Один долгий день от рассвета до сумерек

                «Земную жизнь пройдя до половины,
                Я очутился в сумрачном лесу,
                Утратив правый путь во тьме долины».
                Данте Алигьери
                Глава 1
             Тишину квартиры внезапно нарушил громкий звонок во входную дверь, неизвестный посетитель, находящийся на лестничной площадке, с силой нажал на кнопку звонка и так и давил на нее до упора некоторое время, но, уже через пару - тройку секунд, громогласные и пронзительные звуки оборвались так же внезапно, как и возникли, как будто звонивший вдруг, по какой-то непонятной причине, резко отдернул руку от кнопки.
             В квартире воцарилась прежняя тишина, как будто и не было вовсе пронзительного, но оборвавшегося на короткой ноте, звонка в дверь.
             Петр, хозяин квартиры, находившийся в этот момент на кухне, услышав резкий, но непродолжительный звук, похожий на звонок в дверь, чуть вздрогнул и замер в легком недоумении на мгновение на одном месте. Ему, стоящему в наступившей тишине, показалось даже, что он ослышался и не было никакого звонка в дверь.
           «Но, нет. Звонок был. Не мог же я ошибиться»: подумал он.
               Петр отстраненно подумал о том, что манера, с которой позвонили во входную дверь, ему точно не знакома, и, к тому же, по каким-то, не вполне понятным ему до конца, признакам, еще и весьма необычна, и своеобразна.
          «Кто это? Что это было? Кто-то пришел или кто-то уже ушел? Не сам же звонок, в конце концов, зазвонил. Не мог же он, ни с того, ни с сего, сломаться и сам с дуру зазвонить, в самом деле. »
             Петр никого не ожидал в гости в это позднее субботнее утро и звонок прозвучал весьма неожиданно для него.   
             В субботу в семье Петра, как правило, было принято отдыхать от забот рабочей недели и поэтому обычно этот день был свободен от посетителей и члены семьи неспешно занимались своими личными делами, которыми некогда было заняться в рабочие дни, заполненными делами, нетерпящими отлагательств, и ежеминутной суетой.
             Все домашние находились в квартире, каждый на своем обычном месте, приближался к концу одиннадцатый час утра, и насколько Петр был осведомлен, никто из его родных не приглашал к себе сегодня гостей, а тем более в этот, ранний для прихода посетителей, час.
             Петр вскоре оправился от легкого недоумения, которое охватило его в первые мгновения после неожиданного звонка неизвестного посетителя, сбросил с себя мимолетное оцепенение и направился ускоренным шагом в коридор.
              Направляясь к входной двери, Петр подумал по пути:
             «Так сильно надавили кнопку звонка, без всяких церемоний начали трезвонить; можно сказать, грубо требовали открыть дверь и вдруг резко – тишина.
       Замолкли быстро и внезапно, как будто кто-то их прервал посредине. Странно.
          Что там за тип непонятный еще? … Что ему нужно?
             Может опять типы какие-нибудь подозрительные, какие-нибудь темные личности по подъездам шастают; пытаются навязать товар свой ерундовый и заодно исподтишка высматривают в домах все, на что у них взгляд упадет. 
         ......Или, еще того хуже, попрошайки какие-нибудь грязные и оборванные притащились и начнут сейчас выпрашивать что-нибудь, а потом и клянчить станут все подряд, без разбору. Не отвяжешься от них. »
     Петр непроизвольно брезгливо поморщился.
              «Ходят тут по квартирам, звонят в первую попавшуюся дверь.
             Я им сейчас скажу так, что мало не покажется, чтобы больше не звонили, куда не следует».
              Подойдя к квартирной двери, он открыл ее. За дверью находился просторный тамбур, размером с комнату площадью около тридцати метров.
Шел по тамбуру Петр уже не торопясь.
          Когда он, неслышно ступая, подошел вплотную к двери, закрывающей вход на лестничную площадку, то тогда ему в голову пришла такая мысль:
            «А, может быть, кто-то просто ошибся и позвонил не в ту квартиру? И быстро ушел, осознав свою ошибку, и сейчас за дверью уже никого нет.
             Хотя кнопку звонка с силой нажимали, но звонили-то какие-то секунды».
            Потом Петр подумал: 
           «А кто его знает? ... Может кто-то и ждет сейчас на площадке, когда откроют дверь».
          Он так и не пришел ни к какому определенному выводу.
               Прекратив всякое движение, он прислушался, пытаясь уловить хоть какие-нибудь звуки, которые могли бы долететь до него с лестничной площадки, чтобы, хотя бы приблизительно, понять кто же это к ним пожаловал.
           Но напрасно, стояла полнейшая тишина, и дома было тихо - в комнатах никто из родных не среагировал на звонок, да и за тонкой перегородкой двери не было слышно ни звука. Петр пожалел, что в двери отсутствует дверной глазок и он не может посмотреть кто к ним пришел.
             Там за дверью, совсем рядом с ним, находился еще кто-то, неизвестный ему.
          Но время идет, а он уже и так долго канителится, раздумывая о всякой ерунде:
             «Что, да как, да почему, да кто там?»   
                И Петр, отбросив сомнения, без колебаний сказал самому себе:
               «Должен же, в конце концов, кто-нибудь там за дверью находиться.
        Звонил же кто–то! Устал ждать уже, наверное, когда ему откроют».
             В этот момент ему пришла в голову мысль, в которую он сразу же безоговорочно поверил:
              «Сейчас тут как затарабанят изо всей силы в дверь, так что в ушах гром будет стоять! »
                Все мельчайшие шорохи, с которыми он свыкся и на которые он мало обращал внимание, но которые, тем не менее, постоянно сопровождали его, вдруг разом куда-то исчезли и осталась вокруг него только одна звенящая тишина, когда непонятно, то ли ты слышишь что-нибудь, то ли нет.               
               Но, как ни удивительно это оказалось для Петра, никто не стал требовательно и громко ломиться в дверь.         
                Петр еще раз внимательно прислушался, затаив дыхание, но за дверью было тихо, ни шороха, ни звука. Он выдохнул из груди воздух и подумал:
                «Вот тебе фокус, так фокус! Что же они сбежали что ли? 
            Я тут, понимаешь, уже почти что пришел им открыть дверь, не прошло и полгода, а они, значит, позорно покинули место дислокации? Сдрейфили, говоря по-русски?
           Ладно, посмотрим, что там у нас за дверью. Но, все-таки, непонятно и странно как-то все это».
                Глава 2
         Стоящий на просторной лестничной площадке мужчина, ожидая когда откроют дверь, немного пошевелился, расправил посвободнее плечи, выпрямил спину поровнее и оглянулся на, стоящего сбоку от него, маленького мальчика.
             Мужчина подступил поближе к ребенку и приобнял его одной рукой за плечи так аккуратно, что мальчик даже не заметил всех этих телодвижений взрослого.
           Мужчина легонько прижал ребенка к себе и продолжил дальше стоять не шевелясь, сохраняя прямую осанку и смотря прямо перед собой.
              Глаза мужчины блестели, в них мелькали яркие огоньки, что говорило о том, что мужчина испытывает прилив энергии и от этого взгляд его был оживленным и даже веселым, но, в то же время в нем, время от времени, проскальзывало некоторое напряжение и беспокойство.   
              Мальчик, еще совсем небольшого роста - «метр с кепкой», смотрел отсутствующим взглядом куда-то вперед в пространство, не замечая ничего вокруг, занятый какими-то своими мыслями и фантазиями, пробегающими в его воображении чередой друг за другом.
         Ребенок не ждал, как стоящий рядом с ним взрослый, когда же наконец откроется дверь тамбура - все это не имело к нему ни малейшего отношения, и, уж тем более, он совсем не думал о том, что за всем этим дальше последует, так как в своих мыслях он находился где-то далеко от текущих событий и витал где-то в облаках.
             Вдруг, в какой-то момент времени, мальчик услышал откуда-то издалека какие-то звуки, похожие на звонкие щелчки, это открывался дверной замок. Но звуки не потревожили его внутреннее состояние, без следа пролетев мимо сознания, и когда щелчки прекратились, то он сразу же забыл про них, как будто их и не было вовсе.
             Взрослый же, услышав звуки отодвигающегося засова, приосанился и взбодрился, приготавливаясь к встрече, и придал сразу же своей физиономии доброжелательный и беззаботный   вид, совсем не такой, какой у него был тогда, когда он стоял при закрытой двери, зная, что за ним никто не наблюдает. А сейчас он даже изобразил, не сильно впрочем стараясь, некую полуулыбку на лице, скривив при этом немного губы несколько неестественным образом. 
              Хорошо, при всем этом, еще и то, что он не мог видеть выражение своей скривившейся немного карикатурно физиономии, изображающей улыбку, а то бы он очень удивился такому ненатуральному выражению своего лица и с ходу обозвал бы себя мысленно дураком, а, может быть, высказался бы о себе еще и похлеще, но сейчас он был не в том состоянии, чтобы хорошо и хладнокровно контролировать свои чувства и эмоции, да и не особо старался это делать в данный момент.
              Но, и при всем желании мужчины находиться в доброжелательном и расслабленном состоянии, взгляд его оставался чуть встревоженным, хотя он и попытался изобразить на лице довольно простодушную улыбку, да и сам стоял приосанившись, показывая всем своим внешним обликом   молодецкую стать и бодрый вид. Однако, не смотря на все свои ухищрения, для того, чтобы сегодня находиться в приподнятом и хорошем настроении, мужчина чувствовал в своем нынешнем состоянии некоторую фальшь и какая-то внутренняя дисгармония его невольно раздражала.
            Но он старался отбросить напрочь все размышления по этому поводу и подчистую искоренить, возникающие у него, всевозможные сомнения, чтобы, не дай Бог, случайно не испортилось его настроение, которое он всячески пытался холить и лелеять и любыми способами поддерживать.   
             Однако, не смотря на все его старания в этом направлении, все равно, плавный и спокойный ход его мыслей постепенно превращался в нестройное хромающее шествие, похожее на ход, бредущих на водопой, не в лад и невпопад, уток и гусей, гогочущих и переругивающихся между собой.   
             И уже всевозможные мысли: разношерстные и разнонаправленные, позитивные и негативные, хаотичной толпой лезли без всякого спроса ему в голову и поэтому он в определенный момент времени просто решил блокировать любые мысли, которые возникали у него в сознании, и, всего лишь, внешне изображать из себя при встрече доброжелательного и позитивного человека и более ничего. Он понадеялся на то, что, может быть, такой внутренний настрой поможет ему преодлеть свои сомнения и противоречия.
                Мужчина, в конце концов, пришел к следующему выводу:
           «Ладно! Дальше видно будет, будем исходить из обстоятельств»
                Глава  3
                Когда Петр, теряясь в догадках оттого кто это мог бы явиться к ним в столь неурочное время, открывал дверь тамбура, в голове у него весь рой разнообразных и противоречивых предположений сошел на "нет" и у него осталась только одна основная и простая мысль:
                «Кому я открываю? Кто там может быть?» 
            А когда раздались в тишине звонкие щелчки отодвигающегося засова замка, Петру в голову пришла такая мысль:
            «Может сначала нужно было бы спросить, кто пришел, а потом уже открывать дверь? ».
           Но он не предпринял попытки остановиться в своих действиях и не открывать замок, зная наперед, что ничего другого он не сделает, кроме как то, что сейчас в любом случае откроет дверь навстречу звонившему.
                Он мысленно сказал сам себе:
             «Да ладно! Напридумывал себе всякую ерунду! Это просто нервы расшатались из-за моей работы. Сейчас все выяснится.  Пустяк, как всегда, какой-нибудь; наверняка»
            Замок был уже открыт и Петр энергично толкнул дверь от себя, наружу.
          Он выбросил, наконец, из головы все свои предположения о неожиданном визитере, о том, кто пришел, зачем пришел; Петр понял, что толку в этих догадках все равно нет, все равно сколько не гадай, а не отгадаешь кто находится там за дверью и сейчас он хотел только побыстрее прояснить непонятную ситуацию.
              По мере того, как распахивалась дверь, взору Петра постепенно, фрагментами, как в замедленной съемке, открывалось для обозрения все большее и большее пространство лестничной площадки, но пока он, к своему сожалению и нетерпению, никого не видел.
             Когда дверь уже была почти наполовину раскрыта, то через дверной проём взгляд Петра захватил край одежды какого-то человека и стало понятно, что на площадке все же кто-то есть, но лицо посетителя пока все еще было скрыто открывающейся дверью от глаз хозяина.
              Когда дверь, наконец, распахнулась настежь, Петр, с некоторым недоумением и удивлением, увидел в полумраке лестничной клетки две темные человеческие фигуры, одну большую и одну маленькую, одетых по сезону, с ног до головы, в зимние одежды. 
                После того, как открылась дверь навстречу непрошенным гостям, то они, как стояли, не раскрывая рта и не шевелясь, поодаль от входа в тамбур, то так и продолжили дальше стоять, безмолвно и отчужденно, как два неподвижных изваяния, как будто говоря своим внешним видом:
               «Мы - это не мы и эта хата не наша, а ваша; нас здесь почти нет, мы присутствуем лишь номинально; мы, мол, здесь так, чисто случайно; проходили мимо, заблудились и просим вашей помощи, но, в скобках отметим, что мы и сами не лыком шиты и еще посмотрим на ваше поведение, на то, как вы встречаете гостей и если что, то еще и укажем вам на неподобающее поведение, не постесняемся всю правду выложить вам прямо в лицо».
           От мужчины, стоявшего безмолвно и статично, как скала, исходило чувство какого-то напряжения, не смотря на подобие улыбки на его лице, и эту наэлектризованную, как перед грозой, атмосферу, привнесенную незнакомцем, невольно почувствовал Петр.
               Петр вдруг подумал о том, что черты лица мужчины, стянутые статичной маской, сейчас дрогнут, дрожь мелкой рябью пройдет по щекам и губам и он не выдержит внутреннего напряжения и взорвется от эмоций, как переполненный воздухом шарик. Потом он грубо захохочет и выпалит ему в лицо какую-нибудь нелепую и абсурдную фразу, похожую на нечто подобное:
               «Не на тех напали!».
                Почему Петр подумал, что незнакомец, ни с того, ни с сего, вдруг произнесет такую фразу, как «Не на тех напали!» было ему самому совершенно непонятно.
                «Не из строительной же люльки он вывалился и грохнулся башкой об асфальт, в конце-то концов! Зачем бы ему, потирая ушибленную голову, вдруг такое заявлять?
              Что за ерунда мне только в голову не приходит иногда»: подумал он.
                Глава 4
                После произнесения такой нелепой фразы мужчина по сценарию, спрогнозированному Петром в своей голове, должен бы беспардонно захохотать, но вскоре вероятно захлебнуться в смехе, перейти на продолжительный кашель и нечленораздельные всхлипывания и, в итоге, осознав, что совершил бестактную глупость, он должен бы извиняющееся захихикать.   
                И, в конце концов, все должно закончиться обезоруживающей улыбкой, типа:
             «А мы чё? А мы ничё! Мы ничего такого не имели в виду! Нас просто неправильно поняли!
             И вообще, мы хорошие, хотим с вами дружить, в салки вместе играть, а вы тут сами бузу непотребную, понимаешь, устроили. Это все Вы! Вы! ….
          Ну, да ладно, мы вас прощаем, милостиво разрешаем вам руки нам подать и ввести в сей благословенный дом, заботливо поддерживая нас под ручки, а мы уж с важным видом себя понесем; будем торжественно шествовать, как корабль на морском параде; глазом не моргнем, морду тяпкой сделаем, даже если муха усядется на нос и дело свое непотребное и неблаговидное там сделает; видно у вас эти подлые мухи часто тут летают.
           А вы, все равно, можете в нас не сомневаться, мы свою миссию выполним на отлично, комар носу не подточит, муха не прожужжит супротив нас, а только всего что и сможет сделать, так это на носу свое маленькое подленькое дело втихушку обстряпать. Но такие мелочи не достойны нашего внимания. Мы не дрогнем. Сами мы то, ОГО-ГО! Богатыри! Не вы! ».
             Пришли ли отчетливо такие соображения в голову Петра было не вполне ясно, как ему самому, так и Господу Богу, но что-то подобное он смутно чувствовал, пристально рассматривая двух незнакомцев.
                Петр уставился взглядом в упор на пришедших без всяких церемоний, несколько высокомерно и надменно, на правах хозяина, и смотрел он на них с определенной долей скепсиса и недоверия.
                Высокий мужчина в темной одежде стоял неподвижно рядом с маленьким мальчиком, одетым в модную разноцветную одежду, приобнимая его одной рукой, а в другой руке он держал мужскую кожаную сумку.
                Мужчина, улыбаясь какой-то кривой улыбкой, которая не понятно какие чувства выражала, то ли нерешительность, то ли, наоборот, скрываемую самоуверенность и сарказм, смотрел на Петра и молчал, оттягивая время и выжидая ответную реакцию хозяина на свое появление, явно убежденный, что первое слово должно быть за хозяином, а кто он такой и так без всяких комментариев должно быть ясно.
                Отчужденное и, в то же время, индифферентное поведение невольно демонстрировал одним только своим видом, при этом не произнося ни одного слова, именно взрослый, а не ребенок; ребенок следует в фарватере взрослого, но, в данном случае, мальчик просто витал где-то в облаках, не цепляясь мыслью за что-либо земное.
                И ему ни до чего не было дела, кроме своих, пролетающих в беспорядке пред его мысленным взором, фантазий в виде эфемерных воздушных облаков и построенных на них каких-то сказочных каменных замках, но которые не падали камнем ему на голову, а так и возвышались там, где-то наверху, и до которых дотянуться мог один только он, причем не прикладывая при этом никаких усилий, и на то, что происходило у него сейчас под ногами и у него под носом он не обращал внимание, до поры, до времени.
                Петру, в первые секунды осмотра нежданных гостей, высокий мужчина, а к нему, в основном, было приковано его внимание, показался каким-то забредшим неизвестно откуда чужаком, да еще и вместе с каким-то мальцом.
            «Странная парочка»: промелькнула у него мысль. 
                «Мужику явно что-то нужно. По морде видно.
                Что он тут потерял? 
               Еще и маленького пацаненка за собой таскает зачем–то»: с недоверием подумал он.
                «Что он мне начнет сейчас в уши «заливать»?»
               К тому же, еще Петра сбивало с толку то, что зимняя одежда, в которую был одет мужчина, ему была незнакома, насколько он помнил, никто из его знакомых так, как этот новоявленный гость, не одевался.
              Мужчина был одет в одежду, в которой преобладали темно-серые, черные, темно-синие и другие подобные неброские цвета, но его внешний облик не производил впечатление серого и безликого, так как проглядывающий через распахнутый ворот светло-коричневый элегантный шарф в клеточку оживлял и скрашивал его гардероб, осветляя и кардинально меняя весь образ мужчины, который уже не показался Петру таким уж мрачным, как при самом первом впечатлении.
             Ребенок, мальчик лет шести–семи, был тепло одет в толстую зимнюю одежду; шерстяная шапка, в виде шлема, скрывала его лоб и частично подбородок, были видны лишь блестящие глаза, застывшие губы и покрасневший от холода маленький нос.
               Петр только мельком взглянул на спокойно стоящего и витающего где-то в облаках ребенка, но и этого беглого взгляда оказалось достаточно, чтобы Петр сразу же в душе своей смягчился и, определенным образом, пришел в себя, став самим собой.
               Мальчик показался Петру каким-то маленьким безобидным увальнем, чем-то похожим на симпатичного медвежонка, потому, что небольшая фигура его имела округлую форму из-за толстой зимней одежды, сидящей на нем несколько бесформенно, как и на всех маленьких детях.
                Петр, уже внутренне умиротворенный, перевел свой взгляд на взрослого посетителя с большим доверием к нему, чем ранее.
                Глава 5
                «Не узнал что ли?»: вдруг хрипло выдавил из себя фразу мужчина, смотря при этом на него с небольшим прищуром и чуть насмешливо.
            Голос отдаленно напомнил Петру некие знакомые нотки.
               В голове Петра пронесся вихрь лихорадочных мыслей:
           «Что такое?! Что происходит?! Неужели все-таки кто-то знакомый? Неужели я ошибся? Ничего не могу разобрать!»
и он судорожно впился взглядом в лицо гостя и тогда у него в сознании внезапно сложился знакомый ему образ, так же, как из мелькающих в хаосе частей мозаики в определенный момент складывается неподвижная, цельная, вполне конкретная картина.
          И Петра, как будто ударило в голову, и он, тотчас же, встрепенулся в глубине души:
                «Бог мой, да это же Григорий! А это его сынишка, наверное. 
                Не узнал его сразу …. Изменился он что ли? Сам на себя стал непохож» 
                Петр резко оживился в этой новой обстановке, которая по факту, уже, в этот самый миг, произошла и предстоящий день изменился для него кардинальным образом.
           Волна энергии и активности поднялась внутри Петра, захлестнула всего его, глаза заблестели ярче, голова заработала с удвоенной силой.
             Он узнал посетителей и непонятная ситуация с визитом гостей разъяснилась; по крайней мере, все стало понятно – с тем кто пришел, а отчего пришел - было пока еще не ясно, да и остальные вопросы, которые неизбежно возникнут в связи с этим приходом, остались.
                Но некогда было обдумывать - что, да как, да почему, нужно было принимать гостей. Все сопутствующие мысли, размышления, из головы Петра, сами собой улетучились. Нужно было заниматься более приземленными делами.
            Одна только мысль, завершающая, напоследок мелькнула в голове Петра:
           «Но по какому случаю, все-таки, пришел так неожиданно?»  Это еще было ему неясно.
               «Может, не дай Бог, что-нибудь с тетей Ниной или с дядей Колей случилось? » : пришла в голову Петра мысль о престарелых родителях Григория.
«….. Да, нет, не должно быть, тогда сразу бы всем сообщили.»
              «…Ладно, все остальное потом узнаю»: подумал он напоследок.
             Петр, бросив быстрый пронизывающий взгляд на Григория, сделал над собой усилие, чтобы убрать с лица маску удивленного и обескураженного нежданной встречей человека, которая, как он предполагал, вполне могла отобразиться на его физиономии и тем самым такое выражение его лица могло обидеть гостя.
                Мужчины стояли и завороженно смотрели во все глаза друг на друга через открытый дверной проём.
              Григорий с дежурной улыбкой на устах смотрел несколько настороженно, стараясь внешне выглядеть отрешенно и безучастно, но, в то же время, он смотрел таким взглядом, который был готов в любую секунду убрать свою колючесть и тут же превратиться в уверенный, спокойный, если поймет, что ему искренне обрадовался хозяин, а уж, кто-кто, а он то был уверен в том, что он сможет точно определить, по-настоящему или нет, рад ему Петр.
               В, стоящем на лестничной площадке, мужчине, Петр, с неожиданностью для себя, узнал своего двоюродного брата Григория, с которым они давно не виделись, и который пришел к нему со своим шестилетним сыном Алешей. 
                Глава 6
             Много лет назад, когда Петр с Григорием были еще детьми, разница в возрасте которых была незначительна, кто-то из их матерей, которые были родными  сестрами, назвал их однажды, полушутя-полусерьёзно, «двойняшками», когда обратил пристальное внимание на то, что, так как-то, само собой вышло, что братья  постоянно тусуются вместе, о чём-то постоянно толкуют втихаря друг с другом, не вовлекая при этом в свои обсуждения посторонних, и что у них всегда находятся какие-то общие дела и они срочно бегут куда-то решать их, часто забывая поставить в известность об этом своих близких.
           И это тесное общение мальчишек уже стало невозможно не заметить не только их близким, но и всем остальным окружающим и прозвище «двойняшки» постепенно закрепилась за ними у всех родных.
           К тому же, у двоюродных братьев помимо того, что они всегда были вместе, еще наблюдалась некоторая схожесть характеров, которую однако трудно было уловить с первого взгляда, и какая-то, непонятная до конца, особенно посторонним, внутренняя близость, что не так часто, как принято считать, встречается даже у родных братьев, а тем более у двоюродных.
           Конечно, в некоторых своих отдаленных закоулках души, куда человек редко кого из близких впускает, они, как и любые другие люди, могли иметь между собой и существенные отличия, которые могли варьироваться от бесконечно малой величины до бесконечно большой, но в детстве видимой их общей чертой, все-таки, была определенная близость черт характера, поведения и тому подобного, а отличия между ними не так резко бросались в глаза и не доминировали над сходством братьев.
             Но, тем не менее, Григорий был более закрытый и задумчивый, а Петр более контактный, шустрый и бесшабашный, но этим отличия, конечно, не заканчивались.
             Существовала, как уже говорилось, между ними и, неуловимая в своих нюансах, внутренняя схожесть в чем-то, а в чем эта близость заключалось - до конца не мог понять никто из родственников, даже если бы попытался задуматься над этим вопросом, и все потому, что внутренний мир человека - это не математика, где дважды два - четыре, а человеческая натура, которая изменчива и часто непредсказуема.
                Родные сестры, мамы Гриши и Петра, первыми бессознательно почувствовали, что в их детях есть что-то схожее и близкое и интуиция матерей была самым верным способом понять сущность своих детей, а логика в данном случае бессильна.
               Родные мамы видели, что чем-то братья схожи между собой, но в чем именно эта близость заключалась особо не задумывались, а то что один раз подметили, то потом и провозглашали всю жизнь среди своих родных и по инерции думали, что эта их схожесть и близость по прошествии многих лет такой и осталась, как была в детстве, хотя жизненные пути и внутренний мир их детей давним-давно уже изменились и удалились от своего первоначального состояния, которое было у них в их детские годы, но некая природная изначальная сущность, данная им при рождении, никуда не делась, так как она всегда неизменна и постоянна.
             Когда Григорий и Петр вступили во взрослую жизнь после окончания школы, а потом и поженились, их пути-дорожки постепенно разошлись, общение почти сошло на нет в силу различных жизненных обстоятельств, к тому же теперь им сложно стало часто видеться еще и из-за того, что их семьи стали проживать уже не рядом, как было раньше, а в отдаленных друг от друга районах и встречи их стали редкими и случайными и в последний раз они встречались лет шесть назад, вскоре после рождения Алеши.
            И вот сейчас, нежданно-негаданно, Григорий пришел к Петру вместе со своим сыном, которого Петр видел всего один  раз в жизни, когда тот, четырех месяцев от роду, еще только лепетал, воркуя что-то невнятное, в своей кроватке и хлопал синими глазами и когда перед ним возникал, цыкающий языком от умиления, взрослый, то он смотрел на него и на окружающий мир одинаковым, немигающим и безразличным взглядом, не отличая человека от тумбочки, хотя, может быть, это так только казалось взрослым, а на самом деле ребенок четко мог отличить, что перед ним находится живой человек и только притворялся, что для него, что человек, что мебель – это все одно и тоже.
                Глава 7
             И вот с тех пор, когда Леше было всего около четырех месяцев от роду, прошло более шести с половиной лет и двоюродный брат Петра вместе со своим подросшим сыном неожиданно, без приглашения, пришел к нему в дом.
                Хотя Петр и не ждал этой встречи и был к ней не готов, а гости явились так же внезапно, как снег сваливается на голову, где-то в глубине души он был рад видеть Григория, к которому с давних пор испытывал добрые чувства и с которым были связаны приятные, светлые воспоминания детских и, отчасти, юношеских лет.
                У Петра, наконец-то разобравшегося с непредвиденной ситуацией и узнавшего брата, в душе мгновенно поменялся настрой от скепсиса и неприятия до дружелюбия и терпимости. На губах его появилась улыбка и он громко, с воодушевлением воскликнул: 
                «Григорий! Вот это да! Кто к нам пришел! Сколько лет, сколько зим. Я что-то сразу не узнал тебя. Думаю ты это или не ты.
            Заходите, заходите»
                С Григория сразу же спала его нарочитая невозмутимость, когда он по радушному приветствию и по обрадованному выражению лица Петра определил, что, несмотря ни на что, друг детства ему обрадовался, и он тогда перестал изображать из себя каменного истукана, зашевелился сразу же, выражение лица его мгновенно смягчилось, улыбка сама собой появилась на губах, взгляд потеплел и оттаял, стал более открытым и естественным. 
             Петр, глядя на преобразившегося Григория, машинально подумал:
              «Теперь узнаю Гришу! Сейчас похож сам на себя. Почему сразу-то не узнал?»
              Григорий обрел потерянную уверенность в себе и в ответ на приглашение промолвил с вновь приобретенным достоинством, немного растягивая слова:
               «Спасибо, спасибо. Можно к вам? А то мы без приглашения»
                «Конечно можно! Какой разговор»
                «А мы в ваш район приехали по делам и недалеко от вашего дома оказались случайно, ну и решили к вам с Алешой заглянуть на минутку, узнать как тут у вас дела»: произнес Григорий на одном дыхании, как заученную речь.
                Петр выслушал слова Григория рассеянно, в пол уха, и уяснил из речи только то, что каким-то образом Григорий вместе с сыном оказались здесь случайно и по пути решили их навестить.
          Петр произнес, как бы ставя точку на дальнейших разъяснениях Григория: 
             «Ну и хорошо что зашли. Проходите»
            Откуда - то из глубины квартиры послышался женский голос:
                «Петя, кто там?»
                Петр повернул голову в направлении прозвучавшего голоса и громко ответил:
                «Григорий с сыном к нам пришли. Иди сюда»
                «Кто пришел?»
                «Да Гриша с сыном пришел»
               Из одной из комнат послышался озадаченный и немного изменившийся, ставший более звонким, голос хозяйки:
                «Кто? Гриша?»   
                «Да, да, Гриша. Ты что не слышишь? Иди сюда» 
                «Да иду я уже, иду»
              После переговоров между супругами где-то в глубине квартиры, то ли в одной из комнат, то ли на кухне, послышался какой - то небольшой шум, звуки на несколько секунд усилились, а потом стихли, это, по всей видимости, хозяйка срочно отставляла в сторону свои домашние дела, чтобы привести себя в порядок и выйти встречать гостей.
                Глава 8
             В то время, когда Петр отвлекся на переговоры со своей женой, Григорий наклонился к сыну и негромко на ухо ему сказал:
                «Проходи, Алеша, в дом».
                Но Леша по каким-то собственным соображениям не шевельнулся даже и продолжил стоять с отсутствующим видом на лестничной площадке, ничуть не изменив свое выражение лица и думая отрешенно о чем-то своем, как заправский философ, погруженный в себя и незамечающий ничего вокруг.
               Отец посмотрел на сына внимательно и понял по застывшему лицу ребенка и по взгляду, упрямо смотрящему мимо него, что Алеша, все-таки, услышал его слова и осознает все, что происходит вокруг, а не только витает где-то в облаках, но отчего-то не слушается его.
            Григорий, пришедший в недоумении оттого, что его слова по какой-то непонятной причине не подействовали на сына, легонько надавил ладонью на спину Алеши, чтобы побудить его начать движение. Алеша качнулся немного вперед, но идти вперед, как законопослушный сын, не желал. Вместо того, чтобы проходить в квартиру мальчонка поднатужился, напрягся, набычился и твердо стоял на одном месте, игнорируя желания отца.
             Короче говоря, верноподданнических настроений со стороны сына Григорий не усмотрел даже в самом минималистическом виде.
         Как итог - Леша упрямо застыл на месте, как вкопанный, и, глядя на такое состояние сына, отец невольно оказался в таком же заторможенном состоянии, как бы ему не хотелось иного положения дел.
              «Вот тебе здрасьте. Это что еще он удумал?!»: забеспокоился Григорий.
          Он еще раз, посильнее, надавил на спину сына; Алеша, сдвинутый с места, вынужденно переступил на полшага вперед и снова встал на месте, да еще, к тому же, этот сорванец умудрился быстренько пошире расставить ноги, чтобы лучше сопротивляться внешнему давлению и устойчивее стоять. По всей видимости, готовился основательно отстаивать свои намерения.
              Что там происходило у сына в голове, Григорию было непонятно.
          «Стоит, упирается, как бычок. Этого еще мне не хватало! »
           Григорий, мельком глянув на Петра, наклонился к сыну и тихо, но в то же время стараясь говорить внушительно, прошептал ему на ухо:
               «Алеша, ты что встал ?? Давай двигайся …Проходи вперед! Ну!»
              Но сын, как будто, не услышал его слов и как стоял, не шелохнувшись, так и продолжил стоять.
            Григорий, не ожидавший такого поворота дел, немного растерялся, бросил мимолетный взгляд на Петра и подумал:
              «Что это с ним? Стоит, не слушается, вообще не реагирует на меня, как будто меня здесь нет. Такого еще не бывало. И как раз сейчас! Вовремя Алеша перед Петром свои причуды начал показывать, нечего сказать! » 
               И у Григория непроизвольно включились характерные для него рассуждения с самим собой, ни к месту и ни ко времени, но в данной ситуации он ничего не мог с собой поделать:
              «Может я слишком тихо ему говорю, как-то чересчур     неестественно, не так, как всегда, и сам этого не замечаю?  Чувствует, может быть, что я какой - то не такой, как обычно, вот и не слушается.
          Или по какой-то другой причине так себя ведет? 
          ....Нет, дело, наверняка, во мне и он это чувствует. Это я во всем виноват. Хотел как лучше, а получилось как всегда.
              А мне казалось, что я вроде бы в полном порядке явился сюда и ….перестарался!
              Гордый такой, важный явился, дальше некуда. Надулся с дуру, как индюк. Такой вдруг стал уверенный - уверенный в себе - «Круче нас только перцы»; аж противно, плеваться хочется. 
               Короче, не нужно было себя накручивать перед приходом; был бы самим собой, лучше бы было и тогда такой ерунды, которая сейчас случилась, точно не произошло бы!
             А Лешка все это чувствует и на нем все отражается из-за меня.
         Ладно, фигня; нужно только прийти в себя, встряхнуться, выкинуть всю дурь из головы и будет все в полном упоряде! 
         Наверное, в упоряде каком-нибудь и будет; а будет ли со мной все в порядке, хрен его знает».
             Григорий перевел взгляд на Петра и решительно выбросил из головы все неприятные, да еще и глупые, ненужные в данный момент мысли, которые, как он посчитал, только мешают ему и не соответствуют обстановке и реальности, в которой он сейчас находится.
             «Ладно, все! Забыл о всякой ерунде, что в голову лезет! Все
О,кей; О,кей; окей! …Какой там, нахрен, О, КЕЙ еще?! ... Ладно, пусть будет со мной, что будет! …. Что с Лешкой происходит? ... Дурак я просто, вот и все!» : подумал он.
               Григорий, в глубине души знал, что, то что внутри его - это все его и от него и зависит, а то, что снаружи, в реальной жизни - это несколько иное дело, от него независящее, хотя он знал по опыту, что его мысли и последующее, соответствующее этим мыслям, поведение могут невольно сильно исказить естественный ход вещей и изменить нормальную атмосферу среди окружающих. Все пойдет не как у всех людей, а перекрутится самым неестественным образом, все будет кувырком и в итоге ни к чему хорошему не приведет.
                Этого он и боялся больше всего; другие люди отряхнутся, забудут про досадный момент, произошедший в жизни, и пойдут дальше, но это - не его история.
                Глава 9
              Но сейчас он пришел сюда не для того, чтобы мусолить свое, вроде бы хорошее, прошлое и, вроде бы, не очень хорошее настоящее, это и так ему уже опротивело до одурения, хотя, не смотря на все его усилия, ничего не меняется ни в ту, ни в другую сторону и в последнее время такая жизнь нагло преследует его по пятам, не отстает и все время хватает за пятки.
               А он увертывается от нее, петляет как заяц, и кричит ей с натугой грозно и отчаянно, пытаясь ее напугать: «Отстань, злыдня!» и пока она изумленно вытаращивает глаза, находясь в ступоре от такой дерзости, он, ну, дальше драпать от нее, такой нахальной.
           А жизнь все равно догоняет его, хватает за пятку, переворачивает вверх тормашками и, подняв повыше, на уровень второго – третьего этажа, внимательно вглядывается в его лицо и глаза и ласково так спрашивает:
              «Ну что, как дела, дорогой?»
              «Вы это ко мне?»
              «Да, к тебе, представь себе. 
         Тебе еще недостаточно все это надоело?»
              «Что надоело, дорогая?» 
              «И ты еще спрашиваешь «Что??». Я тебе отвечу: «Что?! ...Ну, это все! Все!! То, что вокруг и, главное, то, что внутри тебя!!»
              «Я вас не понимаю, мадам. Вы о чем? ...Нет вроде бы, все окончательно еще не надоело. Так, только немного, совсем чуть-чуть»
             «Так ты еще шутки шутишь?» 
             «Да, нет, что вы, я, как на духу, правду говорю, честное пионерское!»
              «Тогда может еще поддать тебе жарку немножечко, всего лишь крошечку? За нами не заржавеет, не беспокойся, серебряный ты наш, и даже золотой, отдельными потертыми местами! Мы такие, мы могём! »
               «Да, нет, что вы, не беспокойтесь, не надо, что вы так затрудняетесь, не мучьте себя. Аж переполошились, с лица спали, побледнели! Лучше отдохните, спать что ли ложитесь. Вы вообще когда-нибудь спите? Пристройтесь где-нибудь на облучке, подальше от меня, похрапите в свое удовольствие в полный голос, не стесняйтесь. 
               А я в это время как-нибудь уж сам по себе, своими делами займусь потихонечку где-нибудь в сторонке. Не трогайте меня, вам говорят! Дел что ли у вас других нет, как ко мне цепляться.
          Сгинь, сгинь, несчастная … Тьфу, тьфу, тьфу…»
              «Ах, ты Гришка зараза, прямо в глаз саданул своей ядовитой слюной…. Еще глаз высохнет и, не дай Бог, выпадет! Ищи его тогда, свищи! Ах, ты, негодник такой!!! … Я сейчас тебе поддам!! Люлей-то живо накидаю, хороших! Не отвертишься в этот раз!»
             «Ай, мама, наших бьют!! Караул!! …Все, все, бегите ко мне, срочно спасайте! …Сюда! Сюда! .... Куда ж вы, балбесы, в другую сторону бежите? …Ну, вот, идиоты, по-другому не скажешь! Меня тут колошматят почем зря, пыль из меня выколачивают, а они, кретины, вместо того, чтобы спасать меня, побежали совсем не в ту сторону, да еще и оглядываются, переглядываются между собой и потом с еще большей скоростью от меня улепетывают, одни только пятки поблескивают на горизонте!
            … Ай, мама родная!!! … За что?? ... Невиноватый, я!  Невиноватый! … Не хватайте меня за волосы! Скажу Вам по секрету, это уже чересчур! Сильно чересчур! Вы прическу мою модную собьете! Потом что? Из-за Вас мне в парикмахерскую снова тащиться, ноги бить? Бабки свои, кровно заработанные, обслюнявливать? ….»
              «Что? Что ты сказал? В себя не могу прийти от изумления!  Это у тебя-то прическа модная? Не смеши меня! Курам на смех твоя прическа! Вот чего! … Прическа у него модная! С дуба ты рухнул головой вниз, не иначе! Учить жизни тебя еще, да учить! Придется заняться тобой основательно, а иначе позору, на мою седую голову, с тобой не оберешься! Что потом мне скажут? Учитель плохой был? Да?
            Да, ты от жизни отстал уже лет на пять … с половиной! Нет! На десять! Нет! На все – сто!
           На!! Получи за все!!
           Вот тебе! Вот тебе! Вот тебе! Получи люлей, паразит такой! Разозлил ты меня окончательно! Отдышаться не могу!»
             «…… ох! ох! ...
           Все бока болят, да еще и башка что-то туго соображает почему-то! Ничего не соображаю; пусто в голове, как в барабане!  ….. Дайте маленько оклематься. Брррр!! … Напасть какая! Что с головой-то? В лобной части головы, как специалист могу вам сказать, вроде всплывают какие-то смутные воспоминания, правда, как в тумане, а в районе мозжечка похоже совсем все отшибло, туда никакие мысли даже не залетают, все мимо со свистом пролетают, аж на затылке волосы шевелятся и только холодок в темечке ломит! И все! Пустота! .... Да, это серьезно! Вот беда! .... Но, не буду унывать! …. Погодите! Погодите–ка! … Вспомнил, вспомнил, слава Богу! Ой-ля-ля! Волшебник я! Чистый волшебник! Признаюсь Вам, меня не так легко сбить с толку! ….
           «Ой, ой, ой! Хвастун несчастный! Какой ты там еще волшебник! Совсем видно мозги то тебе отшибло, не направишь уже! Сейчас я спесь с тебя-то собью, чтоб ты слов таких не произносил понапрасну!»
           «Погодите! Погодите! Не спешите! Я только одно хотел Вам сказать»
           «Ну что там еще ты мне хотел сказать такое – этакое, чего я не знаю? Говори скорее, болтун ты такой. Не заставляй меня ждать, а то сейчас как тресну больно, сразу жизни научишься, в разумение придешь»
              «Ну что Вы? Как можно! Я из самых лучших побуждений! Я сейчас, я быстро все объясню! Не извольте затрудняться.»
              «Давай, давай! Быстрее! Не испытывай мое терпение»
              «Вы мне тут, помнится, давеча, немного самонадеянно, заявляли, что не можете отдышаться? Так тут маленькая ошибочка вкралась, совсем малюсенькая, с Вашего позволения сказать. Ну вот совсем чуть-чуточки, размером с ноготок с самого маленького пальчика. Но эта маленькая ошибочка может иметь большие последствия, хочу Вам доложить»
               «Какая еще ошибочка? Ты чего мелешь? Ничего не могу понять, голова уже от тебя кругом идет. Чуть не повело сейчас меня в сторону, так голова закружилась. Чуть не грохнулась в пыль дорожную! Как бы мне, ненароком, от тебя Гришка не подхватить болезнь какую заразную. Бациллу какую-нибудь большую! Не излечишься потом …. Чур тебя! Чур!»
              «Не извольте беспокоиться! Не дойдет-с до Вас. Вы такая сильная, такая мощная! Короче, ничего с Вами не будет, не отвлекайте меня по пустякам, а то и так уже все подзабыл! ..... Так я продолжу. Я Вам, как на духу, прямо хотел сказать, не взирая на лица и на наши близкие отношения…»
             «Молчи, паразит проклятый!»
             «Это я отдышаться не могу, а не Вы! Вот что я хотел Вам сказать! Эх, а Вы и не поняли, а я-то о Вас был лучшего мнения»
            «Молчи тебе говорят! Сил моих на тебя уже нет! Душу ты мне всю вымотал!»
           «Это я еле живой! Я! Вы из меня душу выколачивали! А не наоборот!
          И не стыдно Вам поклеп на меня возводить? Ая-яй! Некрасиво! И я больше того скажу…»
            «Нет! Стой! Молчи! ….. Я сейчас точно взорвусь! Не беси меня! .... А иначе…»
          «Что иначе? Что? А? Так я же Вас внимательно слушаю, Вы чё в самом деле, как маленькая себя ведете!»
            «А иначе ты познаешь всю силу моего могучего гнева и тебе мало точно не покажется! Во, как! ... Убедительно? … Понял, наконец, балбес ты этакий?»
           «Ладно! Убедили. На всякий случай немножко помолчу»
           «Вот и молчи, а иначе будишь битым»
              И после всех таких, отягощенных всевозможными неурядицами, жизненных перипетий сам собой возникает вопрос: 
             «А можно ли свою жизнь изменить по собственному желанию и усмотрению в лучшую сторону?» 
            Но это вопрос риторический и нерешаемый, да и иногда даже скучный, поднадоевший.
            Кто-то скажет: «Да», кто-то скажет: «Нет».
             А кто-то со скучающим и хитроумным видом скажет:
«Возможно, но…». Вот в это «Но...» все и упирается.
                Меж тем, все эти эфемерные и мимолетные рассуждения промелькнули в голове Григория, не оставив глубокого следа, и покинули его за ненадобностью, ввиду их полной бесполезности в данной ситуации.
                В определенный момент времени, Григорий просто выбросил все абстрактные рассуждения и перешел ближе к реальной проблеме, лежащей в практической плоскости.
                Григорий машинально чуть встряхнул головой, вернулся в реальную обстановку, его взгляд сразу же отчетливо и резко охватил всех персонажей здесь присутствующих и все пространство, находящееся перед ним, и мысли Григория сами собой вошли в более спокойное рациональное русло.
              Он непроизвольно стал думать о создавшейся ситуации с сыном более взвешенно и отстраненно, как будто он находился где-то далеко от текущих событий в обстановке, где находится только он один и больше нет никого и где ему никто не мешает все спокойно обдумать и быстро принять единственно верное решение.
             Насколько ему удалось отстраниться на какие-то мгновения от окружающих и всего мира, никто не знает, но, скорее всего, удалось не очень хорошо и не в полной мере, как ему хотелось бы.   
            Но, по крайней мере, когда он решил про себя, что пусть дальнейшие события текут сами по себе и пусть произойдет то, что произойдет, то внутренне успокоился и пришел в себя. 
            Григорий продолжал размышлять как бы со стороны, и мысли его проносились молниеносно и в то же время ему, как ни странно, хватало времени никуда не торопиться и все обдумать.
           Время замедлилось и ему хватило нескольких секунд, чтобы осознать последствия происходящего на его глазах и те выводы, к которым он пришел прекрасно отложились в его голове и четко врезались в сознание.
                Глава 10
              Перед мысленным взором Григория предстала такая картина:
             «Не будишь же силой заталкивать дитятко в дом!!
             Представляю себе картину – он орет во все горло, отбивается от меня, а я его тащу, надрываюсь, аж весь покраснел, как рак; пыхчу от натуги, забыл совсем о том, что удивленные хозяева с недоумением смотрят на меня. Такого чуда они еще не лицезрели и меня в таком состоянии они еще не видели и даже не представляли, что я такой лох могу быть! Сколько им представится возможностей понять, кто я такой есть на самом деле!
              А я в это время суечусь, заталкиваю сына в квартиру и на мою возню круглыми глазами взирают хозяева, и перед ними открывается прекрасная картина: 
               Я запыхавшийся и взъерошенный, выполняющий свою маленькую, но важную миссию и напрочь забывший об их присутствии, и мой упирающийся и не слушающийся меня сын.
                «Нет, подожди»: с усилием говорю я, тяжело отдуваясь, ребеночку своему. «Я все равно впихну тебя в эту квартиру, как ты не брыкайся и не ори на всю ивановскую!».   
              А сам себе, сражаясь героически в это время с карапузом, я говорю со скрытой гордостью и самодовольством:
              «Я тебя переборю, переупрямлю, как ты не ерепенься, силы то богатырские пока что еще есть …
               А ты еще маленький, можно сказать малюсенький по сравнению со мной, пигалица можно сказать, вот и успокойся и слушайся старших, а не ори благим матом! ….. Ну что ты так разорался-то, в конце концов! А ну, замолкни, тебе говорят! ….. Да, тише ты, тише, ради Бога, что ты так орешь, в конце-то всех концов!
                А, вы ребята, Петя и Марина, и иже с ними, тут немножечко подождите, пока я ребёночка брыкающегося в ваш дом затащу! Посидите тут на стульчиках пока, займитесь чем-нибудь другим, скоротайте время!
          Что у вас дел нет каких-нибудь других? Вы меня удивляете, ей Богу!  Ну чем-нибудь займитесь все-таки, пожалуйста! Я сейчас вам дело какое-нибудь быстренько придумаю! И у меня дело есть и вам дело найдется!
            Вот, бац и придумал! Все-таки, правду сказать, что не говори, я не промах! Орехи грецкие, например, пока наколите, что попусту сидеть, унывать! Я грецкие орехи люблю, страсть как! И вам польза и мне будет!  Все только не съедайте, пока я дитя затаскиваю в квартиру, делом важным занимаюсь, а то еще сожрете, вас не предупреди!
          .....  Да, пришли, что называется, в гости! Сами напросились туда, где нас не ждали, и сами не желаем заходить. Во как! Финт такой закрутили, что и не передать! Что такое разве не бывает? ...  Бывает, бывает, скажу я вам …  Мы живой пример этому! Ничего что такое с другими не случается, зато у нас такое сплошь и рядом.  Загляденье, как посмотришь на нас! Картину маслом с нас можно писать!
               «Бурлаки на Волге» и я в качестве бурлака, затаскивающего дитя в дом. Только бурлаки там медленно бредут, еле двигаются, почти уснули на ходу, выполняя свою работу, а я развил бурную, можно сказать лихорадочную деятельность и вот вы можете видеть, посмотрите на меня внимательно - какой я бодрый и энергичный, как живчик, и этим, конечно, значительно отличаюсь от этих, еле двигающихся доходяг и засонь в лучшую сторону.
            Жаль, что Репин меня не видит, с меня написал бы в   картине свой лучший персонаж! Он точно переписал бы свое произведение и я там бы, наверняка, на переднем плане красовался и занял бы минимум процентов пятьдесят от общего пространства картины среди всех этих худосочных бурлаков!
           …Ладно, хватит глупых фантазий, которые еще, не дай Бог, могут превратиться в реальность ....  Будут еще надо мной смеяться, как я сам над собой смеюсь! Но я-то как-нибудь переживу такое курьезное происшествие, чай не впервой такое со мной…. Но что хозяева подумают о нас?!
           Нужно сказать, такие фокусы цирковые вместе с разными трюками, типа сальто мортале, то есть многократных переворотов через голову, только со мной и с Лешей могут произойти; это точно, больше ни с кем!»
             Такие мысли галопом пронеслись в голове Григория и их бесконечный поток остановился только тогда, когда в тамбуре показалась хозяйка квартиры, в глазах которой просматривалось оживление, любопытство и, в то же время, небольшое недоумение.
            Григорий отставил на время в сторону противоборство с сыном, происходящее, по большей мере, у него в душе и пока еще невидимое посторонним наблюдателям, и переключил все свое внимание на персону хозяйки.
                Глава 11
            Супруга Петра, разглядев за фигурой мужа стоящих на площадке гостей, заулыбалась и подойдя поближе, с чувством воскликнула:
                «Кто к нам пришел!!
 Вот так гости к нам пожаловали!»
