Калистрат Федотович

 Калистрат Федотович...

 Прошлым летом разговорилась с лоточником, продававшим сувенирную бересту в районе речпорта нашего районного центра. Выяснилось, что мы с ним из одного села. Конечно же, учились в одной школе. Хотя он старше на пару лет. И мы оба вспомнили его - нашего Калистрата Федотовича. Я слегка расхвасталась, да даже не слегка - назвала себя его любимой ученицей. Стыдно теперь...

 Потому что при этом имени меня охватывает гордость - я училась у него; чувство глубокого сожаления и невосполнимой потери - он прожил не слишком долгую жизнь; чувство именно стыда и раскаяния - за неоправданные его ожидания относительно меня. Неоправданные, как в долгосрочной перспективе, так и в том, уже далёком, школьном времени, когда я училась у него, а он всячески давал понять, что ему нравится моё отношение к его предмету. Не только моё отношение, но и мои к нему способности.

 Запомнилась самая лёгкая лабораторная работа, которую он придумал для нас - найти центр тяжести у листка тонкого картона произвольной формы. Листок картона каждый из нас вырезал так, как ему в голову взбрело. Потом нужно было, подвешивая его на нитке, искать тот самый центр. Результатом работы была точка пересечения нескольких прямых линий - как раз искомый центр тяжести.
 Я тогда очень постаралась, и он начал проверку правильности работы именно с меня - взял мою бумажную амёбу, проколол в месте найденного мною центра и стал поворачивать фигуру по часовой стрелке, а, может быть, и против часовой - это значения не имеет.
 Моя фигура оставалась неподвижной, после того, как он отнимал руку. Я не знала - хорошо это или плохо. Никто не знал. Потом он проделал ту же операцию с бумажной фигурой, которую вырезала из картона моя соседка по парте - весьма средняя ученица. Её амёба повела себя по-другому - она двигалась после отнятия им своей руки.
 А он объявил радостно:
 - Та же мучка, да другие ручки!
 И я поняла - лабораторную я сделала идеально.

 Такие шутки-прибаутки были у него в ходу постоянно. Мне всегда было весело на его уроках, хотя часто не слишком весело было записным школьным хулиганам, на примере которых он любил объяснять нам физические законы.
 Скажем:
 - Бежит по коридору, задрав шары к небу (такие грубоватые уральские выражения тоже были у него в широком употреблении), Хулиган номер один (в его примере это всегда был конкретный, известный всей школе, ученик, скажем, Иван Семёнов), а навстречу ему, точно так же, задрав шары, несётся какой-то Вася Пупкин (назовём его так). И вот они сталкиваются лбами, и у них начинают расти шишки. Далее ставился вопрос  - кто и почему пострадал больше. В силу какого физического закона.

 Это было просто уморительно смешно. (Мне смешно, не Васе Пупкину и не Ивану Семёнову, второкласснику и второгоднику, конечно). Формулы сами запоминались. Да их и не надо было запоминать - кабинет был увешан ими. А ещё там над доской висел узкий длинный планшет с надписью: И может собственных Платонов...

 Позади парт стояли застеклённые шкафы с приборами - чего там только не было. А ещё, вместо обычного учительского стола, в кабинете была настоящая кафедра. На которой тоже стоял обычно прибор, с помощью которого вызывалась искусственная молния.
 
 Кабинет физики при Калистрате Федотовиче в нашей сельской школе был лучшим в области! О, это отдельная песня - наш кабинет физики... мой рассказ никогда не закончится, если я буду вспоминать, что же там было. Да и отошла я от физики так далеко, что уже вылетели из памяти многие названия тех приборов, которые раньше знала назубок.
 Тут надо обязательно сказать, что кабинет физики был целиком и полностью делом его собственных рук!

 Не оправдала я надежды нашего Калистрата Федотовича, ох, не оправдала  - однажды ещё во время обучения в школе - когда он лично повёз меня в этот районный центр на олимпиаду по физике, проходившую тогда в школе номер 9.
 Отчётливо помню, как , прочитав условие первой же олимпиадной задачи, кинулась с энтузиазмом решать - знаю, помню - сразу формулы всплыли, казалось бы, нужные.

