I. Смерть, приятно познакомиться

   Тьма. Тишина. Холод. Последнее что помнил, было то, как сердце, нарастая темп, начинает биться чаще. Потом провал. И ни тебе знакомых лиц, ни чистилища. Словно просто перестал существовать.
   Первым сквозь туман перед глазами удалось разглядеть сурового вида мужчину. Рукава на застиранном халате закатаны по локоть. Охватив по вискам голову, оперлись на нос чёрные очки с толстыми стёклами. Он что-то писал и при этом постоянно морщился. С первого взгляда можно было подумать, что он так хмурится. Однако постоянно дёргавшийся кончик губы, да складки, гулявшие по переносице, выдавали именно раздражение, смешанное с отвращением. Это не был взгляд специалиста, заметившего серьёзный просчёт, который разгребать приходится ему. Это было недовольство, презрение тонкой души, погрязшей в клоаке человеческой обывательщины.
   Заметив, что пациент очнулся, врач бросил пару вопросов. Было видно, что ответ он знал заранее, как зубрила знал свой урок. Из раза в раз он задавал их, и получал одни и те же ответы. Это вызывало ещё большее раздражение. От следующего вопроса сознание вновь поплыло. Комната превратилась в бесформенный кисель. Всё: звуки, запахи, свет смешались в единое тошнотворное нечто. Парня вывернуло. Полулежавший на соседней койке старичок охнул и попытался отстраниться на своих иссохших локтях. Пришла медсестра и убрала с пола желтоватую лужицу. Снова провал.
   Он потерял счёт дням, прожитым с тех пор. Ночам, что провёл в палате. Ему давно ничего не снилось. То ли из-за лекарств, что подмешивали в капельницу, то ли ещё по какой причине. Хотя, может, это было от того, что ему больше не нужны были сны. Окружавшая реальность растаяла и слилась со снами воедино. Действительно. Для чего видеть что-то с закрытыми глазами, в то время как сновидения пронизывают тебя, пока бодрствуешь? С такими мыслями день сделался един с ночью. Ночь по щелчку большой стрелки, завершившей свой цикл на цифре двенадцать, превращалась в утро. Когда едва поспевавшая маленькая стрелка равнялась с большой, наступал день, или обед, это зависело от чувства голода. День, следуя за стрелками, лениво перебирался в вечер, а оттуда нырял обратно в ночь.
   Пообвыкнув с новым окружением, парень стал подниматься и бродить из одного угла палаты в другой. Постепенно завязалось общение с соседом. Всего в комнате стояло четыре койки, но прописано было три пациента. Третий был лежачий и постоянно пребывал в странном, пограничном состоянии, когда непонятно жив человек или уже умер. Глаза открыты и уставились в потолок. Из края рта постоянно бежит слюна. Лежать с таким рядом всё равно, что лежать в компании ещё не отпетого трупа. Единственное что радовало – его кровать была через одну, пустовавшую, словно зарезервированную за кем-то.
   Сосед, непоседливый старичок, был завсегдатаем в тех краях. Из родных у него никого не было, и чтобы хоть с кем-то пообщаться он делался больным и из раза в раз ложился в одно и то же отделение. Здоровье ему в этом посильно помогало, из-за чего старичка не выгоняли.
   Обрадованный компании, он травил байки, рассказывал анекдоты, да всё как-то больше для себя. Парень, не желая вступать в очередную игру по социализации, старался его игнорировать. Однако краем глаза всё подмечал, что старичок смотрел на него редко. Говорил будто сам с собой. Или ещё с кем-то, кого не было видно. Третьего пациента он отчего-то игнорировал. Как начнёт болтать, так не остановишь. Изредка повернёт голову, посмотрит парню прямо в глаза, и выдаст очередной перл.
   - Приходит взрослый сын домой. Лицо всё в крови. Ага, значит, - на секунду прерывается он, вспоминая старую шутку. – Ну, мать в крик – кровинушку избили, нелюди. А отец отводит сына и начинает допрашивать: мол, откуда, да как. С кем подрался, из-за чего. «Не дрался я», - отвечает сын. «А кровь? Кровь откуда?». «У подружки месячные!».
   Дальше неизменно заливается хриплым хохотом, переходящим в тяжёлый кашель. Сплёвывает в уже жёсткий носовой платок, чем вызывает у парня очередной приступ неприязни и желания как можно скорее сбежать из больницы и опостылевшей палаты. Ни на секунду его не покидало это желание. В такие моменты он уже представлял, как откроет узкую фрамугу и выйдет в окно. Потом сосед умолкал и вновь наступали долгожданные покой и тишина, нарушаемые шорохом, доносившимся из коридора.
