Настоящий янки или бей первым 19

 
В дни всеобщих торжеств Уэсд вновь встретил ту рыжеволосую девицу, из-за которой его чуть не загрызли британские собаки. Она сидела одиноко в стороне и сквозь слёзы тихо напевала.
  Мой любимый ушёл на войну
  В тяжёлый для Родины час.
  Победа за нами, свобода с нами
  Но любимого нет среди нас.
  Пусть тело твоё в могиле сырой,
 Но в   сердце  моём ты всегда со мной.
 На небе обрёл ты  навеки покой,
 Убитый жестокий войной.         



 - Эй, солдат, - неожиданно громко крикнула она, - я узнала тебя. Ты бежал с поля боя из-под Бруклинских высот. Ну, что, ты стал героем?
Фэнди, желая  быстрее замять конфликт, быстро подошел к девице и, улыбаясь, заговорил с ней.
- Конечно, как видишь. А отчего ты плачешь?
- Знаешь солдат, - всхлипывая, ответила девица, - они убили капитана Стентона, моего капитана. Мы должны были пожениться сразу после победы. «Я люблю тебя, Синти, - говорил он мне, - люблю больше жизни».  Война кончилась, свобода торжествует, а я не знаю, что мне делать.
Фэнди быстро смекнул, что девице надо выговориться и изобразил на лице крайнее участие.




- Ты помнишь сахарного магната Израиля Коэна, продолжала Синти, - его потом повесили за предательство. Ведь я была у него служанкой. Когда королевские войска вошли в Нью-Йорк, он быстро переметнулся к англичанам. Но мы с кухаркой Памелой бежали от него в Филадельфию к партизанам. Коэн не обедняет, решили мы, и прихватили с собой в повозку поросёнка, двух овец, три бочонка рыбы и много другой снеди. Но больше всего повстанцы обрадовались табаку.
Затем мы с Памелой возили раненых в госпиталь и доставляли партизанам контрабандой оружие, еду, одежду. Однажды англичане выследили нас и пленили. Но Стентон с отрядом смельчаков отбил нас, ночью  напав на английский лагерь. С тех пор мы были неразлучны. Но на днях его убили.
- Синти, - издалека раздался простуженный женский голос, - я ищу тебя повсюду.
 Высокая, тощая девица с младенцем за спиной небрежно поздоровалась с Фэндом и Бенни,  и быстро залепетала.
- Синти, Боб растёт день ото дня. Ну, скорее бы уже ходить начал, сил никаких нет. А как у тебя?
Синти любовно погладила округлый живот и, блаженно прикрыв глаза,  ответила.
- Памела, он обязательно, как две капли воды,  будет похож на Джона Стентона. 
- Ну конечно,  милая, - засмеявшись, ответила Памела, - а как же иначе?
- Ладно, солдат, - Синти добродушно посмотрела на Фэнда, - ведь тогда под Нью-Йорком разбежалась почти вся армия, не ты один. Так что будь здоров! Война закончилась, все свободны! Удачи тебе!

* * *


После подписания перемирия, в Нью-Йорке бурно закипела жизнь: расширялись фабрики, открывались новые  банки, шёл активный набор рабочих на верфи и в порт. Преисполненный веры в собственную правоту,  Фэнди твёрдым шагом шёл за положенными  долларами. И каждый из шестидесяти  семи был ему особенно дорог. Люди потихоньку  уже стали  привыкать к новым деньгам, убеждаясь в их надёжности. Веселый,  чистенький, дышащий здоровьем город говорил Фэнди, что дела в стране идут совсем неплохо.
Приятелей встретил пожилой капитан в вылинявшем мундире и истоптанных сапогах. Оторванная кисть левой руки и выбитый правый глаз говорили, что не все эти годы он просидел в канцелярии. Тщательно изучив расплывшиеся, с трудом различаемые слова записки, капитан привычно, без всяких интонаций сказал.
- Так, получите ваши сорок долларов.
- Сорок?! – от удивления Фэнди остолбенел, не зная, что добавить.
- Да, сорок, - твёрдо ответил офицер, переводя взгляд на другого клиента. За день столько проходило всяких придурков, на каждого не угодишь. А после контузии, капитана при волнении сразу начинал терзать тик.  Для другой работы он не годился, вот и приходилось мучиться в этой вонючей канцелярии.





