Смерть вампира Глава 33

Глава тридцать третья
Неожиданная помощь в выполнении обещания, или как выполнять обещания через «не хочу» и «не знаю, как»

И в эту ночь Ванде приснилась странно красивая женщина. Она обнимала Ванду, сильные холодные руки прижимали её к себе, и она растворялась в невероятной любви. Ванда не могла отвести взгляд от темно-коричневых глаз, а когда ей это удалось, оказалось, что она смотрит в глаза Фоаса. Он беззвучно предупредил её, чтобы она ни о чем не беспокоилась, его голос прозвучал внутри её сознания.
Ванда открыла глаза, в пустой темной комнате ничего не увидела, прислушалась к тишине. Сон, разбудивший её, походил на явь, девушка испугалась, что, проснувшись, вспомнит вчерашний день и не уснет до утра. На самом деле, осознав и запомнив сон, она крепко уснула и проснулась отдохнувшей и умиротворенной. Такого покоя она не испытывала давно.

Утром Ванда привычно спустилась на кухню. Отец тут же вышел из кабинета. Посещение больницы вызвало череду воспоминаний, пробудив к жизни страхи, которые, как выяснилось, в его душе никогда не засыпали, только притаились, в ожидании своего часа. В отличие от дочери он долго не спал, передремав днем, уснул только под утро.

– Как ты себя чувствуешь? – тревога звучала в его голосе.
– Если не считать моральных мучений, великолепно. Я уверена, этот доктор обладает какими-то необыкновенными приемами, спала я как младенец, и не поверишь, ужас исчез, остались события, как будто они произошли не со мной, я просто просмотрела фильм, - призналась она в своём странном восприятии мира.

– О себе я такого сказать не могу, мысли просто изгрызли, – доверительно признался отец дочери.
 
Ванда, не предупреждая, обняла отца.

– Всё забудется, – заверила она, вложив в слова не сиюминутный смысл.
Борис помедлил, сомкнул руки, прижал дочь к себе, потом они отстранились.

– Слушай, папа, я в университет не пойду. Нет желания выступить именинницей после вчерашнего происшествия. Думаю, дать им время обсудить события без моего участия. Как никак я главное действующее лицо. Николай в больнице, однокурсники запытают меня расспросами, – высказала она свою точку зрения и обратилась с просьбой к отцу.

Борис и сам хотел попросить её побыть пару дней дома. Он не переставал удивляться насколько комфортно жить под одной крышей с дочерью, не понимая, как ей удавалось угадать его мысли и настроения.

– Оставайся, нет проблем. Ванда, тут такое дело мне необходимо уехать дней на десять по проекту реставрации замков. Посмотреть две развалины. Поискать документы на землю, границы, красные линии и все такое. Развалин всего три. После вчерашнего не представляю, как оставлю тебя одну, давай я договорюсь с кое-кем и этот кое-кто поживёт здесь. Вопросов она задавать не станет. Просто если какой случай, кто-то живёт в доме. К слову, пока ты спала, фармацевта я посетил. Возьмёшь там, на входе пакет. Как-то многовато, но доктор все расписал, каллиграфическим почерком, – Борис не решился, прямо озвучить просьбу принимать препараты, просто напомнил.

На роль «кого-то» претендовала только одна кандидатура, другой просто не существовало, и Борис решился сейчас озвучить и имя, и статус. Как крайний вариант, нарушив тем самым принятые давно правила. Не пускать на свою территорию и не посвящать в личную жизнь женщин, с которыми он встречался.

– Оперативно. Благодарю. Не волнуйся, начну принимать, я же обещала. А теперь приготовься к огромной ложке дёгтя. Ни за какие блага на свете я не стану жить с чужой теткой или дядькой. Мне плевать, на твои аргументы против поездки, я поеду с родным отцом, изучать развалины. Чувствую я себя великолепно, ты не имеешь права мне отказать. Мне жутко интересно, – предложила свой вариант, контроля за собой, непокорная дочь.

– Ничего интересного, ещё холодно и вообще утомительно, – попытался остановить её Борис.

