Не комильфо - Так не должно. Часть I Глава I

Pas comme el fuat (Не комильфо – Так не должно)

           Действие происходит в снежный февраль 1972 года.

           Действующие лица:

Евгения Константиновна Кравчинская  – 1888г.
Михаил Леонидович Лоевский – 1944г
Елена Владимировна Кравчинская (Внучка Е.К., Дочь В.К.) – 1941г
Анна Кушнир (Дочь Софии Кушнир) – 1931г   
Алёнка(Дочь Анны) – 1968г
Владимир Александрович Кравчинский (Сын Е.К.) – 1911г
Евгения Николаевна, она же Женя (Жена Владимира) – 1913г
София Александровна Кушнир (Подружка Жени) – 1913г
Евгений Петрович Леонтьев (Отставной полковник) – 1910г
Александр Петрович Леонтьев(Старший брат Е.П.) – 1908г
Анна Карловна (Регистратор отеля Англетер) – 1933г

Пролог.

           История взаимоотношений трёх поколений сквозь призму отношений к жизненным ценностям в начале третьей четверти становления Советской власти в России через, в некотором смысле, беспричинные внутренние сомнения души главного героя Михаила Леонидовича Лоевского, случайно попавшего в среду ещё не забывшую нравственные принципы дореволюционной России. О стремлении познания Михаилом своей недвусмысленной причастности к повседневности в контексте морально этических ценностей и субъективных  убеждений, и... мировоззрения.

Часть I

I

           Причинность приглашения Михаила к себе в гости Леной была для него достаточно большой неожиданностью. Однажды, случайно встретившись на дне рождения его однокурсника Бориса Ермолаева, сегодня утром буквально натолкнулись друг на друга в одном из отделов “Гостиного Двора” со стороны Садовой. Они выбирали подарок жене друга на очередной день рождения, всё того же Бори. Неожиданно Лена оказалась настолько счастлива встрече, что вызвалась оказать свою посильную помощь. В конце концов, не размениваясь на два невнятных подарка, купили сообща роскошную цветочную вазу чешского стекла, скинувшись поровну. В то непримечательное утро в непонятно из-за чего приподнятом от встречи с Мишей настроении, Лена и пригласила отполдничать вместе у неё дома и обмыть чаем столь удачную сделку. Благо Лена жила неподалёку и по своей наивности он сразу согласился. Знал бы во что обернётся это посещение, думаю, он бы точно нашёл повод отвертеться. Но, как говорится, Бог предполагает, а судьба делает свои коррективы.

          Дом, где проживала Лена, находился во внутреннем дворе по улице Рубинштейна в ста пятидесяти метрах от Невского проспекта под номером 7. Михаил в силу знакомств с нумерическими качествами чисел знал, что семёрка имеет множество разных транскрипций в нумерологии, одно из которых предполагалает обязательный процесс: раньше подумать, прежде чем совершить некоторое действие. В данный момент было поздно. Всё говорило о неразумности соглашения на приглашение вот так сразу.  Тем не менее он отбросил эту мысль ради Лены, особы очень приятной во всех отношениях.
           Так или иначе, дом произвёл на него недвусмысленное впечатление. До революции он, скорее всего, был предназначен для людей состоятельных и, думается, далеко не бедных, а явно много выше рангом, нежели мещане. Ещё царских времён большой лифт, мягко выражаясь, потряс воображение Михаила, тем более в тот морозный вечер. Шумная, но обширная металлическая клеть, продуваемая со всех сторон, прокатила с лязгом и ветерком, заставив поёжиться от холодного ветра, вызванным движением лифта. Широкий коридор рассказал каковы потолки помещений: ненамного меньше пяти метров, да и комнаты обещали быть огромными. По крайней мере, не советского образца.
           Семья Кравчинских занимала четырёхкомнатную квартиру по описанию Елены, пока они пешком прогуливались вдоль Невского. Она была в ностальгическом настроении и без умолку рассказывала о каких-то перипети’ях последних лет, казалось даже не для него, а просто высказаться для облегчения души или, скорее всего, давно не с кем было поговорить о том, о сём. Сказать, чтобы он каким-то образом мог найти связующую нить о чём шла речь, достаточно трудно. Плюс не было возможным вставить и пару слов.
            Единственное, что толкнуло на этот опрометчивый шаг – её неординарная внешность. Был такой врождённый  у него грешок, любил всё исключительно интересное, включая красивых женщин.
          
