Француз

     В школе нам твердили, что свобода - это осознанная необходимость, что всегда вводило меня в некое замешательство. Мне казалось, что свобода и необходимость находятся в другой взаимосвязи, и соединяя их, я представлял словесную конструкцию из серии «копать от забора и до обеда». Если что-то необходимо, то где же свобода, не соглашался я с Гегелем, не догадываясь тогда о более глубинном соотношении свободы и необходимости. Это позднее я осознал, что свобода, по Гегелю, это как раз познание необходимости.
     Новокузнецкий монтажный техникум  и два года армии за плечами еще не сформировали во мне понимания масштабной свободы, понимаемой мной слишком буквально. Если свободен, могу выйти с территории воинской части и пойти в город. Если не могу пойти в город, значит не свободен. Тогда я еще не знал философов-стоиков, которые утверждали, что свободным можно быть и  находясь в заключении.
     Ощущая себя совершенно свободным, поскольку служба в армии благополучно завершилась, и я мог пойти, куда хочу и когда хочу, дошел я до ближайшего ПТУ (профессионально-техническое училище) и выбрал его местом своей работы, сделав, по тогдашней моей логике, совершенно свободный выбор. По логике «не моей», а Гегеля, мне следовало было идти на завод металлоконструкций и оформляться мастером или сварщиком. Такую профессию я получил в монтажном техникуме. Но во время практики я уже знал, что такое завод металлоконструкций, а мне хотелось узнать что-то новое. Я ж был свободен, так почему ж не воспользоваться своей свободой? Это ж здорово, когда работа в трех минутах ходьбы от дома. Это ж не работа, а мечта. Никаких переодеваний в рабочую робу, никаких душевых после смены. Сво-бо-да!
В отделе кадров ПТУ мне сказали, что меня охотно примут мастером производственного обучения. Что должен делать «мастер обучения», я знал лишь примерно, но мог догадаться из названия профессии. Буду обучать производству. Мне дадут группу учащихся, а я буду учить их профессии. Преподаватели их учат  общеобразовательным дисциплинам, а мастера профессии. Преподаватели - офицеры, подумал я, а мы, мастера, сержанты, если сравнивать училище с армией. Почему так? Потому что преподаватели имели высшее образование, а мастера - средне-специальное, а иногда просто среднее. Принимали на работу в училище и таких, если они хорошо знали свою профессию и могли обучить ей ребят.
Забегая вперед, скажу, что в дальнейшем,  я никогда   не выбирал место работы по своей воле, а только исходя из осознанной необходимости. Меня или приглашали, как на работу в ЦК КПСС, или жизнь заставляла, как в случае с бизнесом. Но так, чтобы захотел и начал - никогда.
В этом ПТУ я и познакомился с Французом. Владимир Геннадьевич, так звали героя моего повествования, тоже был мастером производственного обучения. Только в отличие от меня, сварщика, он был электриком. Его мама Анна Ивановна работала в нашем же училище преподавателем химии. Потрясающе добрая женщина. Про таких еще говорят, святая. Невысокого роста, белокурая, с правильными чертами лица, она особенно приятна была в разговоре. Речь ее была негромкой, но четкой и правильной. И очень уважительной. Она располагала к себе людей без особого труда, хотя, казалось, ничего специально для этого не делала. К нам, мастерам, она обращалась по имени-отчеству, но на «ты». Однако это было как-то по матерински и выглядело совершенно гармонично. К тому же, точно так же она обращалась и к своем сыну. Он звал ее, как и все, Анна Ивановна.