   Постепенно парень начал забывать, как очутился в больнице. Распорядок дня, визиты врача и медсестёр, пациенты из других палат, бродившие мимо и норовившие заглянуть к ним, словно у них цирк уродцев какой. Постепенно это всё превращалось в обыденность, словно он не на стреляющей пружинами койке, а снова в студенческом общежитии, на притащенном откуда-то диване, уставился в трещины на потолке. Мимо всё так же ходят школяры, болтают, кричат. И близится день, когда пройдут экзамены, и он снова очутится дома, в тепле и уюте, знакомых ему с детства.
   - Василий Филиппович, - нарушает его полудрёму медсестра, поймавшая врача за рукав. – Девочки опять жалуются. Опять кто-то по ночам шумит. Хлопает дверьми. Воду в туалете спускает!
   - Опять? Ну, так поймайте хулигана. Разузнайте, кто это вытворяет. И накажем.
   - Говорят … не пациент это, Василий Филиппович. Не человек вовсе.
   - Кто ж тогда? – по голосу слышен надменный смешок.
   Ответ медсестры, сказанный шёпотом, утонул в разговоре двух старух, проходивших мимо. Врач вспылил:
   - Да вы что, с ума посходили?! Вам по сколько лет, в такое верить?
   Парень не расслышал, что она прошептала, но догадывался. Это случилось в первую ночь, когда он пришёл в себя и смог отличать пол от потолка, а свет от тьмы. Когда на город опустилась тьма, он лежал так же как сейчас, прикрыв глаза и растаяв в мыслях. Внезапно в палату вошла незнакомая девушка. Из-за темноты лица её он разглядеть не смог, однако решил, что это медсестра. В отличие от пациентов они передвигались тихо. Почти не шаркали, старались не шуметь. В дверях оказывались так же внезапно.
   Девушка прошла мимо его койки к дальнему соседу. Достала планшет и стала что-то записывать. Некоторое время постояла у него в изножье, вздохнула и двинулась дальше. Опять, словно не замечая его, прошла мимо и остановилась уже у койки бойкого старичка. Вновь достала планшет и накарябала в нём что-то. После чего так же беззвучно выскользнула, тихо прикрыв за собой дверь. На следующее утро парень краем уха услышал, как вошедшие с капельницами медсестры перешёптывались о жути, произошедшей той ночью. Испуганные, они упомянули о грохоте в палате, что накануне опустела. Как вещи сами по себе передвигались. Как смывалась сама по себе вода в унитазах в женском туалете. И чем больше они пережёвывали этот случай, тем сильнее возбуждались. В итоге они, едва не кудахча, вылетели прочь, и понеслись к врачу.
   Парень хотел было рассказать про ночную гостью, однако послушал их и трезво рассудил промолчать. В конце концов, чего только не привидится в лекарственном дурмане.
   Той же ночью история повторилась. К ним снова явилась та же девушка, что-то записала и ушла. Пришедшие утром медсёстры были белее своих халатов. Они уже не обсуждали ночные происшествия, а только молча переглядывались без слов понимая мысли друг друга. Следом с обходом появился и врач. Выражение презрения сменилось другим, от которого веяло тревогой и даже страхом. Не нужно было быть ясновидящим, чтобы понимать, что в больнице начали твориться дела странные, необъяснимые. Происходило то, чего их, казалось бы, привычный ко всему, мозг переварить не мог. А если человек не понимает происходящее вокруг него, то неизбежно глубоко внутри селится чувство животного страха, когда голова попросту отключается, а ноги кричат «Беги!». Они и рады бы убежать, да не могут. До поры, по крайней мере.
   То ли из-за лекарств, то ли из-за пережитого, но парень не разделял витавшего в воздухе беспокойства. Наоборот, почувствовал некий интерес, даже азарт, так и подрывавший его разобраться в этой чертовщине. Кое-как дождавшись вечера, он затаился в нетерпении и уставился на дверь.
   Последние солнечные лучи, краснея, из последних сил цеплялись за стену. Вскоре взошла луна и покрыла палату своей вуалью. Персонал с последним обходом направился к себе в комнатушку, где обычно можно было найти дежурную медсестру. Там они тихо разговаривали, наполняя воздух низким и вязким гулом. Изредка отлучаясь, они вскоре возвращались, волоча за собой запах туалета и сигаретного дыма.
   Время шло, а ночная гостья не появлялась. Парень уже начал терять надежду. Время от времени искрами вспыхивали мысли, что он её больше не увидит. Однако стоило часам щёлкнуть на полуночи, как дверь тихо открылась и появилась она. При слабом свете её кожа казалась неестественно белой. В длинных волосах серебром застыл лунный свет.
