Сказка о колоколе...

В следующий раз, услышав колокольный звон, ты, мой дорогой маленький читатель, без всякого сомнения, вспомнишь эту сказку и ещё раз подумаешь: о ком, о чём была она написана? «Не обо мне ли? Не о моей ли скоротечной, витиеватой жизни, что только набирает ход или уже почти пролетела?..» А коли так, я верно ошибся: ты совсем и не маленький, а видавший виды человек. Глянь, не мудрость ли сединой прокрадывается у висков?.. Вперёд же, к сказке! У нас еще есть время подумать о жизни!

В одном маленьком городке, точно я его названия теперь и не припомню, только знаю, что там росли березки с осинами, густые кусты ивушки и тесаные скамейки стояли у ворот храма, так вот, возле них, на высокой колокольне упитанным барином висел колокол и почти каждый день зазывал в церковь людей. Баритоновый голос его, плавно переходящий в бас, особенно красочными обертонами разливался его голос в воскресные утра. «Ох, и красиво поёт!» — говаривали жители, — «Не из чугуна,видать, с медью сделан,золота пихнули». Заберётся монашек в чёрном подряснике на колокольню, раскачает его язык, и вот уж по всей округе раздаётся громогласное пение. Всем он был нужен. Все его знали. Все ценили. Так наш колокол счастливой звездой висел над городом.

Качался он как-то на ветру, придумывал в голове новые мелодии, какие он выпалит многопалитровым залпом на Пасху, как вдруг услышал трепыхание крыльев. Это ворона присела ему на плечо.

— Здравствуй, колокол, я твоя новая соседка. Я вон на той берёзе своё гнездо вить думаю.

— Здравствуй, ворона. Да, там уж какая-то птичка живёт, кажись.

— Живёт, конечно, это моя троюродная сестра. Известно, у вас в Церкви здесь место хлебное: то крупцы, то хлебушка прихожане кинут. Я за городом жила, а теперь вот сюда перекочевала.

— Ну и хорошо, и живите с Богом. Места на всех хватит.

— Это-то понятно, только вот что...

— Ну что...? Не таи — говори, — спрашивал ворону колокол.

— У тебя голосище "уго-го" - всем известный... тебя и за городом слыхать. Всё бы хорошо. Только вот...ты воронам нашим спать не даёшь, деток будишь. Как вдаришь своим языком, так все пташки местные с гнезд подымаются. Душа в пятки уходит. Того гляди и уши от звона разорвёт. Ты бы уж как-то это.. потише... Вороны на тебя жалуются.

— Как же мне потише, коли мне людей в Церковь звать надобно?

— А ты свой талантишко-то попридержи...

— Нет, ворона, не получится. "Повесили на колокольню — так звони". Я же для не вас пою, для людей, да для Бога... Хотите соседствовать — пожалуйста, а нет — летите с миром.

— Любят не правду, а сладкий мёд... Ну смотри...

Так и продолжил наш колокол выказывать свой талант миру и с каждым ударом, с каждым звоном сгоняя ворон с их насиженных мест, а людей призывая шагать на молитву.

«Первый звон — пропадай мой сон; другой звон — земной поклон; третий звон — из дому вон», — напевал колокол на воскресную литургию, приглашая народ ко святому причастию. «Ах, и дождётся!» — каркала новая ворона. «Да, чего ты ему сделаешь? Такая махина! Из металла литая! Ещё полтысячи лет провисит, а нам по ветру перышки распускать». «Подожди, не спеши... Придумаю», — хорохорилась хитрица, а сама всё думала, какую бы пакость сотворить с колоколом... и придумала.

Другой день снова она носиком своим тюкает в литой бок.

— Спишь, что ли, соседушка? — спрашивает она его.

— Да ну, какое там сплю. Молиться надобно. Скоро на службу православных созывать.

— А я тебе вот что скажу: всю жизнь народ ты на службу собирал, а сам в церкви не бывал, али я неправду говорю?

— Хм... — прогудел колокол, — То правда.... Только я как-то об этом никогда и не задумывался.