Владимир, в отличие от тихой Анны Ивановны, был общительным и очень уверенным в себе молодым человеком. Он любил лыжи, неплохо играл в настольные теннис, хорошо разбирался в музыке. Но, пожалуй, более всего он разбирался в моде. Он знал не только названия зарубежных фирм, но и какие теперь (тогда) носят наряды не только мужчины, но и женщины. И не только в Москве, но и в Париже. Откуда-то он «доставал» (такое тогда было слово в ходу) глянцевые журналы мод, фирменные рубашки и брюки, дефицитные продукты и спиртные напитки. Он один из всех очкариков училища ходил в очках с затемненными стеклами. Да, пожалуй, и во всем городе едва ли у кого были тогда стекла «хамелеон». Зимой он носил дубленку и шапку из соболя, которые стоили едва ли не годовую зарплату мастера ПТУ. Откуда был его доход, никто не знал. На фарцовщика он был не похож. Во всяком случае, никогда никому ничего не предлагал на продажу. Как я сказал, он хорошо разбирался в музыке. Сейчас бы сказали, что он продвинутый. К тому же он не просто разбирался, у него были дефицитные пластинки зарубежных исполнителей, которые тогда называли «пласты», и на коллективные гулянки Владимир всегда приходил с небольшим чемоданчиком, в котором они хранились. Много лет прошло с тех пор, в памяти сохранилась лишь мелодия «Воздушная кукуруза», которую мы «крутили» на наших немногочисленных встречах.
Вот за все эти «достоинства» его и прозвали Французом. Правда, затрудняюсь сказать, знал он о своем прозвище или нет. Городок Ермак был небольшим, и мы все жили в пешей доступности. Как-то мы проходили мимо его дома, и Загоскин пригласил меня к себе.
Ликеру импортного выпьем, - сказал он. - Музыку послушаем.
Почему бы нет. Я согласился и через несколько минут уже сидел на диване и слушал приятную негромкую мелодию. Рок и металл я никогда не слышал в его коллекции. Однако не было в ней и русских исполнителей. Только «импортные».
Владимир принес невидимые мною доселе довольно широкие и невысокие стаканы синего цвета со льдом и налил в каждый стакан не больше тридцати-сорока граммов цветной жидкости. Поскольку раньше я никогда не пил ничего подобного, я внимательно наблюдал за Загоскиным.
Это сливочный ликер «Бэйлис». Гешиному папаше какой-то не то военный атташе, не то посол привез из-за границы.
     - А Геша - это кто?
     - Я же вас знакомил, жена моя.
     - Так ее ж вроде Евгения зовут. А, понял, это ты так Евгению зовешь.
     - Ну да, - Загоскин подержал стакан в руках и отпил малюсенький глоточек ликера.
Я сделал точно так же, как он. Напиток был изумительным. Ничего подобного я никогда не пил прежде. В поселке, в котором я жил до учебы в техникуме, продавали иногда только ликер «Шоколадный» отечественного производства, который напоминал по вкусу шоколад, разведенный в водке. 
     - Очень вкусно, - сказал я. - Наверное, дорогой ликер.
     - Не знаю, но думаю, да. Да ты не бери в голову. Я же его не покупал.
     - Но у тебя, вижу, и другие какие-то ликеры.
     - Это тоже от генерала?
     - Какого генерала?
     - А я не сказал? У Геши ведь папаша генерал. Мы поженились, когда я в  армии служил. Он был командиром дивизии, в которой я служил рядовым.
     - Неожиданный союз.
     - Да уж. Геша тогда остро поставила вопрос. Или выхожу замуж за Загоскина или ухожу из дома... Ты, может, другого ликера хочешь попробовать?
     - Нет-нет, спасибо.
Отказался я не из вежливости. Выпивал я тогда крайне редко. И вовсе не потому, что был убежденным трезвенником. Просто водку не любил за крепость, а портвейн за вкус. Других напитков в нашем городе не было. Впрочем, я хорошо обходился без спиртного. Разве что на Новый год.
     Затем наши пути с Французом разошлись. Я уехал поступать в МГУ, а он остался в Ермаке. Позднее мне рассказывали, как коллеги из ПТУ отреагировали на мое намерение поступить в Московский университет.
     - Пусть прокатится. Многие из нас пробовали московские вузы. итоге, вернется и поступит в Павлодарский пединститут.
     Я не вернулся. Неожиданно для себя я поступил с первого раза, а потом, как выразился мой друг и однокашник Гартунг, не имея среднего образования, получил высшее.
     Тут он прав. Образование среднее у меня было с большими огрехами. В монтажном техникуме мы всерьез изучали специальные предметы, а общеобразовательные учили по остаточному принципу. Мы отлично чертили чертежи, изучали начертательную геометрию и сопромат, готовили курсовые работы на производственные темы, а вот литература и экономическая география были у нас по сокращенному варианту, а астрономии, к примеру, не было совсем.
