Атланта Глава 3. 10

На площади царила настоящая суматоха. Все те, кто не успел покинуть город за несколько дней до развязки войны, опасаясь нашествия мародеров, пытались проделать это теперь.

Протискиваясь между экипажами, и санитарными фургонами, объятая паникой толпа бежала, куда глаза глядят, и среди всей этой суеты, наполненной безумным гомоном голосов, вопли отдельных индивидов о наступлении врага лишь усиливали всеобщее безумие.

Думая, в первую очередь, о себе, каждый стремился поскорее выбраться из Атланты, пока железная дорога была ещё не захвачена. Но подобные попытки побега были заранее обречены на провал.

Поезда предназначались для транспортировки раненых, но никак не простых пассажиров. Так что вздумай Глеб покинуть этот город вместе с Чеховой на поезде, ничего хорошего из этой затеи все равно б не получилось.

Сборище людей, которые в другой обстановке вели бы себя по-другому, превратилось в некий поток хаотичного перемещения душ вдоль одной плоскости, и сжигаемая страхом за собственную участь, вся эта неуправляемая живая масса вперемешку с транспортом и лошадьми снова и снова устремлялась в сторону границы Атланты, нигде не останавливаясь.

Паника действовала даже на самых
непоколебимых, и мгновенно поддаваясь её влиянию, наскоро собрав свои вещи, эти люди устремлялись прочь из города вслед за остальными паникерами.

Колеблясь, Лобов ещё долго не решался ступить в круговорот этой панически настроенной толпы.

Происходившее походило на какой-то кошмарный сон, и чудом не угодив под колеса проехавшего прямо перед ним санитарного фургона, он ринулся в самую гущу событий.

Добравшись до вокзала, парень хотел шагнуть в сторону платформы, чтобы отыскать там хотя бы одного доктора, но застыв на месте от представшей его глазам ужасающей картины, ещё долго не решался сделать шаг вперед.
На железнодорожных путях, прямо под беспощадно палившим солнцем — кто плечом к плечу, кто головой к чьим-то ногам — лежали сотни кровоточащих тел, чьи ряды уходили в бесконечность до самого горизонта!

Да, ему многое пришлось перевидать в госпитале, но ничто не шло в сравнение с этим!

Вместе с живыми лежали и мертвые, так и не успевшие вовремя получить медицинскую помощь. Отовсюду доносились жалобы, ругань, вопли и предсмертные хрипы. Вместо мундиров на солдатах были обгоревшие и изношенные лохмотья. Один, схватившись за живот, где застрял кусок металла, громко ругался. Чуть поодаль второй — с пеной у рта на губах бился в эпилепсии. У третьего сорвало полчерепа, и теперь его мозг, разбрызганный по платформе, нещадно попирался ногами посторонних.

Одни солдаты лежали молча, дожидаясь своей очереди, другие, корчась от боли, метались, изрыгая проклятия в адрес врагов и занятых другими бедолагами хирургов, которые не успевали уже к ним подойти. Своим рваным мясом, ожогами, и раздробленными костями, жалобами они только усиливали всеобщую панику, угнетающе действуя на лежавших рядом соседей. И над всем этим безумием, сотканного из крови, грязных повязок и боли, таскались из последних сил санитары, поднимая с земли то одних, то других, словно прикидывая в уме, есть ли смысл их спасать, или оставить умирать, укладывали «избранных» на носилки, унося под крышу депо, куда не доходили палящие лучи солнца.

Прищурившись, Глеб поднес ладонь ко лбу. Солнце нещадно слепило ему глаза.

«Да, ну здесь и кутерьма!» — мысленно обратился он к самому себе. Не лучше, чем у него было с личной жизнью.

С трудом подавив приступ тошноты, парень ринулся в самое пекло, пробираясь вперед. Нет, он никогда не считал себя слабонервным, но при виде такого зрелища сбой дала даже его железобетонная нервная система.

Еле сдерживаясь, чтобы не разразиться проклятиями из опасения наступить на чью-то голову или раздробленный живот с вывалившимися на землю внутренностями, он неторопливо перемещался по платформе, не обращая внимания на брошенные ему вслед взгляды, полные отчаяния.
Вот ещё одного солдата уложили на носилки. На боку у него сорвано мясо, и оголились ребра, из которых одно торчало в сторону, как обломанный сук на дереве.

Брезгливо скорчившись, Лобов направился дальше и, перестав различать живых среди мертвяков, он просто шел вперед, не разбирая дороги. В данный момент все эти субъекты представлялись ему не живыми людьми с их страданиями и болью, а сплошным месивом неудачников, сдавших город.

Он понимал, что нельзя было так предвзято относиться к этим людям, но ничего не мог с собой поделать.
Тщетно пытался он разглядеть в этом привокзальном аду хоть одно знакомое лицо медика. 

Расслышав, наконец, неподалеку чей-то голос, он двинулся на его звук. Оперируя в окружении фельдшеров под открытым небом, мистер Коллинз отчаянно ругался, когда к нему подносили новую партию раненых.

