Ленок мой синеглазый...

ЛЕНОК МОЙ СИНЕГЛАЗЫЙ ...
(рассказ третий)

Ленюшка,ленок ты мой светлоголовый, я скоренько, батьке земляники отвезу,  порадую его. А то худо ему поди, заскучал он там без нас, в тюрьме то...Я ско;ренько обернусь...Ты проснешься, дак там, на столе, под тряпицей, шанежка, молочка налей в кружку из крынки и поешь, а я к обеду может уже и обратно прибегу...
Мать ещё полюбовалась сонным сынишкой, поцеловала его в круглую светлую макушку, прижалась губами к теплой пухлой щечке, где слегка белел засохший след от выпитого с вечера молока.
Чумазый мой, - нежно подумала, - лица опять не ополоснул с вечера. Ладно, идти надо, паром скоро придет, опоздаешь, два часа куковать потом на берегу в ожидании.

Солнце ещё только всходило. Босые ноги, окунавшиеся в росяную траву на лугу, по которому, коротя дорогу, пошла Марья, слегка подмерзли, но лапти, перекинутые через плечо, она берегла, потому и не надела.  Потом, на дорогу выйдет, дак и наденет, нечего их по росе бить. Влажные будут.
До дороги добежала быстро. Обтерла ноги портянкой и в лапти обулась. Ну, теперь уж недалеко и паром первый скоро.
----------------------------------------
Над широкой рекой висел густой туман, кое-где уже слегка прорваный острыми лучиками поднимавшегося из-за горизонта солнца. На берегу, в ожидании, стоял народ. Выделялся из всех Федосий-гармонист со своей тальянкой, на свадьбу сегодня зван был. Потому и одет празднично, на картузе цветок алый, сапоги хромовые  и рубашка тоже алая. Почти под стать заре молодой из-за реки встающей.
Влажный воздух слегка дрожал лёгким маревом, а из леска доносился птичий посвист.
- Ох, вот красота-то какая! Рано не встанешь - не увидишь, да не наслушаешься.

Из тумана донесся скрип паромной лебедки и народ на берегу оживился. Тетка Авдотья подхватила корзины с утками. Встряхнутые резким рывком, утки проснулись и недовольно закрякали под белой холстиной, покрывающей глубокие корзины в обвяз.
- Эть ведь разгомонились-то, чуют, видать, что на базар иду. Хорошие утки, жирные, быстро разберут.
Сказала она Марье. Та согласно кивнула головой.
- Ты то, опять к своему?
- Опять.
- Долго ещё сидеть то ёму? Про амнистию то не слыхать?
- Нет. Землянику вот везу, порадовать, любит ее Петя. А пахнет как в земляничниках нынче, аромат, хоть ешь его, густой, сладкий, с лёгкой хвойной горчинкой лесной.
И ягоды красным-красно, как глянешь.
- Да я вчерась тоже ходила, дак бидончик полный, три литра, принесла. Ленька то твой как? Не скучает по папке?
- Да не знаю, все букашек рассматривает, удивляется, мне приносит. Вчера божью коровку, идёт, несёт в ручонке
- Смотри,- говорит,- мама, живая она, ягодка! Чуть не съел! Женщина рассмеялась. Научила его петь вчера, про коровку-то. И Марья высоким голосом запела "божия коровка, ты лети на небо, принеси нам хлеба, целый каравай, рот шире разевай! " Так и пел всю дорогу домой и рот открывал, чтоб каравай не пропустить. Смешной он. А глаза как васильки у него,  отцовские.
- Вот, за такими васильками девки то потом и бегают
Рассмеялась Авдотья.
- Ну, кажись, Семеныч наш близко. Пойдем ближе к сходням, не люблю я на краю толпиться, народу то сегодня немало.

Черный тяжёлый паром медленно утопая мокрыми боками в темной с оранжевыми всплесками воде, ткнулся в самодельный, собранный и сколоченный мужиками дощатый причал.

Народ располагался поудобнее, все поближе к тем, с кем разговорами еще на берегу зацепились.
Марья с Авдотьей прошли вперёд и присели на свёрнутый в круг темный, толстый, старый канат.
- Ну, вот и ладно, устроились. Авдотья принялась перевязывать цветастый платок. Аккуратно и неспешно заправляя под него седеющие  жидкие пряди волос.
- Туману сегодня чей-то много да густо. Пароход то сёдни пойдет , не помнишь?
- Сегодня.  Жалко не видно будет, как в молоке плывём.
- Да чё и смотреть то, а то и не видели его.
Паром выплыл уже почти на середину реки и продолжал свой путь к противоположному берегу. Поскрипывала надсадно лебедка, народ неспешно переговаривался.
- Ни черта сегодня не видать, давно такого не бывало, как-бы на пароход не наскочить! Затревожился паромщик.
- Да ты чё, дядя Митя, пароход то уж и в тумане услышим. Гудок даёт. Не первый раз. На нем то тоже не дураки чай плавают, люди обученные. Им что туман, что солнышко. Да и рано ищо, пароходу то!

