Под крышей

Как только во дворце культуры гасили свет и ставили на сигнализацию помещение, в концертном зале из-за темных кулис, бесшумно ступая миниатюрными ножками, обутыми в плетёные сандалии, выходил на сцену малюсенький человечек. Его голову, покрытую светлыми локонами, венчал венок из виноградных листьев, на тело была накинута лёгкая туника пурпурного цвета, схваченная на плечах фибулами, и подпоясанная мягким кожаным ремешком. Его глаза светились в темноте, как два фонарика.

Он деловито обходил сцену, освещая себе путь, поправлял кулисы, легко взмывал на колосники и проверял крепежи подъёмно-опускных механизмов.  Щёлкал пальцами и с осветительных приборов исчезала пыль. Проводил маленькой ладошкой по занавесу, и его складки принимали идеальную форму.

Приведя в порядок зал, человечек садился на край сцены, в его руках неизвестно откуда появлялась миниатюрная лира и в зале начинала звучать чудесная музыка. Сотни мизерных эльфов порхали по залу, наполняя его божественным эфиром. И лишь с лучами рассвета, когда в здание приходили первые служащие, всё стихало и исчезало.

***

В небольшом провинциальном городке и таком же небольшом местном театре, располагавшемся во дворце культуры, утро началось с неприятностей. На стол директора положил заявление об уходе режиссёр театрального коллектива «Под крышей» Глеб Борисович Настоящий. Заменить его было совершенно некем, в провинциальный город не так-то легко заманить хорошего специалиста на небольшую зарплату.

Две недели назад директор, Вениамин Павлович, попытался отговорить режиссёра от столь гибельного для театра шага. Но Настоящий хотел славы, он верил в свои силы и мечтал возглавить не самодеятельный, а профессиональный коллектив. Поэтому предупредил директора, что отработает положенное время и уйдёт.

Две недели пролетели, а достойную замену так и не нашли. Начинался новый театральный сезон, надо было чем-то занять актёров, вернувшихся из отпусков, с дач и огородов. Вениамин Павлович по десять раз на дню названивал в отдел культуры и плакался. Наконец он был услышан, в его кабинет распахнулась дверь и на пороге появилась она.

Отдел культуры поднатужился и выискал некую скучающую на невеликую пенсию даму, которая лет десять назад занимала место режиссёра в другом провинциальном городишке. Даме выделили служебное жильё и попросили незамедлительно приступать к работе. Нинель Простецкая была сильно немолода, обладала несколько пугающей внешностью, грузным телом и прокуренным голосом.

Вениамин Павлович растерянно перевёл взгляд с видавшего виды свидетельства о прохождении «Курсов молодых режиссёров» на монументальную фигуру Простецкой и, кашлянув, пригласил пройти в концертный зал.

Простецкая, войдя в помещение, повела крупным носом, на котором сидели окуляры в массивной черепаховой оправе и недовольно пробасила:

- Я не понимаю, а где кресло и столик для режиссёра?

- Что, простите? – поперхнулся Вениамин Павлович.

- Потрудитесь организовать место для режиссёра. Мне нужно удобное мягкое кресло с подлокотниками и круглый столик, — тоном, не допускающим возражений, изрекла Простецкая, — надеюсь, кофемашина исправна?

- Но, позвольте, наш прежний режиссёр…

- Меня абсолютно не интересует, что было прежде, — не позволила Вениамину Павловичу Простецкая, — Завтра, к моей встрече с труппой, потрудитесь подготовить всё в лучшем виде. Да! И не забудьте пепельницу!

Простецкая как корабль развернулась и выплыла из концертного зала, оставив стоять с открытым ртом онемевшего Вениамина Павловича.

***

На следующий день в концертном зале напротив сцены стояли кресло и миниатюрный круглый столик геридон на одной ножке добытые из реквизита к спектаклю «Женитьба Фигаро». Массивную мраморную пепельницу Вениамин Павлович притащил из дома. Кофемашина, ранее жившая в кабинете директора, перекочевала в концертный зал и была установлена на небольшую консоль рядом с миниатюрной чашечкой в цветочек.

Актёры в ожидании знакомства с новым руководителем пришли пораньше и переговаривались вполголоса. Открылась дверь и в зал вплыла Простецкая. Дама прошествовала к креслу и грузно осела в него. Жалобно цвинькнула пружина сиденья, в зале воцарилась тишина.

- Нинель Простецкая! - громогласно объявила дама и достала сигарету.

