Мемуары Арамиса Часть 366

Глава 366

— Рауль, не стоит говорить герцогине о том, что Король сделал из вас графа, а меня просил впредь пользоваться моим наследственным званием маркиза, — сказал Атос. — Вы слышали от меня объяснения того, что я называюсь графом.
— Да, отец! — ответил Рауль. — Позвольте же и мне оставаться виконтом.
— Нет, это не вежливо по отношению к Его Величеству, да и не требуется по соображениям скромности. В кругу ваших друзей граф де Гиш, вы воевали непосредственно под командованием герцога де Бофора, вы были окружены не бедными мушкетёрами, а знатными грандами, и, я полагаю, так будет и впредь. Гордо называйтесь графом де Бражелоном, и, быть может, вы найдёте успокоение в мысли о том, что для честной девушки лучше быть супругой графа, чем фавориткой Короля. Но было бы разумнее вовсе не вспоминать об этой мадемуазель.
—  Я уже забыл о ней, отец, — ответил Рауль. — Точнее, прошу простить, кажется, я невольно солгал вам. Сейчас я попытался осознать свои чувства к ней. Да, я был бы рад, если бы она пожалела, что предпочла мне то положение, в котором находится. Но я забыл надеяться на счастье с ней, и в этом отношении я не солгал.
—Хорошо, но мы уже подошли к комнатам герцогини, — сказал Атос. — Герцогиня никогда не запирает двери, но давайте постучим.

Атос решил посетить первую интриганку Франции, герцогиню де Шеврёз, в надежде разузнать что-нибудь о своих друзьях.
— Здравствуйте, граф, здравствуйте виконт, так вы, стало быть, живы? Я этому очень рада. — сказала герцогиня, хотя в её тоне не было слышно удивления по этому поводу. — Что ж, я также бесконечно рада тому, что вы посетили меня в моём скромном дворце.
Виконт подумал, что дворец герцогини едва ли следует описывать таким эпитетом, но смолчал.
— Но ведь вы, вероятно, вспомнили обо мне, поскольку вам нужно что-то от меня? — спросила герцогиня таким тоном, который не предполагал ответа на этот вопрос. — Поскольку единственное, что я могу вам предоставить, это совет или сведения, и поскольку граф – человек такого ума, что он не нуждается в советах какой-либо женщины, я полагаю, что вы пришли ко мне за какими-то сведениями. Спрашивайте.
— Целью нашей поездки, герцогиня, было узнать, не имеете ли вы каких-либо вестей о наших общих друзьях, но ваш вопрос заставляет меня просить вас поделиться с нами также и слухами о нашей собственной смерти. Что заставило вас думать, что мы уже не входим в число живых?
— Об этом говорят повсюду, но я не вникала в подробности, — отмахнулась герцогиня. — Стоит ли разбирать сведения, которые, как я вижу, оказались ложью? Что касается наших общих друзей, то таковых я не знаю, граф.
— Я говорю, по меньшей мере, о господине д’Эрбле, — ответил Атос. — Были времена, когда он входил в число если и не друзей, то уж во всяком случае не врагов Вашей Светлости.
— Ах, этот! — улыбнулась герцогиня. — Он давно уже не тот мушкетёр, которого я любила, и, самое главное, я уже давно не та белошвейка Мари Мишон, которую любил он.
— По-видимому, герцогиня, не только любовь, но и верность должны быть взаимными, или же о них не стоит говорить, — улыбнулся Атос. — Безусловно, господин д’Эрбле остался вашим другом, и для этого он вовсе не обязательно должен был оставаться тем, чем был мушкетёр, о котором вы говорите, для белошвейки, о которой вы также не забыли.
— Если бы он изменял мне со многими, я бы не обращала на это внимания, — ответила герцогиня, — но он слишком сильно увлёкся одной, а это уже невыносимо для женщины, которая на протяжении длительного времени сама была единственным его увлечением, даже в том случае, если она не ограничивала собственные увлечения этим мушкетёром.
— Я полагаю, мы можем простить господину д’Эрбле его маленькие слабости, — снисходительно ответил Атос.
— Слабостью можно было бы назвать увлечение какой-нибудь красавицей, которая в политике ровным счетом ничего не значит, — возразила герцогиня. — Увлечение такой женщиной, как Анна Женевьева де Бурбон-Конде герцогиня де Лонгвиль не может быть названо слабостью. Женщины из этого рода всегда были на самой стремнине политических процессов, и если и не творили историю Франции единолично, то уж во всяком случае не останавливались в стороне от них. Увлечение подобной женщиной это не слабость, а сила мужчины, если учесть, что и ответное увлечение, как вы его называете, со стороны герцогини де Лонгвиль, я должна признать, что Мари Мишон более не интересна мушкетёру Арамису. Сестра Принца Конде и Принца де Конти, супруга Генриха II де Лонгвиля, это важная фигура на шахматной доске Франции.
— Но ведь и вы, герцогиня, имеете весьма прямое отношение к этой ветви знатнейшего дворянского рода Франции! — возразил Атос.
