Вышка

Заброшенный гарнизон


Сколько мне раз приходилось быть в таких.  Где-то по командировкам.  Россия. Польша. ГДР. Украина. И по крымінальным делам.  Где-то так, простой интерес. Мы все люди-человеки.
И всегда встречался с запустением. Равнодушием.  Как военные. Так и местных властей.   Полагаю, во всех странах блока Варшавского договора происходило единое.
С конца 80х. Кто-то дал команду:фас!  И наших офицеров. Достоинство страны. Бросились грабить свое. То, что народом построено. Не год, и не двадцать.
Схемы разные.  Результат единым. Есть. Поверьте мне, 95 процентов офицеров Советской армии, флота.  Они есть уроженцами России. Плохо ли это . Я не знаю, как было тем временем. В общине с местными властями.  На всех уровнях. Сделали такое издевательство. Грабили, воровали, свои. Родное.

Я еду по первой линейке.  Щучин.  БССР. Бывшая авиабаза.  НАТО классифицировала ее объекты. Сотни самолетов с 39го года.

Винтовые.  Реактивные . "Ишаки" и разница в 50 лет, МИГ25. Последние.  И последний экипаж.  Прощание навсегда.
Осень 1992. МИГ поднялся высоко в небо и перешел и пике.

И не вышел.
Байки всякие ходят.
Поспорили друзья, экипаж.  О чем?  Никто не знает.  Служба. Женщины?   Так говорят. Они любили, влюбленные были в это место. Щучин.

Существование СССР.  Было естеством. Закончилась история.
Списали на ошибку пилота...

Я немного проехал. По первой линейке. Наотмашь машины. Я иду к башне.  Диспетчерская башня.  Она как королевский мир.  Затаилась. Обреченная . Ржавая.  Ребра сверху. Без стекла.   Ржавые. Скелеты. Первый этаж зашит листами жести.  Расписными местными райтерами.  Полет их мысли никакой. Это не полет из полосы.
Они поднымали, ребята молодые, в небо многотонные торпеды небесные, сидя в кабине, почти на двигателе.  Советские авиаторы.
Говорят, там в Щучине, каждый десятый положил самолета в землю.
Статистика вещь жесткая .

Я шел к башне .
Ржавый пункт наблюдения был смертельным зрелищем.
Вокруг все позарастало кустарником .  ржавчина  .  Пыль веков.  Но ВПП не занимают недостаточно.   Команда прошла.  С 98го года. Как начали рвать плиты аэродромные.  ПК-14. Гост.  На север отправлять. ЮКОСу.  На север. За копейки подъезды к вышкам нефтяных класть.

Но здесь не дали. ВПП живаая.  Щучин.
Заброшенная жизнь.
Местный оттяпал часть. Панэли солнечные с футболное поле. Говорят   зять мэра.


Обошел вокруг башни.  Тишина, плиты заросли . Мхом и мусором.
Кто-то вспомнил о силовые кабели. Живы доллары  сегодня.  И видно ,
как их, 
свежо рвали бульдозером. Бронекабели.  Почти вчера.

И иду по первой
линейке. Пожилая женщина медленно двигается. Несет в руке эмалированную молочную бидончик. Без крышки. С земляникой. Такими благоухающими.

Я разговорился с пожилой женщиной, которая чем-то напоминает мою умершую маму.

Говорю, моя мама здесь обучалась, в 50х.
Старая женщина широко открывает глаза, а где?

В техникуме, зоотехников. Просвещалась.

Вот они летуны и ухаживали за нами .  Тогда.  Ненавижу их.

Бабники.  Пьяницы .  Деньги у них. Большие.  Пайки.

Наших и девушек и женщин замуж брать стали.

Нинка? Туровлянка? Твоя мать?  Мы подружились с ней.

Я на третьем курсе за старшего лейтенанта вышла. Красавец был, курва
А Нинка капитана начпрода отшила.
Молодцом .
Мой и майором стал.  Бил меня.  
Черной смертью бил.  В клубе они гарнизонным нарежутся, в пятницу, и по девкам. ****ям.  

Потом стариков, их, сюда привозили.  Жены своих. Хромых, старых, неказистых.
Их. Умирать и ухаживать. К нам, женам нашим.
Щучинским. Со всего союза.

Бил он меня. Говорил, у нас русских, не бьешь-не любишь. Отец мать бил. А ведь я отцов сын.



Он избил меня.  Мне жить не хотелось. Оглохла на левое ухо.

Он сказал , бью тебя, значит люблю.

Не простила я.

Я написала. На него.


Сгори он синим пламенем.

Пожурили, на собрании, женском.  Говорили, он родине служит, стране жизнь отдает, социалистическому обществу. А ты с жиру бесишься. Иди лучше работай.
Такое вот дело, а у мене трое деток от него. Куда идти...

Когда Союз развалился.   Стало так тяжело. 
А они летали, гудели у Щучина.  Окна в доме тряслись.
Его последний полет Все помнят.  Ванечки моего.  Говорят по рюмке приняли. На башне. И в небо. Имеет бескрайнее небо. Как моя жизнь.   Поднялись к небу. Высоко.  А потом, ручку штурвала, от себя...

Я стою рядом с машиной. Башня. Ржавая башня.  И небо здесь. Высоко.  По первой линейке уходит в даль тетушка, старуха. Вдова настоящего летчика бывшего СССР.

А я и имя ее забывса спросить.