться.
С минуту полковник молчал, пристально всматриваясь в лётчика. Потом полистал тетрадь с записями наблюдений Павла и произнёс:
— Проведённые Вами испытания ценные. Аэродинамическое регулирование крыла, проверка приборов антиобледенения прошли с пользой. Считаю работу законченной. Теперь дело за специалистами сборочного цеха.
Полковник откинулся на спинку кресла и смотрел куда-то мимо Павла и не торопился его отпускать. Игнатенко сидел и не выказывал ни малейшего нетерпения. Понимал: командир хочет сказать ещё что-то. Ноздрин резко повернулся к Павлу и заговорил:
— Наша работа — это поиск будущего нашей авиации. Пока мы трудимся, чтобы это будущее наступило как можно скорее. Конкретно к этой машине мы обязаны подходить с главным вопросом: имеет ли она право пойти в производство, на поток?
— Согласен с вами, товарищ полковник, — осмелел Игнатенко. — Убеждён, самолёт имеет право встать в боевой строй.
— Высказался? — полковник поднял брови и улыбнулся. — Ценные выводы, сделанные Вами, пригодятся конструкторам. Но определённые выводы Вы можете сделать и для себя. Знайте, у лётчика-испытателя не должно быть даже грамма самоуверенности и зазнайства. Не должно быть также и мысли, что Вы одиночка. Современный самолёт — творческий труд большого коллектива. А это десятки, сотни тружеников. Так-то вот, товарищ Игнатенко. Недельку отдохнёте, а затем приступите к новой работе. Ко мне вопросы есть?
— Никак нет, — сказал, как отчеканил Павел. — Разрешите идти?
— Желаю удачи, капитан.
***
Катя стояла около своего самолёта. Техники ставили на место колесо. Нужно было немного подождать. Она молча наблюдала и с какой-то глубокой тоской думала о Павле Игнатенко, который изменил её жизнь. Пока Павел испытывал новый самолёт, они не виделись. Где он? Что с ним? Почему не нашёл времени для встречи? Хотя бы написал несколько строчек. Неужели наговорили ему о ней неприятного, и эти интрижки взяли верх над теми хорошими чувствами? Конечно, всякое могло случиться. Ведь и там, в истребительном полку, где он служит, есть молодые девушки и там парни назначают им свидания в вечерние часы.
Мысли о парне, о его отношении к ней не покидали её в последнее время. Хотя они служили в разных полках, Катя мысленно представляла Пашу рядом с собой, а себя рядом с ним. Она привыкла к этой мысли. В испытательных полётах она видела его мужественным, бесстрашным, и что в нештатных ситуациях он неуязвим. При воспоминаниях о Павле она чувствовала себя сильнее, когда представляла его летящим в воздухе рядом с ней, крыло в крыло. Любимый человек рядом — это твоя опора, твоя уверенность, твоя окрылённость и твой успех.
Размышления Кати прервал техник. С нескрываемым удовольствием он доложил, что машина готова и теперь наблюдал, как Зеленко тщательным образом осматривала машину. Долго осматривала колесо, даже попинала покрышку. Ведь из-за пустячной неисправности, спущенной камеры, вылет задерживался. А какому лётчику это нравится?
Сегодня командир эскадрильи запланировал Зеленко ночной полёт с бомбометанием на полигоне. Она расписалась в приёме материальной части и, усаживаясь в кабине, торопливо пристегнула ремни. Для тех, кто находился на земле, солнце давно зашло. На аэродроме включили прожектор, и окрестность преобразилась до неузнаваемости. Яркий, напряжённый до синевы луч света разметал темноту над взлётно-посадочной полосой и померк в конце её, будто его срубили винтом.
Бомбардировщик ушёл в воздух. Вскоре он юркнул в темноту. Наверху висели мохнатые звёзды. Огромный звёздный купол накрыл самолёт. Аэродром с прожектором остался позади. СУ-2 с разгона врезался в пучину ночных облаков и утонул в них.
— Как себя чувствуете, штурман?
— Что за вопрос? — весело проговорил Павлык. — Конечно же, отлично, командир.
— Следите за приборами. Повнимательней. Сейчас следуем курсом на полигон.
Механики-оружейники зарядили самолёт сполна. В бомболюках и на подвесках смертоносный груз. Заряжены и пулемёты, и скорострельные пушки. Через несколько минут всё это превратится в огненный ад.
— Командир, мы над целью, — доложил штурман.
Зеленко посмотрела вниз. Чёрная густота ночи спрятала землю. Подумала: «Тут и вынужденно приземлиться некуда». Она открыла бомболюк. От самолёта отделилась осветительная бомба. Медленно она опускалась на землю. Ярким светом она затопила полигон и макеты. Вокруг сделалось светло, как днём. На снегу Катя легко обнаружила макеты танков, бензоскладов, зенитных пушек. Доворачивая самолёт на цель, она рванула рукоятку сброса бомб, освобождая самолёт от боекомплекта. Облегчённая машина подскочила вверх. Стрелка высотометра крутанулась в обратную сторону. Бомбы внизу разметали игрушечную военную технику. Катя улыбнулась. Расстёгивая ворот гимнастёрки, который давил её шею, она мысленно похвалила штурмана. Получилось! Несмотря на её изящные довороты, Павлык сумел точно прицелиться, и пилот поразил объект. Катя, воодушевлённая успехом, не выдержала, спросила:
— Штурман, а ты над Северным полюсом летал?
— Нет. А что?
— Я слышала, что там самые тёмные ночи.
— Насчёт тёмных не знаю, а то, что они самые длинные, это точно. Думаю, что северные ночи не темнее наших.
На обратном курсе спрессованная темнота взяла самолёт в тиски. Ночь опять спрятала на некоторое время землю. Скоро Катя увидела освещённую прожектором взлётно-посадочную полосу и тёмные фигурки техсостава. Люди не уходили с аэродрома, ждали её, Екатерину Зеленко. Ждали на стоянке и командном пункте.
Катя установила командную связь и необычно звонко передала:
— Возвращаемся, товарищ командир.
В наушниках послышался низкий и хрипловатый голос руководителя полётов:
— Катя, мы тебя ждём.
Зеленко вывела самолёт на посадочный курс и с восхищением бросала взгляд на замершие стрелки приборов. Ни одна не шелохнётся. Машина будто застывала в ночном безбрежии.
Девушка больше всего любила прямой путь. В эти минуты она наслаждалась полётом и млела от счастья. В Оренбургском лётном училище инструктор говорил ей:
— Прямая для пилота — это всё. Пройди по прямой и тогда не только я, но и любой инструктор скажет, что ты за лётчик. Прямая — труднее всего в жизни.
На земле Катя и Николай — весёлые, возбуждённые — выпрыгнули из кабин. Под впечатлением ночного успеха они обменялись рукопожатиями.
— А теперь, штурман, пошли докладываться начальству о результатах бомбового удара.
***
Харьковский военный гарнизон торжественно отмечал Первомай сорок первого. Перед главным сборочным цехом авиационного завода во дворе рабочие соорудили помост и обили красным сатином. С двух сторон в торцах закрепили красные флаги со звездой, серпом и молотом в центре полотнища. Посередине сооружения, там, где должен выступать оратор, установили микрофон на проволочном держателе. Позади трибуны блестел начищенными трубами оркестр. По левую сторону от трубачей сгруппировались ведущие инженеры завода, командование гарнизона. Стояли напряжённые, торжественные. С красной гвоздикой в петлице, как и все присутствующие на митинге, стояла Екатерина Зеленко, получившая накануне Первомая новую должность. Теперь она заместитель командира эскадрильи. И по праву.
Катя завершила курс переобучения лётчиков на новую технику. Переучивание — процесс скоротечный, но сложный. Лётчикам надо перенести свои навыки, приобретённые в полётах, с одной машины на другую. Перенести требовалось лишь то, что необходимо. Одновременно с этим пилотам нужно было обогатиться чем-то новым.
