Ходили мы походами...

       «ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ…»
              ( Поэт Александр Жарков, 1947)
ПРОЛОГ
 Эшелон товарных – «скотских» – вагонов, переполненный допризывниками Чкаловской (ныне Оренбургской) области вышел в начале апреля 1951 года из областного центра и отправился на Дальний Восток. До этого нас в течение двух недель марта держали в дряхлом дощатом бывшем клубе и отчаянно муштровали дальневосточные сержанты. Разместили нас на полу бывшего зрительного зала и раздали мешки под матрацы. Во дворе указали на кучи соломы для их набивки. Иных спальных принадлежностей не было. Кормили один раз в день, но мы еще были при мамы-папиных деньгах. Призвали тогда парней четырех возрастов, в том числе тех, кто имел «броню» на воинских предприятиях. Нам настырно объяснили, что бегство (дезертирство) обязательно обойдется поимкой и тюрьмой. И вся хулиганистая свора допризывников держалась своих сержантов. Особой разнузданностью отличались допризывники со строительства Уральского химического комбината. Видно, «бронь» подстегнула их иметь ранние семьи с детьми, и угроза ее развала за пять лет флотской службы была реальной. И это, очевидно, здорово нервировало парней.
 В вагонах было холодно и голодно, а когда заехали в Сибирь, там еще гуляла зима. На остановках стояли женщины и дети с протянутыми руками: просили хотя бы краюшку хлеба. На станциях эшелон загоняли в дальние от вокзалов пути, опасаясь массового хулиганства. Когда в Улан Уде я кинулся через пути к вокзальному буфету, то в сумерках споткнулся и упал лицом на рельс. Залитого кровью, меня в вагоне отмывали, чьим то «Тройным» одеколоном. Шрам сохранился навсегда.
 Поездка длилась около двадцати дней, и в последний раз поезд остановился на морском берегу. Вся орда допризывников кинулась к Тихому океану, чтобы помочить в нем руки.
 Нас разгрузили в перевалочном пункте Тихоокеанского флота под названием «Экипаж». Он находился на окраине Владивостока в районе «Вторая речка». Повзводно, к нашей великой радости, водили нас в баню. Кусочек хозяйственного мыла, новое чистое белье и матросская форма с рабочими ботинками нас несказанно радовали. Началась трехмесячная муштра под названием «Курс молодого матроса». Разместили нас в старых 10-местных палатках с таким же старым постельным бельем. Трехразовое питание было на уровне плохого свинарника. Когда впервые наш взвод был направлен на черные работы на кухню (камбуз), я перестал там есть. Обедал на крыльце магазина краюхой хлеба и кусочком маргарина. Мы все «дошли», и форма на нас висела, как на пугалах.
 Все закончилось принятием присяги на верность Родине, а взамен дали ленту на бескозырку с надписью «ТИХООКЕАНСКИЙ ФЛОТ». Состоялся грандиозный строевой смотр, который принимал командующий флотом адмирал Николай Герасимович Кузнецов, выдающиеся флотоводец СССР. Это был его последний смотр на Тихом. После его вернули в Москву на должность командующего флотом страны. В строю я был в первом ряду и правофланговый. По команде «Смирно!» я должен был держать голову прямо. Но я знал, что больше не увижу адмирала, и повернул свою «непутевую» вправо. Прошел в полутора метрах от адмирала и поймал его понимающий приветливый взгляд. В этот день нас впервые накормили нормальным (съедобным) обедом, а потом «раздали» приехавшим за нами представителям кораблей и частей.
 Последние мои девять лет до службы вместили в себя эвакуацию (бегство!) из родного Белорусского Витебска; страдание в Оренбуржье, когда отец на фронте, а мама в тифозном бараке; наши с братом (11 и 6 лет) нищета, голод, болезни, скитание по чужим углам, брошенная школа, неприязнь местных сорванцов и работа с 14 лет… Судьба, словно в извинение, одарила меня строго организованным воинским подразделением, где каждый, от матроса до офицера, были равно уважаемы и драгоценны.
 Я угодил в 25 Краснознаменную дивизию торпедных катеров Тихоокеанского флота (ТК ТОФ) с базой на полуострове Назимова бухты Большой Улисс под Владивостоком. Из нас собрали для обучения взводы-классы: мотористов, торпедистов, пулеметчиков и боцманов. Разместили в холодной казарме с замерзшими батареями, но кормили хорошо. На флоте в те времена внимательно учитывали гражданский опыт призывников. И меня с гражданских дизелей городской электростанции направили сразу в школу на судовые дизеля. Это было для меня бесценно! После сдачи выпускного экзамена получил флотскую специальность «моторист» и был направлен в создаваемый заново 258 дивизион с почетным званием «Сахалинский» - в память о дивизионе в годы войны. Я получил назначение мотористом на головной катер третьего звена 1207. Когда впервые показали мне катер, бухта была покрыта льдом. Девятка новеньких катеров, только доставленная из Ленинграда, стояла на бревенчатых киль-блоках на бетонном причале. Мы с моим катером начали службу в ВМФ в один день…
ПРОЛОГ – это вступление к исповеди о командирах, военно-морских офицерах, кому я обязан обновленным содержанием  всей   жизни.
                Азъ – Антонов Иван Борисович, капитан II ранга, командир 258 дивизиона ТК ТОФ (1951 – 1954).
А-1. Формирование нового дивизиона завершилось в феврале. Все офицеры возвратились из отпусков. Прошли первые сборы, и мы познакомились с ними и командиром дивизиона. Политработники рассказали его биографию: воевал на Северном флоте на маленьких дюралевых катерах конструкции авиатора А.Туполева. Воевал весьма успешно, но ему отказали в присвоении звания Героя из-за твердого характера и хлесткого слова. Это ему прибавило авторитет у матросов. Мы все были «дети войны» и многие без отцов. Комбат стал нам «Батей». Учеба и первые походы в море проходили успешно. Мы скоро стали «Перволинейным дивизионом»: опытный командир, тренированные команды и свежая техника – лучше не бывает.
 В дивизионе оказалось нас четверо земляков – чкаловцев. Мы крепко сдружились: даль и служба дали себя знать. Всех нас, призывая, оторвали от учебы в вечерних школах рабочей молодежи (ШРМ). Я подговорил ребят просить у комдива разрешения продолжить нашу учебу в школе на окраине Владивостока. От нас это было 8-9 километров. Комдив выслушал, мы все были безупречны в службе, и разрешил. Учеба и ночные походы были нелегки, но осень – время частых походов в море, и совместить службу в плавсоставе и учебу на берегу оказалось невозможным.