   Она по обычаю подошла к дальнему соседу. Сделала свои записи и направилась к старику. Закончила с ним и собралась уходить. Не теряя ни секунды, парень подскочил с постели и схватил девушку за руку. Кожа на ощупь была мягкой, очень нежной. Но при этом жутко холодной.
   От неожиданности девушка едва не упала. Она увидела перед собой невесть откуда появившегося парня, будто и правда всё это время пока ходила к ним в палату не замечала его. Казалось, она хотела закричать, но что-то останавливало. Её больше удивлённый, нежели испуганный взгляд метался между лицом незнакомца и его рукой крепко сжимавшей её руку.
   - Ты кто? – наконец спросила она. – Откуда взялся?
   - Хотел спросить то же самое. Ты не медсестра, только сейчас разглядел. Кто ТЫ такая и почему приходишь к нам в палату?
   - Я не … , - она попыталась вырвать руку, но безуспешно. – Не обязана отчитываться! И вообще, как ты можешь меня видеть? Тем более хватать!
   - Прости, не до расшаркиваний.
   - Не в этом смысле. Меня видят только мёртвые. Или те, что при смерти. Ты ни то, - она смерила его взглядом. – Ни другое. Так как ты …
   Девушка глянула в свой планшет и её глаза смешно расширились, будто проглотила жука. Там, раздвинув уже написанное, появлялась новая запись. Быстро про себя прочитав, она при этом неслышно шевелила губами, как делают дети в начальной школе, девушка бросила недоверчивый взгляд.
   - Так ты из этих.
   - Кого «этих»? Что там про меня написано? – парень попытался заглянуть, но она плотно прижала записи к груди.
   - Застрявших. Ни живой, ни мёртвый. Одной ногой там, другой – здесь, в этом мире. Вот почему ты можешь меня видеть.
   - А кто ты такая?
   - Я – проводник. Сопровождаю души в загробный мир.
   - В каком смысле? Ты что, смерть?
   - Не слушаешь? Я – проводник душ, а не смерть.
   - Зачем смерти помощники? – искренне удивился парень.
   - Знаешь сколько людей ежедневно умирает?
   - Сколько?
   Девушка стала прикидывать в голове, но скоро стало заметно, что она запуталась, и смущённая, наконец, заявила:
   - Много. Смерть одна, на всех не хватит. Поэтому ей нужны те, кто возьмёт хотя бы часть её работы.
   - Ладно, хватит прикалываться. Кто ты на самом деле?
   - Ты, что, мне не веришь?
   - Нет. Зачем смерти … её проводнику открывать дверь? Разучилась сквозь стены летать?
   - Типичное заблуждение. В междумирье всё ещё действуют правила мира живых. Хоть и не полностью. Души не умеют летать сквозь стены. Тут всё ещё приходится мириться с гравитацией, плотностью и прочими подобными вещами. При этом всё, что происходит здесь, в мире живых лишь отражается эхом. Никто не увидит, как проводник открывает дверь, но при этом могут почувствовать слабое движение.
   Заметив кислую мину на лице парня, она сжала кулачки и добавила дрогнувшим от обиды голосом:
   - Не веришь? Думаешь, выдумываю? Вот, смотри. Видишь того, что лежит у стены? – она указала на недвижимого пациента, через кровать от его собственной. – Думаешь, ты его видишь? А теперь?
   Она приложила ладонь к затылку парня. Холод моментально растёкся по волосам и коже, от чего тот непроизвольно зажмурился и изогнулся, словно очутился в ледяной воде. Нос заложило, а в горле образовался комок. Открыв, наконец, глаза он посмотрел в сторону дальней койки. Та пустовала. Аккуратно застеленная, на ней не было ни следа от ещё мгновение назад лежавшего на ней взрослого человека. Подушка, собранная пирамидкой, без наволочки восседала на старом пледе.
   - Как ты это сделала? – задыхаясь, он повернулся к девушке. – Он ведь был там всё время …
   - … с тех самых пор как ты очнулся здесь. Верно? Живые его не видят. Бедняжка, всё ждал, что его навестят родные. Так и умер в одиночестве.
   - А почему он до сих пор здесь, почему не отправишь его в иной мир?
   - Говорю же – ждёт, когда придут родные. Заставить его не могу. Никто не может. Висит на мне мёртвым грузом, - она вздохнула. – А отчётность на него веди. Ответ за него держи. Одни заморочки, облысеть можно! А ещё … ммм!
   Из коридора донеслась возня. Мимо бесшумно пронеслись медсёстры и о чём-то громко перешёптывались. Девушка недовольно сдёрнула со рта руку.