Секретный фронтовой бомбардировщик СУ-2, на котором старший лейтенант Зеленко переучивала лётчиков, потребовал от неё и подопечных немало новых навыков, дополнительных усилий, в освоении техники. Самолёт интересный, и лётчики сравнивали его со строгим скакуном, которым бы управлял волевой наездник. Потерявший над ним власть окажется у него под копытами. Конструкторы сумели с одинаковым эффектом воплотить свои мысли в лётные и огневые качества машины. Это была техническая и творческая победа. Накануне Первомая 135 авиационный полк завершил перевооружение также быстро, как и переучивание пилотов. Чувствовалось, что на западной границе назревают грозные события. Немецкие разведчики всё чаще и чаще вторгались в воздушное пространство Советского Союза.
Катя углубилась в свои мысли, стоя перед трибуной. Грянувший оркестр вывел её из задумчивости. Толпа встрепенулась и замерла. От группы начальников отделился верзила с зачёсанными назад волосами. Зеленко сразу узнала его. Это был директор завода. Оркестр наддал ещё оглушительней. И последнюю ноту гимна вывел на пределе возможностей.
— Товарищи, сегодня праздник наш рабочий. Я искренне приветствую рабочий класс Советского Союза, — выкрикнул директор.
— Ура!!! — откликнулись тысячи глоток.
— Я приветствую его солидарность с крестьянами, служащими, Красной армией, идеалами страны Советов.
— Ура!!!
От крика у Кати заломило в ушах.
- Я приветствую всех граждан нашей Советской Социалистической Родины!
Снова Грянул оркестр и через минуту смолк. А директор заговорил о том, что страна ждёт от советских людей целеустремлённой, творческой, дисциплинированной работы.
- Наша жизнь днём и ночью в непрерывном труде. Войны на земле неотрывны от войн в небе. Самолёты, сделанные на советских заводах, вели схватки с врагами на озере Хасан, в Испании, в Советско-финляндской войне. Советские лётчики побеждали всюду. Вы - труженики Харьковского завода, присутствующие здесь, кузнецы победы. На таких людях - хозяевах и патриотах - держится могущество нашего государства. Ваша энергия, ваши умы, деловая смекалка устраняют все препятствия, возникающие на нашем пути.
- Ура!!! - воскликнула толпа. В возгласах митингующих Катя почти не слышала заключительных слов речи директора завода. После митинга она не стала задерживаться на заводе и поспешила на аэродром.
***
Катя радовалась. Задание командование выполнено. С завода перегнали последнюю тройку бомбардировщиков СУ-2. Полк полностью укомплектован новейшими самолётами. Лётчикам эскадрильи капитана Лебедева, так хорошо отработавшим с помощью Зеленко пилотаж, поставили задачу нести боевое дежурство. С эскадрильи не снималась ответственность по закреплению навыков. В учебных полётах лётчики отшлифовывали элементы бомбометания на полигоне, стрельбы из пулемётов и пушек по наземным целям.
Разрешалось даже «подраться» в воздухе с истребителями условного противника.
На аэродроме Катя услышала о важном событии. Оно произошло на советско-польской границе. Немецкий воздушный разведчик шёл над советской территорией. На перехват подняли звено истребителей. Ведущий МИГов предупредительным огнём потребовал, чтобы немецкий пилот следовал за ними. Но нарушитель границы нагло развернулся, дал полный газ и помчался на Запад. Истребители пролетели несколько десятков километров в воздушном пространстве вдоль границы и вернулись на свой аэродром.
Лётчики бурно обсуждали это происшествие. В полемику включилась и Катя Зеленко:
- Стоило бы пропустить «мессершмитт» подальше вглубь нашей территории. Тогда мы бы с ним не церемонились. Это явный провокатор. Вспомните: нападение немцев на Польшу началось с провокационных действий.
- Что ты, Катя!- подошедшей командир эскадрильи выставил руку перед собой.- Ты считаешь, рубануть бы немцы по хвосту и всё?! Но мы вынуждены дипломатничать. Возле этого факта итак поднялся шум. Когда об этом событии узнали в Москве, то сразу позвонили в штаб дивизии, оттуда затем в полк. Командиру звена истребителей может влететь даже за то, что припугнул гитлеровца, постреляв из пулемёта.
Лётчикам было над чем задуматься. В международной обстановке было много неясного. Все были подавлены.
- Хлопцы, и Вы, Катя, - Лебедев обвёл взглядом пилотов. - С сегодняшнего дня мы обязаны находиться в постоянной боевой готовности. Потребуется - не будем вылезать из кабин самолётов.
На аэродроме установилась напряжённая тишина. Авиаторы, как и все в городе, не знали, что какие-то часы мира уже были сосчитаны до минуты.
***
Каждый день начинался полётами. Катя Зеленко тренировала лётчиков по новой методике. Особое внимание уделялось отработке манёвров при встрече с условным противником в воздушном пространстве, при подлёте к полигону. Здесь, на аэродроме, занимались тактикой. В обиходе лётчики всё чаще говорили о «юнкерсах» и «мессершмиттах». Кате даже здесь, на советском аэродроме, чудился шум чужих самолётов. В душу заползали мрачные предчувствия. Они обострились после одного события.
В полдень, когда лётчики изучали теорию, над аэродромом вдруг появился неизвестный самолёт. Пилот прямо с ходу повёл его на посадку. Это был транспортный самолёт. Из салона на бетонку спустились несколько иностранцев. Катя подошла к ним и разглядела их получше: лица измождённые, в глазах страх.
- Мы убежали от немецкого порабощения, - сообщил старший группы. Говорил он на ломаном сербском языке, но Катя понимала его. - Гитлеровская Германия покорила всю Западную Европу, теперь она воюет на Балканах, скоро немцы нападут на Советский Союз.
Катя помотала головой и изобразила на лице безразличие к сообщению югослава, а вслух назвала новость провокацией. Но сербы не унимались:
- Послушайте. Немецкая армия уже подходит к Пруту. Её пушки нацелены на вас. Что будет? Что будет? Гитлер должен в Советском союзе свернуть шею. Иначе беда.
«Неужели война неизбежна?» - мысленно спрашивала Катя себя. Ей не верилось в правдивый смысл этого слова. Так размышляла она, провожая сербских лётчиков в штаб полка. Теперь её дом – самолёт. Жизнь приобретала новое содержание.
В один из таких тревожных дней Катю вызвали в штат полка. Дежурный по штабу сержант с красной повязкой на рукаве, козырнув, был с Катей подчеркнуто официален. Сказал, что её хочет видеть капитан из истребительного полка. Вот зачем она понадобилась.
К великой радости в кабинете начальника штаба она увидела Пашу Иванченко. Они обнялись.
- Завтра улетаю. Наш полк перебазируется ближе к западной границе, - с грустью сообщил Павел. - Пришло время расстаться. Нынче встретишь, полюбишь, а на завтра приказ улетать…» Катя ждала, что он скажет дальше, но Паша не находил слов. Тогда девушка проговорила тихим дрогнувшим голосом: «Быть может мы больше никогда не увидимся, возьми на память мой скромный платочек». Зеленко сняла с себя голубую косынку: «Пусть она будет всегда с тобой, если время не подарило нам счастье быть вместе. Возьми».
Катя сжала его руку. Павел понимал состояние любимой девушки.
- Это не так, Катя, - осевшим голосом произнёс Павел. – Я люблю тебя и хочу жить с тобой бесконечно долго. Может свадьбу сегодня сыграем?
Он имел право произнести эти слова. Она – услышать их. На её лице отразилась растерянность.
- А как же первым делом самолёты?
Кажется, она сморозила глупость и растерялась ещё больше.
- Так то же песня, - улыбнулся молодой офицер.