_________________________________
 Удар огромного железного носа судна в борт парома был неожиданным и сильным. Стальной нос плывущей махины врезался и подмял под себя попавшееся на его пути плавучее средство и продолжил тащить его по курсу, утапливая в воду. В пробоину парома хлынула вода, помогая ему тонуть.
Люди оказались в воде - кто добровольно, кого стряхнуло в нее от удара.

Не смотря на июль, вода в судоходной реке, где глубина достигала почти 10 метров, была холодная. На  дне ее били ключи, поэтому прогревалась она неглубоко, только небольшой верхний слой.

Марья, у которой из рук при ударе выбило узелок, с завязанной в нее миской  земляники, упала в воду и тут же ушла в нее с головой.
 Понимая, что пароход всё ещё идёт над ней, она попыталась нырнуть как можно глубже.

 Глубины она не боялась, потому что плавала она с детства хорошо, даже мальчишки ей всегда завидовали.
- Выплыву, до берега уже не так далеко - подумалось ей.

Нырнув и открыв под водой глаза,  Марья увидела  колышащуюся от ее движений зеленоватую, густую и темную водяную массу. Вокруг висела ....тишина... Почувствовав, что воздуха ей скоро будет уже не хватать, женщина рванулась вверх, туда, где светлым пятнышком угадывалось спасение из этого внезапного, злого, водяного, мрачного плена.
Ещё, ещё рывок, светлое пятнышко стало чуть больше. Ещё...и ...ещё...воздух заканчивался, лёгкие и все тело требовали вдоха...Но пока это было невозможно...Лапти отяжелели и мешали...Платок уже давно слетел с головы и коса, гордость Марьи, светлой крупной змеёй извивалась в такт ее движениям.
- Ну, ещё немножко, и ещё немножко, и выплыву...вдохну наконец-то...
Марья крепко стиснула губы, чтобы случайно не сделать вдох, голова уже слегка кружилась от недостатка кислорода....Перед глазами внезапно поплыли белесые полупрозрачные круги. И в какой-то момент, в их мелькании,  ей вдруг привиделась протянутая рука, которая как-будто пыталась что-то нашарить в воде...Марья попыталась ухватиться за нее, поймать эту спасительную руку, зацепиться, чтобы быть вытянутой на поверхность...Но в тот же момент, сверху на нее с грохотом опустилось что-то огромное и темное,  перекрывшее собой спасительный свет, манивший ее к себе из этой страшной холодной и бездушной глубины...
Рот Марьи непроизвольно  открылся и в него бесконечным потоком, вытесняя последние пузырьки воздуха, хлынула холодная темная вода.

Тело мгновенно отяжелело, расслабилось, потянуло Марью вниз и в ее меркнущем  сознании поплыл летящий белый голубь с Ленюшкиным лицом, потом послышался детский смех...Хорошо то как стало ...Вот она уже и дома...Странно, что тут так тихо, наверно, спят ещё, рано она пришла....не желая никого будить, она выскользнула из избы и побежала босиком по росяным капелькам цветущего луга...Удивилась вдруг - да она ж совсем ещё маленькая...вот и сарафанчик на ней детский... Хорошо то здесь как!!

А кто это там кричит на Петра?

- Легко разбогатеть хотел, ло;вок ты, как я погляжу?! А ну, вон пошли со двора! Не видать тебе Марьи. Не для такого голодранца как ты девку ро;стили! Получше женихи найдутся!
------------------------------------------------
Петр, ее Петя,  был первым гармонистом на несколько деревень в округе и Марию заприметил на свадьбе.
То, что была она из зажиточной и уважаемой на селе семьи, его только раззадорило.
Сказал "возьму свое!" и взял, не внимая на мольбы подождать пока посватает. Чего ждать-то! Да и любо ей с ним все было и сам он ей, ох, как люб был!
 Не обманул он ее, что любит. Честным оказался.  На следующий день сваты на Марьин двор въехали. " У вас товар - у нас купец!"
Да их оттуда папаша, с вилами, из хлева выскочив, погнал, даже в дом войти не пригласил. На порог не пустил взойти.
 Незавидным женихом Петр считался, голь перекатная. Одна гармошка, да глаза синие васильковые, по которым не одна девка в деревне обмирала, да тосковала ночами, а так - ни кола своего, ни двора. И родня вся такая же.

Сбежала в ту же ночь из отчего дома с ним Мария. Чего уж теперь! Раз уж было все, все равно, позор, не сейчас, так позже.
Прокляла ее мать, так правды и не узнавшая никогда.
-----------------------------------------------

Тело Марии нашли и выловили из реки спустя две недели, когда страшно почерневшее и раздувшееся до неузнаваемости, прибило его поднявшимися в непогоду волнами к камышовой заводи в семи километрах от места речной аварии.