                Григорий, в ответ на искреннее приветствие хозяйки, мгновенно изобразил на своей физиономии «Саму Доброжелательность» и «Саму Учтивость», а также постарался непринужденно улыбнуться, что в общем–то и удалось ему прекрасно сделать.
                «Привет, Марина»:
сказал он бодро и энергично.
             Только на слове «Марина» Григорий невольно сделал особый акцент и этот акцент был выражен в том, что имя хозяйки было произнесено более приглушенно и с оттенком вежливости.
                После того, как Григорий поздоровался, то он, находящийся немножко в прострации и отдаленно напоминающий бессмысленно улыбающегося китайского болванчика, решил машинально еще дополнительно помахать ей рукой в знак особого расположения, помахать ладошкой всего пару раз: туда-сюда, влево-вправо, всего и делов-то пустяк.
              Но он вовремя спохватился и смог удержать себя от этой затеи, так как посчитал, что он со своим помахиванием будет выглядеть со стороны достаточно глуповато, так, как будто, он машет ручкой Марине, находясь на другом конце света от нее - они же стояли на достаточном отдалении друг от друга, ближе подойти им не позволял, загородивший путь, Алеша.
             Он в этот момент очнулся от своих грез и уставился удивленно на женщину, так как будто не ожидал, что здесь, перед ним, возникнет дополнительно еще один новый персонаж.
              Марина сказала:
                «Привет, Григорий.
               Что же вы на пороге стоите?! Проходите в дом!»
           Григорий надавил легонько на спину Алеше и мальчик, не оказывая никакого сопротивления, пошел послушно вперед.
               Григорий такому повороту событий даже удивился и, не желая признаваться в этом самому себе, даже немного обрадовался, похлопал по такому случаю мысленно в ладоши с апломбом и бахвальством, как какой-то сноб, совершивший большое и успешное мероприятие. Ну, а затем Григорий и вовсе все ладони себе мысленно избил, хлопая в них, и радуясь, как ребенок, благополучному исходу дела.
       Григорий заметил про себя:
            «Какой глупый пустяковый эпизод был, не стоило и внимания обращать, все само собой разрешилось, сам себе больше ситуацию раздул, голову свою заморочил, а как сразу сейчас на сердце полегчало!»
           Но Алеша, переступив, как в замедленной съемке, порог, озираясь вокруг, сделал пару нерешительных шажочков внутри тамбура и «Оп-па! Сюрприз для папы!» - вдруг снова встал столбом, как зачарованный, только зачарованный неизвестно чем.
            После того, как Леша в очередной раз не с того, ни с сего, снова остановился и замер, как вкопанный, Григорий, не имеющий возможности спокойно, без лишних эксцессов, пройти в квартиру, вздохнул с покорностью про себя:
                «Ох, что-то я немного приутомился от этих Лешиных выкрутасов!»
            Григорий поневоле в глубине души напрягся, что внешне на нем мало отразилось, проявившись только разве что в усилившемся блеске глаз.
                Марина, как показалось Григорию, удивленно мельком глянула на него и перевела взгляд на затихшего от застенчивости, а может из-за какой другой причины, ребенка, который стоял столбом и упорно смотрел себе куда-то под ноги. Что он так пристально там разглядывал, было непонятно, но, наверное, что-то занимательное, все-таки, углядел.
               Марина с искренним умилением в голосе, с которым могут говорить только женщины, общающиеся с детьми, произнесла:
                «А это что за маленький мальчик тут стоит? ... А?.. Кто это к нам в гости пришел?»…. и так как мальчик промолчал, то добавила, ни к селу, ни к городу,  несуразное:
            «Ну?» 
          Ребенок внешне обратил на нее внимание, так же приблизительно как на пустое место, то есть – ноль внимания.
             Но женщину не так просто было сбить с толку, и она снова ласково обратилась к Алеше:
         «Скажи, как тебя зовут?»
                Григорий ответил вместо сына:
             «А это сын мой, Алеша. Можете познакомиться»
                Петр громогласно произнес:
                «А мы уже поняли!»
             Марина все не унималась и продолжила свой, пока что, монолог:
               «Ну, так как тебя зовут?»
             Петр, заметив, что Григорий внимательно и со всей серьёзностью наблюдает за Алешей и чуть ли не в рот ему заглядывает и опять собирается что-то говорить вместо сына, сказал ему:
            «Не подсказывай, пусть сам отвечает»
                Но мальчик не поддавался чарам очаровательной хозяйки, а может и стеснялся немного, и в ответ на обращенный к нему вопрос неизвестной тети, не произнес ни слова, только чуть-чуть сурово насупил брови и нос.  То, что по лицу ребенка промелькнула тень досады заметил только его отец.
              Марина восприняла как должное то обстоятельство, что ребенок проигнорировал ее вопросы и ничего ей не отвечал, и продолжила, как ни в чем не бывало, расспрашивать его и задавать вопросы.
                «Что эта тетя ко мне пристала? Когда она перестанет меня пытать и приставать со своими глупыми расспросами? Нет, так совершенно невозможно!»: возмущался про себя Леша, грозно сопя носом, но вслух не решался ничего произнести.
            Только настроится было, чтобы что-нибудь сказать толковое, уже и рот откроет и слова уже готовы сорваться с губ, а тетя раз-бац и перебьет его ценную мысль, которую он хотел высказать, задавая ему уже какой-нибудь очередной глупый вопрос, так и отбивает всякое желание отвечать.
               «Да, что же это такое!» воскликнул в сердцах про себя Леша, когда в очередной раз его задвинули в сторону.
             Марине, не смотря на все старания, не удалось разговорить мальчика более чем на некоторые короткие междометия; и она, в глазах которой застыло недоумение, на пару секунд призадумалась.
                После небольшой паузы она, набрав побольше воздуха в легкие, склонилась немного вперед, чтобы хотя бы на йоту быть поближе к дорогим гостям, и с неутраченным энтузиазмом воскликнула, обращаясь уже не столько к ребенку, а сколько ко всем присутствующим:
             «Неужели это Лешенька к нам с папой в гости пожаловал?»
                Глава12
               Григорий в ответ на эту тираду Марины с душевной горечью и, в то же время, с саркастической иронией, невольно возникшей у него в попытке сохранить свое внутреннее достоинство, пробормотал с мнимой надменностью про себя:
               «Ну это почти очевидный факт. Не увидит только слепой.…  Да, это мы к вам в гости приперлись. А кто же еще? Кто еще так умеет! Вот вам и ответ – Никто, кроме нас»
                Марина, меж тем, продолжила свои попытки завязать общение с ребенком, что-то пыталась втолковать ребенку, Алеша под таким напором уже начинал что-то отвечать, тихо и невнятно говоря что-то себе под нос, а Марина, обрадованная таким поворотом дел, чутко пыталась разобрать слова ребенка и иной раз переспрашивала, на что Леша уже более громко, но все еще достаточно лаконично отвечал.
              Григорий, с рассеянной улыбкой на лице, вполуха слушал этот диалог глухого с немым, и в это время у него продолжился внутренний монолог, так как он был не в силах сдержать поток мыслей, наполовину смешных и наполовину грустных.
              «Дорогие хозяева, к вам свалились на голову не менее дорогие родственнички.
              Торопитесь, встречайте нас быстрее с распростертыми объятиями, а то мы еще развернемся и гордо уйдем, задрав верх голову и недовольно сморщив нос... убежим от вас, будете нас плохо встречать; горькими слезами обольетесь тогда, будете где-нибудь в уголке, как мышка, тихо сидеть, плакать, слезы утирать и шмыгать носом, потихоньку голося:
              «Вернитесь, вернитесь, пожалуйста!
               Ну что вы такие нехорошие; бяки, можно сказать! Мы же не знали, что вы чуть что, так тут же стремглав убегаете, только вас и видели! Не догонишь вас, только пятки сверкают вдали; извиняюсь, только стертые блестящие подошвы сверкают вдали; а может, издалека и не разберешь, это и пятка какая-нибудь сверкает вдали, если ботинок от быстрого бега с ноги свалился!
               Мы все для вас сделаем! Только вернитесь!» и дальше и дальше реветь от огорчения, утирать слезы и шмыгать носом!
          ... Ну, это я увлекся чересчур! Нужны мы им! Как же! …. Надеюсь все-таки, что нужны.»
         И подумал уже серьезно:
         «Как бы мне плакать потом не пришлось!
          Честно, хватит уже сочинять всякий вздор, сейчас не до глупостей всяких.
... Ладно, все край! Хватит чепуху разную молоть!» 
                Глава 13
              Марина в этот момент говорила Леше:
           «Сейчас твой братик Дима тебе свои игрушки покажет. Столько игрушек у него осталось! Сейчас все валяются. Ой-Ё-ЁЙ!» 
                И Марина, находящаяся то ли под впечатлением от огромного количества игрушек, то ли из-за осуждения того, что они валяются где попало, предосудительно покачала головой. 
              Потом, по всей видимости, у нее появилась очередная блестящая идея о том, как заинтересовать и расшевелить Алешу и она незамедлительно обратилась к нему с вопросом:
               «Ты в машинки любишь играть?»
           Григорий решил, что пора бы и ему уже включиться в разговор, быть поактивнее и поживее, а не только улыбаться, как истукану и не молчать, как рыбе:
           «А Дима разве дома сегодня?»
                Где-то в уголках сознания Григорий по не вполне отчетливой причине посчитал, что сын хозяев находится сейчас то ли в школе, то ли в какой-нибудь секции, то ли с друзьями на улице, в общем где-то там за пределами квартиры, но только не дома.
              И когда Григорий направлялся в гости, то перед его мысленным взором в основном представал образ Петра и где-то на заднем плане присутствовала периодически и его жена, а про их отпрыска он почти не вспоминал.
                Но, наверное, вопрос, заданный про хозяйского сына, оказался неудачным, так как Марина немного удивленно и безапелляционно на него ответила таким образом:
              «Конечно дома! Где же ему быть?»
             После такого категоричного ответа Григорий решил за лучшее промолчать.  Марина, меж тем, добавила:
              «Где-то в своей комнате закрылся, сидит, наверное, с утра за компьютером, не оторвешь его.
            Петр сказал: 
              «Ладно, хватит уже здесь стоять разговаривать. Давайте, проходите в квартиру!»
              Марина, услышав слова мужа, присела на корточки около мальчика и, заглядывая ему в лицо, протянула к нему руку, намереваясь взять его и завести в дом. Только она дотронулась до Алеши, как он, сверкнув глазами, резко отпрянул от нее и натолкнулся на, стоящего позади его, отца. Марина стремительно, не смотря на свой, уже далеко неюный, возраст, вскочила на ноги и, пытаясь убедить ребенка в своих самых лучших чувствах к нему, горячо воскликнула:
                «Нет, нет! Не буду, не буду тебя трогать!»
              Григорий тут же эмоционально обратился к сыну:
                «Алеша, ну что ты! Это же твоя тетя Марина, а это дядя Петя. Это наши родственники.»
          И вдогонку, не сдержавшись, уже почти беззвучно еще раз добавил:
                «Ну, ты что?!» 
              Он, внутренне огорченный и чуть смущенный, повернулся к хозяевам, стремясь объяснить поведение сына:
              «Не обращайте внимания, он еще не освоился. Сейчас немного освоится, потом все в порядке будет. В покое его сейчас просто нужно немножко оставить. Немного что-то дичится сейчас. Пройдет…. Не обращайте внимания».
               Петр сказал:
            «Ну ладно. Парень какой у тебя!»
   И дальше он почти беззвучно выдохнул: 
                «Мм-да!»
 и добавил:
             «Пусть пока осваивается, раз так».
             Григорий из всего сказанного почему-то особо болезненно воспринял это «Мм-да!» и подумал про себя:
           «Что значит «Мм-да»? Какое тебе еще «Мм-да»?»
                Все присутствующие вдруг на некоторое время замолчали, не зная, что сказать, и Григорий для того, чтобы неловкая пауза не затянулась надолго, поспешно обратился к хозяевам:
               «Вы не сильно заняты? Мы вас не отвлекаем от дел? А то нагрянули внезапно, не позвонили».
               «Да, нет, не отвлекаете. Так, каждый сам по себе, пустяками разными занимаемся. Дела, конечно, всегда какие-нибудь есть. Как без них».
              «Да, дела всегда найдутся. Мы на минутку зашли. Извините, что побеспокоили»
            «Да за что извиняться, ты что Григорий! Хорошо, что зашли.  Не виделись уже сто лет»
                Григорий сказал:
              «Хотел Алешу с вами познакомить, с вами то он еще не знаком, никогда вас не видел»
              Петр воскликнул живо:
              «Как так он нас не видел?! Мы же были у вас, когда он только родился!»
        Григорий сказал: 
           «Так это когда было! Вы его видели, а вас-то он как видеть мог? Тогда он еще никого не различал»
             Петр ответил:
             «Это точно».
               Алеша стоял, никак не реагируя на высказывания, звучащие у него над головой, как будто это не про него ведут речь, как бы говоря всем своим внешним видом:
                «Говорите, говорите. Трещите, трещите! Я вас все равно не слушаю. Все, что сейчас вокруг меня происходит – меня не касается, я сам по себе, а вы, взрослые, там сами по себе; болтайте что хотите, мне до этого нет дела».
                Глава 14
               Хозяева и Григорий стояли напротив друг друга и   эмоционально переговаривались и перед Григорием стоял сын, как преграда и сдерживал проход отца в квартиру, а через сына отцу никак невозможно было переступить.
           Григорий, положив руки на плечи Алеши, старался активно и горячо поддерживать разговор, вынужденно играя роль, чересчур увлеченного разговором, собеседника и в основном обращался он к тому из хозяев, кто сам больше всего был увлечен разговором и таким человеком была Марина. Но такая ситуация, как понимал Григорий, не могла длиться вечно.
            Григорий не знал, как в данный момент поступить, а главное не ведал, как себя поведет сын и что можно от него ожидать.
              Вступать в пререкания с Лешей сейчас не имело никакого смысла и Григорий в нерешительности поневоле застрял вместе с сыном на одном месте, чувствуя себя в глупом положении, ведь их пригласили в дом, а они по непонятной причине не проходят внутрь квартиры. Со стороны это выглядело странно и даже некрасиво, как будто Григорий напрашивается на повторное приглашение. 
                Григорий только надеялся на то, что в это время пока идет беседа Алеша сам по себе адаптируется и вся эта ситуация нормализуется. 
             А, меж тем, встретившиеся после долгой разлуки родственники не могли наговориться, с секунды на секунду ожидая каждый со своей стороны, что сейчас войдут уже и продолжат беседу в квартире, а сейчас просто временно стоят здесь, так как завязалась чересчур занимательная беседа и ее невозможно ничем остановить, такая она уж чересчур увлекательная, так что и оторваться от нее нельзя.
            Григорий отрешенно и, в тоже время, изучающе смотрел на брата и в какой-то момент лицо Петра приняло недоуменное и оттого немного комичное выражение, наверное, все из-за того, что они все еще толкут воду в ступе, разговаривая о всяких пустяках в тамбуре, вместо того, чтобы давно уже удобно расположиться в квартире.
            И тогда Григорий мысленно подмигнул ему и про себя стал ему вещать с назиданием, скрывая улыбку:
                «Вот так-то! А ты как думал? Все тебе просто в этой жизни? Все тебе хиханьки, да хахоньки? Нет. Не тут-то было! Вот взять нашу беседу, например!
              Спугнешь и хлоп, и нет ее, такой увлекательной и интересной беседы, исчезла она и как не стараешься, а она больше не повторяется. Иди, свищи в поле, ищи ее, да что толку, все конец, она пропала и навсегда. Будешь потом от этого страдать, по ночам не спать. Нет уж, спасибо, лучше пока здесь беседовать, чтобы удачу не спугнуть.
             Единственное, что меня беспокоит так это то, как бы мне эту мысль донести до Марины и Петра. Вижу по их глазам, что они ничего не понимают. Они достойны большего. Я им сейчас постараюсь все разъяснить.  А то они, наверное, не догадываются даже какая беседа у нас увлекательная тут на маленьком пяточке происходит. Вон, пялятся друг на друга и на меня, как, пардон, бараны на новые ворота. Извините, конечно, за такое сравнение. Но, вы, уважаемые родственники, как-то подозрительно хлопаете глазами, счастья своего не понимаете, где вы еще так хорошо проведете время с таким замечательным собеседником, как не тут.
         ….. Наверное, они все-таки не такие креативные, как я. А я такой креативный, что пробы на мне негде ставить.
          А чего казалось бы им, неженкам, здесь может не нравиться, не дует, испарина на мне только выступила, глаза пот застилает, вот и все, экая беда. Ради хорошей компании потерпим.
        И, вообще, как мило и доброжелательно мы тут стоим, беседуем, даже идти некуда не нужно. Поймите это наконец.
             Мне вообще здесь понравилось! Да, я понял это окончательно только сейчас.
             А чего куда-то идти, пороги обивать, ноги топтать и тут хорошо! Не пойду и все! Пусть и не уговаривают уйти с такого замечательного места, злыдни такие, я тут полностью освоился.  Жить, правда, окончательно здесь в этом тамбуре я еще пока не готов, присматриваюсь только, притираюсь, но пару часов могу запросто, с легкостью здесь простоять и проболтать, никто не остановит мою трель, птицы мне обзавидуются. Давайте устроим словесный марафон, кто кого переговорит. Замечательная мысль! И время незаметно пройдет; может и вам здесь также понравится, как и мне.
         Тут и поселитесь! А чего?
              А я на это время в вашей квартире как-нибудь, ради вас же самих, с душевной горечью размещусь, хоть мне здесь и больше по нраву, но ничего, потерплю как-нибудь и в вашей квартирке, пока вы в тамбуре будете кайфовать, от счастья тут кувыркаться, на голове ходить, вытолкав меня в свою несчастную хату с такого замечательного места»
                Глава 15
                Марина во время разговора краем глаза наблюдала за мальчишкой и наконец, пришла к выводу, что ребенок оттаял, так как он все время смирно стоял возле взрослых.
                А чего она ожидала? Что он будет бунтовать? Кривить лицо от беззвучного плача или биться в истерике? Взывать к справедливости или к своей маме? Или как-то по-другому показывать свое негодование и возмущение? Нет. Леша смирненько стоял возле отца, как паинька. А что было у него на душе никто не догадывался, да и он сам о том, что у него творится в душе, не знал, не ведал, он просто жил себе, как Бог на душу положит и так же поступал по внезапным порывам своей души, действуя по своему усмотрению, кроме тех случаев где ему указывали взрослые, как поступать и что делать.
              Но в данный момент времени внешне он вел себя прекрасно и достойно, как истинный юный джентльмен, и представлял собой лучший образец воспитанного молодого человека, даже слишком молодого, когда-либо стоявшего на пороге этого дома. Так, по крайней мере, хотелось верить его отцу, если бы он крепко закрыл глаза на все происходящее вокруг него, забыл бы обо всем на свете и слепо доверился бы одному только Всевышнему. И приблизительно так же хотелось верить в Алешу еще одному человеку, присутствующему здесь, – Марине.
             Она, увидев такое примерное и смирное поведение ребенка, решилась обратиться к нему снова:   
                «Лешенька, пошли к нам домой. Там тебя твой братик ждет уже, не дождется.  Сейчас будете играть с ним в игрушки и конфетами угощаться.
                Ты конфеты любишь?»
                Ребенок проглотил слюну от искушения и утвердительно кивнул головой чуть ли не целых два раза или, точнее сказать, один раз кивнул полностью, от души, а один раз - не совсем полностью; можно сказать, скромно соблаговолил кивнуть во второй раз.
                «Во! Дело идет! …. Марина свое дело знает»: вальяжно подумал Григорий, мысленно вытирая пот со лба.
                «Не прикопаешься, мастер, что тут сказать. Знаток! Супер-пупер мастерица! Мне и париться не стоит при таких выдающихся успехах Марины, а то я аж вспотел, бедняга, от напряга такого невозможного»: с самоиронией обронил про себя Григорий.
              Короче, пока что Алеша не посрамил образ смирного и воспитанного молодого человека в глазах своего отца, ревностно наблюдающего за сыном.
            Марина перевела взгляд на Григория и с твердостью и уверенностью произнесла фразу, которая давно вертелась у нее на языке:
               «Григорий, давайте, проходите уже в квартиру. А то в тамбуре стоим, разговариваем»
                Глава 16
              На лице Григория появилась легкая тень, он стал серьезным, но не смог отказать себе в иронии прежде всего над самим собой и мысленно со всей строгостью обратился к хозяйке, благо, что она его не могла слышать:
             «Негоже гостей у порога держать! Держат тут, понимаешь, у порога! Зайти не дают. Мы желаем зайти, даже можно сказать, мечтаем прорваться в гости внутрь квартиры, рубашки рвем на себе, волосы щиплем, а нас не пускают, за одежду хватают и удерживают на месте насильно, нагло забалтывают, бесстыже глядя в глаза; мы можем только молча возмущаться таким бестактным поведением, не будем же мы скандалить; Фи! это не наш фирменный стиль! Мы гордые, но тихие, очень тихие. Но гордые, но все-таки тихие. Но нас не тронь и не тревожь понапрасну по всяким пустякам! А то, как говорит мой сын в детском саду: 
            «Сейчас как тресну по башке!» Уу-у! Мы такие ребята! Да!  Вот, какие! Гордые мы! Пробы ставить негде, везде уже стоит!» 
                Марина повторила свое приглашение:
                «Проходите в дом»
             Григорий встрепенулся, как-то неловко засуетился на месте и ладонью сжав плечо ребенка, сделал маленький шажок в сторону стоящего у него на пути ребенка, полагая, что их совместный с сыном тандем придет в движение.
               Тот эпизод, когда Алеша не стал по непонятной причине заходить в квартиру, Григорий, не смотря на все свои пространные рассуждения, не стал все-таки в глубине души принимать во внимание всерьез, посчитав его за мимолетный каприз, и сейчас после приглашения хозяйки дома он ожидал, что всё само собой нормализуется и ребенок выполнит, как обычно, то, что от него требуют взрослые, а именно – промарширует, как прилежный солдат, бодрым шагом в квартиру - «Ать, два! Ать, два! И пошел, и пошел, не удержишь уже – так стремительно и энергично, отбивая такт, марширует бодрым шагом, что за ним только в припрыжку, придерживая штаны, нужно бежать!»
                Но не тут-то было! Когда Григорий медленно и аккуратно сделал маленький шажок в сторону сына, полагая, что Алеша тоже начнет двигаться вместе с ним, то тут же уперся в стоящего столбом мальчонку и оказался в положении стреноженной лошади, да еще и уткнувшейся в непреодолимый барьер, стоящий на пути.
                Алеша не желал по какой-то причине куда-то идти и что-то делать, а может просто «ловил ворон», находясь в дезориентации   во времени и пространстве.
                Наконец, Григорий решил, что тянуть дальше с такой ситуацией нельзя и принял кардинальное решение. Он, не дожидаясь пока Леша окончательно очнется от каких-то своих, непонятных ему, грез, легонько, но решительно надавил ему на спину, чтобы заставить его начать движение.
              И Леша даже попытался сопротивляться, как мог, по-своему, чтобы только стоять на своем. Он нахохлился, напыжился, как, взъерошенный после склоки со своими сородичами, воробей, расширился, растелешился разухабисто во все стороны, то есть ноги расставил пошире, локти выставил чуть в стороны, свое заднее мягкое место оттопырил немножко назад, а голову наклонил чуть вниз и таким манером он, как какой-нибудь могучий богатырь из былин, сурово глядя прямо в глаза опасности, встречал невзгоды, которые должны были вот-вот на него обрушиться в виде отца, заставляющего его выполнять приказы, которые ему не по нраву.
               И думал про себя Леша приблизительно так:
                «Не покорюсь! Ни за что! На том стою и стоять буду и отсюда никуда не уйду! Буду стоять на одном месте намертво, как борец этот, как его, толстый такой, солидный, с пузом, как бывший начальник папы. А вспомнил! Сумо! Никто меня не вытолкнет из круга! Говорил же папа как-то, что его начальника никто и никогда не сможет вытолкать взашей с какого-то там то ли «подсиженного», то ли «усиженного» места, в общем с какого-то там непонятного места, пока он сам не уйдет». И Алеша машинально поддернул штаны, чтобы случайно не свалились, когда борьба всерьез с папаней начнется.
               «Папа, конечно, кричать начнет, но я ему не поддамся! Не на того напал. Карапуз маленький я что ли какой-нибудь!»
               Однако Григорий не стал обращать внимание на все потуги сына и еще раз, уже посильнее надавил мальчику в спину, заставив его сдвинуться с места и начать движение.
               Мальчик, хочешь-не хочешь, с грехом пополам стал плестись, еле-еле передвигая ноги, в совместном тандеме с папой.
                Чтобы мальчик не вздумал остановиться, Григорий сзади все время был вынужден плотно подпирать сына, лишь бы Алеша не сдал назад и они не потеряли с таким трудом отвоеванные у дороги сантиметры. 
               Григорий, похожий на тень самого себя, как стреноженная лошадь, неловко топтался почти на одном месте сзади Алеши. Скорость их перемещения стремилась к черепашьей и это сильно напрягало и утомляло Григория, но ускорить этот процесс никак нельзя было, только если бы, наплевав на все нормы приличия, не схватить сына в охапку, потеряв всяческое терпение, и не втащить волоком его в квартиру, но подобное действие смотрелось со стороны совсем бы уже дико и Григорий никогда не пошел бы на такой поступок, так как он всегда отвергал экстравагантность и взбалмошность как у других, так и у себя.
               Поэтому ему ничего другого не оставалось, как медленно плестись вслед за сыном и сдерживать в душе бурю, готовых прорваться наружу, эмоций, но внешне он не показывал вида, бодрился и внутри как мог сдерживал свои негативные чувства, держа в уме то обстоятельство, что они с сыном тут не одни и надеясь в будущем на лучшее, только эта надежда у него одна и осталась.
                И то, что сын всё-таки двигался понемногу вперед, если отбросить в сторону, мешающие смотреть позитивно на мир, мелочи, то это было уже хорошо, хотя Григорий в глубине души ожидал всё-таки, что его наследник будет вести себя несколько порасторопнее и раскроется в лучшей своей красе при встрече с родственниками, которые за ними сейчас зорко наблюдают и запротоколируют увиденное в своих будущих умозаключениях, а будущее, как известно, формируется уже сейчас.
                А то, что сейчас происходит, как смутно догадывался Григорий, всё-таки как-то не очень, ну совсем не очень; не так, как хотелось бы в годы-то золотые. 
             И Григорий беззвучно прошамкал, с досады коверкая слова про себя:
             «Но ничего, ничего. Как говорится и как поется в известной песне, а в ней, надеюсь, знают, что говорят: «Не падайте духом поручик Голицын». Не падайте! …. А то упадете и не встанете, чтобы умники там не говорили!
             Все равно, ничего другого мне не остается, как утешать себя всякой ересью! А посему вперед, потихоньку, помаленьку, не торопясь, вслед за сыном! А куда собственно торопиться? Некуда!
              В комедийной драме я застрял, нужно сказать, и никак из нее не выберусь. Проблемы нарастают как снежный ком и света белого не видно. А это уже кажется признаки приближающейся старости. Приблизительно таким образом, как я сейчас, наверное, многие люди рассуждают в конце своего жизненного пути.
              Надеюсь, это не значит, что я уже однозначно подошел к тому самому, последнему порогу своей жизни, к крайней своей черте, за которой меня встретит или Небытиё или Ангелы, решающие мою дальнейшую судьбу по указанию Господа; к самому Богу на личную встречу может быть вообще не доведется прорваться, оттащат за руки его подручные в какое-нибудь не очень приветливое место, хотя дело может пойти по любому сценарию, никто ни от чего не застрахован. Никто из людей про иной мир ничего не знает.
               А такие мои выводы говорят только о том, что я сейчас стал хотя бы немного что-то понимать в этой жизни, а до этого момента было вообще всё очень сложно и крайне запутанно, но определенные жизненные смыслы открываются некоторым людям уже с самого детства».
                Глава 17
                Между тем, Григорию, чтобы хоть чуть-чуть заставить Алешу двигаться, нужно было все время легонько подталкивать его в спину, но даже это мало помогало. Пацаненок, сам того не ведая, как-то мастерски умудрялся топтаться, по сути, на одном месте, производя сложные маневры на небольшом пяточке: шаг вперед – остановка, шажок куда -то в сторону – снова застопорился на время и так многократно.
              Григорий подталкивал сына в нужном направлении, но мальчик не воспринимал незначительные толчки в спину на свой счет и тем более, не воспринимал их как повод целенаправленно идти вперед.
             Эти легкие толчки, подталкивания папы для мальчика не являлись раздражителем, они были неким общим фоном той обстановки, атмосферы, в которой он сейчас находился. Подталкивания были глубоко второстепенны в его настоящем состоянии и терялись в той какофонии чувств, в которой он находился в данную минуту. Толчки не доставляли ему неудобства и дискомфорта, он их почти не замечал, вернее замечал, но они тут же без следа исчезали из пределов его внимания и мальчик не реагировал на них таким образом, как хотел его отец.
              Мальчик находился в своем собственном состоянии, где есть только свой особенный мир, и он по-настоящему подчинялся только своему миропорядку и правилам, а чужим правилам подчинялся только вынужденно.
              Алеша периодически ощущал какие-то легкие постукивания по загривку и он машинально непроизвольно понемногу куда-то ступал, не отдавая себе отчета в том, что его хотят заставить куда-то идти и что-то помимо его воли делать.            
               «Ну, давай, давай, Алеша, двигайся наконец»:
не выдержав, сказал негромко отец и похлопал нетерпеливо сына легонько несколько раз по плечу.
               Григорий досадовал в душе, что они застряли в тамбуре и что-то там непонятно почему копошатся, как неизвестно кто и неизвестно где, и ощущал себя перед братом и его женой неловко оттого, что сын не слушается его, ведет себя своенравно, как ему вздумается, а он просто не в состоянии с мальцом справиться и это обстоятельство так неожиданно и скоротечно раскрылось перед хозяевами.
              Григорий с горечью подумал:
               «Не знают они еще моего сыночка, да и вообще ничего они о нас по сути не знают и, чего доброго, неправильно нас поймут.
                А мы-то отличные ребята, только об этом никто не знает и вряд ли когда-нибудь узнает» с горькой усмешкой сказал сам себе Григорий.
                Глава 18
              Петр и Марина в ожидании гостей остановились у входа в квартиру и оттуда смотрели на Алешу и Григория, никак не комментируя происходящее и вообще вели себя так, как будто ничего особенного не происходит.
            Что хозяева думали на самом деле, наблюдая за их с Лешей замысловатыми маневрами, Григорий так и не разобрал, да и особенно задумываться об этом он не хотел, чтобы ненароком не испортить себе настроение, не для этого он так долго собирался прийти в этот дом, чтобы омрачить себе этот приход дурным настроением.
             Дотащившись наконец с грехом пополам до дверного проёма в квартиру, Григорий, держа руки на плечах сына, склонился и, вытянув шею, глянул вниз через голову Леши, чтобы оценить близко ли от них находится долгожданный порог и потом глядя весело в упор на Петра, с внутренним облегчением бодрым голосом громко озвучил в пространство в открытую те мысли, которые пытался до этого момента скрыть от хозяев:
             «Переступили или нет еще? Заходим, заходим уже»
              На лице Петра тут же невольно расплылась радостная улыбка, когда он услышал такой оптимистичный возглас.
               А Григорий подумал:
                «Устали ждать нас, наверное, бедолаги»
             Что было толку притворятся перед хозяевами, что они с Лешей, как спринтеры, как ветер, молниеносно вбежали в квартиру и уже давно сидят тут, скучают в сторонке на стульчиках в прихожей, а хозяева, вытянув шеи, все смотрят пристально и напряженно куда-то в дверной проём и ждут, когда же они появятся на горизонте, а они уже здесь, туточки, сидят тихо на стульчиках, не сопят даже, ведут себя прилично, ждут когда их хозяева заметят и начнут восторженно обнимать, целовать и к груди прижимать, а они, честно сказать, уже устали сидеть так долго на одном месте, мозоли себе натерли кое-где, а высморкаться, громко зевнуть, икнуть из-за того, что в горле пересохло от такого, с позволения сказать, гостеприимства или иным подобным способом привлечь к себе внимание хозяев,  хорошее воспитание им не позволяет.
              А если по правде сказать, Григорию было очевидно, что они с сыном проиграли битву на скорость передвижения среди всех категорий граждан, когда-либо приходивших в эту квартиру, и они уже давно были разоблачены из-за своего черепашьего бега с препятствиями на одном месте, да и, честно сказать, входили они, как писал в свое время один известный деятель, делая один шаг вперед, два шага назад.
              Но сейчас почти наступил торжественный момент триумфального входа в квартиру под звуки фанфар, беззвучно звучащих колоколом в голове Григория и отдающихся там небольшой тупой болью и периодической затуманенностью мозгов. Правда еще они не переступили порог, но почти добрались до него, а это уже была маленькая, но победа, правда, похоже победа пиррова.
               Чтобы довести эту победу до полного завершения и придать еще большее ускорение Алеше, Григорий сказал, правда обращаясь почему-то больше к хозяевам, чем к сыну:
               «Давай, давай Леша заходи уже быстрее, хозяева нас уже, наверное, заждались»
          У, растерявшихся от такой, почти что наглой, бесстыжей откровенности, хозяев не нашлось смекалки на то, чтобы сказать что-то внятное в ответ на это высказывание, а Петр только как-то непонятно не то, чтобы крякнул, но точно можно сказать, что хмыкнул как-то неопределенно.
            Когда Григорий отвлекся на разговор с хозяевами, он в какой-то миг краем глаза заметил, что Алеша стал замедляться и уже готов был полностью остановиться, решив, что от него наконец отстали и больше от него ничего не требуется, а поэтому он вполне может и постоять, пофантазировать о чем-нибудь интересном, пока все суетятся.  «Почему бы и нет?»: с Лешиной точки зрения.
             Тогда Григорий с некоторой поспешностью, стараясь выговаривать слова веско и отчетливо, чтобы они прозвучали внушительно как для сына, так и для посторонних слушателей, с едва различимой угрозой сказал:
             «Проходи вперед, Алеша»
            Но в конце фразы голос его сорвался с металлических ноток на свистящий сиплый фальцет и произнести слова так грозно, как он хотел, ему не удалось, наверное, из-за присутствия хозяев, оценивающих каждую фразу сказанную Григорием, так, по крайней мере, ему казалось, а было ли так на самом деле, одному Богу известно и еще самим хозяевам, но нужно сказать, что Петр и Марина ни о чем таком особо и не думали, хотя некие недоуменные, не оформившиеся в своей окончательной полноте, мысли по поводу непонятного мельтешения и копошения гостей в тамбуре иногда и проскальзывали в их головах.
          Тогда Григорий произнес еще раз, повысив голос и с прорвавшейся наружу досадой и нетерпением:
             «Ну давай, давай, Алексей, иди быстрее, что ты встал тут»   
- здесь голос Григория прозвучал уже значительно естественнее и живее.
          Алеша неловко деревянными, негнущимися ногами, переступил через порог дома, запнувшись, в итоге, одной ногой о высокий порог, и вошел внутрь прихожей.
          «Слава тебе, Господи!» чуть было не произнес с облегчением Григорий.
                Глава 19
              Алеша сделал два коротких шажочка вперед и тут же, недалеко, почти у самого порога, остановился неподвижно, загородив отцу проход в квартиру, застыл, как изваяние, не зная, что ему дальше делать и как поступать.
             Григорий, зайдя в прихожую вслед за сыном, не сдержавшись сказал ему, немного раздраженно:
             «Алеша, ну проходи же вперед, что ты встал тут посредине.  В сторонку немного подвинься!»
             Мальчик, услышал обращенные к нему слова, как будто откуда-то издалека и не особо придал им значение, почти пропустив их мимо ушей, но его сущность отреагировала на призыв к нему отца тем, что он чуть качнулся из стороны в сторону, произвел некое, почти неуловимое движение куда-то в бок и, успокоившись на этом, снова застыл на месте.
             Алеша сегодня явно пребывал в некоторой внутренней рассеянности и оттого мало реагировал на происходящее вокруг, находясь в своем внутреннем мире, там ему было явно комфортнее.
               Раздосадованному Григорию пришлось силой отодвигать Лешу в сторонку, так что, стоящий без эмоционально, как кукла, Леша, не ожидавший внезапного применения грубой силы и рывком сдвинутый с места, едва устоял на ногах. Сделав два спотыкающихся шажочка в сторону, мальчик остановился около стены.
             Ошеломленный Леша подумал:
               «Стою себе, никого не трогаю и вот тебе – «Бах!» и я чуть кубарем не полетел. Что я сделал такого? Ничего себе, повесточка дня!».
            Но Алеша и не подумал обидеться на папу, что тот так невежливо с ним обошелся. Ну, толкнул и толкнул, так произошло сейчас, бывает. Но на свой личный счет Леша этот, получившийся грубым, толчок не принял.
             Григорий, неловко вытянувшись в струнку, задрав вверх плечи и прижав руки к туловищу, чтобы ненароком не сбить сына, протиснулся в прихожую вслед за Лешей. И все же он, как не старался, все же задел, стоявшего как изваяние, сына, никак не реагирующего на суету вокруг.
                «Ух»: выдохнул театрально Григорий, когда они с сыном, наконец, с грехом пополам «вломились» в дом почти не производя шума, но оставив для зрителей впечатление оглушительного, запоминающегося эффектного события или, сказать по театральному, культурного шока.
            Со стороны наблюдающих за ними хозяев вхождение гостей в квартиру, по всей видимости, было надолго запоминающимся своей необычностью событием, но происходило это вхождение с редкими фразами, которые произносил Григорий, а в остальное время почти без слов и сопровождалось редкими тихими  вздохами-охами, как отца, так и сына, и короткими междометиями  у Григория, с невольным неконтролируемым шевелением губ, как будто он хотел что-то ясно и  недвусмысленно сказать, но всё, в итоге, ограничивалось только выразительной мимикой и произнесением им про себя коротких словосочетаний, застревавших у него в горле.
             Гости переступили порог, добрались до нужного места и тут мальчик нашедший себе укромное местечко в сторонке уже встал, как вкопанный, окончательно; ведь многогранное дело было завершено – они вошли в квартиру и процесс: длительный, протяженный для отца, и, незаметный, нормальный для ребенка, завершился.
                Но им предстоял еще долгий путь, но мальчик об этом не знал. Он каждый миг следовал своему внутреннему миру.
               Вокруг него была сама жизнь, но пока она еще не верховодила им и он естественным образом в ней существовал и был самим собой в любой ситуации, в отличии от его отца, который догадывался с разной степенью достоверности о том, что ему предстоит впереди.
              И отец, строя прогнозы на будущее и анализируя, подстраивался под жизнь, не игнорируя внешние обстоятельства и окружающих людей, как это беспечно и вполне естественно делал его малолетний сын. Вот за эту естественность и откровенность детей и любят.
              Каждому своё, ребенку своё, взрослому своё.
                Глава 20
               «Наконец, добрались»: непроизвольно вырвалось наружу у Григория то затаенное желание, которое до сих пор тщательно скрывалось внутри его.
             После непроизвольно вырвавшихся слов Григорий понадеялся на то, что хозяева не придали слишком большого значения его словам, связанным с чувством истинного облегчения, которое он наконец испытал, а скорее связали его последнюю фразу с чувством юмора –посмеялись бы внутренне вместе с ним, но не поняли сути дела или, если поняли, то быстренько забыли, что он испытывал внутреннее напряжение, когда вышагивал с сыном к ним в квартиру.
                Григорий подумал:
             «А стоило ли оно того? Все эти внутренние усилия и глупые, ненужные переживания и борьба с самим собой за нулевой результат или, того хуже, за результат, лежащий ниже линии горизонта?
             Когда-то ведь, много лет назад, были результаты, все было в душе у меня более-менее хорошо, радовался жизни; был приличным человеком, как все порядочные люди, даже в галстуке красовался иногда; а сейчас считаю, что у меня все - в минус, а главное, я сам себя в минус поставил, а это уже серьезно и опасно для меня самого, в этом случае уже никто не поможет, разве только если сама жизнь как-нибудь случайно не развернется в благоприятном для меня направлении, но таких редких явлений в природе почти что и не бывает».
          Григорий подумал с иронией:
                «А про людей, которые могут мне помочь, я и забыл совсем.
             … Да у меня и нет никого, кто поможет …. Тогда зачем, спрашивается, я сейчас к Петру приперся? 
              Дома сидел бы себе как обычно, тихо и мирно, так нет же, притащился, прихрамывая на одну ногу, к Петру, шороху здесь навел, все планы им поломал, людям одни неудобства доставил своим визитом дурацким.
              Я же по любимой своей традиции ни к кому, никогда за помощью и не обращался, в том же духе бы и продолжал, сидел бы тихо дома, семечки лузгал, так нет же, притащился зачем-то к людям, распугал их, наверное, своим странным завороженным видом, как у колдуна какого-нибудь, с печки упавшего и немного ушибленного. И -  всё, дальше здесь сижу, голову людям морочу, довольный и счастливый. 
             Ну, это я утрирую, как всегда! Если бы, конечно, я был довольным и счастливым, я бы здесь не появился! Гудбай, Петя! И еще ручкой бы помахал ему издалека! Прощай, прощай, не жди меня назад! .... И напрасно. Ведь он же достойнейший человек, не перехвалить только бы. 
                Вот чего бы мне с ним постоянно не общаться? Беседы можно было бы долгими часами с умным видом вести; чай горячий, отдуваясь, пить и почмокивать от удовольствия из-за наличия разных вкусностей на столе, а главное из-за присутствия такого приятного и обходительного собеседника.
                Или, например, мы могли бы пить водку, что куда интереснее, или, на худой конец, самогон, важно рассуждая о какой-нибудь высокой политике или, на крайний случай, перешли бы на разговор о каких-нибудь знакомых бабах, хихикая и посмеиваясь в кулак и толкая друг друга локтем в бок. Я бы ему толкал в бок посильнее.
                В этих наших встречах я, конечно, поставил бы его на то место, где ему быть положено по его природной сущности и по своему роду–племени, доказал бы в спорах свое безоговорочное превосходство, а может и морды побили бы себе немного. Почему бы и не побить.
                А как без этого? Не по-людски это, без небольшого-то мордобоя, не по-человечески.
               Потом бы мы помирились и облобызались по-братски и песню какую-нибудь задушевную запели, обнявшись, сжимая из-всех сил рукой шею собеседника и радуясь, видя как он постепенно наливается пунцовым цветом и начинает хрипеть, сбиваться, неверно выводя мелодию.
              Затем я бы заботливо спросил бы его: «Что? Что такое, друг? Что-то лицо твое как-то странно посерело, да и глаза какие-то мутные, не в обиду сказать тебе, немного ополоумевшие стали, как будто ты ничего уразуметь не можешь; от слова, совсем ничего. Тебе, что ли, нехорошо или как? А я так стараюсь для тебя, изо всех сил надрываюсь, рулады вывожу, чтобы мое пение тебе понравилось».
                И он, освобожденный от моих крепких дружеских объятий, отдуваясь, ответил бы мне: «Да, нет. Что ты. Прекрасно, прекрасно. Только немножко что-то сердце прихватило от радости слышать и видеть тебя! Сейчас, погоди …. Хотя мне твое пение очень понравилось, ей Богу, не вру, нисколько не сомневайся в этом, но давай, помолчим сейчас немного, вспомним с пиететом и торжественностью годы наши золотые».
               И он бы даже, хотя и с трудом, но поднялся бы со стула и встал в торжественной стойке, положа руку на сердце, наверное для того, чтобы легко и свободно дышалось, также, как в молодости, и еще потому, наверное, встал, что стеснялся того, что я могу не сдержаться, снова броситься к нему и заключить в крепкие дружеские объятия. А так, когда он встал во весь свой внушительный рост, то мне сложнее будет допрыгнуть до его шеи и снова сжать мертвой хваткой моего дорогого друга в объятиях.    
                От такого сильного проявления чувств с моей стороны он наверняка боялся обронить скупую мужскую слезу.
            По всей видимости радостные воспоминания свободным бурлящим потоком пробегали у Петра перед мысленным взором.
            Только после того, как Петр постоял бы немного в торжественном молчании, с его лица медленно сошел бы пунцовый цвет и он явно повеселел бы, наверное, от нахлынувших воспоминаний о нашей совместной счастливой молодости.
              Ясно бы мне тогда стало, как он рад-радешенек нашей встрече и я напрасно сомневался. Только почему-то иногда он пугливо озирается по сторонам и вздрагивает, но к нашей встрече это не имеет ни малейшего отношения.
              Так что я, думаю, вполне мог бы общаться с Петром и раньше и не прерывать с ним связь, тем более, что, все-таки, не смотря ни на какие мои фантазии, похожие на настоящие, без прикрас, триллеры, я, в глубине души, уверен, что он хорошо ко мне относится, как и я к нему. 
                Глава 21
                Сидел бы я тогда, минимум раз в неделю, чаще вряд ли получилось бы, у него на кухне и чай дул, закусывая какими-нибудь вкуснейшими конфетами, водятся у него, наверное, такие; вон, хоромы какие себе барские приобрел, а мне на корочку хлеба не хватает, шучу конечно.
                Я питаюсь полноценно, полнокровно, витаминов достаточно, а вот что-то другое купить, на это, точно денег не хватает.  Преувеличиваю, как всегда. Но мой бюджет до бюджета Петра явно не дотягивает и не дотянет никогда и ни при каких обстоятельствах, нужно это признать. Способностей деловых у меня нет таких, как у него, да и определенных черт характера, но, как говорится, я силен в другом.
                А в чём другом я силен? Непонятно.
               У большинства людей моего возраста имеется какое-нибудь конкретное дело и компетенции в его исполнении и все в глубине души этим безудержно хвалятся и все это неудержимое бахвальство и спесь, в конечном итоге, выскальзывает, выплескивается наружу и сказывается на особо чувствительных личностях. Все, кого не возьми, в кого не ткни пальцем, ходят надутые и важные в своей значительности от того, что они знают и умеют; одни только особо умные люди не выпячивают свою значимость и умения в своей работе, так как понимают, что они – не Боги и всегда найдутся люди и поумнее их и более компетентные в своей работе, если не прямо в данный момент времени, то потом, спустя какое-то время.
              А у меня и дела-то никакого конкретного нет; так, одни теории и благие пожелания, пора бы мне уже и повзрослеть, а не гоняться за химерами.
              Каждому человеку необходимо осознавать свою значимость, да и нужность, конечно, иначе дело - швах. Всё, поник человек и уже не цветет всеми цветами радуги и не пахнет всеми ароматами цветов.
              Я не отрицаю тех достоинств, которые мне дала Природа, но в данный момент времени они мне ничего радостного, позитивного не приносят или я сам не могу этими достоинствами воспользоваться.
             Я все время в этой жизни пытаюсь брести куда-то вперед, наощупь, в тумане, окружающем меня, но получается, что я все время, потеряв ориентиры, топчусь где-то в пределах одного замкнутого заколдованного круга или даже, парадоксальным образом, двигаюсь в обратном направлении, от лучшего к худшему, и далее - к еще более худшему.
                Наверное, во многом все эти проблемы – от рассуждений, накопленных знаний и опыта, который становится все более негативным, и стираются черты естественного душевного позитива от простого существования своим внутренним миром без всяких рассуждений и выводов.
               Вот и я, как только меня к стенке приперло, вспомнил про Петра и сразу же, скоренько, сюда прибежал, высунув язык, и встал на задние лапки.
              Да, нет; что это я такое говорю: «На задние лапки!». Неужели я и на задних лапках? Не может быть.
               А вообще-то - Хрен его знает. Все возможно в этом мире, а тем более у одного отдельно взятого человека, такого, как я. Вероятно так оно и есть. Не стоит сильно обольщаться.
              Ладно, опять я в пространные рассуждения ударился, потянуло меня куда-то в сторону, не туда куда нужно.
               А необходимо, всего лишь, обычное спокойное приятное общение, без задних мыслей, для своего удовольствия, как у всех нормальных людей, а не такое, как у меня, через какие-то усилия, через «не могу и не хочу».
               А мне, нужно откровенно признаться, долго пришлось переламывать себя и убеждать для того, чтобы к Петру вот так-то нахально в дом вломиться - «Встречайте меня, я, гость Ваш дорогой, к Вам явился!».
             Всё мне внешняя подпитка нужна в виде каких-то близких людей, которое пожалеют и по головке погладят. Сам не могу справиться. Одни бросили меня, а может и не бросали, может что-то более сложное и неоднозначное замутилось. Кто его знает? По этому вопросу трудно прийти к определенному выводу. 
             Но, факт остается фактом, что, не прошло и двух десятилетий, как я наконец-то проявил мало-мальскую инициативу и нетривиальным и экзотическим способом начал поиски тех, кто сможет мне помочь - «Ау! Где вы? Что вы где-то там потерялись? Идите ко мне! Быстро! А то я уже заждался! Шагом марш! Быстренько, быстренько! Скоренько, скоренько! Что вы там как увальни движетесь и вовсе не туда, куда нужно. Быстрей, быстрей, устал ждать уже вас. Ну вот, всё как прежде и всё как всегда!»
               Ладно, оставим людей пока в сторонке, они что-то на помощь со всех ног не бегут, своих проблем по горло, с ними вопрос еще не решен окончательно.
                А где я сам-то? Где я? В какой дыре? Люди людьми, может они мне и помогут, но почему я сам себе уже не могу помочь как раньше?
               Конечно, нужно признать, что без любви и поддержки самых-самых близких людей, таких как отец, мать и иже с ними, ты будешь в любом случае морально раздавлен, но без помощи всех остальных я же справлялся с внутренними проблемами самостоятельно в молодости.
               Находил внутри себя какие-то силы, уверенность, позитив, гармонию. Была самодостаточность и внутренний стержень. Ну и худо ли, бедно справлялся как-то, позитивно и открыто на мир продолжал смотреть.
              А сейчас что? Сейчас чуть что – «Ой, больно! Тут болит, да тут нехорошо, да и вообще всё хреново, да и ты – уже не ты, а твоя прежняя оболочка.»