Павел и Катя начинали в своей жизни что-то новое, общее. Это было чем-то большим, чем просто любовь и просто женитьба. Тревожное время, война у порога… Пощадит ли она их, если случится страшное? Но они всё равно имели право на своё счастье совместной жизни. Им было ясно: всё время вместе находиться они не смогут.
***
Лето сорок первого обещало быть погожим. Дни в июне стояли один лучше другого. Погода была лётная. Но Катя видела, что на редкость благоприятная климатическая обстановка не радовала командира полка. Борис Янсон ходил хмурый и чем-то озабоченный. Она замечала, что полковник становился всё в мрачнее после каждого совещания в штабе дивизии.
- Товарищи офицеры, война неизбежна, - сказал Янсен на субботнем утреннем построении личного состава. - Готовы ли к бою с гитлеровцами?
Полковник стоял бледный, глаза его сузились, словно он смотрел в прорезь прицела.
Быть может наверху перестраховываются, - произнёс стоящий справа от Кати молодой лётчик и проделал большим пальцем характерный жест. – Ведь у нас договора, пакт о ненападении. Обойдётся…
- Рад бы поверить вам, лейтенант, но чутьё подсказывает мне, что будет не так. В тревожное время мы живём, надо понимать.
Строй невольно притих, уловив настроение командира. Чутьё не подвело его. Катя, к сожалению, очень скоро убедилась в этом.
На другой день Катя проснулась рано. Настроение у неё было радостное: целый воскресный день в её распоряжении! Она продолжала лежать в кровати и строила воскресные планы. И вдруг в двери раздался громкий настойчивый стук, почти грохот. Тётя Настя поспешно отодвинула засов.
- Скорей, товарищ старший лейтенант, на аэродром. Началась война.
Катя быстро оделась и выскочила из избы. До слуха донеслись резкие удары в рельс. Послышались топот ног и возбуждённые голоса. Аэродром ожил. Катя и посыльный пришли к штабу. Звон рельса не прекращался.
У штаба толпились лётчики в полном боевом снаряжении. Лица у всех были суровые. Катя замечала что-то необычное в жёстких взглядах людей.
На аэродроме заревел один мотор, другой. «Рёв моторов, звон рельса. Значит тревога серьёзная», - подумала Катя, встав в строй.
- Война, товарищи! - резко, как выстрел, раздался голос полковника Янсена. - С сегодняшнего утра каждый из нас – фронтовик, в настоящий момент мы базируемся далеко от фронта Но для авиации нет больших расстояний вы отлично знаете это.
Катя слушала командира и мысленно произносила: «Война». Можно не поверить, кто это слово проговорил вслух, можно подумать, что она ослышалась, так как полковник сделал это машинально. Но правдивый смысл этого страшного слова теперь подтверждали дальнейшие распоряжения командира полка:
- Приказываю перетащить все самолёты в безопасное место и надёжно замаскировать. Отрыть щели. С аэродрома не отлучаться.
Катя слушала командира и всё больше убеждалась в том, что утреннее нападение Германии на Советский Союз - это не провокация, не очередной инцидент, а война. Большая и страшная. И будет она продолжительной и жестокой.
Едва забрезжило. Полуторка везёт лётчиков на аэродром. Катя полусонная, скованная молчанием. Её мысли воскрешают события минувших дней, заполненных тяжёлыми впечатлениями и тянутся к тому, что ждёт сегодня.
Доехали быстро. Катя спрыгнула из кузова на бетонку и поспешил к самолёту. В кабине СУ-2 увидела техника. Михайлов копался с приборной доской. Техник прибыл сюда намного раньше лётчиков. Он уже расчехлил самолёт. Предложил, кивнув на чехол, расстеленный под крылом:
- Покимарьте немного, Екатерина Ивановна.
Катя усмехнулась:
- Мне бы подремать этак минуток 600.
Посерьёзнев, она отказалась прилечь.
- Машина готова?
- Осталось оружие пристрелять, отозвался техник, всё ещё продолжая возиться в кабине. Через минуту рёв мотора разорвал тишину над лётным полем, а затем небо прошила строчка пулемётных трассирующих пуль. Зарождался ещё один фронтовой день.
В свете наступающего утра Катя получше разглядела аэродром. Он заметно преобразился. У землянки, где размещался командный пункт, у щелей, у ямы со складом боеприпасов и горюче-смазочных материалов - везде высились горки свежей земли. Люди отлично справились с поставленной задачей. Всё было в полном порядке.
Взошедшее над горизонтом солнце осветило землю. Но туда, где оно заходило вечером, Катя не могла смотреть спокойно. Оттуда двигался, разрастаясь, зловещий пожар войны.
Вчера Зеленко водила группу СУ-2 на штурмовку вражеских войск, предназначенных для дальнейшего наступления в Восточном направлении. Нужно было их немедленно уничтожить. Хотя это был первый вылет всей эскадрильей, лётчики держались в строю отлично. Чувствуется выучка и боевой дух.
Работы предстояло много, и Зеленко распорядилась обеспечить самолёты полной бомбовой нагрузкой и боеприпасами для пушек и пулемётов.
Сверху Кате хорошо видна дорога. Она запружена вражескими войсками. Внизу автомашины с пехотой, артиллерией, танки. При виде советских бомбардировщиков зенитки противника ощетинились мощным огнём. Снаряды разрываются, небо густо усеивают зенитные облачка. Высоту менять некогда.
- «Зелёненькие», начинаем работать, - отдаёт Катя приказ своей группе.
Лётчики переводят самолёты на боевой курс. Бомбы обрушиваются на немецкую колонну. Отбомбившись, Катя отдаёт новую команду, и эскадрилья заходит для обстрела врага из пулемётов и пушек. Теперь дорога тонет в дыму и огне. За одним из самолётов потянулась тёмная полоса дыма, крыло и фюзеляж охватило пламя. Бомбардировщик превратился в комету с огненным хвостом. Всё! Сейчас взорвётся. Кто в кабине горящей машины? Номер самолёта в пламени огня не разглядеть. «Что он будет делать?» - с тревогой подумала Катя, прекратив обстрел. У неё затеплилась надежда, что лётчик выбросится с парашютом. Нет, не успеет. Считанные секунды, отпущенные на спасение, истекли. Кабина уже полностью охвачена пламенем. Несколько секунд машина летела по прямой. Значит, лётчик был жив и управлял самолётом. Катя с ужасом наблюдала эту страшную картину. Увидев, как горящий бомбардировщик рухнул в середину вражеской колонны, она с яростью набросилась на зенитки. Эскадрилья мстила за гибель своего товарища. Потом Зеленко собрала группу, и лётчики покачиванием крыльев воздали ему последние почести. Катя, приземлившись, зарулила самолёт на стоянку, выбралась из кабины и бросила на бетонку снятый парашют. Сейчас, кто первый побежит к ней, тот и сообщит о о тяжёлой утрате.
Вот кто-то показался невдалеке. Присмотревшись, она узнала Серебрякова, техника самолёта младшего лейтенанта Вахонина. Катя хорошо понимала состояние Николая Петровича. Он шёл к ней, понурив голову. Ему нужно рассказать, как с его командиром случилось неладное, непоправимое. Сотни раз этот замечательный человек снаряжал в воздух самолёт командира и товарища, который во всём доверял глазам, рукам и знаниям своего техника. Серебряков не ведал о том, что час назад он сделал это в последний раз. Проводив лётчика на задание, техник до самого его возвращения на аэродром зорче всех всматривается в небо, прислушивается к звукам, не гудит ли мотор его машины.
В шесть утра командир эскадрильи Лебедев выстроил личный состав и объявил
- Сегодня мы передислоцируемся на другой аэродром, ближе к фронту. С аэродрома-подскока удобней будет штурмовать боевые порядки немцев. Товарищ Зеленко, подготовьте лётчиков.