           Пока Лена копалась в сумочке в поисках ключей от входной двери, как послышался звук открывающейся цепочки.
           – Леночка, я видела, что ты не одна. Подожди немного, раз у нас гости. – Прозвучал негромкий, дрожащий голос и послышались шаги явно пожилой женщины. Не шаркающие, но семенящие от торопливости.
           – Это моя любимая бабушка Евгения. Пережиток буржуазного прошлого. Мне бы так хотелось быть на неё похожей, но помешала деградация советского строя, как она заметила, и, наверное, права. – Скоропалительно проговорила снова Лена после полного молчания от грохота в лифте, открывая входную дверь. – Проходи... Гость!
           В момент помощи Лене снять чуть заснеженное пальто, в прихожей появилась её бабушка.
           – Что ты застыл? Я уже могу выйти из пальто? Не комильфо (French), (Pas comme il faut – Не как до’лжно). – Было видно в зеркале напротив, как Елена поджала нижнюю губу. – Уже пошевелись? Что за манеры? – В её голосе не было отчуждения или обиды. Просто неприятие такого отношения.
           – Бабушка посмотри на этого отпрыска: он тебя увидел и я уже забыта, – пытаясь выйти из неудобного положения, улыбаясь произнесла Лена.

           В принципе, Михаил считал себя вполне благовоспитанным молодым человеком, начитанным ”буржуазной” иностранной и русской литературой, и как вести себя в обществе светских дам имел определённо достаточное представление. Лена внешне не относилась к жеманным женщинам. Лет эдак тридцати, говорят или судачат, дворянских кровей, в ней не было и намёка на аристократичность. Скорее на не желающую стареть курсистку, что и вызвало недоумение в её восклицании. Воспитывалась Лена своей бабушкой, частенько в молодости проводившей время в изысканном кругу себе подобных в театрах, на стрелке Елагенского острова, на роллерринг на Марсовом поле и многих других парковых зонах для высоко светской молодёжи. Толки они и на то толки, чтобы на них не обращать внимание. Всё встало на свои места, когда Лена и Михаил переступили порог её квартиры.
 