– Поеду и всё, я ни разу не видела, ни одной развалины. Правда, возникли две проблемы. Автомобиль и телефон. Телефон, скорее всего, погиб на месте происшествия, а автомобиль мы вчера не забрали с парковки, я даже не помню, замкнула ли я его. Уверена непосещение лекций и контрольных казна потянет, как и пересдачи, новые друзья, пояснили, как учиться не напрягаясь, – принялась продвигать свою идею Ванда.

- Разогнался я платить. Этот скот ректор, мне должен, могу ввести плату за воздух в этом городе, задохнется тварь тупая, - прорычал Борис.

Принимая решение уехать с отцом в командировку, Ванда ни разу не вспомнила Келсиоса Залиникоса и его отца странного доктора. Хотя Борис всего минуту назад красноречиво напомнил о рецепте.

Борис почему-то необыкновенно легко сдался. Пережив вчерашний ужас, он не представлял, как оставит дочь одну надолго. Отменить поездку он не имел права, слишком много людей задействовано в цепочке и его интерес исчислялся не только деньгами, на прибыль он легко бы закрыл глаза. Обучение дочери в университете он вообще не рассматривал, как аргумент.

– Телефон я тебе выделю из старых запасов, по дороге восстановим старый номер, а с автомобилем не хрена не случится, а если случится – хрен с ним. Ректор вчера выгреб, он будет лично его охранять. На сборы два часа, вызову водителя и погнали, – странно воодушевился Борис.
 
– Папа, а зачем нам чужой человек в машине? Мы же оба умеем водить, когда устанем, остановимся, сменим друг друга. Или ты ограничен во времени? – переламывала ситуацию в свою сторону Ванда.

– Да, нет, поездка с небольшими перегонами. По приезде на место мозговой штурм, в три вопроса. Что восстанавливается из замковой рухляди, проще степень разваленности, во сколько, очень примерно, восстановление обойдется, и на чьих землях стоит это великолепие Людоеда, Маркиза или Карабаса. День туда день сюда значения не имеет, – невесело пошутил Борис.

– Я одеваюсь, и водителя не берем, – постановила послушная дочь, добившаяся своего.

– Хорошо, погнали без водителя, – проявив неожиданную сговорчивость, согласился Борис.

Ванда быстро проглотив еду, умчалась к себе собираться. Через два часа BMW выехал со двора и направился в сторону трассы.

Первой остановкой были руины замка в селе Середнее.
– Средненьский замок единственный замок Закарпатья, в котором в незаконченном виде сохранились черты романского стиля. От стиля остался только плач и развалины. Папа ты архитектор, как в этой груде можно усмотреть романтический стиль? – комментировала Ванда только что найденную в интернете информацию.
– Ванда не смеши, стиль не романтический, а романский, – поправил пробел в образовании дочери Борис.

– Согласна. Если романский, тогда все очевидно любому неучу. И что ещё вызвало лично у меня бурю восторга, так это тот факт, что построили его тамплиеры, какие тут в задницу тамплиеры? – продолжала выяснять подробности дочь, окинув взором громадные развалины.

– Говоришь, основан тамплиерами, – проговорил Борис, фотографируя руины.
– Не говорю, а озвучиваю информацию, почерпнутую в первоисточнике под названием мобильный интернет, прикинь тут есть покрытие, – отозвалась Ванда, аккуратно обходя лужи и кучи талого снега, – автомобиль мыть, придётся, глушь и грязь, действительно как эти тамплиеры сюда долезли. Тракторов и асфальтированных дорог тогда точно не существовало. Дорог и сейчас нет.
 Борис не ответил. Ванда побродила, вокруг и вернулась в автомобиль, отметив резко негативную энергетику. У самых развалин компания из мужчин неопределенного возраста, упорно боролась с алкоголем, сидя на мокрых холодных камнях. С подозрением поглядывала на дорого одетую парочку и дорогой автомобиль. Отец что-то фотографировал и делал пометки в папке, лежащей на сиденье автомобиля, она устроилась в машине с открытыми дверьми и наслаждалась свободой, свежим воздухом, вечерним солнцем.