- А как вас по отчеству? - спросила Светочка, самая молодая актриса.

- Вы когда-нибудь слышали, чтобы Галину Волчек или Фёдора Бондарчука называли по имени отчеству?

- Н… Нет, — пискнула Светочка.

- Вот и славно… как вас там, — пробуравила взглядом Светочку Простецкая.

- Светлана.

- Сделайте-ка мне лучше кофе, милочка, — небрежно бросила она Светочке и перевела взгляд на Антона, актёра постарше, который стоял ближе всех, — а ты мне поможешь прикурить.

Светочка поставила на столик чашечку с ароматным кофе, Простецкая поморщилась:

- Это что за мензурка? У меня своя чашка, — проворчала она и достала из сумки кружку с надписью «Я руковожу этим цирком»

Выпустив облачко дыма, Простецкая, крякнув, закинула ногу на ногу и изрекла:

- Ну, что тут у вас ставили?

Актёры оживились и наперебой стали вспоминать спектакли, поставленные Настоящим.

- «Женитьба» Гоголя.

- Да! И ещё «Ревизор»!

- «Двенадцатая ночь»! Самого Шекспира!

- Чехова «Три сестры» и «Чайка»!

- Довольно! – потушив сигарету остановила актёров Простецкая, — Классика нынче не в моде.

- Постойте, но классика не может устареть или быть не в моде, — возразил мужчина невысокого роста.

Простецкая смерила его уничтожающим взглядом и спросила:

- Вы кто по профессии?

- Инженер-строитель, а какое это имеет значение…

- А я режиссёр! - не дала ему договорить Простецкая, — Вот гляжу я на вашу внешность, и понимаю, что этот малый рост, блёклый вид сгодится, пожалуй, только лакеев играть.

Инженер-строитель стушевался.

- Отныне мы будем радовать, а не утомлять зрителя. К следующей репетиции подберите что-нибудь из водевилей, антрепризку какую-нибудь, весёлое, лёгкое, это понятно? – возвысив бас отчеканила Простецкая, — На сегодня все свободны. А ты, — она ткнула жёлтым от табака пальцем в Светочку, — прибери здесь, да смотри, не разбей мою кружку.

***
Несколько дней ушло на выбор репертуара. Актёры приносили пьесы, читали их по ролям. Простецкая, брезгливо морщась, в конце каждого прочтения изрекала «Дерьмо!», «Бред!», «Чепуха!», «Бездарность!» В конце концов она принесла какую-то ерундовую пьеску и поставила перед фактом труппу:

- Ставить будем это!

После прочтения пьески актёры зашумели, высказывая недовольство, но Простецкая остановила прения, тяжело окинув труппу взглядом. Роли распределили. Одни актёры смирились с неизбежным, другие отказались играть, ожидая более интересных постановок. За глаза Простецкую называли Ненастоящей, тоскуя по работе с прежним режиссёром.

Работа над пьесой шла туго. А тут ещё в репетиционном зале стали происходить странные вещи. То поворотный круг на сцене застопорится, то кулисы запутаются, то ферма с подвеса слетит, то лампы на софите перегорят. Простецкая во всём винила актёров:

- А всё потому, что спустя рукава и без настроения выходите на сцену! Работаете без огонька! – орала она, развалившись в кресле, — Эй, ты, как тебя… Митя? Вова? Дай-ка мне прикурить!

***

В тот злополучный день, когда во дворце культуры появилась Простецкая, малюсенький человечек, как обычно, вышел из темноты кулис. Он замер и вдохнул воздух, который на этот раз оказался тяжёлым и спёртым. Боковые кулисы были связаны каким-то хитроумным узлом. Он щёлкнул пальцами и вернул их в обычное положение. Сверху что-то сыпалось. Он оттолкнулся от сцены, легко поднялся на колосники и обомлел.

На скрученном кольцом тяжёлом тросе развалилось пузатенькое пучеглазое существо, одетое в вульгарное платье ядовито-зелёного цвета. Жидкие волосёнки, собранные в пучок, венчали шишковатую голову с обрюзгшими щеками. Существо пускало колечки дыма и стряхивало пепел вниз на сцену.

- Тяжести на колосниках размещать запрещено! Как вы сюда трос затащили? - возмутился человечек.

Существо, булькнуло и сильнее выпучило глаза.

- Откуда вы? – спросил человечек.

- Оттуда, — существо сделало неопределённый жест, оскалив жёлтые неровные зубы, — А трос, ну, это совсем просто! Вот так!