               Причем раньше и сам был в душе живой и гармоничная связь была с окружающими людьми, даже усилий к такому положению дел не нужно было прикладывать.
                Почему в душе самодостаточность и лучезарная радость, независящая от внешних обстоятельств исчезли?
                Когда-то же всё это естественным образом присутствовало во мне и причем к наличию всех этих качеств я лично не прикладывал никаких усилий, сами по себе они у меня в душе сидели тихо и мирно, не ссорились между собой; не высовывались, когда не было нужно; в картишки, наверное, поигрывали, когда мной не были востребованы, но при случае сильно мне помогали и даже иногда в молодости буйно и разухабисто себя вели, достаточно свободно и громко песни орали и кое-кого даже стращали из тех, кто ко мне невежливо обращался и плохо относился.
               А сейчас этих бесценных качеств уже нет у меня, куда-то испарились. Сбежали, наверное; покинули меня, надеюсь, что не навсегда, правда, надежда на это слабая осталась.
                Наверное, всё это во многом – возрастное, но и мои индивидуальные особенности играют роль по всей видимости. Никуда не денешься от этого.
              Ведь я незаметно для самого себя, а в общем-то я давно об этом догадывался, стал по жизни одиночкой. 
               Приблизился, так сказать, по своей сути к самому себе» с иронией подумал Григорий.
             «Хотя сейчас я стал одиночкой, но я отчаянно нуждаюсь в любви и поддержке близких людей. Вроде бы и общение бесконечное сильно уже не нужно, отторжение общения идет – не готов балаболить языком целыми днями напролет как раньше и в тоже время поддержка близких, хотя бы, моральная очень нужна.»
                По лицу Григория пробежала легкая тень и он с сожалением подумал:
                «Но я бы с удовольствием вернул бы прошлые времена, когда я балаболил целыми днями напролет, не задумываясь о последствиях, и естественным образом стремился к общению, в те далекие дни мне явно было комфортнее.
                Конечно, я, наверное, несколько идеализирую прошлое, но, все-таки, как ни крути, тогда у меня было светло на душе и, к тому же, я вполне гармонично себя ощущал на этой земле и не пытался изменить себя и свою жизнь. Всё текло естественным путем».
                Глава 22
                «Вот я никак и не могу понять: «А нужно ли ломать свою натуру, чтобы жизнь свою изменить? Ведь без изменений в себе, ты не изменишь свою жизнь.
                В чем-то жизнь моя и улучшится, но улучшение это произойдет за счет того, что я сломаю свою Природу, своё внутреннее Я. А нужно ли это мне делать?
                Где найти ту золотую середину, тот баланс, чтобы изменить свою жизнь к лучшему, изменяя себя при этом, и не претерпеть кардинальных изменений в своей внутренней сущности.
               И так, через одно место, у меня сейчас все и получается, ни на что не могу решиться – Ни - Тпру! Не - Ну! Застрял в подвешенном состоянии и там и болтаюсь вниз головой, а встать крепко на ноги так и не могу»: подумал Григорий.
              «Но ничего тут не поделаешь, такой уж я человек, таким образом устроен, по-другому не получается, нужно принять этот факт за данность.
              Один человек устроен так, а другой совсем иначе – это вполне нормальное явление и таких балбесов, как я, не знающих куда пойти, куда податься, много бродит по белому свету; единственное что мне, может быть, не стоит быть таким уж самокритичным и категоричным … Ох, но все-таки, уж и характерец мне еще тот достался от природы! Но от себя не убежишь, нечего и мечтать! 
                Побежишь, побежишь, резко стартуя, со всего духу от себя, думаешь – вот всё, сбежал наконец-то, молодец, ловко это у меня получилось, пропетлял знатно, обманул злодейку–судьбу, не найдет сейчас меня и я-то сейчас заживу распрекрасной жизнью, буду одни только шанежки с нежным мясом кушать и закусывать сладчайшими пирожными и будет мне служить Владычица морская, да и всего остального разнообразного счастья, которое необходимо человеку, будет вдоволь, ну, прям рай на земле.
                А потом глядишь - нет, не убежал, что-то не получается, сам в себя опять уперся и сам с собой опять наедине и кругом никого нет, кроме тебя самого, а самому с собой, одному, без дополнительной поддержки, становится все только хуже и хуже.
                Это в детстве быть наедине с самим собой – одно удовольствие, ты сам в себе весь мир находишь, и безграничная вселенная счастливо и гармонично внутри тебя существует и не поймешь где ты, а где вселенная, все переплетено. И, еще к тому же, один день по насыщенности и яркости впечатлений у ребенка длится как целый год у взрослого.
                А в старости в себе ты находишь только остатки и осколки твоей отдельно взятой личности, да и весь мир от тебя уже отвернулся или, может быть, ты сам незаметно и постепенно от него дистанцировался.
                Вселенная со всей своей гармонией, величием и загадочностью уже не внутри тебя, а отдельно от тебя и еще издалека показывает тебе поднятый вверх палец одной рукой и фигу другой, высовывает язык и яростно корчит рожу, давая понять, что один ты, без нее, мало что значишь, да, к тому же, и дальше продолжишь уменьшаться в своих масштабах. 
                У тебя вызывает, конечно, оторопь такое коварное поведение этого мира по отношению к тебе, но ты ничего не можешь с этим поделать по разным причинам, от тебя независящим.
                Глава 23
               Как только Григорий оказался наконец в свободном пространстве прихожей, он, столкнувшись нос к носу с Петром, еще раз, но уже с проникновенным чувством, освободившись от всех сковывающих его чувств и обстоятельств, отчетливо выговаривая буквы, произнес:
              «Здравствуйте». 
             «Здравствуй»: потише, поспокойнее ответствовал хозяин.
            «Дай думаю, зайду, а то давно не виделись»: сказал Григорий.
           «Молодцы что зашли. А Света где? Почему с вами не пришла?»: спросила его Марина.
              «Дома она»: ответил Григорий.
             «Как там она поживает?»: поинтересовалась хозяйка дома.
             «Да ничего. Всё - более-менее. Работает.
            Вот заказ нам один сделала тут в одном вашем магазине. Нужно было купить вещь нужную, негде найти не можем. Мы и решили за одно к вам заглянуть на пять минут, попроведовать, а то мы с Петром все созваниваемся, созваниваемся, а встретится никак не можем».      
        Петр подтвердил с готовностью:
          «Да, давненько уже собираемся встретиться».
        Григорий, глядя на Петра, произнес:
           «Разговаривали по телефону недели четыре назад, а сейчас здесь рядом оказались, вот я и зашел».
           «Раздевайтесь, сейчас я чай поставлю»: сказала Марина.
            Григорий сказал:
           «Ничего не надо, не беспокойтесь. Мы ненадолго, будете еще из-за нас беспокоиться, мы посидим немного и пойдем»               
             Алеша во время разговора взрослых стоял в сторонке, как одинокий тополь на Плющихе, не зная, что ему делать.
              Марина открыла двери шкафа и указала на свободные вешалки для одежды:
               «Здесь свою одежду вешайте и проходите в комнаты. Петя, помоги гостям раздеться».
               Григорий произнес бодро в пространство:
                «Теперь будем раздеваться.
                Алеша, давай раздевайся, снимай с себя куртку, снимай сапоги, раздевайся короче». 
                И тотчас же подал пример сыну, первым сам начал энергично раздеваться, бросая между делом короткие реплики хозяевам, но не упуская из виду все действия Алеши.
                Все, кроме мальчика, разом засуетились и перешли к активным действиям. Григорий стал энергично, с шумом раздеваться и разуваться.    Хозяева топтались неподалеку в коридоре, ожидая, когда разденутся гости и готовые в любой миг подхватить протянутую им верхнюю одежду пришедших.
               Григорий, сняв свою куртку и шапку, отдал их в руки хозяина.              Он перевел взгляд на сына и понял, что его энергичные действия не произвели на него никакого впечатления и остались неоцененными.
                Григорий сказал:
                «Леша, давай, давай, шевелись, что ты стоишь. Шапочку сюда давай»: сказал отец сыну, видя, что тот еще не приступил к активным действиям и не знает с чего начать.
               Мальчик теперь уже понял, что нужно делать и начал, не торопясь, стягивать шерстяную шапку с головы – все его движения   выглядели со стороны, как в замедленной киносъемке. Шапочку у него из рук забрал отец. Григорий, уже успевший снять с себя всю верхнюю одежду, сказал сыну:
                «Теперь расстегивай куртку».
               Алеша буквально «бросился» выполнять задание папы – одну пуговицу Леше каким-то невероятном образом удалось вынуть из петли, он тогда машинально взялся пальчиками за другую пуговицу и стал теребить ее, не прикладывая при этом настоящих усилий, чтобы расстегнуться.
              Здесь, однако, Леша засмотрелся на окружающую обстановку, о чем-то замечтался и напрочь забыл, что нужно раздеваться.
               Для него снимание одежды было как имитация деятельности, он знал, что папа, как это часто бывало раньше, сам за него все сделает. Он может, как барин, и постоять, все равно кто-нибудь из взрослых его разденет, тем более, что ему сейчас не до этого пустякового занятия, поэтому он лучше просто постоит и поглазеет вокруг себя, так как его и так все устраивает, все и так хорошо.
                Мальчик только и ждал, когда его разденут, и он пойдет к своему брату, чтобы начать увлекательное и интересное времяпровождение, а в этом он был полностью убежден.
             Алеша нетерпеливо крутился на месте, вращая головой во все стороны и наблюдая за всем происходящим вокруг, да еще, к тому же, постоянно переминался с ноги на ногу, и никакая сила не могла остановить его перестать производить эти манипуляции с постоянными телодвижениями.
              Когда Григорий с минимальной помощью Леши снял с него всю верхнюю одежду, то тогда он в приказном порядке потребовал у сына самому снять свою обувь.
             Увидев, как Леша низко наклонился и пыхтит, и кряхтит там внизу, старательно, но безуспешно пытаясь непослушными пальчиками отодрать липучки от сапожка и каким-то невероятным способом стянуть с себя обувь, но у него не слишком-то бодро идет дело, то Григорий не выдержал и сказал:
             «Ну, что ты там застрял. Давай ногу сюда».
         Он шустро присел на корточки и произнес:
             «Держись за меня. Ну! Ногу-то давай!»
              И хотел добавить еще:
                «Ты что уснул?», но подумал в этот миг про то, как отреагируют хозяева на его высказывание и ничего не сказал, только легонько вздохнул.
               Григорий, немедля, с силой дернул застрявший на ноге Алеши сапожок и он, резко сорванный с ноги, как снаряд просвистел мимо его лица, да так, что Григорий вместе с этим самым сапожком чуть не завалился на бок. В его голове молнией сверкнула мысль о том, что он оказался в столь неказистом состоянии и он тут же, мгновенно, как Ванька-встанька попытался изо всех сил вернуть себя в вертикальное положение, чтобы его казус не заметили придирчивые хозяева или, в крайнем случае, не сильно обратили внимание на это, досадное для Григория, недоразумение.
                Приняв быстренько, на сколько это возможно, вертикальное положение, Григорий, округлив глаза, с недоумением уставился на сапожок, оказавшийся у него в руках, так как будто видел его впервые.
              Второй сапожок, резко поумневший Григорий стаскивал уже более осторожно.
              Когда папа взялся помогать раздеваться сыну, тот тут же перестал что-либо предпринимать, чтобы самостоятельно раздеваться.
               Наконец, Леша полностью снял с себя, по большей части с помощью папы, верхнюю одежду и обувь и на время про него все забыли.
                Глава 24
                После того, как взрослые от него отстали, Леша, заметив, что теперь все заняты суетой и уже не лезут к нему, стоял и с любопытством рассматривал незнакомую обстановку, кажущуюся ему весьма необычной, и занимательных людей, снующих вокруг него.
                Что еще требовалось от него? Ничего. Какие у него были обязательства перед кем-либо? Никакие.
             Мальчик, ни о чем особо не размышляя, просто стоял и наблюдал, как под лупой, за окружающими людьми, забыв о самом себе; впитывал в себя атмосферу и нюансы, предстоящей перед его глазами картины. Он еще не ощущал, в полной мере, себя как отдельную личность; не копался еще в своей внутренней сущности и ее не понимал, но, возможно именно поэтому, хорошо интуитивно чувствовал окружающих людей и общую атмосферу, в которой он находился. Ошибки, конечно, возможны и у детей, и у взрослых, но тенденция налицо.
               И в данный момент окружающий мир виделся Алеше ясным-понятным, четким, светлым, без двуличностей, недомолвок и неприятных неожиданностей.
               Ребенок отождествляет весь окружающий мир с самим собой и себя с окружающим миром, он просто гармоничная частичка этого мира, который является для него родной стихией; как капелька воды сливается с общим водным потоком, так и ребенок является частью мира, не позиционируя себя какой-то отдельной его частью.
                Ребенок подключен ментально к нечто большему, чем он сам и к тому же у него яркие чувства и более свежие впечатления, чем у взрослого и все что вокруг него видится и является на самом деле безграничным, таинственным и непостижимым в своей глубине.
               И поэтому, пока он еще маленький несмышленыш, он духовно и ментально не один, а вместе с чем-то глобальным и вселенским, а когда, он постепенно начинает взрослеть, осознавать этот мир и размышлять, ему все больше и больше требуется моральная поддержка дорогих ему людей, так как перед его внутренним взором мир начинает расцветать махровым цветом во всей своей красе и предстает в своем истинном виде, в виде бед, несчастий, болезней, но также периодически предстает и в противоположном своем обличии, в виде счастья, радости и тому подобного.
                И человек мечется между этими крайностями, как между двух огней и тут уже, как ему в итоге, повезет или нет в конце его жизненного пути.     Если вообще конец жизненного пути какого-либо человека, даже к которому Судьба была благосклонна в течении жизни, можно назвать счастливым.
               Взрослый человек в связи с тем, что он все больше и больше ощущает себя отдельной самодостаточной личностью, то он отходит от неисчерпаемых богатств и таинств Вселенной и тогда он теряет больше, чем приобретает. Он всё больше подключается к рациональному, приземленному и рассудочному, чем к чувствам, эмоциям, интуиции и глобальному мирозданию.
                Глава 25
                А мировая вселенская Душа понимает намного больше, чем чистый глобальный Разум. Во Вселенской Душе уже априори присутствует гармонично глобальный Разум, они взаимосвязаны, но Разум находится не на первом месте.
               И чистый Разум теоретически может жить какое-то время и без Души, но без Души он сделает кучу ошибок и исправлять эти ошибки будет некому для того, чтобы двигаться на их основе вперед, так как нет чувств, эмоций, любви, сопереживания и Души и, в конце концов, чистый Разум сам себя погубит.
              Чистый Разум без Души – всего лишь железяка, форма, в которой нет главного, что составляет жизнь и ее Основу, то есть Дух или Душу, или пусть назовут ее как хотят, но от этого Её суть не изменится. Сам себя чистый глобальный Разум сохранить и воспроизвести по новой не может.
              Одним лишь Разумом всё не объяснить и не понять. Чувства, эмоции, интуиция и Душа могут найти человеку верный путь к счастью и радости, а это то главное, что нужно человеку. 
              Горести и беды неизбежны и естественны в этом мире, но они не несут счастья и чего-то светлого и позитивного человеку, а служат лишь для предостережения, самосохранения и анализа.
              Найти Глобальный Смысл жизни не так уж и важно, тем более, что Он непостижим из-за своей изменчивости и непостоянства, но все время подступаться и подступаться всё ближе к нему можно, но окончательно постигнуть нельзя, иначе теряется заложенный Природой смысл постоянного движения и преображения, а вместе с ними и Смысл жизни как таковой. Если дошли до конца, то дальше уже некуда идти и незачем, и тогда конец всему.
              Какой–то свой локальный личный смысл жизни можно обозначить, но нельзя его возводить в Абсолют, иначе это путь в никуда.
               Возможен лишь один неизменный Абсолют в этой жизни, и Он именуется Богом, но Бог опять же в нашей Душе, в нашем воображении и поэтому Он может быть неизменным и постоянным.
               Бог может находиться под разными личинами, масками, но вероятно Он – это нечто глобальное, всепроникающее через Вселенскую Душу и Разум.
               Бога доказать или опровергнуть невозможно, можно лишь Его почувствовать, что, тем не менее, не является прямым доказательством существования Бога. Можно попытаться определить присутствие Бога только лишь по косвенным признакам. 
                И одним из косвенных признаков существования Бога является то обстоятельство, что «Жизнь учит человека» и он корректирует свое поведение в зависимости от того, чему его жизнь научила и что именно показала ему, иначе ему за невыполнение неписанных законов грозит уничтожение.
                Глава 26
               Человек уже рождается с определенной Душой, в которой изначально уже всё заложено, и Душа человеческая только в течении жизни пробуждается, раскрывается.
               В определенной степени в Душе уже заложены ее все природные качества, они уже есть, существуют и эти Душевные качества не развиваются, а просыпаются. Можно развить практические навыки, знания с течением времени, а Душу невозможно в течении жизни развить за столь короткий срок, Душа уже изначально развита и определенна, и конкретна.
               Если заложены изначально, например, в Душе благородство или природная доброта, то они есть, если не заложены, то их нет и не будет. А развить истинное благородство или доброту в течении жизни невозможно, они или есть, или их нет. То же самое верно и с любыми другими качествами, которыми Душа человеческая обладает, как с хорошими, так и с негативными.
               В реальной жизни, конечно, возможны всякие катаклизмы, и животный страх, и мучения, и страдания, и унижения, и Душу, например, можно напугать или унизить, и Она даст слабину и претерпит определенные изменения, но потом Она все равно, так или иначе, вернется на свою присущую ей волну, возвратится на свой изначальный уровень, который в ней уже есть, существует и незыблем.
               Но в течении жизни Душа может быть подвержена изменениям, но только минимальным, так как Душа незыблема и постоянна изначально и в ней уже всё заложено издавна, тысячелетия назад.
              Однако кто-нибудь может сказать, что, это не Душа человеческая обладает постоянными признаками и свойствами, а это человеческие гены стабильно передаются от поколения к поколению в течении тысячелетий и они мало подвержены изменениям, но постепенно мало-помалу корректируются в зависимости от внешних изменений.
               И кто-то вероятно возразит, что генетически не могут передаваться такие черты, как привязанность к чему-либо или к кому-либо, преданность, осторожность, отвага, благородство, доброта, низменность, максимализм, склонность к изменам, предательство, садизм и так далее и тому подобное и всё это зависит от воспитания и общества. Но все эти глубинные качества, в большей своей степени, зависят всё же от природы.
                И даже такие человеческие явления, как склонность к патриотизму, правдолюбию, чувству справедливости, чувству долга, бунтарство и так далее и тому подобное имеют не только социальную природу и зависят от общества, воспитания и тому подобного, но и связаны с генетической предрасположенностью и человеческой природой.
               Один человек, например, окунется с головой в бурные воды революции и будет там, как рыба в воде, а другой только немного поплещется в ее неспокойных волнах и сбежит тотчас же оттуда и спрячется где-нибудь в укромном местечке, там куда не достают накатывающиеся бурные волны революции и будет занят своими личными делами, если, конечно, эта самая революция своими шершавыми грубыми руками не скрутит его в бараний рог. И тогда-то человек забегает, как ошпаренный кипятком в прямом и в переносном смысле слова, и все законы могут быть попраны, так как все эти катаклизмы коснулись не кого-то другого, а лично его, но это – уже несколько другая тема.
               Эти соображения и говорят о том, что в человеческой жизни Природа правит бал и рулит человеком, а не человек Природой.
               Усилия человека и его волю тоже никто не отменяет, пусть человек старается по мере сил и это приводит иногда к положительным результатам, но пусть человек попробует изменить законы природы кардинально, и мы посмотрим к каким печальным результатам приведет его эксперимент. И уже привел и обратной дороги в некоторых направлениях уже нет.
                Природные качества человеческой Души – это фундаментальные вещи, которые за короткий промежуток времени, которым является человеческая жизнь, радикально изменить невозможно.
                К тому же нужно помнить, что Душа человеческая уже давно сформировалась где-то в дебрях Вселенной и в ней уже находятся какие-то чувства и качества, например, у одних - сострадание, а у других в Душе естественным образом живет и процветает природный садизм и все это неизменно и никакими методами природные свойства Души не изменить.
               На земле, в частном плане, не в глобальном плане, воспитанием и прочими подобными методами это можно как-то подкорректировать, но не более того, все равно где-то, как-то всё, что внутри, вырвется наружу.
                Глава 27
                Чувства, эмоции, присущие Душе, могут быть изменчивы, а сама Душа фундаментальна и постоянна. Религия основана на незыблемом фундаменте, таком как Бог и Душа.
                А Разум, исторгающий из себя такие, казалось бы, незыблемые, фундаментальные вещи, как закономерности и логику, наоборот непостоянен и подвержен быстрым изменениям в отличии от Вселенской Души. Поэтому Материализм основан на закономерностях, чистом разуме, логике и анализе.
               Но корректировать Чистый Разум и развивать его могут только такие явления, присущие Душе, как любовь, сострадание, радость, печаль, грусть, ревность и тому подобное. Иначе, само в себе, развитие чистого Разума невозможно и где–то Разум сделает ошибку и все пойдет под откос. Наступит хаос.
            Бог, Душа и Рай – неподвижные стабильные основы, а не зыбкие текущие воды реки, но, в то же время, всё, что создано в Мироздании, постоянно течет и изменяется и не может остановиться во времени и пространстве, но, несмотря на это, есть некая незыблемость, существующая в определенных областях миропорядка. И эта незыблемость называется Богом, но не только; все сферы, связанные с Богом и душой, тоже своего рода незыблемы и постоянны.
                Глава 28
                И если Бог – фундамент, объективный Судья, неподдающийся разночтениям, постоянно существующий во времени и пространстве, то тогда возникает вопрос: «Есть ли у Бога индивидуальные частные черты, связанные с какими-то, постоянно меняющимися, эмоциями, чувствами, то есть имеется ли у Бога индивидуальность? Или Он сугубо объективен и рационален и у него нет личных предпочтений и привязанностей, если вообще можно ставить такой вопрос? Или Бог существует только в воображении человека?».
             Но в человека изначально заложены, по крайней мере, любовь к своим детям, сопереживание к другим живым существам, чувства, душевные порывы и многое еще чего заложено, и не только хорошее с человеческой точки зрения.
              Однако, по крайней мере, любовь к своим родным присутствует почти у всех высших живых существ. Тогда кто это чувство заложил и зачем это ему было нужно? Само собой, такое сложное чувство, не связанное ни с какими материальными видимыми вещами, возникло ни с того, ни с сего? Только лишь для того, чтобы плодились и размножались? И это чувство создал глобальный холодный рациональный Разум или оно проистекает из Души?
              Рационально же не объяснишь, когда человек, преодолевая иногда ужас и рискуя собственной жизнью, спасает, например, чужого ребёнка или покалеченная собака, несмотря на то, что сама погибает, защищает из последних сил своего хозяина. Не за еду же, которой обеспечивал ее хозяин, в конце концов, собака бьется, а за нечто большее.
              Или, например, ради чести и достоинства какой-нибудь отдельный солдат предпочитает смерть и мучения, но не предательство. Рационализмом, логикой и стремлением любым способом сохранить свою жизнь здесь и не пахнет.
               У глобального, непостижимого человеком, Бога есть, вероятно, и определенная Индивидуальность, связанная с Душой и чувствами, и Объективность, связанная с Разумностью и закономерностью.
              Это предположение исходит из того, что чистый Разум не может существовать без Души, а Душа без Разума, ведь одного лишь чистого, сугубо рационального Разума не существует, так как без индивидуального начала, чувственного, иррационального, Духовного Он обречен на гибель.
                Глава 29
               Душа ребенка не отторгает мир внешний и находится с ним в гармонии и это самый лучший вид гармонии, а, сформировавшийся в длительном хождении по запутанным дорожкам лабиринта своей судьбы, взрослый соотносит мир со своей индивидуальной сущностью, со своими только ему присущими чертами, со своей личностью и его внутренние убеждения и его сущность вполне могут не соответствовать, не гармонировать всему тому мирозданию и миропорядку, которые изначально существуют.
               Ребенок же не сопоставляет мир с самим собой, он гармонично в нем присутствует, целиком и полностью, хотя он уже целостен и индивидуален от природы и эта индивидуальность, данная Природой, является определяющей для него и находится при любых обстоятельствах на первом месте.
               Но накопленный негативный опыт и знание жизни в будущем могут, конечно, привести к радикальному противоречию с существующим миропорядком.
                Человек, созданный этим Мирозданием, может пойти против своего Творца, который сотворил этот не всегда благоприятный для живых существ мир, но мир этот необходим человеку для того, чтобы тот боролся, закалялся, как-то развивался или пошел на другую крайность – конфронтацию, несущую погибель человеку.
                В  том, что человек вступает в конфронтацию с Тем, кто его сотворил, из-за того, что не приемлет этот мир, нет противоречия, но есть опасности для жизни человека, просто иногда человек хочет снять с себя ответственность и уйти из этого, не всегда благостного, мира снова в некий потусторонний мир, в Рай, там где его индивидуальность и Душа сливаются с неким общим мирозданием, а может и не сливаются полностью вовсе, но как-то приходят в соответствие и гармонию со Вселенской Душой и где за человека отвечает не он сам, а Бог.
                Всё почти также как происходит на этой грешной земле и с детьми, они живут по тем же правилам, что в Раю, что на земле. 
                Взрослые в Раю чувствуют себя приблизительно так же как дети себя чувствуют на Земле, то есть более-менее у них все хорошо и за них отвечает Кто-то, заботящийся о них.
                В Раю заботится Бог, а на земле о детях заботиться должны взрослые. И Бога тоже никто не отменял.
               То есть Души людей какое-то время назад зародились и провели свое детство где-то в Идеальном месте и все время на земле Души людей интуитивно стремятся вернуться в это идеальное место, где им когда-то было хорошо и было «Ноу проблем» и за них отвечал и охранял их кто-то Великий, может быть неведомый им и скрытый от них.
               А сами они ни о чем особо не размышляли и только радовались, как дети и были счастливы не от чего-то, не по какому-то конкретному случаю, а просто так и всё из-за того, что в них гармонично жило счастье, хотя они его и не призывали специально к себе.
               Потом, попав на грешную Землю, начались проблемы, связанные с тем, что их Разум стал зарождаться и тем самым изменяться, возникли такие явления, как страх, необходимый для самосохранения, и тому подобные явления и люди пошли куда-то вперед или назад, или вбок, или в сторону; туда куда-то пошли за призрачным изменяющимся Идеалом, куда их повела Душа, а Разум поспевал и спешил вслед за неизменяющейся Душой.
              Поэтому отсюда вывод – Разум, сам по себе, не несет счастья и радости, так как самостоятельно не может их найти без помощи Души.
                Глава 30
               И страдания приносят душе всё что угодно, кроме счастья. Некоторые люди говорят, что страдания очищают душу, возвеличивают душу и прочее, и прочее, и прочее, одного только не несут страдания Душе – позитива, света, счастья и радости.
               Хотя, конечно, трудности и страдания часто ведут к духовному развитию человека и тогда внезапно раскрывается его большой творческий потенциал, который заложен в нем Природой. Великие произведения искусства создаются при трудностях и страданиях и по велению Души, как это всегда происходило во время или после войны, при разрушениях, несчастиях. Страдания, беды иногда стимулируют Сознание и Душу человека в том, чтобы он выразил самого себя. 
               И, наоборот, выхолащивание из общества трудностей ведет к массовому оглуплению людей.
             Страдания специально человек к себе не призывает, если только он не ожесточен до крайности, но жизнь не обходится без страданий и постоянных проблем. Проблемы, трудности, горе и прочее, всё это - естественные явления в жизни и избежать их невозможно, так же как невозможно избежать радости, позитива и удовлетворения от жизни, всё дело только в соотношении и пропорциях, и в отношении человека к этим явлениям – к чему более склонен человек на определенном этапе своего жизненного пути – к оптимизму или к пессимизму.   
               Даже в таком примитивном и оглупленном человеческом обществе, где стараются избежать трудностей, внушить человеку и внедрить в него облегченный образ жизни, где отсутствует преодоление, найдутся люди, которые попытаются с полной серьезностью выразить свое внутреннее Я, так как в них случайным образом оказался заложен Природой определенный потенциал, который просится наружу и требует выхода.
              А значит этим людям нужно будет пройти через сложности, трудности и, сопутствующие им, размышления.
               Внешние и внутренние преграды еще сильнее могут помочь таким личностям с большей или меньшей достоверностью понять окружающую жизнь и реализовать свой внутренний потенциал. 
              Однако, нужно сказать, что есть беды и несчастья за гранью психического, душевного и физического болевого порога, которые уже не могут принести человеку вообще ничего хорошего, как, например, стимулировать и развить его природный дар.
                Глава 31
               Разум нужен только для сохранности, охраны и для того, чтобы изменяться, приспосабливаться, а счастье и радость несет только Душа, которая знает, что это такое, так как Она зародилась в идеальном месте, условно называемом Рай, где присутствовали счастье и радость и где Душа была счастлива.
                Может быть вместе Душа и Разум найдут свое счастье, кто его знает, они же находятся друг с другом в общей связке, но часто тянут в разные стороны. В том, что они тянут в разные стороны – в этом проявляется двойственность миропорядка.
               Сколько человек не рассуждает о счастье, которое ему нужно, это к счастью не приводит и не приведет.
                Счастье само приходит к кому хочет и чаще всего к детям из-за их особенностей. Дети не рассуждают о счастье, они им живут.
                А если взрослый начинает рассуждать о счастье, то значит он его уже потерял и поэтому срочно начинает его повсюду искать. Счастье живет отдельно от рассуждений и Разума, оно само приходит к тому, к кому хочет и человек даже не может идентифицировать, что счастье у него уже есть. Он об этом не думает, просто ему отчего-то хорошо, светло и легко, а отчего хорошо он и сам не знает, это и есть самое привлекательное и настоящее счастье.
               Может могут быть какие-то огрызки от счастья, приобретенные за счет чистого рассуждения и за счет самых гениальных выводов, например, каких-нибудь восточных мудрецов, но и то, это под сомнением. Они ведь тоже ищут истину не ради самой истины, а для того, чтобы быть счастливыми.
              Люди говорят недаром, что человек может наслаждаться музыкой, природой, искусством, мечтой, фантазией, даже самим творческим процессом размышлений о чем-либо, то есть в основном нематериальными явлениями.
               Размышления, Разум не являются инструментом, ключом и путем, которые могут найти для Души человеческой счастье.
                Разум не найдет путь к счастью, тут скорее задействованы чувства и эмоции, мечты, чем просто Чистый разум и голые размышления и выводы.
                Если Чистый разум фактически не знает, что такое искренняя радость ни о чем, а просто так, без видимого повода, то как Разум найдет эту радость, если он ее никогда не испытывал и не знает её и они лежат в разных плоскостях друг от друга?
               Уровень, где находятся счастье и радость, тот же, где и находится Душа, а уровень, где находятся человеческая Безопасность и так называемый материальный прогресс, лежат в той же плоскости, где находится Чистый Разум, но вероятно эти уровни связаны какими-то нитями между собой, но одновременно они и различны во многом друг от друга.
                Глава 32
                И если человек застрял на том уровне, где счастье у него не просматривается даже под самым большим увеличением, то он может начать выражать недовольство всем, что существует на свете.
              В бунте взрослого человека, часто обоснованном и, с его точки зрения, справедливом, против законов Мироустройства, Бог, естественно, всегда в выигрыше. Человек всегда проигрывает в борьбе с Богом, тут и к бабке за ворожбой ходить не надо, чтобы это понять.
                Бог громко смеется над человеком, может быть сквозь слезы, как это хотелось бы думать человеку, но все эти догадки неясны и туманны, люди об этом не знают и не узнают никогда.
               Но из-за человеческих поступков земная природа и Планета не в выигрыше, человек вообще частенько в тупике. Что тут может выиграть от такой ситуации Бог тоже не понятно с человеческой точки зрения, если вообще это имеет какое-то значение. Чего добивался Бог, создав человека, который, не желая этого, разрушает Планету и самого себя, не вполне ясно, но, точно можно сказать, что человек - это отражение Бога.
               Тем не менее, человек может лишь разрушить себя, природу, Планету, если в соответствие, не с собой, а с законами Миропорядка и Мироздания не придет.
              Но это у него не получается на данный момент из-за заложенных в нем Природой особенностей, противоречий и двусмысленностей. Противоречия человека и Миропорядка неистребимы иногда и даже естественны.
                Душа человека часто стремится в идеальный Рай, откуда изначально вышла, и часто не приемлет, отвергает этот противоречивый и сложный мир, существующий на земле.
                Глава 33
                Но противоположности, определенные ошибки с точки зрения их преодоления, естественны и нужны, как Инь и Янь, ибо так создал мир сам Господь, чтобы мир и с ним человек крутились и не стояли на месте, изменялись в ту или иную сторону, преображались; если Мир, время, пространство остановятся, то Мир превратится в Ничто, в Небытие.
                Бог специально создал такой несовершенный, с множеством ошибок, противоречий, двойственностей мир и, в то же время, это мир совершенный с бесконечным потенциалом роста.
                И плохое и хорошее, с точки зрения человека, создал Бог для того, чтобы мир существовал, не остановился и не погиб.
                И рассвет и закат, и чёрное и белое, и здоровье и болезни, и увядание и возрождение, и радости и горести, и хищники и жертвы, и неотвратимое разрушение природы человеком из-за заложенных в человеке противоречий – всё это, к сожалению для человека, но, не к сожалению для всего остального мира, - от Бога.
             Всё нужно и всё неизбежно, в какой-то мере, в глобальном плане, но так как у человека есть определенная свобода действий и своя голова на плечах, данная ему Богом, то всё может быть подвергнуто человеком каким-то корректировкам и допустимым изменениям, если это не противоречит глобальным законам мироустройства, лишь бы человек не совал свой нос по глупости туда, куда ему не положено и где он только всё испортит.
                Есть явления глобального порядка неподвластные человеку и в которые ему лучше не соваться и которые он осмыслить не в состоянии, как бы он не старался, потому что это специально скрыто от него. Заглянуть туда ещё ни у одного человека не получалось, иначе неизвестно что может произойти с этим человеком и в какой хаос и сумасшествие он попадет.
              Это сделано для того, чтобы этот мир не стоял на месте, стремился в сторону неуловимого, обманчивого, призрачного Идеала и поиска непостижимого Смысла Жизни, исправлял ошибки, снова делал их и на их основе продвигался вперед, туда неизвестно куда. Лишь бы мир двигался, изменялся постоянно, не остановился и не исчез в Небытии.
            Идеал же может быть только в области духа, души, Рая, фантазии, мечты, но не в области реальной жизни. Если бы в реальной жизни был бы Идеал, то всё бы уже остановилось и умерло навсегда.
              А так нужно все время пыхтеть и бежать туда, неизвестно куда за призрачной целью, которую все равно никогда не догонишь, потому, что Идеал все время меняется и не стоит на месте и поэтому остаются неизменными лишь мечты, фантазии в области достижения идеальной цели, но в реальности это невозможно.
              Человек может рыть яму, ища какие-нибудь мифические сокровища, всю жизнь, но так и не докопается до дна, так как дно всё дальше и дальше от него, так же, как и со смыслом жизни, которое изменчиво, непостоянно и специально скрыто Богом от понимания. 
              Ученые нашли элементарную частицу, а потом оказывается, что она сложная и нужно изучать ее всё дальше и дальше, и так до бесконечности и конца–края не видно. Где конец? Его нет.
              Ту же элементарную частицу можно изучать на разных уровнях, в разных спектрах, да еще и во времени и в пространстве как она изменяется и так далее и тому подобное.
              И изучение этой темы, как и любой другой, будет ставить перед человеком все новые и новые вопросы. И человек будет вынужден всё время отвечать на них и не ответит до конца никогда, так как мир бесконечен.
              Найти все более и более глубокое понимание предмета человеком вполне реально, можно в какой-то мере приблизиться к цели, но не ухватить её до конца и вынужденно идти все дальше и дальше. Так дела обстоят в глобальном, философском плане, в частном же приземленном узком виде есть цели, которые человек может достигнуть и достигает. И здесь может быть конкретика, и начало, и конец. А в философском плане начала и конца – нет, по крайней мере, обоснование их весьма туманно и неопределенно.
              Совершенству нет предела, значит в понимании какого-либо предмета человек пойдет всё дальше и дальше и вопросы его не закончатся, так как суть вопроса меняется и движется, и зафиксировать, остановить её невозможно.
                Но в земной жизни человека есть, конечно, и некие личные, вполне конкретные цели, задачи, которые человек может достигнуть, если это не Сверх цель и не Сверх идея, тогда этот обозначенный Идеал будет недостижим и принесет лишь разочарования.
                Глава 34
                Человеку нужно просто жить полнокровной жизнью, если получается, пока он ещё живой и здоровый. Но одновременно приходится волей-неволей и приспосабливаться к изменившимся условиям и бежать дальше за призраком некого Идеала, незыблемой Основы, которой в определенном смысле не существует, и искать их снова и снова.
                Кто-то на такие правила игры совсем не обращает внимания, не замечает их и находит в жизни свой личный, вполне конкретный смысл, а кто-то из взрослых людей таких правил не приемлет и не хочет заниматься бегом по кругу за Призраком некоего Идеала и Смысла Жизни или, лучше сказать, бегом по спирали, идущей вверх или в низ.
               А в низ можно бежать с такой же скоростью, как и вверх, а, может быть, и еще быстрее. Так порой и получается.
                Человеку в жизни приходится трепыхаться и барахтаться в неопределенности, время от времени поднимая голову над этой жизненной возней, чтобы с некой небольшой вершины недоуменно посмотреть вокруг себя, очнуться и заглянуть внутрь себя, чтобы понять, как он тут очутился, что он тут делает и для чего.
                Но определенно можно сказать, что в личной жизни человека и в жизни окружающих его людей кое-что и от него самого зависит и даже многое иногда.
               Но, по большей части, всё зависит от Природы, которая породила человека, или, сказать по-другому, - от Бога, с которым человек связан бесчисленными всевозможными нитями, но также человек зависит и от роковых Случайностей, которые часто выглядят хаотичными и бессмысленными, но которые в некоторой степени тоже закономерны, а значит тоже определенным образом связаны с Творцом.
              Остальное – дело самого человека и множества различных нюансов и жизненных обстоятельств, которые иной раз так заморочат голову человеку, что он вообще перестает что-либо соображать и машет на всё рукой.
                Но пока Алеша жил не размышлениями и не Будущим, и не Прошлым, а только Настоящим и ему было всё любопытно в этом неизведанном мире и любопытство поддерживало в нем огромный интерес ко всему на свете и будущее представлялось ему безмерным в пространстве, бесконечным по времени и светлым в своей основе.
                Глава 35
             После того, как Алеша с Григорием разделись, все вместе, гости и хозяева, переговариваясь между собой, дружной командой, пошли в гостиную.
             Мужчины расположились с удобством на диване, а Леша, не зная куда себя деть и куда приткнуться, смирно встал рядышком с диваном, неподалеку от папы.
            Петр, обращаясь к другу, сказал:
               «Давай пока посидим тут немного, пока Марина на стол приготовит».
           Петр обратился к жене:
            «Марина, приготовь нам чего-нибудь на стол».
               Хозяйка заторопилась на кухню готовить угощение и вдогонку сказала Петру:
             «Сейчас, сейчас... Ты пока гостей чем-нибудь займи, пока я на стол готовлю».
               Григорий попытался возразить:
               «Ничего не нужно, что вы беспокоитесь, мы на десять минут только зашли».
               Петр сказал:
               «На десять минут он зашел! Столько лет не был у нас! Сейчас посидим, выпьем немного, поговорим и потом пойдете себе на здоровье домой. А пока вот сиди, раз пришел и не рыпайся.»
             Григорий ответил:
               «Ладно, ладно, посидим немного».
             Петр решительно произнес:
                «Вот и сиди».
              Григорий в ответ на эти слова только недоуменно и растерянно поморгал глазами и ответил примирительно:
                «Сижу, сижу».
              Потом, не удержался и решился, всё-таки, вставить свои «пять копеек», чтобы немного уязвить самомнение Петра и поколебать его самоуверенность:
                «Ты-то тоже у меня лет семь не был, наверное. А всё собирался, собирался, так и не собрался. Я вот пришел к тебе».
               Петр не замедлил с ответом:
              «Я тоже собирался несколько раз. Да всё какие-то проблемы, то одно, то другое. К тому же на работе постоянно. Всё некогда. Сам взял бы и позвонил мне, я бы сразу встретился с тобой.»
               Григорий подумал про себя:
                «Ага! Позвони тебе! Раз, другой! Пока договоришься сто лет пройдет! И то подумают, что навязываешься! А так сам пришел, вроде бы, случайно и теперь не отвертишься от меня».
                И саркастически добавил про себя:
                «Суслик ты такой!» благо, что Петр не мог прочесть его мысли, но Григорий сразу же спохватился и мысленно произнес:
                «Ладно, извини. Никакой ты не суслик, а орел вылитый!».
               Петр тем временем сказал:
                «Вот сейчас, как раз, за столом и поговорим, да и выпьем, за одно, маленько. Ты же не против?».
               У Григория на лице появилось неопределенное выражение, как будто он не может чётко определиться со своей позицией по поводу заданного вопроса. Он помедлил и ответил неуверенно Петру:
                «Ну если только немного».
             Тогда Петр не поленился еще и к ребенку, как к полноправному собеседнику, громогласно обратиться:
                «Да, Алеша? Ты как? Посидим у нас?
             Тебе только выпивать еще рановато. С братом своим поиграешь. Вытащить его только надо из комнаты, а то он похоже там застрял».
                Леша не подвел сам себя в данной ситуации, не изменил себе – смолчал, только сильнее поджал губы, глядя исподлобья мимо Петра куда –то в пространство, и только чуть повел плечом – мол отстаньте от меня, не нуждаюсь я в ваших комментариях и разглагольствованиях – «Вот Вы тут всё говорите, говорите, а мне всё равно, я вас не слушаю и не буду с вами разговаривать, не надейтесь».            
               Забежавшая на минутку в гостиную Марина, глядя на Алешу, сказала Григорию:
                «Парень какой серьезный у вас. Стоит такой весь серьёзный, пресерьезный, даже не улыбнется ни разу!». 
             В глазах Петра появились веселые огоньки, и он довольный сам собою, произнес, широко улыбаясь:
                «Наверное знает такое, что мы не знаем и не хочет рассказывать. Да, Алеша?».
             Марина рассеянно выслушала тираду мужа, но по привычке машинально с ним согласилась и вслед за супругом произнесла:
                «Наверное».
             Но размышляла она явно о чём-то о другом.   
               Потом Марина произнесла задумчиво:
                «Молодец мальчишечка. Красавец какой стал!
    Вырос-то как, совсем большой уже. Бог мой, как время летит.
               А мы-то его видели, когда он совсем крошкой был, хороший такой, маленький!».
             Услышав последнее высказывание женщины, Алеша еле заметно засопел и насупился. Что-то, по всей видимости, в словах Марины ему не понравилось, но Марина этого не заметила.
              А Леша думал тем временем:
                «Врете всё вы, какой я маленький, враки всё это. Я не какой-то там малыш; нет, я не малыш. Я уже большой, а обо плетут всякие басни, как о малявке какой-то сопливой.
                Как будто я им карапуз какой-то в маленьких штанишках на смотрины явился! ».
             Григорий произнес:
             «Леше тогда, наверное, месяца четыре всего было».
          Леша с досадой подумал:
               «Ну вот и папаня туда же! Месяца четыре ему было!   
                Уже с тех пор почти сто лет прошло! Я и не помню уже ничего. Сейчас-то я уже того – Ого-го! Вон взрослый какой, скоро в школу пойду, а они – всё: «Бу-бу-бу», да: «Бу-бу-бу!». Всё твердят обо мне, не успокоятся!».
            Марина продолжила:
                «Да, вы тогда нас на смотрины пригласили. Помню такой крошечный был, прямо как куколка, и глазки синие-синие были такие, такие замечательные! А сейчас вон какой орел вырос и глаза такие же красивые!»
               И невольно высказала те слова, которые больше всего ее волновали в данный момент:
                «Как время быстро бежит, не успеешь оглянуться, а дети уже такие большие стали!».
                Григорий на последнее патетическое и сокровенное высказывание Марины предпочел не отвечать, хотя язык у него чесался тоже выдать что-нибудь подобное, схожее с утверждением хозяйки.
             Он хотел согласиться с ней, чтобы поддакнуть и поддержать ее. Но он всё-таки сдержался и промолчал, так как посчитал такое высказывание не достойным мужчины, а сентиментальным и чисто женским.   
                Мальчик во время всех разглагольствований взрослых, немного наклонив голову, глядел безотрывно куда-то вниз и в сторону, и не желал реагировать на происходящие вокруг него события и слова, по крайней мере внешне. Он стоял неподвижно и только нос его издавал еле слышное равномерное сопение.
                Глава 36
                Петр, со стороны периодически наблюдавший за мальчиком, прекрасно разобрался в том, что ребенок находится «где-то далеко, сам в себе» и к тому же, как все дети, неловко себя чувствует среди незнакомых людей.
                Он подумал о том, что нужно бы помочь мальчонке немного освоиться в чужой обстановке.
                И тогда Петр, для того, чтобы как-то расшевелить, растормошить Алешу, в непринужденной манере так, как часто обращаются взрослые к несмышленым детям, достаточно громогласно обратился к ребенку:
                «Как живешь, Леша? ...Как дела у тебя?
                Чем занимаешься?».
               Мальчик, внезапно услышав обращенную напрямую к нему громкую речь незнакомого дяди, потихоньку проглотил скопившуюся слюну в горле, и попытался ответить, но все слова застряли в гортани, а потом Леша и вовсе растерялся, и впал в легкий ступор, не зная, что сказать.
              Петр после секундной паузы, не дождавшись ответа, продолжил, как ни в чем не бывало, свою речь:
                «В садик-то ходишь или дома, всё больше, сидишь?
                Родителям своим, наверное, покоя не даешь? Голова кругом у них от тебя, наверное, идет».
               У хозяина дома  в первые доли секунды, после его обращения к ребенку, создалось впечатление, что маленький гость вообще его не услышал или не понял обращенных к нему слов, так как его лицо осталось неподвижным, как маска, и только взгляд живых глаз мальчика на мгновение  сверкнул прямо в упор в его лицо; отыскал его глаза, встретился с ними; и ребенок бессознательно принял в один миг какое-то решение, в котором главенствующая роль принадлежала не сознанию, а интуитивным ощущениям, и тогда мгновенно взгляд Алеши ушел в сторону.   
               Со стороны этот жест мальчика можно было понять так:   
                «Ну всё! Я молчу, молчу, но скоро моя чаша терпения переполнится и выплеснется всем моим праведным гневом Вам прямо в личико! Тогда вы познаете все громы и молнии на вашу голову!
               И я не шучу! Раньше я шутковал маленечко, так малость придуривался, а сейчас нет! Точно нет!».
                Сразу же последовала молниеносная реакция ребенка, та которая, казалось бы, не должна была последовать - Алеша резко отвернулся от хозяина дома, сделал пару шажков к папе и застыл рядом с ним, ухватившись одной рукой за штанину отца и уткнувшись лицом в родного человека.
                Когда в глазах Петра застыла во всех подробностях картинка - как Алеша резко поворачивается к нему спиной, выражая этим всё свое негодование к нему, то он испытал некоторый шок. Петра сразу же переполнила душевная горечь и он знал, что эта горечь еще долгое время будет лежать тяжким бременем на его душе. Он мгновенно стал испытывать чувство вины перед ребенком, как будто он совершил какой-то плохой, дрянной поступок, не имеющий никакого оправдания.
                А Алеша, отвернувшийся от Петра, так и стоял прильнувший к своему папе, к своей опоре и защите. В этом общем защитном поле можно было раствориться, слиться с отцом и затеряться от некомфортного взаимодействия с незнакомыми людьми.
               Но мальчик, однако, прильнул к папе не в плотную, не всем телом прижался, а просто встал как можно ближе, застыв на незначительном отдалении, и наклонив вниз голову так, чтобы никто не мог рассмотреть его лицо. Так и замер неподвижно, держась рукой за родного человека, за того, кому он доверяет. 
                Алеша не так уж прилип совсем близко к папе; не так сильно, как можно было бы сказать об этом:
                «Ах, кровинушка моя родная, незабвенная; жить без тебя не могу!», но Алеша прислонился к отцу, соблюдая свое личное достоинство и определенную дистанцию между собой и ним.
                Глава 37
               Все взрослые, увидев такую чрезмерно острую, неожиданную реакцию ребенка, растерялись, каждый по-своему, особенно Петр; он не ожидал, что его слова вызовут такую реакцию мальчика.
                Нужно сказать, что взгляд, которым Алеша одарил Петра, произвел впечатление на него, задел за живое, а главное ему было неудобно, что ребенок так среагировал – отвернулся от него и все окружающие из-за такой ситуации испытывают неловкость.
                Все молчали, не зная, что сказать. Петру стало немного не по себе, а он-то всего лишь пытался наладить с Алешой контакт, но видно что-то с его стороны было сделано неудачно, что-то не задалось с первого раза, неудачка вышла.
              Петр подумал с иронией, но, в то же время, и немного серьезно:
                «Сразил наповал меня своим взглядом. Просто убил.
                Так и тянет меня тут же улечься на пол и скрестить кротко руки на груди».
               Потом с присущей ему иронией продолжил свою мысль:
                «Но ради гостей придется поднапрячься из последних сил и удержаться на ногах. Главное не упасть.
                А то как это будет выглядеть? Я лежу тут в коридоре, прохлаждаюсь, в потолок глядя, а гостей моих, вместо меня, развлекает жена и сын, танцы с бубнами им показывают. Нет, так не пойдет. Не буду укладываться на пол. .... Нет времени».