- Сэр! Но ведь их должно быть шестьдесят семь, - былая уверенность Фэнди тут же куда-то исчезла. Однако надежда всегда умирает последней.
- Старые деньги обесценились, сегодня они больше не стоят, - в который раз   капитану приходилось объяснять очевидное, - вы берёте или отказываетесь? Всё проходите, не задерживайте очередь.
Ошарашенный Фэнди от изумления даже взвизгнул.
- Не смейте меня толкать!
- Я не толкаюсь. Но вы  видите, сколько людей сзади вас. И они все ждут, - офицер с огромным трудом сдерживал себя, - я очень занят. Ну, проходите же.
- А где  моя земля? – уже без  прежнего напора спросил Уэсд, все ещё боясь признаться себе, что ответ очевиден.
- Какая земля мистер? – легкое недоумение проскользнуло по лицу капитана. Единственный глаз вопросительно уставился на Фэнда.
- Я спрашиваю, где те сто пятьдесят  акров, что мне обещали? Что с ними случилось? – если бы Фэнди удалось в этот миг увидеть себя со стороны, он бы быстро понял,  насколько глупо и комично выглядит. 
- Слушай парень! – офицер поднялся из-за стола и слегка подтолкнул Уэсда в плечо. Не морочь мне голову! У тебя две руки, две ноги, два глаза. Верно? Проходи, сколько можно  об одном и том же.
- Ну-ка,  не тронь! – заорал взбешенный Фэнд. Наконец – то, он окончательно понял, что его надули как последнего деревенского увальня на осенней ярмарке. – Не тронь, я сказал! И ответь на мой вопрос.
- Какой?
- Где мои  сто пятьдесят  акров? Где они?



 - Эта земля продана спекулянтам, чтобы покрыть  военные долги, - срываясь на визг, прокричал капитан, - понял? А  теперь иди!
Фэнд на секунду замер,   не в силах сообразить,  о чём же всё-таки сказал офицер. Затем он  дурашливо засмеялся и твёрдо произнёс.
- А где моя доля военных долгов? И его, он ткнул пальцем в Бенни, или их? Нам всем тут причитается!
Очередь заволновалась, напирая на канцелярский стол. Послышались возмущенные голоса.
- Ты откуда такой горластый взялся? - капитана затрясло, он уже был готов с кулаками наброситься на кривляющегося перед ним мерзавца и вытрясти из него всю душу. Что-то не видно на тебе ран! Ни от пуль, ни от штыков, ни от сабель. А здесь ты герой шум поднимать. Отправляйся в Конгресс, там и ори. Это мастерство там, в большой цене. Все катитесь в Конгресс, накричитесь вдоволь. А мне-то, зачем всё это рассказывать?!
 - Всё следующий, - обрезал капитан, - некогда мне, проходите.


