Неваляшка

Неваляшка
Рассказ

Блокадный Ленинград... Зима... Лютый мороз....
    Лиза выбежала с проходной Кировского завода. Скорее, скорее…  Сегодня выдали продовольственный паёк и надо срочно домой - там девочки одни.. Ну, просто уже... тяжело им ... другого слова нет. Маша и старшая Катя.
“Бежала” - тоже сказано сильно. Лиза волочилась, хватаясь то за фонарные столбы, то за прутья заборов и раненные стены. Всё плыло вокруг, но  держал животный материнский инстинкт - накормить детей. Мысленно она  уже дома.  Мужа Василия не было. Муж Василий на фронте.  Писем с фронта давно не получала. Очень давно - целую вечность… Вокруг нее были только похоронки, похоронки, похоронки: воткнуты в почтовые ящики, как неразорвавшиеся снаряды в опустевших  домах.
    Сжимая паек  Лиза остановилась передохнуть, аккуратно переложила сверток  в хозяйственную сумку. Сейчас сумка казалась большой, раньше в ней Лиза приносила домой  картошку,  морковь,  ароматные яблоки,  молоко, девчонки  любят молоко.  Но это было очень давно.
    Мороз сковал город и людей. Лиза сжалась в фуфайке, поправила старенький бабушкин платок, руки коченели в варежках. Оттолкнувшись от стены, она осторожно пошла по заснеженной тропинке. “Господи, помоги, дай сил! Дай матери накормить  детей”… Она закашлялась, прижала сумку к себе. Тело не слушалось, только где-то в глубине её карих глаз вспыхнул огонек надежды.
Навстречу Лизе шли, бежали, ползли люди, тени, силуэты, стоны, плач, крики, холод. Холод убивал всё. Лиза не понимала, какой месяц,  какое число. Просто как только получила паек, отпросилась с работы. Благо, подруга  начальник заводской бригады, она знает ситуацию  Лизы с девочками, сказала: “Беги, беги, покорми и возвращайся”. “Надо просто успеть. Так… дома вода есть - это хорошо, вода это кипяток; не будет воды - тогда всё, тогда катастрофа; дров нет, ладно что-нибудь придумаю. Накормить, конечно  сильно сказано». Повернув в переулок, в арку, Лизу встретил ледяной ветер , он буквально сносил истощенное тело. Лизе казалось, что это вход в бездну: вокруг кружились снежные воронки. Снег, снег, вьюга, всё серое, серое, стены, стены, окна, куда ни глянь, зачеркнутые в крест. “Боже, дай сил!”.  Невозможно, невозможно, невозможно! Те, кто смог уехать - уехали. Те, кого надо было вывезти - вывезли. Остались те, кто остался по разным причинам. Лиза ждала Василия, но ни ответа, ни извещений, ни похоронки - ничего не было. Проходя мимо какого-то подъезда ей навстречу выбежали две женщины, они вдруг неожиданно схватили Лизу и поволокли в подъезд. Темно, сыро. Сквозь мешки с песком кое-как пробивался тусклый свет, ничего не видно, смрад, гниль. В углу, под лестницей, стояло «нечто ссохшееся» мужского пола. Женщины швырнули Лизу и стали бить: одна била, другая вырывала сумку, «ссохшийся» держал Лизу сзади. Ужас охватил ее. Били и кричали, вырывали и снова били. Руки так вцепилась в сумку, что обе женщины не могли разжать ей пальцы. Боли не чувствовала, только отчаяние - от холода, ненависти, от ужаса,  что не накормит своих детей. Лиза волчицей сопротивлялась. Казалось, что она сходит с ума. «Ссохшаяся особь» вытащил нож и... вспорол сумку. Женщины схватили сверток, швырнули Лизу под лестницу и выскочили с упырём  из подъезда.
“Господи… Господи… только дай сил!”- шептала Лиза, поднимаясь с пола.
Мысли путались...
“Господи, что делать, куда бежать?”.
Лиза вышла из подъезда. Вдалеке была слышна возня, драка, крысиный писк. Две женщины и «ссохшийся» что-то яростно вырывали друг у друга, чмокая запихивали что-то в рот, жуя и крича матом: нечеловеческая биомасса, из которой вырывались руки, ноги, крики. Лиза смотрела, как чавкая проглатывается ее хлеб и только думала об одном: как там Маша и Катя?
   Потом наступила тишина. Глаза медленно, тяжело закрывались. Лиза то ли засыпала, то ли умирала. Она не помнит, как шла к своему дому падая и поднимаясь. Через какое-то время сознание вернулось. Промелькнула Машенька, бегущая навстречу. В ручонках лист бумаги. Рисунка не было, только по-детски, красным карандашом написано: «Мама, мы тебя очень любим!».
Нет, лежать нельзя, надо бежать, обнять их и сказать правду: «Кушать сегодня нечего, девчонки… только вода.  Простите, родные (может завтра)…”
“Найди силы! Силы, силы”.
Лиза шевельнула пальцами, сжалась, согнула колени, перевалилась на бок,
схватившись за стену, попыталась встать. Долго стояла и, оттолкнувшись, “побежала”, опустив голову, не чувствуя боли, только стон внутри тела, только стон... Вдоль стен, вдоль стен. Мысленно она  дома... В глазах снова появился рисунок Маши: «Мама, мы тебя очень любим!».