А-2. В одном из осенних походов наш катер в проливе Босфор Восточный нарвался на топляк и погнул один из трех винтов. Катер забила вибрация. Нам приказали вернуться на базу, сменить винт и присоединиться к дивизиону в море. Когда вернулись на базу, на причале стоял уже новый винт. Однако и новая беда: водолазный ботик ушел в район учения, и его скоро не вернуть, он тихоходный. На базу пришел другой катер, с комдивом на борту. Офицеры стояли растерянные, что на них было непохоже, и тогда я решился… По боевому расписанию я, помимо моториста, еще и легкий водолаз. Мы были обучены и тренированы, имели допуск к подводным работам глубиной до 10 метров. На катере все имели вторые специальности. Я предложил комдиву свои водолазные навыки. Комдив, конечно, помнил об одном моем неудачном тренировочном спуске, когда из-за неисправности маски и халтуры страхующего водолаза я потерял на спуске сознание, и меня подняли полутрупом. Спасли в барокамере у подводников, а дивизии не зачли водолазную подготовку за год. И хотя у него были другие водолазы, его, очевидно, подкупила моя настырность, и он дал «добро». Катер развернули кормой к берегу, чтобы винт был на высоте груди. Я попросил разрешение работать не в неудобном водолазном костюме, а в брезентовой робе. Я переоделся, нацепил на себя дыхательный аппарат и маску и ушел под воду. Вибрация облегчила разборку, и по сигнальному концу (веревке) я дал сигнал на подъем гнутого винта. Сразу же вернули целый винт и по моим сигналам помогли его насадить на конус вала. Сборка для меня, слесаря высокого разряда еще с гражданки, была проста. Главное надежно затянуть и застопорить. На пирс я поднялся страшнее черта. Поверхность морских бухт покрыта мазутом, и ветер его согнал к нашему берегу. Я стоял нагишом на бетоне под струей пожарного шланга, а ребята дизельным топливом обтирали меня. Я дрожал предсмертной дрожью и не мог вымолвить ни слова. Подошел комдив, посмотрел и вернулся на катер. Когда я переоделся во все свежее, командир катера передал мне приказ комдива: выпить кружку спирта, закусить и лечь на койку под меховые куртки. В кубрике собралась вся команда смотреть, как непьющий матросик давится спиртом, что на флоте строжайше запрещено. По совету бывалых я на выдохе выпил грамм триста, чуть закусил и свалился в койку. Спал долго. Проснулся ночью и при свете ночника глянул на себя в зеркало: удивительно, но я был свеж, румян, здоров и весел. И чувство сыновней благодарности к комдиву охватило меня. Так спасти паренька мог только настоящий человек и отец-командир! Катер чуть покачивало, он, очевидно, лежал в дрейфе. Когда поднялся на палубу, команда закусывала и встретила меня радостным воплем. Рядом светились огни других катеров…
А-3. В теплый летний вечер все катера у причалов. У нас «личное время» и каждый проводит его по-своему. Я был на катере, когда раздался злой вопль пожарной тревоги. Быстро поднялся наверх и увидел, что на сопке горит штаб дивизии. Он каменный и двухэтажный, но крыша и весь верх из досок. Там уже пожарные и масса другого народа. Я тоже было собрался, но дежурный офицер запретил. Прозвучал приказ комдива: четырех старшин, мотористов – водолазов, – со снаряжением к штабу! В числе названных и я. Мы стояли перед дежурным офицером, он оглядел нас и приказал двигаться наверх к комдиву. По бесчисленным ступенькам добрались и доложили о прибытии. Комдив приказал держаться группой. Оказалось, что из пожарной команды четверо молодых задохнулись в дыму и некому вытащить хотя бы трупы. Вот и надумали послать нас в нашем снаряжении… Мы стояли и обсуждали свою обреченность. Наши аппараты – это запасные аппараты для выхода из затонувших подводных лодок. В их составе кислородный баллончик, а кислород и огонь – это взрыв. Кроме того, на пожарных огнестойкие костюмы, а на нас легкие хлопчатобумажные костюмы, способные загореться от окурка. Стоим, курим. Я вроде бросил, но тут свернул здоровенную цигарку. Неохота идти на почти верную гибель. Но есть приказ комдива, и есть долг. К комдиву несколько раз подбегают посланные с приказом немедленно отправить нас на горящий чердак. Комдив молчит, прикуривая одну «казбечину» от другой. После четвертого или пятого напоминания он повернулся к нам и отдал команду: «На катера! Аппараты на штатные места. Шагом марш!» и отвернулся. Мы, молча двинулись к ступенькам спуска. Кто- то сказал: «Пожалел нас комдив. Не стал нами рисковать». Другой: «Вздуют его. Не простят». Третий: «Он ничего и никогда не боялся…». Я промолчал, а что я мог сказать? Уже дважды комдив спасал меня от «косой»…
А-4.   Поздней  осенью 1952  года, уже с ледком, как писал поэт  -  «Всей линией прибоя», наше звено вышло из боевого дежурства.  «Дежурное  звено» - это три торпедных катера при полном вооружении, включая и две торпеды с тротилом по 350 килограмм в каждой. И. конечно, безоговорочно повязанная  команда в любую минуту готовая выйти в море.  Мы надеялись, что в текущем году нас  больше не поставят. Однако мне выпали исключение. В заступившей на «боевую вахту» звене у одного из мотористов что-то случилось дома и ему разрешили раньше в  очередной отпуск.    Командир катера старший лейтенант В.Силин выбрал меня, моториста-первогодка. Я безропотно собрал бытовые вещички. На катере мне  указали на мои двигатель и койку в кубрике.
Через пару дней нам сыграли боевую тревогу. Команды  построили на пирсе.  Офицер из штаба дивизии капитан  III  рана Орел объяснил причину. Возле мыса Гамова у самой советско-корейской границы произошел бой советских и американских самолетов. Американцы подбили наш истребитель МИГ-15 и нам приказано искать пилота.  У него кроме паршюта есть надувная лодка с устройством быстрой накачки. Командиром похода  назначен офицер Орел.  Мы разбежались по катерам, и звено  рвануло к мысу Гамова.  Для нас это пару часов хода. На месте поиска звено развернули в шеренгу в пределах видимости друг друга, и началось прочесывание моря, как граблями на даче.  Все мы,  молча, переживали за пилота, нашего ровесника. За его маму и папу…. Каждый на своем боевом посту, особо изнурительно наблюдателям на верхней палубе, до слез, рези, боли и слепоте глаз. В нетерпении я открыл палубный люк  и до пояса выставил себя «белому свету». Было холодно, морозно, ветрено. Катер захлестывала волна, оседая  льдинками.  Верхняя команда  хорошо одета, тепло и водонепроницаемо, но пилоту в надувной лодке не спастись. С сердечной тревогой спустился в отсек к своему горячему двигателю. После нескольких очисток от обледенения у причала рыбаков в бухте Витязь мы повернули  кораблики в сторону  своей база. За полночь нас вновь построили на пирсе. Командир похода сказал, что пилота и самолет нашел десантный корабль. Они сколько могли, тянули к родному берегу и дотянулись – разбились оба насмерть о его гранитные берега. Фамилию пилота командир не знал.
Прошли годы, полсотни лет, а я не расставался с той трагедией. Написал подробную  статью, и она была опубликована в областной газете «Волжская  коммуна» 11 июня 2005 года. На нее скоро пришел отзыв. Оказалось, что в районном центре Кинель-Черкассы, Самарской области живет бывший офицер-инженер того авиационного полка. Он знал пилота, помнил об этом событии и назвал его  фамилию. Имя и отчество не помнил.
Когда появились современные и доступные компьютеры,  я освоил управление ими. Компьютер помог  найти полный список всех погибших в Корее советских пилотов.  Однако названной кинель-черкассцем фамилии в нем не  оказалось. Неизвестная жертва, неизвестной войны.