 Кидаюсь решать, на ходу понимая: Э, нет, это точно не решается так в лоб... Кручусь так и сяк, пробую с другого конца - опять не то. Берусь за вторую задачу, за третью - не помню точно, сколько было заданий, но... решить не удалось ни одного! Ни одного! Это мне-то - с лёгкостью щёлкавшей обычные школьные задачи по физике. Сникаю, время идёт, тяну уже его просто, вдруг нарисовав на двойном листке черновика свою собаку, овчарку. Сижу в крайнем правом ряду у стены класса и медленно штрихую места, которые должны быть тёмными - может так я смогу заработать хоть один балл?! Рисовать умею - смотрите, как здорово я умею рисовать!
 Стыдно, невыносимо стыдно было потом, когда ласковый Калистрат Федотович повёл в городскую столовую, недалеко от тамошнего автовокзала, накормив там обедом, по дороге на вокзал.
 Не знала, что сказать, невыносимо стыдно - только и приходит в голову.

 А потом были снова неоправданные надежды - я не поступила сразу после школы в выбранный мной институт - выбранный спонтанно - по рекламе в газете, мелькнувшей раз, потом второй. Авиационный институт - это же красиво! Радиотехника - это же так интересно!

 Не поступила, пришла в родную школу, а мне предложили работу - в лаборантской у Калистрата Федотовича.
 Конечно, я согласилась. 70 рублей - наверное, самые трудовые деньги, заработанные мною за всю мою жизнь - я их отработала сполна. Калистрат Федотович не давал мне сидеть без дела - я делала карточки для лабораторных работ, я вымыла до блеска окно в лаборантской, чего-то я ещё там делала - Калистрат Федотович утро начинал с нового задания мне. Которое я старалась сделать как можно быстрее, беря работу на дом. Чтобы потом на работе было всё же время почитать - пока за стеной Калистрат Федотович вёл очередной урок.
 Класс временами взрывался дружным смехом. И учебники - учебники у всех лежали на партах, но никто, никто не смел открыть учебник, когда шёл урок и Калистрат Федотович объяснял очередной физический закон.
 Не дай бог открыть - увидит он - тут же:
 - Я 28 лет преподаю физику - если бы я хотя бы один раз в год открывал учебник и читал там про этот закон, то думаете, я его не запомнил бы наизусть?!  - Вы что меня проверять вздумали?!

 Да, он называл нас на Вы. И ещё - с его подачи я стала Ивановной, потому что, когда у нас началась физика, в нашем классе училось нас двое таких, пусть будет две Ивановых Оли.
 Одна, то есть я, была Иванова Ольга Ивановна, а другая Иванова Ольга Юрьевна.
 До того мы числись по номерам - с подачи нашего учителя младших классов. Я была Ольга Вторая, Юрьевна была Ольга Первая. Первая, с первого класса, была выше меня ростом.
 Калистрату Федотовичу не понравилась эта идея - называть тёзок по номерам, и он стал уважительно звать нас по отчеству.

 Как-то в школе случился пожар, где-то на чердаке, и нас вывели из школы, мы снизу увидели на крыше  - кого же ещё? - Калистрата Федотовича, который боролся с огнём.

 Внешность у нашего Калистрата Федотовича тоже была весьма примечательная. Рано поседевший, он отличался довольно густой шевелюрой, расходящейся в обе стороны над высоким и широким лбом. Скуластое лицо было монументальным. Как это принято говорить, небольшие глаза прятались под густыми бровями. Глаза часто смеялись.
 Говорят, что Калистрат Федотович неплохо пел - мне слышать не приходилось. Вне школы мне его видеть приходилось мельком и редко.

 Последний раз, когда я видела его на улице, был уже давно, почти сорок лет назад. Я была не одна, а вместе с маленькой дочерью - в тот, относительно короткий период, я поселилась временно у мамы.

 Ребёнок уже был, институт был брошен, я была замужем, но справедливо считала себя никем - никем не стала - никем, кем могла бы быть, по мнению нашего Калистрата Федотовича.

 Я увидела его издали. Он шёл с трудом, у него уже были большие проблемы со здоровьем...
 Я сделала вид, что его не вижу, просто не заметила. Так и не знаю - заметил ли он меня... Он был на достаточном расстоянии. Но мне стыдно до сих пор за тот свой поступок. Или непоступок - как считать...