Катя знала, какие неудобства ждут эскадрилью на прифронтовом аэродроме. Самое главное, что беспокоило её, взлётно-посадочная полоса там очень короткая. Чуть промажешь при посадке и выкатишься за пределы аэродрома.
Так на её плечи легла дополнительная ответственность за эскадрилью. Но Зеленко понимала: война шла по советской земле на восток, и лётчики должны были перелететь на запад, поближе гитлеровцам.
***
Лётчики ждут с шлемофонами в руках. Нужно лишь несколько слов от метеобозревателя. Рано утром, как только Катя приехала на аэродром, сразу получила приказ вылететь на разведку крупного опорного пункта немцев.
И вот она летит, ведёт разведку. Посматривает влево, вправо, бросает взгляды на землю. Всё внимание только на противника. Всё, что не относилось к заданию, проплывает под крылом СУ-2 почти незамеченным. Память Кати лишь на несколько минут фиксирует видимое. Зрительная память надолго сохраняет лишь заданное ей командиром эскадрильи. Своих войск в этом районе для неё будто не существовало. Кате нужно было понять, где находится противник. Обзор с воздуха помогает командованию составить представление о расположении сил, о линии фронта.
В районе разведки Катя, чтобы лучше уточнить сколько их, немцев, спикировала почти до самой земли. Гитлеровцы растеклись по хуторам, укрылись в лесополосах, садах. Взгляд Зеленко то и дело что-то выхватывал с земли. То вражеские танки, то солдат в касках, приметных по внешнему виду. Чужие машины и тягачи замыкали колонны. Катя, чтобы сообщить командованию точные сведения, постаралась запомнить где, в каком месте и что обнаружила, сделала на карте пометки. Развернула самолёт и взмыла вверх. Теперь Зеленко интересуют и наши войска. Ей хочется самой проследить, где наши войска и сколько их. Снизившись, она рассмотрела на дороге машины. «Наши! — воскликнула она. — Выходит, гитлеровцам не удастся пройти здесь победным маршем. Будут бои!» в приподнятом настроении она покачала крыльями и запела: «Пампам, папабам, памбпаббб. Рио-рита, рио-рита — Вертится фокстрот. На площадке танцевальной сорок первый год. Пампа, памбам, райора. Ничего, что немцы в Польше, но сильна страна: через месяц — и не больше — кончится война. Пампам, пампамба…»
Завершающим этапом разведки для Кати стала схватка с немецким самолётом. При подлёте к аэродрому она вдруг увидела как будто появившийся ниоткуда «Юнкерс» и встревожилась. Гитлеровский самолёт уже на подступах, а зенитки молчат. Неужели не видят его?
— Коля! — крикнула она штурману Павлыку. — Видишь «Юнкерс»?
— Вижу, командир!
— Открывай огонь!
Лейтенант навёл прицел на врага и сбил его первой очередью. Огненная трасса Николая сверкнула подобно молнии и впилась в бензобаки «Юнкерса» и тот, вспыхнув огненным факелом, через минуту взорвался. На разборе полётов Катя разъяснила лётчикам эскадрильи, что и в тылу нельзя терять бдительность. Нужно чувствовать себя, как на передовой.
***
На фронте полёты происходили редко. Непогода с дождями, низкие тучи прижали самолёты к земле. Одиночные полёты и то — редкость.
В один из таких серых угнетающих дней капитана Иванченко вдруг вызвали на командный пункт. Он хотел было взять с собой шлемофон и планшет, но выглянув в окно, положил всё это на место. О полётах не могло быть и речи. Облака висели так низко, что Павел не разглядел даже другого края аэродрома. Подумал было, что командир полка хочет поручить ему полёт на предельно малой высоте. У Игнатенко был такой опыт. Но для такой цели лётчику необходимо знать местность. Нужна детальная ориентировка на местности. Полк с начала войны часто менял аэродромы, и на этот они перелетели три дня назад. Если лететь, то Павлу пришлось бы определять маршрут по развилкам дорог, строениям, лесонасаждениям. Для этой цели можно использовать телеграфные столбы. Но всё это хорошо, когда погода благоприятная.
Когда Павел пришёл на командный пункт, полковник, подав руку, с улыбкой усадил его рядом с собой.
— Я пригласил тебя, капитан, для сугубо личного разговора. Ну, а теперь к делу. В бомбардировочный полк ПО-2. Можешь слетать за пассажира к жене. Встретитесь, пообщаетесь. Даю тебе два дня.
— Прямо сейчас, товарищ полковник?
— Да. Вылет через два часа.
Это был праздник, хотя над аэродромом и висели хмурые тучи, и шёл дождь. На какое-то время радость вытеснила из сознания Павла войну. Вокруг него бурлила жизнь, а не смерть.
Игнатенко направился к самолёту. Около землянки остановился, а затем решительно зашёл к лётчикам.
— Ребята, у меня не совсем обычное задание: к жене на свидание лечу.
Павел вкратце изложил разговор с командиром полка. Со всех сторон посыпались шутки, напутствие:
— С женой возвращайся, иначе обратно не пустим.
— Насчёт жены — проблематично. Зато несколько бутылок «Столичной» обещаю.
***
— Неужели ты?! — воскликнула Катя, увидев Павла. — В такую погоду.
— Прилетел к тебе.
На лице Кати отразилась радость. Разделённые фронтами, они встретились. Суровое время, но война щадила их. Сейчас они имели двое суток на счастье. Время непродолжительное, но могло бы и этого не быть.
Вечером Павел предложил Кате пойти в театр. Нарядная публика, яркое представление. Они держались за руки и наслаждались обстановкой, царившей вокруг. Забыв о войне и фронте, оба видели себя в мирной жизни, до которой было ещё очень далеко. Павел отметил: Катя сидела в кресле чем-то опечаленная.
— В чём дело, Катюша?
Она не скрывала свою грусть:
— Знаешь, мне очень хотелось быть в театре нарядной. Здесь всё пробуждает чувство красивого. Мы же в военной форме. Я могла нарядиться соответствующим образом. В тебе внешний вид сочетается с нашими фронтовыми понятиями, поэтому я оделась, подстраиваясь под тебя.
— Спасибо, Катя. Мы больше не будем обсуждать этой проблемы. Кончится война, и мы придём в театр нарядными. Ты в красивом платье, на каблуках…
— А ты в смокинге, — завершила она фразу, в которой было что-то важное для них обоих.
Поздно вечером, возвращаясь из театра, они медленно шли по ночным улицам Харькова и наслаждались каждой минутой, испытывали настоящее счастье покоя и близости. Хотя бы на двое суток.
Дома после ужина Павел был приятно удивлён: Катя предстала перед ним такой нарядной, какой прежде он не видел её. Красивая, с сияющими глазами она стояла посреди комнаты. Он смотрел и радовался её преображению. В эту минуту Павел совершенно забыл о том, что завтра вечером ему улетать. И он снова окажется на фронте.
***
В эти трагические дни Катя с утра до вечера летала на разведку. В полку Янсена служили в основном молодые лётчики. На ответственные задания полковник посылал всё чаще опытных пилотов. Кате с каждым днём становилось тяжелее. Стояли самые длинные дни и самые короткие ночи. Днём на Кате не просыхал мокрый от пота комбинезон. Усталость валила с ног. Ночью мешала отдохнуть летняя духота. По ночам немцы бомбили аэродром. Редко когда удавалось сомкнуть глаза. Вал войны относил полк Бориса Янсена всё дальше на восток. Он оказался на одном из главных направлений наступлений немецкой армии.
Катя лежала на заботливо расстеленном техником самолётном чехле. Под головой — парашют вместо подушки. Она отдыхала после трудного полёта. На войне часто складывается такая обстановка, которая требует от лётчика напряжения всех его сил и способностей. Иногда и свыше того.
