Чайкой стать

Волны, шелестя, набегали друг на друга, пока я наблюдал за ними будто впервые. Я все не мог привыкнуть к своим глазам, хотя глаза были у меня и раньше, но эти конкретные глаза еще не разучились замечать ярко желтый клюв друг промеж друга. Рядом со мной приземлилась чайка и громко заверещала прямо в мой клюв. Она, как отражение, ожидала, что я стану отражением ее, но с тревогой взметнулось в небо, лишь заглянув в мои зрачки.
Помнится, когда я взошел на борт этого катера, я был тридцати пяти летним инспектором рыбнадзора.
Перебираясь через борт нашего казенного катера, мы с напарником привычно придерживали кепки, чтобы их не сорвал порывистый ветер. На палубе нас уже ожидали двое, мужчина, лет сорока, в яркой шапке с триколором и подрагивающими бровями, и женщина, лет тридцати пяти, с длинными пушистыми коричневыми волосами.
- Здравствуйте, рыбнадзор, судно ваше?
- Здравствуйте, конечно-конечно наше, - ко мне подошел мужчина, у него был то ли странный акцент то ли дефект речи, при котором он чересчур членораздельно произносил каждый звук и букву, он протянул мне руку и мне пришлось ее пожать, она была чуть влажной и склизкой.- Меня зовут Иван Иванович, это моя спутница Изабель, очень приятно познакомиться.
- Мгм, - промычал я не желая тратить ложь на такую глупую формальность, - Документы на судно и удостоверения личности покажите.
- Конечно, только они в каюте, пройдемте? - мужчина указал на дверь прямо передо мной и я, через плечо, опасливо глянул на своего напарника, но раскосые глаза того были опущены на пейджер, и мной совершенно не заинтересованы.
Иван Иванович закрыл за мной дверь и повернулся. В полутьме его густые серые брови казались иголочками льда, иногда появляющимися на ветках в лесу.
- Ну, докумены? - меня не особо волновало сколько времени я проведу здесь и задержусь ли на работе, домой, к семье меня вообще не тянуло, но, приличия ради, не хотелось сильно задерживаться на судне.
- Товарищ, - проговорил мужчина выговаривая последнюю букву как “сч”, - Вы только не волнуйтесь, - я заволновался. Иван Иванович тем временем достал из-за спины что-то металлическое, но то был не нож или пистолет, а простой серебристый цилиндр с тремя выступами. Иван направил цилиндр на меня, и, не успел я облегченно выдохнуть, его палец сместился на один из бугорков, после чего я потерял сознание.
По крайней мере, это было похоже на потерю сознания. Но когда я выбрался из зыбкой темноты, то увидел себя, свою кепку. Я увидел ее сверху, не переставая махать крыльями, как я тогда думал руками, ведомый неизвестным дотоле инстинктом. Я смотрел, как я же выхожу на палубу и слышал голос обращенный к моему напарник:
- Все нормально, полетели.
Голос был мой, из под кепки выглядывали мои оттопыренные загорелые уши, мой напарник своими прищуренными глазами посмотрел в мои глаза, но я, настоящий я, полный непонимания и ужаса, мог вырвать из своей глотки только истошный птичий крик. Катер со мной на борту уплыл, а я остался в небе, окруженный рыжими от заходящего солнца сородичами.
Я почти был готов опустить руки, отдаться на милость ветру и сгинуть в море, возможно проснувшись, но странный инстинкт снова заставил меня себе повиноваться,  и я, сев на палубу, начал наблюдать за странным дуэтом.
Мужчина с женщиной вместе закинули сеть в море и начали ждать, а когда выдавалось свободное мгновение, женщина, с волосами похожими на гнездо, бросала взгляды в мою сторону. Иван Иваныч сказал “давай”, и они совместными усилиями начали вытаскивать сеть из воды, у них был большой улов. Выловленную рыбу они вывалили в огромный пенопластовый ящик на палубе, который я до этого почему-то не замечал. “Вот, браконьеры.” - подумал я, а они тем временем сели каждый против своей стороны прямоугольного ящика, и начали перебирать рыбу. Осматривая каждую рыбину, они откладывали их в десятилитровые ведра, стоящие рядом.
Иван Иваныч, почему-то справившийся с наполнением раза в три быстрее своей подруги, разогнулся и, с размаху, выпустил всю  рыбу из своего ведра обратно за борт. Я не был ошеломлен, потому что мои запасы удивления иссякли, но это было странно.
Тут Изабель, эта женщина, взвизгнула. Иван Иваныч резко развернулся к ней, ее рука была поднята, а в ней зажата рыбка, маленькая, не больше женской ладошки, красновато-коричневого цвета с синей полосой у основания хвоста.
- Молодец! Умница моя! Последняя осталась! - казалось, что Иван Иванович вот-вот пустится в пляс, или бросится на свою спутницу.
Та улыбалась, счастливо щуря глаза:
- Yeah, i know, that i'm молодец. - она встала и ушла в каюту. Вернулась оттуда она уже без рыбки и пошла не к ящику с рыбой, как сделал ее товарищ, а в мою сторону. Она села прямо передо мной, на пол, и спросила, как ни в чем ни бывало:
- How are you?
- Херово, как.- ответил я своим птичьим голосом, обреченно.
- А я  so happy. - произнесла она, и я понял, что шанс еще есть.