  Прошли годы, да что там – десятилетия. Я сдал вступительный экзамен и стал аспирантом института механизации. Нашел телефон комдива, он уже жил в Москве, и доложил ему как своему КОМДИВУ НА ВСЮ ЖИЗНЬ. Он поздравил, сказал, что помнит, и благодарил меня за память. У нас с ним была общая память…
Буки - Лозовский Василий Михайлович. Герой Советского Союза, капитан I ранга, командир 165 бригады ТК ТОФ (1953).
Б – 1. Так получилось, что в конце нашего пребывания в составе 165 бригады в ней сменился командир. Его перевели с Северного флота, где он успешно воевал командиром отряда. На его боевом счету 250 выходов в море. Потопил девять надводных и один подводный корабль, высаживал десанты, ставил мины, и 5 ноября 1944 года ему присвоили высокое звание Героя Советского Союза. Это был первый герой в составе дивизии, и его встретили с уважением и радостью.
 После первого знакомства с бригадой он назавтра появился на утренней нашей физзарядке в спортивном костюме. Для нас это было потрясением. Мы восхищались своим комбригом.
 Б – 2. Однако больше нас удивило другое. При пятилетнем сроке службы каждый матрос располагал двумя отпусками домой. На втором и четвертом году службы. Мы имели самый продолжительный отпуск на военном флоте. Все отдыхали по месяцу, а нам за нашу тяжелую службу давали полтора. Имелись и другие льготы…. Как правило, в отпуск отправляли в декабре, к Новому году, чтобы обрадовать матроса и его близких. Однако в том году произошла денежная реформа, и денег не оказалось не только в банках, но и у потребителей. Дивизия обезденежела! Отправлять в отпуска не на что. Впору переносить на февраль, так и поступили все командиры, кроме нашего комбрига. Он собрал деньги у своих офицеров и отправил отпускников к празднику. Когда матросы в феврале вернулись, им осталось только расписаться в ведомости. Такое уважительное отношение высокопоставленного командира к нашим нуждам было редчайшим явлением.

Воздавая  должное комбригу, мне показалось  уместным, поделится о морально-этическим состоянии «личного состава».
   В начале пятидесятых годов в стране состоялся массовый призыв на военную службу. Подбирали всех, кто имел, какие либо отсрочки. На «кухонных диспутах» считали, что готовится война со всем миром. Допризывники в детстве пережили войну и были лишены воспитания в семье и школе. Однако армейская дисциплина быстро исправляла утраты детства. Флотские дивизии-бригады-дивизионы были великолепной школой воспитания юных парней. Можно было восхищаться взаимоотношениями на всех уровнях служебной иерархии: и в «вертикали», и в «горизонтали». Я это испытал на себе.
   Малочисленная команда катера вынудила иметь всем вторые «аварийные» специальности. Я кроме моториста имел еще специальность легкого водолаза. Мы имели индивидуальное легководолазное снаряжение, нас учили в классах и на учебных спусках под воду на глубину до 10 метров. Обе свои специальности я очень любил. Однажды осенью нам заменили  старое снаряжение – новым.  Это были ИСАМы (индивидуальный спасательный аппарат Михайлова). Они создавались как спасательные аппараты на подводных лодках. В них спасались с  аварийной лодки через торпедный аппарат.
   На первом контрольном спуске в новом снаряжении под руководством профессионального водолаза и дежурного врача у меня отказал клапан на  шлем-маске. В ней появилась вода.  Аппараты не имели телефонов. Вся связь по «водолазному концу» - веревке. Сигналы: «дернуть» и «потянуть».   Я дернул два раза, это значило - «Поднимайте!». Меня подняли, а когда я показался над водой, водолаз прозевал и уронил меня на грунт. Быстрый спуск вызвал потерю сознания. Отсутствие моих сигналов вынудило поднять принудительно.  Когда над водой появилась моя уроненная на грудь голова все профессионалы пришли в панику.    Не растерялись только моих два друга: Коля Воронков и Саша Ипполитов. Они оба мотористы и водолазы и знают меру угрозы. В одежде они бросились в воду и подвели под меня швартовый. Меня подняли на пирс. Коля кинулся ко мне. Разорвал тонкую  часть комбинезона на груди и вырвал у меня  изо рта загубник. Так он мне дал первый глоток воздуха во всей будущей жизни.
  Врач вызвал санитарную машину, Коля погрузил меня, а сам остался в ней, невзирая на запрет. Меня увезли на другой край бухты, где была база бригады подводных лодок. У них была спасательная для таких случаев барокамера. В ней вместе с больным помещают водолаза и врача и поднимают давление воздуха до пяти (или больше?) атмосфер.  Снижение давление ведут по графику, и это позволяет привести организм в норму.    Коля оставался рядом с камерой и вел со мной переговоры по телефону. Он раздобыл у подводников пищу и передал по специальному рукаву мне.   Напомнив, что бы я подкормил и соседей….И не расставался со мной до возвращения в дивизион. Коля отличался удивительной настойчивостью. Он вырос в сиротстве: отец погиб на фронте, а мама умерла в  военные годы. Он не по возрасту знал цену жизни.   
  Мне досрочно разрешили очередной отпуск, а дивизии не зачли водолазную подготовку за год.         
  В  песне «Матросский вальс» на слова поэта С.Фогельсона (1947)   есть  слова:            
                « Кто на море плавал, тот знает,
                Что значит испытанный друг».
ЗНАЕТ…!               

    Веди - Бутурлакин Александр Иванович, старший лейтенант, командир ТК – 1202 ТОФ (1951 – 1954); офицер Генерального штаба…
В-1. Призыв на ВМФ 1951 года оказался последним со сроком службы пять лет. Меня слабо утешало то, что мой дед, мамин отец, тоже служил пять лет, только в армии императора Александра III. Оказалось, что срок службы ощутимо влияет не ее разновидности…
 Первым моим катером стал головной третьего звена дивизиона – ТК-1207. Командир катера и звена А.Баум, старший лейтенант. С первого знакомства с новой командой он начал накручивать дисциплину. Особое рвение проявлял ко мне. Преследовал матросика-первогодка за любой пустяк. Криво пришитая бирка на противогазной сумке подрывает мощь флота! Случайно я узнал причину: его звали не Аркадий, как обращались офицеры, а Арон. Мы оказались одной национальности, единственными во всей дивизии. Как и многие «недалекие» нацмены он, видно, боялся упреков в потакании соплеменнику. Я терпел и ожидал своего часа. И он настал! На флоте дважды в год сдавали экзамен на допуск к плаванию. Обычно принимали офицеры штаба дивизии. Однако у нас первый выход, и принимать экзамен приехали из штаба ВМФ. Для меня это оказалось праздником: дизелист еще на гражданке, я с упоением занимался во флотской школе мотористов и знал куда больше программы. На экзамене я неслышно молил: задайте еще вопросик! Московская комиссия признала меня лучшим мотористом дивизиона. Командир, видно в наивной радости, тут же сделал меня любимчиком, что оказалось еще противнее…
 После завершения нашей первой флотской кампании меня единственного отправили на повышение квалификации в школу командиров отделений мотористов флота (остров Русский). Это оказалось редкой удачей. Школа оказалась лучше любого техникума, о котором я мечтал. К этой теме вернусь в других эссе.