Вечерело. Они выехали на трассу и остановились в первом приличном мотеле. Ванда устав уснула у себя в номере. Борис не спал до утра, бесконечно прокручивая один и тот же вопрос, который он запретил задавать себе много лет назад.
«Как она справляется с собой? Я не могу думать, не холодея внутри, а она живёт, строит планы. Ужас».

Три дня они провели в мотеле. Борис занимался поисками документов. Ванда бродила по окрестностям. Они созванивались, встречались, что-то заказывали в ресторане. Когда она уставала, садилась в автомобиль читала книги, извлекая их из глубин планшета. Отец увидел, как она отправила письмо матери.

– А что ты ей пишешь? Люсьена редко звонит, и глупых вопросов поубавилось, – поинтересовался отец.

– Сказку, в которой всё в точности соответствует её представлению о моей жизни. Или перейти на правду? Значит, вы созваниваетесь? – задала два вопроса Ванда.

– Не знаю, зачем ты затеяла такую странную игру. Естественно созваниваемся, она же твоя мать, волнуется, я ей соврал, что ты потеряла телефон, Люся даже обрадовалась, назвав тебя растяпой, – признался он, искренне недоумевая, зачем ей такая игра.

– Я устала от неё, у меня не так много сил, чтобы тратить их на сражение с ней. Легче врать вечно. Потом телефон я выбросила тебе это известно. А ей известно, я пообещала не звонить, лжём другу даже пальцы не скрестили, – озвучила она горькую правду отцу.

Борис всмотрелся в лицо дочери, в глазах он прочёл уверенность в своей правоте, а главное покой. Его замутило от слов: «не так много времени». Он проглотил комок из тоски и боли.

– Я надеюсь, мной ты так не манипулируешь? – справился с собой Борис.
– Только в самой минимальной степени, я рядом, и ты видишь лицо и глаза, – открыто призналась Ванда.

– Завтра утром снимаемся, едем в Бережаны, – прекратил Борис, убийственный разговор, начатый им самим.

– Прекрасно, поведу я, – забила место за рулем Ванда.

Утром отец и дочь покинули мотель. Борис уступил ей место за рулем, и, не отрываясь, смотрел на дорогу, как бы ведя автомобиль вместе с дочерью. Проехав почти двести километров из трёх ста двадцати. Ванда съехала на обочину.

– Все устала, прекрасный автомобиль. Дальше твоя очередь, – означила она свой предел.

Зима незаметно сдавая позиции, уступала место весне, пока только в продолжительности дня, и в смене запахов. Ванда улавливала аромат ранней весны.
В городе отец нашёл недорогой недавно построенный мотель. Он прекрасно знал, цена не всегда определяла качество.

– В этом хотя бы сантехника новая, постели и полотенца тоже. Я таких мотелей, отелей перестроил хренову тучу. У меня и сейчас десятка полтора в работе. И парочка небоскребов в Киеве, – посвятил он дочь в свои дела.

– Папа, доверяю целиком и полностью, – согласилась Ванда, она устала.
Бросив сальный взгляд на странную парочку, метрдотель предложил люкс на двоих. В глазах Бориса заиграла озорная улыбка. Прожив большую часть жизни в насилии и пошлости, он так и не научился её принимать в отношении себя.

– Хорошо, люкс если у вас один, селите в один. На пять дней. Дочка, помиримся в одном люксе, – обратился он к Ванде, и положил паспорта, хотя до этого он не доставал их ни разу.

– Легко, - сказала дочь.

- Пусть кровати растащат по углам, - приказал Борис метрдотелю и подумал:
 «Черного кобеля не отмоешь добела».

Метрдотель сник, и оценивающе посмотрел на Ванду. Девушка ему не понравилась. А легенда, что этот богатый импотент не нашёл ничего лучше, погибла.

Зимний сезон заканчивался летний не начинался, постояльцы по отелю не сновали.
– С утра займемся замком, а сегодня пройдемся по городу, если желаешь, – предложил Борис, дочери.