                Петру не особо понравился этот некстати пришедший ему в голову черный, глупый юмор и он постарался быстрее выкинуть эту нелепицу из головы, так как действительно не было времени отвлекаться на пустяки, нужно было как-то выйти из неловкой ситуации и разрядить обстановку.
               Но, всё-таки, эта глупая сентенция невольно взбодрила и развеселила немного его, придя в голову, наверное, всё-таки кстати и ко времени, и придала ему некоторой безалаберности, бесшабашности и на всё остальное он уже смотрел не так серьезно, как раньше, всего пару минут назад.
              Петр подумал:
                «А я оказывается еще способен на какой-никакой юмор. Сейчас как выдам, выдам .... набор очередной какой-нибудь шутки ерундовой.
            Все со смеху покатятся, за животы схватятся. Даже стихами заговорил. К чему бы это?».
                Петр, почти вернувший себе прежнее расположение духа, в заключение подумал:
                «Но каков, сынуля Григория! Вот это парень. Глазами умеет стрелять наповал. Посмотрим на него, что будет дальше.»   
                Григорий, также, как и Петр, испытывал в душе неловкость, от которой, как он не старался, не мог избавиться.
                Мало того, что они явились в гости без приглашения, так еще и его сын, сам, того не ведая и не желая, ведет себя неуважительно и мало почтительно по отношению к хозяевам.
               И Григорий, чтобы Петр с Мариной хотя бы немного разъяснили для себя возникшую ситуацию, поспешил проникновенным голосом объяснить им поведение сына:
                «Это он стесняется. Он так часто себя ведет, когда с ним взрослые говорят. Не отвечает. Такой уж он у нас. Ничего не поделаешь.
                Подрастет, научится разговаривать с незнакомыми. Потом по-другому себя поведет, когда освоится. Не обращайте внимание». 
               И Григорий, забыв про устремленные на него взгляды хозяев, ласково, с сочувствием сказал сыну:
                «Ты что Алеша? Это твой дядя».
                Но сын промолчал, и Григорий снова обратился к хозяевам:
                «Ничего, когда разиграется с Димой - разговорится, молчать не будет. Это он сейчас такой – не хочет разговаривать, а потом не остановишь, будет тарахтеть, как пулемет».
              Петр повернулся к Леше: 
               «Правда что ли, пока что-то не похоже. Леша, будешь ты, как пулемет тарахтеть?».
                Глава 38
                Мальчик проигнорировал вопрос.
             За него поспешил ответить отец и Григорий весьма убедительно провозгласил: 
              «Будет, будет. Сейчас маленько в себя придет, оклемается и будет! Никуда не денется!».
             Леша немного наклонил голову набок, и Григорий увидел, что одна бровь на лице сына изогнулась и поползла вверх от несказанного удивления.    Глаза Леши, меж тем, округлились, а лицо приняло скептическое выражение. 
                Григорий подумал про себя:
              «Что же это на белом свете делается!? Сын молчит, как партизан, а мне за него отдуваться приходится!
               Ничего! Будет говорить, как миленький! Скорее бы уже пришел в себя и разговорился! Дома-то, когда в настроении, тарахтит без умолку, башка иной раз от него раскалывается, не остановишь его никаким «макаром», а тут, сорванец, как в рот воды набрал!».
             Петр, меж тем, сказал немного загрустившему Григорию:
               «Пойдемте пока в кухню. Конфеты там у меня заграничные есть. Товарищ из командировки привез. Хочу Алешу угостить».
             Григорий обратился к сыну:
                «Алеша пойдем!».
            Он подошел к сыну, взял его за руку и они, втроем, направились по длинному коридору в направлении кухни.
              Петр перед входом в кухню, притормозил, широким жестом пропуская гостей вперед. Леша глянул через дверной проём и первое, что бросилось ему в глаза это была большая люстра, висящая на потолке, в виде чаши, искрящейся десятками огоньков, свет которых преломлялся в бесчисленных прозрачных кристаллах, похожих на гигантские капли, вырубленные изо льда искусным мастером.
             И еще посредине кухни виднелся длиннющий полированный стол овальной формы с массивными резными ногами, напоминавшими Леше лапы какого-то крупного экзотического животного типа африканского льва.
             Петр сказал застопорившемуся и засмотревшемуся Алеше:
                «Давай, давай, Алеша, проходи, не стесняйся. Сейчас мы тебе игрушки Димины покажем, а пока конфетами угостишься».
               «Ты какие конфеты любишь?»: спросил он мальчика, догадываясь, что не получит ответ.
                Потом обратился к жене:
               «Что там, мать, у нас из сладкого есть? Выкладывай всё на стол».
             Марина взяла инициативу в свои руки и захлопотала:
               «Садись, Лешенька, сюда. На тебе стул».
              Пододвинула ребенку стул, поддержала его за руку и помогла Леше забраться на стул. Когда он с трудом взгромоздился на высокий стул, хозяйка сказала:
                «Сейчас я тебе чаю налью.
                Григорий ты тоже садись, вот сюда» и указала на место рядом с Алешей.       
              Петр занял свое обычное место за столом.
                Марина спросила гостя:
             «Григорий, ты чай будешь или подождешь, пока я на стол соберу?».
                «Подожду»: ответил тот.
             Марина продолжила:
                «Ну подождите. пока я готовлю. Потом уже сядете. А пока поговорите о чем-нибудь, давно не виделись.
             Как вы там живете? Не болеете? Всё в порядке? Света как?».
           Григорий сдержанно ответил:
              «Да всё нормально. Все живы, здоровы».
                «Ну, слава Богу!»: ответила Марина и продолжила хлопотать по хозяйству. Налила в чашку чай, достала из буфета конфеты, печенье и обратилась к мальчику:
                «На тебе, Лешенька, конфеты. Бери. Вот тебе чай, только аккуратно пей, не обожгись. Я вообще-то теплый налила, но ты всё равно осторожненько пей. Хорошо?».
             Леша в ответ кивнул.
                «Ну вот и молодец. Давай пей чай, бери печенье, конфеты. Угощайся. Не стесняйся, давай бери».
                Ребенок медленно поднял чашку и отпил из неё немного ароматного напитка. И снова поставил чашку на стол, не предполагая больше к ней притрагиваться.
              Марина выбрала в, стоящей на столе, вазе из множества разных конфет одну и протянула её мальчику:
            «Вот эта конфета очень вкусная. Попробуй конфетку. Будешь?».
                Мальчик кивнул в знак согласия.
               Хозяйка развернула конфету от обертки и подала Леше.
                Алеша засунул конфету в рот и сделал это не напрасно. У конфеты действительно оказался изумительный, необычный вкус и Леша с удовольствием начал жевать конфету, сощурившись от удовольствия.
               Марина не забывала подбадривать мальчишку:
                «Давай Алешенька пей чай, кушай конфеты».
                После такой вкусной конфеты мальчик даже решился сделать несколько маленьких глотков чая. Потом взгляд его сфокусировался на вазе с конфетами, он чуть помедлил и нерешительно протянул руку за лакомством. Он взял в руку первую попавшуюся конфету. Она оказалась не той, которой он угощался, но тоже вкусной. Аппетит у Леши постепенно разигрался. Он вошел в азарт, а тут еще тетя уговаривала его больше есть такие вкусные конфеты.
                «Ну что ж. Такова моя судьба - Раз уговаривают, нужно есть до отвала»: подумал Леша, но природная скромность не позволяла ему запихивать конфеты в рот за обе щеки, поэтому он ограничился тем, что взял еще только одну конфету.
               Григория, когда он рассеянно слушал, как Марина старается в очередной раз ублажить его ребенка, вдруг как молния пронзила:
                «Ёлки-палки! Вот это да! Подарок с Лешей мы же так и не отдали! Ёкарный Бабай! Ничего себе!
              Совсем сегодня всю память у меня отшибло! Скажут еще: «Вот это гости, так гости! Явились даже без подарка!».
             Нас тут угощают, а мы себе сидим здесь спокойненько, конфеты кушаем и в ус не дуем!
              Нужно срочно дарить…. А Димка-то где?».
            Григорий срочно воззвал к хозяевам, к обоим сразу, и его возглас прозвучал в пространство, как глас вопиющего в пустыне:
              «А, кстати, где ваш Дима? Он где? Он что спит еще?»: спохватился Григорий.
               «Да нет, в комнате своей закрылся, за компьютером, наверное, сидит с раннего утра, не оторвешь его»: ответила ему хозяйка. 
               Петр, повысив голос, прокричал в сторону детской комнаты:
                «Дима! Дима! А ну-ка иди сюда, дядя Гриша с Алешой к нам пришли! Давай шагай сюда быстрей! Где ты там запропастился?».
                И Петр повернулся к Леше:
            «Сейчас твой брат Дима придет». 
                «Он кто ему?»: задал вопрос Петр Григорию. И сам же на него ответил:
             «Брат же троюродный получается».
            Григорий подтвердил:
              «Ну да, троюродный. Мы же с тобой двоюродные, значит они – троюродные».
            После этого Петр перевел взгляд на Алешу:
               «Вот познакомишься со своим братом троюродным и будете с ним играть, а мы с папой твоим посидим пока, поговорим о том, о сём».
           И снова прокричал в пустоту:
                «Дима, Дима, ну где ты там? Что он не слышит что ли?
Марина позови его. Что он там оглох?».
            Прозвучал какой-то невнятный слабый отклик с дальней комнаты. 
             Петр воззвал снова:
                «Иди сюда быстрее, гости к нам пришли».
             В ответ снова что-то негромко прозвучало. Петр вступил в очередной монолог, обратившись к Алеше:
                «Познакомитесь с ним, будете с ним играть ... Он тебе свою комнату покажет, займет тебя чем-нибудь, покажет что-нибудь интересное, в общем играть с тобой будет, не журись».
                Леша совсем не понял, что такое «Не журись», но понял, что вот-вот наконец-то на него снизойдет удача в виде товарища, с которым можно будет интересно провести время, и не будет такой скукотищи, как сейчас, а всего-то нужно сказать, что Алеша непроизвольно стремился сбросить с себя невидимые оковы от общения с непредсказуемыми взрослыми - людьми с другой планеты, мир которых был ему непонятен и даже странен иногда. Но товарищ всё еще где-то задерживался.
                Марина не выдержала и негромко крикнула в направлении закрытой комнаты:
               «Дима, иди сюда. Где ты там?
                Что ты там закрылся у себя в комнате. Выходи сейчас же. Твой братик к нам в гости пришел».
           Но никто так и не появился. Марина бросила мужу:
            «Пойду вытащу его, а то он так и не объявится, будет сидеть до упора» и направилась в детскую комнату.
                Глава 39
                Алеша обрадовался от обещанной заманчивой перспективы, той в которой ему наобещали столько увлекательного, а пуще всего он мечтал увидеть своего брата.
               Он бодро вскинул голову вверх на Петра, взглянул на дядю с искренним недоумением, как будто только сейчас его увидел впервые, и спросил мысленно строго, в голос он сказать не отважился:
                «А ну, кто тут есть?»
и он строго уставился на Петра, мысленно к нему обращаясь:
               «Дядя, Вы кто?
                Отвечайте быстренько! Некогда мне тут с вами лясы точить и любезничать».
              Мальчик искренне поверил, что сейчас получит ответы на все поставленные им самому себе вопросы, даже если эти вопросы были заданы им кому-то мысленно, без слов. Тут и без слов ясно, что сейчас все быстро прибегут к нему и всё ему объяснят.  Кто, что и почем. Возьмут под белы рученьки и поведут в дом, как почетного гостя.
              Но незнакомый дядя почему-то не бросился тут же исполнять его мысленные запросы и безответственно болтал в этот момент с папой, совсем даже не обращая на него никакого внимания.
             Тогда у Алеши быстро угас интерес к дяде, он быстро переориентировался и уже задался вопросом о более интересующем его персонаже, о том, кто будет его развлекать, опекать, привечать; короче, о своем старшем брате, будущем товарище по играм.
             «А где обещанный Дима?
              Подавай его сюда.
              Почему его все еще здесь нет?
              Я тут что, в роли статиста???
              Жду, жду, понимаешь, целую вечность, а они и не шевелятся.
               И даже еще не представились мне по всем правилам.
               Руки в боки и болтают и улыбаются, в глаза друг другу заглядывают. Тьфу, противно смотреть. А человек ждет.  Ждет!
           Понимаете?? Ничего вы не понимаете, как я погляжу!
                А ну, покажись. От рапортуйся по форме!
                Рассчитайся по номерам!
                Бодренько, бодренько!
                Живенько, живенько! ...
                Нет, что-то не реагируют на меня ….
                Сколько можно еще ждать? Где Дима? Где все?
              Вот же я, собственной персоной здесь стою, красавец такой. Даже тетя меня красавцем назвала, а вы что-то не привечаете меня, игрушки не показываете. Нехорошо-с.
             Вы где? Алло!? Алло!? Где Вы? Сидите тут и ноль внимания на меня. А-ю-шки?!
             Что не знаете меня, что ли?  Эх, рядовые вы ребята; от жизни вы отстали. Век вам в рядовых куковать! Даже до какого-нибудь паршивенького фельдфебеля не дослужитесь!
           Отстали, отстали от жизни!
          Встречайте тогда уже меня что ли, коли не шутите ... Опять никто не подходит что-то, игрушки не показывают, да и брателла где-то по пути затерялся.
            Ну где Вы? Аллё? Ал-лёё?».
                В мыслях Алешу уже встречали и брат, и хозяева и он расшаркивался, как на сцене перед восторженными зрителями, но реальность оказалась прозаичнее.
               Увлекшись страстной внутренней речью, Леша не заметил, как в комнату вошли хозяйка и мальчик лет двенадцати-тринадцати. Леше было не до того, он был увлечен своей страстной внутренней речью и в данный момент мало что замечал вокруг.
                Глава 40
                Мысленный монолог мальчика прервала тетя Марина, обратившись к нему:
                «А вот и братик твой, Алеша. Дима. Познакомьтесь друг с другом!».
             Алеша очнулся, тут же все его измышления забылись, и он стал смотреть во все глаза на симпатичного подростка, стоящего перед ним. Обещанный взрослыми братишка Алеше с первого же взгляда понравился. Почему Дима ему понравился Алеша не задумывался, просто он отчего-то проникся к Диме симпатией, вот и всё, остальное не важно.
Спокойствие и вежливость были написаны на лице Димы.
             Григорий сказал Диме в сдержанной манере, обращаясь исключительно лично к нему, что называется «не на публику, а в индивидуальном порядке», как к взрослому:
              «Привет, Дима».
              «Здравствуйте»: ответил вежливо тот.
              «Ты в какой уже класс ходишь?».
               «В шестой»: ответил Дима мягко и спокойно, без эмоций, но доброжелательно и учтиво.
             Потом настала очередь у Димы, как у воспитанного хозяина, поприветствовать другого гостя:
                «Привет, я Дима»: сказал он Алеше.
              Алеша, как не очень еще окультуренный человек, подзабыл, что ему тоже нужно представиться в учтивой манере, расшаркиваться сильно перед братом и склоняться в поклоне ему не нужно было конечно, но необходимо было хотя бы элементарно назвать свое имя, но и это не было сделано, а было сделано только то, что Леша молча таращился с удивлением на вновь прибывшего человека, чуть ли не открыв рот, хорошо еще то, что он не стал, сбитый с толку, на виду у всех задумчиво почесывать волосы у себя на затылке. И подобное его поведение произошло оттого, что Алеша ожидал, что брат окажется приблизительно такого же возраста, как и он, а тут вышел к нему подросток, выше его на целую голову. Это-то и сбило немного Алексея столку, и он некоторое время переваривал у себя в голове произошедшую с его братом непредвиденную трансформацию. Ожидаешь одно, а происходит несколько иное.
                К тому же, Алеша полагал, что брат будет таким же, как те ребята, с которыми он обычно играет в детском саду, таким же шалопаем, как и он, а тут высокий симпатичный мальчик стоит, да еще что-то такое в нем было спокойное, доброжелательное, какой-то он весь культурный и вежливый, таких он еще он не встречал лицом к лицу, не общался вплотную, хотя подобные единичные экземпляры ему и встречались уже, но как-то близко Леше с ними не довелось общаться, всё как-то сталкивался всё больше с какими-нибудь горлопанами, но Диму Алеша сразу же безоговорочно и доверительно принял, как родственника своего и товарища.
              Алеша, нашедший внезапно себе почти что друга, уже совсем освоился в новой обстановке, напрочь забыл свое первоначальное стеснение при приходе в гости и сейчас только с нетерпением стремился побыстрее начать общаться со своим братом, чтобы поболтать, рассказать ему свое насущное и сокровенное, поделиться с ним чем-то очень важным и, наконец, начать играть. На взрослых он почти перестал обращать внимание, так как теперь у него был ровесник, собеседник и друг, а интересный ровесник всегда интереснее взрослого.
              Взрослый это что-то другое, чем ровесник; ровесник - это то же, что и ты, с ним можно на равных, или, в крайнем случае, ты его подмял под себя или он тебя подмял – тут уже дело техники, но, по крайней мере, с ровесниками все ясно и понятно, а взрослый – это другая планета. 
              С подобными тебе, с ребятами, интереснее, чем с взрослыми, с ними можно поиграть и быть самим собой. А взрослые что, они только одними разговорами кормят и еще командуют, это можно, а это – нельзя, туда ходи, а туда - не ходи, со скуки помереть можно.
             Поэтому, когда ему доводилось заполучить себе для общения близкого товарища или друга, то тогда он взрослых уже не замечал и мало воспринимал, как предмет своего интереса, но волей-неволей ему приходилось все-таки иногда концентрировать на них свое внимание, если они каким-либо образом попадались на пути в ближайшее поле его зрения и восприятия.
             Внимание Алеши непроизвольно обращалось на взрослых только в том случае, если вдруг, они делали что-то интересное для него, неожиданное, нестандартное и занимательное или впрямую в лоб обращались к нему. Он тогда переключал ненадолго свое внимание с друга на остальных присутствующих, нетерпеливо и недоуменно, рассеянно внимал им и через короткий промежуток времени снова про них забывал, когда снова присоединялся к ровеснику.
               Поэтому сейчас всё его нетерпение и надежды на интересное времяпровождение было обращено на Диму и всё остальное перестало существовать для него, кроме тех явлений и событий, что входили в сферу их общих интересов и предпочтений.
             Григорий, который так и не дождался от Леши ответа на слова приветствия Димы, сказал сыну:
                «Леша, поздоровайся с Димой».
               И Григорий тут же добавил:
                «Ты, кстати, еще и с тетей Мариной, и с дядей Петей толком-то и не здоровался»
    и он отметил про себя, что слова его сорвались с его языка легко и непринужденно и прозвучали в приказном порядке:
               «Видно я уже немного акклиматизировался здесь, раз в таком тоне заговорил». 
               Петр сказал:
                «Да, ничего, немного придет в себя, потом мы с ним познакомимся поближе».
               Григорий не отступал от своего намерения:
                «Ничего не потом. Леша поздоровайся как положено! Расскажи о себе ...Так мол и так, я такой-то бравый парень, пришел к вам в гости знакомиться с родственниками… С братом своим повидаться пришел.
                Я такой-то и такой-то, хожу пока в детский сад, скоро в школу пойду, занимаюсь на досуге тем-то и тем-то…
          Ну давай, изложи всё по порядку.
           Ты еще не здоровался ...
           Ну, давай!».
               Возникла небольшая пауза, взрослые и Дима посмотрели на Лешу.
             И Леша, чтобы побыстрее избавиться от назойливого внимания присутствующих, на одном дыхании выдохнул коротко:
                «Здрасьте!» и чуть с губ машинально не сорвалось по привычке, закрепившейся в детском саду при встрече с ребятами, словосочетание: «Забор покрасьте».
              Такое приветствие у него уже вошло в привычку и здесь в гостях он его чуть не воспроизвел во всей красе.
                Но тут он вовремя спохватился и прикусил себе язык, подумав:
               «Чуть деревенщиной себя не выставил! Фу, пронесло!
         Это ж надо было такому случиться! Чуть было не опростоволосился навек!
             Еще подумают, что я им забор какой-то непонятный, неизвестно для чего предлагаю покрасить!
           Подумают, что к чему он брякнул ерунду какую-то? Скажут еще балбес какой-то!».
              После того, как Алеша с трудом выдавил из себя приветствие, Петр решил закончить его мучения и больше не смущать парнишку, и решительно произнес:
                «Ну вот и познакомились. Коротко и ясно. А то было непонятно кто это у нас тут бродит по комнатам вместе с папой».
               Потом обратился к жене:
                «Марина, что у нас со столом?».
              Она ответила:
                «Сейчас, немного еще подождите, скоро будет готово».
                Глава 41
                Пока супруги переговаривались между собой, Григорий снова вспомнил про подарок и сорвался с места, коротко бросив в пространство:
                «Я сейчас».
                Леша, увидев, как отец собирается куда-то уходить из комнаты, тут же оставил всех присутствующих и новоприобретенного друга в том числе, и поспешно двинулся след в след за папой.
           Петр, увидев стремительно удаляющихся гостей, произнес:
                «Григорий ты куда?».
           Тот ответил неопределенно:
                «Возьму кое-что. Сейчас приду».
                В прихожей Григорий отыскал свою сумку и вытащил из нее приготовленный подарок.
               Он наклонился к своему сынишке, голова к голове, и стал всовывать прямо в руки Алеши коробку конфет, а на нее сверху положил горкой три плитки шоколада. Сжал пальчики сына на коробке, чтобы они плотно держали коробку и зашептал потихоньку, но внятно и четко на ухо сынишки: 
                «На, держи, не урони. Сейчас Диме подаришь. Понял?».
                «Понял»: ответил также тихо Леша.
             Он, сияя тихой радостью от предвкушения праздничного события, торжественно направился в комнату вслед за отцом, держа двумя руками подарки прямо перед собой.
             Войдя в комнату, Григорий так, чтобы все присутствующие хорошо услышали, демонстративно, как на публику, громко сказал:
                «Ну давай, Леша, дари. Где твой подарок Диме?
                Дима, тебе Леша подарок принес. Подходи сюда, к нам.    Принимай».
              Дима подошел к брату, но Леша даже не пошевелился, как стоял, так и продолжил стоять, считая, что ему больше ничего делать и не нужно; всё, что было нужно было сделать, он сделал.
                Он пришел, держит подарок, кому нужно – берите подарок и уходите. Что еще нужно? Всё в лучшем виде сделано. Вот же я стою собственной персоной с подарками. Чё все застыли?
              Но, нет. Папа что-то говорит.
                «Наверное, я еще не всё сделал»: подумал Леша.    
                «Леша, ну давай, дари. Говори!»: звучал голос Григория.
                «Точно. Вспомнил. Нужно еще сказать. Вот я балбес этакий!»: подумал Леша.    
                Леша тихо произнес, так что его было чуть слышно:
                «Дима, на тебе подарок».
                «От меня»: тихо, но внушительно, глухим тихим басом в ухо протрубил ему подошедший отец.
                «От меня»: как эхо, повторил тихо, безропотно малыш, повинуясь внушению отца.
            И протянул брату принесенные лакомства.
                Коробка конфет в его руках наклонилась и три шоколадки, лежащие сверху друг на друге стопкой, одна на другой, заскользили по гладкой поверхности коробки, как по трамплину, и благополучно грохнулись на пол, аккурат между двумя мальчиками.  Мальчишки одновременно наклонили вниз головы и устремили взгляды на лежащие на полу шоколадки.   
               Все, присутствующие при этой сцене, резво как по команде тут же начали суетиться, каждый по-своему, на свой лад, папа - Григорий стремительно наклонился, чтобы поднять шоколадки, хозяева на своих местах тоже пришли в некие волнительные движения, но в основном внутреннего плана, а не внешних проявлений, действовать в этой ситуации они предоставили право одному человеку - Григорию.
             Но признаки активности проявились через некоторое время и у Алеши, правда нужно сказать, что папа проявил большую резвость и прыть, чем все остальные - это говорило о том, что произошедшую ситуацию он принял ближе всех к сердцу.
              Алеша же начал действовать только тогда, когда увидел, как активно повел себя папа. Мальчик, как в замедленной съемке, стал нагибаться к полу, стиснув коробку конфет одной рукой, а другой тянулся к шоколадкам.
             Но когда он чуть-чуть наклонился буквально на несколько сантиметров вниз, его папа уже успел сгрести одним быстрым ловким движением все три плитки с пола, разогнулся и выпрямился в полный рост.
             Петр вообще не обратил внимания на то, что Алеша предпринял попытку поднять оброненные шоколадки, он не увидел каких бы то ни было движений со стороны Алеши, Марина же заметила некие порывы малыша что-то предпринять в данной ситуации.
                Со стороны, плохо знающих Алешу родственников, почти не было видно, что он вообще, как бы, сильно наклонялся и пытался что-то сделать. Но это только со стороны, а на самом деле, мальчик пытался и старался, но никто из присутствующих этого не оценил, потому что его действия могли быть видны только искушенному взгляду такого человека, как его отец, и папа это заметил, но не оценил непредвзято и объективно, так как был раздосадован, что они с сыном опять попали впросак на виду у всех присутствующих.
                Григорий после того, как столь проворно поднял с пола шоколадки, легонько сдул с них пыль, забрал, не говоря ни слова, из рук Алеши коробку конфет, всё это добро передал в руки Димы и лаконично сказал:
                «Бери, Дима».
               Марина начала искренне, но всё-таки не слишком убедительно, возмущаться:
                «Ну зачем столько? Да еще и три шоколадки!».
                Григорий немного устало и индифферентно, не рисуясь, ответил спокойно, без эмоционально, но твердо:
                «Ничего не много. Бери, Дима».
              И прозвучали его слова так, чтобы больше не было со стороны Марины никаких возражений по поводу подарка и на этом затянувшаяся эпопея с дарением закончилась.
                Глава 42
                Марина подошла поближе к Алеше и положила легонько ему руку на плечи. Леша даже и не заметил, как Марина его ласково обняла. Хозяйка наклонилась к мальчику, заглянула в лицо и сказала:
            «Пойдем, Лешенька, к Диме в комнату. Будете там играть».
          Дима в ожидании стоял рядом.
             Марина взяла Лешу за руку и повела медленно и аккуратно его за собой. Дима сразу же двинулся следом за мамой и братом.
             Когда Марина вместе с детьми отправилась в детскую, Петр помолчал немного, не зная, что сказать Григорию, а потом вымолвил:
               «Пойдем я тебе квартиру покажу. Давно ты у нас не был, забыл уже всё, наверное».
                «Да, нет, помню. Только здесь многое поменялось. Вы ремонт что ли сделали? Что-то вся обстановка, я смотрю, новая».
                «Сделали, слава Богу. Вложили кучу бабок. Бригаду нанимали. Два месяца бардак полный был. Наконец-то закончили».
                «Ну красиво, я смотрю, тут у вас»: похвалил Григорий.
         Петр сказал:
                «Пойдем. Я тебе остальные комнаты покажу, там тоже неплохо».
                «Пошли»: с радостью согласился Григорий.
                И они вышли из кухни через минуту после Марины и детей.
            Выходя в коридор, Петр сказал:
               «Пойдем сначала комнату Димы посмотришь, чтобы пацанам не мешать, а потом уже всё остальное поглядишь».
               «Пошли»: ответил Григорий, которому было всё равно, что смотреть, лишь бы отвлечься от своих мыслей.
             Мужчины в коридоре через несколько метров наткнулись на группу медленно бредущих родственников, по всей видимости никуда не торопившихся и кажется идущих куда-то без всякой цели.
             Григорию бросился в глаза силуэт Марины, немного наклонившийся всем телом в сторону малыша, как бы льнущий в том направлении, так же, как ива гибко склоняется к медленно текущим водам реки.
             Петр энергично произнес в спину своей жены, которая даже не обернулась назад:
            «Мы с вами решили пройтись».
           Марина почти что безучастно ему ответила:
             «Ну идите, кто вам мешает».
                Тогда Петр бодро сказал, по всей видимости, больше обращаясь к жене, чем ко всем остальным членам впередиидущей группы:
               «Что вы как сонные движетесь?! Давайте шагайте быстрее!».
              Марина ответила мужу спокойно, нисколько не собираясь выполнять его требование:
                «Это ты торопись, а нам некуда торопиться. Да Лешенька, голубочек ты мой?» и даже шагу не прибавила, как шла, не торопясь с Алешей, подстраиваясь под его медленный ход, так и продолжила идти дальше. 
                Леша, гордый сам собою, важно кивнул головой и продолжил идти дальше, даже не думая разгоняться. Что ему, такой важной персоне, торопиться, раз сама тетя за него горой стоит, а уж она здесь, по всей видимости, самый главный человек.
                Петр с Григорием уперлись в почти не движущуюся группу и стали топтаться сзади, обмениваясь незначительными репликами.
                Леша тем временем невзначай услышал, как дядя, к которому они с папой пришли, негромко что-то талдычит про какой-то там ремонт, а папа изредка в ответ что-то невнятно мычит.
                Мальчик, разглядывая открывающуюся перед ним обстановку, не торопясь продолжал шествовать дальше, но не потому, что желал притормозить каких-то людей, об этом он особо даже не помышлял, просто у него был такой внутренний ритм сегодня, вот и всё.
                Перед Лёшей открылось внутреннее разноплановое пространство огромного коридора в богато обставленной квартире, ему стало интересно, никогда раньше он не видел такого занимательного дома и подобного внутреннего убранства и еще к тому же, он в данный момент стал чувствовать себя значительно веселее из-за того, что у него появился товарищ и еще из-за того, что тетя благоволила к нему.
                Мальчик уже и забыл, что еще недавно он сторонился людей, к которым они с папой, так неожиданно для него, пришли, сейчас-то уже более-менее всё устаканилось, все перезнакомились, всё хорошо.             
                Алеша, уже почти окончательно освоившийся в непривычной обстановке, стал более естественным и живым, и поэтому у него незамедлительно проснулся интерес к окружающей действительности.
                Таких больших размеров квартир, находящихся в современных зданиях, мальчик еще в своей жизни не видел. Здесь всё было большое: огромный холл, широкий коридор, высоченный потолок и всё остальное прочее такое же внушительное и необычное.
                И когда у него перед глазами возник открытый дверной проём одной из комнат, то он с нескрываемым интересом заглянул внутрь помещения, вытянув, как гусак, вверх голову от любопытства.
                «Ого, сколько тут всякого интересного! А разнообразие-то какое всего!»: подумал Алеша.    
                Марина, не отпуская руку мальчика, сразу остановилась там же, где и Алеша, и сказала ему доброжелательно:
                «Ну посмотри, посмотри, если интересно, Лешенька, гостенечек ты наш дорогой».
                Все остальные сопровождающие главного гостенечка столпились у входа и тоже, от нечего делать, начали пялиться несколько недоуменно внутрь комнаты, выискивая глазами там что-нибудь такое, что привлекло бы их внимание.
                Лешу, услышавшего лестные слова хозяйки в свой адрес, охватила гордость за себя, и он подумал:
                «Вот как меня круто встречают! С панфарами! ...... Тьфу, ты, не с панфарами, а с фанфарами! .... Опять маленечко ошибся с этим словом. Сколько раз меня поправляли. Никак правильно его выговорить не могу!  Постоянно забываю. Ну да ладно, не это главное. Главное как встречают! Как встречают!».
                Григорий вместе со всеми рассеянно смотрел внутрь комнаты, не особенно фокусируясь на увиденном, но невольно выискивая взглядом что-нибудь необычное и занимательное для того, чтобы тут же, в случае чего, сообщить об этом хозяину и порадовать его своей заинтересованностью к его обновленной квартире.
                И кое-что Григория все-таки заинтересовало и он, отчасти, и для того, чтобы не молчать все время, спросил у Петра:
                «А что это у вас двойная подсветка?».
                «И люстра и дополнительно еще светильники сделали»: ответил важно Петр с видом знатока.
                «Не многовато света-то будет?»: выразил свое сомнение Григорий, однако не очень уверенный в своей правоте.
                «Нет. В самый раз. Ночью здесь обычно подсветку оставляем, а днем люстру включаем».
                Марина не обращала внимания на разговор мужчин и думала о том, чем бы еще заинтересовать малыша. К ней пришла одна идея и она сказала:
                «Смотри, Алешенька, как огонечки мигают».
                Она протянула руку к переключателю, перещелкнула его и лампочки в комнате в определенной последовательности замигали разными цветами, образуя своеобразную световую гармонию.
           Леша, как завороженный, залюбовался переливами разного света, заполнившими комнату. Марина задумчиво произнесла:
             «Чтобы тебе еще показать такое интересное?».
         Но в голову к ней больше не приходили никакие подходящие идеи, и она сдалась из-за их отсутствия:
                «Ладно. Сейчас в Димину комнату доберемся, там много у него разных игр есть, он тебе покажет.
               Как, Алеша, понравилось тебе у нас?».
                Глава 43
              Леша кивнул и подумал:
                «Всё «Алеша», да «Алеша»; все только и говорят, только и говорят обо мне; подлизываются, наверное.
                Сюсюкают «Алешень-ка», да «А-лешень-ка». Противно слушать. Какой я вам Алешенька? Я в армии служить буду или, в крайнем случае, в полиции, а они меня Алешенькой зовут. Тьфу! Неправильно ситуацию понимают.
              Я может генералом буду; а они все - Лешенька, да Алешенька. Что же это за генерал Алешенька такой будет?! Нет генералов Алешенек, я точно знаю. Они мне голову не заморочат. Они у меня еще по струнке потом ходить будут, когда я к ним генералом в гости приеду. Зайду я к ним, а они так и ахнут, так рты и пооткрывают.
              «Неужели это наш, Ал-лее-шень-ка? скажут»: язвительно мальчик передразнил тетю Марину.
            «Тогда я их по струнке ходить заставлю, тетя отделается у меня мелким испугом, а дядя у меня попыхтит, мало не покажется; узнают они, что такое настоящий генерал. Спасибо еще пусть скажут за то, что маршировать их не заставлю.
        А то, чуть что, так -
       «Ать, два! Ать, Два!»
         И пошел, и пошел маршировать.
        «И без разговорчиков!!».
        У меня не забалуешь! Я буду строгим генералом!
         ....И не говорите мне больше всякую ерунду, пожалуйста.
          ....Узнают они тогда какой я им Алешенька».
                Тут поток мыслей Алеши внезапно прервался, так как Марина сбила его с толку, обратившись к Григорию:
               «Я слышала, как тетя Маша кому-то, не помню кому, по телефону говорила, что вроде бы ваш Леша в кружок танцевальный ходит, танцует хорошо. Правда?
             Григорий усмехнулся и сказал:
               «А как же, и пляшет, и танцует, но, по большей части, дома всякие коленца выкидывает».
               «Так правда или нет? Я не поняла».
               «Нет конечно. Неверная информации. Тетя Маша что-то перепутала.   Никуда он не ходит, во двор только иногда выходит гулять и всё. Периодически, правда, пристраиваем его в какой-нибудь кружок».
                «Жалко. Значит я ошиблась. А я думала, что он у нас танцор отменный».
                «Куда там…»: вымолвил Григорий и махнул рукой.
            Алеша краем уха услышал, что взрослые про него опять заговорили, но толком не стал прислушиваться и размечтался:
               «Все они знают, получается, обо мне. А я и не в курсе дела был. Так я оказывается бешено популярен в здешних местах!»: подумал с воодушевлением мальчуган.
                Глава 44
                Вскоре Алеша вместе со всеми сопровождающими его лицами добрался до входа в детскую комнату.
                «А вот и Димина комната, будете сейчас здесь играть»: сообщила ему Марина.
               Мальчуган, приоткрыв от любопытства рот, уставился внутрь комнаты, высматривая разные игрушки и занимательные настольные игры, которые ему обещали.
                «Заходи, Алешенька»: сказала Марина и пропустила его вперед себя.
               Мальчик, рассматривавший с любопытством занимательную обстановку, забыл обо всем на свете и ничего не видел у себя под носом и под ногами. Когда он, глядя вперед, занес машинально ногу, чтобы переступить через высокий порог, то его нога зацепилась о непредвиденное препятствие.
               Алеша споткнулся, потерял равновесие и, клюнув носом, стремительно полетел внутрь комнаты, наклонившись вперед, и взмахивая руками в попытке удержаться на ногах и не растянуться ниц перед хозяевами, оставшимися в противоположной от него стороне.
              Если намеревался Алеша бухнуться в ноги перед гостеприимными хозяевами, то ему нужно было бы это делать прямо перед ними, а не там, где их нет. Но делать всё наоборот было Леше не в первой.
               Григорий, увидевший стремительно улетающего сына, только успел из-за спины Марины машинально вслед за Алешей протянуть руки в надежде остановить этот полет, но пальцы его ухватили лишь пустоту и только несколько раз рефлекторно пощелкали в воздухе в тщетной попытке схватить ребенка.
                Но Алеша, сделав несколько спотыкающихся антраша, слава Богу, всё-таки смог удержаться на подкашивающихся ногах и не упал, можно сказать, лицом в грязь перед хозяевами.
                А то получился бы первый приход Алеши к родственникам похожим на не то, чтобы совсем уж на падение на колени, склонение подобострастно головы и удар лбом по паркету, но первое появление Алеши в гостях оказалось бы подозрительно похожим на запоздалый старинный поясной поклон от нижнего чина высшему:
                «Здрасьте, мол; приветствую Вас, дорогие мои хозяева. А вы где? Ау! Куда запропастились? Почему у меня за спиной прячетесь? Сейчас, подождите маленько, я к вам тогда развернусь. Вот так-то лучше. Так это я о чем? А вспомнил!
                Так вот дорогие хозяева - Не обессудьте нас! Бью перед Вами челом за себя и за батюшку моего».
             После столь неожиданной встряски, случившейся с ним, Алеша, еще не вполне осознавший, что это с ним сейчас произошло, вдруг, нежданно-негаданно, оказался стоящим посредине комнаты.
             Григорий, увидев благополучный исход дела, выдохнул и мысленно вытер несуществующие капли пота со лба.
           У Петра немного исказилось лицо, когда Алеша, ломая ноги, склонившись пролетел несколько метров и чуть не вломился головой о паркет. Он окликнул мальчика:
                «Не ушибся, Алеша?».
              Алеша развернулся на сто восемьдесят градусов и недоуменно уставился на родственников, как будто первый раз в жизни их увидел.
              На его лице не просматривалось никаких признаков испуга или боли, только физиономия была немного ошеломленной.
                «Слава Богу, ты цел»: добавил, облегченно вздохнув, Петр.
             Григорий ничего не сказал, а только безнадежно чуть-чуть помотал головой. 
             Когда Петр понял, что с мальчиком всё в порядке, то он расслабился и не удержавшись от внутреннего смеха, добавил, широко улыбаясь:
                «А я подумал, Алеша, куда ты разбежался? Чуть вприсядку не пошел в конце. Ты, наверное, там внизу монетку какую-нибудь увидел? Понимаю тебя ....Так у меня коллекция старинных монет есть, я тебе одну монету подарю. Обещаю тебе»
и Петр по-свойски весело подмигнул Григорию. Тот, немного кисловато сморщившись, выдавил из себя кривую улыбку.
                Глава 45
              Алеша насупился чуть-чуть, еле заметно для окружающих, и подумал про себя:
                «Ну, ничего! Ни-чее-гоо!  ..... Посмотрим, посмотрим.... как вы будете отплясывать, когда я стану генералом!
           Попляшите вы тогда у меня «Еньку, еньку!»
.... или, на худой конец, будете отплясывать, как простой матрос, «Яблочко», если я стану капитаном корабля.
            Что он думает? Что он будет у меня вытанцовывать по паркету, как настоящий офицер? Ну как его? Ну такой танец медленный, где тетя с дядей вместе кружатся, схватившись друг за друга? Не помню, как называется.
        Вы так не думайте! Не будете так танцевать!
             Что он думает, что он будет кружится в медленном танце, закатив глаза к небу и прилипнув, как жвачка, к этой вот тетеньке? Наивный дядя! Ой-ё-ёй! Какая простота у такого, казалось бы, солидного дяденьки!
            Нет, он будет у меня в одиночку наяривать, отплясывая «Яблочко»!
           Будет подпрыгивать вверх-вниз, пыхтеть и отдуваться, как обыкновенный матрос с какого-нибудь разбитого корабля! Вот как вы будете! Так-то.
            Иж чего удумал!! Это ж надо было ему такое придумать – ведет себя, как будто он настоящий командир здесь!! Фигушки вам!».
            Леша закатил глаза к небу от обуревавших его эмоций и мысленно строго погрозил пальцем дяде:
            «Но! Но! Но!».
       «Это я буду офицером! А вы уже староватеньки.
                Я не дам вам танцевать какой-нибудь благородный офицерский танец. И не просите. Я все уже окончательно решил. 
             А то он собрался какое-нибудь «Ооо-ля-ля-ляя!» слушать, наслаждаться и медленно кружиться, скользя по паркету в облаке девчячьих духов. И не думайте, еще вдруг под скользнетесь на паркете и шлепнетесь, как мокрая курица, под ноги дамы и собьете ее с ног, а она свалится на вас, а вы там будете внизу под ней барахтаться и вопить:
             «Сойдите с меня, пожалуйста. Вы свалились на меня, как бульдозер, и все уши мне оттоптали!».
             Опозорите честь офицера. Я этого не допущу! Нет, нет и еще раз нет! Так-то и никак иначе.
 ......Со мной шуточки плохи!
.........Ни-че-го! Ни-че-го! ...Посмотрим! Посмотрим, как вы потом запоете и заодно попляшете у меня!
      А-то он мне:
              «Споткнулся! Вприсядку пошел! Монетку нашел!». Как будто я на ногах стоять не умею!  Научился уже, слава Богу! Мне уже лет то сколько? Не знаете? А? …. То-то! Вот и сопите потихоньку в тряпочку! А сами-то умеете держаться на ногах?». 
                Глава 46
               И Алеша в душе кипел благородным негодованием, но на его светлом личике мало какие эмоции отразились, и он даже не помыслил сказать что-нибудь взрослому дяде в ответ на его обидные слова.
               Если бы хозяин квартиры догадывался, что в воображении Леши он уже оттанцевал, не щадя ног, целый полновесный матросский танец и чуть не свалился от усталости на пол, то он очень бы удивился. Но Петр, несмотря на то, что в мыслях мальчика уже почти что валялся на полу от изнеможения, тяжело дыша, в реальности на удивление выглядел бодрым и веселым.
                Алеша, тоже нужно сказать, после неожиданной встряски значительно взбодрился, внешне встрепенулся, засверкал глазками и стал готов к активной деятельности:
               «А где тут у нас горы игрушек? Подавай их мне, Дима, сюда! Что ты там застыл, разинув рот?».
             Марина подошла к мальчику, положила ему руку на плечо, заглянула в глаза и заботливо спросила:
                «Всё в порядке, Леша? Не ушибся? ...Ничего не болит?».
               Леша помотал отрицательно головой и подумал:
                «Отчего у меня должно что-то болеть? Всё в порядке конечно!».
           Марина произнесла:
                «Ну вот и хорошо!
                Проходи сюда, Алеша, сейчас тебе Дима свои игрушки покажет».
                Алексей подошел к ящику, доверху забитому всевозможными машинками, игрушечным оружием, какими-то разобранными элементами конструктора, разноцветными кубиками и прочим добром. 
                Марина сказала, обращаясь к Григорию:
                «Машинок всяких, солдатиков разных, кубиков у Димы целое море разливанное, девать некуда, затоварился полностью, когда маленький был, по самое горло. Сейчас всё валяется, пылится по углам». 
                Потом сказала Алеше, который начал перебирать игрушки, не зная на которой лучше остановиться:
                «Будете вместе с Димой играть, что-нибудь строить. Городок какой-нибудь из «лего» кубиков. Там можно будет целый настоящий город построить, со всякими башенками, окошками.
                Хочешь, Леша, с Димой городок из кубиков построить?».
             Вместо Алеши Григорий ответил:
                «Конечно. Сейчас Леша посмотрит на Димины игрушки, что там у него есть, разберется малость. Он дома любит со всякими машинками играть, с солдатиками».
                «Вот и хорошо»: произнесла Марина.
                «Вы, мальчики, здесь поиграйте, а взрослые сядут сейчас за стол».
             Марина обратилась к мужу:
                «Идите, а то Григорий уже, наверное, проголодался».
           Петр сказал Григорию:
                «Пошли за стол. Пусть сами здесь разбираются».
                «Пошли»: ответил Григорий и сказал сыну назидательно:
                «Леша, будь здесь с Димой. Понял?».
             Леша машинально кивнул, не отвлекаясь от игрушек.
               И два друга отправились на кухню.
                Марина, оставшись наедине с детьми, сказала Леше:
                «Дима с тобой поиграет и заодно отвлечется от своего компьютера, а то прилип к нему, не оторвешь».
                «Да, мама!»: незамедлительно воскликнул Дима в сердцах так, как будто ему предъявили несправедливое обвинение. Ему не в первый раз приходилось защищаться от нападок мамы по поводу интернета.
            «Я не смотрю всё время! Сейчас я меньше стал смотреть. Это я раньше постоянно сидел».
           «И сейчас сидишь».
           «Нет. Только, если что-то в интернете нужно загуглить, узнать; я же тебе говорил. А так я уже не сижу долго».
           «Знаю я тебя. Недолго ты сидишь! Целыми сутками можешь сидеть».
          «Ну мама! Я же говорю тебе!».
          «Ладно! Ладно! Сейчас тоже бывает часами за компьютером сиднем сидишь. Что я не вижу?».
           «Это если только по учебе».
           «Знаю я твою учебу! Девочки, да мальчики у тебя одни в компьютере».
                Больше Дима поостерегся возражать, по всей вероятности, последний аргумент мамы произвел на него определенное впечатление, и он счел за лучшее промолчать на этот раз.
               Марина оставила без внимания Диму и склонилась к малышу:
                «Лешенька, бери любые игрушечки. Не стесняйся. Играй.
                Дима поиграй с братиком. Какую-нибудь игру придумайте. Давай занимайся с братом! Понял?».
              «Понял».
              «Играйте хорошо. Займи Лешу чем-нибудь. На тебе ответственность. Папа с дядей Гришей на кухне будут. А вы играйте. Я сейчас к бабушке ухожу. Всё понял?».
                «Понял».
               «Ну и молодец. Смотри! Развлекай Лешу! Ничем другим не занимайся, не вздумай в компьютере своем сидеть при ребенке! От Леши ни на шаг!».
           «Ладно».
            «Всё. Я ухожу»
            «Пока, мама».
            «Пока. Будь умницей! Веди себя хорошо».
            «Ладно. Всё будет в порядке, не беспокойся, мама».
            «Смотри. Полагаюсь на тебя, а то папа с дядей Гришей сейчас за стол сядут, им не до вас будет, так что смотри, ты за старшего».
            «Хорошо, не беспокойся, можешь идти».
            «Ну, всё, я побежала».
            «Пока»: в очередной раз попрощался с мамой Дима.
               Она стремительно поднесла ладошку к губам, послала короткий воздушный поцелуй своему сыну и напоследок бросила второпях: 
             «Пока, пока!» и стремглав унеслась из комнаты.
                Глава 47
               Марина скорым шагом прошла на кухню. Мужчины уже расположились за столом, уставленном тарелками с различными закусками. Петр успел открыть бутылку дорогого виски, но еще не разлил напиток по рюмкам.
            Вопросительно глянув на жену, Петр спросил ее:
                «Ты с нами сядешь?».
                «Нет, не могу. Нужно уходить».
           Григорий удивленно посмотрел на хозяйку:
                «А ты куда, Марина?»
                «К маме нужно идти, заболела она».
                «А что с ней?»: с участием произнес Григорий.
                «Давление зашкаливает за двести, диабет же у нее и вообще что-то плохо чувствовать себя стала в последнее время. Всё больше лежит, вставать с постели редко стала. Боюсь я за нее».
                «А врачи что говорят?»: заинтересованно спросил Григорий.
                «Да что врачи! Кучу рецептов выписали. Предписания-то мы все выполняем, а что толку! Старость уже пришла, ничего тут не поделаешь. Одно вылечили, другое заболело, вот так и мучаемся».
                «Да это точно»: поддакнул Григорий и, чтобы обосновать свое мнение, произнес записную истину:
                «У молодых-то всё болит, а у старых тем более».
               Марина, увидев со стороны собеседника предупредительность и соучастие, искреннее или показное, это мало кому было понятно, даже самим собеседникам, продолжила словоохотливо рассказывать:
                «Да тут еще простуда откуда-то к ней прицепилась. Всё к одному. Страх как переживаю я за нее, да и отец уже плохо ходит. Так что я сейчас убегаю».
                «Жалко. Но конечно нужно идти, раз такое дело. Это в первую очередь»: участливо сообщил Григорий.
                «Я сейчас у родителей постоянно нахожусь, с работы и к ним, а в выходные так почти целые дни там».
                «Так ты сегодня не опоздала?»: спросил гость.
                «Нет. Звонила папе, он сказал, что маме сегодня получше, он сам пока за ней присмотрит. А через, минут сорок, я уже у них буду, так и мотаюсь то туда, то сюда. Ничего дома сделать не успеваю. Мои сами управляются, я тут в последнее время набегами только бываю».
                «Да тяжеловато вам приходится»: вырвалось из уст Григория.
                «Ничего, я привыкла»: выказав своим видом невозмутимость и спокойствие, произнесла хозяйка.
                «А сиделку не нанимали?»: продолжил интересоваться Григорий.
                «Сиделкам я не доверяю, так что самой приходится справляться.
               Ухаживаю и за мамой, и за отцом. А когда невмоготу будет, тогда придется сиделку еще нанимать».
                «А я и не знал, что у вас такое дело. Мы, наверно, не вовремя пришли»: в глубине души упав духом, произнес Григорий, когда ясно осознал серьезные проблемы, которые присутствуют в семье хозяев.
                «Ничего, ничего. Петр-то дома, это я в бегах»: успокоила Григория хозяйка, увидев его омрачившееся лицо - «В кои веки пришли в гости! Разговаривайте, общайтесь. Столько не виделись! Так что не переживай, сидите хоть круглые сутки, Петр всё равно с Димой дома находится, тем более завтра воскресенье. А мне нужно уходить».
