Солнце и Луна - 4

***

Пиршественная зала ошеломила римлянина роскошью убранства. Это особенно бросилось ему в глаза, потому что Витус вырос в среде сторонников умеренности и борцов за чистоту нравов. Его семья хоть и была богатой, но давно стала поборницей утраченного аскетизма, когда-то присущего пограничному городку Риму.
По мере разрастания и усиления влияния вечно воюющий Рим богател, перенимал привычку к роскоши от изнеженных этрусков – своих патронов. Пока этот процесс шел постепенно, то не слишком сказывался на нравах, но когда город оказался заваленным баснословной военной добычей из Малой Азии и Греции, то превзошел своих соседей в расточительстве. Это дурно сказывалось на нравах знати и периодически в Сенате возникали инициативы по ограничению или даже запрету роскоши. Двоюродный дед Витуса, цензор* Гай Кассий изгнал из Сената консула Публия Корнелиуса за приобретение тем серебряной вазы весом в десять либр**. На памяти Витуса были бурные одобрения в кругу его родных и близких следовавших одного за другим то запрета полководцам иметь более одной чаши и одной солонки из серебра, то признание предметами роскоши копченого и солёного мяса, стоивших немалых денег. А когда несколько лет назад ввели запрет на импорт средств женской красоты, его мать демонстративно отказалась от использования благовоний, масел и того странного пепла, которым женщины меняли цвет волос. Его семья соблюдала законы, ограничивающие роскошные пиры***, однако признавала, что вновь и вновь повторяющиеся законы невольно свидетельствовали, что их не исполняют. Да и молва о пиршественных оргиях и желании вельмож перещеголять друг друга запредельными угощениями вроде рагу из соловьиных язычков находила все новые и новые поводы. Витусу очень нравился дух воинствующего поборничества чистоты нравов в его семье, он и сам с удовольствием подчеркивал, что пользуется исключительно керамической и медной посудой. Это ему было нужно, так как он думал войти в Сенат на теме нравственной чистоты.
И вот он оказался в Этрурии, земле, научившей Рим роскоши, семье столь баснословно богатой и далекой от идеалов скромности, что растерялся: в Риме он отказался бы участвовать в подобном пиршестве в интересах собственной репутации, но здесь?
Все ложа были застелены яркими вышитыми покрывалами, столы уставлены не только разнообразными блюдами, но и почти вся посуда была хрустальной и серебряной. Диковинные канфары****, скафии*****, батиоки***** были покрыты изящными узорами. Столики и скамьи сплошь отделаны чеканной медью, слоновой костью, резьбой. Но буквально онемел Витус от того, что рядом с мужчинами на ложах располагались их жены******. Для него, истового римлянина, подобная вольность допускалась только для куртизанок. Добропорядочным женам и матерям семейств надлежало быть вдали от мужских забав и посвящать себя исключительно женским добродетелям – надзирать за хозяйством, воспитывать детей, а вечера отдавать рукоделию. Никакая самая знатная римлянка не могла возлежать рядом с мужем на его ложе! Даже в семейных трапезах ей полагалось учтиво подавать ему блюда и скромно сидеть на стуле в стороне, редко - присесть в ногах супруга. Этрусские матроны словно и не слыхали о подобном, пили вино, провозглашали тосты и веселились, будто они мужчины. Мало того, они бессовестно переливались таким количеством драгоценностей, со стоимости которых с каждой из них можно было выплатить годовое вознаграждение не одному десятку солдат.
Обескураженный Витус, стараясь скрыть смущение и пристыженность за родных друга, занял свое место на отведенном для друзей Авла ложе и радовался, что хотя бы рядом с ними нет женщин. Однако сам Авл и друзья его детства Альфий и Перкуний, только что представленные Витусу, воспринимали происходящее как норму и чувствовали себя превосходно.
Ощущая естественность окружающих, Витус рассудил, что ему, человеку широких взглядов, негоже осуждать чужие нравы в чужой стороне, и вскоре смог справиться с неприятным впечатлением настолько, что стал есть, пить, разглядывать гостей и даже наслаждаться чудесной музыкой. Еще через короткое время изысканное вино поспособствовало расслаблению и снисхождению к местному колориту – ведь этруски не римляне! - так что участие женщин в мужском развлечении стало казаться ему пикантным. И хотя впоследствии за время отпуска он привык к вольности этрусских дам, и как будто бы не осуждал их, все же в глубине души не мог не считать их отталкивающе распутными. Мать Авла, госпожа Арунтия*******, при знакомстве произведшая на него приятное впечатление мягкой величавостью жестов и изящной лепкой чуть удлиненного лица, уже не казалась порядочной женщиной: для порядочной женщины она слишком много смеялась и ярко наряжалась. Да и к хозяину дома, благородному Титу, Витус преисполнился тщательно подавляемым презрением.

*Цензор  (от лат. censor, от censere «оценивать») — должностное лицо в Древнем Риме, осуществлявшее главным образом проведение ценза, в том числе надзор за нравами (отсюда проистекает nota censoria, то есть право цензора исключать провинившегося гражданина из сената или всаднического сословия, а также переводить в разряд эрариев (более низкий класс граждан), облагая дополнительным налогом).
**Около 3 кг. Libra – мера веса в Древнем Риме, равна 327,45г.
***В разное время в Риме были приняты законы об ограничении числа гостей на пиру, ограничивающие расходы на пиры твердыми суммами, об ограничении количества потребляемого мяса и др.
****Канфар – сосуд для питья в форме кубка на ножке и с двумя ручками.
*****Скафия – кубок в форме лодки.
*****Батиока – чаша без ножки и без ручки.
******В Риме лишь с середины 1 века до н.э., повсеместно утвердился обычай, чтобы женщины возлежали на пирах, как и мужчины. Действие романа условно происходит примерно за 100 лет до этого. В Этрурии женщины были гораздо свободнее римлянок.
*******Арунтия – этрусское женское имя. В античности у римлян женщины не имели личных имен и назывались по фамилии отца. Так, дочь Юлия звалась Юлией, Лукреция – Лукрецией и т.д. Если дочерей было несколько, им добавлялся «номер», напр., дочери Гортензия звались Гортензия прима (первая), Гортензия секунда (вторая) и т.д. Выйдя замуж, к фамилии отца женщине прибавлялась фамилия мужа. У этрусков женщины, как и мужчины, имели и носили свои собственные имена.