   - Тише! Услышат, - шикнул парень.
   - Живые меня не видят и не слышат.
   - Зато меня слышат.
   - Ну, так себе рот и закрывай.
   Медсёстры неслись в тот закоулок этажа, где располагались разделённые тонкой стенкой мужской и женский туалеты. Чертовщина, творившаяся там последние несколько ночей, повторялась. Незнакомая девушка была сейчас в шаге от него, очевидно, что она этого сделать не могла. Любопытство не отпускало парня. Превозмогая чувство неизбежного стыда за глупый вопрос, он всё же спросил:
   - Ты, случаем, не знаешь, что за ерунда происходит? Говорят, то вещи сами по себе двигаются, то в туалете воду кто-то спускает.
   - Случаем знаю.
   Проводник отстранилась. Её лицо и без того бледное, исказила тень боли смешанной с состраданием. Она непрерывно теребила крохотный кулончик на тонкой шее.
   - Идём. Я покажу.
   - Меня увидят!
   Девушка резко остановилась, вспомнив что-то очень важное, повернулась к нему на носках и снова приложила руку к его затылку. Приступ холодного паралича повторился, но в этот раз был слабее прежнего. Проводник заглянула ему в глаза и улыбнулась. После чего схватила за руку и потянула в раскрытую дверь.
   Ночью стены больницы давили, как на спелеолога давит сужающаяся с каждым шагом пещера. Коридор, освещаемый слабыми ночниками, вытянулся в бесконечно длинный туннель, от чего у парня закружилась голова, и он едва не упал. Девушка это заметила и потянула руку ещё сильнее, что тут же привело его в чувство.
   Из-за закрытых дверей доносился храп, перемежавшийся со стонами. Иногда было слышно, как кто-то разговаривает во сне. Внезапно из-за угла быстрым шагом вышли дежурные. У парня перехватило дыхание. Он отскочил к стене и вжался в тень. Однако медсёстры его не заметили. На их лицах читались замешательство и страх. Он спешили убраться в свой уголок, из которого они не выглянут до самого утра.
   - Ты чего? – проводник удивлённо уставилась на него. – Они тебя не видят. Я тебя перенесла из мира живых.
   От такой новости у парня едва не отнялись ноги.
   - А я тут не застряну? Ты меня вернёшь?
   Девушка звонко рассмеялась.
   - Сам вернёшься. Я не могу подолгу удерживать в одном из миров, - её лицо стало серьёзным. – А что вдруг, боишься умереть?
   - Не хочу закончить как тот у стенки. Не хочу до конца времён смотреть в потолок, роняя слюни.
   Проводник ещё постояла, пристально глядя ему в лицо, одёрнулась, и потянула его дальше.
   Туалет дал о себе знать ещё на подходе. В нос ударил заряд хлорки, смешанный с тонким над-ароматом аммиака. Две таблички означили два одинаковых, и в то же время разных мира. На одной под трафарет была жирно выведена буква «М», на второй буква «Ж». Парень подошёл к двери и собрался уже ступить в мужской туалет, как почувствовал легкое перетягивание. Проводник со смущённым видом и не глядя на него влекла его в соседнюю, женскую дверь. На мгновение ему показалось, что её щёк коснулся густой румянец. В следующий миг она исчезла в проходе куда вовлекла и его.
   Плитка на полу дрожала и расходилась кругами. Дренаж уже не справлялся с поступавшей водой. Дверца одной из кабинок была распахнута настежь. Из неё, перекрываемый шумом постоянного слива, доносился тихий плач.
   В унитазе, забравшись в него с ногами, стояла пожилая женщина. Старый домашний халат зиял дырами, сквозь которые можно было разглядеть грязное бельё. Её слипшиеся волосы спутались, упали на лицо, почти полностью закрыв его. Женщина раз за разом дёргала за верёвку, вызывая бурлящий вулкан из-под ног. С каждой секундой её плач становился громче.
   - Хотел знать? Вот, полюбуйся.
   Парень, не понимая, что происходит, смотрел на это с изумлением. Ему начало казаться, что на самом деле он спит и видит какой-то нелепый сон. Происходившее вызывало настолько сильное чувство нереальности, что он собрался ущипнуть себя, как вдруг женщина подняла на него голову и спросила:
   - Как мне выйти? Мне нужно идти. Срочно! – и снова разразилась плачем.
   - Что с ней?
   Девушка подошла ближе и встала рядом.
   - Она умерла несколько дней назад, но уходить не хочет. Может, поговоришь с ней? Узнаешь что ей нужно.
   - Почему я? Ты же проводник, ты и разговаривай.