После утреннего построения командир эскадрильи Лебедев, распустив лётчиков, попросил Катю задержаться.
— Как Ваше самочувствие, Екатерина Ивановна? — капитан испытующе посмотрел ей в глаза.
— Нормально.
— Ну тогда к делу: надо лететь.
— Сейчас?
— Да. Только что звонили из дивизии, — забасил комэск, широко разводя руками. — Получено важное сообщение. Штаб фронта требует найти танки Гудериана. Трудное задание. Не скрою. Полетите одна. Вам необходимо установить, где именно за линией фронта сосредоточена танковая группа. Куда намеревается ударить этот броневой кулак.
О танковой группе генерала Гудериана Зеленко уже кое-что знала. Она наносила советским войскам ощутимые удары. На этот раз она сама получила сокрушительный контрудар, откатилась назад и куда-то исчезла под покровом ночи.
«Надо найти эти танки!» — задание конкретное и его, хоть кровь из носу, а нужно выполнить.
Перед тем, как вылететь, Катя на карте прошлась по маршруту, запомнила основные ориентиры, включая даже телеграфные столбы. И только досконально проработав маршрут, вылетела.
Штаб полка сообщил в дивизию, что на поиски танков вылетел экипаж старшего лейтенанта Зеленко. Задание должно быть выполнено.
В воздухе Екатерина мысленно прошла по намеченному маршруту. Повернуть на юг, потом взять вправо и дальше вдоль железной дороги. Ей заранее необходимо было определить время пролёта каждого ориентира. Сначала она проделала это на земле, а теперь проигрывала варианты действий в воздухе.
После затяжных дождей, небо ещё не очистилось от туч, и самолёт шёл в облаках. Горизонт закрыт. Земля просматривалась только прямо перед самолётом.
Над линией фронта самолёт обстреляли. Вокруг чёрные шапки зенитных разрывов. Катя летела так низко, что ей казалось, слышала звуки орудий. Она поднялась в облака. Лететь ниже — больше риска попасть под удар зенитки. На малой высоте тяжело ещё наблюдать местность и согласовывать ориентиры с картой. Поднимешь самолёт выше – упустишь ориентиры, а это сведёт на нет наблюдения. Не сможешь точно потом воспроизвести, где и что увидел. Правда, во второй кабине сидел штурман. Павлык делал пометки на своих картах, но всё же…
«Так где же танки? — мысленно спрашивала себя Катя. – Где?» У них десятки дорог, у неё один путь…
Катя долго носилась над сёлами и дорогами, внимательно просматривала местность. Нигде ничего. Слова командира эскадрильи: «Ты должна найти танки», крепко засели в её голове. Что же делать?
Самолёт продолжал кружить. Катя с тревогой думала о горючем в пустеющих баках. Она уже рисковала упасть где-то на землю при возвращении. Пора возвращаться на аэродром. Но такое возвращение не радовало. Она не могла доложить командиру о своей неспособности выполнить ответственное задание. Она осмотрит ещё один лесочек, что не входил в составленный ею маршрут.
Подлетела. Лес окружён редким мелким кустарником. И много копен сена. Откуда они? местность совершенно не похожа на сенокосные угодья. Выходит…
— Эврика! — воскликнула Екатерина Ивановна и снизила самолёт. Теперь она была уверена: это замаскированные танки.
— Штурман, постреляй-ка зажигательными.
— Есть, командир!
Трассирующие очереди устремились к земле. Вспыхнуло сено. Вскоре Катя увидела танки. Много танков. Она заложила вираж и теперь различила на броне белые кресты. Видимо, это и есть группа Гудериана.
Укрытые сеном стояли танки. Катя прикинула: их насчитывалось несколько сот.
— Я «Шератан-4», — передала она на командный пункт. — Обнаружена танковая группа. Причём многочисленная. Видимо, это она, главная сила Гудериана.
Катя рванула свой самолёт вверх и скрылась в облаках. От трассирующих пуль и разрывов снарядов было светло, как в солнечную погоду. Радостная, она летела и напевала:
«Ты уезжаешь далёко, вот беспощадный звонок. И у вагона ночью бессонной ты уже странно далёк. Ночной порой мы распрощались с тобой. Пиши, мой дружочек, хоть несколько строчек, милый, хороший, родной…» Пела и думала о муже. Расставаясь, Паша сказал ей: «При первой же возможности выберусь и прилечу к тебе. Жди!»
Теперь, возвращаясь с задания домой, она больше не думала о танках, о том, как разворошила вражеский муравейник. Гитлеровцы, не ожидавшие появления советского самолёта у себя над головами, бросились врассыпную из лесочка к своим машинам, и как крысы в норы, ныряли в люки. Её одолевало могучее чувство боевой радости фронтовой удачи. Разгадана вражеская тайна и хитрость. В эти минуты она, как никогда стремилась поскорее возвратиться на аэродром, где с нетерпением и тревогой ожидали её доклада.
***
Великан Вилли Мессершмитт встал и, попыхивая трубкой, нервно прошёлся по кабинету. Генеральный конструктор пребывал в дурном расположении после того, как секретарь Эвальд Зейц перед ним на стол пакет, проштампованный сургучными печатями. Мессершмитт раскрыл конверт и расправил бумагу. Бросился в глаза гриф «совершенно секретно» со штампом дешифровального отдела.
Конструктор впился глазами в текст. В записке значилось: «Работу над новейшим самолётом пока тормозить. Перед авиапромышленностью фирмы «Мессершмитт» поставить главную задачу: дать как можно больше фронту основной тип — истребитель «Ме-109». Работы в этом направлении продолжать успешно».
Мессершмитт много прожил и видел всякое. Иногда он интуитивно угадывал жизнь и желания других. Он привык импровизировать, думать и делать нешаблонно.
— Эвальд, как ты полагаешь, фронт на самом деле остро нуждается в самолётах или это чья-то попытка скомпрометировать нашу работу над новейшим истребителем?
Конструктор выжидательно смотрел на своего секретаря. Внутренне Зейц всегда раздражал его. Вилли не понимал, в чём дело. Раздражал чем-то неуловимым. Настораживал. Быть может, Зейц передаёт информацию фирме-конкуренту? Но этот весьма сомнительный способ финансового обогащения ему явно не подходит. Молод, малоопытен, нерешителен в таких делах. Зато в потрясающей осведомлённости парню не откажешь. За это Мессершмитт его ценил.
— Шеф, тут такие новости, — заговорил Зейц. — Американская пресса пишет: «На обагрённых кровью полях России сделан решительный шаг к победе». Английские журналисты сообщают следующее: «Мощь русских Вооружённых Сил колоссальна. Она может сравниться только с мужеством и искусством их командиров и солдат. Русские войска выиграли первый тур этой титанической борьбы».
— Ерунду пишут, — Мессершмитт вынул трубку изо рта и положил на стол. — Эхо, так сказать, отдельных эпизодов. — Большинство немцев воюют, рискуя погибнуть от русских пуль, зная, что после победы получат хорошие земли, леса, заводы, фабрики русских.
Рассуждения конструктора насторожило Зейца. Они показались секретарю несколько легкомысленными. Вилли упрощал ситуацию, которая складывалась на фронте. Он усмехнулся:
— Шеф, свободолюбивые русские могут отдать должникам только то, что у них лишнее. Но те вещи, ценности, которые им нужны самим и дороги, они будут защищать неистово. Русские — это особая нация. Нам с вами их трудно понять.
Мессершмитт отошёл к окну и уставился на берлинское небо, затянутое тучами.
— Тут вот какая штука, шеф, — задумчиво произнёс Зейц. Наступила пауза.
— Ну что там у вас ещё, — конструктор зевнул и повернулся к секретарю. — Рассказывайте.
— На защиту своего Отечества встали даже русские женщины. Они сражаются с нашими доблестными войсками и на земле, и в воздухе.