* * *


 Ни в каменоломне у краснокожих, ни на проклятом острове у узкоглазого вождя беглых негров, ни возле распотрошённого тайника покойного папаши Уэсд не чувствовал себя так нагло и бессовестно обманутым!
… закон и порядок, - откуда-то из толпы донеслись до Фэнда обрывки фразы. Он машинально повернул голову и увидел расположившегося на небольшом возвышении невысокого господина, с азартом жестикулирующего коротенькими пухленькими ручонками.
- Что он там рассказывает Фэнди, с интересом спросил Бен, - может быть про  наши деньги?
- Надо послушать, - ответил Уэсд, протискиваясь сквозь толпу, плотно обступившую возвышение.
Оратор был одет добротно и со вкусом. Изысканный бархатный сюртук, соответствующий  последней моде. Солидные тонкой шерстяной пряжи чулки и новенькие башмаки с  блестевшими на солнце медными пряжками.
С румяными ручками  гармонировали нижние конечности: такие же коротенькие, толстенькие, мягкие. Заплывшие жиром  лоснящиеся щёки господина придавали ему сходство с молодым поросёнком; тем, что на  ферме рачительного хозяина,  никогда в своей  недолгой жизни не испытывал нехватки   высококачественных кормов.
На первый взгляд человек, завладевший вниманием толпы, был весьма похож на юного шалуна, бодро шагающего субботним утром в синагогу во главе семейной процессии. Но бегающий, нечестный взгляд маленьких, рыбьих глазок  сообщал,  что шалун этот давно уже вырос и игры у него совсем   не детские.
- Сограждане, - продолжал заполнять свободные уши мистер в бархатном сюртуке, - взрастим новую нацию на почве взаимного доверия! Голосуйте за меня!
- Да, Бенни, - твёрдо сказал Фэнд, - этот человек точно знает, где наши деньги и земля!
И он смачно высморкался в сторону розовощёкого господина, а затем решительно добавил. 
- Идём, приятель, здесь нам нечего делать!


* * *


- Ну, кто ещё рискнёт, джентльмены? – донёсся из-за угла противный, скрипучий тенор, -    я продолжаю утверждать, что мой ниггер здоров как бык. Хуком с правой он готов свалить с ног даже скаковую лошадь. И так, друзья, делаем ставки!
Посредине улицы был размечен ринг. Огромный, по оценке Фэнда выходило никак не менее трёхсот пятидесяти  фунтов,  негр стоял,  облокотившись на канаты в ожидании следующей  жертвы. Голый торс блестел от пота, громадные, размером с сорокафунтовую гирю,  кулаки нетерпеливо ждали очередной, пока еще не сломанной челюсти.
- Ставлю пять  долларов, - задорно прокричал высокий крепыш и перелез через канаты. Возможно, а точнее, скорее всего, в любом другом месте он выглядел бы на все сто. Но не на этом ринге! Давид, решивший разобраться с громилой Голиафом,  смотрелся, куда как респектабельней.
 Негр был профессионалом. Он прекрасно знал, за какие качества его ценят. Не гонят на плантацию, на обед  дают кроме похлёбки ещё и здоровенный стейк, а на ночь кладут в постель девку.



Он мог бы с первого же удара нокаутировать своего соперника. Но не для того собралась возле ринга огромная толпа народа.
Свободные жители свободной страны жаждали увидеть настоящее зрелище. Чернокожий раб  старательно отрабатывал и положенный  стейк, и девку, и право не ходить на плантацию.



Несмотря на свой рост и вес, боксёр двигался по рингу намного быстрее противника. Почти не защищаясь руками, он полагался  только на быстроту реакции. Наступало мгновение, когда у него, казалось бы, не оставалось ни малейшего шанса.  Толпа взвывала от наслаждения в предвкушении сладострастного мига.  На дюйм, самое большое на два,  негр уводил голову в сторону, и кулак, в который уже раз,  пролетал мимо. А толстые, пухлые губы на наглом чёрном лице складывались в презрительную  ухмылку. 
Основательно вымотав соперника и доведя зрителей до неистовства, раб постепенно стал менять манеру боя. Он начал контратаковать, но совершенно не акцентировал удары. Он ждал приказа  хозяина. Когда зрители получили всё, ради чего они собрались, и предстояла  только эффектная концовка, боксёр всего лишь слегка качнулся в сторону и точно в разрез навстречу приближающемуся удару вставил прямой правый в подбородок соперника.
Если бы парень отлетел в сторону или перевернулся через голову, это показалось бы  достижением негра лишь самым неискушённым новичкам. Настоящее искусство заключалось совсем в другом!