 После окончания и успешной сдачи всех экзаменов мне присвоили звание «старшина II статьи» и перевели на другой катер командиром отделения. Тогда по стране прошел «шорох» по методу Вышневолоцкой ткачихи Валентины Гагановой - переход сильного мастера в слабое звено. Вот и нас, двух старшин, перевели на усиление команды. Нас уже знали, и мы взялись…
 Когда весной 1953 года я представлялся новому командиру, мог ли я предвидеть наше общее будущее? Оно обернулось более чем двумя десятилетиями. Общались даже семьями. Я бывал у них и знал их семьи, а они, когда отдыхали в военном санатории под Самарой, бывали у меня. Я ограничусь только общими штрихами…
В-2. 24 июля 1954 года накануне Дня ВМФ страны командир корабля направил письмо моему отцу Моисею Иосифовичу с поздравлением и благодарностью за сына. В числе других фактов он заметил: «Какое бы задание я ни поручал, он всегда исполняет его старательно и в срок, и не просто исполняет, а делает его лучше». Потрясла не сама оценка меня, а способность офицера разглядеть своего сослуживца. Именно письмо  подвигло меня написать ЭТО эссе обо всех моих командирах. Позже я первый в дивизии сдал экзамен на первый класс среди мотористов срочной службы. Политуправление издало по этому поводу листовку обо мне - «Моторист первого класса». ЦК ВЛКСМ наградил грамотой как успешного комсорга дивизиона боевых кораблей.
В-3. Двигатели наших катеров тысячесильные, 12-цилиндровые, высокооборотные и, видно, рассчитанные на один бой, были недолговечны. Однажды левый двигатель вышел из строя и по приговору специалистов подлежал замене. Однако делать это у причала никто в дивизии не решался, а завод не принимал. Тогда я со своими двумя мотористами предложил командиру рискнуть и доверить это дело нам.
 Сложность состояла в том, что нужно было вскрыть палубу, заделанный в нее щит, примерно 2 на 2 метра, прочно установленный на заводе-изготовителе катера. Потом убрать средний исправный двигатель, иначе левый не проходил в образованный люк. Потом в обратном порядке вернуть дизеля и щит на свои места. Все это в запредельной тесноте, без специального инструмента, двухтонные дизеля надо поднимать ручной и цепной талью и на роликах по балке катить на берег. Потом все обратно. Двое суток почти непрерывной работы, а на третьи вышли на ходовые испытания. Катер вернулся в строй боевых кораблей.
 Вскоре на флоте появился новый, более крупный и скоростной катер с четырьмя двигателями - «Большевик» (183 проект). Туда отбирали опытных командиров. Пригласили и А.Бутурлакина…
В-4. Прошли годы и годы, и все время я поддерживал связь с Александром Ивановичем Бутурлакиным. За это время я «добил» среднюю школу, получил образование инженера, закончил аспирантуру института механизации. Предстояла защита диссертации, один из коронных моментов в жизни вообще, а педагога в частности. И я пригласил важнейшего в своей жизни командира корабля. А.Бутурлакин уже был страшим офицером и служил в Генштабе. На банкете после какой-то чарки произнес, что он единственный командир корабля, чей матрос защищает диссертацию. Мои просвещенные сотрапезники ухмыльнулись…
 Я умышлено опускаю все те сложности и чрезвычайные ситуации, что выпали нам в эти годы. Море – самая тяжелая для человека среда на всей планете.

Глаголь - Селянгин Валентин, старший лейтенант, командир ТК- 1202 ТОФ (1955).
 Г-1. В.Селянгин принял катер у А.Бутурлакина перед переводом дивизиона в 166 бригаду в бухте Разбойник. Я уже был старшиной мотористов, и мой боевой пост был не в моторном отсеке, а на мостике управления кораблем рядом с командиром. Я управлял тремя дросселями дизелей, обеспечивая заданную командиром скорость движения катера. И мне вновь повезло с командиром. У нас сложились теплые, дружеские и доверительные отношения.
 Однажды он поделился своей историей… Родом из Новосибирска, из семьи партработников. Отец работал в горкоме партии, старший брат заправлял где-то комсомолом. А он сдружился с компанией хулиганов и воришек. И однажды его осенило: если он попадется, то не только сломает родным карьеру, но и может их просто убить. А выйти из шайки невозможно, не дадут… Тогда он после окончания школы удирает из семьи и города во Владивосток в Высшее военно-морское училище. И дома впервые он появился уже в форме лейтенанта и с кортиком на боку. А шайку уже разогнали по тюрьмам и погостам.
 Г-2. В Разбойнике мы активно готовили свои катера для передачи Северной Корее. Советское правительство подарило ей первые корабли для будущего флота. В одном из наших двигателей подтекало масло из носка коленчатого вала. Для себя мы решили тянуть до зимы и там устранить, но с передачей такое не проходило. Нам назначили замену носка на Владивостокском судоремонтном заводе. В назначенное время мы завели дизеля и отправились в путь. Для наших быстроходных корабликов это пара часов хода. На подходе к причалам завода у меня начались боли, очевидно, приступ аппендицита. На причале командир позвонил в главный морской госпиталь, приехала скорая помощь. Врач осмотрел, выслушал и решил немедленно госпитализировать. Пока тряслись по дороге, боль прошла, и в госпитале я попросил меня отпустить. Майор Рябов, врач-хирург осмотрел пациента и сказал примерно так: вы идете в Северную Корею, а там ни больниц, ни врачей, ни лекарств. Если тебя там прихватит, то ты обречен. Давай я сделаю операцию, и через неделю ты жив, здоров и радость жизни с тобой… Я дал согласие и меня вернули на койку. Обезболивающей укол, операция, и пошло выздоровление. Меня навещали командир и мотористы, а через несколько дней приехали за мной на такси. Рабочие заменили носок, пора выйти в залив на ходовые испытания. На мостике катера стояли ящички, из них я собрал возвышение, поставил ногу и прижал бедром еще не снятые на ране швы. Испытания подтвердили исправность узла, мы высадили рабочих на их причал и сразу развернулись в Разбойник. Командир отвел меня в казарму, уложил в койку и запретил ходить до снятия швов местным врачом. На катере он строго приказал следить и не давать Брумину работать.
Г-3. Уже после передачи катеров и подъема на их гафелях корейских флагов разразился ураган над Японией, зацепив и Корею. Рано утром нам, командирам и мотористам, приказали вернуться на свои бывшие уже катера и отогнать их от причалов на бочки в середине бухты. Корейцы на них еще ничего не умеют, а их командиры где-то на учебе в СССР. Мы перегнали, корейцы «привязались» к бочке, а за нами пришла шлюпка. Однако через несколько часов волна разыгралась, стало боязно за катера без управленцев. Нам вновь приказали вернуться. У причала ждала шлюпка: шестивесельный ял, но только с четырьмя веслами и гребцами. Мы, командир и четверо мотористов, запрыгнули, и шлюпка отошла от причала. Однако грести корейцы не умели, и были физически слабы. Шлюпку понесло к высокому гранитному причалу еще японской постройки. Громадные волны расшибались со звонким ударом. Шлюпку и нас в ней сметет первой же волной. Командир скомандовал: «Корейцев под банки (скамейки)! Наши – на весла!» Я и командир отделения Петя Орехов занимались греблей, мы хорошо владели веслом. Сели загребными, другие за нами и повторяли все, что мы делали. Командир предупредил: «Не рвать весло. Его поломка –  гибель». Шлюпку мы удержали, но человек не поршень в цилиндре, он устает…. Нас выручил командир ТК-1208, он не покидал катер….  Об этом в следующем эссе.