Ванда кивнула.

Город, ей порадовал, девушка бродила по улицам сама. Отца в последний момент вызвали в местный совет.

«Дороги, конечно, ужасные. Мостили последний раз их лет двадцать назад. Но отсутствие денег в городе сохранило его дух. Ничего не строят и не перестраивают».

Ванда рассматривала город, чтобы отвлечься от мыслей о странном преподавателе и глупом договоре молчать.

Келсиоса Залиникоса она вспомнила, на второй день пути. И уже не могла выбросить из головы, удивившись своему странному поступку, ответить на вопрос почему она сначала уехала, а только потом натолкнулась на последствия своего поспешного решения не получилось.

На следующий день отец и дочь направились к замку. Ванда уже знала, она опять увидит развалины. И особого эффекта от встречи с историей не ожидала. Но увидела она грандиозные развалины. Замок ей понравился, и энергетика рядом и в замке оказалась поприятнее.

– Шикарный замок гетмана Синявского. Замок строили 20 лет. Даже татары, которые сожгли множество замков в окрестностях, не тронули это сооружение, – затараторила она текст из интернета, выученный накануне.

– Подготовилась? – восхищённо спросил отец.

– Подготовилась, там много всякого написано. Желаешь, озвучу, я ещё список архитектурных памятников потянула, пока ты с деловыми людьми побеседуешь, я их осмотрю. А знаешь, неплохо было бы его восстановить, по энергетике он лучше Средняньского, – подвела итог увиденному Ванда.

– Я не принимаю решения, я просто выполняю задания, часть игры, как у тебя с мамой. Зарабатываю я на другом. Пригодились мои знания. Опять же вход в администрацию. С улицы или с заданием сверху. Я решаю свои проблемы, таким образом. Желаешь, могу посвятить? – предложил он дочери участие в бизнесе.
– Нет, не желаю, боюсь вникнуть и вмешаться, ты же знаешь мою страсть к накоплению знаний. А когда процесс запущен, он с трудом останавливается, – отказалась Ванда и подумала:

«Нет, папа, к бизнесу лучше не приближаться. Ты и так с содроганием вспомнишь эти развалины и эту трассу. Когда меня не станет».

– Посоветовала бы что-нибудь, – продолжал настаивать Борис.

– Даже не вникая, посоветую, ты нервничаешь больше чем обычно. Есть возможность, заканчивай, и не бери новых обязательств. Я же не знаю почём там у вас выход. По-моему, всё, что здесь снималось, типа сливок, уже у тебя, – не удержалась от умозаключения Ванда.

– Ванда, я неделю думаю об этом. Как ты догадалась? – удивлённо спросил он дочь.
– Просто я люблю тебя. Вот и отслеживаю, и как ты заметил, я живу рядом с тобой, начинай скрывать настоящие секреты, увеличь количество замков, – легко напомнила она ему свой статус.

Борис задохнулся от её признания в любви. Он общался с отцами и матерями, у всех одно и то же. Отсутствие элементарного контакта, стяжательство и злоба, скандалы за деньги и имущество, наличие внуков вообще подрывало хлипкое сооружение под названием: «семья». Здесь просто любовь и признание любви.

«Любовь не для красного словца. Она думает обо мне, живёт моей жизнью тихо рядом, отслеживает меня. Я не заслуживаю её любви. Что я ей дал? Больное тело, глупую женщину в матери, и раннюю смерть в перспективе. Она запретила мне думать о своей болезни, тоже составляющая любви».

 Приняв её запрет в душе, он успокоился. Остальные три дня Борис занимался документами и переговорами.