                «Ну пусть родители выздоравливают»: поспешил предупредительно высказаться Григорий.
                «Хотелось бы конечно. Надеюсь на чудо.
                Ладно, вы сидите, а я пошла собираться».
                «Ночевать там буду»: обратилась она к мужу.
                «Хорошо»: коротко ответил Петр.
                «Дверь я сама закрою»: продолжила наставлять мужа хозяйка.
                «Ладно, давай иди уже, а то отец там кипятком уже писает, наверное»: внезапно вдруг выдал, до того момента мало принимавший участие в разговоре, Петр, который не выдержал долгой словесной преамбулы к, так еще и не начавшемуся долгожданному, застолью.
              Услышав такое непотребство, с ее точки зрения, в высказывании мужа, Марина не смогла смолчать и тут же на повышенных тонах стала ему высказывать свое возмущение:
                «Как тебе не стыдно! Постеснялся бы такое говорить! Еще и при     Григории!».
                «Ладно, ладно! Это я так, в шутку!»: стал оправдываться Петр, сообразивший, что сказал лишнего.
                «В шутку тебе! Люди болеют, а ты шутишь! Ни стыда, ни совести!»: продолжала высказываться, обиженная в своих лучших чувствах, хозяйка.
                «Да ладно! Что ты! Идти же тебе всё равно надо! Я просто хотел, чтобы ты не опоздала, родители же ждут».
                «Э-эх!»: помотала головой с укором Марина и произнесла:
                «Ну ладно, я пошла. До свидания, Григорий».
                «До свидания, Марина. Всего хорошего. От меня привет передавай родителям».
                «Передам обязательно»: подчеркнуто внимательно ответила гостю Марина и, не взглянув больше ни разу на мужа, как будто его вообще нет на кухне, пошла собираться в дорогу.
              Григорий, не перестававший пристально, завороженным взглядом наблюдать за супругами, заметил, что, хотя Марина попрощалась с ним подчеркнуто любезно и дружелюбно, но, тем не менее, выражение лица её после перепалки с супругом было немного отрешенным и огорченным.
                Глава 48
                Петр проводил жену скептическим взглядом и искоса глянул на Григория, чтобы оценить то, как тот воспринял эту, спонтанно возникшую, перебранку, но по невозмутимому выражению лица товарища так и не смог ничего понять.
                «Ладно, хватит уже! Пора бы и начинать, и так уже припозднились. Время уже столько прошло! Жрать хочется до ужаса и выпить не мешало бы!»: подумал Петр.             
               Он с каким-то, необычным для него самого, внутренним пиететом и долгожданным удовлетворением взял в руки большую роскошную бутылку виски и налил алкоголь в большие хрустальные рюмки до самых краев, а потом торжественно произнес:
                «Ну давай за встречу выпьем! Чтобы не последняя была!».
                «Да, давай!»: Григорий, чуть сдуру не расплескав драгоценное виски, энергично поднял вверх руку с рюмкой и прочертил ей в воздухе короткую дугообразную линию в знак полной солидарности с другом, а затем махом проглотил огненную жидкость.    
                Через пару минут у него в желудке разлилось приятное тепло и как-то внезапно, тут же, стало лучше на душе, спокойствие откуда-то и уверенность появились, и мир стал казаться уютнее и проще. На некоторое время Григорию мир раскрылся с другой, более приятной стороны, с той, которую он уже изрядно подзабыл из-за своего затянувшегося состояния какой-то темной безнадежности, преследующей его на протяжении долгого времени.
                Григорий сказал сам себе:
                «Как говорится в картах, подзабыл я все радости жизни в своих пустых хлопотах. Чем только у меня сердце успокоится, непонятно и успокоится ли вообще. Вот в чем вопрос, как говорил неугомонный Гамлет в своих досужих размышлениях».
              Он спонтанно подумал о себе с долей сожаления:
                «Когда-то, в далекие времена, и у меня было такое внутреннее состояние, как сейчас я испытываю, только без наличия алкоголя в крови.
             А многие так и продолжают жить в таком же более-менее приятном состоянии и совсем не парятся, как я. Не думают о том, о чем не нужно. Живут себе и живут, как все нормальные люди.
             Что-то, наверное, у меня пошло не в том направлении и не так, как нужно и я догадываюсь что именно».
                И он уже без эмоционально, почти равнодушно, добавил про себя:
                «Я был бы дураком, если бы не догадывался…. А может я и есть дурак, кто его знает. Мне же про это никто ничего не говорит, а я и не спрашиваю». 
                Но в данный момент Григорий предпочел отмахнуться от неприятных рассуждений, так как у него появилось больше дружелюбия и внезапной симпатии к этому миру, и заодно дополнительной симпатии, и открытости, направленной на Петра.
               Он даже шпроты стал жевать как-то веселее и энергичнее. Григорий не преминул про себя отметить это обстоятельство:
                «Жую, широко разевая рот, как дурак какой-то какие-то шпроты, челюсти так и ходят ходуном, как у идиота какого-то и радуюсь, как дурак неизвестно чему.
            Боже, что на свете делается! Всего-то и нужно было мне одну рюмку выпить, правда большую-пребольшую, и сразу же хорошо стало. Как мало человеку надо!
             Но, к сожалению, эта эйфория у меня скоро пройдет, и будет всё, как всегда, я не раз в этом убеждался. Всё встанет на свои места, и я буду на своем обычном месте».
              Своим вопросом Петр прервал непроизвольные размышления Григория:
                «Как у тебя дела-то идут? Я же толком про тебя ничего не знаю».
            Григорий лаконично ответил:
                «Да более-менее дела».
             Но в тоне, которым были сказаны эти слова, Петр уловил какую-то недосказанность и неопределенность, да и сами слова прозвучали не слишком убедительно для него, и он продолжил свои расспросы:
                «Чем сейчас занимаешься? Где работаешь?» и, чуть помедлив, вкрадчиво спросил:
                «Нормально всё?».
                «Нормально… Сейчас только временно не работаю. Недавно уволился с работы»: ответил гость.
                «А почему?»: задал риторический вопрос Петр.
                «Да так получилось. Долго рассказывать»: с неохотой промолвил Григорий, но счел нужным через пару секунд коротко прояснить ситуацию:
                «С новым начальством немного не сработался. Сейчас другую работу ищу».
                «Ну и как? Нашел что-нибудь?»: продолжил расспросы хозяин.
                «Пока нет. Ищу еще»: лаконично ответил Григорий.
                «Варианты какие-нибудь намечаются?»: не унимался с расспросами Петр, желая досконально прояснить ситуацию.
             Тут Григория эмоционально прорвало, и он, желая высказаться, заторопился с ответом:
                «Варианты-то есть, разные; но то, что устраивает – трудно найти. Сам знаешь. То денег какие-то крохи предлагают, то работа слишком далеко, то квалификация их не устраивает, то возраст не подходит. 
                Короче, хожу от одних к другим и толку пока нет … Ничего особо хорошего еще не нашел. Так что сейчас свободен, как птица в полете».
             Желая приободрить брата, Петр выделил в его страстной речи один позитивный момент и сказал:
                «Хорошо тебе. Отдыхаешь». 
           Но Григорий, которому было неприятно его нынешнее положение с поиском работы, не оценил участие Петра в своей судьбе и высказался так, как он понимал ситуацию:
                «Отдыхаю пока, но работу, всё равно, нужно где-то найти, да и денег сейчас - не особо, нужно где-то изыскивать.
                Честно сказать, ничего особенно хорошего нет, когда ни денег, ни работы».
                «Везде свои плюсы и минусы»: философски изрек хозяин и продолжил:
               «А я сейчас по утрам, как взмыленный, бегу на работу. И так каждый день, крутишься, как белка в колесе, с утра и до вечера. Вечером только после восьми домой прихожу.
              Надоела уже такая жизнь, надо бы куда-нибудь смотаться на море, отдохнуть, но времени сейчас нет. Одно хорошо, что дела идут, не сказать, чтобы отлично, но, хорошо, по крайней мере. И по деньгам – всё нормально».
             Обведя комнату взглядом, Григорий счел нужным похвалить хозяев, чтобы доставить Петру удовольствие:
                «Вижу по квартире, что шикарно живете, молодцы!».
                «Да что там шикарно, ерунда»: возразил, не сильно манерничая, а вполне обыденно и искренне, хозяин - «Ты не видел, как другие живут. Так. Как могу стараюсь, да и Марина тоже зарабатывает неплохо. Тянем, как можем».
                «Да ладно, не прибедняйся»: воскликнул Григорий – «Вижу, что хорошо живете. Обстановка у вас по высшему разряду, да и квартира отличная, огромная; ремонт вот какой хороший сделали, что тут говорить».
                Глава 49
               В этот момент он услышал гулкий дробный топот бегущих ног и в это же время раздался короткий ликующий вопль, как у индейца, который удачно подстрелил бледнолицего - это кто-то куда-то несся, сломя голову и при этом истошно вопил в одной из отдаленных комнат.
              Вдруг хаотичные звуки прекратились и через краткий миг раздался звонкий голос Леши, который вероятно что-то спрашивал у брата, и, в ответ, прозвучал более глухой, спокойный и размеренный голос Димы.
            По всей видимости, подумал Григорий, Дима перестарался сверх всякой меры, послушавшись наказа своей мамы, и стал чересчур активно развлекать братишку, а может это и сам Алеша, не дожидаясь пока его будут развлекать и привечать, разбегался и разозорничался.
              Григорий, округлив глаза, с некоторым удивлением сказал Петру: 
                «Смотри, как разигрался с Димой!» имея в виду своего сына, а затем добавил:
                «Чувствует, что свой; что к нему хорошо относятся, вот и разбегался во всю прыть, расшумелся. Показывает себя молодец во всей своей красе».
                «Да ладно, пускай бегает, раз ему так хочется»: снисходительно произнес Петр.
                «Пусть забавляется, и Димка с ним заодно отвлечется от компьютера. Может познакомятся получше, начнут потом встречаться чаще, братья всё-таки. 
                Лишь бы не влетел во что-нибудь, не расшиб бы себе чего-нибудь».    
             Григорий не задержался с ответом и, убежденно и от этого несколько легкомысленно, заявил другу:
                «Не расшибет!» и продолжил:
                «Это здесь он такой шустрый. А в садике-то себя немного по-другому ведет. Все дети вместе, компаниями, а он один вокруг них ходит кругами, не знает, как к ним пристроиться.
               Я, иной раз, смотрю на него в садике, когда его иногда отвожу туда, так он с утра как зайдет в группу, так и не знает, как к детям подступиться, как заговорить с ними; ходит, ходит кругами, что-то там обдумывает, а приблизиться сразу не решается.
               А все остальные играют себе друг с другом, шумят, орут и не обращают ни на что внимание и никакие особые проблемы их не волнуют».
                «Что ты хочешь! Дети есть дети»: промолвил Петр.
                «Да! Но мой-то по-другому себя ведет!»: пояснил Григорий.
                «В его ли возрасте заморачиваться со всякими там жизненными сложностями? Ну я понимаю, например, взрослый человек по этому поводу может задумываться, когда какие-то проблемы у него возникают. Но маленький ребенок?!
          ........Смотришь, другие дети сходятся легко, не задумываясь, как будто, так и надо. Всё у них естественно своему возрасту, играют и играют себе друг с другом и не думают даже еще ни о чём таком.
               А Леша всё никак себе друга настоящего не может найти.  Старается, старается подружиться, а что-то не получается. То у него один предателем оказывается, то другой.
               Как только предатель у него появился, тогда он по-своему начинает с ним разбираться, как умеет; вызывает его на честный бой и начинает с ним драться, не по-настоящему, конечно, а так, больше на словах, чем не на деле.
             Потом, глядишь, и снова немного, на какое-то время, сдружился обратно, так и продолжается, то сходится, то расходится».
                «Все дети так. То ссорятся, то мирятся»: согласился с братом Петр.
             Григорий, не сильно обративший внимание на последнее высказывание Петра, продолжил свой рассказ про сына:
                «А моему нужно, только чтобы с ним друг играл, а главное ради выгоды не бросал, не переметывался, короче, то к одному, то к другому. Тогда не предатель, а если переметнулся к другим, тогда снова с ним бой.
              Правда, сейчас у него вроде бы какой-то дружок появился, Кирилл, с ним начал общаться, повеселел, а то всё немного в стороне, да в стороне от других, не мог ни к кому приткнуться. 
            Если с другими пацанами играть начинал и игрушки у него выпрашивали, то всё отдавал, а сам и без игрушек оставался и без друга».
                Глава 50
           Петр, внимательно слушавший товарища, вставил свой короткий комментарий:
              «Димка тоже у нас в детском саду всем свои игрушки раздавал. Ничего страшного. Ты особенно не парься, у многих детей, я так понимаю, такие же проблемы».
              «У всех, да не у всех! У кого-то таких проблем нет!»: сказал, как отрезал, Григорий и обратил внимание на то, что его слова прозвучали грубовато, а он потерял контроль над собой, что для него совсем не характерно.
           Петру не очень понравился безапелляционный тон, с которым была произнесена последняя фраза, и он стал настаивать на своем:
                «Ну я не говорю, что у всех детей такие проблемы сплошь и рядом, но ни у одного же твоего Лешки так. Что он один такой?».
                «Мне-то от этого не легче»: с легким вздохом глухо произнес Григорий.
                «Я понимаю, но ты, всё равно, сильно-то в голову не бери. Перемелется - мука будет»: убеждал Петр.
                «Хотелось бы конечно!»: сказал не совсем уверенно Григорий.
          Петр, помолчав немного, сказал:
                «Да, с детьми сложности бывают. То одно, то другое.
                Димка, вот мой, у него друзей хоть и полно, а что толку. Учится то он в основном на одни четверки и пятерки, и друзья сели ему на голову; то один, то другой просят: «Дай списать» или задачки им порешай. 
                Сами ничего делать не хотят, а Димка давай им решай. 
                А он им всем и помогает, не отказывает, вот они и наглеют потихоньку.  Я ему говорю, да он не слушает, всё равно всем помогает. Такой он у нас. Друзья же ему они все, вот и старается для них, а они и рады, ездят на нем».
                «А он что?»: с явным интересом спросил Григорий и Петру стало понятно, что эта тема по каким-то причинам занимает и волнует его друга.
                Петр бесстрастно ответил на заданный ему вопрос:
                «А он – ничего!»
и продолжил так же без эмоционально, как и прежде, как будто, затронутая в разговоре, тема уже давно, на десятки раз, обговорена:
                «Спокойный, как танк, в голову не берет, помогает им всё равно. Не переубедишь его. Но и друзья к нему, нужно сказать, хорошо относятся. Все, как соберутся иногда у нас, так только и слышно: «Дима! Дима …».
               И Петр с накалом завершил свое повествование, как будто поставил точку:
                «Но в учебе они точно ему на голову сели, хоть говори ты ему это, хоть не говори!».
                Григорий поспешил успокоить друга:
                «А может это в некотором смысле и хорошо, что он добрый такой у вас. Это мы взрослые всё выгоду ищем и не желаем никому помогать просто так, а дети они другие».
            Петр, ничуть не убежденный в том, что только что продекларировал Григорий, протянул с некоторой неопределенностью:
                «Хрен его знает. Может быть, но мне, всё равно, не нравится, что на нем иногда ездят, хотя он этому и не придает значения».
              Григорий примирительно сказал:
                «Зато добрый. Не знаешь, что лучше…».
              Не успел Григорий закончить фразу, как Петр тут же его перебил:
                «Я бы не сказал, что он у нас такой уж добренький. Совсем нет. Он и твердость проявить может, когда ему что-нибудь нужно».
              Григорий решил согласиться с Петром и произнес с умным видом, всем известную, расхожую догму:
                «Лучше пусть будет твердым, потом в жизни не придется расхлебывать доброту свою, когда на шею сядут».
               И, пытаясь придать себе убедительности, с пафосом, неестественным в данной ситуации, добавил:
                «Иначе беда потом будет, однозначно тебе говорю».
                И глянул круглыми растерянными глазами на Петра, оценивая впечатление, которое на него произвела его речь.
             Петр, интуитивно почувствовавший, что Григорий почему-то внезапно стал с ним во всем соглашаться, безапелляционным тоном заявил:
               «Поэтому я и говорю ему, чтобы он особо не давал себе на шею садиться».
               «Да, это плоховато»: согласился Григорий и продолжил:
              «Но я лично, всё-таки, предпочел бы, чтобы у Леши друзья были, хоть какие-нибудь. Без друзей, одному намного хуже».
               «Заведет еще себе друзей, не беспокойся, жизнь большая, без друзей не останется»: ответил ему Петр и добавил, как показалось Григорию, несколько самонадеянно:
                «У всех друзья есть».
                Григорий в ответ на такое утверждение ничего не сказал, только хмыкнул скептически про себя.
            Петр продолжил:
                «Я с друзьями каждую неделю встречаюсь. Да и на работе друзья толкутся целый день, надоели уже, деваться от них некуда».
              Григорий мысленно позавидовал брату:
                «Тебе друзей некуда девать, а я всех растерял, их у меня сейчас – Хрен да маленько! Друзей – с маленький кузовочек! Все мои бравые, да удалые друзья в ладошке поместятся.
              А ты тут друзьями, я смотрю, раскидываешься, десяток сюда, десяток – туда! Да и еще вокруг тебя друзья увиваются, между ног проскакивают и бегают кругами вокруг тебя, как оглашенные. Подпрыгивают, наверное, перед тобой и руками тебе машут перед лицом, привлечь твою благосклонность пытаются, чтобы ты обратил на них, бедолаг, свое драгоценное внимание!
             Вот такая, значит, немудреная ситуация – Для тебя естественно быть с друзьями, так же просто, как кофий кушать по утрам, а для меня естественно сейчас – быть без друзей».
         Но потом подумал философски, без особенной душевной горечи:
                «Но ничего. Как говорится – «Каждому своё!». У каждого своя дорога! Расстраиваться по этому поводу нет смысла! Расстраиваться нужно было раньше, а теперь уже поздно».
                Глава 51
Петр, тем временем, спросил задумавшегося Григория:
                «Ты-то с кем-нибудь из наших контакты поддерживаешь?».
                «Да, нет. Давно уже никого не видел»: ответил Григорий.
                «А я с Андреем и Тимохой встречаюсь, на связи постоянно находимся, да и с другими ребятами периодически вижусь; на охоту, на рыбалку вместе ездим и в баню ходим, раз в месяц точно. 
             Давай присоединяйся. Ты один что-то потерялся. Мы все общаемся, созваниваемся постоянно, один ты куда-то пропал.
             Тимофей говорил, что он как-то раз пытался с тобой связаться, да что-то не получилось, не отвечал ты что ли или телефон сменился. Я так и не понял.
                Не звонил он тебе?».
             «Да, нет…»: не совсем неуверенно промолвил Григорий и помолчав добавил:
             «Может и звонил когда. Если номер неизвестный, то я трубку мог не взять».
                Петр сказал, как про дело окончательно решенное:
             «Я тебе позвоню, когда мы будем собираться на охоту. Мой номер у тебя же записан?».
             «Записан»: подтвердил Григорий и тут же с сомнением произнес:
             «Да я на охоте то никогда не был и ружья у меня нет».
             «Винтовку я тебе дам, всем обеспечу. Ты только соберись, время найди, а там у тебя всё будет»: заявил хозяин. Помолчав, он выдвинул еще одно предложение:
              «Можно всем вместе как-нибудь встретиться где-нибудь в кафешке, посидеть…   
                Как ты? Время найдешь?».
             Григорий уклончиво стал отвечать:
                «Не знаю, посмотрим. Сейчас точно сказать не могу…Там видно будет… Как там с делами время будет…Не знаю…».
              «Что там «Не знаю!» ... Я позвоню, ты собирайся и приезжай!»: решительно объявил Петр.
             «Ладно, время если будет, приеду»: не стал обострять ситуацию Григорий.
             «Приезжай»: расставив все точки над «И», завершил дискуссию Петр и, не став глубоко вдаваться в рассуждения, коротко пояснил:
                «Сейчас пока мы еще молодые, нужно жить, пока живется».
                «Какие мы молодые? Уже сорок стукнуло. Нашел себе молодых!»: не сдержав невольно возникшее у него веселье, воскликнул Григорий.
                «Ну относительно, конечно, молодые, но здоровье-то, пока еще есть»: высказал свое соображение с двояких позиций Петр и стал развивать дальше свою точку зрения перед собеседником:
               «Посмотри на родителей Марины! Да и наши с тобой тоже уже старые… Кстати, как там твои родители поживают?».
              Григорий, как только услышал слова про своих родителей, то тут же забыл про всё остальное и стал отвечать брату про то, что волновало его реально больше всего:
                «Да ничего, слава Богу. Живы и здоровы, по возрасту конечно».
                «Ну и хорошо»: лаконично и неопределенно высказался Петр.
                Григорий продолжил высказываться на наболевшую тему:
                «Побаливают иногда, то одно, то другое».
                «Вот видишь!»: уцепился за слова брата Петр и напористо стал ему внушать:
                «Потом и мы дома будем сидеть с болячками разными, насидимся еще, а сейчас, пока всё хорошо, более-менее, нужно общаться.
                Пока ты еще ребенок, как, например, Леша твой, то туда-сюда, можно как-то и без друзей обойтись, сильно на это внимание не обращаешь, рядом мама, папа, родственники какие-нибудь толкутся; всё кругом интересно, занят под завязку какими-нибудь занятиями, всё равно как-то, с кем-то общаешься, один не остаешься».
                «Да знаю я всё это»: с досадой произнес Григорий – «Что ты думаешь не знаю? Знаю конечно. Скажу больше, одному вообще паршиво, особенно в старости. А с возрастом всё будет только хуже и хуже».
               «Ну нам то еще рано об этом думать»: оптимистично заявил Петр и продолжил:
                «Пока-то еще всё в порядке. А что когда-то будет, так это еще не скоро».
                «Это я так, просто говорю»: примирительно промолвил Григорий, не став вступать в сложные дискуссии, и, внутренне перекрестившись, добавил, чтобы не накликать лиха:
                «Пока-то еще всё более-менее».
            Но, всё-таки, не сдержался и, чтобы быть честным перед самим собой,
высказал свою точку зрения:
                «Но, всё равно, когда-то и старость наступит».
                «Ну, когда наступит, тогда и будем об этом думать. Сейчас-то еще вся жизнь впереди»: бесшабашно заявил Петр.
                Глава 52
              Григорий не стал спорить с другом, но высказался несколько неопределенно: 
                «Уже, конечно, не совсем впереди, но еще есть время», а потом продолжил с большей определенностью:
                «У детей - всё впереди!» и невольно высказал ту мысль, что его тревожила постоянно:
                «Я так думаю, что Алеша друзей себе еще найдет».
                «Конечно найдет!»: без колебаний подтвердил Петр, ничуть не сомневаясь в своей правоте.
            Такая твердая, но бездоказательная убежденность, высказанная Петром, благотворно подействовала на, расслабленного после употребления виски, Григория и он почувствовал, что его давние тревоги и тягостные сомнения начинают понемногу куда-то улетучиваться и их, частично опустевшее, место в его душе начинает заполняться светом и надеждой на лучшее будущее как для него самого, так и для членов его семьи.
               Оптимизм и надежда на лучшее будущее сами по себе не гарантируют того, что это светлое будущее действительно произойдет, но главное то, что на душе Григория действительно полегчало.
            Он с каким-то внутренним облегчением и энтузиазмом продолжил вещать для своего друга:
                «Я таких упертых людей, как он, еще в жизни своей не встречал».
                «Что он у тебя такой уж упрямый?»: несколько равнодушно, как показалось Григорию, переспросил Петр.
             И Григорий от такого вопиющего недоверия к своим словам даже невольно вытаращил глаза и недоуменно уставился на друга: «Ты чё, мол, совсем ничего не понимаешь!».
            Но выражение лица Петра было именно такое, как об нем подумал Григорий, то есть «совсем ничего не понимающее» и тогда, чтобы убедить друга Григорий с нажимом воскликнул:
                «Точно тебе говорю!».
           Но этот крик души не убедил Петра, так как несколько суетливое поведение Григория и наивное в этот момент выражение его лица не способствовало тому, чтобы Петр ему безоговорочно поверил.
           Тем временем Григорий дальше энергично продолжал свое повествование:
               «Как привяжется, если ему что-нибудь нужно, будет приставать, приставать, так и не отвяжется, пока своего не добьется. Это еще тот персонаж! Упрямый, еще такого поискать».
            Петру захотелось сменить тему разговора, но, чтобы не обидеть брата, он продолжил поддерживать диалог:
                «Не думал я, что он у тебя такой».
               Григорий тоже сразу же засомневался в своих словах и протянул задумчиво:
                «Хотя в садике то, видишь ты, характер его никуда не делся, а ведет себя, всё-таки, по-другому, чем дома».
              Петр прагматично заметил:
                «Дом есть дом, а садик - это садик».
               Григорий продолжил:
                «Там он не прилипает, как липучка, чтобы своего добиться. Даже иногда наоборот бывает.
                Среда там другая, народу много, и становится таким иногда, как будто его подменили.
                А дома пытается всё по-своему делать, мы и сами, конечно, виноваты. С ним носимся, как с писаной торбой, а он уже и спорить с нами начинает, бывает на ушах весь дом из-за этого стоит».
             Петр, слушая друга, мысленно провел параллели со своим сыном и не удержался от того, чтобы не высказать свое мнение:
                «Димка вообще то слушается нас, но тоже с норовом, всякое бывает, что-нибудь тоже учудить может, но в школе учится хорошо, учителя его хвалят. 
                Ему, правда, легко везде всё дается, что в школе, что в музыкалке. Все к нему хорошо относятся, что одноклассники, что учителя. Друзья к нему липнут. Легко пока у него всё получается, одних наград разных наполучал море, особых хлопот с ним сейчас нет».
             Григорий, внимательно выслушавший друга, вздохнул невольно:
                «Боюсь, что у меня другая история.
               Хотя одна воспитательница Лешу хвалила. Говорила, что парень он развитый и себя в обиду не даст. Но всё больше, как-то, в стороне ото всех…».
            Петр перебил брата:
                «Может ты слишком преувеличиваешь? Что он там один такой. Что он там совсем ни с кем не играет?».
                «Играет, наверное»: не совсем убежденно ответил Григорий.
                «Иногда прихожу, он там сидит в кругу вместе с остальными, что-то вместе мастрячат; во что-то играют; бегают, бывает, друг за другом.
               Но, мне кажется, что у него так не всегда».
                «Это тебе только так кажется»: заявил Петр, пытаясь переубедить брата.
                «Обычный парень, как все. Ты сильно, кажется, преувеличиваешь»: качнув головой, как бы отметая все остальные причины, продолжил Петр.
                «Может быть, не знаю»: промолвил Григорий и после решил сказать другу детства то, что он никому никогда не говорил:
                «Может, я слишком за ним слежу, как бы чего не случилось».
             И сразу же после своего высказывания Григорий решил его тут же дезавуировать и отозвался о поведении сына более прозаически:
                «Но, всё-таки, чуть что, так у него начинаются какие-то проблемы, которых в его возрасте еще не должно быть. А сейчас и истерики дома стал закатывать!».
               Петр несколько пренебрежительно произнес, как будто он говорил о чем-то несущественном:
                «Ну и что? И у меня истерил! Еще как, я помню, в детстве истерил! На землю падал, как подкошенный, прижимался всей грудью к матушке земле и орал благим матом, как припадочный! И что?! Всё прошло и теперь как примерный человек обретается, не прикопаешься!
             Правда и сейчас выверты случаются, и еще какие, иной раз! И ничего! Всё нормально. А как без этого? Ты что хотел, чтобы всё всегда гладко шло? Такого не бывает».
                «Да знаю я, что гладко всё не бывает»: сказал Григорий, сморщив при этом немного физиономию, как будто он только что проглотил дольку лимона. Потом добавил:
                «Я несколько про другое».
                «А про что тогда?»: не сдержавшись, горячо возразил ему брат, как будто говорил он с каким-то несмышленышем. И Петр продолжил втолковывать, как ему казалось, прописные истины:
                «Что он у тебя особенный что ли?» и уже без сантиментов, немного покровительственно продолжил наставлять на путь истинный своего брата:
                «Проблемы у всех бывают, не у одного твоего Лешки. Нужно просто меньше обращать внимание, меньше заморачиваться по каждому поводу, тогда и дела пойдут веселее».
             Петру показалось, что Григорий хотел что-то сказать, но, в конечном итоге, не произнес ни слова.               
               Петр подождал пару секунд и, зная, что друг не откажется от его предложения, промолвил примирительно, как бы ставя точку в обсуждении последней темы разговора:
                «Ну ладно, давай выпьем за то, чтобы у детей всё было хорошо!»
                «Давай!»: с готовностью согласился Григорий.
              Друзья выпили, и, чуть захмелевший и подобревший, Григорий проникновенно сказал другу, надеясь, что тот оценит то, что он хочет сказать:
               «Я тоже надеюсь, что всё переменится. Он у нас, в общем-то, многим интересуется, обо всем расспрашивает; о том, о чем его ровесники еще ни бельмеса не знают и не понимают. Другим пацанам в его возрасте такое, о чем он спрашивает, и не снилось. Даром это не проходит.
              Знает порой такое, что и я не знаю. Я удивляюсь откуда у него такое! А возраст то у него какой, всего шесть лет».
          Петр, который комфортно расположился на стуле и наслаждался текущим моментом, как опытный человек с наметанным глазом, вальяжным тоном добродушно изрек:    
              «Выглядит-то он повзрослее».
         Григорий заторопился объявить:
             «Вот, как раз, через две недели семь исполнится. На следующий год уже в школу пойдет».
           Петр с улыбкой громко констатировал:
             «Ну воо-ще взрослый пацан!».
                Глава 53
               Леша, который в тот момент находился в одной комнате с Димой, вдали от взрослых, внезапно сорвался с места и побежал от избытка переполнявших его эмоций прямо по прямой куда-то вперед из комнаты в комнату, настолько насколько ему позволяли размеры огромной квартиры.
              Мчался он ни на кого не глядя, сам себе радуясь и вдохновляясь неизвестно чему, потом ему неожиданно в голову пришла какая-то идея, он на бегу резко затормозил, развернулся и помчался, сломя голову, назад к Диме.
               Пока Алеши не было Дима не терял времени даром и успел «одним глазком» заглянуть в свой компьютер и даже «Что-то интересное» за столь короткий промежуток времени успело отложиться в его голове из того, что он хотел посмотреть в интернете. Но такой удачный для Димы момент продлился недолго, так как вскоре воодушевленный Леша с «горящими» глазами вновь предстал перед ним и, торопясь выложить свою замечательную идею, выпалил:
                «А давай, Дима, кто быстрее пробежит. Ты или я?».
               И так как брат что-то «замялся» в ответ на Лешино предложение, сразу не ответил, так как обдумывал как бы поделикатнее отказаться от столь «заманчивого» предложения, то Леша, не дожидаясь запоздалой реакции Димы, стал тут же ему показывать свой очередной талант - как он быстро умеет бегать.
                Он сорвался с места и побежал в дальний угол комнаты наклонив голову вниз, врубившись с разбегу макушкой головы в подоконник, он, даже не почесав ушибленное место, не теряя времени, быстро развернулся и побежал в противоположном направлении по комнате, влетел через дверной проём в коридор, там промчался несколько метров, пока не врезался со всего маху всем телом с грохотом в высокий морозильный шкаф, который от удара чуть-чуть, на пару миллиметров, наклонился в сторону и немного закачался от удара, мелко-мелко «засеменив» своими ножками на месте.
               У Петра, когда он услышал мощный удар по морозильному шкафу, тревожно защемило сердце. Григорий, увидевший невольно исказившееся лицо Петра и сразу сообразивший, что это всё проделки его сыночка, сразу же грозно закричал из кухни:
               «Алексей, ты что там творишь?! А ну быстро прекрати! Чтобы больше такого не делал. Еще раз услышу, что ты там что-нибудь бьешь, сразу домой пойдем. Понял?».
              «Понял»: послышался голос сыночка, правда по голосу ясно было Григорию, что Леша еще не осознал полностью тяжесть своего поступка и весьма легкомысленно отнесся к его словам.
              «Вот то-то! А то ты тут, я смотрю, у дяди Пети всю мебель что ли решил развалить на кусочки. Вон он уже хмурится и по столу кулаком сердито стучит! ...»
             После произнесения полугрозной - полуназидательной речи, адресованной сыну, Григорию, внезапно что-то смешное пришло в голову и он, сдерживая в устах улыбку, оглянулся на друга и сообщил на всю квартиру:
             «Да еще, дядя Петя, рычит что-то невразумительное и невнятное!».
           Петр сразу же возмутился такой несправедливостью и стал протестовать:
                «Чего это – невнятное! Очень даже внятно я…».
             Григорий не смог отказать себе в мелком удовольствии, чтобы немного не зацепить самолюбие Петра, и чуть ехидно спросил его:
                «И что ты там внятно делаешь?».
            Петр не сразу нашелся что ответить и пробурчал:
                «Ну что! Что!», но потом он быстренько придумал достойный ответ на выпад в свою сторону, и сказал:
                «Не рычу, конечно, как ты говоришь, но весьма недоволен, как мою любимую мебель крушат!» и добавил полушутя-полусерьезно:
                «Она так дорога моему сердцу».
              Григорий воспринял последнее высказывание брата предположительно, как шуточное, но из-за предосторожности решил, что с чужой мебелью, всё-таки, шутить не стоит, так как дорогую мебель очень ценят не только мужья, но и, что еще более важно, их жены.
               И после того, как он представил себе, как будет меняться выражение лица Марины, когда она увидит свою исцарапанную мебель, то он тут же сделал для себя такой нетривиальный вывод, в котором ёмко отобразилась вся суть складывающейся ситуации:
                «Еще выгонят взашей!».
              Правда потом у Григория мелькнула мысль, что, всё-таки, такой сценарий скорее всего маловероятен и фантастичен, но осадок от такой их встречи в гостях однозначно останется для всех тяжелый.
            И он прокричал строго сыну:
                «Вот видишь!
                Дядя Петя недоволен!
               Не рычит он, а пока только зубами лязгает громко и скрежещет, аки зверь»: довольный своим остроумием, громко сообщил сыну Григорий.
                От таких «лестных» комментариев в свой адрес Петр, подыгрывая другу, как хищный зверь облизнулся и после того, как Григорий улыбкой оценил его натуралистичную игру, самодовольно усмехнулся.
              Григорий, увидев, что у Петра не испортилось настроение, обрадовался такому повороту событий и продолжил разглагольствовать на всю квартиру, так чтобы было хорошо слышно Алеше:
                «Не слышишь? Нет?»
         Отдаленно, как из подземелья, испуганный детский голос ответил с сомнением:
                «Нет».
            Григорий, услышав явный испуг в голосе сына, поспешил сказать:
                «Ладно, ладно, не бойся! Это мы пошутили с дядей Петей.
                Но ты там, всё равно, хорошо себя веди. Понял?».
                «Понял!»: ответил уже более бодро Алеша.
                «Если плохо себя будешь вести, то дядя Петя к тебе придет, покажет тебе где раки зимуют. Узнаешь тогда!..»
                Что узнаешь тогда, Леша, как не напрягал свое буйное воображение, так и не понял. Вот если бы папа конкретно сказал, что огреет его ремнем по мягкому месту, то тогда тут не было бы вопросов, всё было бы ясно и понятно, а так - никакой конкретики нет, ничего и не понятно, ерундистика какая-то полная; «абстлакционизм», как говорил папа, какой-то непонятный.
               И почему, и зачем раков тут папа приплел ко всему этому делу - тоже вопрос из вопросов. И зачем ему, Леше, узнавать где раки зимуют – так вообще загадка из загадок. «Нонсенс или парадокс», как таинственно однажды выразился папа, прижав указательный палец к губам.
              «Больше так делать не будешь?»: снова донесся до Леши совсем не грозный, а даже звонкий и даже, вроде бы, жизнерадостный папин голос.
              «Не буду! Пусть только дядя Петя не приходит. Я буду хорошо себя вести.»: вполне искренне и чистосердечно пообещал Алеша.
               «Смотри!!»: протянул с предостережением Григорий.
               «Не придет он… Ты только себя хорошо веди, а то домой пойдем сразу же».
              «Нет, давай здесь останемся. Домой не пойдем. Ладно?». 
              «Ладно»: снисходительно произнес Григорий, чувствуя, что они с Лешей «зависли» в этом доме надолго. Но он тут же поспешил добавить, чтобы сын не расслаблялся:
               «Только ты больше ничего не бей! Ничего там не ломай.
                Веди себя тихо.
                Понял?». 
               «Понял!»: донеслось жизнерадостным голосом из детской комнаты, вероятно Леша осознал, что ему не грозит никакое наказание и уже успокоился.
               В голову Григория невзначай вкралось подозрение о том, что, так как Леша решил, что опасность миновала, то он мгновенно забудет все предостережения в свой адрес и будет продолжать в прежнем духе, как того требует его непосредственная натура и живость характера, происходящая из его природы.
                «Всё понял досконально? Или только частично?»: с иронией произнес отец, чуть растянув губы в улыбке, и при этом скосив глаза на Петра.
               «Всё понял».   
               «Хорошо. Играй дальше»: благосклонно разрешил Григорий.
                На некоторое время в детской стало тихо, всё замерло.
             Разговор за кухонным столом продолжился. Петр предложил в очередной раз выпить. После того, как Григорий опрокинул стопку с алкоголем, он, прислушавшись к звукам, вдруг обнаружил, что в детской комнате до сих пор стоит подозрительная тишина.
               У Григория, который не мог видеть полную картину происходящего с его сыном, появились различные обрывочные мысли в голове:
                «Но дети же должны играть, это их естественное состояние. Обычно шумят при этом.... Что они там другое задумали? ... Лучше бы было, как всегда, так привычнее и оттого спокойнее».
             Тишина в детской продолжилась.
             Пока шла беседа на кухне, Григорий время от времени вспоминал и о сыне:
           «Хоть бы как-нибудь пискнул что ли наконец.
              Или еще чего сотворил, а то сидят там тихо, как партизаны в подполье, и не вякнут даже… Явно что-то задумали…
             Что этот сорванец там делает? Что-то это затишье на него не похоже… Не пойти ли взглянуть на ребят».
               «Что они там примолкли совсем?»: размышлял с небольшой долей настороженности отец.
                Но вскоре начался потихоньку – помаленьку, понемногу какой-то, привычный уху отца, шум и гам в детской комнате, возникла какая-то суета у детей, и Григорий понемногу успокоился. Всё встало на свои места и жизнь продолжилась.
                От сердца у отца отлегло, можно было спокойно продолжить разговор с Петром, но, время от времени, через определенные промежутки времени – раз в пятнадцать –двадцать минут, или как отклик на чрезмерный шум у детей, Григорий прислушивался к шуму и обрывкам разговоров у детей: «Всё ли в порядке?».
                Через некоторое время после диалога с отцом, все наставления были напрочь забыты Алешей, как будто их и не было, и «разухабистая», развеселая жизнь Алеши продолжилась.
              Он продолжил заниматься тем, что его интересовало в данный момент по-настоящему – увлекательным общением с Димой, всё остальное - мелочи, не стоящие внимания.
              И всё несущественное, неважное ушло само собой, естественным образом, из текущей жизни и забылось подчистую.
                Глава 54
                И началось.
                «Эх-Ха, Ас-Са!»: нечто подобное вылетало из уст Алеши, когда он с такими воодушевляющими возгласами носился туда-сюда по комнате, вперед-назад по прямой траектории, выкидывая свои ноги вперед, как ходули и почти не сгибая их в коленях, с дробным топотом, гулко стуча пятками по полу.
                И не дай Бог кому-нибудь было оказаться на его пути, Диму он снес бы, сбил бы с ног, но и сам бы пострадал, а от взрослого, если бы он случайно оказался на его пути, сам бы отлетел, как мячик, и, наверняка, тут же завыл бы во весь голос и стал бы обижаться, что его, несчастного, такие нехорошие дяди толкнули, а он – ангел, а другие – нехорошие сбили его с ног и вообще всячески издеваются над ним, ведут себя недостойно и неподобающим, статусу взрослых, образом.
               Алеша, пока хватало ему дыхания, продолжал носиться в одиночку, довольный сам собой и всем на свете, вперед-назад по намеченной траектории, как спринтер, или лучше сказать как угорелый, забыв про свое первоначальное желание состязаться с братом.
               А старший брат в это время, от греха подальше, спрятался в сторонке на безопасном расстоянии в небольшом свободном закутке между шкафом и тумбочкой, чтобы, не дай Бог, его случайно не зацепил Леша при своем разухабистом беге.
                Дима немножечко ошалел, если не сказать – обалдел, от прыти развитой младшим братишкой, когда стоял подальше от пробегавшего спринтера, прижавшись спиной к стене и вытянувшись в струнку, как будто проглотил аршин.
              Леша пулей проносился мимо него, хорошо еще было то, что Леша каким-то невероятным образом не сшибал мебель и не задевал ничего на своем пути и не поранился обо что-нибудь из предметов, пролетая мимо них с гулким свистом.
             Но, слава Богу, пока Алеша ничего не задел, иначе начались бы горькие слезы и весь народ бы сбежался для утешения маленького бедолаги и все уговаривали бы его «быть мужиком», утешали как могли, а он бы еще пуще заливался слезами, потом потихоньку-помаленьку боль бы отошла на задний план, под забылась бы и Алеша наконец внял бы уговорам «быть мужиком», стал бы только всхлипывать изредка, но уже без прежнего накала и энтузиазма и стал бы озираться вокруг в поисках того, как бы поинтереснее продолжить прежние увеселения и чем бы поинтереснее заняться.
             Минут через пять после начала своего спринтерского бега, в течении которого Леше все же удалось каким-то невероятным образом избежать травм опасной ситуации, видно Бог его хранил, он, устав бегать, тяжело дыша, подбежал к брату и, всматриваясь в реакцию на его лице, сказал:
               «Понял, как я быстро умею бегать?! Это еще что, вот я отдышусь и потом еще тебе покажу, как я бегаю».
            Потом сила любознательности взяла верх над хвалебными речами в свой адрес, и он поинтересовался:
                «А сколько я лошадиных сил бежал?».
                «Сто!»: шутя выпалил Дима, особо не задумываясь над ответом, но без намерения обидеть младшего братишку.
             После такого ответа недоуменный вопрос: «Че-го?! Че-го?! Всего на всего?? Да ты что обалдел что ли?» так и застыл в удивленных глазах Алеши, безотрывно смотревших в лицо брата.
                «Не может быть! Я мчался как метеор, как молния, а может быть и еще быстрее! Видел, как ветер вокруг меня в разные стороны развевался? Со свистом ветер разлетался в разные стороны от меня, а ты и в ус не дул!
             Ты что не видел, что ли? Ты где был в это время? Спал что ли? На диванчике прикорнул, наверное, когда я высший класс показывал здесь, неизвестно кому»: с укоризной думал Алеша.
              И он тогда с недоумением, совсем сбитый с толку, спросил Диму:
                «Всего сто лошадиных сил? А что так мало??
                А сколько это километров в час?».   
              Он был обескуражен такой простенькой, по его мнению, оценкой его феноменальных способностей, он то ожидал от Димы такого ответа, который сам хотел услышать, а не то, что другие думают на самом деле.
              Дима был уверен в том, что он запросто сможет убедить младшего брата, и тот все его слова примет за чистую монету, и поэтому стал внушать Алеше:
                «Да это много. Целых сто лошадиных сил! Это сто километров в час… и даже больше».
                Леша быстро удовлетворился таким ответом, его благостное настроение восстановилось, и он с энтузиазмом сказал:
               «А я думал, что я быстрее бежал. Ну да ладно. В следующий раз быстрее пробегу. Вот увидишь.
                Тысячу лошадиных сил!!!»
               И чтобы ни у кого не оставалось сомнений в его способностях, он состроил весьма серьезную, выразительно-красноречивую мину на лице и, напрягая жилы на шее и от чрезмерного усилия вытаращив глаза, выкрикнул с натугой:
               «Миллион!!!»
             И через паузу добавил:
                «Вот во сколько сил я пробегу!».
             Получив внутреннее удовлетворение от столь мощного заявления, Леша по новообретенной привычке ринулся в дальний угол комнаты, но не добежал до конца и развернулся на бегу так, что его чуть в сторону не отбросила центробежная сила. Но он смог скорректироваться и со всего духу бросился назад, к брату. Подбежав к Диме, он с воодушевленным выражением лица, предложил:
                «А может посмотрим кто выше прыгнет?».
             Тут уже наступил черед Димы вытаращивать глаза от удивления. Он еще не отошел от Лешиных галопирующих забегов, а тут ему уже очередное, нечто подобное, предлагают.
              Дима быстро предложил альтернативный план:
                «Давай лучше в машинки поиграем!».
             Алеша задумчиво посмотрел на брата и, чтобы не огорчать его отказом, согласился. Дима повел младшего брата к развалу многочисленных игрушек, сваленных кучей в огромном коробе, и более спокойная обстановка воцарилась на время в детской комнате.
                Глава 55
                Григорий обратил внимание на то, что ребята стали вести себя тише, топота и грома стало поменьше, но звуки голосов периодически доносились до него из той части квартиры, где играли дети.
              Действие алкоголя стало постепенно сказываться и на Петре, и на Григории, друзья расслабились немного и разговор перешел в более спокойное, без лишних эмоций, русло.
           Петр давно хотел задать этот вопрос и наконец момент представился:
                «А ты сейчас как? Что делаешь? ...Чем в свободное время занимаешься?»
             Григорий, как показалось Петру, как будто бы с неохотой, стал отвечать:
            «Время сейчас появилось немного ... Так… Помаленьку малюю картины, пейзажи и так, разное».
          Разгоряченный алкоголем, Петр с энтузиазмом воскликнул:
           «Так, ты что рисуешь?»
           «Да. Маленько»: сдержанно ответил Григорий.
           «Для себя что ли?»: продолжал расспросы Петр.
           «В основном для себя»: сказал ему брат и, не удержавшись, добавил то, что не хотел говорить, но то, что невольно прорвалось у него наружу:
           «Но пытаюсь и профессионально рисовать».
         Петр пустился в воспоминания и, чтобы дать понять другу то, что он многое о нем помнит с тех давних лет, произнес с ностальгией:
            «Я помню ты в детстве в изостудию ходил при Дворце молодежи».
           «Да»: подтвердил флегматично Григорий и продолжил:
           «Вот с тех пор и занимаюсь. То бросал, то начинал снова. Сейчас несколько картин написал. Показывал недавно одному специалисту. В общем-то, хорошо отзывается.
                А может так говорит, чтобы не обидеть, трудно сказать».
            «Так ты оказывается профессионально рисовать стал? Или, как там правильно говорится, писать?»: вопросительно глянув прямо в глаза брата, спросил Петр.
          Григорий снисходительно продолжил:
            «Да всё равно, писать или рисовать. Главное, чтоб получалось».
        Петр с настойчивостью продолжал расспрашивать:
            «И что, у тебя получается?»
           Григорий, так же сдержанно и без эмоционально, как и раньше, промолвил:
             «Вроде бы. Немного. Сейчас готовлю несколько работ к первой своей выставке. Пригласили».
             «Так это твоя персональная выставка что ли? Ничего ты рванул!»: воскликнул искренне обрадованный Петр.
             «Какое там! Ты что!»: отмахнулся от восторгов друга Григорий и, чтобы не подавать ложных надежд Петру, сказал ему подчеркнуто буднично:
            «Общая выставка для всех областных художников; кого, конечно, пригласили. Я там три картины только буду выставлять, да и то хорошо. 
              Не знаю, что из этого получится. Посмотрим. А там видно будет, буду этим заниматься или нет. Может на работу выйду и всё, прощай».
          Петр, проигнорировавший аргументы Григория, не унимался и продолжил горячо поддерживать брата:
               «А может выстрелит? Дела пойдут. Будешь картины под заказ рисовать, а там всё как по маслу пойдет» и потом добавил завершающий аргумент в пользу того, что всё должно пойти по наилучшему сценарию:
                «Богатых заказчиков найти только надо».
           Григорий, у которого возникло некое отторжение на восторженные речи брата, стал его уже разубеждать понемногу: 
              «В том то и дело. Где их найдешь? Да я, честно сказать, об этом еще и не думаю сейчас, хотя бы работы свои выставить и то хорошо.
                Сложно всё это». 
             «Что тут сложного?»: удивился Петр и продолжил:
             «Не получится, так не получится и хрен с ним! А если получится, то вверх ракетой улетишь, дела в гору пойдут!»
             Григорий, не скрывая свой скептический настрой от товарища, в открытую с сарказмом ему сказал:   
              «Да, уж точно. Ракетой! Только куда приземлюсь потом, непонятно» и добавил убежденно:
              «Чтобы ракетой вверх улететь - тут талант нужен, да еще много чего другого».
              «А у тебя что таланта нет?»: продолжил Петр уже без прежнего энтузиазма и только из-за желания настоять на своём.
       Помолчав, он добавил:
               «Я помню ты первые места на изо занимал».
               «Это тебе не в школе картинки малевать. Ты не сравнивай»: вырвалось у Григория.
              И потом из его уст прозвучало внушительно:
               «Здесь всё по-другому, по серьезному, иначе ничего не получится».
            Другого довода у Петра не нашлось, как, вместо своих собственных слов, произнести, изрядно потрепанную частым употреблением, пословицу:
                «Не Боги горшки обжигают».
           Григорий тут же возразил ему:      
               «Как раз, чтобы обжечь горшок, много ума не надо, а, чтобы написать хорошую картину нужен большой талант, не каждый сможет.
             Да еще этих художников у нас - как собак нерезаных, конкуренция большая, могут даже хорошего художника проглядеть, так он и останется на всю жизнь безвестным. Может когда потом про него узнают, да и то не факт. Так что не знаю стоит ли продолжать это гиблое дело».
             «А ты иди, куда кривая вывезет. Главное действуй, не сомневайся»: посоветовал Григорию Петр.
            Григорий вздохнул невольно и на полном серьезе произнес:
            «Сомневайся, не сомневайся, главное, чтобы картины хорошие получались. А это уже вопрос!