— Вот именно поэтому я не могу ему простить такой измены, — ответила герцогиня, и теперь её голос не звучал как голос равнодушной усталой женщины, в нём была целая гамма чувств. — Ведь в её лице он попросту нашёл более молодую и более влиятельную копию герцогини де Шеврёз, более эффектную во всех отношениях, чем подлинная де Шеврёз, которой нынче являюсь я!
— Быть может это – всего лишь политический союз, — предположил Атос.
— Если от политических союзов родятся дети, господин граф, то такой союз уже не только политический, — горько усмехнулась герцогиня.
— Герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, поэтому нет ничего удивительного, что она родила дитя, — сказал Атос таким тоном, что можно было подумать, что он верит своим словам.
— Именно потому, что герцогиня де Лонгвиль состоит в браке, я никак не могу предположить, что сын герцогини, именуемый Шарль-Парис, родился от законного мужа, — возразила герцогиня. — Скорее я уж поверю, что он зачат от какого-нибудь знакомого философа, хотя бы даже от герцога Франсуа де Ларошфуко.
Замечу к слову, что герцогиню де Шеврёз особенно бесило то, что Ларошфуко тоже в прошлом был её поклонником и другом, а теперь сделался любовником герцогини де Лонгвиль. Никакая женщина не скажет доброго слова о другой женщине, которая увела у неё целых двух любовников!
— Судя по всему, вы не поможете нам отыскать господина д’Эрбле, — сказал с сожалением Атос.
— Поверьте, что вам, граф, я помогла бы даже в этом, но я, действительно, не знаю, куда подевался этот ваш Арамис, — с грустью сказала герцогиня. — Последняя наша встреча прошла не в духе нежных воспоминаний двух старинных друзей. Я перестала интересоваться его перемещениями. Знаю лишь о том, что он собирался включить себя в число друзей Фуке, что не умно для человека таких достоинств и талантов, как д’Эрбле. При первом взгляде на Фуке можно предсказать его судьбу. С самого начала было ясно, что он будет карабкаться вверх до тех пор, пока не сорвётся вниз и не расшибётся в лепёшку. Такие люди не умеют останавливаться. Он не видел разумных границ своего величия, своей власти и славы. При этом он пытался изобразить остатки какого-то первобытного благородства, с которым в цивилизованном обществе просто невозможно выжить. Тем более, если благородство тебе не присуще по рождению, нет смысла пытаться его изображать. Уж если д’Эрбле связался с Фуке, он должен был понимать, что такая связь либо погубить его вместе с ним, либо ему придётся бросить его в последнюю минуту. Впрочем, Фуке уже арестован, осуждён и отправлен в Пиньероль, а д’Эрбле скрылся в Испанию. Кажется, его карьера епископа – не самая верхняя ступень, достигнутая им. Кардиналом он, конечно, не стал, но он занимает довольно высокое положение в Ордене Иезуитов. Я даже допускаю, что он его возглавляет. Кажется, в Испании он купил себе герцогское владение, так что теперь его имя – герцог д’Аламеда. Он сблизился с испанским двором, вероятно, метит на дипломатическую должность. Он придумал использовать голубей для связи со своими шпионами. Его люди повсюду. Кажется, это его люди спасли вас, граф, и вас, виконт? Жаль, что среди них нашёлся предатель, так что его благие намерения чуть было не стоили ему жизни. Кажется, вам довелось провести несколько дней в Бастилии? Я слышала, что туда же упекли и его самого, одновременно с вами, но через сутки Король привёз туда д’Артаньяна, после чего оба они покинули Бастилию всего лишь через час после того, как туда вошёл д’Артаньян. Воистину, этого человека не удержит никакая Бастилия! Ваш добрый д’Эрбле вновь отбыл за границу, но прилагает усилия для того, чтобы вытащить вас из Бастилии. Послезавтра он намеревался устроить штурм Бастилии, но он уже знает, что вас освободили, так что штурм отменён. Господи, что вы хотите от старой, отошедшей от дел герцогини? Я знаю лишь то, о чём говорят, то тут, то там. Так что извините, я не могу вам дать ровным счётом никаких сведений о ваших друзьях. Например, я совсем не знаю, что за узника повёз капитан д’Артаньян в Пиньероль с эскортом из двадцати мушкетёров. Этот человек менее значителен, чем Фуке, которого везли туда же в сопровождении пятидесяти мушкетёров, но, быть может, малый конвой назначен из соображений секретности? Во всяком случае, господин Кольбер предпринял своё маленькое расследование и секретно от Короля направил по следу д’Артаньяна четырёх своих людей. Нет, граф, у меня нет для вас никаких существенных сведений о ваших друзьях, простите за то, что я вас разочаровала.
— Даже если ваши сведения не точны, в чём я сомневаюсь, вы сообщили мне много важного, — ответил Атос. — Благодарю вас герцогиня и преклоняюсь перед вами и вашей осведомлённости. Его Величеству следует уволить всех своих шпионов и деньги, которые он на них тратит, платить вам одной. Это было бы выгодное вложение средств, ведь вы в курсе всех новостей!