— Несите к другому врачу! Мне и без того хватает мороки! — размахивая в воздухе хирургическими инструментами, и пытаясь перекричать гудки прибывавших поездов, он показывал санитарам, чтобы разворачивали носилки с раненым и уносили их в другое место.

— Там тоже полно, — невозмутимо доложил ему фельдшер.

— Но у меня всего две руки, а не десять!

Перешагивая через распростертые тела, Лобов в два счета очутился рядом с хирургом. Узнав бывшего «ученика», мистер Коллинз взмахом руки подозвал его к себе. Рукава сорочки старика были закатаны по локоть, а его одежда алела от крови как у мясника.

— Скорей сюда! — крикнул ему мужчина. — Мне дорога сейчас каждая пара рук!

Замерев на месте, молодой человек растерянно покосился на доктора.

«Дорога каждая пара рук»? О чем он вообще толкует? Неужели мистер Коллинз думает, что его бывший ассистент примчался сюда, чтобы спасать жизни всем этим беднягам? Нет-нет, он не мог здесь оставаться.

Он не мог бросить Чехову одну, помогая чужим людям. Он не за этим сюда пришел.

Отвернувшись, старик принялся отдавать распоряжения санитарам, указывая то на одного, то на другого раненого, и пользуясь моментом, пока внимание доктора было отвлечено другими, Лобов поспешил скрыться с его с глаз, покидая платформу. Если Чеховой было суждено умереть от его руки, тогда это произойдет сегодня.

Таковой будет его «плата» за безграмотность в выбранной профессии и безалаберное отношение к учебе в Гарварде.

Домой парень добирался, будучи мертвецки пьяным от жары. Словно погрузившись в какую-то новую реальность, существовавшую вне времени и пространства, он бежал, не замечая ничего вокруг. Так что если бы на пути вдруг стала сама армия Шермана, от предпринятого шага его не остановило бы даже это препятствие.

Возможность покинуть Атланту у них ещё оставалась. Надо было просто найти транспорт. Конечно, при желании, он мог и сам выйти на дорогу, и попробовать отобрать лошадь у какого-то беженца, но без револьвера, который он не взял с собой, проделать что-то подобное будет трудновато.

Значит, следовало найти того, кому можно было поручить такое задание, невзирая на последствия. И хотя его план подозрительно смахивал на разбой средь бела дня, самого Лобова это ни капли не волновало. Ради спасения Чеховой он был готов пойти и не на такое преступление.

Нехорошо было отбирать у  посторонних транспорт, но по-другому поступить сейчас он не мог. Понятие морали и нравственных ценностей как-то сразу отошли у него на задний план, как только возникла серьёзная угроза его жизни, и дерзнув единожды их переступить, Глеб все меньше задумывался о последствиях.

Перебрав по памяти полузабытые образы людей, к которым можно было обратиться за помощью, он внезапно вспомнил о своем закадычном приятеле Гере, — пьянице и забулдыге, готовом пойти на все ради денег, чтобы погасить свои карточные долги. Как это он не подумал о нем с утра, носясь по всему городу словно ошпаренный кот?

Тут его охватил необъяснимый страх. А что если и Геры нет в городе? Этого он тоже как-то не учел… Последний раз они виделись пару месяцев назад около вокзала, до начала осады Атланты; бог знает, где этот тип шатался теперь, пропивая свои последние деньги, полученные от наследства родной тетки…

Придется потерять время и отправиться на его поиски. Кто знает, может ему повезет, и он отыщет его в каком-то притоне, чей порог вряд ли бы не осмелился переступить благородный джентльмен.

***

Вернувшись назад, Лебедевой Глеб на пороге дома не застал.

«Эта дурында, видать тоже сбежала… — подумал он, удивившись, что ему никто не вышел навстречу. — Как и Степанюга».

Впрочем, после той оплеухи, которую он закатил ей с утра, глупо было надеяться, что она станет ждать его возвращения, проглотив обиду.

Проведав Чехову, и убедившись, что она ещё спит, (её лицо заметно оживилось, и ушла эта пугающая острота его черт), Глеб спустился в гостиную, и принялся там обыскивать мебель в поисках заначек. Часы над камином давно остановились, и он теперь понятия не имел о том, который был сейчас час.

Раньше ему никогда не приходилось заниматься сбором багажа. Это была обязанность матери или слуг. Теперь же, разбираясь с вещами самостоятельно, он понятия не имея, что следовало брать с собой в первую очередь, а что во вторую, и с чего вообще следовало начинать.

Проклиная себя за то, что не сумел заранее позаботиться о том, чтобы набросать приблизительный план по сбору вещей, он подходил то к одному шкафу, лихорадочно вываливая оттуда барахло, то к другому, но, в целом же, за эти полчаса его бессмысленных метаний дело не продвинулось ни на йоту. В подобной обстановке сосредоточится было непросто.

