Глава 6. Мартышкин

Мартынушкин - зав. складом (мл.сержант, фазан).

Мартынушкин - кличка «Мартышкин»,  был невысоким, худым шкетом, с оттопыренными ушами и губами похожими на сосиски. Это был тот случай, когда фамилия, как нельзя лучше соответствовала внешнему виду воина.

Хотя воином, как раз, Мартышкина назвать было трудно. Это была настоящая тыловая крыса!

Одет он всегда был с иголочки, щеголял белыми перчатками и блестящими сапогами, начищенными не  вонючим гуталином, а настоящим чёрным кремом для обуви.  Как говорил Жванецкий: - что охраняешь, то и имеешь! Ничего не охраняешь - ничего не имеешь.

Мартышкин заведовал складом вещевого довольствия. Чего только на его складе не было, начиная с солдатского ХБ, и заканчивая парадными офицерскими ремнями.

Отличительной особенностью Мартышкина была его нервная суетливость и постоянная озадаченность. Он, действительно, был похож на небольшую худую  обезьяну.

День и ночь он пропадал на своём складе, якобы проводя бесконечную инвентаризацию. На самом деле, сгородив из шинелей громадное гнездо, Мартышкин на практике доказывал, что «солдат  спит,  а служба идёт!»

А, чтобы его поменьше дёргали, он всё время делал мелкие презенты Карасю, в виде сворованных на складе латунных пуговиц или металлического галуна.

Карасю столько пуговиц не было нужно, но в условиях приближающегося дембеля, пуговицы и галун становились универсальной валютой, за которую можно было выменять все что захочешь, от сигарет до алкоголя.

Так они и жили: Мартышкин спал на своём складе, а Карась делал вид, что этого не замечает.

Но, в маленьком тщедушном тельце примата сидел непризнанный Наполеон.

Как уже упоминалось выше, по утрам, когда деды вместо утренней зарядки заползали  на досып в тепломагистраль, фазаны должны были контролировать исполнение мною физических упражнений за спящих дедов.

Куль никогда не проявлял активности в этом направлении, уходя с головой в свои грустные мысли о смысле существования.

Зато в Мартышкина, как будто зверь вселялся. Он бегал вокруг меня, как в жопу раненная рысь и орал до синевы, чтобы я подтягивался выше, отжимался быстрее, и все остальное делал старррательнее!

Иногда мне хотелось слегка придушить его за тонкую гусиную шею, но это означало бы нарушение установленной в армии иерархии и чревато было разборками вселенского масштаба.

В таких случаях вся система обрушивалась на бунтовщика  и участь его была плачевной: либо его избивали деды части, либо командование высылало бойца первым же этапом в тьму-тараканью. А чаще было и одно, и другое.

Я терпел, но на моем лице, как на манометре отражалась степень потери терпения и приближающегося закипания. Поэтому Мартышкин вовремя останавливался и оставлял меня в покое.

Местами в его маленьком мозгу пробегали какие-то сомнения, а иногда и опасения на мой счёт.

В эти периоды Мартышкин, старательно скрывая, что побаивается моей возможной реакции на его утренние усердия,  задабривал меня тем, что приглашал с собой на склад и позволял выбрать себе какую-нибудь мелочь, типа танков на шевроны или пару новых портянок.

В такие моменты он клал мне руку на плечо и заглядывая снизу мне в глаза доверительно говорил, что ничего личного ко мне  не имеет, просто так устроена служба.

И что обязательно наступит момент, когда я дослужусь до его положения и смогу насладиться пришедшей по статусу властью и полномочиями.

Я старался все воспринимать философски. У меня были свои рычаги воздействия на эту жизнь. Я умел рисовать и я имел выход в военный городок!