               Да и денег это всё не приносит, одни расходы. Светлана недовольна, ворчит; тебе, говорит, уже почти на пенсию пора, а ты ерундой всякой занимаешься».
                Глава 56
             Из всего сказанного братом, Петра невольно зацепила только одна фраза о том, что Григорию скоро пора на пенсию и это заявление показалось ему забавным. Он не в силах сдержаться, улыбнулся и сказал:
                «Мы еще с тобой молодые. Какая пенсия! Дел по горло!»
                «Да, уж конечно, молодые!» с сарказмом произнес Григорий и потом в сердцах добавил:
                «Надоело, если честно сказать, уже всё. Даже картины уже мало радуют».
           Петр, который не смог доподлинно понять, что хотел этой фразой сказать ему брат, спросил чуть высокомерно:
                «А что так?» и легкомысленно добавил, стремясь чуть подколоть, задеть самолюбие собеседника:
                «Мне вот некогда скучать».
              У Григория непроизвольно сорвалось из уст то сокровенное, что тяжелым грузом лежало у него на душе и то, что он никак не хотел раскрывать:
                «У тебя хоть смысл какой-то есть».
               И тут же Григорий пожалел, что чересчур разоткровенничался с братом, хотя понимал, что рано или поздно нечто подобное он должен был произнести.
                Петр с легким недоумением возразил:
                «А у тебя смысла что ли нет?»
            Григорий чуть иронично стал говорить, как бы этим показывая, что он сам не слишком серьезно относится к тому, что он до этого сказал:
                «Есть. Но он у меня почему-то куда-то постоянно ускользает, всё больше по переменной, то есть, то нет, то опять есть. Так что, считай, что смысла вроде бы и нет».
              Петр, как наставник, стал поучать брата, по крайней мере, так это выглядело со стороны:
                «Так соберись. Цель себе поставь!»
             Григорий с неохотой, как бы защищаясь от нападок собеседника, апатично промолвил:
                «Что-то не получается».
              Петр серьезно спросил, настолько просто и незамысловато, насколько это вообще было возможно:
                «Воли что ли нет?».
           Григорий продолжил обороняться от той дотошности и серьезности, с которой его расспрашивал брат:
                «Получается, что нет. Может чего другого тоже нет. Не знаю. Не получается и всё».
                «Что не получается?»: спросил с твердостью Петр - «Ты конкретно скажи».
               «Почти всё»: откровенно и, наплевав в этот раз на мнение брата, заявил хладнокровно Григорий.
             «Такого не бывает»: самоуверенно произнес Петр и, как бы махнув рукой на бессодержательный и бестолковый разговор, добавил:
              «Всё это беспредметный разговор».
             «Ну, как тебе объяснить?»: протянул протяжно Григорий, задумался ненадолго и наконец, оформив в сознании нужные мысли, вздохнул невольно и начал говорить:
               «Сейчас период у меня в жизни какой-то непонятный наступил. Всё как-то устойчиво плохо стало. Всё идет куда-то к закату и даже то, что, казалось бы, является хорошим парадоксальным образом превращается в плохое, а мало-мальски плохое превращается в катастрофу, предотвратить которую никак не получается. Про настоящее горе, если оно придет, я вообще не говорю, оно просто сломает меня и уничтожит.
              То, что раньше, в молодости, поддерживало меня, того уже нет. На чем держусь еще, не знаю. На каких-то пустых символах. Настоящего внутреннего стержня уже нет. А он раньше был, но я его тогда даже не замечал, не знал, что он у меня имелся.
              Было какое-то самоуважение, достоинство, а сейчас - пустота внутри меня. И были эти чувства настоящие, не напускные. Всё было настоящее, большое, серьезное, даже таинственное, и жизнь и я.
             А сейчас всё – мелочи жизни, не за что ухватиться. Какая-то сплошная серость в душе у меня, да и сам я измельчал. Нет меня.
            Значит что-то было другое в душе у меня, что держало меня на плаву в этой жизни. И это был не суммарный набор каких-то удовольствий сплошных, бездельничанья и отсутствия обязательств.
            Нет, помню, было всякое, и горести, и страхи, и переживания, но, тем не менее, радость была в душе какая-то беспричинная, не зависимая от внешних обстоятельств.
             Но эта радость вероятно всё-таки была обусловлена чем-то; тем, что не зависит от меня. И эта радость была не просто из-за того, что присутствовали надежды на светлое будущее и отсутствовало знание жизни.
              Радость эта была обусловлена нечто большим – был в душе беспричинный свет, который существовал сам по себе, был не зависим от внешних обстоятельств и ничем не подкреплен.
              И этот свет был светом в конце тоннеля, несмотря на то, что я уже знал и страхи, и всякие неприятности в жизни, но я верил, что всё будет хорошо в конце концов, а сейчас уже не верю. Сейчас мрак в конце туннеля.
              Я и так, и так пытаюсь уйти от этого беспросветного ощущения и никак не получается.
             Всё как-то паршиво на душе, ничего не радует, смысл куда-то потерялся, если он вообще когда-то был.
              В молодости, помню, смысла никакого не было, а радость какая-то беспричинная была. Мечты были какие-то, ожидания. А сейчас и смысла нет, и радости нет. Вообще ничего нет».
             «Ну ты совсем-то не утрируй!»: произнес, внимательно слушавший друга, Петр.
                «А я и не утрирую, как ты говоришь! Всё так и есть!»: сказал Григорий и добавил:
         «Как говорится: «Сколько веревочке не виться, а конец будет».
               И думаю я, что закономерный итог всей моей жизни, да и вообще всего, что есть на свете, будут плохими в любом случае и при любом сценарии».
            Петр с удивлением воскликнул:
         «Ну ты загнул, так загнул! Глобально ты, я смотрю, замахнулся» и сказал с наставлением и бескомпромиссно, как неразумному подростку:
         «Палку-то не перегибай.
              Ладно ты про себя что-то там удумал непонятное, слишком мудреное, но за всех-то не говори. Я вот так не считаю и считать никогда не буду».
             «Тут, конечно, я палку перегнул. Переусердствовал малость»: согласился с братом Григорий.
             «Да не малость!»: басом ответствовал Петр.
            Григорий сконфуженно подумал о том, что может быть действительно его мысли прозвучали пафосно и глупо, и ему нужно бы быть более разумным человеком и не изрекать вслух свои фантазийные мысли, которые не приемлет любой трезвомыслящий человек. Он поспешил сказать:
           «Согласен, это от моих черных мыслей. Будущее должно быть, по крайней мере, у детей. Без этого никак.
             Но про свою жизнь я уже начал думать, что ничего хорошего уже не будет.
            Верующие, например, так не думают и в этом их сила. У них и после смерти какое-то будущее остается. А я уже разочаровался во всем» и, помолчав, Григорий добавил:
             «Такого со мной в молодости не было. А сейчас вообще - Швах!».
           Петр, не зная, что сказать на все изреченные тирады брата, произнес первое, что пришло ему на ум:
            «Как говорится, раньше и трава была зеленее и арбуз вкуснее!».
       Григорий с каменным выражением лица процедил:
                «Вот именно».
          Петр начал разъяснять то, что в некоторой степени он считал очевидным и проистекающим из своего жизненного опыта:
               «Просто ты идеализируешь прошлое, а сейчас немного разочаровался. Вот и всё».
            Григорий, однако, в глубине души не согласился с братом и, пытаясь убедить его в своей правоте, высказал такую мысль:   
            «А я думаю, что у меня просто такой этап жизненный наступил. Наверное, все через такое проходят, как я».
            «Не знаю, я через такое не проходил»: скептически качнул головой Петр.
              На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Нить разговора прервалась, и друзья не знали, как дальше продолжить разговор и что еще можно сказать.
               Григорий задумчиво произнес, как бы обращаясь за помощью к брату в объяснении такого феномена:   
            «Я сейчас почему-то стал часто вспоминать прошлое».
               Петр сразу же ответил:
            «Значит ты уже перестал жить настоящим и всё о прошлом думаешь», как будто у него давно был готов ответ на заданную загадку.
               Григорий спокойно, почти без сожаления, как о само собой разумеющемся, произнес: 
             «Это прошлое для меня намного привлекательнее, чем настоящее, а главное я там чувствовал себе лучше, был самим собой».
          Петр напористо сказал:
              «Ты кончай такие разговоры. Это твои эмоции и сентиментальность, вот и всё. Лучше о чем-нибудь хорошем думай. Развейся как-нибудь, встряхнись что ли».
            «Вот я к тебе и пришел развеяться»: произнес Григорий и встряхнул головой, как бы отметая все горести на своем пути, но прозвучали его слова не очень убедительно.
            Петр, окинув взглядом друга, не оценил его тщетные старания выглядеть бодро, и с сочувствием, примирительно промолвил:
               «Ладно, ты это, давай в голову сильно-то не бери мысли такие».
               «Я не беру, не беспокойся. Привык уже»: успокоил Григорий друга.
              Петр, который только в этот момент окончательно осознал, что что-то неладное творится на душе у Григория, предложил:
               «Давай лучше о чем-нибудь другом поговорим и выпьем за одно, чтобы всё было хорошо».
             «Давай!»: согласился Григорий - «Это завсегда, пожалуйста».
                Братья одновременно выпили, наполненные до краев, рюмки с виски и на некоторое время за столом воцарилось молчание, слышно было только, как челюсти сидящих за столом людей перемалывают закуску, и как иногда позвякивают легонько столовые приборы.
              Петр на короткое время задумался о чем-то и затем, первый прервав тягостное молчание, обратился к брату:
                «У тебя хобби какое-нибудь есть? ... Хобби каким-нибудь интересным займись».
                «Хобби-то есть»: тут же с охотой откликнулся Григорий, который понял, что своим советом друг пытается ему помочь.
                «Я вообще-то разным всяким интересуюсь».
             Но Григорий хотел остаться честным по отношению к самому себе и не слукавил, когда сказал:
                «Но и интерес уже что-то не тот, как раньше».
             Петр без всякого пафоса, искренне сказал: 
                «Приходи теперь к нам почаще, дорогу знаешь. Общаться нужно, а то видимся раз в пятилетку»
            Григорий кивнул головой и меланхолично подтвердил:
                «Согласен. Общаться нужно».
                Глава 57
               В кухне повисла неловкая тишина и собеседники не знали, что еще можно сказать друг другу в данный момент времени. 
               Григорий первый нарушил затянувшееся молчание и сказал брату задумчиво:
              «Все равно, как ты не пытайся прыгнуть выше своей головы, как не пыжься, ничего не изменится и Природа своё возьмет».
               «Что ты имеешь в виду?»: не понял брата Петр.
               «А то, что человек сам ничего не может изменить и то, что ему природа указывает, то он и делает»: ответил на вопрос Григорий.
            Петр, уверенный в своей правоте, хладнокровно промолвил:
                «Я вот ни чьи указы не выполняю и выполнять не собираюсь, кроме своих собственных, естественно».
               «Это тебе только кажется»: продолжил настаивать на своем Григорий.
               «Да не кажется мне ничего»: отмахнулся от слов брата Петр и продолжил:
               «Природа хороша так, для общих рассуждений и к реальной жизни она никого отношения не имеет».   
              Григорий внезапно в душе своей разгорячился и эмоционально стал объяснять брату свою мысль:
               «А скажи мне, если ты мне не веришь. Вот, ты, например, родился от природы слишком жестоким или слишком добрым. Неважно. Возможно такое?»
               «Ну возможно. И что дальше?»: сказал Петр.
        Григорий продолжил:
                «Бывают же такие люди, ну, слишком добрые или, наоборот, с какими-нибудь садистскими наклонностями. Их таких мало, но они есть, выделяются от других.
             Встречал таких где-нибудь в школе или в институте?»
                «Ну, допустим встречал»: ответил Петр - «И что из этого?».
           Григорий не ответил брату и произнес:
               «Вот, ты, к примеру, слишком добрый и все ездят на тебе, а ты все равно не можешь от себя отказаться, от своей натуры. Это влияет на человека?».
             Не дожидаясь ответа на поставленный вопрос, Григорий сказал:
              «Или, наоборот, из-за садистских наклонностей ты прибил кого-нибудь в подворотне, а тебе потом из-за этого другие голову оторвали.
         Всё то, что ты такой родился, влияет на твою Судьбу?».
          «Ну, может быть влияет»: неохотно подтвердил Петр и тут же напористо произнес:
           «Но не только же это одно влияет, есть куча и других факторов; сама жизнь разнообразная, в конце концов, влияет, а не только одна природа, как ты говоришь».
           «Есть и другое разное, я не спорю»: охотно согласился Григорий.
          Петр продолжил:         
            «А ты на одном каком-то зацикливаешься».
            «Не на одном, а на главном»: продолжил настаивать на своем Григорий.
           Помолчав секунду, он добавил:
             «Всё равно, природа влияет больше всего, что ты не говори. Это я на себе испытал.
              Вот, например, возьми Лешу. Он чего-нибудь не так сделал, что-нибудь напортачил, мама его наругала, и он костерит себя: и он такой плохой, хуже его никого нет и причем на полном серьезе.
             И вообще истерит, рыдает даже иногда, обзывает себя самыми последними словами, говорит чуть ли не побейте его за то, что он родился таким, самым худшим из всех.
           Короче, самобичевание какое-то зашкаливает …. Правда, потом быстро отходит, Слава Богу».
            Петр, внимательно выслушавший, произнесенное на одном дыхании, повествование брата об Алеше и уже успевший забыть их предыдущую дискуссию, промолвил:
           «Ну он у тебя что-то слишком самокритичный парень, как я погляжу».
          «Не то слово, хуже можно сказать»: отозвался Григорий.
          «Я боюсь, что в будущем такие завышенные требования к себе и какое-то его самобичевание, по-другому не скажешь, может сильно на нем сказаться и одно это может повлиять на его судьбу больше, чем всё остальное вместе взятое».
           «Может быть у него характер еще десять раз переменится, а ты уже вывод окончательный сделал»: сказал Петр.
               Григорий, которому слова Петра принесли внутреннее удовлетворение, уставился задумчивым взглядом куда-то в пространство и машинально кивнул два раза головой, тем самым как бы соглашаясь с доводами брата. Потом сказал:
            «Может быть, может быть, я не спорю… Надеюсь на это».
          Петр, когда отметил про себя, что Григорий стал более покладистым, то усилил свой нажим на него, продолжая методично аргументировать свою позицию:
             «Кажется ты слишком перегибаешь палку. Что-то у тебя всё сложно. Ты выкинь из головы все эти рассуждения и как-нибудь попозитивнее на мир смотри. А то у тебя всё мрачно, то неприятности сплошные, то катаклизмы какие-нибудь, то еще что-нибудь.
           Так, конечно, ничего хорошего не будет, если так думать».
             Григорий, выслушивая неприятные для себя слова, подумал о том, что Петр его неправильно понял и он совсем не то хотел сказать, что ему вменяется в вину. Поэтому Григорий стал невольно протестовать:
            «Да, нет. В общем-то я более-менее оптимистично на мир смотрю. Лично я не жалуюсь на свою Судьбу, несмотря ни на что. 
            Могло бы быть и хуже, у других дела намного хуже идут…. Это я так, в общем рассуждаю».
                Петр каким-то неопределенным тоном произнес:
               «Понятно!».
         И Григорий тут же подумал:
               «Похоже ничего ему не понятно; по крайней мере, в отношении меня».
             Григорию очевидно стало, что мнение Петра о нем в этот самый момент изменилось и Петр по-новому взглянул на него и вероятно сделал в отношении Григория неутешительный вывод.
           Григорий продолжил размышлять:
               «Теперь попробуй докажи, что я не осел».
     Григорий как-то сразу поблек в своих собственных глазах и сказал себе:
             «Сам виноват. Не нужно было затевать такие непонятные разговоры».
            Григорий дал себе зарок больше не болтать лишнего, но по инерции продолжил с откровенностью говорить о себе:
                «Стараюсь быть оптимистом, по крайней мере…».
             И у него вырвалось то, что только что хотел запретить себе говорить:
                «Хотя, конечно, оптимизм уже куда-то испаряется» и с досадой сказал про себя:
                «Опять правда-матка прорвалась у меня наружу! Ну никак не могу не проболтаться! Недержание какое-то сегодня, честно слово!
            Держал бы рот на замке – лучше бы было! И так уже, сто процентов, Петр меня за странного считает».
              Петр как-то буднично произнес, как само собой разумеющееся и не требующее доказательств:
              «У всех, наверное, не всегда быть оптимистами получается…
                Ладно, давай закончим этот разговор. Всё равно толку нет, ты своё, я своё говорю».
          В душе Григория мгновенно разлилась внутренняя горечь и он сказал себе:
             «Не хочет со мной разговаривать. Считает, что я всякую чушь несу».
             У него возникла, невесть откуда пришедшая, саднящая мелкой душевной болью, обида, которую он тут же попытался погасить внутри себя до такой степени, как будто она и не возникала вовсе. И он попытался забыть про нее: как будто обида небольшая была когда-то, но вот она уже почти полностью исчезла и прежнее нормальное состояние духа вернулось.
            Петр снова стал предлагать тост, который он до этого говорил не один раз:
               «Давай лучше выпьем за всё хорошее!»
               «Давай!»: бодрясь сказал Григорий –
               «Я согласен. За всё хорошее можно выпить и, главное, за здоровье.
                Давай за здоровье выпьем, наше и наших родных!».
                «Давай!»: поддержал его Петр.
                Глава 58
              Когда Петр твердой рукой наливал из бутылки виски в рюмку брата, послышался внезапный грохот из одной из комнат, как будто там что-то уронили.
                «Что там у вас, Дима?»: крикнул Петр - «Всё в порядке?».
           Через некоторое время, с задержкой, послышался отдаленный голос Димы:
                «В порядке».
                «Не шалите!»: добавил громко, в направлении дверного проёма, Петр.
             Григорий, напряженно уставившись на Петра, в это время прокручивал какие-то мысли у себя в голове и терпеливо ожидал, когда закончатся, не кстати возникшие, переговоры с детьми, чтобы продолжить незаконченный разговор.
               «Ну, ладно. Давай!»: подняв рюмку, сказал Петр, приглашая брата выпить.
               «Давай!»: Григорий, сморщившись, выпил виски и поставил аккуратно рюмку на стол.
              Потом бросил короткий оценивающий взгляд на брата, который в это время был занят тем, что, проголодавшись, с аппетитом поглощал закуску, после того, как опрокинул стопку с алкоголем.
              И пока Петр был отвлечен на еду, Григорий, как бы продолжая давнюю дискуссию, произнес в тишине, зная, что его слова четко дойдут до адресата и будут ясно услышаны:
                «Может, конечно, у меня всё и мрачно, как ты говоришь, но жизнь такая и есть на самом деле».   
         Петр чуть помедлил с ответом и сказал:
                «Я, конечно, понимаю, что аргументы в пользу того, что жизнь - дерьмо, сильно звучат. Я и сам так иногда думаю. Ладно у нас с тобой всё более-менее в порядке.
             А что, например, может сказать мать, которая потеряла ребенка? Догадываешься?»
              «Догадываюсь»: ответил Григорий и сразу же продолжил:
              «Тогда весь смысл жизни потеряется».
              «Вот именно»: подтвердил Петр - «Тут аргументы в пользу того, что жизнь – черная по своей сути – железобетонные.
               Но я вот что еще думаю. Всё же нужно прислушаться и к аргументам с другой стороны – светлой.
                Были же и у нас с тобой счастливые денечки. Ты же не можешь этого отрицать?».
              «Я этого и не отрицаю. И не отрицал никогда»: отозвался Григорий.
              «Были такие дни и надеюсь еще будут впереди»: сказал Петр и, веско произнося каждое слово, продолжил:
               «Так что без аргументов и «за» и «против» и не разберешь какая есть жизнь на самом деле».
                «Я лично сколько не пытаюсь, так еще и не разобрался»: признался с обезоруживающей откровенностью Григорий.
               Петр, который отрешенно глядел на брата, вдруг подумал:
            «Куда-то свой былой кураж он растерял. Вот в чем дело. Был раньше не такой.
                Интерес к жизни у него, наверное, пропадает.  Драйв, который у него был, потерялся где-то в лесном тумане или в чаще какой-нибудь глухой.
                Нужно быть драйвовей и хайповей!
         Вот так произнес, так произнес! Звучит как песня!
      Вот каким нужно быть, таким почти как я!
     …. Где только я отыскал такие дебильные словечки: Драйвовей и Хайповей!
           Ну и сказанул! Хуже не придумаешь!
         …А, все-таки, Григорий изменился, как ты ни крути!».
                Григорий после паузы произнес:
           «Жизнь - штука сложная».
          Петр тут же отозвался:
            «Не сложнее, чем ты думаешь».
                Но Григорий на этот счет имел свое мнение и начал его отстаивать:
            «Для всех - сложная, все со сложностями сталкиваются, какого человека ты ни возьми. Что тебе разве не сложно?»
             «Сложно, наверное, но я сильно не заморачиваюсь по этому поводу»: отозвался Петр - 
             «Так я сейчас считаю. Раньше тоже по всяким пустякам переживал, а сейчас уже нет. Лишние проблемы только не нужно на себя вешать».
                Григорий с некоторым, едва различимым ожесточением, сказал:
             «Вешай–не вешай, а они есть и никуда от них не деться.
                Что ты думаешь, я хочу эти все проблемы?
                Да, они на фиг мне не нужны! Я бы с удовольствием от них избавился, если бы мог.
                Но эти проблемы - неотъемлемая часть меня, а от себя никуда не убежишь».
               Возбужденная речь Григория непостижимым образом воздействовала на Петра и он, тоже не сдерживая эмоций, поспешил заявить:    
              «Думаешь у меня все прекрасно? Это тебе только кажется. Дел знаешь сколько? Иногда не знаешь куда бежать. И все нужно решать. Голова иной раз кругом идет».
                Григорий, увидев, как, от заведенного им разговора, разгорячился Петр и ситуация выходит из-под контроля, начал, сдерживая свои чувства, пояснять:
              «У тебя, наверное, проблемы другого рода, чем у меня и может ты их сможешь решить».
              «А ты не сможешь?»: удивился Петр, исходя в этот момент из такой простой мысли, что, если один человек в состоянии решить свои проблемы, то и у другого тоже самое вполне может получиться.
               Григорий, пытаясь направить диалог в более спокойное русло, сдержанно пояснил:    
               «Пока никак не получается, но может и получится когда, трудно сказать, я не зарекаюсь».
          Петр, не зная, что конкретно сказать, промолвил:   
             «Возможно что и так…Пусть будет так. Не знаю….
                Но, все-таки, нужно просто позитивнее на мир смотреть и всё будет нормально».
         Григорий протянул с сомнением:
             «Не знаю, не знаю…. Не уверен …».
             «Ну и ладно»: устав настаивать на своем, сказал Петр и опять произнес фразу, смысл которой настойчиво хотел донести до брата:
              «Ты, всё-таки, как-нибудь пооптимистичней будь»
 и Петр продолжил свою мысль, но уже не вслух, про себя: 
              «А то накликаешь себе на голову что-нибудь …».
              На пожелание друга Григорий ответил:
           «Стараюсь по мере сил».
                Помолчав, Петр предложил:
             «Давай закончим этот разговор»
                Григорий в ответ промолчал. Молчание брата Петр принял за знак согласия и, стараясь говорить с энтузиазмом, спросил:
             «Ты мне лучше скажи, как там Светлана?».
             «Да ничего, нормально»: ответил Григорий - «Работает, домом занимается».
                Глава 59
               В этот момент из одной из комнат донесся звонкий, хлесткий удар, как будто что-то грохнулось об пол и, вероятно, разлетелось на куски.
                Услышав очередной грохот, исходящий из комнаты, где резвились детишки, Григорий с досадой подумал:      
               «Едрид, мадрид! Да что же это такое!» и он даже на доли секунды крепко зажмурил оба глаза, но быстро открыл их снова, чтобы его малодушный жест не заметил собеседник. Потом он мгновенно сделал весьма простодушную мину на физиономии и изобразил скромную, но обаятельную улыбку. Петр невольно улыбнулся ему в ответ.
              А добродушное, но не совсем уж откровенно простецкое, а чуть с умной грустинкой, лицо Григорий сделал специально для Петра, как бы говоря ему:            
                «А что тут такого?! Всё в порядке! Ну немного пошалили, порезвились чуть-чуть. С кем не бывает.
                Ты что в детстве не играл что ли? Это же наши ребятишечки родные и горячо любимые. Ничего страшного не произошло, не беспокойся! Охолоди назад. Пусть себе резвятся, пока есть возможность. Ты же понимаешь, ты же не дурак. Ты сам в детстве играл, заигрывался целыми часами, не оторвать тебя было от игр.
              Мы просто обязаны дать нашим детям счастливое детство. Мы же не церберы какие-нибудь ужасные!
              Вот по глазам вижу уже, что ты понимающий, адекватный человек! Глаза-то что отводишь? Что ты как-то замялся, стушевался?
             Пускай себе играют, развлекаются сколько хотят. Может и поломают что-нибудь. А как по-другому? Что ты хотел? … Молчишь!.. То-то! И не выпендривайся!
             Зато потом будут они вспоминать время золотое! Лишь бы мы им детские года не испортили своими излишними нравоучениями… Пусть играют, развлекаются! ... Не будем им мешать!».
              Но, несмотря на то, что Григорий надеялся на то, что Алеша серьезного проступка не совершил и всё обойдется без тяжелых последствий, в глубине души Григорий опасался, как бы чего не вышло скверного из этой ситуации.
              Петр же на грохот, произведенный детьми, отреагировал на удивление спокойно, наверное, из-за того, что его голову занимали совсем другие мысли и, он с благодушной полупьяной улыбкой, махнув рукой, произнес:
               «Да, ничего. Не беспокойся. Наверное, что-то в детской у них упало».
              Но внутри у Григория ничто к добродушному настроению не располагало. Однако после ободряющих слов Петра у него затеплилась надежда на то, что разбилась какая-нибудь ненужная игрушка или что-то другое, мало ценное и незначительное для хозяев.
              «Этак, бузотёр мой ненаглядный, со своими-то талантами поэтапно им полквартиры разнесет!»: подумал о сыне Григорий, уже нисколько не сомневаясь, что весь этот кипеш и бузу сотворил его Алеша или, по крайней мере, этот очередной бурный инцидент произошел при его активном и непосредственном участии.
            Григорий, хотя и под успокоился от добродушной реакции хозяина на происходящее, но, тем не менее, решил прояснить полную картину того, что на самом деле произошло в комнате у ребят, так как, как не крути-верти, как не жонглируй домыслами в свою пользу, как не фантазируй о том, что ничего серьезного не могло произойти, всё равно, на нем-Григории лежит ответственность за проделки сыночка.
              Григорий незамедлительно приступил к выяснению обстоятельств происшедшего.
           Он тут же захотел назидательно и грозно сказать детям:
               «Так, так, так! ... Так, так, так … А ну признавайтесь что вы там натворили! А? ...А-то сейчас же шкуру с вас спущу!».
            Но никакую шкуру, конечно, Григорий спускать ни с кого не собирался, потому что по натуре своей был совсем не кровожадным человеком, да и слова из него, обращенные к детям, вылетели другие, когда он им громко крикнул:
                «Что там у вас произошло?»
      Ответом Григорию была полная тишина.
                «Алеша, это ты там что-то натворил?»: снова, весьма напористо, приступил к допросу Григорий.
           Но непонятное молчание со стороны детей повисло в воздухе по всей квартире.
            Григорий, не выдержав отсутствия реакции на свой призыв, снова, надрывая голосовые связки, возопил, по-петушиному вытянув шею:
               «Отвечай!.. Что вы там молчите?».
           Но как он не старался, даже лицо его чуть покраснело от напрасных усилий, ответа так и не последовало.
            Петр, глядя на раскрасневшееся лицо друга, который наконец-то в недоумении замолчал, но который еще минуту назад надрывался от воплей, решил его приободрить и успокаивающе ему промолвил:
                «Ничего. Сами разберутся»
              Но, так как до сих пор ребята ничего так и не ответили на зряшное воззвание взрослого, то Петр, хотя ему и лень было сильно вмешиваться в это дело, решил взять ситуацию под свой контроль и, спокойно, немного только повысив голос, требовательно спросил у сына, обращаясь к нему через все комнаты:
                «Дима, что там? Всё у вас в порядке?».
             Ему ответил немного сдавленный, неестественный голос Димы:
                «Всё в порядке».
                «Ну и хоккей!»: лениво махнул рукой Петр и, обращаясь к брату, произнес:
                «Видишь, всё в порядке».
             Потом он решил перейти к более насущным делам и к более животрепещущим проблемам и, мотнув энергично головой, сказал тоном, не терпящим возражений:
                «Ладно, давай выпьем! А-то мы засиделись тут без выпивки, как я погляжу».
             Григорий, который чувствовал, что ребята что-то не договаривают и не удовлетворился ответами детей, но, тем не менее, вынужден был согласиться с братом и с неохотой промолвил:
                «Ну, давай».
              Поднятые в воздух хрустальные рюмки с тонким, изящным звоном стукнулись друг о друга, и друзья махом проглотили очередные порции виски.
               А в это время Леша стоял над разбитой вазой и старательно вздыхал, но не очень-то печально, а так больше для показухи, не осознавая ценность разбитой вазы и при этом сильно огорченным он, на взгляд Димы, не выглядел.
                «Пипец!»: тихо, почти про себя, обреченно и зловеще выдохнул Дима, так, как будто произошел конец света.
              Тут же, как эхо, вслед за братом, достаточно легкомысленно и жизнерадостно, еще не осознав масштаб трагедии, Алеша повторил то, что сказал старший брат:
                «Пупец!»
         правда при этом малость ошибся в произнесении слова, так немного его не дослышал.
           Слово «Пипец» он еще в жизни своей слыхом не слыхивал и ему не зазорно было чуть-чуть исказить сказанное.
               «Вот тебе и пупец!»: сказал Дима ожесточенно и безжалостно по отношению к младшему брату, хватаясь за голову в переносном смысле слова и думая о том, что скажут родители на такое разорительство и какое наказание его ждет за разбитую вазу.
               «Ты что наделал?!»: чуть ли не завопил он.
           Алеша тут же замер, у него сделалось каменное лицо от горя, задрожали ресницы и готова была уже накатиться в глазу слеза. Вот-вот у него могли покатиться из глаз слезы, правда, как мог он себя сдерживал, но глаза его стремительно влажнели.
              Дима, испугавшись реакции Алеши, стал успокаивать маленького брата:
                «Ладно. Ничего. Не бойся …Я маме скажу, что это я разбил или еще что-нибудь придумаю».
               Младший братишка стоял замерев, не отойдя от горьких переживаний и не в силах ничего ответить Диме. Алеша всё не мог никак успокоиться и веки, с набухшими на них слезами, дрожали.
             Дима, глядя на братишку, расстроился и сказал мысленно сам себе:
                «Башка у меня таво, этово!» и он мысленно покрутил пальцем у своего виска. И добавил сам себе потом уже серьезно, огорченный сам за себя из-за того, что у него хватило ума сказать Алеше такие жестокие слова, которые привели его в трепет.
                «Голова у меня точно того, этого!»: снова вынес он себе приговор, надеясь, что приговор не окончательный, но близкий к окончательному. И напоследок подумал:
                «Не нужно было такие слова Леше говорить. Эх, я балда!».
                Глава 60
              Григорий, который все никак не мог внутренне успокоиться из-за того, что болезненная для него проблема не прояснилась, решил продолжить предыдущую дискуссию с братом и сказал ему:
                «Вот ты говоришь нужно быть оптимистичней. А от чего тут быть оптимистом?
               Бог же не только хорошее создал на земле, но и всё остальное. Как бы аккуратнее выразится? ... Создал и весьма нехорошее, нужно сказать.
              И разрушения, и несчастья разные, и болезни, и хищников, которые жрут всех, кого не попадя.
                Всё же это есть и от этого никуда не деться».
           Григорий, завершив свою мысль, которую он непременно хотел донести до брата, замолчал.
          Петр, который внимательно выслушал от начала и до конца речь Григория, сказал:
                «Ну от этого, конечно, не денешься никуда. Но насколько я слышал из Библии, беды и болезни даны человеку за его грехи, а сам Бог за просто так, не за что, вроде бы, не гневается на человека».
            Григорий, не задержавшись с ответом, произнес:
                «Гневается или не гневается на человека, я не знаю. Но жизнь, конечно, человеку отомстит за что-то, что, сделал что-нибудь не так, как положено, и ткнет его за это мордой в грязь.
           Например, он неправильно, не в русле понятий, шел поперек этой жизни или поперек законов человеческих.  Если ты не по законам живешь, то тебе обязательно прилетит».
               Петр флегматично согласился:
           «Соблюдать законы нужно, кто же спорит», но затем вдруг эмоционально и с напором продолжил:
               «Но если жизнь и отомстит, как ты говоришь, какому-нибудь ублюдку за то, что он жизнь кому-нибудь сломал, то, скорее всего, отомстит она ему не адекватно тем страданиям, которые он принес.
              Что ты думаешь, что нацисты понесли адекватное наказание за то, что они натворили. Детей, стариков мучили, сжигали.
              Нет, конечно, не понесли они наказания. В бесконечное количество раз горя больше принесли, чем сами получили.
              А то, как их накажут на том свете, мы не знаем. Хочется верить, конечно, что там их накажут как надо. Но что-то верится с трудом, а, если честно, я вообще в это не верю ни на грош».
           Григорий, почти согласившись с мнением брата, произнес примирительно:
                «Никто не знает, как там и что, на том свете».
          Петр сразу же откликнулся на слова друга:
                «Да и есть ли тот свет вообще, да и Бог не видно, чтобы как-то вмешивался в дела людские. Люди делают, что хотят; на то они и люди».
           Григорий неожиданно решил поспорить с Петром и высказал ему свое соображение:
                «А Бог живет, может быть, по другим принципам, чем люди, более глобальным что ли и в частности, возможно, не вмешивается. Есть процесс, который Бог создал, который объединяет все явления на земле; вот этот вот процесс и его законы всем и рулят, управляют.
            Но грехи человеческие, мне кажется, Бог сам внедрил в людей, может быть по каким-то лучшим соображениям, глобальным; откуда я знаю.
            Есть же в природе и хищники и их жертвы; и те, и другие вроде бы и живы, и здоровы; отчасти и жить друг без друга не могут.
           Хотя, конечно, и человеку тоже нужно стараться самому за себя отвечать и не валить все свои беды скопом на Бога».
                Глава 61
            Слушая высказывания Григория, Петр решил задать вопрос, на который Григорию сложно было бы однозначно ответить:
               «А вот еще, если горе ни по чьей вине пришло. Вроде никто не виноват. Ни человек, не Бог, если Он существует, конечно. Что делать? .... Вот ни человек не виноват, ни Бог не виноват.
          Стихия, например, какая-нибудь какого-нибудь убила или болезнь пришла опасная какому-нибудь маленькому ребенку. И вроде никто не виноват. Что остается?».
            У Григория с недавних пор был ответ на заданный ему Петром вопрос, и он тут же его высказал:
                «К Богу только остается обращаться, что Он поможет, что Он защитит. Но у него свои методы, может быть не те, которые просит у него человек и на которые надеется.
                Например, у человека болевой или психический шок, терпеть сил нет и организм отключается, это тоже своего рода помощь Бога… Хотя есть вещи на земле запредельные, которые человеку и с помощью Бога трудно принять и пережить.
                Но если сильно верить в Бога, то иногда и помогает, но есть явления, которые не объехать, не обойти, как не старайся. Бывает так, наверное, что Бог может любить человека, а судьба у этого человека трудная. Всякое вероятно может быть на белом свете».
             Петру показалось, что он поймал брата на явном противоречии и бескомпромиссно ему заявил:
                «Ну это нонсенс. Как это – Бог любит человека и судьба у этого человека трудная?».
          Григорий не стал защищать свое мнение, а только сказал:
                «Бывает, наверное.
             У каждого человека определенная судьба и она может быть несчастливой. Это вполне обычное дело. Не каждый вынимает счастливый билетик, не говоря уже о том, что к концу жизни почти все люди остаются разочарованными и несчастными».
             Петр, покачивая головой, полный сомнений от выводов, сделанных братом, произнес:
                «Может не все несчастны. Может есть такие, которые удовлетворены прошедшей жизнью».
                «Есть, наверное, такие, но их меньшинство»: промолвил Григорий.
                «А если у человека куча детей, внуков нормальных осталась, которые его любят. Да еще какие-нибудь после себя он дела запоминающиеся оставил. То что? Он тоже будет несчастным?»: с сарказмом спросил у брата Петр.
              Григорий заторопился с ответом:
                «А ты не забывай про разочарования, несбывшиеся надежды, крушение идеалов, предательство, болезни, усталость от жизни, огорчения, какие-нибудь непростительные ошибки, которые ты совершил.
           Еще и неприятности постоянные, которые есть и будут во веки веков. Так устроен мир и ничего с этим поделать нельзя».
            Петр, до конца не убежденный доводами брата, так как они шли вразрез с его мировоззрением, но немного поколебленный в своей правоте, решил высказаться уклончиво и пойти на небольшой компромисс:
                «Короче, я тебе скажу, как на всё это смотреть. Ты по-своему смотришь на мир, я по-своему».
             Григорий воскликнул:
                «Ну и кто прав из нас?»: и с пылом продолжил:
                «Это было бы слишком просто сказать, что мир зависит от того, как ты его воспринимаешь и истина находится где-то посредине. Где истина настоящая? Её нет… Получается, что у каждого своя правда».
                «Ну пускай будет так»: не споря, согласился с другом Петр -
                «У меня своя правда, а у тебя своя. Наконец-то порешили».
            Но Григорий, по всей видимости, не полностью высказался и продолжил свои рассуждения:
               «Но всё течет и меняется. Это и хорошо, что Бог создал такой мир. По крайней мере, всё не умрет и не закостенеет окончательно.
              Может быть, завтра я приму твою точку зрения, а ты, может быть, изменишь свою. Кто знает?».
            Петр со скепсисом промолвил:
                «Ну не знаю изменю ли я свою точку зрения. Если только что-то кардинальное не произойдет. Да и то вряд ли».
                Глава 62
             Григорий спокойно произнес:
                «Я же не настаиваю на своём. Ты как хочешь, так и поступай». Он помолчал и добавил:
                «А вулкан там всякий, я считаю, и без участия Бога может вылиться лавой на голову человека. Но это дело случая; если Бог и существует, то Он тут ни причем. Бог не в ответе за это. Значит так нужно. Причин может быть масса.
            Случайность, может быть, и неподвластна Богу, но, по крайней мере, заложена самим Богом в этом мире.
             Вот ты идешь по улице, озираешься кругом с улыбкой на лице, улыбаешься во все свои двенадцать оставшихся зубов, радуешься, как идиот. И вот «Бац!» и тебе кирпич на башку свалился.
             Конечно, если так произойдет на самом деле, то для человека и его родных это станет настоящей трагедией».
           Петр воскликнул эмоционально:
                «Да уж, представляю себе! Кирпич если на голову свалится!»
           Григорий меж тем продолжил изъясняться:
                «Но, извини, подвинься, Бог тут не виноват, се ля ви. Хотя и эта случайность является частью закономерности какой-то общей, глобальной, но к этому человеку, которому на башку свалился кирпич, у Бога претензий нет.
               Так вышло в рамках всеобщей глобальной стратегии.
               Частности, такие как человек, не всегда учитываются Богом, но возможно на том свете человек Богом как-то учитывается и Всевышний помогает ему; об этом, по крайней мере, сильно мечтает человек всеми фибрами своей души, но это не значит, что это так и есть на самом деле.
              Человеку, конечно, может показаться, что это Бог его наказывает, вот люди все проблемы и сваливают на Бога».
              Петр в ответ на последнее высказывание брата, тут же стал возражать ему:
               «Никто и не сваливает всё на Бога, насколько я знаю, всё списывают на грехи, которые люди сами совершают».
           Григорий, внутренне отмахнувшись от слов Петра, сказал со скрытой досадой:
               «Ну ладно пусть беды за грехи.
                Но, а все остальные-то беды, болезни приходит к нам без всяких грехов.
               К детям, например. Они чем нагрешили? Ничем. Может родители их чем-нибудь нагрешили. А почему дети должны отдуваться за них? 
               Смотришь по телевизору то с одним, то с другим ребенком что-нибудь паршивое стряслось, то болезнь какая-нибудь страшная прицепилась, то еще что-нибудь произошло не менее поганое».
               В ответ на слова брата Петр решительно заявил:
                «Тут всё просто. Я тебе объясню» и продолжил:
                «Это накопительный эффект. Связь между родителями и ребенком все равно какая-никакая есть же. Ты же этого не отрицаешь?».
            Григорий с усмешкой сказал:
                «Нет, конечно. Если это только не твой ребенок».
              Петр проигнорировал поддевку собеседника и с полной серьезностью стал продолжать свое повествование:
                «Ну, я не про чужого. Я про своего.
               Папаша, например, пил, курил, здоровье испортил, да еще и природа людьми изгажена. Вот всё по наследству детям и передается. 
               Да еще вдобавок испорченный характер, все привычки детям передают. Про воспитание я вообще даже и не говорю. Если родители орут постоянно, то ребенок, даже самый ангельский по характеру, тоже орать начинает.
                И еще недаром же пишут, что чем позже родил ребенка, тем больше ему передал своих болезней, а сейчас, сам знаешь, пока соберутся рожать, смотришь уже тридцать-сорок лет с хвостиком.
                Так что, такая вот картина получается. Вот из-за всего этого у детей и проблемы по нарастающей идут. Так что тут всё понятно».
              Григорий, с интересом выслушавший брата, с азартом произнес:
                «А мне еще кажется, что, в какой-то мере, даже мировоззрение наше передается детям».
                «Ну, мировоззрение понятно»: согласился Петр с очевидным с его точки зрения высказыванием и добавил:
                «Мы же, как-никак, рассказываем про это, говорим что-то, дети это слушают и воспринимают».
           Григорий стал объяснять то, что он хотел сказать:
                «Да ты если даже ничего не говоришь, то общий настрой, общая атмосфера, общий фон какой-то, всё равно, передается. Ничего вроде бы конкретного не сказано и не сделано, а общее настроение есть.
              Если родитель пессимист или у него общий настрой такой, то это тоже детям передается косвенным путем. Вся желчь, которая накопилась в родителях в течении жизни, передается их детям».
                «Не про себя ли он сейчас говорит?»: промелькнула у Петра мысль.
            Григорий меж тем продолжил свою речь:
                «Поэтому и дети взрослее становятся, чем их родители в таком же возрасте.
            Думаю, что даже психические травмы, раны какие-нибудь душевные незримо передаются детям от родителей».
                «Ты не про генетику талдычишь? Не могу понять»: спросил у брата Петр.
               «Не только про генетику»: ответил Григорий - 
              «Я вообще про общее настроение. О котором, может быть, в семье не было произнесено ни одного слова, но которое эмоциональным бессловесным путем передается детям и закрепляется в них, чуть ли не на генетическом уровне.
           Хотя изначально генетика все равно играет главную роль в жизни. Как говорится если ты дурак, то это надолго, но верно и обратное, если ты умный, то это тоже надолго, если ты не свихнешься от всей этой жизни».
             Петр уверенно заявил:
                «Не бойся. Если будешь умным – не свихнешься».
                Глава 63
                «Не скажи!»: с сомнением протянул Григорий –
                «Может умный быстрее свихнется, чем дурак.
             А все качества и таланты, как ты не крути, зависят от генетики, и они передаются людям от природы. Так что природные качества людей от них самих не зависят.
             Можно их лишь немного развить, если, опять же, природа дала тебе такие качества как воля, упорство, разум, веру, надежду, оптимизм и главное, если ты во всем этом видишь какой-то смысл».
               Петр, который с недоверием воспринимал некоторые, с его точки зрения, сомнительные словесные пассажи Григория, попытался подловить его на противоречиях и в ответ на последние слова брата, тут же заявил:
                «А почему ты говоришь, что только немного можно развить свои качества? Можно так развить что других переплюнешь, даже талантливых».
           Григорий безапелляционно сказал:
               «Ерунда всё это… Как ты не развивай свои навыки и качества, переплюнуть в творчестве, например, Репина или какого-нибудь Микеланджело не получится, только если другой такой Репин не появится с такими же талантами».
           Петр, пытаясь настоять на своём, стал высказывать свои соображения:
              «А Шварценеггер, например, я слышал хилым в детстве был, над ним все издевались, стал тренироваться и потом стал такой, что «Ого-Го!». Всех за пояс заткнул и всех подряд побеждал на соревнованиях».
          Григорий вынужден был частично согласиться с доводами брата и поэтому с неохотой сказал:
                «Ну может где-то по силе это возможно».
           Однако сразу же стал с напором и убежденностью говорить:
                «Но в творчестве, например, нет.
              Хотя даже Шварценеггер сколько бы не тренировался, хотя бы тысячу лет, по силе не смог бы заткнуть за пояс атлета с истиной природной силой. Какого-нибудь Самсона, который мог рвать железные цепи…».
          И, чтобы окончательно оставить поле словесной битвы за собой, Григорий задал Петру провокационный вопрос:
                «Твой Шварц сможет железные цепи рвать?».
            Петр, не сдававшийся под эмоциональным натиском друга, не стал отвечать на вопрос, а только, вместо этого, хладнокровно изрек: 
                «Самсон тоже тренировался. Что он не тренировался?».
                «Тренировался»: с полным согласием кивнул головой Григорий и продолжил с чуть заметным превосходством в голосе:
                «Не скажу, что он совсем не тренировался. Пыхтел конечно и очень сильно; бывало и днем и может ночью когда вскакивал с постели, чтобы потренироваться. Тягал железо беспрестанно.
             Но главное в нем была природная сила и только потом в дополнение – тренировки».
             Внезапно Григорий встрепенулся и стал медленно подыматься из-за стола.
              «Ты куда?»: удивленно спросил его хозяин.
              «Да за телефоном схожу. Забыл его в куртке. Может кто звонил»: ответил Григорий.
                Он отправился в прихожую. Петр, пользуясь случаем, накинулся на закуску, так как за разговором они с Григорием мало ели и Петр проголодался.
                Вскоре Григорий уже входил на кухню, заинтересованно уставившись в свой телефон. Он, листая сообщения на гаджете, вдруг эмоционально произнес:
               «Ого, четыре пропущенных! Света звонила. Подожди, сейчас я ей позвоню».
             Он набрал номер и приложил плотно телефон к уху, сделав при этом каменное лицо. Петр с явным интересом собрался слушать его разговор.
              Через пару секунд Григорий сказал в телефон:
                «Привет. Ты звонила?».
             Жена его что-то ответила. Григорий продолжил сухо и лаконично вести диалог с супругой:
                «Попозже. Откуда я знаю, когда… Сидим с Петром разговариваем… Нормально. Играет с Димой…Марины нет… Так нет и всё. Ушла к родителям. Болеют они… Да не знаю я! Поговорим еще немного и приедем… Такси, наверное, вызывать буду. На маршрутке уже не приедешь…Ладно, ладно…Приедем, говорю же тебе…Позвоню …Пока».
                Глава 64
            Хозяин квартиры наметанным взглядом отметил про себя, что после того, как Григорий поговорил со своей женой, выражение его лица приобрело удовлетворенный вид, как будто он только что завершил какое-то неотложное дело.   
              И весьма похоже на то, что гость, поудобнее усаживающийся за столом, никуда не собирается торопиться, а планирует продолжить дружескую вечеринку с выпивкой и с нескончаемыми разговорами, вошедшими в стадию, когда язык от употребления спиртного развязался и речи льются рекой. В принципе, в данный момент времени, такое положение дел устраивало Петра.
             Расположившись на своем месте за столом, Григорий как бы мимоходом промолвил:
                «Нужно уже собираться домой. И так уже у вас засиделись».
           Петр, допуская в глубине души, что друг согласится на его предложение, сказал, не сильно настаивая на своём:
                «Посиди еще. Куда теперь торопиться. Автобусы уже не ходят. Всё равно придется вызывать такси…Вызовешь попозже».
               Григорий состроил на лице такое выражение, как будто он находится в сомнении, но сомневался и сопротивлялся Григорий не так активно, чтобы тут же бежать одеваться и впопыхах уходить из дома. Григорий, сделав вид, что Петр его почти уговорил, сказал:
                «Ну немного еще посижу и нужно идти».
             Петр, увидев, что дело сладилось и друг, по всей видимости, не прочь еще немного посидеть за столом, а так как это «Немного» при определенных обстоятельствах незаметно вполне может перейти в «Неопределенно долго», то он, чтобы закрепить достигнутый успех, предложил Григорию:
                «Давай еще по одной!».
             Григорию уже не хотелось больше выпивать, так как он чувствовал, что от выпитого спиртного он уже отяжелел, но он не нашел в себе силы в том, чтобы отказать другу и тогда он, в глубине души махнув рукой на всё на свете и на все последствия, которые могут произойти, бесшабашно объявил:
                «А давай!».
             Когда Григорий с трудом проглотил очередную порцию алкоголя, то тут же непроизвольно судорожно схватился рукой за нижнюю часть лица и моментально опустил немного голову вниз, скрывая от приятеля свое ужасно скривившееся лицо из-за выпитого спиртного, которое комом встало в его горле, с трудом просочилось вниз и грозило опять выплеснуться наружу.
           Так и замер он неподвижно, отчаянно борясь с тяжкими последствиями алкоголя, с опущенной вниз головой и подперев рукой подбородок, со стороны похожий, точь-в-точь, на человека, глубоко задумавшегося о бренности этой жизни. Но тяжкие обрывки мыслей были у Григория только лишь о том, как бы ему совсем не стало плохо. Сейчас у него наступал некий предел выпитого спиртного.
              Когда Петр, ничуть не поморщившись, выпил свою очередную порцию алкоголя, то он не стал тревожить приятеля и дал ему время, чтобы прийти в себя. Петр молча принялся за еду, как будто он не замечает примолкшего приятеля, застывшего в позе мыслителя Родена.