Ленька стоял и смотрел на то непонятное и страшное, что лежало на берегу, держась за руку деда и слушал, как рядом причитала и выла бабка, время от времени толкая его рукой и говоря
- Смотри, смотри, Ленюшка, не увидишь больше мамку свою....Доченька, доооооченькаааа моя-аааа, на кого ты всех нас кинула оставилаааа.....И рвала на себе волосы в своем страшном горе проклиная и зятя Петра, и капитана парохода, и паромщика...

_____________________________

Мать любила Леньку, он это знал, чувствовал и помнил потом всегда. Любимка он у нее был.

Он и сам в детстве помнил долго, как-будто какое-то небытие, из которого смотрел на нее как сквозь молочную пелену и выбирал ее себе в матери. Такую красивую, с толстой, пшеничного цвета косой ниже пояса. Выбрал, указал и сразу провалился куда-то, затянутый вихрем неведомой силы зачатия в слиянии мужского и женского.

-Уааааа-уаааа...Горланил он в бане, новорожденный, в руках бабки-повитухи, подхватившей его на входе в этот мир. Добрый, солнечный, полный любви и радости, многих ожиданий и его, Лёньки, будущих свершений.
И все здесь с рождения, как осознавать себя стал, виделось ему чудом: туман, парным молоком заволакивающий поля к утру, мягкие горячие, бархатные губы лошади, которые он гладил своей маленькой рукой, подхваченный и поднятый отцом к самой ее морде, земляника, которой мать щедро кормила его с ладони, пахшей молоком, травой, ягодами и каким-то только ее, матери, ароматом. Ароматом, к  которому ребенок всегда тянется, как к родному, знакомому и милому, защищающему от всех бед, неурядиц и невзгод. И по которому узнает он ту, единственную, родившую и вскормившую его...

______________________________
Отца выпустили через 2 года. Вернувшись в июне, к осени он уже женился на рябой Клавдии из соседней деревни и страшно запил в первую же зиму. Клавдию бил, а по ночам наваливался на нее в каком-то остервенении, не смотря на то, что та уже понесла от него.
Был груб и что-то пьяно хрипел на ее робкие возражения.

Подросший Ленька убегал в половину деда с бабкой и думал. Нет, он, Лёнька, не так будет любить свою женщину. Он будет страстно и нежно прикасаться к ее божественному телу, излучающему сияние неба, целуя ее глаза, и заглядывая в них, чтобы увидеть всю суть любви, себя и ее, в ней отраженными и растворенными через слияние тел и всех земных и неземных потоков неведомой никому энергии ...

Иногда Леньке было жаль, что Отец ничего про эту жизнь не понимал, не замечал её красоты, которую было дано видеть и глубоко чувствовать его сыну. Он пил, матерился, бил мачеху, требуя по ночам исполнения супружества, даже когда она уже совсем на сносях была. И на все ее "да уж тяжко мне это сейчас все, Петя!" зло шептал - мое, хочу и возьму когда хочу! А ты молчи и терпи! Взял тебя замуж, терпи! Вам бабам это положено. И она терпела.

Терпела, пока край не пришел и не саданула она его пьяного и распоясавшегося в край, поленом по голове. Да так, что дурачком ее Петя на всю жизнь остался. Ходил за ней, как ребенок малолетний за мамкой, мычал что-то глупо-бессвязное , радостное когда ее видел. И плакал, когда уезжала она по весне на ярмарку торговать мукой. Сопли да слюни пускал, под себя мочился прямо в штаны, приседая, как девочка.

Лёнька смотрел на  обессмыслевшего отца и только один вопрос его одолевал - зачем? Зачем вся эта чернота жизни с людьми происходит? Зачем отец так груб, а его нежная, добрая, красивая мать умерла так рано, бросив его, Леньку, одного в этом злом , черном и жестоком мире?
И жалости к отцу совсем не было. А если что и было, так, скорее,  сожаление, что потратил человек жизнь свою так бездарно. И вот Бог наказал его, дурачком он сделался. По злобе и глупости своей.

Сам то Лёнька и впрямь был нежный по малолетству. Или ещё по незнанию мира и людей в нем живущих и мучающихся этой жизнью ежечасно.
Запивающих ее не сладость горькой и закусывающих  хрустким кисловато-соленым  огурчиком все ее потери и горести.

По матери тосковал сильно. А однажды, уже почти взрослым, сбежал из деревни в город. Расслышав в шуме лесного ветра, прилетевшего с юга, ее голос
- Беги, сыночек, беги....чужой ты здесь... А любовь она везде и красота тоже....В тебе самом они живут, сыночек мой ненаглядный, Ленок ты мой синеглазый, Лёнюшка....а я всегда с тобой рядом буду,  потом встретимся....Не кончается жизнь то, никогда она не кончается ...©

22.06.2024г.