           Евгения Константиновна Кравчинская, глава семьи, уроженка Санкт Петербурга. Говорят, её мать, окончившая Смольный институт благородных девиц, все свои привитые правила поведения в обществе наследовала дочери, забрав её из сего заведения из-за революционных настроений в России в самом начале  двадцатого века. Евгения Константиновна никогда не кичилась своим происхождением, не считая это чем-то сверхъестественным, выделяющим её из серой среды потребителей.
          Ей было уже ближе к восьмидесяти пяти. Выше среднего роста, располневшая дама, с ярко выраженной проблемой Паркинсона, удивляла своим внешним видом и манерами держать себя, в независимости от общественного положения собеседника. Медленная, грациозная походка, расправленные плечи, приподнятый подбородок и при всём при этом заинтересованный, без предвзятости взгляд в сторону Михаила, только подчёркивали ее происхождение. Постоянно трясущиеся голова и особенно правая рука не мешали первому впечатлению из-за изящной походки этой женщины. Совершенно простая в общении, Евгения Константиновна обратилась к внучке, не сводя с гостя глаз:
           – Лена, бери пример со своего друга, как нужно держать себя в обществе. Сколько я тебе не говорю о вредных привычках, с тебя как с гуся...
           – Бабуль, уже хватит назидать. Тем более при посторонних. Миша, не обращай внимания. Я такая, какая есть. Невоспитанная.
           – Лена?... – Глаза Евгения Константиновны были спокойны с некоторым налётом укоризны.
           – Что Лена? Бабуля, пожалуйста, перестань постоянно меня нравоучать. Молодой человек впервые у нас, а ты снова подчёркиваешь то, что того не сто’ит. Я родилась в год начала войны, а не в девятнадцатом веке. – Лена, обняв бабушку, поцеловала её в подрагивающую щеку. – Второе поколение после твоей разгульной юности. И нам остаётся только завидовать тебе, читая книги о том времени.
           – Миша проходите в гостиную и не слушайте эту болтунью. Она не со зла. Как Вас угораздило с ней познакомиться, да ещё быть и приглашённым ко второму завтраку? Признаюсь, удивлена. – Евгения Константиновна посторонилась пропуская гостя в залу. Это название подходило комнате больше, чем гостиная.
           Огромная комната была изысканно обставлена мебелью времён молодости хозяйки. Ощущение музейности всех аксессуаров привело гостя в некоторое замешательство, чем Евгения Константиновна не преминула воспользоваться, заметив его растерянность.
           – Приходите ко мне в гости, когда моя внучка на работе. Я Вам поведаю историю своей квартиры. Насколько я заметила, это Вам должно быть интересно.
           – Бабушка, а при мне?
          Евгения Константиновна, неодобрительным взглядом окинув внучку, молча прошла за Михаилом в комнату.
         
           Думаю, пора познакомить Вас с главным героем. Михаил Леонидович Лоевский. Молодой человек, двадцати семи лет отроду, жил в холостяцкой квартире на Васильевском острове. Математик, работал в одном из, так называемых, почтовых ящиков, которых в Питере было весьма много, сотрудником по разработке, скорее всего, определённых секретных военных систем.
           По характеру это был весёлый и в какой-то мере безбашенный молодой человек. Уже давно не юноша, но и не любитель беспечного времяпрепровождения. Хватило для этого армии. После демобилизации полностью ушёл раньше в учёбу, потом в науку. Диссертант. Естественно на разгульный образ жизни времени перестало хватать. Холост. И со стороны кажется, даже и не думает что-нибудь менять в своей жизни.
          Он довольно начитанный, склонен к познанию религий разных конфессий и направлений. Мало того, что писаны, по его мнению, лучшими умами своего времени, они достаточно часто помогают в некоторых жизненных обстоятельствах. Познакомиться с данной литературой, посчастливилось будучи служивым, в Ленинграде. Там же случаем, попав в компанию друзей из учёного мира, познакомился с деканом мехмата ЛГУ. Тот и предложил помочь с переводом, чем Михаил не преминул воспользоваться, оставшись здесь жить и закончить с успехом университет.

           Так вот вернувшись к себе, Михаил, осмотревшись по сторонам, даже не представляя себе как назвать своё пристанище, после посещения апартаме’нтов Кравчинских, растянулся вдоль дивана в смешанных чувствах. Елена Владимировна, дочь сына Евгении Константиновны, оказалась в присутствии бабушки совершенно другим человеком. Трудно было предположить, чтобы Лена так изменила своё поведение из-за состояния атмосферы своего обитания.  Именно атмосферы. Евгения Константиновна как будто занимала собой всё пространство огромной квартиры. И при ней было просто необходимо выбирать слова для общения. Михаил словно попал в другой мир словесности и уважения к собеседнику.
           Мерный тон, немногословность и в то же время глубокая осмысленность ведения беседы. Употребление слов, которые мы читали в книгах былого времени и словно забыли об их существовании как, например, уповать на благоразумие, (все)непременно, изрядный, вертеп, ангажировать, волнительно, бесталанный, да полноте или, да будет Вам, да и многие другие знакомые слова и выражения, но не пользуемые в нашем обиходе. И, конечно, уважение к визави безо всякого давления и притязаний.
           Действительно, остаётся уповать на будущее – авось государство возьмёт на себя смелость облагоразумиться и вернётся к употреблению изначальной культуры русского языка. Благое пожелание, но верится с трудом. А если и вернётся, так только не в России.

