Мой Краснодар. Впервые один

Ночь темна, во сне глубоком
Ты увидишь вдруг озёра
А за ними, так далёко –
Не дойти! – чудесный город!

Тёплым ветром он обласкан
И зовёт: вернись из бедствий!
Это Сказка! Только Сказка!
Что зовётся нашим детством.

Геннадий Александрович спросил меня:
- Ты сможешь изобразить лицо идиота?
Я изумился. Спустя десятки лет меня потрясёт его текст обращённый к Ню:
- Мне нужен Ваш писклявый голос!
Геннадий Александрович писал юмористические рассказы и читал их «в самом узком кругу». Я запомнил два аких рассказа.
Рассказ Г.А. Супрунюка первый:
Дворник, сторож и управдомами решают вопрос: где к большому собранию в актовом зале повесить (портреты) Ленина, Маркса, Энгельса и в каком порядке? Каждый герой рассказа приводит свои аргументы один уморительнее другого.
Рассказ Г.А. Супрунюка второй: после праздников перед теми же героями, что и в первом рассказе, встал вопрос: кто будет снимать развешанные на столбах красные флаги. И вновь каждый аргументирует так, что удержаться от хохота невозможно!
Много-много десятилетий спустя я наконец познакомился с одним острословом, который жил и писал не менее остроумно задолго до Гкннадия Александровича. Вот как начинался его роман о чекистах («Дорога в Рим»):
 «В кабинете двое чекистов. Старший – опытный Слепцов, и младший – неопытный Остроглазов». Прочтя такое я уже не удивлялся, что деда без расспросов расстреляли.  И Супрунюка в ТЕ ВРЕМЕНА за такие рассказы расстреляли бы легко и непринуждённо.
Он защищал обычных людей вступавших в конфликты с властью например по поводу своей прописки. В те годы он выигрывал сто процентов дел, которые вёл. В последние годы жизни (старт «перестройки» и далее) он был постоянным консультантом населения на страницах «Аргументов и Фактов» и «Работницы» и вёл в этих популярных издания юридические рубрики. К нему бегала на консультации вся советская генеральная прокуратура. Ему доводилось добиваться отмены тяжелейших приговоров на анализе одного-двух слов в приговоре. Именно он спас тогда Майю Плисецкую, но негласный юридический оппонент Плисецкой не успокоился и однажды Супрунюка нашли на черноморском пляже с маленькой дырочкой в голове. Так что в конечном итоге он повторил путь моего родного деда. Но в Краснодаре до перестройки и визитов Родиона Щедрина было еще очень далеко. Геннадий Александрович брал меня с собой на вещевой рынок и учил как ловить спекулянтов. Именно благодаря этим «урокам» в дальнейшей жизни я избегал барахолок и вещевых рынков как чумы. У меня уже было чёткое представление о том, как выявляют и накрывают людей, думающих, что ими никто вокруг не интересуется. Я уже понял, как «ведут» и насколько внезапно «возникают ниоткуда вдруг».
И вот теперь он меня попросил изобразить лицо идиота.
- Пойди, поупражняйся перед зеркалом пару часов и принеси мне такое выражение, чтобы у меня отпали малейшие сомнения в том, а не идиотик ли передо мной на самом деле!
Я был очень добросовестным учеником и помошником.
Через два часа я как штык стоял перед своим наставником и благодетелем.
- Показывай, что наработал!
Я «показал».
Спустя десять лет Павел Михайлович будет с восторгом рассказывать мне о Челентано, который в популярной комедии изображал идиота. Я продемонстрировал Павлу то же самое, что показал тогда Супрунюку.
Павел Михайлович укатился со смеху под стол, и сообщил мне, что Челентано «отдыхает».
Геннадий Александрович улыбнулся и пояснил:
-Едешь в станицу недалеко от Краснодара и ищешь семью алкоголиков в ней прописанную. Просишь прописать себя к ним и обещаешь им золотые горы. При этом ты должен изображать полного и законченного идиота. Тогда тебя глядишь и пропишут. А выписать тебя они уже никоим образом без тебя не смогут.