     С Загоскиным мы встретились через несколько лет в Москве. Француз умел удивлять. В квартире раздался телефонный звонок.
     - Загоскина в гости пустишь, москвич?
Опа. А ты где?
     - Да тут, не слишком далеко. Узнал твой адрес в справочном бюро и готов выдвинуться.
     Через небольшую паузу, во время которой, похоже, Загоскин достал записанный адрес, он зачитал:
     - Батайский проезд, дом семнадцать, квартира сто два?
     - Точно.
     - Ну тогда доставай самогонку, через полчаса приеду.
Я хотел сказать, что самогонку я пробовал ровно один раз в жизни и то выплюнул, а уж своей у нас отродясь не было, но не успел. В трубке уже звучали короткие гудки.
     - Аня, представь. Закоскин к нам через полчаса приедет. - Это я жену обрадовал.
     - А с чего это он к нам?
     - А куда?
     - Не знаю, мне какое дело.
     - Ну, приедет, сама скажешь.
     Не сильно у нас Аня гостей любит. И мне бы уже привыкнуть пора, но я много лет пытаюсь донести до ее сознания, что гости «суть странники»,  которых посылает Господь, и в каждом страннике мы встречаем Ангела.
     В этот (в тот) раз удалось обойтись без большой ссоры и через несколько минут в прихожей мы уже встречали «дорогого гостя», который тут же начал открывать пакеты с едой и выпивкой. Я обратил внимание на то, что Загоскин уже пил крепкие напитки. Про ликер спросить я постеснялся. А про детали той поездки, признаться, забыл. Зачем приезжал, куда, на сколько. Помню только, что приезжал.
     Иногда он звонил. Иногда присылал открытки. А потом как-то они приехали вместе с Анной Ивановной.
     - Что, Александр Петрович, сильно я постарела? - Спросила она меня, когда мы прошли в комнату и сели на диван. - Совсем бабушка, да?
Женщине в любом возрасте важно, как она выглядит. Это я тогда уже знал.
     - Вы что, Анна Ивановна? Вы не изменились. - И я не врал. Она была старше, можно сказать, даже бабушка, но так же очаровательна, как и прежде.
     - Скажешь тоже, не изменилась. Я ж себя вижу в зеркало. Бабушка и есть, настоящая бабушка.
     - Для меня вы по-прежнему прекрасны. Вы же знаете, как я к вам отношусь.
     - Спасибо, Саша. Спасибо.- Она помолчала. - Я ведь с бедой. Володю вот привезла кодировать. В запой уходят вместе с отцом. Получит пенсию Геннадий, они купят авоську водки и пьют неделю, пока все не выпьют. И так уже не один год.
     - А что Владимир? Он не против? - Я посмотрел на Француза. Он, признаться,  представлял печальное зрелище. Выглядел едва ли не старше матери. Лицо одутловатое, волосы седые, очки с треснутым стеклом. Я перевел взгляд на ноги. Да, от былого блеска Француза не осталось и следа. На ногах было нечто среднее между туфлями и сандалиями.
     - Мы же давно в Кировскую область переехали, на мою родину, - продолжила повесть Анна Ивановна. - Там у нас дом родительский сохранился. Вот в нем и живем. Сажаем картошку, капусту, огурцы.
     Я попытался представить Анну Ивановну в огороде и у меня не получилось. Для меня она преподаватель, офицер в звании подполковника или полковника, и ничего другого. И сейчас я видел в ее глазах боль, а речь по-прежнему текла ровно, словно речка. Невпопад я подумал, а слово речь и речка, какую связь имеют. Интересно, какое слово от какого произошло. Речь от реки или река от речи?
     - Александр Петрович, мы можем у вас остановиться не надолго?
     - Конечно, разумеется, Анна Ивановна. Живите, сколько надо. - Я посмотрел на Аню и с радостью увидел, что там не пробежало и тени.
     В лице Анны Ивановны легко можно было представить Ангела.
     Мы начали готовить угощение. Анна Ивановна достала из сумки домашние огурцы и помидоры. Вопросительно-просительный взгляд Француза она твердо пресекла своим взглядом и негромко добавила:
     - Мы зачем сюда приехали?