              Григорий просидел секунд десять-пятнадцать с перекошенным лицом, прикрывая его рукой от взора приятеля, и чувство тяжести и тошноты, слава Богу, потихоньку отступило и переместилось куда-то вглубь организма, и уже там накапливалось тяжким грузом, что в дальнейшем, как он знал по своему опыту, грозило ему весьма неприятными последствиями.
             Григорий, молясь про себя всем святым, клятвенно пообещал себе больше ни в коем случае не перебарщивать со спиртным и как можно больше ограничить его потребление.
             Он, напряжением всех своих сил, заставил себя внутренне встряхнуться и повести себя так, как будто с ним ничего особенного не произошло, и не он сидел сейчас тут как истукан некоторое время, изо всех сил пытаясь привести себя в норму.
             Григорий медленно отнял руку от лица, выпрямился на стуле и напустил на себя, насколько смог, невозмутимый вид. Потом он, как будто и не было перерыва в их предыдущей дискуссии, пытаясь четко выговаривать слова, так как язык плоховато его слушался, заявил, тем не менее понимая, что сейчас он в глазах Петра может выглядеть смешно:
               «Так что я думаю, что всё-таки какой-то глобальный Бог есть и человек не властен над своей Судьбой в глобальном смысле слова» и невольно вздохнув, продолжил:
                «В каком-то частном порядке он что-то и может сделать; то, что в его силах».
                Глава 65
                «Ну вот опять! Ничего не забыл. Не перешибешь его! Упертый»: подумал Петр.
           Но воскликнул он совершенно другое:
               «Как не властен над своей Судьбой? А для чего тогда учиться? Работать? Стремиться куда-то?».
               «Всё это я не отметаю»: довольно-таки апатично промолвил Григорий и замолк, расправляясь с остатками недомогания, вызванными последней порцией алкоголя, и потом продолжил уже более энергично и воодушевленно:
             «Всё это нужно делать: и учиться, и трудиться, и работать…
                Глядишь и выбьешься куда-нибудь в люди, будешь хорошо зарабатывать, увидишь свет, поедешь на Сейшелы или куда-нибудь в Париж… 
                Плюнешь кому-нибудь на темечко с Эйфелевой башни, задумчиво постоишь, глядя на картину Парижа, и скажешь: «Вот это ДА! Обалдеть! Ничего себе! Красота неописуемая! И огоньки даже какие-то в дали горят!» или подумаешь: «Ничего особенного! Город, как город, только большой. А я-то думал, что здесь рай на земле! А тут огромная помойка». Кто знает?».
            Петр прервал монотонный речитатив Григория:
              «С Эйфелевой башни не плюнешь, там так не получится, закрыто всё и далеко от народа, который внизу гуляет».   
              «Это я так, образно говорю»: пояснил Григорий и продолжил свое повествование:
              «Все эти распрекрасные идеальные сценарии, когда у тебя всё хорошо в жизни, возможны при определенных обстоятельствах …».
            «Ну вот опять! При определенных обстоятельствах!»: возмутился Петр и сказал:
              «При каких таких определенных обстоятельствах?
                Я, например, был, правда, не в Париже, а в Лондоне. В Париже тоже был, но только проездом, несколько часов. И никто мне не помешал это сделать. Всё от меня зависит, хочу одно делаю, хочу другое.
                Деньги только, конечно, приличные нужны, чтобы за границу съездить; без денег там никуда. А так, ничто сейчас не мешает за границу поехать. Хочешь в Париж, хочешь в Ниццу, да хоть в Антарктиду можешь попасть, было бы желание. А ты говоришь!».
                «Ну как тебе объяснить?»: задумчиво произнес Григорий и добавил:
                «Я не про это всё говорю, а про другое».
                «А про что тогда ты говоришь?»: накинулся на него брат – «Что-то не пойму я тебя никак. Что-то не то ты говоришь, ерунду какую-то.
               А для чего жить-то тогда, если как ты говоришь, от тебя ничто не зависит; что, значит, ложись в гроб и умирай. Так что ли получается?».
                «Ну ладно. Подожди. Сейчас соберусь с мыслями»: примирительно промолвил Григорий.
                «Соберись побыстрее»: потребовал Петр.
                Глава 66
                «Сейчас…»: задумчиво произнес Григорий. Вдруг глаза у него просветлели, и он сказал:
                «Ну вот, например, простейший пример…Ты строишь планы какие-нибудь, а у тебя, бац, и болезнь какая-нибудь объявилась. Или ты уже с болезнью врожденной какой-нибудь на свет появился. Как тебе такое покажется?».
                «Ну, ладно, против болезни ни попрешь, ни поедешь. Здесь я согласен»: сказал Петр -
                «Но не все же больные, есть и здоровые и их большинство, по крайней мере, когда они молодые».
             Григорий не воспринимал особенно доводы брата, так как был занят тем, что прокручивал в голове различные сценарии и искал аргументы в свою пользу.
       Наконец он нашел правильные слова и обратился к брату:
                «Или, вот, например, ты родился с уже определенными качествами, с таким-то интеллектом определенным, с такой-то психикой. Как ты думаешь это будет влиять на Судьбу человека?».
                «Ну, наверно, будет»: чувствуя подвох, с осторожностью подтвердил Петр.
             «К чему ты клонишь?»: спросил он.
         Но Григорий проигнорировал вопрос и продолжил дальше рассуждать:
                «Или вот ты, например, с садистскими наклонностями родился. Что не бывает такое? Бывает».
        Петр внезапно развеселился, засмеялся и сказал:
          «Ну ты-то, я надеюсь, садистом не родился? Или родился?».
       Григорий холодно взглянул на товарища, не оценив его шутку.
        Уязвленный и оскорбленный в глубине души Григорий, не моргнув глазом, с каменным выражением лица, серьезным тоном заявил Петру:
             «Ну, я-то положим не родился, но, как я поведу себя в экстремальных обстоятельствах каких-нибудь, честно сказать, не знаю.
             Но другие могут же родиться, и рождаются».
                «Ну и что?»: с сарказмом спросил хозяин.
                «Как ну и что?»: не смог сдержать своего удивления Григорий, как будто его собеседнику должно быть понятно и ясно, как светлый день, то, о чем он здесь сейчас толкует.
            Петр никак не хотел соглашаться с мнением брата и изображал из себя непонимающего человека:
                «Много всяких каких рождаются и дураков, и умных, и что из этого? Ни о чем это не говорит. Так было, так и будет всегда».
            Григорий вдруг, к удивлению Петра, с ним охотно согласился, подтвердив правильность его слов кивком головы, и вкрадчиво и чуть лицемерно произнес:
                «Вот, правильно ты говоришь!» и продолжил:
                «И умные и дураки рождаются, и здоровыми рождаются и больными, и такие, и сякие. И с определенной натурой рождаются уже».
                «С какой еще натурой? Откуда у младенца какая-то натура?»: недоумевающе спросил хозяин и стал высказывать свою точку зрения - «Он еще вообще ничего не соображает. Каким ты его слепишь и воспитаешь, таким он и будет».
                «Не скажи!»: возразил Григорий- «Один, как только сопли у него подсохли, то уже упрямый от рождения, дубиной его не перешибешь, а другой наоборот мягкий. И как ты не крути и как не старайся, ты ничего с этим поделать не можешь. От этого и судьба зависит - от рождения!».
               «Не только от рождения зависит, но и от воспитания, и от образования, и от случайности какой-нибудь, да и мало ли еще от чего»: сказал Петр.
               «Это всё понятно, с этим я не спорю»: сморщив недовольно лицо, произнес Григорий и завершил свою мысль:
                «Но всё-таки больше всего человек зависит от того, каким он родился. От природы зависит его судьба.
И вообще сам по себе человек мало что может. Им природа управляет».
                Глава 67
               Петр, скрывая в глазах насмешку, промолвил:
              «Люди добрые поговаривают, что человек управляет природой, а не наоборот. Человек – царь же природы, так нам говорили в школе».
            Григорий горячась стал высказываться:
               «Человек может управлять другими людьми, это сплошь и рядом происходит. Можно даже вдоль и поперек людьми управлять, может быть даже это прокатит. Но управлять природой? Это увольте! Это вряд ли, и вообще невозможно в принципе, можно таким идиотизмом лишь только всё ухудшить.
             Природа, в общем и целом, в бесконечное количество раз сложнее человека, поэтому человек не сможет уразуметь как можно улучшить природу, да это и не нужно, она сама себя регулирует. Природа может легко в минус и самого человека превратить и прихлопнуть его как муху».
             Петру отчего-то не понравились рассуждения брата, и он сам себе в этот момент времени не мог объяснить, что ему больше всего не понравилось. Наверное, он внутренне не мог принять такие высказывания, но, в тоже время, не мог и отказать Григорию в определенной логичности суждений. Петр смог сделать только то, что сразу же непроизвольно с заносчивостью воскликнул:
              «Я себя мухой не считаю и другие тоже».
             «Я не говорю, что люди мухи»: стал оправдываться Григорий – «Я говорю, что человека как муху могут прихлопнуть». Потом он добавил:
                «Есть надежда лишь на то, что на каком-то уровне человек неразрывно связан с природой и для человека это очень хорошо. Может тогда природа и не прихлопнет его как муху, а объяснит ему что к чему».
             Петр не сдержался и грубовато сказал:
                «Что тут объяснять? И так всё понятно. Человек сам за себя отвечает и делает что хочет. А то что природа им вертит, а не он сам - это всё разговоры для убогих, это ты всё девочкам объясняй, а не мне».
              От таких неожиданных слов, хлестких и язвительных, кровь мгновенно прилила к лицу Григория и в его сознание устремился целый поток мыслей:
               «Ни хрена себе! «Разговоры для убогих!» ... Вот прилетело, так прилетело мне по морде!
            А мне казалось, что так мило, так мило беседовали. Я дурак распинался и получил за свою дурость оплеуху! Будет мне наука!
            Поменьше надо было откровенничать. Сейчас будет меня за дурака держать… Он меня не понимает… Надо бы попытаться объяснить, а-то так дураком и останусь».
              Петр увидел растерянное лицо брата и подумал:
                «Не нужно было так говорить, но пусть, по крайней мере, в чувство придет и не зарывается; ерунду пусть не говорит. Лапшу тут мне на уши вешает! Понесло его уже что-то куда-то не туда».
            Григорий тем временем попытался сконцентрироваться и как можно более рационально донести до товарища свои мысли, чтобы не прослыть в его глазах каким-то, оторванным от реальности, идиотом. Он подумал:
                «А плевать! Была не была! Одной смерти не миновать, а двух - не бывать.
            Пусть Петр что хочет, то и думает, а я, несмотря ни на что, попытаюсь ему объяснить то, о чем я думаю.
            Даже любой идиот имеет право высказаться! И что хочет он, то пусть и говорит. В конце концов чего мне бояться? Пусть думает обо мне что хочет.
            А я, всё равно, вобью в его мозги свои соображения, даже если потом он меня назовет полным дураком.
           Больше-то мне некому об этом сказать, придется мне его третировать… И пусть, хочет-не хочет, слушает».
                Глава 68
              И Григорий настырно принялся высказывать свои соображения, пытаясь адекватно и понятно их объяснять:
                «Вот, мы спим, едим; в росте, в весе прибавляем, в конце концов; организм сам дает сигналы, когда есть, когда спать, а когда еще чего делать; у нас мозг определенный от природы, у кого развитый, у кого – нет, от этого мы и мыслим вполне определенным образом.
             Что всё это сам человек себя заставляет делать? Что тут человек сам делает? Да, ничего! Всё за него природа делает.
               Заставляет поступать вполне определенным образом и человек следует за природой. А если попрек природы пойдет, то ему тут же будет «Хана». Всё само собой получается и человек тут ни причем.  Разве, что лишний кусочек торта хочет съесть, хотя в него уже ничего и не лезет».
             Петр не всё внимательно слушал из того, что ему декларировал Григорий, но за одно из произнесенных слов он ухватился:
            «Вот ты говоришь – «ест»! Что значит ест? Человек не сам что ли ест? Кто-то другой в него пищу вкладывает что ли?».
               «Голод заставляет его есть!»: твердо заявил Григорий и продолжил, пытаясь убедить товарища:
                «А человек сам может только или устрицу в себя положить, когда богатый или яичницу слопать, когда бедный. Вот это он может!» и, поразмыслив еще немного, он подвел окончательный итог сказанному:
              «А ест он оттого, что без еды не может существовать!».
           Петр, выслушав аргументированную речь брата, решил, что ему не стоит горячиться, этим ничего не добьешься, а необходимо спокойно изложить свои соображения:
              «Ладно, ты говоришь, что за человека всё делает природа. Ну, а, например, у меня друг один есть, Юрка, качок; это он, кстати, мне про Шварценеггера рассказывал.
         Так вот, он в зал ходит. Тренируется. Так он сотни тонн металла перетягал уже, наверное, за все время. Легко думаешь ему это всё далось?»
             «Думаю, что нелегко, а даже, бедняжке, очень тяжело»: не сдержавшись, ехидно заявил Григорий.
           Петр не обратил внимание на насмешку, прозвучавшую в словах брата, и в серьезном тоне протянул с полной уверенностью в своей правоте:
               «А ты говоришь!».
               «Ну и что из этого?»: легко и непринужденно прозвучал вопрос, заданный Григорием брату.
                «Как ну и что?»: не смог сдержать недоумения Петр и стал приводить свои доводы:
               «Он мышцы себе классные накачал, фигуру себе сделал, побеждает на всяких там соревнованиях. Это тоже что ли природа за него всё сделала? Или он сам себе фигуру сделал, своим трудом?».
                «Природа сделала!»: снова безапелляционно заявил Григорий.
               «Ты чё? С ума сошел?»: разгорячился Петр и продолжил:
              «Это кто-то другой за него что ли делал? Не он что ли годами тренировался, пот проливал? А усилия он что ли не тратил?».
              «Тратил. Ну и что?»: снова прозвучал провокационный ответ Григория, как будто он намеренно испытывал нервы собеседника.
            «Как, ну и что?»: изумлялся, всё более и более из-за ответов товарища, Петр.
             «Ну, а его желание?»: не сдержавшись, воскликнул с горячностью Григорий, скинув наконец с себя личину хладнокровия. Потом так же эмоционально продолжил:
              «У него была внутренняя потребность тренироваться, она его и толкала это делать. Это тоже природа! Вот он поэтому и тренировался!
             Потом еще у него драйв появился после хороших результатов и всё, пошло у него и поехало, он и сам не заметил, как природа ему помогла. И как закономерный итог, засосало его, и он уже не может без этих своих долбаных тренировок.
              Почему-то один сотни тонн тягает по своей воле, а другого калачом в зал не затащишь! Объясни мне это!
               Я вот и за сто тысяч не пойду в зал пуп надрывать. Мне на хрен это не надо, а кто-то пойдет и будет от этого кайфовать. А я это не понимаю, от слова совсем, меня туда никаким калачом не заманишь.
               Значит у друга твоего есть внутренняя природная потребность в этом!».
                Глава 69
                Хотя Петр невольно и признал некоторые высказываемые пассажи брата имеющими право на некоторую реалистичность и достоверность, но, тем не менее, он не мог не высказать своего искреннего удивления:
              «Ну ты даешь! Что это значит, что человек сам вроде бы и ни причем? Вообще его вроде бы и нет, и всё за него природа делает?».
               «Да!»: слетел тут же категоричный ответ с языка Григория, и он мгновенно съежился в глубине души, так как понимал, что за такой категоричный ответ брат может его обозвать дураком и совсем его не понять, но, тем не менее, он таким образом ответил, так как не мог пойти против самого себя и против своей внутренней убежденности в этом вопросе.
              Как и предполагал Григорий, так и произошло, и Петр в ответ на его слова сообщил ему:
               «Ну ты вообще кажется немного «Ку-Ку!».
              «Да ничего я не «Ку-Ку!»: сморщился от досады Григорий.
             Петр немного изумленно уставился на брата и решил привести, как ему казалось, весьма убедительный довод:
                «Ну а если человек кайлом машет где-нибудь на руднике двадцать лет? Это тоже что ли его природа заставляет и он не сам это делает? ...Например, его заставили на каторге махать кайлом или он за большие деньги это делает. Что тогда?».
                «Ну это он сам делает»: согласился Григорий.
                «Вот видишь! А ты говоришь!»: довольно безучастно изрек Петр, уверенный в том, что спор на этом исчерпан.
    Но Григорий не заставил себя долго ждать с ответом и быстренько заявил:
              «Но это не по своей воле он делает, а по велению обстоятельств.
         Если бы ему дали волю, он бы кайлом не махал, а занимался тем, что ему нравится. А это и есть природа!».
              «Ну, если бы все занимались тем, что им нравится!»: протянул Петр и авторитетно изрек:
              «Но все занимаются не тем, что им нравится, а тем чем получается.
         Вот ты ходишь на работу, не нравится, а надо ходить. Иначе денег не будет, не на что будет жить. И природа тут ни причем. Самому человеку нужно это делать, иначе с голоду сдохнешь. Работать нужно, пахать, а не рассуждать».
             Григорий как будто его уличили в чем-то недостойном, сконфузился и поспешил согласиться с товарищем, заявив с примирительными нотками в голосе:
               «Ну, может быть. Тут я не спорю».
                Глава 70               
                Петр, увидев, как внезапно присмирел Григорий и куда-то пропал его задор, внутренне смягчился и стал поучать брата, стараясь не сильно давить на его самолюбие:
               «Вот именно. Пойми простую вещь. У кого-то что-то не получается, вот они и сваливают на природу, на еще что-то волокут. То не то, это не это. Это всё кто-то виноват, природа там или еще что-то, только не они… Это я сейчас не про тебя говорю».
              «Ну спасибо. А я-то подумал, что это ты на меня намекаешь»: язвительно промолвил помрачневший Григорий.
              «Нет, это я в общем и целом говорю»: весомо объявил Петр и присовокупил:
              «У меня тоже такие на работе есть, которые так рассуждают».
    Григорий, который не мог больше сдерживать себя, эмоционально заявил:
             «Смотря как и о чем рассуждать. Разговоры могут быть похожи, а суть разная. Я тоже нытиков не люблю.   
              Не думаю так, что природа ни при чем и всё от человека зависит. Но ты частично прав. Короче, как всегда, нужно искать золотую середину».
             «А что тут искать?»: не согласился Петр и продолжил настаивать на своем:
            «Человек сам за себя отвечает, а никакая не природа. Я вот за свою семью в ответе, никто за меня ничего не сделает».
           «Всё это, конечно, правильно»: согласился Григорий, не желающий впрямую противоречить и понапрасну раздражать брата, но в его голосе прозвучали явные нотки сомнения.
          «Но, вот тебя, насколько я помню, всегда, с детства, привлекало всё, связанное, так или иначе, с дизайном; с какой-нибудь обстановкой необычной, с вещами эксклюзивными; с чем-то в таком виде. Ты этим увлекался. Так ведь?».
          «Ну так»: коротко резюмировал Петр с надменным видом.
               Григорий с осторожностью, в смирном тоне, продолжал:
          «И ты же добился своего, дела идут, бизнес успешный у тебя».
                Петр удовлетворенно произнес:
           «Ну не совсем всё так, как ты рассказываешь. Но где-то близко к этому».
           «Вот видишь, всё-таки, какое-никакое, а призвание ты свое нашел»: констатировал Григорий, постепенно подбираясь к главному в своем повествовании.
               Но продолжить плавно свои рассуждения и завершить их Григорию не удалось, так как Петр внезапно вспомнил о светлых днях юности, у него загорелись глаза, и он с воодушевлением пустился в воспоминания:
            «Ты, я помню, тоже после школы стремился куда-то там поступить. На архитектора какого-то или что-то в этом роде. Всё мне что-то рассказывал про это, мозги мне пудрил. Бегал как угорелый перед поступлением, боялся провалиться на экзаменах, конкурс что ли был сумасшедший у тебя.
                Помнишь?».
           «Еще бы не помнить, конечно помню!»: воскликнул Григорий и потом уже нейтральным и обезличенным тоном поспешил завершить щекотливую тему: 
            «Но, у меня не срослось и вообще это не мое, как я потом понял. Но сейчас речь не обо мне. Я про призвание».
          Петр, слушая брата, невольно подумал:
             «Что-то быстренько ты заторопился закончить про свое призвание разговор. Не хочешь, видно, чтобы про тебя говорили. Вероятно, это тебе как штык в задницу. Да я и не настаиваю! Что ты так перепугался!».
                Григорий, меж тем, решил продолжить свою незаконченную мысль и, хотя, ему сейчас совсем не хотелось выражаться высокопарно, но о такой, значимой для него теме, как призвание, у него не получилось сказать по-другому и он, волей–неволей, с пафосом произнес: 
             «Призвание - это тоже Природа своего рода и оно дано тебе Свыше».
                На Петра не произвели большого впечатления сказанные слова, и он по-будничному их прокомментировал:
             «Ну кому дано, кому не дано.
                Многие ли про призвание вспоминают? На каком месте удается деньги зарабатывать, на том и зарабатывают, и ни про какое призвание не вспоминают».
                Не смотря на всю свою убежденность, Григорий оказался легко сбит с толку произнесенной речью Петра, но, всё же, продолжил настаивать на том, что ему казалось, самым неопровержимым и не требующим доказательств, аргументом, подминающим под себя все остальные аргументы и доводы. Григорий не очень уверенно заявил:
                «Но, всё-таки, у каждого человека есть какое-то свое призвание».
            И, округлив глаза, с доверием глядя в лицо брата, он по-простому сказал, почти что попросил:
                «Согласись!»
            Петр нехотя промолвил:
                «Ну допустим».
                Глава 71   
             Петр не то, чтобы был убежден аргументами Григория, но ему уже не хотелось спорить и рассуждать на эту тему, и он просто решил подвести итог дискуссии и констатировать то, что так долго пытался ему доказать брат:
                «Так, что же, по-твоему получается, что мы пешки в руках Природы?».
            Григорий с энтузиазмом ринулся защищать свою точку зрения:
                «По сути дела считай, что так, хотя это неприятно звучит.
                Люди могут стать королями только среди себе подобных, а по отношению к Природе мы все подчиненные, что король, что рядовой.
                Но радует то, что, если Бог существует, то Он создал нас по своему подобию, а Бог, как к этому не относись, это не рядовое явление, а настолько глобальное, многоликое и вездесущее, что даже осмыслить его невозможно. Поэтому в определенном смысле мы связаны с Богом невидимыми нитями и являемся родственниками и не дальними, а совсем близкими, кровными.
             Бог находится рядом с нами на расстоянии вытянутой руки». 
         И Григорий, стараясь смягчить весь пафос и невольную высокопарность произнесенной им речи, добавил, криво ухмыляясь:
                «Чувствуешь ты это?».
            Но Петр не принял неказистый юмор брата и несколько раздраженно ответил:
                «Конечно, чувствую. А как же! Да, это все безусловно радует меня ….  И что дальше? Я что-то запутался с тобой из-за всех твоих, таких нетривиальных, выкладок и умозаключений. Вроде бы мы и пешки, а вроде бы и отражение самого Бога».
               «Одно другому не мешает»: бесшабашно отмахнулся от упреков брата Григорий - «Церковь так говорит, не я. Не про пешек, конечно, а про то, что мы являемся неотъемлемой частью Бога. Но они вместо пешек вставляют слова «Рабы божьи» и в этом, всё-таки, есть разница… К словам только не цепляйся».
               «А я и не цепляюсь»: удивившись внезапной дерзости и веселости брата, заявил, сбитый с толку, Петр.
           А Григорий так же весело и беспечно продолжил:
              «Ты мне лучше скажи, кто изначально вложил в человека его желания, его устремления, его Предназначение, его таланты, его любовь, его пороки, в конце концов? ... Ну, кто?».
             «Кто! Кто! Ты, что меня за мальчика принимаешь?»: рассердился Петр и невольно повторил, один в один, то умозаключение, которое так долго пытался ему внушить Григорий:
                «Природа или Бог, сам понимай как хочешь. Вот кто!
                Что ты сам не знаешь?».
               И когда Петр с горячностью высказался, то он про себя тут же отметил, что он стал заложником тех тезисов, которые пытался внедрить в его сознание Григорий и которые, всё равно, не принимало его сознание, так как всё его мировоззрение и весь накопленный жизненный опыт вели его в ином направлении.
             Он продолжил рассуждать:
                «Это всё из-за чрезмерной эмоциональности Гриши и из-за того, как это он мне всё убежденно вещает; прямо, как гуру какой-то восточный.
             Да, к тому же, и сам клятвенно верит в то, что говорит. Вот я и поддался на его удочку».
                Глава 72
           И Петр стал тут же опровергать то, что он только что произнес:
                «Вот ты говоришь, что мы с Богом связаны и вообще Бог нас создал.
              А раньше тысячи лет назад и земля-то была безжизненная и человека-то не было, какие-нибудь амебы только ползали по земле. То тогда был ли Бог? Или хотя бы Души там какие-нибудь человеческие на том свете существовали, если и людей-то на земле не было еще?».
               И так как Григорий промолчал, то Петр, состроив насмешливую гримасу, продолжил: 
                «Одни облезьяны скакали кругом, да и то, может и их-то еще не было на свете.
              Сейчас-то про Бога легко рассуждать, когда есть религия и есть верующие, которые за религию горой стоят, да еще и морду за нее набьют, и вообще много всего чего есть: знания, философия разная и всё прочее.
          Сейчас все умные стали, все всё знают и все горазды поучать других».
               Григорий такие высказывания Петра принял на свой счет и сказал напористо:
                «Я лично никого не хочу поучать» и дурашливо сказал фразой из одной давно увиденной им кинокомедии:
                «Мы просто желаем разобраться, вот и всё!».
           Петр, остыв от эмоций, сказал брату:
                «Ладно. Это я не про тебя. Сейчас все просто такие умные стали, спасу нет. Когда религию отменили - орали против нее, сейчас религию снова провозгласили – орут «За» и за нее горло дерут. И так куда не кинь.
                А где у человека свое мнение? Где что-то услышат от других и повторяют тоже самое на все лады».
                Григорий, решивший, что все упреки Петра напрямую обращены к нему, огорчился в глубине души и сказал со сдерживаемой обидой:
             «Ты чё накинулся? Я-то свое мнение высказываю!».
                Петр проигнорировал обиженный тон, с которым Григорий произнес свои слова, он сейчас находился не в том состоянии, чтобы щадить чувства брата, так как еще не полностью высказал то, что накипело у него на душе.
             «Да не про тебя речь»: с пренебрежением к собеседнику, заявил Петр и продолжил:
              «Меня просто бесит, что сейчас люди тупые стали, как попки повторяют чужое и думают, что говорят свое. И на работе у меня так, да и везде куда не пойдешь.
            Раньше как-то посерьезнее всё было; сейчас всё кругом, куда не кинь - одно шоу звезданутое для дебилов и все под одну дудку пляшут».
              Григорий, с удовлетворением отметивший про себя, что речь идет не о нем или, по крайней мере, не только о нем, поспешил высказать свою точку зрения:
                «Ну так всегда было в большинстве случаев».
            Петр, несогласный с мнением Григория, сказал, как отрезал:
                «Всегда, да не всегда».
            Григорий, имеющий на этот счет свою точку зрения, стал объясняться:
               «Раньше просто жизнь была посерьезнее, потруднее, требования какие-то к людям предъявлялись и оттого они личностями были, шли наперекор обстоятельствам и иногда свое мнение высказывали, если им башку за это не отрывали. Но, по крайней мере, у них было свое мнение.
             Жизнь просто была труднее, оттого и люди были другие, на легке не прокатывало прожить. Трудиться, бороться нужно было, иначе элементарно не выживешь и сдохнешь.
                А сейчас что? Сейчас можно и так прожить, не напрягаясь».
            Петр, ухвативший из всего того, что наговорил Григорий лишь только то, что ему было близко и понятно, стал эту, близкую ему, тему развивать дальше:
              «Может ты и прав. Никто не хочет ничего делать. На работе ты им сто раз должен сказать, только тогда забегают. А так сидят руки в боки и улыбаются, иногда так и хочется по роже вдарить»
           Григорий с неприкрытым интересом спросил:
              «Кому это ты там собрался вдарить?»
              «Да есть там один! ... Воду мутит»: процедил сквозь зубы Петр.
            Григорий поспешил поддержать брата и сказал:
               «Конечно, работа есть работа; там нельзя сидеть сложа руки!
                Это может ты своих уговариваешь. У тебя контора частная; народ весь продвинутый, молодой. Творчеством, всё-таки, каким-никаким занимаетесь в своей «Дизайн-студии» и твои ребята в основном только за компьютером сидят.
                А в других местах чуть что и денег можешь лишиться, да и вообще начальство может тебя в шею выгнать, если не будешь шевелиться и результат показывать».
           Петр с удовлетворением объявил:
               «У меня тоже не сидят, сильно я им не даю, гоняю. Правда, не всем скорость удается придать, приходится с этим мириться.
                Вот и говори им-не говори, живут каждый сам по себе и никакой Бог им не указ, не то что я. А ты говоришь Бог есть».
            Григорий, возмутившись тем, что весь их разговор свелся в итоге к каким-то примитивным и банальным вещам, сказал, не сильно выбирая выражения:
                «А причем тут Бог в ваших делишках? Бог занимается глобальными вещами. А вы уж там разбирайтесь сами».
           Петр чуть надменно и высокомерно заявил:    
                «Да сами и разбираемся».
                Глава 73
              Григорий, услышавший насмешку и долю презрения в словах Петра, решил объяснить свое мнение и понимал, что, наверное, не сможет этого сделать. Ничего другого он не придумал, кроме как выдать нечто невразумительное и бездоказательное:
                «А в каком-то глобальном масштабе все люди и твои, в том числе, не сами по себе так себя ведут».
           Петр издевательски протянул:
                «Ну если только в глобальном …».
             Хотя Петр и явно издевался над Григорием, а тот чувствовал себя неловко из-за своих мудреных изъяснений, но, тем не менее, Григорий нашел в себе силы твердо заявить:
              «Да. В глобальном.
                А может Бог людьми правит; не в прямую, конечно, указания дает или на ухо им что-то нашептывает, это всё бабкины сказки, но как-то присутствует в их судьбе».
               «Ага!»: насмешливо сказал Петр - «Ты еще мне скажи, что с помощью моих людей Бог вставляет мне палки в колеса. Не смеши меня. О чем ты говоришь?
              В их судьбе присутствую только я и то, только тогда, когда они меня на рабочем месте увидели, а как только я сматываюсь куда-нибудь с работы, они тут же все дела откладывают в сторону; так что они и без Бога прекрасно проживают.
                А ты говоришь, что Бог ими правит. А скажи мне тогда - Когда человека не было, вообще был ли Бог?
                Или может все само собой создалось, по естественным законам, без участия Бога?
                Может это человек выдумал Бога?».
          Григорий, понимая, что он опять сейчас выдаст нечто мудреное и малоудобоваримое, тем не менее, не смог не сказать:
              «А может есть Бог – есть и человек, и, наоборот, есть человек, тогда и Бог есть. То есть человека без Бога не бывает и Бога не бывает без человека».
               «Как так? Как это можно понять?»: удивился Петр.
               «А понимай как хочешь. Я сам ничего не понимаю»: отмахнулся от вопросов товарища Григорий. Но потом, всё-таки, не сдержался и продолжил рассуждать вслух:
               «Может быть какое-нибудь коллективное бессознательное, как говорил один товарищ небезызвестный, когда поверило в Иисуса Христа, то оживило Его и Он нами правит. Да и всякие древние нарративы живут в людях издревле, что ни говори, и влияют на реальность».
               «Я и слов-то таких не знаю, «нарративы» и прочее. Знаю конечно. Но ты как-нибудь попроще выражайся»: потребовал Петр.
                «Ну, грубо говоря, люди сами поверили в свои идеи какие-нибудь и эти идеи уже правят людьми, а не люди идеями»: пояснил Григорий.
               «Ну, то что идеи могут править миром я слышал, это еще в школе нам долдонили беспрестанно. Это вполне может быть»: согласился Петр и продолжил:
               «Но то, что люди сами как-то воскресили Бога, то это, мне кажется, ерунда полная.
                Значит, люди могли сами создать Бога, так по-твоему получается?».
              «Я не могу всё знать»: сморщив лицо от досады, сказал Григорий и в сердцах добавил:
                «Почем я знаю? Может так, а может не так … Но, по крайней мере, у всех без исключения древних людей были свои Боги. Даже на разных континентах, когда люди между собой вообще не были связаны. Все верили. Это о чем-то говорит!».
              «Это говорит только о том, что все народы проходят приблизительно один и тот же путь развития, похожий у всех»: рассудительно заявил Петр –
             «Не понимают явлений природы, боятся, вот и призывают Высшие силы, которые бы их защитили».
              «А может они просто чувствовали, что Бог есть и видели то, что мы не видим сейчас?»: продолжал отстаивать свое мнение Григорий.
          В ответ на слова брата Петр воскликнул:
              «Ага! Как пел Высоцкий: «Кто-то верит в Аллаха, кто в Иисуса!». А кто-то сразу в тысячи Богов верит одновременно, а кто-то вообще верит, что у камня душа есть. Ну о чем ты говоришь! Все верят вразброд, кто во что горазд!».
             «Но, всё-таки, верят, как ты не крути!»: не сдавался Григорий.
             «Как говорится, один верит, что Бог есть, а другой верит, что Бога нет»: завершил дискуссию Петр, решивший, что его аргументы более чем убедительны и не подлежат дальнейшему обсуждению.
          Григорий понял, что не сможет убедить брата, но решил еще раз подтвердить свое мнение:
                «Всё-таки, я думаю, что нечто Высшее, всё-таки, существует».
          Петр с легкостью сказал:
                «Ну и верь себе на здоровье. Кто тебе мешает? А я вот не верю.
                Думаю, умрем мы и всё, ничего больше не будет, ни нас, ни того света! Не верю и всё!».
                А Григорий снова повторил то, что было близко для него:
                «А я больше склоняюсь к тому, что Бог есть…»
                Глава 74
              У Петра, который уже решил, что он доказал свою правоту, слова брата неожиданно вызвали неприятные чувства и он подумал, как обычный человек, твердо придерживающийся реалистичных позиций:
                «Ну никак не желает прислушаться к голосу разума! Рассуждает как отсталые бабки в церкви!».
              Григорий, который по выражению лица брата, понял, что его ответ произвел впечатление слишком простого и обыденного, поспешил добавить что-то более сложное и современно звучащее для слуха Петра:
                «Только Он не такой, как его представляют себе люди. Может быть, Он показывается людям только в том обличье, которое они могут понять».
              У Петра, в глубине души отдававшего должное неоднозначным идеям Григория, раскрывавшимися для него порой с другой неожиданной стороны, спонтанно сработали закрепившиеся жизненные установки, и он в данный момент времени решительно отринул от себя все витиеватые и многосложные идеи, декларируемые братом. 
              Он с горячностью воскликнул:
                «А видели ли люди Бога и знают ли они его? Некоторые даже говорят, что любят Бога. Кто такой Бог никто толком не знает, да еще и говорят, что любят его. Как ты можешь любить кого-то, если ты толком его не знаешь? Вот такого лицемерия, или как это назвать не знаю, я никак не могу понять».
             Григорий достаточно смирно стал говорить:
                «Пусть не знают кто такой Бог. Да, согласен, кто такой Бог никто не знает толком. Но по поступкам о Нем можно же судить. Если у человека всё хорошо, то он благодарит».
                «А если плохо?»: с сарказмом произнес Петр -
                «Тогда он должен, по факту, не любить Бога? Выходит так? А Бога всё равно нахваливают и прославляют! Что хорошо, что плохо, всё едино! Что разве не так?».
                «У верующих так»: согласился Григорий - 
                «Вера в любом случае им жить помогает. А как у обычных людей, не знаю. У всех по-разному. Я такой же, как и все. Люди живут себе и живут как живется».
               «Вот именно!»: с нажимом и многозначительно, выразительно глядя в глаза Григория, заявил Петр.
               «Но когда тяжело, все почему-то про Бога вспоминают!»: привел свой аргумент Григорий.
            «Вспоминают»: не стал спорить Петр и сразу же пояснил:
            «Потому что – последняя надежда. Вот и вспоминают. Просто надежда умирает последней! Здесь чистая людская психология, ничего больше! Всем хочется жить, вот и хватаются за последнюю соломинку.
               Все говорят про Бога, но я лично что-то про тех, кто по-настоящему знает, что такое Бог, не слыхал.
                Многие про него твердят, но никто его не видел».
               «Иисуса Христа же видели и писали о Нем»: возразил Петру брат.
          Петр стал с напористостью объяснять с таким видом, как будто старший объясняет младшему:
               «Видели или придумали, всё это покрыто мраком. Меня лично там не было. Сколько лет уже прошло, всё уже на сто рядов перевернулось с тех пор! А мы до сих пор верим!».
                Хозяин квартиры помолчал немного, а потом с хитрым и победоносным видом спросил:
              «Значит, ты говоришь, что Бог есть…», всем своим обликом как бы говоря:
               «Вот я тебе дураку объясняю, объясняю, а до тебя всё не доходит. Уже столько всякого разного тут нарассказал тебе, а ты всё чего-то ерепенишься и ерепенишься.
               Ну и остались ли у тебя теперь хотя бы какие-нибудь, маломальские аргументы в твою пользу?».
           Григорий, чтобы быть правильно понятым, стал доводить свою позицию до логического завершения:
              «Я не говорю, что есть. Я предполагаю, что есть»
и потом, решив про себя, что каждый, не смотря ни на какие приведенные доказательства, в итоге останется при своем мнении, под давлением Петра изложил несколько иную, трансформированную, версию:
              «Я только ищу истину, связанную с Богом, а это важнее, чем верить или не верить в Бога».
             Петр с иронией произнес:
                «А я по наивности полагал, что для верующих верить в Бога - это самое главное, а всё остальное – туфта, мелочи, не стоящие внимания».
              «Я так не думаю»: возразил Григорий и продолжил:
              «Найти истину важнее, но я ничего никому не навязываю, это сугубо мое частное мнение. Для меня искать истину также важно, как для других важно - верить в Бога».
            И, хотя он этого не хотел, но непроизвольно не выдержал серьезный тон, опустился до ёрничания и шутливо, как какой-то скоморох, произнес:
               «Выражаясь словами товарища Ленина, это архиважная задача».
            Петр, заприметив, что Григорий продекларировал свое заявление с определенной долей неловкости и смущения, на правах главного, покровительственно и чуть пренебрежительно заявил:
                «Опять ты выражаешься не пойми как. Ничего не ясно из твоей, извини, белиберды».
              «Я сам порой ничего не понимаю. А ты требуешь, чтобы я тебе что-то объяснил»: стал оправдываться Григорий.
               «А почему ты утверждаешь тогда такую белиберду?»: стал допытываться до брата, с упорством достойным лучшего применения, Петр.
              «Хрен его знает! Интуиция!..»: высказался неопределенно Григорий, но так как не захотел опять остаться крайним из-за своих неоднозначных и нетривиальных высказываний, то попробовал тут же объяснить свои слова:
                «Всё равно, есть Бог или нет, никто не знает.
                А когда будешь искать истину про Бога, может из этого что-нибудь, в конце концов, толковое и получится. Кто знает…».
                Глава 75
                Григорий замолчал, и Петр в этот раз тоже не стал торопиться высказывать свое мнение или какое-нибудь очередное замечание.
            Они сидели в тишине, высказав, каждый из них, уже, казалось бы, всё, что только возможно.
           Григорий подустал уже от нескончаемых дебатов и, наслаждаясь минутой тишины, просто сидел расслабившись, избавившись от всяческих мыслей и образов, которые непроизвольно напрягали и немного угнетали его чувствительную натуру в его спорах с Петром.
         Петр, воспользовавшись возникшей паузой в разговоре, активно накинулся на еду и бодро с аппетитом ее поглощал.
                Григорий вдруг встрепенулся, прислушался.
    Он с озабоченным выражением лица глянул на брата и спросил:
          «Слушай, а что это давно наших гавриков не слышно? Что они там уснули что ли?».
           Через мгновение поинтересовался у Петра:
           «Сейчас уже который час?».
        Хозяин, взглянув на часы, висевшие на стене, ответил:
           «Без двадцати час».
           «Ничего себе! Нужно срочно такси вызывать!»: воскликнул обеспокоенный гость и продолжил:
            «Света нас там уже, наверное, потеряла! Я же ей обещал пораньше приехать!
             Пойдем глянем на пацанов, чем они там занимаются».
                «Пошли»: поддержал брата Петр.   
               Они с шумом отодвинули стулья, поднялись из-за стола и направились к детям. Зайдя в детскую, они увидели такую картину:
            Дима, сидя на диване, спал, откинувшись на спинку дивана и завалившись немного на бок. А Леша уснул лежа прямо на полу около разбросанных вокруг него игрушек, причем перед самым носом у него расположился занимательный детский джип, в котором можно было открывать все дверцы и рассматривать его внутренности со всеми подробностями.
          Чуть поодаль вокруг машинки, как часовые на посту, стояли разукрашенные солдатики.
              Григорий подумал, что, когда Леша в лежачем положении засыпал, положа щеку на пол, то, по всей видимости, продолжал катать взад-вперед перед собой машинку, любоваться на нее и бухтеть потихоньку что-то себе под нос.
                «Вот они, супчики, оказывается, что делают. Спят!»: констатировал с удовлетворением Григорий.
                «Дима, Дима!»: стал трясти сына Петр. Дима спросонья заморгал недоуменно глазами, сел на диване, а потом, не понимая, что от него хотят, попытался еще встать. Петр, увидев, что сын проснулся, приказал ему:
                «Давай здесь ложись».
              И так как Дима еще толком не проснулся и сидел, не реагируя на происходящее, то отец снова повелительно ему приказал:
                «Ложись, я говорю! Сейчас я тебе подушку дам».
            Петр взял с кровати плед и подушку, подсунул под голову сына подушку и укрыл его пледом и снова выдал указ сыну:
                «Давай спи!».
            Дима довольный тем, что ему не нужно было раздеваться и идти ложиться на свою кровать, закрыл глаза и тут же погрузился в сладостный сон.
             Григорий, не зная, что предпринять в данной ситуации, обратился к брату:
                «Что делать? Будить жалко. Сейчас его не добудишься.
                Раньше нам нужно было собираться домой. Сейчас пока его оденешь - целая эпопея будет.
                Не знаю, что делать».
               Петр предложил:
                «Позвони Свете. Скажи, что Леша заснул. Что вы здесь останетесь, а утром приедете».
                «Да я ей обещал вечером приехать»: засомневался Григорий.
                «Звони»: настаивал на своём Петр и добавил:
                «Куда вы сейчас ночью поедете. Утром вызовешь такси и поедете».
                «Ладно сейчас позвоню…»: неохотно согласился с мнением брата Григорий и, непроизвольно вздохнув, изрек:
                «Сейчас целый скандал будет».
           Петр снова стал давать рекомендации:
                «Скажи, что Леша рано уснул. Будить не хочешь».
                «Ладно, сейчас позвоню»: промолвил гость. 
             Григорий стал что-то выискивать на своем телефоне и при этом медленно двинулся в сторону выхода.
            Поднеся телефон к уху, он вышел в коридор и там в глубине коридора, подальше от Петра, у него состоялся разговор с женой.
    Через пару-тройку минут, Григорий вернулся в кухню.
            «Ну что поговорил?»: спросил Петр.
            «Поговорил»: кратко ответил Григорий.
            «Ну и что?»: поинтересовался Петр.
            «Что, что! Недовольна конечно. Но говорит, что сейчас уже поздно. Чтобы оставались. А утром приезжали».
            «Ложи его сюда на кровать»: скомандовал хозяин.    
                Григорий аккуратно поднял с пола спящего Алешу и уложил его на Димину кровать.
                И друзья направились в кухню продолжать застолье.
                Глава 76
                Когда они устроились за столом, Петр предложил в очередной раз выпить виски. Петр свою рюмку со спиртным выпил до дна, а, немного подуставший, Григорий только пригубил и отставил рюмку в сторонку.
     Хозяин не стал настаивать на том, чтобы брат допил алкоголь, оставшийся в рюмке, его сейчас занимало другое течение мыслей, у него разыгрался интерес пофилософствовать и окончательно прояснить позицию Григория.
             Петр сказал другу:
                «Ну, ладно. То, что мы говорили, забудь.
                Но, ты, я вижу, всё-таки, больше склоняешься к тому, что Бог существует. Так или нет?».
              Григорий, оценив то обстоятельство, что брат доброжелательно и с искренним интересом спрашивает, тоже спокойно и взвешенно стал объяснять ему свою позицию:
              «В какой-то, непонятной нам, форме, по всей видимости, – да.
                Может Он существует в каком-то духовном, психическом, запредельном мире, а на материальный мир влияет только опосредованно через духовный мир людей или через какое-то накопленное информационное поле, кто его знает.
              Никто ничего не знает, и я тоже ничего не знаю, только гадаю на кофейной гуще».
          Тогда Петр задал следующий вопрос брату:    
                «А кто создал планеты, космос, когда людей не было?
                Ну вообще их не было и только одни безжизненные планеты в пространстве крутились и так было миллионы лет, одна пустыня безжизненная была везде, может только одни микробы где-то и были, и больше ничего.
                Всё это тоже создал Бог? Может всё само собой образовалось?».
              «Может быть, я почем знаю. Сие есть загадка…»: промолвил Григорий и, помолчав немного, добавил:
               «Но и Вселенная живет, всё-таки, по определенным законам, хаоса в ней нет.
                А раз так, кто создал эти закономерности, существующие в природе и не только на уровне безжизненных предметов, например, планет, но и в живой природе?
               А этих закономерностей бесчисленное множество и все в гармонии, тупика нет, всё перетекает плавно из одного в другое, нигде ничто не цепляется друг за друга, везде есть определенный вход и выход.
               Главное, что всегда есть вход и всегда есть выход, это главное.
               В личной только жизни чьей-то выхода из тупика может и не быть, но это частный случай, а так, в глобальном порядке – всё в порядке, всё функционирует нормально и нигде ничто в стену не уперлось.
            Значит всё достаточно разумно создано, по определенным законам, но объять это необъятное человеческим разумом невозможно. Поэтому я могу только предполагать и надеяться, что Бог есть».
                «Вот именно надеяться!»: прицепился к слову «Надеяться» Петр и продолжил свои разъяснения: 
              «Просто людям очень хочется, чтобы Бог был и их защищал. Я их понимаю. Но не всегда Он защищает.
                И может, когда человек умирает и всё, конец.
              И там, на том свете ничего и нет, и того света нет, только этот.
        Умер человек и всё, как заснул и снов даже нет и его самого нет.  Ничего нет уже для этого человека. Для живых – есть, а для мертвых - нет.
                Вот, я, например, иной раз, когда сплю, даже не ощущаю себя вообще никак» и с улыбкой добавил:
                «Особенно когда напился».
           Григорий засмеялся и сказал:
                «Ну, когда напился, то и я ничего не помню, ты в этом не одинок».
          Петр с серьезным видом продолжил:
                «Никаких ощущений, никаких эмоций, никаких мыслей. Просто ничего нет, полное забытье, сплошная пустота и даже пустоты-то как таковой не ощущаешь, там нет тебя и вообще ничего нет.
              Есть ли я, нет ли меня в этих сновидениях - вот тебе еще тот вопрос.
              Когда сплю, иной раз, не ощущаю, что я существую; проваливаешься иной раз в какое-нибудь забытье и не знаешь, живой ли ты и существуешь ли ты вообще на этом белом свете.
               А ты хочешь, чтобы человек после смерти ощущал себя живым.
               Тут после пьянки себя никак не ощущаешь, а ты хочешь, чтобы на том свете ты был живой и здоровёхонький.
                Да нет там ничего!».
                Глава 77
              «Всё может быть. Я не спорю»: примирительно заявил Григорий и, помолчав немного, сказал:
              «Ни один человек на земле тебе точно об этом ничего не скажет. Поэтому можно спорить до бесконечности есть Бог или нет. И мы тоже можем спорить до бесконечности. Ничего это не решит… Это и хорошо, и плохо».
              «Что тут хорошего, если ничего не ясно?»: с удивлением спросил Петр.
           Григорий стал объяснять свою точку зрения:
              «А хорошее в том, что один только Бог по своим каким-то соображениям может сделать принципиально неразрешимым для человека этот вопрос. Только Он один. И это косвенно говорит о том, что Бог всё-таки вероятно существует.
                Подключай интуицию, подключай чувства, подключай что угодно – хоть логику, философию или науку и ты, всё равно, не сможешь доподлинно доказать Есть Бог или Нет Бога.
                И причем равно трудны оба этих вопроса и на каждый нужно привести доказательства. Но это невозможно, даже ученые толком ничего не могут сказать ни по первому, ни по второму вопросу.
                В башке только может у кого-нибудь прояснится, если к нему Бог по собственной воле придет, как к какому-нибудь Моисею. Но даже из-за этого факта этот человек не сможет ничего доказать другим, ему не поверит большинство. Скажут «рехнулся», а может это так и будет на самом деле.
          Бог находится за семью печатями.
            Вера – вот тот реалистичный и универсальный ключик, варьирующийся от «А» до «Я», который может ответить на эти вопросы в ту или иную сторону.
             Я иногда думаю, а может мысли человека и вера, в том числе, преобразуют иногда реальность?».
          Услышав последнее высказывание брата, Петр не сдержался и с досадой воскликнул:
                «Реальность – есть реальность, не путай праведное с грешным. От реальности не убежать, не скрыться. И никакие фантазии не могут её изменить.
                Если тебе, в один не очень прекрасный момент, внезапно оторвало ноги где-нибудь на войне, то ты сколько не моли Бога и не убегай от действительности, ноги к тебе снова уже не прирастут, хорошо если вообще в живых останешься. Это жестокая правда и никакие твои фантазии не могут действительность изменить.
                И Бог, Он или есть, или Его нет. Третьего не дано».