— Да что тут думать. Ты же не чугунок, а колокол. Неужто ты в церкви хоть разок побывать не достоин? Вон, смотри, пчёлки и те через окошко в церковь залетают. Мёдом да воском пахнет, для них и то окошечко приоткрыли, а ты столько лет вере Христовой служил. Хоть о своей душе-то подумай! Это ли справедливость? Мухи достойны, а ты нет? Разве?

Колокол и в самом деле взглянул на приоткрытое резное окошечко церкви, из которого сновали туда-сюда жёлтобрюхие пчёлки, весело жужжа, вытаскивая на своих лапках застывшие капельки воска. Застонало что-то внутри колокола, завздыхал он, закачался.

— Да как же я? Да как же мне? Я же на колокольне вишу. Конечно, хотелось бы в церковку-то войти, Святым образам поклониться.

— А что проще? В следующий раз, как тебя звонарь-монашек раскачает, возьми да и сорвись с колокольни. А на землю упадешь — вот и катись в церковку. Там уж такая красота! Я заглядывала... Свечечки так перед иконками горят, аж плакать хочется... Ты подумай-подумай, — прокаркала ворона и, довольная, полетала к своим чернорясым кумушкам.

Колокол молчал. Не шли ему на ум новые перезвоны — не шептало ему новых переливов сердечко. Затосковал он. Больно уж ему хотелось оказаться внутри Церкви: «Ведь и правду чернокрылка говорит, всю жизнь звонил, а внутрь не заходил...». Несправедливо это... Ведь я тоже хочу! Что, я не достоин? Я здесь на ветру и в жару, и в дождь, и мороз... А перекладина-то трещит, подгнила. Решусь, ей-Богу решусь...» И решился.

Раскачивает колоколовый язык звонарь, как и тысячи раз до сего дня раскачивал, руки сами ходуном ходят, уши вощинкой заткнуты. Ещё бы разок-другой — и заголосил бы наш литой певец свою бархатистую песнь, разбудил бы округу на молитву. Дёрнулся колокол в сторону, голосину скрипучую из себя выдавил и сорвался с колокольни. Охнул монашек, глаза ладошками закрыл. А колокол вниз полетел, побился, бок о камень надломил и в храм напрямик.

Прикатился в храм, а во врата не влезает. Пихнулся, вышиб врата, внутрь въехал. А там монахи, прихожане, ну его батогами бить, кто и скамейкой приложился, дьячок подсвечником кинул... Не приняли, одним словом,старого знакомого — не прижился. Выкатили колокол на улицу. Взбрызнул служитель креста его святой водицей — только тогда бунтарь наш успокоился, а то всё гудел.

— И чего же нам теперь с ним делать?

— На колокольню нельзя, видишь, у него бок надколот. Один удар — и всё, разлетится.

— Ну, ладно, катите вон его под сарай.

Так и сделали.


Стоит у сарая, тоскует колокол месяц, год... Слышит, дельцы возле него гутарят:

— А что, и забирай, мне-то что? В баню, так в баню, пускай хоть так людям пользу приносит.

— Ну и хорошо, ну и ладно... Ребята, катите его в баню. Будет у нас теперь новый котёл. На весь город теплой водицы хватит.
—  Аха!


Совсем затосковал колокол. Раньше небо да Бог ему споспешники были, а сейчас — веники да грязные пятки.

— Ох, и тяжко..., — стонал колокол. — И за что мне такое мучение?.. Я же всего-то и хотел, что посмотреть, хоть одним глазком... Неужто я не достоин?..

— А ты не на свою борозду полез... Коли талант дан, по что в грязь сунулся? Висел бы сейчас под облаками... — говорили ему скамейки и посмеивались, — Топеря терпи- водицу кипяти...Ха!

Неизвестно, то ли скамейки пособили, то ли само мыло на пол упало, а только что поскользнулась банщица и опрокинула ведро с холодной водой на раскалённый колокольный бок. Пыхнул паром талант, раскололся на множество кусочков и испустил дух...

А в банном пару раздался чей-то голос: "Колоколу — аминь..."