   - Меня они не слушают. Уж, как только не пыталась.
   Парень замялся. Ему не хотелось встревать во все эти проблемы между усопшими и смертью. Но слышать женский плач, видеть слёзы, для него было ещё более невыносимо. То ли это от сию секундной жалости, то ли от того, что её плач напомнил плач матери, когда мир остановился, а ему на голову надели колокол и что есть мочи ударили чем-то металлическим. Так же и сейчас, её рыдания расходились гулкими волнами, оглушали и вводили в ступор. Ему захотелось как можно скорее уйти оттуда. Бросить всё и вся. Позабыть всё, что видел, что узнал. Вернуться в свой уютный мирок, окружавший со всех сторон словно скорлупа.
   - Ладно, - нехотя процедил парень. – Эй, … женщина. Почему плачете? Что с вами случилось?
   «Я умерла, идиот. Вот что случилось», - тут же мысленно он представил себе ответ. Однако та убрала руки от лица, вытерла слёзы, и дрожащим голосом ответила:
   - Я знаю, что умерла. Мне не себя жалко – дома кошка осталась. Заперта. Не кормлена. Она там с голоду умирает, а я … я ничем ей помочь уже не могу. Пыталась выйти через дверь – не получилось. В окно пыталась. Даже вот, - она указала рукой на унитаз. – Я не могу бросить её вот так. Не брошу!
   Парень повернулся к проводнику, та уставилась в пол. По её лицу гуляли мысли, одна мрачнее другой. В итоге она подняла голову и слабо покачала:
   - Я не могу, даже если бы очень захотела. У меня не получается взаимодействовать с живыми. А тем более с предметами в мире живых. Может ты?
   - Стоит мне без разрешения выйти из больницы, как за мной пошлют ментов, после чего определят в дурку. Тем более я не знаю где она живёт. Ключи опять же, как в квартиру попасть?
   Женщина вцепилась в его руку. Глаза, вновь полные слёз, умоляли помочь.
   - Ключ в халате остался. Когда забирали я его в халат … там и остался.
   - И где теперь тот халат?
   Она спохватилась и стала хлопать себя по бокам. Карманы были, но как ни пыталась она не могла запустить в них руку. Ещё через мгновение она вспомнила, поняла всю бессмысленность этого. Халат, настоящий, материальный, тот, что с ключом, либо уже был утилизирован, либо был подготовлен, и найти его в куче похожих вещей было всё равно, что искать иголку в стоге сена. И чем глубже она это понимала, тем сильнее горбилась и опускалась всё ниже и ниже, пока, наконец, не села на унитаз.
   Парень не находил себе места. «Всё, ты выполнил просьбу. Разворачивайся и уходи», - твердил ему внутренний голос. Но как ни пытался, он не мог пошевелиться. Горе, пускай и чужое, опутало его цепью, сковало по рукам и ногам. Да так, что дышать стало трудно. Он хотел её утешить, но все слова поддержки улетучились. Предатели.
   - Я могу, - начал он неуверенно. – В смысле, расскажу об этом врачу. Кому-нибудь из медсестёр. Уверен, они помогут. Завтра, первым делом с утра.
   Женщина ожила. Она поднялась и всё ещё сомневаясь, протянула к нему руки. Парень неуклюже отстранился и поднял указательный палец:
   - Но с одним условием – вы больше не будете устраивать бардак, не будете заливать туалет. Перестанете пугать людей. А после того, как поможем вашей кошке, вы сами без принуждения отправитесь в иной мир. Согласны? – женщина жарко закивала. – Хорошо, дайте руку и выбирайтесь уже.
   Они ушли, оставив её под табличкой «Ж». Даже когда скрылись из виду, она продолжала махать им вслед, утирая слёзы подолом халата. Но это уже были слёзы надежды.
   У самой двери в палату девушка остановилась.
   - Почему ты решил помочь? Ведь ты не обязан.
   - Когда-то у меня был кот, и я понимаю каково это переживать за усатого, оставленного одного дома.
   - И всё? Это единственная причина?
   Парень замялся. Уже одного того, что он пожалел бабку и её питомца, было достаточно, чтобы заподозрить его в мягкосердии. Он, тот, который перешагнёт через истекающего кровью; тот, что в плохом настроении кинет утопающему кирпич в голову, вдруг дал слабину и пожалел бабку. Разумеется, нет. Жалко ему стало кошку. И он будет настаивать на этом, даже представ на страшном суде.
   Не дождавшись ответа, девушка мотнула головой: «Не важно».
   Уходя, она бросила через плечо:
   - Не забудь про обещание.