В этот момент Эвальд успел положить на стол конструктора бумагу.
— Почитайте на досуге.
Мессершмитт присел к столу:
— Любопытно, чем ещё вы удивите меня, Эвальд.
Попыхивая трубкой, конструктор впился в текст: «Экипаж старшего лейтенанта Екатерины Зеленко: она и её штурман лейтенант Николай Павлык на отлично спроектированном лёгком фронтовом бомбардировщике, который может выполнять ещё и функции разведчика, успешно ведёт боевые действия. С начала войны Зеленко совершила сорок боевых вылетов и участвовала в двенадцати воздушных боях. Уничтожено 45 танков, два десятка автомашин и до батальона пехоты. Два-три вылета в день — для экипажа обычное дело».
Мессершмитт прочитал текст и пристально посмотрел в тёмно-серые глаза секретаря и серьёзно произнёс:
— Понимаю.
***
Прошло благодатное тёплое лето. Облака становились всё гуще и гуще. «Когда же, наконец, они разойдутся и покажется голубое небо?» — вздыхала Катя, направляясь на командный пункт.
На полёты она пришла не сразу. Задержалась на старте, смотрела, как летают молодые пилоты. Самолёт разбегается, взмывает, набирает высоту. Виражи, полёт по горизонтали и заход на посадку. Всё выполняется по-ученически спокойно, без помарок, но Зеленко не понравилось, что упражнения шаблонные. А ведь молодые лётчики готовятся к боевым вылетам. Им бы почаще бомбить и стрелять на полигоне.
На командном пункте полковник Янсен ставил задачу лётчикам. Появление Зеленко, её доклад о прибытии на минуту приостановил деловой разговор. Выслушав, спросил:
— Полетите, Екатерина Ивановна, с молодыми пилотами на бомбёжку?
— Об этом я хотела попросить Вас, товарищ полковник.
— Хорошо. Завтра проверите, чему мы здесь научили молодёжь, — с улыбкой произнёс Янсен и распорядился. — А сегодня полетите на разведку крупного железнодорожного узла в окрестности города Сумы. По существу, это наш тыл. А по неподтверждённым данным, в этом районе ночью немцы выбросили десант.
Вылетели в паре: Катя и командир эскадрильи Лебедев. Сентябрьское небо синело кучевыми облаками. В просветах хорошо просматривались дороги. Катя видела небольшие группы красноармейцев. На запад шло подкрепление. Там советские войска вели тяжёлые, упорные бои. «Но как очутился вражеский десант в нашем тылу? — размышляла Катя. — Если так, то немцы выйдут в тыл нашим наступающим войскам? Плохо!»
На дорогах машины, повозки, беженцы — всё движется на восток. Чтобы не пропустить ничего существенного, Зеленко и Лебедев летят на малой высоте. Опасаться нечего. Здесь тыл. Немцев нет. Только повозки беженцев. Катя летела и думала: как мало люди сейчас знают, какая угроза нависла над ними. Гитлеровская смертоносная лавина вот-вот обрушится на эти украинские сёла, на широкие просторы полей с поспевающими хлебами. В эти минуты Зеленко чувствовала свою ответственность за жизнь людей.
На обратном маршруте случилось непредвиденное. Сверху на них спикировали «мессеры». Немцы безошибочно приняли пару СУ-2 за разведчиков. Сейчас они попытаются сделать всё, чтобы уничтожить советские самолёты.
«Мессеры» уже пристроились к Лебедеву. Атакуют. Вражеский истребитель в хвосте у самолёта комэска. Достать бы его. Штурман Павлык бьёт пулемётным огнём. Катя, дав мотору форсаж, идёт на выручку командиру. Очень хорошо, что остались неиспользованные пушечные снаряды. Сейчас они кстати.
Катя стреляет по «мессеру». Снаряд оставляет ослепительную огненную трассу. Удачно. «Мессершмитт» вспыхнул и рухнул на землю. Она не успела осмотреться, как услышала удары по своему самолёту.
А где же Лебедев? В эти тревожные минуты она всеми чувствами потянулась к командиру. Его СУ-2со снижением шёл в сторону. За самолётом тянулась светлая струя. Пробит бензобак. Машина вот-вот вспыхнет.
В воздухе лётчик чувствует мотор самолёта, так же, как своё сердце. В моторе — перебои. Скорость падает.
Добивать повреждённый самолёт, пока он не свалится на землю — это особое пристрастие у немецких лётчиков.
— Коля, прыгай! — прозвучал приказ Зеленко.
Павлык увидел, что Катя привалилась головой к бронеспинке, открыл фонарь кабины и вывалился из самолёта.
«Мессершмитты», уверенные в своей безопасности летели и сопровождали дымящий, медленно терявший скорость и устойчивость бомбардировщик. Гитлеровские лётчики жаждали увидеть падение СУ-2, взрыв, огненный столб на земле. Но Катя ещё могла бороться. штурман Павлык, уже спускаясь на парашюте, увидел, как Зеленко направила свой горящий самолёт на вражеский истребитель и врезалась в него. Таран. Самолёты начали падать на землю вместе. СУ-2 рухнул на окраине деревни Анастасьевка. Немецкий истребитель — чуть подальше. Протянув километра два, он упал в лесу и разбился. Шёл третий месяц войны.
***
Истребитель Карла Флике быстро обогнал русский бомбардировщик и, перевернувшись через крыло, вышел в исходное положение для атаки. Русский не имел преимущества перед «Ме-109» ни в скорости, ни в высоте. «Мессершмитт» отрезал его и от облаков. СУ-2 теперь выглядел перед немецким пилотом, как таракан на белой стене. Карл, удовлетворённый метким сравнением, усмехнулся. У русского не было никакой возможности оторваться от «Мессера». Карл бросился за ним, поймал краснозвёздный самолёт в прицел и застрочил из пулемёта. Бомбардировщик затрясло. Вспыхнул бензобак. Огонь охватил крыло, по фюзеляжу подобрался к кабине. В тот момент, когда лётчик крикнул своему штурману: «Коля, прыгай!», Карл услышал звонкую женскую речь. Карл круто бросил свой истребитель вверх и проскочил мимо горящего бомбардировщика. Его манёвр повторил ведомый. И напрасно сделал это. Русская лётчица, сильно раскачивая машину с крыла на крыло, сумела вплотную приблизиться к немецкому самолёту и врезалась в фюзеляж «Мессера». Оба самолёта, как бы сцепившись, посыпались на землю. Немецкий истребитель быстро развалился на куски. Обломки упали в лес. Взрыв русского самолёта толкнул воздух. Взвилось облако дыма…
На земле Карл, зарулив самолёт на стоянку, выключил двигатель, откинул фонарь и устало спустился на бетонку. Он был зол и мрачен. У подошедшего техника спросил:
— Скажи, Отто, сколько людей проживают в Советском Союзе?
Техник отвернулся и, подсчитывая что-то в уме, пошевелил губами:
— Полагаю, господин майор, порядка двухсот миллионов.
Вкратце поведав Отто о русской лётчице, сбившей три немецких истребителя, Карл настойчиво продолжал:
— Они все такие фанатики? Как ты считаешь? Говори прямо.
Отто отвернулся и досадливо поморщился и проговорил уклончиво:
— Я никогда не был в Советском Союзе, но рискну предположить, что большинство.
Карл уселся на парашюте и, провожая взглядом уходящего со стоянки техника, думал: «Это безумие, начать войну с Советским Союзом, не расправившись со всеми европейскими странами. Это роковая ошибка немцев, и Германия жестоко за неё поплатится.
Майор Флике многое повидал в жизни. Всякий раз, когда смутная тревога овладевала им, случались неприятности. И сейчас он предчувствовал большую беду.