Добро - Гопта …, капитан-лейтенант, командир ТК -1208, ТОФ (1955)
Д-1. К сожалению, я не помню его имени-отчества. Переспросить не у кого. Это был удивительный человек и моряк-командир. Хотя он был единственным командиром без высшего военно-морского образования.
 Впервые мы с ним познакомились еще в учебном отряде. Нас сняли на несколько дней с занятий для помощи строителям ограждения вокруг базы из старых тросовых сетей подводной защиты. Командовал нами офицер Гопта, внимательный, без понуканий и приказов. Он понимал, что мы на первых месяцах службы и ничего еще не знаем и не понимаем. Его чистая русская речь с едва заметной украинской приправой нам очень нравилась. И его воспитательное влияние на нас носило иносказательный характер. Мы запомнили его байку о честности. Еще молодым матросом в учебном отряде его призвали на соревнование по бегу, да еще на большую дистанцию. Он не рискнул сознаться, что не любит и не умеет. Поэтому заведомо обошел и изучил дистанцию, а когда побежали, он чуть отстал и срезал где надо. Неожиданно для всех на финиш пришел первым, его поздравили, и тут же назначили на общефлотские соревнования. С юмором он делился о том, сколько мук испытал, чтобы избежать позора… Честность всегда дороже любой хитрости: как завет офицера Гопты.
Д-2. Однако вернемся в Корею… Мы гребли, надрываясь и едва удерживая шлюпку и себя от гибели. А недалече с палубы «восьмерки» за нами наблюдал ее командир Гопта. Он уловил момент, связал несколько бросательных концов (тонкие, для передачи швартовых на причал) до необходимой длины. К последнему привязал спасательный круг и пустил его по ветру к нам. Свободный конец держали корейцы на палубе. Мы из последних сил   гребли, и                спасательный                                круг оказался в наших руках. Корейцы подтащили нашу шлюпку к своему катеру и дали возможность передохнуть. Последние 20-30 метров одолели на веслах. Шлюпку привязали за кормой, а мы все кинулись в моторный отсек, завели дизеля, сняли для просушки все с себя и, как в парной, нагишом отогревались у дизелей.
 Через сутки, когда море чуть успокоилось, за нами, голодными и измученными, пришли. В казарме ждало приятное известие: сегодня вечером концерт корейских артистов, а потом банкет, и даже с хмельным…

Есть - Маряхин В., капитан II ранга, командир 166 бригады ТК ТОФ, бухта Разбойник (1955).
Е-1. Советское правительство, очевидно, подарило нищей Кореи наши самые свежие корабли, как первые ее будущего флота. Для подготовки к передаче нас перевели в 166 бригаду, в Разбойник. Он был изолирован бездорожьем и расстоянием от мира и шпионов.
 Встретили нас очень приветливо. Казарма досталась на первом этаже с небольшими комнатами. Мне с боцманом –  двухместная, как в санатории. Кроме того, было общее помещение для матросских чаепитий. С кипятильниками, посудой, мебелью и уютом. Такого мне не встречалось ни в одной казарме.
 Пирс для стоянки катеров был свободен. В бригаде обычно три дивизиона, но у них остались два. Третий недавно ликвидировали. В нем были американские катера типа «Воспер». Они достались нам по ленд-лизу и по его условию возвращены. Среди них был один с табличкой, подаренный двумя американскими братьями. Куда его забрали – не знаю. «Воспера» были близки нашим ТД-200 бис по размерам и тоннажу, только немного шире, а это отражалось на их трепке волнами. Они тоже имели три двигателя, но авиационных, на этилированном бензине. Это вызывало раннее облысение мотористов и даже утрату некоторыми возможности будущего отцовства.
 «Воспера» были близки катерам фирмы «Элка», на которых воевал будущий президент США Джон Кеннеди. Ему, молодому офицеру, достался весьма изношенный катер РТ-109. В ночь с 1 на 2 августа 1943 года возле Соломоновых островов их послали перехватить японский теплоход с продуктами. Была темная и глухая ночь, и Д.Кеннеди не заметил, что на них прет стометровый японский эсминец. Он не успел развернуть свой катер к бою, как в его середину врезался эсминец и распорол катер пополам. Двое моряков погибли сразу, других, израненных, раскидало по воде. Кеннеди, чемпион университета по плаванию, собрал раненых у большого обломка катера, державшегося на плаву. Они поплыли к ближайшему ничейному острову. Кеннеди, сам раненый и с больной спиной, тащил товарища, держа его зубами за ремень. На острове они неделю продержались без еды, воды и медицинской помощи. Иногда находили орехи или прибитые волной галеты. Их спасли 8 августа. За свой подвиг Джон Кеннеди получил военные награды, которые помогли ему стать президентом США.
 Почему-то ни политические, ни военные специалисты не разглядели, что когда 22 октября 1962 года возник «Карибский кризис» между СССР и США, то именно военные страдания президента США исключили третью мировую войну. Наш лидер подобного опыта не имел. Он был партийным наблюдателем при высоких штабах. И еще… Человечество обязано самому малому во всех флотах мира кораблю – ТОРПЕДНОМУ КАТЕРУ – избавлением от бед третей мировой войны. Для меня, катерника, несомненный факт.
Е-2. Знакомясь с окрестностями Разбойника, обнаружил станцию «Дунай» с тупиком транссибирской магистрали у самого моря, как символ конца света, и маленький поселок. В поселке школа, а при ней вечерняя (ШРМ). Мы, четверо чкаловцев, вновь обратились к командиру бригады с просьбой разрешить нам продолжить образование. Капитан II ранга В.Маряхин отнесся к этому с отеческой заботой. Он не только дал согласие, но и выделил для этого вездеход «студебеккер». До «Дуная», если объезжать бухту, километров двадцать. Мы из кузова любовались окрестностями и не только: проселочная и малоезженная дорога, на пути несколько оврагов с водой –  нам в нашей хромовой обуви их не одолеть. Пришлось опять обращаться к комбригу. И он нашел новое решение: приказал дежурному по пирсу на шлюпке переправлять нас через узкий вход в бухту, а там около трех километров по песчаной дороге. Ближе к ночи мы должны заканчивать учебу и возвращаться к берегу. Однажды ночью мы не обнаружили ждавшей нас шлюпки. Дежурный заснул на посту и забыл про нас. В четыре глотки до хрипоты вопили, пытаясь его разбудить. Когда все-таки шлюпка подошла, мы едва не утопили матросика. Пришлось и здесь отказаться от нашей затеи со школой.