           Случайная встреча с Еленой в “Гостином Дворе” выбила Михаила из обычного ритма холостяцкого существования. Во время того злополучного полдника, он однозначно проникся  почтительным отношением как к Лене, так и к её бабушке. Они  безумно разные, в то же самое время бесконечно близки. Лена была настолько внимательна к Евгении Константиновне, к каждому её движению, предвосхищая любую просьбу, словно она была её третьей рукой. И не из-за праздного удовольствия, а простой необходимости, что категорически изменило к ней его расположение.
          Она была старше Михаила года на три и на десять моложе в своём неестественном поведении – озорная девчонка, без стопов, весёлая и в некотором смысле чокнутая, имеется ввиду – чудаковатая. Они стали общаться чаще, безо всяких видимых, двусмысленных намерений с его стороны.
          Однажды Лена в непринуждённой беседе спросила Мишу с некоторым налётом грусти:
           – Такое впечатление, что тебе не я собственно нужна. Вернее, тебе что-то нужно, но не от меня. – Она просверлила его взглядом  серо-голубых глаз, потерявших на мгновение свой блеск. – Или я не права? Ты меня вообще слышишь? – Вопрос прозвучал демонстративно громче.
          Цвет глаз Лены точно оправдывал её характер. Неимоверно честный, амбициозно целеустремленный, он не допускал двойственности в отношениях. Единственное не соответствие характеру – взрывчатость, не желание сдерживать эмоции.
          Они сидели в кафе-мороженое у метро Невский проспект. За окном медленно падали крупные снежинки, сверкающие в свете фонарей. Полное безветрие, как в мультфильме “Снежная королева”. Сказка, из которой Михаила вырвали непонятным вопросом. В это время он задумался о Евгении Константиновне. Они так не похожи. Действительно, Советская власть что-то подпортила.
          – Извини. Я задумался. – Вздрогнув от неожиданности, он отпрянул от стола.
          – О чём, если не секрет?
          – О Евгении Константиновне. Вы такие разные. 
          – Ну, вот, так всегда. – Лена почему-то покраснела и запнулась. – Бабуля говорит – междометие “ну” для смердов, а не для интеллигентной публики. – Она, как школьница, подняла глаза. – А как тогда сгладить свой конфуз?
          – Откуси мороженое и не говори глупости. Ты всё ещё Ленка-гренка, пенка или как тебя называли в школе? Оторва?
           Лена саркастически ухмыльнулась, проглотив кусочек мороженого.
           – Я не в папу. У меня мама была, как говорит бабуля, настоящая “оторви да брось”. Кстати, недавно она спрашивала о тебе. Интересовалась не забыл ли ты её. Её смущает твоя мной заинтересованность.
           Кстати, он тоже иногда озадачивался этой ситуацией. Лена красивая, необычайно эффектная женщина... И одна. Не верится, что не была замужем. Но на безымянном пальце правой руки не было и следа от обручального кольца.
           – Не заморачивайся. – Глаза Кравчинской заблестели, изменив цвет на чуть более зеленоватый. – Я была замужем. Но... – Она чуть-чуть замялась. – До брачной ночи дело не дошло. Кольцо продержалось не более шести часов. Правда говорят, что “У битой женщины прибитая душа”, так это не мой случай. – Её обезоруживающая улыбка притягивала и наводила на ненужные, последнее время, часто посещаемые мысли. – Тем не менее, Миш, где тебя учили внимательности? Я замечаю это не впервые. – Видно, на его лице проявилось некоторое недоумение, и она скороговоркой перевела разговор на предыдущую тему.