     - Я понял, - согласно кивнул Француз.
     Утром следующего дня они уехали на кодирование. Вернулись поздним вечером.
     - Ну как? - Встретил я их.
     - Все в норме, - уверенно сказал Француз. - В завязке. Двойной сеанс прошел. Прижгли мне переносицу, пугали, шипели, в рот что-то брызнули. В общем, настрой у меня нормальный. Пить больше не буду.
     Француз сдержал слово. Пить бросил, устроился на работу. Заготавливал картофель для районов Крайнего Севера. Договаривался с крестьянами, закупал у них картофель и отправлял его на поезде по адресам, которые указывал работодатель. Все нормализовалось. Даже отец почти перестал пить, глядя на сына. Но беда поджидала Француза с той стороны, откуда никто не ожидал. В Кировской области случился неурожай. Сроду не знал, что бывает неурожай картофеля. Это ж не пшеница или рожь. То ли дождей не было, то ли еще какая-то проблема, но на Север отправлять было нечего. Француз оформил себя пособие по безработице. Печать  есть, трудовая оформлена. Все чин чином. Получает пособие и живет не тужит. Но Француз без приключений жить не может. Решил своим двоюродным братьям помочь. Взял и оформил им такие же пособия, как и себе. Братья разболтали по пьянке кому-то. Француза проверили и взяли за нижнюю часть спины. А вскоре осудили на пять лет лишения свободы. Государство наше за миллиард может условный срок дать, а за сто тысяч - реальное заключение.
     Приходит от него письмо, а там «санта барбара» в изложении Француза. Про то, как он пожалел своих братьев, которые на него голодными глазами смотрели, плач про то, как тяжело живется на зоне зэку, у которого мама и папа умерли, сестра погибла в автомобильной аварии, а дочь уехала пару лет назад в Китай, и от нее ни слуху ни духу.
     Без долгих размышлений я понял, что письмо писал Владимир под диктовку "бывалого зэка". Тогда я этому серьезного значения не предал. Друг на зоне, надо помогать. А как он обратился за помощью, это дело десятое. И я помогал. Благо, было чем помочь. Дела шли нормально, деньги были.
     Француз вышел по «удо», отсидев три с половиной года и через некоторое время появился в нашем подмосковном поселке. Без передних зубов. Говорит, хотел нормальные человеческие отношения наладить среди товарищей по зоне, а «товарищи» не оценили его порыва.
     - Слушай, а может ты меня какой-нибудь вдовушке посватаешь? - Попросил он, когда мы гуляли по охраняемому поселку в Подмосковье.
     Мне б сказать, что я в нашем поселке знаю лишь соседей по дому, да и то не слишком близко. Но мой язык, прямой и твердый как рельс, ехидно выдал "на гора":
     - Да, Володя, все наши вдовушки ждали, когда Загоскин выйдет из зоны, чтобы его приютить и приласкать.
     И Француз уехал. На этот раз в Тобольск. К своей третьей жене, с которой был в разводе.
     - Саша, ты зачем мне его прислал? - Позвонила она мне через неделю. - Мы в разводе. Я что, его кормить должна? И сестра его кормить не будет.
     - А она разве жива? Она ж в автомобильной аварии погибла, он писал.
     - Да слушай ты его. Вот проходимец. Завтра расскажу ей, похохочем.
     - А Владимир где живет?
     - Да какое мне дело, где он живет? Приходит деньги клянчит. А я ж не дочь Рокфеллера.
     Время шло, а от Француза не было никаких вестей. Из зоны-то он писал регулярно. Через год звоню Надежде (так зовут третью жену Загоскина).
     - О, привет! Так он умер давно. Побомжевал какое-то время и умер. Он как-то рассказывал, что ты ему помогал, когда он в зоне был. Правда?
     - Да какое это теперь имеет значение? Помогал - не помогал, нет его уже.
     - Эх Загоскин-Загоскин! - Я задумался. - А где его похоронили?
     - Не знаю. Мы ж с ним сто лет как не живем вместе. Он мне чужой человек. Понимаешь?
     Чувствовалось, что она сердится.

22 декабря 2023 г.