Ванда обошла весь город. Пользуясь списком из интернета. Осмотрела костел Святой Троицы, деревянную церковь святого Николая, гимназию, руины синагоги. Костел Бернардинцев оказался тюрьмой, его осмотреть не удалось. Тюрьма в виде костела нависала над городом, вызывая странное ощущение нереальности происходящего.
Перемещаясь по городу, Ванда не на минуту не забывала о преподавателе Залиникосе, непонятное происшествие выглядело как спланированная акция судьбы. Убрав Залиникоса из своей жизни на несколько дней, Ванда ответила себе на вопрос, что же происходит с ней. Живя почти всю жизнь во лжи, чтобы не утратить связь с реальностью, она сохраняла абсолютную честность сама с собой:

«Никогда бы не подумала, но я люблю его, всё предельно просто и честно. Я решила, что защищена болезнью от таких историй. Увы, попалась. Но что это меняет, если он не готов принять мою любовь. А он не готов, что я увидела во время нашей последней встречи – панику. Страх внезапного появления, даже ректора, не смог бы заставить его так волноваться. Смешно. Он независим, защищен деньгами, как и я. Молва пересуды, это для Марины или Аркадии и людишек из среднего сословия. А молчать он может бесконечно долго, его решимость не оставляет сомнений. Он еле погасил чёрное зарево в глазах. Пытаясь не ответить мне на вопрос».

Ванда понимала если заговорить первой, этот шаг ничего не даст, не продвинет их отношения вперед. Она, скорее всего, получит порцию нравоучений, а он, сбив оскомину, замолчит. Как она не старалась остановить свои изыскания, мысли побрели в запретном направлении:

«Продолжим играть в преподавателя и студентку. Он не преподаватель, а я давно закончила университет. Хожу в него только потому, что сидеть, взаперти ничего не делая в ожидании смерти невозможно. Думала за счёт столицы расширить ореол обитания. Не вышло. Не заставлять же Бориса вернуться в Киев. Тусовка. Вся моя жизнь, безмозглая тусовка в ожидании вознесения».
Её совершенно не интересовал ни статус, ни возраст мистера Залиникоса. Её гораздо больше интересовало, что же он такое, анализ незначительных мелочей заставлял в очередной раз соглашаться с абсурдной мыслью - он не похож на человека. Ванда вспомнила его поведение, и пришла к выводу – это, скорее, повадки, записанные на подсознании.
 
 «Странно до чего выверены все движения. Как будто он их заучил и постоянно контролирует. Но когда он расслабляется, объединяет несколько движений в одно, такое невозможно сделать без специальной подготовки. И иностранные языки он знает в совершенстве. Я уверена, и с французским, и с чешским проблем не возникнет. Сколько ему исполнилось, ну пусть тридцать пять, ладно до сорока лет. Иногда он выглядит как мой одногодка. Возраст загадка, как и возраст его отца, странного доктора, кстати, от его назначения мне стало реально легче. Есть ещё одна непонятка - красивая женщина, в реальности этой женщины я не совсем уверена, но безоговорочно отнести её к бреду тоже не получается, если предположить, она его родственница и как-то оказалась во дворе университета в то утро, её возраст определить невозможно.

Преподает мистер Залиникос, как будто гвозди вколачивает, ни одного лишнего слова. Я запоминаю с первого раза, и не только я, даже студенты с явными пробелами в интеллекте заговорили на английском. Улыбается, губы всегда плотно сжаты, да и говорит почти, не открывая рта. Но самое главное его обходят все, обходят как дикого зверя. И этот факт он принимает с лёгкостью, люди даже злобные и мерзкие на энергетическом уровне тянутся к себе подобным, а он сознательно отталкивает всех от себя. Если вспомнить все наши беседы, вначале он полон доброжелательности, а зачем готов вскочить и отшвырнуть меня. И его энергия то появляется, то исчезает, я не знаю, как такое происходит. Могу, конечно, списать данное явление на свою болезнь. Но я готова поклясться он отслеживает и мою и свою энергии. И почему-то панически меня боится».

Составив такой портрет, вспомнив языки черного пламени, загорающиеся в его глазах, девушка опять вернулась к мысли о его нечеловеческом происхождении.
Ванда позвонила отцу и попросила Бориса забрать её у магазина, где она купила взамен, куртки легкое пальто. Подобрала сумку. Пальто одела тут же у магазина. Продавец видела, как подъехал дорогой автомобиль, как из него вышел, красивый ухоженный мужчина. Большего её зависть не вынесла.