Оно сигаретой начертило в воздухе дымящийся круг и выпустило в него колечко дыма, трос исчез, а существо брякнулось на колосники, заколыхавшись всем телом.

- Тьфу! Сначала встать надо было! – существо затряслось в квакающем хохоте, неуклюже поднялось на толстенькие кривые ножки и подошло к человечку - Ну, что остолбенел? Ты кто такой?

- Я Хранитель сцены, смотрящий за концертным залом… А вы кто?

- Гляди, какой важный! Скажи ещё, что тебя сюда сама Мельпомена назначила! Мельпомощник! – снова заквакало, захрюкало существо, — А я тогда Мельпомеха! Ха-ха! Будем знакомы!

- Меня никто не назначал, я появился здесь вместе с режиссёром, Глебом, когда основали этот театр.

- Гляди! И ты при режиссёре! Я с Простецкой уже полвека болтаюсь. У нас много общего, да? – существо придвинулось вплотную к Хранителю.

- Я при театре… На колосниках можно находиться только во время монтировочных работ, — нахмурился он.

Существо вытащило из декольте огромный зонтик и, раскрыв его, спрыгнуло с колосников. Шмякнувшись о сцену, оно расплылось склизкой зелёной лужицей, которая тут же забулькала, возвращая его в прежнее состояние. Следом мягко опустился на сцену Хранитель.

- Класс! – захлопало бородавчатыми ручонками существо, — я тоже так когда-то умело. Очень давно. Ну, что, махнём за знакомство по полташечке?

Существо снова полезло за пазуху и вытащило оттуда внушительных размеров бутыль с какой-то жидкостью.

- Что это? – спросил Хранитель
.
- Коньяк! Что же ещё? – ухмыльнулось существо.

- Но это же театр! Храм искусства! – возмутился Хранитель.

- Ну! Так благородный же напиток! – удивилось существо, — Ну, если ты такой нежный, я тебе ликёрчик достану!

- Спиртному место в буфете! Пройдите туда. У меня много работы, — сухо ответил Хранитель и занялся привычными делами.

- Не задалось знакомство, — булькнуло существо, отхлебнуло из бутылки и пошлёпало в сторону театрального кафе.

***

Уборщица дворца культуры Мария Ивановна ворчала, смахивая паутину с порталов сцены:

- И откуда столько пауков понабежало? Отродясь такого у нас не было. Видать, зима лютая будет. Заткали всю сцену своими тенетами.

Она бросила тряпку в ведро и, кивнула в сторону сцены, пригласив актёров, которые толпились у входа, в зал:

- Всё, голубчики, навела чистоту. Заходите, творите нам на радость.

Актёры уныло потянулись на сцену. Началась подготовка к репетиции. В зал вплыла Простецкая.

- Что топчемся?! – рявкнула она, — Почему сцена не готова?

- Простите, но мы не можем найти реквизит, убрали его, как обычно… - жалобно пропищала Светочка.

- А всё потому, что порядка нет! Ну, ничего, я это быстро исправлю! - перебила её Простецкая, — Кофе мне на стол! Реквизит на сцену!

Актёры нехотя принялись выносить на сцену реквизит, выкатывать фурки с элементами декораций. Вдруг у одной из фурок отвалились колёсики, и декорация, укреплённая на ней, с грохотом рухнула на сцену. Актёры чудом успели увернуться. Простецкая чуть не подавилась сигаретой. Возникла немая сцена, которую через мгновение прервал вопль Простецкой:

- Это не театр, а балаган! За что мне всё это? Ненавижу самодеятельность!

Ещё одна репетиция не задалась.

***
Хранитель сцены щёлкал пальцами, удаляя с порталов сцены паутину. Существо выпускало колечко дыма, и паутина снова облепляла кулисы, занавес и порталы. Хранитель снова щёлкал, и всё повторялось.

- Не мешай мне! – не выдержал наконец Хранитель.

- Оюшки! – притворно испугалось существо, — Я ж не могу. Забыл разве как меня зовут? Я ж Мельпомеха! Привыкли тут по струнке ходить! «Верю! Не верю! Настоящий теантер! Настоящий режиссёр!» А где он, режиссёр-то твой? А?!

Хранитель замер, сияющие только что глаза потухли.

- Что затих, Мельпомощничек? Нету тут твоего режиссёра! А значит, и прав у тебя на эту сцену нету. Я тут хозяйка! Понял? – вопило существо.