В глубине квартиры мечется Катя, взрослая уже, всё понимает. Эх, понимай - не понимай!  Катюха вся в папу: вся такая же жесткая, вредная, настырная, обязательно своего добьется, очень вспыльчивая. Это она спрятала фотографии, тетрадки с сочинениями, книжки, все рисунки Маши, потому что надо было топить буржуйку, а топить уже было нечем. Лиза знала, где Катя прячет самое дорогое, знала и молчала, понимала Катю. А у Машки глазки горят, карие, как две вишенки, как у мамы. Спали вместе, не раздеваясь, Маша всегда  в центре.
  Лиза остановилась, мысль поразила своей простотой: “А зачем идти пустой домой?!». Сейчас девочки бросятся к ней, заглядывая в сумку, зная, что мама принесет что-то вкусненькое. Но у Лизы ничего не было, только ручки от сумки. По улице медленно брела женщина: в выцветшей фуфайке, замотанная в платок, в ватных военных штанах, в серых валенках, в руках ручки от хозяйственной сумки, лохмотьями тащившиеся по снегу.
  Зайдя в пустой подъезд, проходя мимо почтовых ящиков, Лиза стала вытаскивать из них воткнутые, замершие похоронки. Поднялась на второй этаж, подошла к двери, открыла дверь. Послышался родной скрип ржавых петель. Эта дверь видела их счастье, любимого Василия. Эта дверь радостно скрипела, когда они приехали из роддома с родившейся Катюшей, потом с Машей. Тогда дверь всегда была приоткрыта. Сегодня дверь в морозном инее, скрип был тяжелым, долгим, пронзительным. Эта дверь смотрела и понимала, что Лиза заходит ни с чем. Девочки не выбежали, они стояли в глубине, в торце двери пустой спальни,  где была одна лежанка и куча одежды. Катя сразу всё поняла, а Маша подошла, разжала руки мамы, вытащила всё что осталось от хозяйственной сумки и пошла в детскую. Дверь сама захлопнулась.
Лиза тихо сказала: “Простите девочки, простите меня…”.
Повалилась на табурет.
Найдя тряпку, смочив её, Катя подошла к маме и стала вытирать избитое, окровавленное лицо. Открылась дверь детской, там Маша ходила по- кругу, обняв неваляшку и что-то ей говорила, успокаивала, что надо подождать, потерпеть, что мамочка делает всё, чтобы нам всем помочь, что просто ручки у сумки оторвались, просто ручки оторвались...
«Маша, перестань!» - крикнула Катя.
Маша продолжала повторять:
«Просто, есть плохие дядьки и тётьки! Они плохие и всё».
Лиза пошла в комнату, села на кровать, опустила голову, вытащила из карманов фуфайки помятые похоронки, еще... еще... много.
«От папы ничего нет?» - спросила Катя.
Лиза только покачала головой, сжала в комок бумагу.
«На, Катя, растопи печь».
Катя пошла к буржуйке, засунула бумагу в печь, поглядывая на Машу.
«Мама, это же грех…».
«Это просто бумага, пускай наши солдатики еще поживут, некому уже
читать эти похоронки - дом пустой, а нам хоть тепла... тепла…» - жестко сказала Лиза она  медленно стала поднимать голову: выше, выше, запрокинула и повалилась на спину. Потолок в старинной лепнине, из которой торчал электрический провод с лампочкой. Лиза долго рассматривала узоры, это было красиво. Лиза  не видела ни грязь, ни копоть: куда-то всё ушло, были только узоры. Катя растопила печь, поставила чайник и смотрела на огонь - там внутри сгорали извещения о смерти. Тепло, которое шло от этих бумаг, как души погибших, которые хоть как-то, хоть чем-то могли помочь, согревая ручонки Кати. А Маша всё ходила в детской. Просто ходила по кругу, держа неваляшку.
«Маша! Машка, прекрати, я сказала!» - повторила Катя.
«Нет», - сказала Маша.
Маша ее не слушала, что-то продолжая бормотать своей кукле. Катя забежала в детскую, выхватила неваляшку и  швырнула об стену.
«Нет, нет, не надо!» -  закричала Маша.
Неваляшка разлетелась вдребезги и из нее что-то высыпалось, похожее на мелкие камешки. Катя заплакала. Заплакала Маша. От шума Лиза поднялась, пошла в детскую. В пустой комнате, в углу лежала разбитая неваляшка, а вокруг - рассыпавшиеся камешки.
«Странные, - подумала Лиза, - Не серые, а зеленоватые, желтые, как будто высохший горох».
Лиза остолбенела. “Господи, помоги! Господи, помоги!”.
Она подошла к разбитой кукле, взяла один из камешков, внимательно рассмотрела, попробовала.
«Катя, это же горох! Маша, это горох!» - не веря своим глазам, сказала Лиза.
Она стала собирать горошинки, набралась целая ладошка.
«Как, горох?!» - спросила Катя, и кинулась помогать матери.
Маша бережно взяла разбитую куклу, обняла ее и стала  качать, приговаривая: ”Спасибо, Маше, за горох. Спасибо, Маше, за горох.”
Лиза и Катя  пошли с горстью гороха на кухню.
                Спасибо, Господи!


2024