***
Сегодня капитан Павел Игнатенко должен сопровождать бомбардировщиков. Эскадрилья кружила в воздухе в районе сбора. Один круг, второй, третий. Бомбардировщиков всё не было. Игнатенко тревожился. Он не знал, что произошло. То ли они запоздали, то ли пришли раньше срока. Внизу линия фронта. Неожиданно по истребителям открывают огонь вражеские зенитки. Неужели гитлеровцы здесь продвинулись вглубь советской территории? Что делать?
Полёт у Игнатенко начался с осложнений. Когда ему сообщили, что эскадрилья будет прикрывать СУ-2. Ему не раз доводилось сопровождать в воздухе бомбардировщиков СБ, штурмовиков, но СУ-2 — впервые. Эта новость Павла шокировала. На этом лёгком фронтовом бомбардировщике летала его Катя. Воспоминания о ней всегда наводили грусть и тоску. Почти полтора года прошло после её гибели, а душевная рана всё саднила и саднила.
Павла в полку считали смелым, отважным, сообразительным пилотом. Но после гибели жены он сделался просто безрассудным. Когда командир полка распекал его за противоречащее здравому смыслу поведение, он отвечал, мол, я заговорённый, выйду из любой передряги и останусь живым.
В тот день, тринадцатого сентября, Павел проснулся на рассвете. Непонятное беспокойство охватило его. Ему приснилось что-то ужасное, фантастическое. Но что именно — он не мог вспомнить.
От Кати вторую неделю не было писем. Когда они встречались последний раз, пообещали писать друг другу каждый день. Почему же она не отвечает на его послания?
Павел окончательно пробудился от сна. Его охватило беспокойство. Тревожное предчувствие закралось в самую глубину души.
Он продолжал лежать, но тревога не покидала его, а ещё глубже охватывала всё его существо.
В конце концов, он, не выдержав, сбросил ногами с себя одеяло и принялся лихорадочно одеваться. Одевшись, взял планшет и шлемофон и только тогда вспомнил, что забыл умыться и причесаться. Но это лишь на мгновение. Мелькнуло в голове и исчезло. Он зачерпнул воды из ведра. Пил воду, а зубы его звонко стучали о края алюминиевой кружки.
Неожиданно в комнату вошёл посыльный из штаба. В мозгу сразу молнией сверкнула мысль:
— Катя? Только бы с ней ничего не случилось! Милая, родная Катя! Как я люблю тебя!
Посыльный стоял и молчал.
— Что же ты молчишь, сержант? — Павел смотрел на него требовательно.
Павлу показалось, что посыльный стоял перед ним молчаливее обычного и смотрел так, словно что-то случилось. Когда сержант подал ему телеграмму, он догадался: случилось что-то с Катей. Страшные слова не сразу доходят до сознания. Он ещё и ещё раз читает текст. 12 сентября не стало его жены. Он вчитывался в телеграмму и не мог сдержать слёз. Они застилали глаза.
А вот и СУ-2. Игнатенко повёл эскадрилью на сближение. Вскоре истребители пристроились к бомбардировщикам. Девятка истребителей — защита надёжная.
***
Истребители на форсированном режиме догнали бомбардировщиков и поднялись выше. Павел посмотрел вниз. Через поля, а чаще через холмы пробегали отрывистые змейки покинутых окопов.
— Внимание, проходим линию фронта, — предупредил командир эскадрильи бомбардировщиков и закачал крыльями.
Игнатенко вновь посмотрел на землю. Они над целью. Колонна вражеских войск растянулась на несколько километров. В небе слева вдруг что-то передвинулось, и Павел насторожился. На бомбардировщиках заметались турели спаренных пулемётов. Игнатенко осмотрелся и замер: стреляя выхлопами, к ним приближались «Мессершмитты». Гитлеровский пилот шёл в атаку против ведомого Павла. «Это ас», — отметил Игнатенко, — решил оставить ведущего группы без прикрытия. Ну и ну!» Он двинул ручку вперёд, крутанул нисходящую петлю, поймал «мессера» в прицел и дал длинную очередь. Трасса прошла перед носом вражеского самолёта, и пули впились в бензобак. Он задымил, скорее даже «запарил» — белая полоса потянулась за ним.
— Догнать! Добить!
Но нет. В хвост самолёта Игнатенко уже пристраиваются два «Мессершмитта». Пвел делает пикирование и горку. Ударила пулемётная очередь. Это стрелял ведомый капитана Игнатенко. Немецкая машина задымила и пошла к земле. Павел повеселел. Ведомый бросился на помощь командиру и как раз вовремя. Самолёты крутились, как взбесившиеся осы. Внизу на земле дымило несколько рыжих костров. Это горели первые сбитые самолёты. Эскадрилья Павла Игнатенко, связав боем «мессеров», обеспечила работу бомбардировщикам. После их ударов вражеская колонна заметно поредела. На дороге пылали десятки автомашин, танки. Но СУ-2 слишком увлеклись бомбардировкой. Из-за большого облака, на которое с опаской поглядывал Игнатенко, с юго-запада могла появиться ещё одна группа немецких истребителей. Оттуда очень удобно атаковать.
Вот и они, тёмно-зелёные машины с белыми крестами. Идут большой группой. Обстановка меняется. СУ-2, отбомбившись, уходили домой под прикрытием звена истребителей. Игнатенко с оставшейся шестёркой вступил в бой. Три «мессера» навалились на него и его ведомого. Нажав на гашетки, Павел отбил атаку. «Мессер» скользнул на крыло, тормозя щитками и стараясь зайти в хвост. «Нет, не отцепится», — тыльной стороной перчатки Павел вытер пот на лице. Гитлеровцы сверху зажали его. Всё же Павлу удалось на несколько секунд отбиться от «Мессера». Этого мгновения ему хватило, чтобы поймать в сетку прицела немецкий самолёт. Короткая очередь сверкнула и впилась в мотор. «Мессер» быстро провалился вниз. В бешено перемещающихся линиях неба и земли, Игнатенко оглянулся и вдруг понял, что остался один. Ведомого в воздухе не было. Внизу на земле дымило несколько оранжевых костров — горели сбитые самолёты.
Павел резко потянул ручку управления самолётом на себя и повёл свой истребитель в тучу. Так удобнее было начинать атаку. Стало темно, как в глухую полночь.
Карл Флике заметил вывалившийся из тучи зелёный ястребок с красными звёздами и направил свой «Мессершмитт» вверх, драться с русским. Сейчас кто кого. «Теперь попробуй уберечь себя», — мысленно приказал себе Карл, нажав на гашетки. Игнатенко отбил атаку. «Мессер» скользнул на крыло, тормозя щитками и стараясь зайти в хвост. «Этот не отцепится», — подумал Павел и слизнул солёный пот с верхней губы. На помощь «Мессеру» подоспел ещё один. Но в этот момент и к Павлу подоспела помощь. «МИГ-3» с короткой дистанции пронзил самолёт с белым крестом очередью. «Мессер» взорвался. По небу рассыпались куски крыльев и мотора.
Карл вошёл в полупетлю. На несколько секунд ему удалось отбиться от «МИГа». Он взглянул вниз — пора! В сетку прицела Флике видел мотор. Сейчас. В этот момент Игнатенко заметил «Мессер», который шёл на него сверху и, ловко скользнув на крыло, увернулся от атаки. Короткая очередь немца сверкнула на мгновение. Огненная трасса прошла мимо. «Мазила!» — обругал себя Карл и тут с испугом увидел, что винт его машины остановился.
— Что за дьявол, у меня заклинило мотор! — заорал он по рации своему ведомому. В горячке боя Флике не заметил, как пуля русского пробила маслобак, и жидкость вытекла.
Карл лихорадочно отыскивал на карте место, над которым сейчас шёл воздушный бой. Везде была ровная местность. Но там русские! Он выключил зажигание и перекрыл баки. Повернув голову, Игнатенко наблюдал, как сильно раскачиваясь с крыла на крыло, «мессер» майора Флике, одного из лучших пилотов «Люфтваффе» планировал с выключенным двигателем. Вот он перевалил через лесополосу и достиг поляны, на которой можно сесть.
