Глава 81, О Герцеговине Флор

Для всех читателей, подзабывших знаковую, 48-ю Главу Великих Скрижалей, напомню, что верным другом детства, а заодно, соседом вашего любимого автора, был умственно отсталый мальчик с большими голубыми глазами, тоненькой шейкой и ангельским выражением лица, очень похожий на херувима из церковного хора, если бы таковой мог существовать в Советской Грузии, над которой в те времена понуро висело красное знамя Советской власти. Звали мальчика Сережа.
Помимо папы-алкоголика и мамы сложной судьбы, у Сережи был дедушка - Артур, он представлял армянскую ветвь этой дружной семьи.
Жил дедушка над нашим двором в переделанном под жилые нужды сильно покосившемся балконе, именуемом в Тбилиси более благородным словом «веранда». Для страховки балкон подпирался снизу металлической трубой, приваренной к зарытой в землю чугунной ванне.
Эта металлическая труба вовсе не пропадала зря, как могут подумать некоторые читатели, не имевшие счастья жить в Тбилиси, а служила, в свою очередь, одной из опор для развешивания белья, шестом для упражнений детей по лазанью, а еще об нее время от времени выбивали ковры, хотя это категорически не приветствовалось дедушкой Артуром, поскольку его жилище ходило при ударах ковра, как собачья конура при девятибалльном землетрясении.
Вообще, ритуальный процесс выбивания ковров, помимо дедушки Артура, очень не любили куры, которых держала под крыльцом терская казачка тетя Маруся. Они прерывали свою неторопливую моционную прогулку вокруг ванны, начинали бегать и испуганно кудахтать, вызывая, в свою очередь, раздражение курда Азиза, кемарившего на стульчике, пока в нашем дворовом колодце отмачивались школьные сосиски.
Азиз развозил по школам завтраки на некоем древнем, как весь курдский народ, гибриде мотороллера с микроавтобусом, и всегда заезжал к нам во двор после утреннего забора продукции с комбината питания, на вымачивание - абсолютно необходимую и очень доходную процедуру по увеличению входного веса мясных изделий.
Впрочем, беспокойство кур, как и мнение старого армянина дедушки Артура для нашего двора не имело большой ценности, - он явно не входил в число VIP-персон, - был глуховат, не участвовал в дворовой общественной жизни, поскольку все время молчал, да и вообще, редко выходил из своей конуры, разве что, когда кто-то начинал выбивать ковер.
Ходили даже слухи, что он по нашему адресу и не прописан, впрочем, скорее всего, это была неправда, Советская власть такого обычно не допускала. 
Жил дедушка Артур искусством, точнее, художественным промыслом. Он делал из цветной бумаги, картона, прозрачного и цветного целлулоида, алюминиевой фольги, кусочков шерсти, медной проволоки и телефонных проводов, различные предметы, нёсшие людям радость и чувство прекрасного: шкатулки, туески, рамки для фото, кашпо, подставки под кувшины с вином.
Все это выглядело по-цыгански аляписто - много желтой мятой фольги, играющей роль золота, несочетаемые цвета, среди которых предпочтение отдавалось синему и малиновому, «вставки», в виде вырезанных из журналов и открыток изображений цветочков и женщин.
Но что мы тут с вами будем о вкусах, еще любимый ювелир Марии-Антуанетты, Жан-Батист Меллерио, уверял, что вкусы хороший мастер формирует сам. Так что, дедушка Артур своим творчеством, видимо, и формировал вкусы армянского населения Тбилиси. 
Реализовывал свои целлулоидные горшки и пестрые шкатулки наш тбилисский Фаберже по субботам и воскресеньям на Солдатском рынке.
Как-то, в одну из суббот, когда дедушки Артура по причинам его торговой активности не было дома, мы с Сережей осуществили незаконное проникновение в его апартаменты. Мотивом этого весьма опасного мероприятия была давно выстраданная идея посмотреть эротические карточки, которые дедушка Артур иногда вставлял вместо цветов и девушек из журнала «Работница» в отдельные, самые дорогие его сердцу шкатулочные шедевры, предназначенные особо одиноким потребителям.
Этими карточками дедушку Артура, как и всех школьников в округе, по рублю за штуку (это дорого, мороженное стоило 18 копеек), снабжал фотограф Петрос с Плеханова, там был большой фотосалон свадебной фотографии.
Ключ дедушка Артур прятал за ножкой стоящей в коридоре газовой плиты, не подключенной к газу, и используемой им в качестве шкафа для инструментов.
В апартаментах, помимо шкатулок и многочисленных карточек, не отличавшихся, замечу, разнообразием сюжета, мы с Сережей быстро обнаружили вскрытый деревянный ящик зеленого цвета, с пахнущими железом и маслом коробками внутри. Там были патроны. Разумеется, нам очень хотелось найти пистолет. А еще лучше, револьвер, как в фильме «Великолепная семерка». Но мы так испугались, что решили ничего больше не искать и не трогать, положили ключ на место, и договорились никому и никогда об этом не рассказывать.