           – Хорошо, хорошо. Не смущайся. Ты знаешь, моя бабуля мешает мне быть самой собой, да и жить вообще. – Скорее всего, Михаил явно удивился этому сообщению. – Не понимаешь! – Как ни в чём не бывало, продолжила Лена, наконец отвернувшись на мгновенье к окну. – Она очень властная, пусть и никогда не повышает голос. У неё такая манера речи, что хочешь не хочешь, подчиняешься. Больше того, из-за неё я дважды не вышла замуж. И она, даже не знаю, к великому огорчению или счастью, оказалась права. Особенно во второй раз. Время, к сожалению, подтвердило её правоту. – Лена замолчала.
           Её профиль с приподнятым, как у Евгении Константиновны, подбородком, вытягивающим и без того длинную шею, подчёркивал внутреннюю неустроенность. Она, как показалось, даже не замечала красу за окном. Миша побаивался оторвать её от удручающих мыслей.
           – Ты мне нравишься своей непритязательностью и прямодушием в отношениях с женщиной старше тебя возрастом. – Лена снова обернулась к нему. В глазах прочитывалось полное безразличие. Странное настроение, видимо, посетило её неспроста. Куда-то делось озорство... Полное перевоплощение из только вот прелестной искусительницы в благочестиво строгую пуританку.
           – Ты так долго думала, чтобы выдать такую заумную тираду? Что на тебя нашло?
           – Не знаю. Проводи меня домой. И, пожалуйста, без лишних вопросов. – “Без лишних вопросов” любимое выражение, когда её настроение резко менялось из-за каких-то внутренних неурядиц.
           Даже удивительное состояние вечернего Ленинграда в преддверии грядущей весны не возымело должного эффекта. В середине февраля последняя пара дней радовала своим безветрием. Шли молча. Прохожих почти не было. На Аничковом мосту Лена остановилась, повернувшись в сторону дворца.  Михаил стоял сзади, расстегнув пальто, словно в предчувствии чего-то особенного. Дворец выглядел как с лубочной картины: сам желто-коричневого цвета с огромными шапками снега, освещённый светло-жёлтыми фонарями, и медленно падающий снег... Картина реально завораживающая.
           Вдруг Лена повернулась к нему лицом и голосом, не терпящим никаких возражений, потребовала:
           – Поцелуй меня. – И, не дожидаясь его реакции, еле касаясь, больше дыханием, постепенно нежно прижалась к его губам. Какую вечность длился поцелуй непонятно. Главное, что он, к такому развитию событий будучи совершенно неподготовленный, не сопротивляясь, потерялся непонятно где.
           – Какой ты горячий. Осуждаешь? – Спросила она, спрятавшись внутрь пальто на его груди. Неожиданный, такой знакомый поцелуй... Анна... Снова...
           – Молчишь... – Лена, пытаясь высвободиться из рук, сплетённых за её спиной, откинула назад голову, прервав проявляющийся образ из его памяти.
           – Дай прийти в себя... Я сейчас тебе что-то скажу, возможно не к месту, но... – Миша прикоснулся губами к прикрытым векам. Она замерла, сжавшись в клубок. – Каждый из нас в такой момент может думать вроде бы об одном и том же, но переплетённые души мечтают о совершенно разном. Ты меня выручила. – Прошептал он, целуя мочку уха. – Я бы не осмелился, пусть весь вечер только и мечтал об этом.
           Лена снова откинула голову назад и прикоснулась к нему разгорячёнными губами. Её глаза,  блестящие не то от упавших на них тяжёлых снежинок, не то пробившейся слезой от холода, отсвечивали отблеском жёлтых фонарей.
           – Поедем к тебе.
           – А как на это среагирует Евгения Константиновна? Она о тебе так беспокоится.
           – Не волнуйся. Она знает, что мы вместе. – Лена снова прижалась к груди. – Ты так спокоен... Как давно вымерший мастодонт! Неужели твоё сердце сродни бесчувственному камертону?
           Было уже поздно. Случайное такси, подобравшее их возле Спаса на Крови, показалось тёплым и уютным раем. Таксист, сдвинув машину с места, медленно заскользил, по укатанной транспортом от постоянно падающего снега дороге, в сторону Адмиралтейства.