Прописка тогда была едва ли не самым сложным вопросом для многих тысяч моих соотечественников и Геннадий Александрович лучше всех разбирался в этом вопросе. Уже на следующий день я с двадцатью рублями «на прописку!» в кармане был в станице Динской. Почти мгновенно я нашёл двух алкашей следуя инструкциям Геннадия Александровича (вышел на остановке, зашел в ближайший продуктовый магазин, подошел к полкам с винами и стал их якобы «изучать». Было утро и вскоре появились ищущие «лекарства от» похмелья. Короче парочка не заставила себя ждать. Правда сильно напрягаться мне не пришлось. Увидев червонец меня пулей отвели в паспортный стол и уже через час я превратился в законно прописанного гражданина РСФСР. После обеда я уже писал заявление начальнику Главпочтамта с просьбой принять меня на работу доставщиком телеграмм и на следующий день с утра мой дорогой Учитель Говенко повёл меня по участку четвёртого ГОС города Краснодара! А через две недели Геннадий Александрович, его супруга Римма Марковна, его маленькие Тотоша и Матоша, и мать, и отец весьма уже престарелые люди отправив все вещи контейнерами сели в пассажирский поезд и убыли на пээмже в город Пензу. А я остался один на один с огромным, но уже всё-таки обследованным мною во время ежедневных пробежек городом.
Как раз только-только закончились пылевые бури, во время которых я босиком (подражая Абебе Бикиле, который бежал римский олимпийский марафон босиком) бегал тридцать километров по городу, обматывая майкой лицо и всё равно мелкий песок скрипел на зубах, а параллельно со мною по дорожке стадиона «Динамо» бежала Людмила Брагина! Тогда она была в опале и «Комсомольская правда» была ею крайне недовольна. Через два года Людмила Брагина выйграет олимпийский Мюнхен и станет одной из главных советских героинь Олимпиады, но до этого еще надо было как-то дожить. В конце дистанции я оставлял на трассе кровавые отпечатки бегущих ног. Телеграммы я носил усердно и начал выпускать в отделении ежедневную «стенгазету» «Срочная» на бланке соответствующей телеграммы. Меня отделение терпело. Мальчик семнадцати лет. Непьющий. Добросовестный. С небольшими «странностями»… ну как к нему относиться? Я снял койку у одного врача в частном секторе. Кроме меня у него жил в той же комнате на другой кушетке демобилизованный молодой человек. Я приходил ночевать поздно, пил чай и падал спать, а на кушетке рядом около головы моего соседа располагалась пышная девичья россыпь, то огеннно-рыжая, то чёрная, то белая, но каждый день разная!
Я однажды удивлённо спросил его, откуда он их берёт и он ответил мне просто и бесхитростно: на танцах!
Я ежедневно тренировался километров десять-пятнадцать, потом отдыхал в парке около пруда с лебедями и затем шел в четвёртое отделение связи и начинал носиться с телеграммами по двум длиннющим улицам Киевским и еще по двум десяткам других улиц и улочек, доставляя по сорок-пятьдесят телеграмм в смену (при норме в 24 телеграммы в смену). Так я набирал тридцатку в сутки.