И знаете, как это не удивительно, мы действительно никогда и никому о патронах не рассказывали.
Сережа, скорее всего, молчал, потому что забыл, для него это было характерно, а я действительно решил, что играть в книжку Рыбакова «Кортик», с разоблачением отрицательных персонажей не стоит, тем более, дедушка Артур был вполне симпатичен, я иногда читал ему вслух газеты, а он дарил что-то из своих поделок.
Артур объяснял просьбы почитать газету тем, что плохо видит, своими околоювелирными манипуляциями он занимался с толстой лупой, привинченной к подставке из куска жести. Я читал ему газету с трудом, - от табачного дыма слезились глаза, было трудно дышать.
Курил дедушка Артур, как Сталин, исключительно «Герцеговину Флор», для крепости слегка поджаривая папиросы на керосинке, дорогой запах его папирос стоял повсюду, даже сочился во двор. Вообще-то, это было в нашей среде непозволительной роскошью, пачка стоила аж 70 копеек, - чувствовались доходы финансового воротилы. Так же жарил папиросы на маленькой сковородочке его сын, Сережин папа, только обходился народным «Беломором».
С восьмого класса меня после каких-то безумных экзаменов перевели в физмат школу, вполне обосновано названную именем сгоревшего заживо космонавта Владимира Комарова, кто там учился поймет, о чем это. Наше общение с Сережей сильно уменьшилось, а дедушку Артура я почти не видел, заходил к нему всего несколько раз.
Артур как-то резко состарился, покрылся глубокими морщинами, перестал бриться. У него постоянно текла кровь из носа, и он ходил, а больше лежал, с двумя торчащими из ноздрей ватными турундами, макая их попеременно в бутыль с перекисью водорода, что стояла на той самой, не подключенной ни к чему газовой плите.
Как-то, в одну из последних встреч, дедушка Артур неожиданно спросил у меня, почему я его тогда не вложил, когда входил в комнату, объяснив, что на двери стояла секретка, и он догадался, кто визитер.
Я честно ответил, что не знаю, просто подумал, что смолчать будет правильно.
Артур в ответ благодарно кивнул и попросил передать моему дедушке поклоны и сверток на хранение. Он уже почти не вставал со своего топчана, стоявшего с одной стороны на коротких деревянных ножках, а с другой - на кирпичах, был совсем слаб.
У моего дедушки тогда, в 70-е, многие что-то хранили, он, как своего рода реббе, умел беречь чужие тайны и секреты.
Уже студентом, я спросил у дедушки, что было в том свертке Артура. Дедушка рассказал, что после сороковин вскрыл пакет, нашел в нем фронтовые дневники (их в ту, большую войну, вести было запрещено), письма Сталину Федора Раскольникова - советского дипломата, убитого агентами НКВД, солдатские медали, еще какие-то фотографии незнакомых людей и записку, с просьбой дневники когда-нибудь опубликовать. Была еще одна просьба - избавиться от оружия и патронов, хранившихся в голубятне, которую на крыше соседнего дома держал Сережин сводный брат. Кстати, этого брата их мама родила еще школьницей, там имела место довольно любопытная, голливудского свойства история, будет настроение, как-нибудь расскажу.
Потом не стало самого дедушки, в Грузии началась война, вывезти и разобрать его обширный архив не получилось.
Ваш любимый автор был тогда совсем молод, можно сказать, юн, ценности представлялись относительными, талоны на сахар, мешки с картошкой, коробки с детским питанием, за которым приходилось стоять по пять часов в очередях, переезды, потом эмиграции.
Русско-английский словарь казался ценнее, чем множество папок с загадочными аббревиатурами. Все эти серые с желтыми пятнами листочки, карты, старые томики на немецком с выцветшими корешками …
И сегодня бесконечно жаль, что нельзя развернуть тот, туго скрученный пакет, пересыпанный крошками «Герцеговины Флор», и начать читать написанные лиловыми, уже совсем блеклыми чернилами строчки:
«Утром, часов в 6, мы опять услышали рев танков, от голода страшно кружилась голова…».
«Сталин, вы объявили меня «вне закона». Этим актом вы уравняли меня в правах – точнее, в бесправии – со всеми советскими гражданами, которые под вашим владычеством живут вне закона…».
Я только сейчас, больше, чем через пятьдесят лет понял, зачем хранил оружие дедушка Артур.
Провернулось колесо, опять рев танков, опять письма вождю. Разве что шкатулки из целлулоида сегодня потеряли популярность, да и писать народ толком разучился.
Может в тех дневниках солдата Артура Казаряна можно было найти рецепт, как остановить Красное колесо. Кто ж его знает.

20.06.2024