Изабель охотно отвечала на мои вопросы, и, пускай ее ответы были бредом сумасшедшего, мне нужно было хоть что то, за что я смог бы зацепиться. Самым сложным, и самым главным в тот же момент было поверить в то, что это странная парочка на борту катера на самом деле с другой планеты. А за это уже цеплялось что угодно.
Когда я спросил Изабель для чего они здесь, она ответила, что их родная планета переживает не лучшие времена, их народ поглотила эпидемия неизвестной, или частично неизвестной болезни. Болезнь эта, по словам Изабель, была страшная, смертоносная, и требовала лечения, которого у них не было. И тогда Иван Иваныч, как главный ученый в каком-то их университете начала исследование по производству вакцины. Через время стало понятно, что вакцину можно получить только из биоматериала рыбы, дальнего родственника всего населения их родной планеты. А рыба эта уже миллиарды лет обитает на земле, в беринговом проливе, и найти ее даже здесь крайне сложно. Изабель сказала, что им пришлось долго ждать, пока университет смог собрать нужную сумму и отправить эту межпланетную экспедицию, поэтому они обязаны вернуться домой с хорошими вестями, то есть как минимум с пятью экземплярами дальнего родственника, чтобы точно хватило на все эксперименты.
Когда я спросил Изабель, давно ли они здесь, она сказала, что не привыкла считать время в человеческих днях, но ей кажется, что прошли месяцы.
Мне было немного неловко, но наш разговор длился уже долго, солнце совсем скрылось и показались звезды, поэтому я спросил:
- Скажи, как мне вернуться в себя?
- Ты for yourself в себя не вернешься, - сказала она, и заметила тревогу в моем птичьем взоре, - но Иван Иваныч вернет you to you, and a bird обратно в ее тело, как только мы найдем последнюю особь и сможем go home.
- И как долго это может продлиться?
Она пожала плечами, и я обессиленно прижал клюв к груди.
Тогда она отошла к ящику с рыбой и стала перебирать ее, все так же не спеша. Теперь это не происходило в тишине, я понял, что Иван Иваныч не был благодарным слушателем, и поэтому, увидев такового во мне, Изабель не могла остановиться от разговора

Она всё рассказывала о их прилете сюда, что пришлось использовать новую для их вида технологию мимикрии, которая позволила парочке перевоплотиться в людей; о том, что ее переполненный англицизмами лексикон - это продукт их перестраховки, ведь они с таким же успехом могли “кинуть якорь” и у берегов Америки. Еще жаловалась на свой университет, где работала кем-то вроде инженера, ведь те еле выкроили финансирование на их экспедицию, а исследование планеты ученым пришлось проводить чуть ли не на месте, Иван Иваныч, например, откопал где-то сборник писем Ленина, и теперь кидается аббревиатурами направо и налево, да и вообще, то, что самец занял такую высокую должность в университете, было необычно для их планеты, поэтому Изабель с недоверием относилась к его лидерским качествам. Изабель же, хоть и была рядовым инженером, хорошо знала землю, слушала Тейлор Свифт, сказала, что даже прочитала пару журналов таймс от корки до корки и посмотрела почти все фильмы Тарантино. Все это, по ее словам, ей не понадобилось, так как за время их пребывания на земле, помимо меня и моего напарника, они встретили, из людей, только паренька из проката лодок, но о его судьбе я уже ничего не узнал, так как погрузился в беспокойный сон…

***

Я вздремнул, но даже так ночь продолжала казаться бесконечной; я не мог поверить, что при разных раскладах меня могло ожидать сколько угодно таких же точно ночей. Мне впервые в жизни невероятно сильно захотелось оказаться дома и от начала до конца выслушать все мамины придирки или как прошел день моей сестры, или пьяные истории отца, что угодно.
Но услышал лишь голос Изабель, она продолжала что то рассказывать, не оборачиваясь ко мне, чтобы узнать слушаю ли я ее. Иван иваныч просто механически перебирал рыбину за рыбиной и вытряхивал ведра за борт, как робот, а не как рыбоподобный инопланетянин.
Крики чаек тоже били в уши, я даже удивился, как смог заснуть в таком гомоне и как вообще могу различать в нем голос Изабель. Чайки, естественно, слетались на запах рыбы, признаться, он и меня со временем начал привлекать, но я зарекся к ней даже не прикасаться. Каждый раз, когда Иван Иваныч выбрасывал рыбу за борт, был озвучен сотнями ревущих пастей и плеском редких добравшихся до моря рыб о волны.
Появилось солнце, а точнее его макушка, но лучи дотянулись даже до нашего корабля, согревая. Свет начал выхватывать разные фрагменты моей картины мира, почти неразличимый стык моря и неба, мозолистые руки Изабель, подгнившие доски палубы, бело-сине-красную шапку на голове у Ивана Ивановича, красновато-коричневую рыбку, выглядывающую из под палтуса в ящике, и, хватающий ее, крючковатый клюв чайки, самой наглой из всех.
Когда я опомнился, птица уже взмыла в небо, не давая пришельцам шанса до себя добраться, заигрывая со мной бликами желтого солнца на своих крыльях.
Я бросился на нее, но чайка, всю жизнь прожившая в своем теле, явно проворнее того, кто буквально вчера родился. Только для этой чайки эта конкретная рыба не означает того же, что для меня. Я рывком разворачиваюсь и острыми когтями полосую то, до чего могу дотянуться - живот и шею. Ее мертвая хватка разжимается и рыбка падает вниз, прямо на палубу, а остальные чайки, заставшие наш бой, не решаются к ней даже приблизиться. Я сам без сил опускаюсь на дощатый пол и теряю сознание.

***

Сквозь веки прорывается яркий солнечный свет, это свет из окна, но мне наплевать на его природу, я слышу визгливый голос сестры, но не могу сориентироваться где он:
- О, пьянь, проснулся наконец! Всю ночь где-то шлялся, это ж надо! Мам, он проснулся! Сейчас будешь форточку чинить, летать он видите ли умеет, тьфу!