— Ах, граф, самая большая новость на сегодняшний день это та, что виконт не погиб в вылазке, в которой пропал герцог де Бофор, и что вы не окончили жизнь самоубийством на следующие сутки, — произнесла герцогиня, и на этот раз Атос уловил в её голосе нотки радости. — Меня в настоящий момент больше всего занимает именно эта новость. Расскажите же мне не то, как вам удалось остаться в живых, это я знаю, а поведайте, как вам удалось убедить всех, что вы погибли.
— Я и сам этого не знаю, герцогиня, — ответил Атос, — но жизнь приучила меня не проявлять настойчивости в получении информации, без которой можно обойтись.
— Это означает, что вы не можете обойтись без информации о своих друзьях, граф? — спросила герцогиня. — Жаль, что вы не причисляете меня к своим друзьям.
— Герцогиня, для меня вы больше, чем друг, поверьте, ведь то, что вы сделали для меня, это больше, чем если бы вы всего лишь спасли мою жизнь! — сказал Атос и с нежностью посмотрел на Рауля. — Но в отношении информации о вас мне всегда важно знать, что вы в безопасности, а я это знаю, потому что Король никогда не обидит вас.
— Откуда такая уверенность? — спросила де Шеврёз со смехом.
— Вы предоставили Его Величеству такое множество поводов обидеть вас, герцогиня, что коли уж он не сделал этого до сих пор, можно быть уверенным, что он не сделает этого и в будущем, — ответил Атос.
— Ах, граф, все видят поводы обидеть меня, но никто не видит причины, по которым я должна чувствовать себя обиженной! — отмахнулась герцогиня. — Знаете ли вы, д’Артаньян вовсе не в восторге от поручений Короля? Вместо того, чтобы возглавлять свои две сотни мушкетёров, устраивая учения, дежурства и парады, он сначала выполнял обязанности тюремщика для Фуке, а после этого вот уже более месяца носится по всей Франции почти в одиночестве, выполняя какие-то неясные функции, связанные, по-видимому, со скрытными поездками, перевозкой государственных преступников и перестройкой замков для их содержания. Совсем недавно он появился в Париже на одни сутки, после чего вновь исчез в том же самом направлении, откуда прибыл. Уж не думает ли Король перенести столицу в Пиньероль? Что за блажь – вывозить самых опасных государственных преступников в замок, находящийся в опасной близости с границей Италии?
— Нам иногда сложно понять решения Королей, герцогиня, — сказал Атос. — Благодарю вас, герцогиня, за полезные сведения, не смею больше злоупотреблять вашим временем.
— Граф, я прошу вас оставить со мной виконта на некоторое время, — поспешно сказала герцогиня. — Мне необходимо поговорить с ним на те темы, на которые вы, по-видимому, не имели времени поговорить с ним.
— Не смею отказать вам в этой просьбе, герцогиня, — ответил граф с улыбкой. — Рауль, ты правильно делал, что отмалчивался, пока мы с герцогиней вели свою небольшую беседу, но побывать в обществе такой ослепительной дамы и не высказать своего восторга, это, по меньшей мере, невежливо. Помните, сын мой, что герцогиня – ваш верный друг, с ней вы можете быть предельно откровенны в любых вопросах. Однако, не злоупотребляйте её терпением и не говорите ей о достоинствах других женщин.
— Граф! Я не высказал своего восторга о красоте и уме герцогини только потому, что не смел перебивать вас, — сказал Рауль и его красноречивый взгляд подтвердил правоту его слов.
— Ах, милый юноша, ваш восторг может быть справедливым только при условии, если вы будете сравнивать меня с моими ровесницами, — ответила герцогиня, покрываясь румянцем от удовольствия. — Я убеждена, что вас окружают дамы намного привлекательнее пожилой герцогини, прожившей непростую жизнь.
— Мадам, ваша скромность лишь дополняет тот набор чудесных качеств, о котором я сказал, — галантно ответил Рауль.
— Не буду мешать вашей беседе, герцогиня, ещё раз благодарю за сведения, которые вы мне сообщили, — сказал Атос, после чего с нежностью поцеловал руку герцогини, которая тут же подставила ему и другую свою руку, получившую такой же поцелуй.
— Граф, вы заставляете меня думать, что, вероятно, я обращала своё внимание вовсе не на те предметы, на которых следовало бы сосредоточиться, — вздохнула герцогиня с кокетством. — Как часто мы, женщины, упускаем своё счастье, гоняясь за призраками, тогда как оно, быть может, состоит вовсе не в том, к чему мы стремимся, и оно, быть может, было не столь уж недоступным, как нам казалось!
— То же самое могут о себе подчас сказать некоторые мужчины, герцогиня, — ответил Атос, заглянув в глаза де Шеврёз.
«Был миг, когда я чуть было не подумал о том, что мог бы жениться на ней, — подумал Атос, покидая герцогиню. — Впрочем, это вздор!»
«Если и существует человек, с которым я могла бы быть счастлива безо всех этих многочисленных планов преобразования того, что всё равно так и не смогла улучшить, то, вероятно, этот человек должен быть во всём похож на графа де Ла Фер, — подумала герцогиня, глядя вслед уходящему Атосу. — Но ведь он всего лишь граф! Ах, если бы он был принцем!»

(Продолжение следует)