Е-3. Переходом дивизиона из СССР в Северную Корею и передачей катеров руководил командир бригады капитан II ранга В.Маряхин. Он успешно провел нас через корейские минные поля. Устроил на жилье в бывшем японском штабе, следил за питанием и всей нашей жизнью. Нас было примерно полторы сотни матросов, старшин, офицеров. Он уверенно руководил передачей техники, несмотря на языковой барьер – полное незнание языков друг друга. Мы  довольно благополучно перенесли дикий ураган и все в целости и сохранности вернулись домой. У меня сохранилась фотография, где комбриг Маряхин вручает мне, старшине шлюпочной команды дивизиона, призовой пирог за нашу победу в очередной шлюпочной гонке.
 Товарищ комбриг! ВЫ навсегда со мной.

Живете - Подымахин Матвей Прокопьевич, Герой Советского Союза, капитан II ранга, начальник штаба 166 бригады ТК ТОФ, бухта Разбойник (1955).
Ж-1. В 166 бригаде, уже после первого нашего переустройства, произошло знаменательное событие: назначен новый начальник штаба бригады. Мы, матросы, далеки от командиров такого уровня. Я даже не знаю, кто был его предшественник. Штаб бригады доверили черноморскому офицеру, Герою Советского Союза. Трудно сказать, с каким чувством он менял Крым и Севастополь на тихоокеанскую бухту Разбойник. Но офицеры воспринимают такие переводы как рост в должности и звании. Наши политработники свое дело знали и поделились информацией о новом назначенце. В войну он был командиром звена и за удачные высадки десантов в Новороссийск и Керчь, без потерь десантников (а в Керчи при отходе торпедой еще и потопил немецкое десантное судно), ему 5 ноября 1944 года присвоили высокое звание. Было ему тогда 27 лет – героический возраст. На его боевом счету 136 десантных операций, 57 спасенных моряков, 182 боевых выхода в, 18400 боевых походных миль. В нашу «тихую гавань» такой вот пришел командир…
Ж-2. Как только сошел лед и начались плавания, был выделен катер для знакомства нового начальника штаба с ближайшими акваториями. Собрали команду сопровождения из старшин, куда угодил и я. Форма одежды – парадная «три» и с личным оружием. У нас это был ППС (пистолет-пулемет Стечкина). Так я оказался в близком контакте с новым командиром. Мы посетили все закоулки побережья вокруг. В некоторых швартовались и всей командой знакомились с местностью. Сошли и на остров Путятин, где были рыбзавод и зверосовхоз с лисами и пантовыми оленями. Заглянули в магазин, где на полках, кроме спирта и ржаных буханок, – ничего. Подымахин заметил на прилавке ручные часы Кировского завода и попросил показать. Посмотрел, похвалил, но не взял, а я тут же их выкупил. Около семидесяти лет они исправно ходят. В бухту Темп завернули посмотреть добычу местных рыбаков – морской червь под названием – трепанг. Его собирают на дне глубиной около 10 метров в водолазном снаряжении. Бригадир поделился: добычу отправляют только в два ресторана Москвы и Ленинграда и, не смущаясь, добавил: берут для укрепления «мужской силы». Все были молоды и весело рассмеялись.
Ж-3. Ранней весной нам объявили, что в Разбойник приезжает черноморский друг начальника штаба, морской офицер и поэт Григорий Поженян. Встречу с ним нам обещали в клубе бригады. Среди матросов любителей поэзии было мало, я их и не знал, но нас заинтересовала личность гостя. Он воевал десантником, а наш начштаба их многократно высаживал. Очевидно в вертепе высадки бойцов, когда смерть угрожает с земли, воды и воздуха, они встретились и подружились. Нас удивило и восхитило, что ради мужской дружбы, без всяких материальных интересов человек решиться на такую дальнюю поездку. Это был самый длинный в мире железнодорожный маршрут Крым – Разбойник, и длился он около двух недель с пересадками. Вагоны того времени были деревянные, скрипучие, с клопами. Еда только на редких перронных базарчиках, а кипяток для чая из котелен в открытых ведрах. Если повезет, то достанется изношенное и сыроватое постельное белье. Я ездил этим маршрутом в отпуск: шинель под себя и на себя, вещмешок под голову, бескозырку на глаза – и десять дней счастья добираться домой к маме-папе…
Так вот, возвращаясь к нашему гостю, Григорий Поженян – сын «врага народа», прошел всю черноморскую войну. Получил офицерское звание (капитан-лейтенант), боевые награды и ранения. В звании Героя ему отказали за прыть: одного обещал пристрелить за медсестру, другого  утопить за трусость. По оценке командующего Черноморским флотом адмирала Ф.Октябрьского, он был самым хулиганистым, да что там (!) –  просто «бандитским» десантником. Стихи начал писать на войне, а в 1946 году стал студентом литературного института. Тогда в партии и стране шла бескомпромиссная война с «космополитами». Я ее свидетель на острове Русском, курсантом школы командиров отделений мотористов. Когда в литературном институте взялись терзать поэта Павла Антокольского, за него заступился только студент Поженян. Он сказал, что на войне держал на груди стихи поэта, и если бы его убили, то вместе со стихами. Сказал, что у поэта на фронте погиб сын, и его некому защитить. А Поженян никого не боится и берет это на себя. Он закатал рукав и, не смущаясь, изобразил то, что мужики умеют. Аудитория ахнула, а ректор, писатель Гладков, заявил: «Чтобы ноги твоей тут не было!». Поженян перевернулся, встал на руки и на руках вышел из аудитории.
    У поэта-фронтовика Константина Ваншенкина в стихе и песне есть строфа: «Мне известна давно / Бескорыстная дружба мужская». Подымахин – Поженян были нам, матросам, примером такой дружбы.
P.S. Григорий Поженян умер за 30 минут до своего 83-летия.
Ж-4. Фотоснимки в нашей жизни очень многое значат. Журнал «Самара и губерния» в первом номере за 2024 год поместил в порядке конкурса мою фотографию. На ней я, доцент, читаю лекцию в звене комбайнеров Героя труда А.Сычева (Пестравский район) о новых методах уборки зерновых культур (1976 год). Думаю, редакцию более всего покорили мои около десятка плакатов, развешанных прямо в поле на комбайне. Редкое сочетание теории и практики, если не единственное…
На почетном месте у меня висит фотография, где начальник штаба 166 бригады ТК М.Подымахин вручает мне, старшине шлюпочной команды дивизиона, тот самый «призовой пирог» за победу в первой гонке 1955 года. Мы еще все в бушлатах и черных бескозырках.
 Прошли годы и годы… В 1972-м, на первом своем личном автомобиле я с семьей отправился на юг. Посетили Крым и Севастополь, поднялись к мемориалу на Сапун-Горе. Он посвящен героическим защитникам и освободителям Крыма и Севастополя. С сердечным трепетом я стоял у мемориальной колонны с именем моего командира Матвея Подымахина. Лихорадочно искал платок для глаз…

Зело - Баранов …, капитан III ранга, преподаватель курса «Методика боевой подготовки» школы командиров отделений мотористов ТК ТОФ (окт. 1952 – апр. 1953).
 К стыду своему, у меня оборвалась память об имени-отчестве этого замечательного человека. Простите меня, товарищ капитан III ранга.