А потом я написал письмо дорогому Леониду Ильичу с вопросом про культ личности. Первым секретарем Краснодарского обкома партии только-только стал гениальный Медунов и понятие «медуновская мафия» мне было неизвестно. Письмо Брежневу я отправил прямо со своего отделения связи заказным, с уведомлением, с описью вложения. Уроки Супрунюка не прошли для меня даром. Заведующая отделением сокрушенно покачала головой и сказала, что меня могут ведь и сократить. Прошло две недели. Я работал строго во вторую смену что устраивало моих коллег, и вот в девять вечера как раз на улицу Киевскую пришла телеграмма. Обычная поздравительная с Днём рождения. Номер за давностью лет уже не помню. Может быть и двадцать шесть… или тридцать семь… не помню. Помню как я своей кошачьей мягкой рысью приблизился к группе молодых людей около дома и спросил хозяина. У меня спросили: «Телеграмма?» я ответил утвердительно и искры полетели у меня из глаз, а сам я полетел в какую-то черноту. Но сказались годы тренировок и видимо не очень точное попадание пятки. Я уже падая сгруппировался и перекатившись пару раз в зарое, что смягчило удар, с той же скоростью, с которой приближался к адресату стал удаляться прочь, не оглядываясь и не петляя. Что догнать меня они будут не в состоянии я не сомневался. Сзади не было ни смеха, ни криков, ни комментариев. Я пришел в милицию и написал заявление. Его приняли и свели меня в травмопункт. Сняли «побои» ввиде одного огромного синяка на правой половине лица. Глаз заплыл. А утром в троллейбусе у меня вынули всю зарплату в размере 60 рублей только что полученную в отделении. Мне предстояло спать нигде, жить без денег и продолжать работать. Так я прожил большую часть апреля и весь май (меня обнесли в троллейбусе повторно). К первенству Краснодара моё лицо поправилось. Моя начальница спросила меня: «Больше не будешь письма в ЦК КПСС писать?» Я ответил утвердительно. «Это они тебе так ответили!»
Меня вызвали в милицию и объяснили, что меня избили праздновавшие призыв в армию парни, которые уже призваны и наказать их там не представляется возможным. Я мог бы «подключить Супрунюка» и полагаю, он бы их всех достал, но я не хотел разборок. Я уже хотел в Свердловск.
Было только одно недоделанное мною дело.
У меня не было идеала девушки в голове.
Никакого.
Об этом я даже написал стихотворение:
Я не хочу, чтоб ты была прекрасной…

Сердце подсказывало мне что Она где-то тут, совсем рядом!
В те дни я часто ночевал на трамвайных остановках и на вокзале.
Но вокзал был крайне неприятным местом и я его опасался.
Однажды я заснул на трамвайной остановке ночью, а утром в пять утра обнаружил, что у меня на пальцах ног свернулась клубочком огромная крыса. Угрелась и спит! Сижу. Не шевелюсь. Она спит. Короче минут двадцать я терпел. Потом пошевелил ногами. Она крайне недовольно слезла на землю и не оборачиваясь поплелась прочь! Не укусила!
Наконец наступили дни соревнований, которых я так долго ждал.
В раздевалке мы столкнулись с Иваном Шопшой. В Свердловске мне посчастливилось немножко бегать рядом со Славой Алановым. И вот Иван Шопша собственной персоной передо мной со своим огромным варикозным узлом на ноге. Впервые я так близко видел этот узел вен!.
Иван бежал десятку «по взрослым», а я трёшку и пятёрку «по юниорам».
Выиграл свой забег Иван. Выиграл свои забеги и я.
Но решение точно вернуться в Свердловск уже было принято. Какой-то тренер стал меня убеждать остаться. Но я уже написал заявление на увольнение и доживал впроголодь последние дни. Мама прислала денег на билет домой. Наступали последние часы в городе. Я стоял около забора и сердце ныло: Она тут! Она совсем рядом! И я хотел смертельно остаться. Я хотел её хоть одним глазком увидеть. Передать свои ощущения словами я не в состоянии. Это была страшная почти смертельная тоска.
Когда я носил еще телеграммы, я написал две песни. Одна из них – песня доставщика телеграмм («В дождь и в снег, в мороз и в холод доставщик идёт вперёд. От родных и от знакомых телеграммы он несёт. Много ль мало ль, сколько будет, разнесет все до одной, доставщик приносит людям вести срочные домой» и т.д.) Но самая важная песня приведена мною в начале.
Таким он и остался во мне и для меня, мой Краснодар, на всю оставшуюся жизнь. А Её я всё-таки встретил! «Всем смертям назло».