Хранитель молчал, опустив белокурую голову.

- Молчишь? – довольно хрюкнуло существо, — Правильно! Ушёл твой Настоящий и ты теперь не настоящий. Забирай свою балалайку и мошек, которых ты каждую ночь выпускаешь и чеши отсюдова! Понял?!

- Я не могу оставить сцену и зал. Я Хранитель, — еле слышно выдохнул он.

Существо стало раздуваться, маленькие глазки его засветились недобрым зелёным светом. Колосники под потолком сцены задрожали и вниз, словно снег, посыпалась штукатурка. Настил сцены затрясся, с кронштейнов сорвались кулисы, повеяло холодом и затхлостью. Существо оскалилось и прорычало:

- Ненастоящий! Не имеешь права! Исчезни!

На месте, где только что стоял Хранитель осталось светлое облачко, оно растворилось в воздухе и на сцене осталась лишь пурпурная, в цвет занавеса, роза.

***

В концертном зале царила суета, шла подготовка к сдаче спектакля. Рабочие сцены сбились с ног, приводя в порядок декорации, поправляя кулисы и занавес, которые топорщились, словно ощетинясь. Актёры носились из портала в портал, проверяя то и дело куда-то пропадающий реквизит. Исполнители главных ролей нервно ходили по гримёркам, повторяя текст, который никак не желал запоминаться.

И только Простецкая была невозмутима. Она возвышалась над креслом, нависая телом на засаленные подлокотники и безмятежно пускала колечки дыма, попивая кофе.

В зал вошёл директор. Он с минуту смотрел на беспорядочную беготню и наконец выкрикнул:

- Это что за цирк?!

- Это мой цирк, и я им руковожу, — не глядя на него ответила Простецкая, демонстрируя свою любимую кружку.

За кулисами Светочка подбадривала Антона, который впервые играл главную роль:

- Соберись, у тебя всё получится. Я сегодня утром нашла на сцене пурпурную розу. Значит кто-то ещё в нас верит, раз до спектакля положил её здесь. Это хороший знак.

Прозвенел звонок, возвещающий начало сдачи спектакля. В зрительном зале разместился художественный совет. Актёры, затаив дыхание, замерли за кулисами. Зазвучала музыка, и начался спектакль.

Играли плохо. Постоянно сбивались, делали ненужные паузы, роняли реквизит и забывали текст. Художественный совет недовольно перешёптывался. Простецкая во время затянувшихся пауз бесцеремонно выкрикивала «Дальше!», ещё больше сбивая актёров с темпоритма.

Во время монолога Антона, который был кульминацией первого действия, револьверы, размещённые на декорационном щите, один за другим выстрелили. От неожиданности актёры присели, а художественный совет подскочил со своих мест. Свет в зале погас.

- Это позор! Спектакль не принят! - крикнул директор, — Дайте свет!

Одна за другой включились лампы. В самом центре авансцены стоял Настоящий.

- Валентин Павлович, прошу вас, дайте ещё один шанс актёрам, — попросил он.

- Вы… Как тут… Я, — Валентин Павлович потерял дар речи.

Простецкая, наливаясь багровым цветом, пучила глаза, набирая воздуха, чтобы как следует рявкнуть. В этот момент члены худсовета стали аплодировать. Директор махнул рукой. Актёры вышли на сцену и стали играть, с каждым словом вновь обретая растерявшее было мастерство и вдохновение.

- Это не мой спектакль! – заорала Простецкая, поднявшись вместе с креслом, и ещё больше багровея трясущимися от негодования щеками.

- Да. Это мой спектакль, — выйдя на сцену спокойно ответил ей Настоящий, — Это мой театр и мои актёры.

- Да вы, — задохнулась Простецкая.

- Нет, это вы! — не дал ей договорить Валентин Павлович, — Вы уволены!

Актёры обступили со всех сторон Настоящего, заглядывая ему в глаза.

- Простите меня. Я понял, что моё место здесь, под этой крышей, — сказал он.

Из его нагрудного кармана выглядывал краешек бутона пурпурной розы.

***
- И откуда здесь, скажите на милость, эта жижа? Мерзость склизкая! – привычно ворчала Марья Ивановна, убирая зал после сдачи спектакля и оттирая со сцены зелёную лужицу.

- Ну, ничего, теперь-то уж всё будет хорошо. Всё будет по-настоящему, — довольно добавила она, выбрасывая мраморную пепельницу.