– Ванда, вот это сюрприз, – восхитился Борис, и обнял дочь.

Ванда не отстранилась, а прильнула к нему и душой и телом, скользнув по его энергии, невзначай и сделала странный вывод.

«А ведь это легко, наверно я и этот странный мистер обладаем каким-то уникальным даром. Экстрасенсы. Всё нормально, кроме того, что два странных человека в одном небольшом городе. Вот именно в небольшом, все ближе и компактнее».
Она оставалась человеком, неосознанно чуть зацепившим нечеловеческую цивилизацию, но это соприкосновение заставило её похолодеть.

– Завтра в обратный путь, – перешёл на деловой тон Борис.
– Почему завтра и почему домой, где третья развалина? – поинтересовалась Ванда, боясь признаться, поездка её тяготила.

Невидимая шёлковая нить впивалась в оголенный нерв и тянула домой.
– Третья развалина в Хусте, – удивил её ответом Борис,

– Так этого же там, где мы живём. Странно ни разу не подумала, о том, что в городе находится замок. Пробел в образовании. Меня никогда не привлекала история. Единственный предмет пролетевший мимо меня. Ничего интернет нам поможет, – легко нашла выход из положения Ванда.

– Интернет хорошо, я с замком по месту жительства уже разобрался. А насчёт пробела, сколько ты прожила в городе, мало. Ещё увидишь, – доложил талантливый исполнитель.

– Ну и прекрасно, автомобиль ведем по очереди, – похвалила его дочь
Утром после завтрака, Борис расплатился, дочь и отец покинули полупустой отель.
По дороге Ванда увидела церковь, остановила автомобиль и вышла. Постояла некоторое время у двери, но так и не вошла.

Борис пересел на место водителя. Ванда ничего, не говоря села рядом, когда небольшая деревня осталась позади, Борис нарушил молчание.

– Что тебя привлекло? Церковь так себе. Новострой, – оценил он архитектуру здания, набирая скорость и выезжая на трассу.

– Церковь действительно так себе и по энергетике неважная. Я хотела попросить второй лист железа или ещё какое-то оружие судьбы. Но поняла, пролетевший мимо меня лист, единственный. И сотрясать небеса бесполезно. Почему так получилось? Всё бы уже закончилось, без принятия решений, – ответила Ванда.

Борис задохнулся, он не помнил, как затормозил, съехал на обочину, невидящим глазами пытаясь что-то рассмотреть перед собой.

 Но холодный рассудок Бориса Семёновича отметил, первый случай, когда Ванда добровольно затрагивала тему своего здоровья. Что могло послужить причиной, он не представлял, огорошенный, не понимал в какую сторону смотреть, чтобы отыскать причину или хотя бы повод для срыва. Но злобный Вайрих всегда умел выбирать главное. Он не мог упустить возможность задать интересующий его вопрос:
– Ванда ты хочешь поговорить, об операции?

– Папа, ты уже три дня собираешься с мыслями, просто я опередила тебя, прости, – ответила дочь.

– Да, я хотел поговорить, я слаб, моя любовь к тебе делает меня слабым. Ванда …, – начал Борис.

– Дай мне время, у меня нет ответа, я остановилась семьдесят на тридцать и как ты догадываешься семьдесят отказ, а заговорила, на эту тему по дороге, чтобы ты не затевал бесед дома, мне очень хорошо с тобой и у тебя, я не хочу в доме подобных бесед. Их стоит только начать, сами стены будут кричать и напоминать о ненавистной теме, – обратилась с просьбой Ванда.

Борис справился с собой, он хотел поговорить и разговор состоялся, неважно кто начал, важно, как расставлены маяки. Но он узнал наверняка, что думает по этому поводу его дочь, и предложение, отвергнутое ней полгода назад, как полностью неприемлемое, живёт в её душе и отвоёвывает право осуществиться.