   И исчезла. Не зашла за угол, не растворилась в клубах дыма. Нет, просто исчезла. Как появляется и исчезает свет с нажатием на выключатель. Парень постоял ещё некоторое время с озадаченным видом и вернулся в палату.
   Следующим утром его разбудила громыхавшая металлическим подносом медсестра. Как и всегда в нём стояли две больших банки с физраствором и тонкие щупальца капельниц. Уже не молодая, она равнодушно окинула взглядом комнатку и пару пациентов. Очки на тонкой цепочке повисали в воздухе каждый раз, как она наклонялась, чтобы закрепить что-то или поправить. А выпрямившись, они возвращались на грудь. Когда она собралась уходить парень тихо, с утренней хрипотцой в голосе, её окликнул.
   Он ни с кем из персонала до сих пор сам не заговаривал. Вообще, отвечал только на вопросы врача да с соседом перекинулся парой слов. Вступая в беседу, он чувствовал себя голым на публике. Начинал сбиваться и говорить не то, что хотел сказать. От чего неизменно краснел и старался как можно скорее ретироваться.
   В этот раз произнести первое слово ему оказалось значительно проще, чем бывало раньше. Он, путаясь и повторяясь, сообщил медсестре, что у недавно умершей пациентки в квартире осталась кошка. И она наверняка погибнет, если ей не помочь. Женщина сначала не поняла, слишком путанным вышло у него объяснение. Пришлось повторить, от чего чувство неуверенности начало расти, и со всех сторон к нему потянулись чёрные пальцы. Они показывали на него, насмехались. Над этим недотёпой и рохлей. Изгой, опять изгой. И зачем только за это взялся.
   - Откуда ты знаешь?
   - Она сама рассказала.
   - Как она могла? Пять дней назад она …
   - Когда была жива, разумеется. Я с мёртвыми разговаривать не умею, - ответил он и покраснел.
   Медсестра с недоверием посмотрела на него и сказала:
   - Ладно, сообщу врачу. Её вещи, насколько знаю, ещё в хранилище. А ты не дёргайся, капельницу некому поправлять будет!
   Порыв сквозняка вынес её и закрыл за ней дверь. Тишина. Внезапная, оглушительная. На него никто больше не смотрит, никто не перешёптывается. Только сосед, кряхтя, протирал глаза. С груди свалился и покатился по полу здоровенный булыжник.
   Время шло. Заходили медсёстры. С обходом был врач. Но той женщины всё не было.
   Она вернулась ближе к ужину. На ходу застёгивая халат, она подошла к его койке и улыбнулась.
   - Спасли. Бедняжка прогрызла мешок с крупой. Всю воду вылакала из посуды в раковине. Настоящий кошмар творился.
   - Что с ней теперь будет?
   - Ничего. Теперь будет жить у меня.
   Она снова улыбнулась, забрала у старика поднос с остатками ужина и вышла. Парень погрузился головой как можно глубже в подушку, закрыл глаза и с лёгким сердцем задремал.
   Из грёз его вырвал лёгкий толчок в плечо. Сперва он подумал, что это старичок сосед вспомнил очередной анекдот и решил пока не забыл рассказать его. Но вслед за толчком кто-то положил что-то холодное ему на щеку. Такое проигнорировать было уже трудно и пришлось открывать глаза.
   На стене в дрожащем свете уличного фонаря танцевали ветви берёзы росшей под окном. Последние листья опали ещё до того, как он оказался в больнице, и теперь в порывах стылого ноябрьского ветра они то изгибались, то сплетались в причудливые узоры.
   - Просыпайся. Пора, - прошептала девушка.
   Парень глянул на деда, тот спал, запрокинув голову, и издавал при этом душераздирающие трели. Незаметно подкралась полночь. Больница видела десятый сон. Даже дежурные, казалось, мирно себе посапывали, потому, как по пути им не встретилось ни души.
   Женщина стояла там, где они оставили её в прошлый раз. Не сдвинулась ни на шаг.
   - Ну, как? – спросила она, от нетерпения заламывая руки. – Вы были у нас? Как там моя Маруся?
   - Она жива, накормлена. Одна из медсестёр оставила её себе и теперь позаботится о ней.
   - Моя хорошая. Бедненькая, настрадалась.
   Парень с интересом посмотрел на женщину. На самой одежды нормальной нет, с зубами при жизни проблемы были, а она только о кошке и переживает. Даже после смерти.
   «Странные люди бывают», - подумалось ему.
   - Я сдержал своё слово. Ваша очередь.
   - Да … конечно, - она неловко затопталась на месте. – Вы позаботьтесь о ней, ладно? Она хорошая. Ест мало. Иногда мимо горшка ходит, но зато она добрая, ласковая. Позаботьтесь. Пожалуйста.