«Наверное надо начать со сбора ценных вещей», — вскоре додумался Глеб, но что именно являлось «ценным»?

Парень осмотрелся по сторонам. Что обычно берут с собой люди, если им приходится вот так неожиданно бросить все и уехать куда глаза глядят? Это могут быть как деньги, так и драгоценности.

Проигнорировав упоминание о драгоценностях, которых в этом доме все равно не было, Лобов открыл потайной ящик в столе, и отыскав там оставшиеся пачки обесценившихся денег, принялся рассортировывать их по карманам, быстро пересчитав их общую сумму.

О том, что неплохо было ко всему прочему ещё захватить с собой немного еды и питья, которое могло пригодиться им в первое время, он даже не подумал. Погрязнув сугубо в «финансовых» вопросах, ему было уже не до этого.

Другой на его месте, наоборот, плюнув на деньги и драгоценности, запасся бы вещами первой необходимости. У каждого были свои приоритеты и последовательность их расстановки в этой жизни.

Стоило ему расправиться с последней пачкой долларов, как со стороны улицы раздался оглушительный залп. Стекла лопнули, и комнату засыпало осколками. Подойдя к окну, Лобов увидел на горизонте огненное зарево вперемешку с огромными клубами черного дыма. Неужели армия врага уже здесь?

Выскочив на крыльцо, он прислушался к звукам на дороге, но она была пустынна. Прошел наверное час, когда со стороны переулка послышался скрип несмазанных колес в сопровождении неровного топота копыт.

Спрыгнув с небольшой повозки, незнакомец, в котором он моментально узнал своего закадычного приятеля, поздоровавшись с ним, указал в сторону пожара:

— Ну что, похоже на конец света?

— Я прямо чувствую, как мир меняется прямо на моих глазах, — процедил Глеб, отметив нетрезвый вид Геры. В борделе он выглядел не таким безнадежным и пьяным.

— Вот увидишь, мы ещё станем свидетелями зарождения нового мира! — заплетающимся языком пролепетал тот; от парня за версту разило спиртом. — А теперь говори, куда ты собрался ехать в такую ночь, когда все дороги из города захвачены врагом.

Лобов нахмурился.

— Насколько мне известно, одна дорога пока ещё свободна.

— Все верно. И по ней сейчас отступает наша «доблестная» армия, — хихикнул Гера, с трудом подавив приступ икоты. — Но если ты вздумаешь ехать этим маршрутом, у тебя тут же отберут лошадь, если ты раньше времени не пресечешься с армией Шермана. И хотя стоила она мне не много, украсть её было не так уже и просто, чтобы ты мог спасти свою ненаглядную «сестренку».

— Я поеду домой, чего бы мне этого не стоило, — настоял на своем Лобов, едва сдержавшись, чтобы не приложить его чем-то тяжелым по голове за допущенную фамильярность в адрес Чеховой.

Гера посмотрел на него так, словно сомневался в адекватности мыслительных процессов приятеля.

— Да ты никак рехнулся! В поместье твоих родителей небось уже вовсю орудуют солдаты, а ты собрался везти туда свою сестру.

— Да мне плевать, что там происходит! — грубо оборвал его Глеб. — Я еду домой, и точка!

Гера неодобрительно покачал головой. Он догадывался, что его приятель — отчаянный малый, но с таким безрассудством, проявленным им сейчас в контексте данной ситуации, он сталкивался впервые.

— Да ты никак и вправду переживаешь за её судьбу! — ухмыльнулся Гера, получив от него причитавшуюся за свои услуги сумму денег.

— Если бы бог не обделил тебя мозгами, — резко отозвался Глеб, пряча часть долларов обратно, — ты бы тоже испугался, окажись на моем месте.

Приказав ему следовать за ним, он захватил по дороге лампу, направляясь в комнату Чеховой. Девушка лежала, вытянувшись и прикрыв глаза.

Изумление, растерянность, неловкость, перемешанная с сожалением, мгновенно охватили душу парня, но тут же отбросив в сторону собственную нерешительность, он подошел к ней, чтобы укутать её в плотный плед, а потом осторожно поднял её на руки. Бросив украдкой взгляд на дагерротип с изображением Рудаковского, (бог весть знает, где его носило сейчас!), Глеб понес Чехову прочь из комнаты.

Лампа в руках его приятеля отбрасывала на стену колеблющиеся тени. Спустившись к повозке, прежде чем устроить там «сестренку», он окинул клячу скептическим взглядом.

— Как бы она не пала в оглоблях… — выразил он вслух сожаление, и переведя недовольный взгляд на Геру, едко добавил: — Ежели взялся красть, то мог бы украсть и что-то поприличнее.

Тот едва заметно развел руками в ответ.

— Когда-нибудь я расскажу тебе, как в меня чуть не всадили пулю за кражу, — доложил он, уязвленный его недовольством. — И только неизменная преданность лучгему другу сподвигла меня «польститься» на это бедное животное.

Глава 3.11

http://proza.ru/2024/06/22/685