Ночной диалог

Я написала строчку и зачеркнула. И ещё одну — и снова зачеркнула. Рифма не шла, мысль не хотела материализоваться в образы,  а   творческая фан-тазия зависла в  пространстве без движения. И тогда случилось вот что.
Зашевелилась висящая на стене картина «Лошадь,  пасущаяся на лужайке». А дальше произошла совсем странная вещь: из картины  высунулась голова  рыжей Лошади, дожевывающей пучок сочной зеленой  травки.  Лошадь взглянула на мои каракули, вежливо поклонилась и сказала: "Доброй ночи". После этих слов она  уже вся протиснулась через раму картины и, озвучив удар копыт об пол, без спроса  уселась в бабушкино  кресло, что стояло напротив меня. Правда, уселась  интеллигентно, не разваливаясь.
   Потом снова посмотрела  на меня, снова  на зачеркнутые строчки, покачала  головой, вздохнула сочувственно и вдруг спросила:
   – Не получается?
   Разглядываю Лошадь, пытаюсь  высмотреть хоть какие-нибудь признаки крыльев.
   – Нет, нет, что вы, – отвечает Лошадь моим мыслям. Я совсем не Пегас, я с той  с картины, и махнула хвостом в её сторону.
   – Так, значит, не получается? – спросила лошадь снова.
   – Нет, – отвечаю со злостью в голосе. 
   – Ничего не получается? Спрашивает  заинтересованно
   – Да, да. Отвечаю ещё  злее.
   – Так, – Лошадь разглядывает свои передние копыта, потом смотрит на меня и безапелляционно заявляет: «Депрессия».
   –  Возможно, заявляю я и вскакиваю со стула.
   –  К тому же реактивная, –  спокойно замечает лошадь.
   –  Именно!  Я резко киваю головой,
   –  Спокойнее, –  в голосе Лошади проскальзывают волевые нотки. –  Это вполне излечимо.
   Меня охватила обида, что какая-то Лошадь суётся в мои дела.
   – А откуда вы, собственно, знаете, что излечимо, а что  нет? И  вообще, кто вы такая?
   – Я?
    Лошадь пожала плечами и ответила очень миролюбиво:
   – Я – просто лошадь, которая каждый  день смотрит телевизионные передачи и  смотрит их до тех пор, пока вы, дорогуша, не выключите телеви-зор. Я, может,  специально вылезла из картины, чтобы помочь вам.
   Лошадь сосредоточенно соединила передние копыта, как задумавшийся человек соединяет пальцы рук.
   – Итак, что мы можем сделать...
   Я  робко присела на краешек стула. В это время Лошадь глубокомысленно  изучала мою рабочую обстановку: старый обшарпанный диван, этажерку с десятком книг, новенький компьютер, купленный в новогоднюю распродажу в Ашане, и мой клетчатый байковый халат, в который я укуталась ради тепла и уюта.
   Далее Лошадь многозначительно заявила:
   – Да, конечно, я понимаю, что  месяц в Неаполе или круиз по Средизем-ному морю вам не по силам.
   – Не по силам, – согласилась я с ней и горестно вздохнула, - уж лучше с рифмой помогите.               
   – Что будем рифмовать?
   –  Траву, т. е трава.
   –  Значит, будет «голова», - произнесла лошадь.
   – Голова не подходит.
   Я снова вскочила со стула и почему-то забегала в волнении взад вперед по комнате.
   –  Тогда напиши « башка», – проговорила лошадь.  А  ещё  лучше, что дурная башка копытам покоя не даёт.
   – В моих стихах  Вашим  копытам делать нечего, – съязвила я!
   Но лошадь на мои слова почему-то не обиделась  и  тут же заявила: «Я бы тебе сейчас целую поэму сочинила, да копыта под шариковые ручки не приспособлены, а твоя новая клавиатура от одного  моего  удара копытом в дребезги разлетится.
   Идея заиметь лошадиную поэму подняло настроение. И я сразу нашлась, что сказать:«А ты бы её наржала. Сейчас такая техника, что и писать не надо. Ты говоришь, то есть ржёшь, а компьютер это ржанье записывает».
   Лошадь удивилась моим словам и  тут же лизнула языком стенку блока  компьютера.
   – Нет, – сказала лошадь,  – моя поэма большая. Боюсь, что до утра ржать придётся. Соседям, может, не понравится. Они уж, наверное,  спать улеглись.
    Я посмотрела на часы. Шёл второй час ночи.
   – Ну, хорошо, ещё одна рекомендации против депрессии :«Прыгалки у Вас есть»?
   – Прыгалки?
   – Да. Обычные детские прыгалки. Так вот, по сто пятьдесят прыжков каждые два часа. Через неделю вы себя не узнаете.
   – Издевается, - подумала я почти вслух.  Лошадь сделала вид, что не расслышала этого мысленного отзыва.
   Но тут Лошадь хитро усмехнулась и, наклонившись вперед, заговорчески сказала:«Ну, хорошо, давай начистоту. Вот, что советую лично я. Брось (Лошадь неожиданно перешла на "ты")! Брось всё ко всем чертям! Ну, чем ты занимаешься (сморщилась  презрительно), стишки пописываешь  с претен-зией на мораль ! Смех какой-то! – разоржалась она.  – Стыд! Взрослый человек,  а  все как девочка  продолжаешь рифмовать  – любовь- морковь, мимоза- роза,  да ещё и береза. Кому это нужно? Знаешь, милочка, Ахматову тебе не перепрыгнуть, а Цветаеву не догнать  даже самой быстрой рысью.  Итак, подушку под голову, подушку на голову, одеяло и... спи спокойно как твой сосед».
    Оторопело молчу.
   – Ну, что ж, - Лошадь снова заговорила вежливо, как на приеме, - мне было очень приятно побеседовать с вами. К сожалению, я должна идти...
   Она встала, поклонилась,  и моментально втянулась в квадратную раму   картины, где спокойно стала щипать на лужайке свеже-зеленую травку,   уже не обращая никакого внимания   на мои муки творчества.
   Утром, идя на работу, я столкнулась со своим соседом на лестничной площадке.
   – Представляете, - сказал он мне. – Вчера ночью проснулся от ржанья какой-то кобылы. Вот Стёпка даёт. Уж больно горластую девку в эту ночь  в постель затащил.


Примечание: Идея о картине , которая оживает – это плагиат.