   Парень ничего не ответил. Еле заметно кивнул и отошёл в сторону, уступая дорогу проводнику. Девушка взяла женщину за руку, свободной рукой стёрла последнюю слезу и в тот же миг они обе исчезли.
   Вот так, ни «спасибо», ни «до свидания». Ничего, не в первый раз такое. Он развернулся и побрёл обратно.
   Вскоре его выписали. Напоследок врач сурово предупредил, что в следующий раз его отправят прямиком в психбольницу. Парень промолчал. Бросил прощальный взгляд на свою койку, махнул деду рукой, и отправился домой.
   Дома больше не было. Узнав, что постоялец попал в больницу, хозяйка квартиры в тот же день выставила его вещи. Сокурсник, однокашка и просто друг детства не стал ей возражать. Разве что втайне от хозяйки придержал его вещи, растолкав их подальше от глаз.
   Новостью это не стало. Трудно было ожидать иной реакции от глубоко верующей, прилежно посещавшей церковь христианки. Грех, как ни посмотри. Парень не удивился. Взял сумку побольше в одну руку, пару пакетов в другую и направился к выходу. Не попрощавшись, вышел на улицу и побрёл куда глаза глядят. Сначала они глядели на вокзал, однако уставившиеся на него милиционеры не давали покоя ни на минуту. Поплутав по городу, остановился у витрины кафешки. Из её тёплых недр тянуло сдобой, свежим хлебом и кофе. Парень глянул в свой карман, тот виновато улыбнулся дыркой.
   Он хотел позвонить домой, но телефон чудесным образом испарился из его вещей. Не имея ни знакомых, ни тем более друзей во взятом в холодные клещи городе, парень, вслепую, еле передвигая ноги, зашёл в какую-то грязную подворотню и устало опустился, прижавшись к стене. Воздух уже давно перестал выходить паром изо рта. Пальцы скрючились и не хотели разгибаться. Напротив него на кирпичной стене висел погнутый знак запрета на проезд. Кирпич на кирпиче.
   На пересохших губах образовалась капля. Потом ещё. На щеке, лбу. Даже заиндевевшие руки почувствовали это. Он поднял голову: из глубин ночного неба на него падал первый снег. Снежинки кружились в беззвучном вальсе, поддаваясь даже слабому порыву. Опускались на парня, на землю вокруг, лишь для того, чтобы тут же растаять.
   Он вздохнул поглубже. Улыбнулся. И закрыл глаза.
   - Чего сидишь на холодном? – раздалось над ухом. – Опять в больницу захотел?
   Это была она, ночная гостья. Проводник душ теперь пришла за ним. Строгий костюм она сменила на лёгкий пуховик родом из конца девяностых – начала нулевых. Вязаная шапка с бубоном да отороченные мехом сапожки удачно дополняли его. В уголках глаз бриллиантами блестели то ли слёзы, то ли растаявшие снежинки. Она протянула ему руку.
   - Пришла моя очередь?
   Девушка раскрыла рот, да так и замерла на секунду. Кратко мотнула головой, и помогла ему подняться.
   - Нет. Ты застрял. Забыл? Но простыть ты всё ещё можешь. Идём.
   - Куда? – спросил он, стараясь не прикусить себе язык.
   Она подхватила его под плечо и повела куда-то в темноту. Шли они долго, шатаясь и норовя в каждый момент свалиться то в сухой бурьян, то в канаву. Шли дворами и пустырями. Пока, наконец, не пришли к старой хрущёвке, мало чем отличавшейся от окружавших её таких же отживших своё домов. Подъезд стоял открытый настежь: ни тебе домофона с доводчиком, ни пружины. Даже петли, и те держались на честном слове. Дом принял их в свои тёмные недра не задавая лишних вопросов. Воздух в подъезде низко вибрировал от работавших в квартирах телевизоров, радио, где-то играла музыка.
   Парень почувствовал, как силы медленно возвращались к нему. Шаг за шагом неуверенной походкой он поднялся по ступеням уже самостоятельно. Хоть его всё ещё и кивало из одной стороны в другую. Проводница подвела его к старой, покрытой резным рисунком деревянной двери.
   - Вот, входи, - она отошла в сторону, освобождая ему дорогу.
   - Куда? Это ж чужая квартира. Куда ты меня притащила?
   - Не бойся, входи, - произнесла она уже раздражённо.
   Он решил не спорить, взялся за ручку и слега потянул на себя. Дверь покорно отворилась. Из темноты прихожей на него повеяло ветхостью, пылью и чем-то ещё, очень неприятным.