Два «МИГа», снизившись, шли на него, пристраиваясь рядом. Карл увидел любопытные лица Павла Игнатенко и его ведомого. Сначала Павел хотел срезать немецкий самолёт очередью, а затем передумал. Гитлеровец планировал прямо в расположение советских войск. Пусть наши возьмут его в плен.
При приземлении фюзеляж «Мессера» треснул. Карл выпустил ручку управления из рук. «МИГи» улетели, и наступила цепенящая тишина. Рука немца нашла у левого борта ручку, потянула вверх. Плексигласовый фонарь кабины скрипнул  и отлетел. Карл увидел  метрах в двухстах впереди проволочные заграждения, дорожки тёмных окопов. Правой рукой он раскрыл замок привязных ремней, освобождаясь от парашюта, и выбрался из кабины.
— Братцы, глядите! Фриц прилетел!
Карл посмотрел в ту сторону, откуда кричали. Из окопов выскочили солдаты в гимнастёрках и касках. Они подбежали к самолёту. Гомон вдруг смолк. В настороженной тишине Карл почувствовал любопытство и ненависть, и ещё что-то тревожное и недоброе.
— Рыжий, гадюка! — тихо проговорил солдат в выгоревшей гимнастёрке с винтовкой. Карл извлёк из кобуры парабеллум и бросил ему под ноги.
— Слышь-ка, ребята, отвоевался фриц, — несколько солдат засмеялись. Кто-то произнёс с ненавистью:
— Дозвольте, я его одной пулей кончу.
— Обрадовался, — одёрнул другой его сурово. — Побереги пули для тех, которые перед тобой в окопах сидят. А этот уже конченый. Для него Гитлер капут. Веди-ка его к комбату.
Солдат, видимо, гордый поручением доставить пленного в штаб, выставил винтовку перед Карлом и скомандовал:
— Пошли!
Они маневрировали по бесконечно длинным извилистым окопам. Солдат не унимался. Глядя в спину пленного лётчика, ворчал:
— Попался, гад! Теперь я с тобой, что хочу, то и сделаю. Могу тебя пристукнуть. Ферштеен? Вы, гады, мою деревню под Смоленском сожгли и жителей, кого расстреляли, а кого в Германию угнали.
Солдат вдруг смолк, всхлипнув носом.
***
Гитлеровский лётчик, обладатель трёх железных крестов, сидел в углу землянки, плотно прижавшись к стене. Капитан, командир стрелкового батальона, оторвался от бумаг и некоторое время всматривался в человека в форме немецкого лётчика. Гитлеровский пилот, казалось, не проявлял ни малейшего интереса к происходящему вокруг.
Комбат отодвинул бумаги и круто повернулся к пленному:
— Майор, вы понадеялись на молниеносную войну с нами, да просчитались. В чём дело?
Немец вздрогнул. Звякнули железные кресты — высшие фашистские награды. Лицо его удивлённо вытянулось.
— В Германии сложная обстановка с нефтепродуктами. Всё острее ощущается недостаток топлива: бензина, керосина, смазочных материалов. Кроме того, нам не хватает лётчиков. Авиационные школы не в состоянии удовлетворить потребности люфтваффе. Факт говорит сам за себя. Мы возлагали большие надежды на асов. Это звание присваивается в Германии тому лётчику, который сбил десяток самолётов, как минимум, в армии врага. В первую мировую войну было сбито девять тысяч самолётов. На счету асов — пять тысяч.
— Так много? — комбат удивлённо повёл бровью.
— Ас — это воздушный снайпер. Он свободен в выборе пространства и места в небе. И цели, разумеется. Это наша своеобразная тактика. Асы виртуозно пилотируют самолёт. Они смелые, дерзкие и расчётливые лётчики. Спортивный азарт и жажда боя — вот качества, которые движут нас, германских асов.
— Сколько же самолётов противника сбил ты, майор?
Пленный лётчик оживился, подался вперёд. Казалось, он готов выбежать из землянки и поспешить на аэродром.
— В небе России не так много. Зато в воздушных схватках на территории западноевропейских стран мне сопутствовал успех. В общей сложности порядка ста сбитых самолётов. В Германии мы особая каста асов. Нас называют сотниками. Комбат покачал головой и дерзко посмотрел пленному в глаза:
— Ничего, фриц, мы тоже, как говорится, не лыком шиты. В Советском Союзе тоже есть асы, их тысячи, этих толковых и отважных ребят.
— Это я испытал на себе, — Карл Флике криво улыбнулся и потёр шею.
Капитан устремил вопросительный взгляд на пленного:
— Какие же модификации самолётов применяет Германия в войне с нами?
— Усовершенствуется истребитель «Мессершмитт». Вышло уже три модели новых образцов.
Короткое молчание. Комбат наклонил голову и выжидательно посмотрел на пленного:
— Дальше.
— Новые усовершенствования только утяжеляют самолёт. Лишний вес от увеличения численности пулемётов. Конструкторы поставили дополнительные баки с горючим, форсировали двигатель, увеличили скорость. Всё это – добавочный вес. Лишнее повсюду. Он отрицательно сказался на боевых качествах «Мессершмитта». Снизились показатели скорости при вертикальном и горизонтальном манёвре истребителя.
Комбат встал и близко подошёл к пленному лётчику. Усмехнулся:
— И вы будете продолжать верить в победу Германии?
— Перед тем, как начинать войну с русскими, нужно было завоевать другие европейские страны. Так думал я и ошибался.
— В чём же твоя ошибка, майор?
Некоторое время Карл смотрел на русского офицера, подбирая слова. Затем жёстко заговорил:
— В воздушном бою над Сумами один русский лётчик-бомбардировщик вступил в схватку с семью «Мессершмиттами». Двоих наших русский срезал пулемётными очередями, а третьего таранил своим самолётом. Каково же было моё удивление, когда я услышал в переговорном устройстве голос пилота. Голос принадлежал женщине. Я поджёг её самолёт. Но легче от этого успеха мне не стало. Тогда я понял: русские фанатично любят свою страну. И если за штурвал самолёта садится женщина, которая готова отдать жизнь во имя победы, то такую страну одолеть невозможно. Она непобедима. Сжав кулаки, капитан слушал пленного лётчика. Сердце его готово было разорваться от ненависти. Он как бы перенёсся в прифронтовое сумское село и вместе с его жителями видел, как в огненной карусели сошлись семь немецких истребителей и советский самолёт-бомбардировщик. Вот загорелся один «мессер», задымил и рухнул, выйдя из боя, другой. Но неравная схватка продолжалась. Русская лётчица ударила по вражескому самолёту, и «мессер» с отрубленным хвостом свалился на землю. Самолёт отважной лётчицы, как раненная птица, стал быстро терять высоту. Земля, родная земля летела навстречу, словно стараясь укрыть в своих объятиях попавшую в беду дочь.
Капитан живо представил погибшую лётчицу. Тоненькая, как молодая берёзка, она лежала неподвижно, молча глядя в небо… И по щекам комбата покатились крупные слёзы.


Серия "Стражи Отчизны"
Владимир Алехин
Разящий меч "Шератан"
Снимки из интернета

Издано в авторской редакции.
        Компьютерный набор - Лариса Воронина,
                Дизайн обложки - Михаил Проскуряков.
Обработка фотографий - Сергей Дуванов
Корректор - Марина Шлыкова
                Техн.ред.- Анастасия Малькова……
Подписано в печать 5.10.2023 год. Формат 60 х 84/16 . Бумага офсетная.Усл. печ. л. 4,1 Тираж 15 экз. Заказ Отпечатано
 в типографии ПЦ "Полиграфист" г. Воронеж.