 З-1. В Тихоокеанской школе мотористов впервые организовали новую учебную роту: школу командиров отделений мотористов флота. В нее набирали матросов-мотористов с годичным опытом морской службы в отсеках кораблей или на стационаре. Триста парней собрали со всего флота: от Камчатки и до Порт-Артура (тогда еще нашего). При этом каждый взвод-класс имел свои учебные особенности. В моем взводе собрали мотористов с кораблей и подводных лодок, где стояли обычные поршневые двигатели (двс). Я был в роте единственный, кто служил на корабле ТД-200 бис с двигателями М-50, новыми и секретными. Из нашей 165 бригады на учебу приняли только двоих: меня и Георгия Якимова с дюралевых катеров Г-5 конструкции авиатора А.Туполева. На них стояли авиационные двигатели ГАМ-34БС, работавшие на этилированном бензине. В бригаде мы были едва знакомы, на Русском подружились как братья. Оба были влюблены в наше дело и знали его с гражданки. Гоша окончил речной техникум и плавал мотористом по Енисею. С нашей ретивой подачи в роте образовалось повальное увлечение освоением учебных материалов. Мотористам с 5-7 классным образованием стыдно было «не знать» и нормальным хвастовством было «все знать».
 Учили нас по самым разнообразным предметам. Такое невозможно представить в гражданском учебном заведении. Это было полнее, гораздо больше, чем техникум. Мы, курсанты-матросы, все поголовно были «дети войны» со сломленным школьным образованием. И учебу воспринимали как редкую в жизни удачу. Нам давали глубокие теоретические знания и учили работать руками. Теории остойчивости корабля, двигателей внутреннего сгорания, различных нефтепродуктов и другие предметы. Устройство различных, не знакомых нам механизмов. Умение работать руками: именно там впервые в жизни я нанес на металл свой первый электросварочный шов.
 Однажды по учебному плану нам собирались показать, как подготовить и запустить современный двигатель М-50. Однако неопытный мичман, руководитель лаборатории, не смог его запустить. Я сразу понял, в чем дело. Уловил момент и тихо предложил мичману свою помощь. Он в растерянности оставил мне инструменты, а ребят увел в соседнюю лабораторию. Я быстро отвернул колпаки всех 12 пусковых клапанов, деревянной рукояткой молотка расходил загоревшие копотью клапана и через 20 минут дизель взревел всеми своими тысячами сил. Мичман тайком поблагодарил, а ребята поняли и промолчали.
З-2. Однако самым для меня ценным и памятным оказался курс «Методика боевой подготовки». Педагог курса капитан III ранга Баранов на первом занятии объявил, что будет учить курсантов, будущих командиров отделений, как учить своих мотористов. Это был великолепный педагог. Группу малообразованных парней сразу увлек неизвестным им предметом. Каждый из нас должен был по его схеме и заданию подготовить и провести в группе занятие. А группа обязана была каждого обсудить и вынести свои оценки. Это был редкий педагогический бал!
 Мне для подготовки и занятия «вручил» простой поршень – это показалось малостью, крохотностью темы. Однако Баранов показал ее невиданную глубину и важность. И завел меня как патефон. Во мне забилась мысль. Несколько бесчисленных тысячелетий назад, еще недочеловек взял в руки кусок пустотелого бамбука, заправил в него огрызок початка, засосал воду и движением будущего поршня брызнул в лицо соплеменнику. А ныне на планете нет человека, кто не был бы спасен движением поршенька медицинского шприца. Меня восхитила роль поршня в многочисленных устройствах, обеспечивающих возможность жизни на земле. Удивило их разнообразие и обилие неизвестных, на первый взгляд, особенностей. Я оказался единственным, кто видел двигатель с поршнями, имеющими водяное охлаждение. Это был гигантский двигатель электростанции с поршнями около метра в диаметре. Подача воды осуществлялась телемеханизмом (tele – далеко; mechanike – пермещение). Первое в своей жизни занятие я провел успешно, мне удалось увлечь аудиторию.
 Через 16 лет после службы я завершил все виды образования (среднее, высшее инженерное, аспирантуру института механизации). Как кандидат технических наук и доцент инженерного факультета обнаружил, что мои коллеги, не зная Баранова, в методическом отношении пусты. Позже обнаружил, что ни одна аспирантура не учит методике преподавания дисциплины. В методическом отношении высшая школа удивительно наивна.
 В современном толковом словаре русского языка педагогику считают наукой о воспитании, образовании и обучении. А ведь методика – это раздел педагогики, рассматривающий совокупность методов и приемов практического выполнения чего-либо из конкретного содержания.
 Я прошел свои 44 педагогических года доцентом инженерного факультета под флагом… нет(!) под вымпелом педагога БАРАНОВА…

Иже – Петров Николай Александрович, капитан-лейтенант, инженер 258 дивизиона ТК ТОФ (1951 – 1953).
 Приступаю к самому сложному, самому обязывающему меня имени: Николай Александрович ПЕТРОВ.
 Выше я называл имена военно-морских офицеров, кому обязан самой жизнью. Они подарили мне присутствие на поверхности планеты ЗЕМЛЯ. Они избавили моих родителей от жалостных писем из военных штабов: «Ваш сын, при исполнении служебных обязанностей… Вечная память…».
И-1. Николаю Александровичу я обязан содержанием своей жизни. Он был в ней первым инженером, с кем мне довелось по службе и жизни общаться. На гражданских производствах были слабые самоучки. Выпускник лучшего в стране ленинградского военно-морского инженерного вуза имени Ф.Дзержинского встретился мне впервые.
Пятилетняя военная служба, долгая в таком возрасте, невольно забирает в плен мыслями о будущем. Долгое одиночество в карауле иных размышлений не допускает. Аттестат моей семилетки обещал безбедное окончание техникума. И большим я не мог себя тешить. Однако, как в сказке, передо мной возник офицер-инженер Петров. С не известной ему подачи он заразил меня мечтой об инженерном образовании. Хотя бы частично приблизиться к объекту моей мечты. Я твердо решил: сколько бы я ни затратил лет, в каком бы возрасте это не произошло, иные житейские заботы меня не собьют с избранного пути. Я стану никому не известной тенью Н.Петрова.
 Команда катера ТД-200 бис составляла 10 матросов и старшин. Командир – одиннадцатый. В команде четыре моториста, и они составляют сорок процентов команды и дивизиона. И всем этим собранием руководил инженер Петров. Мы все поражались, какой это был необъятный мастер, глыба. Не было вопросов, на которые он не знал ответа, и не было действий, с которыми не справлялись его руки. Два примера.
 И-2. ПЕРВЫЙ. В конце нашей первой кампании (1952) дивизию навестила комиссия московских штабистов. После проверки их нужно было переправить в бухту Ольга, где базировалась другая часть ТК ТОФ. Почему-то для этого выбрали наш катер. Возможно, из-за опытного командира. Комиссию побаивались, и нас тщательно готовили. Перед выходом, при первом запуске и прогреве дизелей, обнаружили, что генератор вспомогательного агрегата, обеспечивающий катер электричеством, не работает. Всполошилась вся команда дивизии. Через наш моторный отсек прошли все ее инженерные силы. Не гнушались даже мичманами с головных катеров. Однако найти неисправность не смогли. Петрова на базе не было. Ему разрешили проводить семью на вокзале. Спешно завели моторы соседнего катера и унеслись в Ольгу без подготовки.