– Ты очень сильная и жёсткая, до жестокости. Но тридцать процентов «за» намного больше чем бесповоротный отказ. Пределы тебе известны. Но я настойчиво жду согласия и хочу, чтобы тебе это стало известно. Не дай бог тебе передумать то, что передумал я ночью после происшествия во дворе университета, – признался Борис.

Борис понемногу начал разбираться в характере дочери, иллюзий он не строил – умолять или упрашивать согласиться на четвертую операцию, тем более на такую, бессмысленно, дочь не станет слушать.
Вдобавок он чётко осознал, его дочь не пустит в свою душу доводы, неприемлемые с её точки зрения.

– Вот и прекрасно, все прояснилось, – закончила беседу Ванда.
Оба замолчали. Борис повернул ключ в замке зажигания и уверенно повел автомобиль к дому.

Они ещё несколько раз сменяли друг друга за рулем. Почти по всей трассе стояла солнечная погода. Ванда любовалась природой, старалась не думать о странном преподавателе иностранного языка, так неожиданно появившемся в её жизни, и о его страхе перед ней. Ещё она радовалась, удачно преподнесенной лжи, она приняла решение не соглашаться на операцию. Уяснив, отец сильнее Люсьены, но все рано слаб, для принятия её решения.

«Ну что ж, похоже, ложь норма жизни, видно человечеству без неё не обойтись. Я рада, что отец перестал нервничать. Конечно, надолго его спокойствия не хватит, но…. Стоило сказать пятьдесят на пятьдесят, нет, нельзя переигрывать, заподозрит. Он уже прикинул, как похоронит меня, вот и начал думать, как продлить мою жизнь. Этот нелепый случай во дворе университета так некстати. Хотя, как посмотреть, назначение странного доктора помогают, пункт закрыт. А правду отцу лучше не знать. Я потяну до последнего. А там как судьба распорядится, кто первый добежит, отец с врачами и пролонгацией жизни или смерть с тихим избавлением от пытки под названием жизнь»:

Она ещё подумала о мистере Залиникосе, всё связанное с ним выглядело неопределенным и туманным.

Ванда улыбалась странному, ничем не подтвержденному предчувствию выигрыша.
Борис мучительно искал причину срыва, и причину отступления от категорического отказа. Объяснение объяснением, но причина не прослеживалась. Борис Вайрих вряд ли бы выжил, не докапываясь до истины, и не выискивая всё до незначительных мелочей, не просчитывая большинство нюансов.

«Первый срыв за всю жизнь. Это знак, но какой? Будь у неё парень. Парня нет. Люсьена не врёт. Здесь она месяц, откуда ему взяться. Влюбиться бы ей, тогда дело пошло бы быстрее, и союзник бы у меня появился. Этот Сергей, о котором она говорила, приедем, выясню, чем дышит его семья. Сейчас сидит рядом абсолютно спокойная. Ужас. Теперь до меня дошло, она пощадила, глупую Люсю, потому и уехала. Может сытость, и богатства подняли в ней жажду жить, она взрослеет. Скоро совершеннолетие. Чем взрослее человек, тем больше жить хочется. Ладно, пока отложу, там посмотрю. В любом случае у неё есть время немного, но есть, даже если она врёт, чтобы успокоить меня. Реальность меняется, чтобы мы не делали – есть такой закон природы»:

Борис запретил себе думать о болезни дочери и постепенно пришёл в себя. К вечеру они добрались домой.

Традиционно встретившись на кухне, за чаепитием, принявшие душ, домашние и уютные, они осознали, что их отношения вышли на новый уровень.

– Я тебе говорила, что люблю тебя? – переспросила она отца.
– Конечно, – подтвердил Борис.

– У меня возникло чувство, что все как-то разрешится. Просто надо довериться и успокоиться. Я великолепно отдохнула и назначение доктора, пришлись кстати. Не поверишь, мне реально легче, – успокоила дочь отца окончательно.
Никто из двоих не сомневался, никакого покоя нет и не намечается, но иллюзию создать получилось.

Продолжение следует: http://proza.ru/2024/06/23/533