   - Закрой за собой и раздевайся. На кухне есть кое-какие продукты. Я видела там гречку и макароны. В холодильнике ещё остался майонез и банка огурцов. В пенале у окна на нижней полке есть пара банок туш…
   - Стой, - схватил её парень. – Чьё это всё? Где хозяин?
   - Я его месяца три или четыре как отправила. Он один здесь жил. Ни родственников, ни друзей. Что? – в её голосе послышалась нотка обиды и раздражения. – На улице лучше? Замёрзнуть хочешь?
   - Нет, но всё же …
   - Да не парься ты. На первое время сойдёт.
   Ещё немного потоптавшись, он осторожно опустил свой багаж на пол и, не разуваясь, прошёл на кухню, заглянул в зал. Это была обычная однокомнатная квартирка, без лишних притязаний, но и без ненужной скромности. Электричество ещё было, лампы все как одна включались по первому требованию. Из кухни тихо урчал холодильник. От батарей сквозь тюль волной шло тепло.
   - Всё в порядке. Можешь пользоваться. Главное не заходи …
   По квартире прокатился вопль ужаса.
   - … в туалет, - девушка подошла и заглянула ему через плечо. – Да, плохо иметь одновременно слабое сердце и запор.
   - Я, - парень захлопнул дверь и подпёр её спиной. – Я не могу!
   - Ну не заходи туда. Какие проблемы?
   - А в туалет как?
   - Ах да, - вспомнила она. – Ну, в ванну?
   - Иди ты знаешь куда!
   Она сделалась серьёзной и холодно спросила:
   - У тебя есть другое место где переночевать? На улице замёрзнешь. Из магазинов вытолкают. На станцию – менты уже и так на тебя глаз положили.
   - Но жить с мумией в одной квартире… Погоди, откуда ты знаешь про вокзал и ментов?
   Девушка слегка покраснела и закатила глаза.
   - Да какая разница. Главное – не околеть.
   Парень устало опустился на тумбочку в прихожей. Он и сам прекрасно понимал, что на улице его ждёт смерть. Выбор не радовал богатством. А здесь тепло, еда кое-какая есть. Он расслабился и откинулся к вешалке за спиной. Ветхое пальто на пару с растянутой кофтой приняли его в свои объятия. Окружили его теплом и уютом. Он спал и бодрствовал в одно и то же время. И виделась ему спокойная жизнь в слепом пятне у всего города, когда все его видят и не замечают. Где покой, где скорлупа. И труп в туалете.
   Так ли плохо умереть там, на улице? В холоде, припорошенный снегом. Там будет вечный покой, к которому он так стремился.
   - И никаких забот, - не открывая глаз, прошептал он себе под нос.
   - Ты - застрявший, - она выдернула его, как выдёргивают утопающего за волосы. - Это значит, что после смерти ты останешься здесь, между мирами. Я при всём желании не смогу тебя отправить.
   - Как неприкаянная душа? – спросил он пустоту.
   - Да. Будешь скитаться, постепенно сходя с ума.
   - А таких вообще много?
   - Застрявших? Не так чтобы много. Достаточно. С ними одни хлопоты. Неприятные ребята.
   - А потом? Они ведь не могут вечно скитаться. Что с ними случается потом?
   - Потом – суп с котом. Хватит хандрить! Живи тем, что есть! – она рывком подняла его на ноги и захлопотала. – Давай, иди, умывайся. Поешь и ложись спать. А мне на работу надо, завтра вернусь.
   - Постой, - парень прикоснулся к её плечу, когда она уже была в дверях. – Мы ж толком не познакомились. Александр… Саша.
   Лицо девушки помрачнело. Он впервые видел её такой. Словно боль всего мира обрушилась на её хрупкие плечи. Но она держалась, всё ещё стояла на ногах, несмотря ни на что.
   - У меня нет имени. У проводников нет ни имени, ни прошлого.
   Саша хотел было сказать, что так не бывает. У всего есть своё начало: у человека, у песни, даже у ветра. Однако глядя на неё он понимал, что ей с трудом дались те слова. Что сама мысль об этом выедает её изнутри, оставляя за собой зияющую пустоту.
   - Как мне тогда к тебе обращаться?
   Девушка посмотрела ему в глаза, внезапно зарделась и пожала плечами:
   - Не знаю. Зови Смертью. Меня так все называют, когда начинают видеть.
   Саша не знал, то ли посочувствовать ей, то ли рассмеяться. В итоге непроизвольно улыбнулся, но так, словно наступил ей на ногу. Она улыбнулась в ответ и протянула руку:
   - Приятно познакомиться.