 Я сидел на катере один и тосковал. Мне, бродяге, очень хотелось в Ольгу, как вдруг появился Н.Петров. Я доложил ему обстановку. Он спустился в моторный отсек, снял парадный китель и галстук, завернул рукава белоснежной рубахи и потребовал гаечный ключ на семнадцать. Перегнулся над генератором и через минуту сказал: запускай двигатель. Маленький вспомогательный дизелек «2Ч» фыркнул и набрал обороты, а генератор выдал долгожданное электричество. Минутное движение рук одного выдающегося инженера заменило весь инженерный корпус дивизии. Со мной он тут же поделился: от вибрации ослабла одна гайка, и произошло замыкание наконечников проводов. Он это все понял еще до того, как снял галстук.
ВТОРОЙ. Это произошло во второй нашей кампании (1953). Дивизион был уже перволинейным, и его учебные выходы в море были максимально приближены к условиям морского боя. На этот раз запланированы ночные стрельбы торпедами при абсолютной темноте, ориентируясь только на радиолокатор. Стрельба торпедой вообще искусство, помноженное на счастье удачи. Я, технарь, удивлялся примитивности торпедных прицелов. Цель стрельбы – эсминец. На нем судьи из штаба флота. У торпеды в боевом зарядном отделении вместо тротила – вода, а в «голове» мощный фонарь. Судьи по следу этого огня с палубы судят о точности стрельбы. Есть ли у них иные средства оценки – не знаю. Катера выходят на выстрел по команде в очередь. Командир катера (через год меня перевели на него) выходит на линию огня и сам себе командует: «Торпедой! Пли!». Как оказалось, очень удачно. Торпеда прошла под миделем, средним шпангоутом эсминца. В бою эсминец бы разорвало пополам. Командир огибает эсминец за его кормой и устремляется к торпеде. А она уже прошла свой путь и вертикально, как поплавок на рыбалке, ныряет, мигая огнем. На катере заглушили моторы в ожидании торпедолова, чтобы передать ему дорогую «игрушку». На радостях успеха команда на палубе засела перекусить. Боцман раздал еду всем, даже пулеметчикам. Они остались в свих высоких турелях и наблюдали за торпедой. Вдруг раздался вопль одного из них: «Торпеда!». В ней сработали, очевидно, остатки топлива, она получила ход и ударила в правый борт катера. Катеру повезла: торпеда ударила в борт, за которым мощная переборка отсека. Его не пробило, а лишь повредило. Но вода стала поступать в радиорубку и моторный отсек. Командир в досаде объявил SOS! Включились огни многочисленных кораблей. Всех охватила паника. К жертве подошел другой катер, и с него сошел Н.Петров. Он оглядел все, прошел на мостик и связался с командиром эсминца. Попросил у него полсотни матросов. Там все поняли, и палуба катера загудела под матросскими ботинками. Их выстроили у левого торпедного аппарата, катер накренился и повреждение оказалось над водой. За борт выставили две беседки, а в них по матросу. Им дали из ремонтного фонда щит с покрытием. Они его закрепили на борту. Матросов вернули на эсминец, а катер в сопровождении отстрелявших пошел домой. Так во время ночных стрельб, где участвовали несколько десятков кораблей, нашелся только один мастер своего дела.
 Таков был капитан-лейтенант Николай Александрович Петров. Его заметили и забрали от нас на повышение. Нам дали другого инженера, интеллигентного и деликатного. Он даже брал у меня сборник стихов К.Симонова, который прислал мне брат к 25-летию. Но нам, верным  петровцам, не нужны были другие механики…
 Прошли годы – десятилетия. Я, уже доцент институт, угодил на какую-то конференцию в Казань. При регистрации вдруг увидел капитана II ранга Н.Петрова. Мы узнали друг друга. Он уже служил военпредом где-то на военном заводе в Приволжье. Расспросил меня и не удивился. Он твердо знал и исповедовал: мужчина во всех обстоятельствах должен оставаться самим собой. «Петровское влияние» прошло со мной по жизни, как собственное сердцебиение.

Како - Евменов Анатолий Николаевич, адмирал, Главнокомандующий военно-морским флотом России (2023).
К-1. В День военно-морского флота России (30 июля 2023) я с замиранием сердца следил на телеэкране за великолепным парадом кораблей в акваториях вокруг Петербурга. Меня восхищали его служивые: от матросов до Главкома и Президента. Я невольно вспоминал свое участие в параде 70-летней давности (1953) во Владивостоке. И даже подробности нашей доставки на американском десантном корабле из бухты Большой Улисс в Золотой Рог.
 И вдруг на каком-то этапе параллельных переживаний меня тронуло: на флоте исчезли корабли с названием «миноносец» и «эсминец». И сам себе объяснил: на них исчезли как вооружение мины и близкие им торпеды. Они фактически были кораблям имя-дарителями. Главным оружием современных кораблей стали ракеты разной ударной мощности, дальности полета и даже поиска цели.
 В таких условиях главным корабельным именем выбрали «Корвет». Корвет (с французского языка) в парусном флоте в 18 и 19 веках был трехмачтовым боевым кораблем с 10-40 пушками и считался по размерам средним. Во вторую мировую войну (1939-45) это сторожевой корабль английских и американских флотов. Под этим именем он шел и на экспорт. Название «Корвет» обкатано в мировых и российских флотах. Однако ныне к нему у нас добавили примитивное уточнение «Большой» и «Малый». Эти уточнения не соответствуют ни боевому назначению объекта, ни чистоте и красоте русской речи.
 Я припал к столу с листком чистой бумаги. Мои названия получились куда «мористее» чем «большой» и «малый». Они близки историческим названиям и современному оснащению кораблей. Мне кажется, пока не стоит выставлять их на всеобщее обозрение и оценку. Я отправил в адрес Главкома ВМФ предложение это рассмотреть. Письмо отправлено 12 августа 2023 года. Письменный ответ на него – от 4 октября 2923 года. В письме деликатно сказано про существование «Инструкции о порядке присвоения названий…» и о строгости подобных флотских документов. Завершается письмо: «Выражаю Вам признательность за глубокие патриотические чувства, активную гражданскую позицию и обеспокоенность вопросами обороноспособности Российской Федерации». Я берегу это письмо как факт моей душевной привязанности флоту. Нас не разлучила даль в семьдесят (с 1955 года) лет.

ЭПИЛОГ.
 Письменный ответ штаба Главнокомандующего военно-морским флотом Отечества, руководимого адмиралом, старшине I статьи говорит о главном. Наш военно-морской флот был, есть и будет лучшей школой воспитания, обучения и подготовки к жизни молодого поколения  мужчин  России.
   Подтверждаю это  своей исповедью о командирах, военно-морских офицерах, кому я обязан вступлением в жизнь достойного человека, мужчины со всем перечнем его содержания: чести, образования, культуры, трудолюбия, мастерства и, конечно, мужской  смелости часто  неотвратимой, как меч в замахе….
У флотского поэта и офицера Григория Поженяна есть строки  личного «холодного» и «горячего» оружия:
           «Хочу, чтоб без земных богов.
           И, презирая полумеру,
           за оскорбление  –  к барьеру,
           считай четырнадцать шагов» .
               
                «МОРЯКИ БЫВШИМИ НЕ БЫВАЮТ»