                «А может у одних реально Бог есть, а у других – реально нет?»: задал парадоксальный вопрос Григорий и улыбнувшись, добавил:
                «Или истина, как всегда, улеглась где-то посредине? И не дает прохода не вправо, ни влево? Лежит себе и приговаривает: «Ломайте себе голову, ломайте», а я пока полежу преградой в виде какого-нибудь бревна между вами».
          Петр, полушутя-полусерьезно, сказал назидательным тоном:
                «Не болтай глупостей. Что там может истина сказать? Она что человек, что чего-то там у тебя бормочет?».
          Григорий с просиявшим лицом и со смеющимися глазами заявил:
                «Ты прав. Истина – подруга ветреная. Сегодня одно говорит, завтра другое».
          Петр включился в шутливый тон, который задал брат, и произнес:
              «Истина – есть истина, это объективная реальность и так говорить не может».
             «Нет, истина тоже преобразуется во времени и пространстве, да и еще в каких-нибудь измерениях»: возразил Григорий.
        Он улыбнулся и добавил:
               «Истина может маненько меняться в зависимости от конъюнктуры!»
               «Ага, от конъюнктуры! Как же! Поменялась она! Шиш – на два!»: с жаром промолвил Петр.
             Григорий между тем продолжил настаивать на своем мнении:
               «Истина тоже ничего толкового не может сказать, мы ничего не знаем и не узнаем».
           Петр сразу же стал возражать:
                «Узнаем со временем всё больше и больше, не беспокойся. Даже то, что мы говорим о таких вещах, говорит о том, что мы знаем больше, чем знали люди, например, сто лет назад. Весь наш разговор ведется на основе современных знаний. Ты не можешь этого отрицать».
               «А я и не отрицаю. Я даже больше тебе могу сказать»: охотно согласился с братом Григорий -
                «То, что мы обсуждаем, всё это давным-давно спето и перепето разными людьми и мы сейчас перепеваем всё это на свой лад.
                Мы только перепеваем старые песни и пережевываем их еще раз, только своими словами.
                Но сказать точно, встретимся ли мы с Богом в этой или иной жизни, мы не можем.
              Может встретимся с Ним, а может и нет». 
                Петр промолвил:
                «Ты как-то пессимистично это говоришь, как будто сам не веришь».
                «Да нет, нормально говорю»: спокойно заявил Григорий и добавил:
                «Если Бог есть, возможно Он будет поддерживать незримо человека и на том свете. Никто не знает».
            Петр не мог не высказаться и опять вставил свое неизменное мнение:
                «Если тот свет существует конечно, а может его и нет вовсе».
                «Всё возможно»: не стал противоречить брату Григорий –
                «В прямую Бог же ничего не говорит. Если человек много узнает, то, как говорится, быстро состарится или вообще не поймет о чем тут речь». 
                Петр, не замедлив с ответом, изрек:
                «Я тоже не понимаю, что ты тут говоришь», но через пару секунд, решив выразиться более определенно и подробно, он добавил:
                «Вернее, я тебя, конечно, понимаю, но к реальной жизни, как мне кажется, это никакого отношения не имеет. И Бог нас не защитит, самим нужно себя защищать и самим о себе заботится. И эти все рассуждения нам ничем не помогут. 
            Я тебе одно могу только сказать - нужно просто на этом свете жить, пока живется. Потом поздно будет». 
                «Кто ж спорит?!»: заявил Григорий и продолжил:
                «Но ты вот говоришь, Бог не защищает. А может Он и защищает, только по-своему, всех защищает, а не каждого в отдельности».
          Петр сразу же объявил:
                «Мне-то нужно, чтобы Он меня защищал и моих близких, а не всех».
                Глава 78
           Григорий, имевший свое мнение по этому поводу, сказал:
               «Ну, по-другому видно не бывает. Или все скопом живут как-то, более или менее нормально; или в какой-нибудь Армагеддон стройными рядами общей толпой шествуют. Третьего не дано.
              Голову нужно включать и всё остальное, чтобы туда в бездну прямиком не отправится, а сейчас похоже весь мир сошел с ума».
              «Что мир сошел с ума и сто лет назад говорили и двести, так что здесь нет ничего нового. Так всегда говорили и сейчас говорят, и раньше так говорили»: сказал Петр.
            Григорий мало обратил внимания на слова брата и с жаром продолжил выражать свою позицию:
              «Но то, что сейчас в мире всё хуже стало, то это точно. И такое ощущение, что мир прямиком идет куда-то в Тартарары. Ты посмотри что в мире творится!»
             Петр с наигранным изумлением произнес:
               «А что там творится? Вроде бы всё в порядке. Что ты там такого особенного увидел?
                Всегда во все времена были и войны, и болезни, и бедствия и тому подобное. Просто сегодняшний мир лично нас затрагивает, вот мы бедолаги и крутимся, как уж на сковородке, жалуемся, что жить плохо. А такое было во все времена, не только сейчас.
         …У нас сейчас наоборот жизнь наладилась, всё лучше и лучше становится жить».
                Григорий бесцеремонно перебил Петра и безапелляционно заявил, как про дело для него давным-давно решенное:
            «Это фикция, что человек идет к лучшему».
        Петр, удивленно подняв брови, сказал:
             «Как так? Ты что?» и тут же стал приводить свои доводы:
             «Лекарства вот, например, всё лучше и лучше становятся. Раньше как было; люди почем зря от болезней как мухи дохли, до тридцати лет не доживали. А сейчас таблеточку выпил и живешь себе дальше, в ус не дуешь».
              «Да это понятно»: с досадой сказал Григорий – «Можно и с таблеткой умереть и люди так же от болезней мучаются. Никуда это не делось».
          Петр с невозмутимым выражением лица произнес:
              «Мучаются – мучаются, а часто и выздоравливают от современных лекарств.
                Ты что говоришь? Сейчас наоборот всё лучше и совершенней становится. Раньше люди голодали, в обносках ходили, вспомни как бабушка рассказывала, как наш дед после войны ходил; толком не во что было одеться.
                Мать рассказывала, что на базаре ему бабушка за последние деньги драповое пальто купила, а он потом его случайно порвал где-то. Бабушка потом ему всё выговаривала.
                Дом разваливался на части, когда дед с войны вернулся; сколько он с ним возился, чтобы более-менее в нормальное состояние привести. На этом и надорвался, заболел. Бабушка одна с детьми осталась. Ты же помнишь, как бабушка жила. Мы её еще застали немного».
                «Да помню я!»: с досадой сказал Григорий и продолжил:
                «Нас тогда часто к ней привозили».
                «Вот!»: удовлетворенно изрек Петр – «А ты говоришь мир хуже стал. Не поверю ни за что».
            Григорий пошел на компромисс и с осторожностью заявил:
               «Всё это конечно так. Сейчас и дома, конечно, лучше и люди живут богаче, на курорты ездят. Всё это так», а под конец речи добавил: 
               «Я не про это».
                «А про что тогда? Ты что-то не то говоришь, ерунду какую-то»: объявил Петр.
                «Да не ерунду!»: не сдержав негодования оттого, что его не понимают, заявил Григорий. Потом продолжил высказываться: 
                «Я тебе долго говорить не буду… Но вот смотри парадокс, жизнь стала лучше, как ты говоришь, а люди хотя бы по здоровью стали намного хуже, чем раньше. Все сплошь больные, все сплошь аллергики и астматики, про другие болезни я и не говорю… Про зараженную воду и воздух можно еще вспомнить.
            Или вот тебе еще пример, и я тогда замолчу. Пластик скопился по всему миру, что ты его уже никак не утилизируешь. Тысячи лет он будет гнить в земле. Частицы пластика находят внутри не только человека, а и внутри птиц, животных по всему миру.
           Вот тебе два простейших примера. Так что жизнь лучше стала? Можно еще массу примеров привести.
               Ты сам говорил, что люди от жизни современной более примитивные стали, чем раньше в сложные времена. Какая жизнь – такие и люди. Как тебе такое? А?».
             «Ну может ты в этом и прав. Но согласись жизнь-то лучше стала. Дома какие строить стали, в магазинах всё есть, дороги классные построили»: сказал хозяин.
           Григорий в ответ произнес:
                «Это всё из природы берется, а туда в природу не возвращается. За последние годы масса насекомых и птиц повымерло, и они уже не восстановятся никак.
            Материально жить-то мы может стали и лучше, а проблемы из-за этого накапливаются. И как ты будешь эти проблемы решать?»
          «Не знаю»: чистосердечно признался Петр.
          «Вот и я не знаю»: со вздохом сказал Григорий.
                Петр помолчал немного и изрек:
           «Ладно, пусть у кого голова большая тот об этом и думает, а мы с тобой всё равно ничего решить не сможем.
                Давай лучше выпьем!»
               «Давай!»: согласился Григорий, довольный тем, что Петр в этот раз не стал, по своему обыкновению, ему противоречить.
                Глава 79
              Братья выпили по рюмке виски, Петр подцепил вилкой дольку буженины и отправил ее в рот. Прожевывая закуску, он выдал в пространство сакраментальную фразу:
                «Тут свои проблемы не всегда решить получается, а куда там нам на глобальные замахиваться. Кто хочет, тот пусть ими занимается, мне бы свои проблемы решить и то, хорошо».
              Григорий не удержался и с заинтересованностью спросил:
                «И какие такие у тебя личные проблемы есть?», однако он понимал, что такие деликатные вопросы обычно не задают, но он не мог не спросить.   
               «Да полно проблем и на работе и дома. Что ты думал у тебя только одного проблемы есть?»: с назиданием сказал Петр, но конкретно и подробно про свои проблемы предпочел не распространяться.
         Григорий же не стал отвечать на риторический вопрос брата, а произнес то, что у него долго тяжким грузом лежало на душе:
                «Да вот и у меня есть преграды, которые не преодолеть».
                «Как не преодолеть?»: возмутился Петр такой постановкой вопроса и стал советовать:
                «На одном месте не сиди. Делай и преодолеешь».
        Григорий сразу же откликнулся на слова друга:
                «Не скажи. Вот, например, нужно спать, а ты никак заснуть не можешь, сколько не стараешься. Что тут можно поделать?».
           Петр улыбнувшись сказал:
                «Ты еще скажи, что хочешь женщину и не можешь».
                «И это вполне у кого-нибудь может быть»: охотно согласился Григорий.
          Петр с осторожностью спросил: 
               «Извини, но может тогда эти все преграды как-то связаны с твоей психикой».
               «Может быть, может быть»: с достаточной долей неопределенности заявил Григорий, и, помолчав немного, продолжил свою речь:
               «Но дело не только в моей психике или в моей лени, а в том, что есть нечто непреодолимое в жизни. Хотя это непреодолимое может легко преодолеваться другими людьми и этих препятствий они даже не заметят.
             Но у них возможно есть свои какие-то внутренние непреодолимые барьеры.
              Короче я хочу сказать, что есть нечто большее, что не дает мне идти вперед и я упираюсь в стену, и нахожусь в тупике».
              «Ну я тогда не знаю, что тебе сказать»: недоумевающе молвил Петр и, уже не зная, что сказать, сказал первое, что ему пришло в голову:
             «Может быть это какие-нибудь моральные препятствия с твоей стороны или еще что-то?».
              «Я не могу сказать, что я какой-то моральный или нравственный человек. Это тут ни причём»: промолвил Григорий.
              «Тогда в чем дело, что у тебя так жизнь складывается? Чего тебе не хватает?»: спросил Петр.
                Глава 80
              «Есть какие-то ограничения внутри меня, но не мной наложенные»: кратко ответил на вопрос брата Григорий.
              «А кем тогда эти ограничения наложены?»: стал допытываться Петр.
              «Не знаю, такой я родился»: ответил Григорий и добавил:
               «Такая комбинация генов, наверное, во мне и вот жизнь у меня такая, какая и должна быть».
           Петр, всё также находясь в легком недоумении, сказал в пространство, как бы говоря вслух не только с братом, но с самим собой:
               «Воспитывали же тебя нормально. Я помню, мать твоя, да и отец носились с тобой и образование тебе дали хорошее.
              Так что ты не можешь обижаться».
                Григорий стал объяснять:
              «Воспитывать-то меня воспитывали и образование я получил. Но, всё равно, мое внутреннее над моей жизнью доминировало, я остался самим собой с такой натурой, с которой родился, и шел по своему пути.
                Нутро мое вылезло и воспитание забылось и образование мне не помогло, так как, тому чему учился в институте мне не нравилось и оказалось не по душе… Не нравится и всё, хоть ты тресни».
               «Переучиться нужно было тогда»: с назиданием сказал Петр и продолжил:
                «Вот некоторые по несколько раз меняют работу, сутками пашут, стены пробивают, находят своё и всё у них получается: и семья нормальная, и деньги хорошие».
            Григорий в ответ на слова Петра в сдержанном тоне, спокойно промолвил:
                «Природа внутренняя у меня не такая как у них, нет таких качеств, как у них, это не плохо и не хорошо, просто я другой человек».
           Петр, пытаясь нащупать суть проблем Григория, рассуждал в слух:
                «Способности же у тебя были, я помню. Ты рисовал хорошо, лучше всех в классе, да и другие школьные предметы тебе давались неплохо».   
             «Не в способностях дело ...»: сказал Григорий
             «Но люди же как-то добиваются своего и живут нормально. А ты что хуже них?»: вымолвил Петр.
             «Может быть и хуже»: ответил Григорий и тут же добавил:
             «Я не такой, как они и всё. И не могу таким стать, сколько бы не старался.
               Хоть ты разбейся - не такой; сомнения сразу же, нерешительность, переживания приходят откуда-то. Не могу быть такими, как они и всё, тысячу раз пробовал и не получается. Мой характер и натура говорят сами за себя и другим я, к сожалению, или к счастью, не стану».
             У Петра промелькнула мысль о том, что Григорий находит для себя слишком много разных оправданий и поэтому из уст Петра невольно вылетела фраза, которую он не собирался произносить вслух:
               «А ты говоришь, что это не лень твоя».
           Григория «задели за живое» слова брата, но он постарался не придавать им большого значения и только сказал:
                «А я совсем не обижаюсь, что у меня так складывается всё, раньше обижался немного, сейчас нет.
            Всё закономерно и объективно в моей жизни, я это давно понял, и обижаться нечего мне.
            У каждого в судьбе всё закономерно и объективно, если, конечно, не считать случайностей, которые могут всё перевернуть с ног на голову.
             Просто я хочу сказать, что у человека есть внутренние преграды, которые невозможно преодолеть, исходя из своей природы и из-за ограничений, наложенных Природой или Богом, это уже кому как нравится».
                Глава 81
              Григорий, глядя на недоумевающее лицо брата, решил высказаться более откровенно и на понятном языке:
                «Главная моя проблема, что я всю жизнь сражаюсь с самим собой. 
                Борюсь за выживание не с обстоятельствами, не с жизненными трудностями, не с другими людьми - со всем тем, с чем борются другие люди; все это я оставляю за бортом своей жизни; а борюсь постоянно со своей дурной натурой.
                Это обстоятельство на первый взгляд может показаться тебе глупым, но на данный момент у меня нет противников на этом свете, кроме самого себя».
              Петр, качнув головой, произнес:
                «Когда тебе придется столкнуться с настоящим врагом или с настоящей бедой, то ты забудешь про эти игры».
           Григорий по глазам Петра понял, что тот его не понимает, и сказал:            
                «Тут я согласен, но, к сожалению, это не игры.
                Хотелось бы мне, чтобы это были какие-то глупые игры и я их забыл, как страшный сон. Но, при всем моем глубоком желании, не получается. И сейчас для меня, как это не высокопарно звучит, мой враг и мой друг - это я сам».
               После произнесенных слов, вырвавшихся из глубины души, Григорий с досадой подумал о том, что он высказал лишнее; то, что не следовало бы говорить и нужно бы немного дезавуировать смысл своих речей.
              И в этот момент Григорию пришла в голову одна занимательная мысль, ему стало смешно, он засмеялся и сказал, ерничая и издеваясь над всем окружающим миром и, в первую очередь, над самим собой:
               «Так и хочется сказать: «Я отступаю от своего противника, моей второй половинки, он с радостным визгом бросается в наступление, я ловко уворачиваюсь от него, после чего делаю обманный ход конем и наношу ему удар острием шпаги в какое-нибудь чувствительное место.
            Он взмахивает руками и с воплями и причитаниями, жалобно скуля и повизгивая, удирает от меня. Я с самодовольной улыбкой обмахиваюсь веером и продумываю планы дальнейшего изничтожения противника».
            Петр с иронией произнес:
            «Куда это ты ему попал, что он с воплями удирает от тебя?».
        Григорий быстренько объявил:
              «Не туда, куда ты подумал».
             «А куда тогда, раз не туда?»: резонно спросил Петр.
             «Ну, например, куда-нибудь в область головы. Голова у него самое слабое место, можно сказать, слабейшее. Я нанес ему рану, она кровоточит и тогда я удовлетворен»: сказал Григорий.
               «Удовлетворен? Сам себе нанес рану и удовлетворен? Это садомазохизм какой-то»: громко и выразительно выговаривая слова, отозвался Петр.
             Григорий улыбаясь сказал:
                «Ты ситуацию неправильно понимаешь».
            Петр, используя слова и выражения собеседника, стал высказываться:   
                «Ты же четко сказал, сам себе нанес рану и удовлетворен. Что тут не понять?».
                «А удовлетворен я оттого, что может мой враг отстанет, наконец, от меня и я стану жить, как простой нормальный гражданин»: ответил Григорий.
                «Ну, раз так, то тогда ладно»: согласился с братом Петр и добавил:
                «Смотри только раны себе смертельные не нанеси. А-то переборщишь ненароком».
                «Постараюсь. Говорю же, уже есть большой опыт борьбы с самим собой. Это так, уже обыденность, к сожалению»: отозвался Григорий.
                «Так ты сам в себе закапаешься, пока будешь с собой бороться, а то, что кругом происходит- знать не будешь, будешь только сам в себе ковыряться»: объявил Петр.
               «Ничего не поделаешь, наверное, планида моя такая!»: саркастически изрек Григорий.
               «Какая такая Планида еще! ... Сам себе что-то придумал»: в очередной раз попытался переубедить друга Петр.
             Но Григорий не согласился, заявив брату: «Если бы только придумал и всё. Было бы хорошо».
                «Ладно!»: сказал Петр, мысленно махнув рукой на все словесные изощренные перипетии, которые у них возникали по ходу разговора, и предложил самое простое, что только можно было предложить:
                «Давай выпьем!».
                Хотя у Григория не было желания выпивать спиртное, но тем не менее, он согласился. Братья выпили и стали закусывать.
             Григорий, скривив лицо от горечи, распространившейся не только в горле, но и во всем организме, старался в этот раз побольше проглотить разнообразной закуски, надеясь на то, что много съеденной еды поможет в будущем смягчить негативные последствия выпитого спиртного.
               Глотая подряд, не разбирая, всё, что попадалось под руку, лишь бы насытиться, и не чувствуя вкуса закусок, Григорий, глядя в пространство, невольно думал о том, что, только что, он высказал Петру о себе всё то, что никому никогда больше не говорил.
               И, хотя ему было немного неловко перед братом за то, что он признался в таких откровенных вещах, но так как он всё рассказал и ему больше нечего было терять и больше нечему стыдиться, то тяжесть, лежавшая камнем у него на душе, значительно уменьшилась из-за того, что он разделил ее с братом и поэтому Григорий непроизвольно повеселел и раскрепостился в душе своей.
                Глава 82
                Глянув на Петра, который кажется тоже выглядел отчего-то довольным, может быть - от очередной порции спиртного, и с аппетитом уплетал закуски, Григорий, не думая о всех последствиях того, что он сейчас собрался сказать, с воодушевлением заявил:
                «Природа за меня всё уже решила. Она крутит-вертит любым человеком, и я могу тебе это доказать».
               «Что любым?»: с легкой долей язвительности спросил Петр.
               «Любым!»: жизнерадостно и довольно-таки самоуверенно объявил Григорий, поймавший кураж и почему-то уверенный в своих способностях доказать свои намерения. И он продолжил настаивать на своём:
           «Кем угодно крутит и вертит, и как хочет его вверх подбрасывает, а там наверху он уже сам, как может. Лапками, как крыльями перебирает, и трепыхается, кому сколько удается продержаться».
          «Вверх подбрасывает, а, в конечном счете, ловит его у земли-то или нет?»: подчеркнуто вежливо и с нарочитой заинтересованностью спросил Петр.
              А потом перейдя на язвительный тон, продолжил выспрашивать грубоватым тоном:
           «Или он шлепается об землю, как какая-нибудь пресноводная лягушка или, проще говоря, чтобы было понятно некоторым, как простая лягушка-квакушка».
          «Видишь, дело такое, Кого ловит, а кого нет»: сдержанно отвечал Григорий и добавил: 
                «Я тебе уже говорил, что у Природы мы все в подчинении, что простые рядовые, что самые большие начальники! Так что даже самый большой начальник может навернуться, тут не угадаешь».
            Григорию пришла в голову какая-то очередная мысль, и он спросил, заранее зная ответ:
                «Знаешь, например, Наполеона?».
                «Это который Бонапарт?»: с ехидцей поинтересовался Петр и ответил:
               «Слыхал иногда что-то, очень отдаленно»
           и тонким голосом протянул, сложив губы трубочкой:
                «Чуть, чуть».
              А потом уже, перестав изображать из себя джентльмена, трубным голосом спросил:
              «Так он чё? Вверху летал или об землю шлепнулся?».
            «С ним особая история. Летал, летал и … долетался»: ответил Григорий.
            «То есть шлепнулся? Говори конкретней»: потребовал Петр.
            «В итоге - да!»: дал короткий ответ Григорий, подчинившись требованию друга.
            «Ну вот теперь понятно»: с удовлетворением сказал Петр и продолжил:
              «А то – «Летал, летал!». Ты еще скажи: «Летал, аки сокол!».
            Говори коротко, ясно, доходчиво, что в итоге – он приземлился на то место, на котором сидел. Всё, коротко и ясно … А-то – «Летал, летал!»: опять начал наседать на Григория, раздухарившийся от чрезмерно выпитого спиртного, Петр и совсем не замечающий, что он стал более пространно и многоречиво выражаться, чем его собеседник, которого он обвиняет в многословии.
              «Ладно, ладно!»: отбрыкиваясь от словесного напора брата, поморщился Григорий и, чтобы пресечь дальнейшее словоблудие Петра, сказал, как бы предостерегая того от пустословия:
            «Шутки в сторону. Разговор серьезный.
                Нет, Наполеон безусловно гордился тем, что он такой великий, такой крутой, круче его только яйца. Может думал, что он сам по себе такой великий и это его личная заслуга. Кто знает? Только он сам.
               Но кто дал ему его таланты? Он сам себе их что ли подарил? Или он что ли сам себе их родил? Какова его личная заслуга в том, что он родился с этими самыми талантами? Не одними только талантами дело ограничивается. Но тем не менее.
              Что его толкало эти самые таланты развивать? Он сам? Без внутренней природной мотивации? Нет, это дело скучное. Он бы не стал бы их развивать ни минуты, если бы ему не было интересно. Откуда у него появился этот самый интерес? Он сам его что ли холил, лелеял и этот интерес сам по себе на голом месте возрос?  Нет, всё это было у него изначально внутри».
             И при завершении своего велеречивого монолога Григорий задал брату вопрос:
                «Почему Наполеон не пошел, например, в садовники? Что тут плохого?».
              Петр, который был недоволен тем, что ему на протяжении длительного времени не удалось вставить ни словечка, обрадовался паузе, которую сделал собеседник, и поспешно, чтобы его не перебили, поторопился высказать свое ценное мнение:
              «Гляди-ка, какой привередливый! Нос морщит, да? Профессия садовника ему не нравится!».
              «Вот и я говорю»: воспрял духом от такой братской солидарности Григорий и с воодушевлением продолжил:
               «Пошел бы и радовался, что он какой-нибудь огурец огромный вырастил в виде буквы «Зю». Бегал бы, как ошпаренный, и всем показывал.
              Пытался бы его всучить какой-нибудь Жозефине за огромные бабки. Вместо того, чтобы делить супружеское ложе с Жозефиной, пытался бы впихнуть ей свой уникальный экземпляр за деньги. Деньги дело-то понадежнее, чем жена, а то и гляди рванет она от супруга с каким-нибудь любовничком».
          Петр поторопился выдвинуть свою версию событий, заявив:
              «И может, когда удалось бы всучить ей этот огурец, то он обрадовался бы этому больше, чем тому, что она могла бы стать его законной женой».
              «Вот, вот! В самую точку ты попал»: поддержал друга Григорий и продолжил:       
             «Так, нет же, не пошел он в садовники и многое потерял, огурцами бы за бесплатно объедался».
                Петр сделал вдруг строгие глаза и с назиданием сказал:
              «Я смотрю, он у тебя специалист строго по огурцам. А что ничего другого он не выращивает? Ленится?» и с чуть огорченным выражением лица добавил:
                «Так и пробегает все время с одним огурцом по бабам!».
                «Не пробегает!»: протянул Григорий и бросился заступаться за своего персонажа:
                «Не ленивый он у меня. Наоборот, трудяга! Такого еще поискать! Тяпкой знаешь, как любит махать! Как начнет с рассвета, так и пашет, так и пашет … пока от усталости в канаву не свалится, там и отдыхает, посасывает бутылочку какого-нибудь «Бужале».
               «Вот кстати нужно выпить!»: воодушевленно объявил хозяин – «У нас хоть и не «Бужале», но сорокоградусной я тебя угощу!».
              «Ладно. Давай»: согласился гость и сказал:
               «Только не по полной наливай».
                «Хорошо, как скажешь»: промолвил со всем согласный Петр.
           Друзья выпили.
         Продолжая разговор, Петр переспросил у друга:
            «Так чем он у тебя там пашет? Не понял я. Плугом что ли?».
            «Тяпочкой и пашет. Это тебе не шашкой махать»: безапелляционно заявил Григорий.
               «Да понятно»: соглашаясь, протянул Петр - «Куда уж там!».
         Григорий между тем, как заведенный, продолжал свой безостановочный рассказ:
           «Так на закате только и закончит. Трудится, не разгибая спины.
                А жрать захочет что-нибудь другое, кроме огурцов - займется еще выращиванием капусты! Придумает что-нибудь. Что-что, а голова-то у него соображает!
                Плохо ты о Наполеоне думаешь!».
                Глава 83
           «Ладно, так и быть»: согласился Петр, не зная, что еще сказать, впечатленный мощным потоком слов, которые просто водопадом изливались из товарища. 
           «Пусть трудится на благо какой–нибудь Ламб…! Лобрар…  Как ее? Ламбрардии что ли? Забыл название».
            «Ломбардии!»: воскликнул Григорий, удивленный тем, что Петр такой безграмотный, что не знает или забыл название одной из областей Франции, и тут же он не побоялся высмеять друга, заявив:
              «Эх ты, голова два уха! Ты бы еще сказал – Лоллобриджиды!».
              «Ты что? Покушаешься на святое?»: воскликнул громко Петр и продолжил:
              «Лоллобриджиду я знаю! Видал ее в телике. Красивая деваха!».
              «Ну и фиг с ней!»: пренебрежительно махнул рукой, вошедший в раж от своего красноречия, Григорий.
              «Ты что мою Лоллобриджиду обижаешь?»: грозно спросил, напустивший на себя оскорбленный вид, Петр.
            Тут Григорию пришлось внимательно вглядеться в друга, и он отметил про себя: «Рожа, я смотрю, у тебя, Петя, довольная. Меня не обманешь». Ясно было, что хозяина весьма устраивает, царящая среди них, атмосфера, поэтому гость с деланным возмущением стал отвечать:
                «Да не обижаю я ее. Пускай себе живет с миром! Сто лет она мне сдалась!».
              «То-то! Смотри!»: шутливо пригрозил брату Петр.
                Он привстал на стуле, вытянул, лоснящиеся от жира, губы трубочкой и сделал воздушный поцелуй в пространство:
             «Ммм-у!»
             «Ты что там делаешь?»: с подозрением и недоумением спросил своего друга Григорий.
              «Целую свою любимую Лоллобриджидочку!»: ответил Петр, облизывая свои лоснящиеся губы за неимением лучшей альтернативы.
             «Я уже подумал, что ты мычать начал вдруг, ни с того, ни с сего! Я ему про Наполеона, а он мне какую-то Лоллобриджидочку подсовывает!»: стал возмущаться Григорий, искренне полагая, что, он-то дело стоящее говорит, а вот его собеседник несет всякую ахинею, недостойную внимания.
             «Ну говори про своего Наполеона! Я слушаю!»: милостиво разрешил хозяин.
             «Так вот, я и говорю»: продолжил снова вещать Григорий, пришедший в уравновешенное состояние духа из-за того, что ему опять можно беспрепятственно говорить всё, что придёт в его светлую голову.
              «Не пошел он в садовники и напрасно. Объедался бы вегетарианской пищей, овощами какими-нибудь, правильно бы питался, так и дожил бы до ста лет.
            А так, только и знал, что в рот себе всей пятерней какой-нибудь очередной деликатес запихивать. Эти деликатесы ему уже, наверное, и обрыдли.
            Во, как!» и Григорий провел себе ребром ладони по горлу и, подумав немного, задумчиво добавил:
               «Нос воротил, наверное, уже от них».
                «Не скажи!» протянул Петр и сказал, невольно облизнувшись:
            «Деликатесы вещь хорошая. Я деликатесы люблю. Правильно, что Наполеон не пошел в садовники. Одобряю. Молодец, не оплошал! 
                Браво Наполеону! Ура! Ура! Ура!».
              Григорий, задумчиво, пьяно вслух размышлял:
         «Нет, всё-таки, лучше бы пошел. Да! Так я думаю.
              И последствий плохих, в виде отрубленных голов, было бы меньше, а пользы практической может было бы больше.
            А не пошел он в садовники, дорогой мой друг, не потому что это незначительная должность. Понял?».
                Петр иронично проронил:
             «Конечно, понял. Что тут не понять? Я на его месте поступил бы также».
               «А именно потому не пошел…» и тут Григорий сделал эффектную паузу и поднял вверх указательный палец, чтобы собеседник на этом моменте особо заострил свое внимание. И, нужно сказать, поднятый вверх палец возымел должный эффект.
             «Ну? И почему?»: спросил заинтригованный таким поворотом дела Петр, глядя завороженно на, указующей вверх, перст Григория.
             «А потому ...»: продолжил Григорий, явно обрадованный тем, что он смог так сильно заинтересовать Петра, - «…потому, что у него не было огромного интереса к этому занятию и у него были непомерные природные амбиции и все необходимые таланты, а также тяга, интерес к военному делу и завоеваниям.
                И это был всепоглощающий интерес; можно сказать, даже какой-то непреодолимый зуд и предназначение именно к ратному делу и ни к чему другому».
             Петр облегченно вздохнул оттого, что речь Григория закончилась всё-таки не столь драматически, как он ожидал, и произнес:
              «Если, конечно, у него был такой, как ты говоришь, непреодолимый зуд, то туда ему и дорога».
               «Вот туда он и поковылял с Божьей помощью»: завершил вводную часть своей речи Григорий, но, не собираясь останавливаться на достигнутом, он, набрав побольше воздуха в рот, через несколько секунд с энтузиазмом продолжил:
             «Были, вероятно, у него и другие какие-то интересы помимо грозного побряцывания оружием. Но об этом история умалчивает или, попросту говоря, я об этом ничего не знаю. А если и были другие интересы, то наверняка не столь всепоглощающие, как его амбиции к покорению мира военным путем.
                И, нужно сказать, эта страсть природная заставляла его, волей-неволей, тяжело трудиться, учиться, недосыпать, когда-то может и недоедать, страдать, кряхтеть, пыхтеть, но делал это он добровольно, с удовлетворением, потому что его заставляло это делать его внутренняя природа, которая была ему дана Свыше и которой он следовал беспрекословно».
                Глава 84
              «Да!»: протянул Петр, не зная, что сказать и чем бы перебить многословие товарища, но потом в его глазах промелькнула какая-то насмешливая тень и он произнес:
              «Ты так рассказываешь, как будто ты в одной палатке с ним ночевал. А может даже на расстоянии вытянутой руки рядом с ним находился.
                Ну положим где-нибудь под его походной кроватью лежал и за ним исподтишка наблюдал».
            Петр сам больше всего обрадовался своему остроумию и с энтузиазмом, радуясь, как ребенок, воскликнул:
               «На своем боевом посту!
                Согнулся там под кроватью, наверное, в три погибели и строчил свои путевые заметки, чтобы мне всё по порядку доложить».
              Григорий не стал умерять веселый пыл друга и подтвердил с улыбкой:
                «Так почти что и было».
                «Весьма занимательно и поучительно»: сказал Петр – «Нужно тебе учебник написать. И что ты там, скрючившись в три погибели, о Наполеоне выведал?»
                «Я понял о нем только одно»: промолвил Григорий и продолжил:
                «Короче, когда я за ним наблюдал, я увидел, что Наполеон шел на поводу у своей Природы, ни больше, ни меньше».
            Петр воскликнул с лицемерным удивлением:
                «Вот это да! Да ты что! Не может быть! Какой поразительный и глубокий вывод!».
               «Да!»: с твердостью подтвердил свое мнение Григорий, ничуть не смутившись от дружеских издевок.
            Петр, увидев, что, ему не удалось смутить Григория и тот остался весьма спокойным, еще раз попытался вывести его из равновесия, но уже с меньшей надеждой на, положительный для себя, результат и оказался в этом отношении прав, так как ничего искрометного и сногсшибательного к нему в голову, к сожалению для него, не пришло.
           Поэтому Петру за неимением лучшего пришлось повторить свои прежние, не вызвавшие фурора, слова, но только уже в несколько иной трактовке:
                «Это серьезный вывод, вполне на диссертацию потянет».
             Григорий хладнокровно заявил:
                «Нет. Это всего лишь банальная истина, об этом все уже знают, так что с диссертацией ты опоздал».
           Петр опять издевательски спросил:
                «Что даже на какую-нибудь паршивенькую кандидатскую не потянет?». 
          Григория уже смутить было совершенно невозможно, по крайней мере, в данный момент времени и он уверенно заявил:
                «Даже на нее».
                «Ну ладно тогда»: сдался Петр - «А я-то думал, что здесь что-то сверх естественное! А оказывается об этом все уже знают. Один я отстал.
           И что там природа? Куда там она завела? В какие такие дебри?».
              «Так вот»: невозмутимо продолжил Григорий –
              «Так как, значит, как я уже говорил, Природа вела Наполеона за собой и …
                Я уже с тобой забыл, о чем говорил. Голову ты мне заморочил!».
               «Это ты мне голову заморочил, а не я тебе»: возмущенный такой несправедливостью произнес Петр - «Я вообще молчу, это ты разглагольствуешь».
                Григорий, мало обращая внимания на слова брата, наконец воскликнул с удовлетворением:
              «А вспомнил! Подожди, не мешай!
                Так вот, короче, так как она вела его за собой, то ему было очень легко и весело шагать вслед за ней.
            И, нужно сказать, он даже, иной раз, подпрыгивал от удовольствия, как какой-нибудь великовозрастный шалун, а может еще и насвистывал от восторга какие-нибудь легкие похабные мелодии, как настоящий солдафон».
             Петр одобрительно объявил:
                «Раз он насвистывал себе под нос такие песенки, да еще и шел не строевым шагом, а скакал по дороге чуть ли не в припрыжку, тогда уж понятно почему мы его победили.
             Давай выпьем за это!».
               «Давай!»: с удовольствием сказал развеселившийся Григорий, забыв о том, что он не так давно давал себе клятву больше не пить алкоголь, а вернее, пытаться делать вид, что он пьет.
             Друзья выпили, и Григорий, который желал побыстрее продолжить сочинять свой словесный опус, пока он так складно сочиняется с помощью винных паров и внутреннего драйва, обратился к Петру:
              «Так я продолжу свою мысль».
             «Продолжай!»: благосклонно разрешил хозяин и добавил:
             «А то еще забудешь, что нужно сказать, а тебе еще целый учебник писать. Слушаю внимательно».
            Григорий, которому не терпелось уже приступить к сочинительству, скороговоркой продолжил:
              «И вот, так как его тащили за собой на привязи, можно сказать, как телка за кольцо в носу и ему было хорошо от этого и приятно, то какой можно сделать из этого вывод? ... Какой?»
              «Ну какой?»: передразнивая брата, переспросил Петр.
              «А такой!»: решительно объявил Григорий и в итоге продекларировал свой вывод:
                «Наполеону было легко идти вслед за своей природой, и он радовался, что его тянут, а не он тянет тяжкий груз.
            А тянул бы он тяжкий груз только в одном случае, когда он был бы не в гармонии со своей природой и шел бы против своей Судьбы».
                Глава 85
          Петру пришла в голову одна занимательная мысль, которой он хотел сбить с толка Григория и которой поспешил с ним поделиться:
              «А ты не допускаешь, что он мог ошибиться с выбором своей профессии? Или волей случая чем-нибудь другим занялся».
             «Допускаю, почему нет»: хладнокровно заявил Григорий и тут же добавил:
              «Ошибиться мог, но природа не ошибается.
                Она вынуждала его к нечто подобному, как его профессия. И он ей естественно не сопротивлялся и плыл в том направлении, куда она его влекла. У него были склонности и задатки к подобному делу.
           Такого рвения он бы не проявил, находясь на другом месте, и все его способности там бы не раскрылись. Так он и увял бы где-нибудь в одиночестве и тоске! Впрочем, почти что это с ним и произошло.
           Судьба и Природа всесильны и управляют человеком, а человек может играть, к примеру, на трубе».
              «И слава Богу!»: с иронией откликнулся Петр – «Хоть какой-никакой инструмент для манипуляций в руках остался!
                А то я было подумал, что человек вообще уже ничего не может.
                А тут у него в руках целая труба оказалась! Он ей и так, и так может вертеть, как угодно. Может даже, на худой конец, ее к носу приставить и посвистеть, если получится. Такую заковыристую манипуляцию не каждый сможет и провернуть. Согласись. Тут талант нужно иметь, а не абы как нужно стараться. На авось не проскочит!
                А можно еще заглянуть заинтересованно одним глазком внутрь. Что там у нас внутри за штука такая хитрая запрятана, которая издает столь замысловатые мелодии?
          Или, например, с умным видом можно поковырять мизинцем в отверстии. Вдруг из этого что-нибудь выйдет или выползет интересное?
            Можно даже в разные концы подудеть по очереди и послушать, что из этого получится. А вдруг какая-нибудь мелодия несусветная зазвучит, как у Бетховена, или, на худой конец, как у Шнитке. Представляешь? Красота! 
           И не надо больше ничего; одной дудочки хватит, чтобы на жизнь зарабатывать! 
             Сиди себе, носом в дудочку свисти и бабки получай. Только и знают, что тебе бабки отслюнявливают со всех сторон!
                Не жизнь, а малина!»: сказал в заключение Петр.
          В ответ на пространную речь брата, в которой явно сквозила поддёвка, Григорий быстро нашел, как ему показалось, правильные слова:
            «Я не сказал, что одной дудочки хватит. Упрощаешь.
                Можно и барабан в руки взять, например, и радоваться этому. Сиди себе и барабань целый день до одурения, сколько хочешь, пока икота не одолеет и барабанный звон в ушах не появится. Так, что разные варианты имеются, а не одна только дудочка.
               Правда есть еще такая мелочь, забыл сказать. Человек может играть не только на трубе или в барабан стучать, но и управлять другими людьми. Согласись, а это уже не мало.
               Не у всех получается, но если получается, то успех оглушительный бывает. У Наполеона, например, это умение на высшем уровне было представлено. Правда, с какой скоростью летишь вверх, с такой же скоростью можно лететь и вниз, а то и еще быстрее.
               Так что, иной раз, лучше на дудочке играть, чем с людьми дело иметь».
            Петр не стал по поводу последней фразы брата возражать и сказал:
                «В конце концов, твой Наполеон и проиграл, и на острове оказался».
                «Я к тому и веду»: объявил Григорий и продолжил:
                «И, так как Наполеон не всесилен, то в один прекрасный момент он увидел, что не всё он может контролировать и в его руках что-то стало рассыпаться и превращаться в прах, и это что-то было его армией, когда он столкнулся с другим противником, который объективно был сильнее его, а, может, еще и время или что-то другое помогало победить Бонапарта».
                «Браво!»: воскликнул хозяин, обрадованный тем, что, чересчур затянувшееся, обсуждение темы типа «Большая Природа и маленький Бонапарт» наконец-то закончилось и можно теперь выпить.
                «Вот мы и дождались финала! Давай за победу выпьем!»: предложил он.
               «Только по полной не наливай! А-то я уже…это - того!»: споткнулся на слове Григорий, не зная, как бы дать понять хозяину, что он не в состоянии больше пить с ним наравне, хотя в принципе вроде бы и не категоричный противник алкоголя.
              «Что это? Не шали! … Это ему!»: возмутился неугомонный Петр и стал уже в самоуверенном тоне вещать:
                «Я уже по полной сейчас не наливаю. Смотри!».
          И он показал Григорию немного неполную рюмку со спиртным.
           Григорий, прищурив один глаз, скептически посмотрел на почти полную рюмку виски, вздохнул, но ничего не сказал. Язык не хотел понапрасну ворочать, подустал уже, спорить не хотел, да и не мог уже от усталости.
                Глава 86
             Он почувствовал, что отяжелел и физически и морально и уже ничего не может: не пить, ни есть, ни разговаривать, а впереди предстоит еще долгая дорога домой.
          Григорий оглянулся на часы, висевшие на стене, было без пяти минут пять.
           Про себя он окончательно решил, что нужно собираться домой, затянувшееся гостевание закончилось.
               «Только бы как-нибудь досидеть до шести утра, маршрутки уже начнут ходить, а там нужно будет будить Лешу и срочно сматываться»: подумал Григорий.
              «А помнишь, как мы садоводством в детском лагере занимались?».
          Вопрос, заданный хозяином, прервал неторопливые размышления Григория.
           Григорий, перебирая в уме все, отдаленные по времени, занятия, которыми они когда-то занимались, не находил ничего похожего на занятия садоводством. Поэтому он с неуверенностью произнес:
           «Садоводством? Нет. Что-то не припомню».
           «А как с грядок воровали разные ягоды, помнишь?».
           «Ну это было»: охотно согласился Григорий – «Так это не садоводством, а наоборот – грабительством можно назвать».
        Петр не преминул заметить:
            «Ну всё равно же к сельскому хозяйству имеет отношение. Кто-то же должен садить, а другой это же съедать должен. Как одно без другого?
       Вот мы этим и занимались, помогали чем могли сельскому хозяйству».
            «Да! Чем только не занимались!»: подняв глаза к потолку, объявил Григорий – «У меня один раз от этого ухо огнем горело и красное, как помидор, было.
                Ты помнишь, как меня поймали?».
          «Нет. Что-то не припомню»: ответил Петр.
          «Я просто тебе не рассказывал.
                Как-то мы с пацанами поползли в огород на грядки, тебя с нами не было. Так я с дуру, нет, чтобы переодеться во что-нибудь серое, незаметное, пополз в своей ярко-красной футболке по полю. Думал по наивности, что меня не заметят, я же ползком ползу, по-пластунски, скрываясь, как какой-нибудь профи, между кустов.
             Ну мы благополучно до клубники с пацанами добрались, кто сколько смог, ягод в рот понапихал; не сколько съели, сколько передавили, ну и назад уползли. А там вдалеке на краю поля какая-то тетка стояла; мы думали, что она нас не заметила.
               Ну и всё. Пошли потом на обед в столовую. Я ем себе и ни о чем не забочусь. И вижу, что через весь зал идет женщина-огородница и прямиком ко мне подходит.
              И, ни слова не говоря, хватает меня за ухо и, выворачивая его, поднимает меня из-за стола. И главное ни слова не говорит. Покрутила она мне ухо хорошенько, причем весьма хорошенько, не стеснялась, и молча ушла. Пацаны за столом на меня уставились, но ничего не сказали, и я им ничего не сказал.
               Сел я за стол, как ни в чем не бывало, и дальше продолжил есть. Ухо потом пару дней у меня «горело». Хорошо еще, что тетка скандал никакой не устроила, а-то бы до начальства лагеря быстро дошло.
            Вот так я садоводством и занимался»: закончил свой рассказ Григорий.
          «Да, были времена»: мечтательно прокомментировал Петр.
             Друзья пустились во воспоминания детства, между разговором выпили немного виски и так за светлыми воспоминаниями незаметно проходило время.
        Григорий вдруг на полуслове встрепенулся, тень озабоченности промелькнула у него на лице, он застыл и обратился к брату:
            «Всё. Нужно идти…
                Сколько там времени у нас уже натикало?»: деловито поинтересовался он у брата.
          Петр посмотрел на часы и ответил:
           «Без двадцати пяти семь».
         Григорий, не сдержавшись, вскрикнул во весь голос:
             «Ничего себе, уже почти семь часов. Нужно срочно собираться. Светлана убьет меня… скушает со всеми моими потрохами и даже не облизнется …».
             «Повезло тебе»: с иронией заявил хозяин.
            «Да уж, повезло так повезло»: не стал противоречить, со всем согласный, Григорий.
            «Всё, пора!»: снова сказал решительно Григорий и стал с трудом подниматься, чтобы выбраться из-за стола.
           Поднимаясь из-за стола он, забыв где находится, дурным голосом заорал:
               «Лешаа! Пошли домой!».
               «Что ты орешь? Леша же спит»: возмутился Петр.
         Григорий смутился:
                «Ах, да ... Нужно будить и ехать».
               «Может еще на пару часов останешься?»: выдвинул предложение Петр, мало надеясь на то, что оно будет принято – «Там совсем рассветет и поедете себе спокойно».
               «Нет, не могу. Нужно идти. Еще до дому добираться сколько времени!».   
           Друзья, немного пошатываясь от выпитого спиртного, наталкиваясь иногда друг на друга, дружно направились в детскую комнату будить детей.
                Глава 87
          В детской Петр стал расталкивать сына:
                «Дима, давай вставай. Гости собираются уходить домой. Провожать будем».
              Дима не охотно подчинился требованию отца, но спорить не стал и начал медленно подниматься с дивана, посидел немного на нем и, потягиваясь, встал.
            Тем временем Григорий потихоньку будил Лешу, говоря ему:
                «Леша, Леша, Подымайся, нужно ехать домой.
         Всё, давай вставай ... Вот, молодец»: сказал отец, увидев, как довольно быстро отошел от сна сын, проявил активность и уселся на кровати.
                «Пошли собираться, домой нужно нам идти».
           Леша еще заспанный, не преминул быстренько выдвинуть встречное деловое предложение отцу:
               «Давай еще побудем немножко».
               «Нет! Всё! Собирайся, кому говорят!».
       Леша стал канючить:
             «Ну давай еще одну только минуточку! Я поиграю с Димой в машинки немножко и всё».
            «Ничего себе!»: воскликнул, не сдержавшись, возмущенный Григорий - «В машинки он поиграет! Никаких тебе машинок. Ты за вчерашний день что не наигрался еще?
              Иди срочно собирайся и никаких разговоров!».
        Петр веско объявил:
             «Да ладно пусть себе посидит пять минут. Димка все равно сейчас ни во что играть не будет. Он еще от сна не отошел».
          Под нажимом друга Григорий с трудом согласился на очередную отсрочку ухода из гостей.
         Он строго обратился к сыну:       
            «Давай одну только минуточку и всё! Я пока с дядей Петей посижу, а ты минуту одну поиграй и не больше! Понял?».
             «Понял!»: воскликнул обрадованно бодрый Леша и остался с, не отошедшим еще ото сна, Димой в детской комнате.
           Петр с Григорием прошли в кухню, расположились за столом. За беседой, в которой братья время от времени вяло перебрасывались отдельными словами, прошло минут десять.
             Хозяин, видя, что разговор не клеится, предложил выпить спиртное. Григорий на этот раз не стал спорить с братом, так как находился в том состоянии, в котором он был готов согласиться на что угодно.
       Но выпил Григорий из рюмки только чуть-чуть и молча поставил ее недопитой на стол.
           Он уже не мог спокойно сидеть за столом, всё его существо стремилось уже побыстрее собираться и уходить, как можно скорее, домой.
        Григорий обратился к Петру:
              «Где там Леша запропастился? Собирался одну минуту поиграть!»
          Он не выдержал и крикнул:
               «Леша, всё! Давай домой!
                Выходи. Быстро!».
       Но Леша не отзывался.
          Григорий меланхолично подумал:
              «Ему нет дела до моих отдаленных отчаянных призывов.
                Пока не придешь, не выдернешь его за уши, то он так и будет сидеть до упора с какой-нибудь своей очередной игрушкой».
           Григорий, не надеясь на то, что сын тотчас же прибежит к нему, еще раз, но уже более спокойно, обратился через комнаты к сыну:
             «Леша! Ну где ты там?».
        Но ответа так и не последовало.
         У Григория уже не осталось душевных сил, чтобы сидеть сиднем за столом, и он тогда, чуть ли не просительно, возопил через все комнаты, обращаясь к сыну:
             «Алеша, лапоточек, пошли домой!».
             «Кто? Лапоточек?»: активно заинтересовался новым необычным словом Петр, надеясь этим новым поворотом разговора оживить их диалог с Григорием и придать ему новый импульс.
             «Да. Лапоточек»: спокойно подтвердил Григорий.
             «Какой еще Лапоточек?»: не унимался хозяин.
             «Такой, самый обыкновенный. Его так мамка зовет - Лапоточек мой»: пояснил гость.
             «А! Тогда понятно»: сказал Петр и, взяв на себя функции распорядителя, громко воззвал:
              «Лапоточек, быстро иди сюда, тебя папка зовет!».
            Но так как никто не явился зов, хозяин еще раз требовательно, во весь голос, обратился к ребенку:
                «Ты что не слышишь?».
           Вскоре Леша, до которого наконец-то дошли призывы взрослых, объявился на кухне.
                «А вот и наш Лапоточек наконец явился, не запылился! Быстро давай собирайся, а то папка тебя ждет!»: потребовал хозяин.
             Григорию внезапно стало плохо из-за выпитого спиртного, и он сдавленным голосом через силу смог только выдавить из себя:
                «Нахлобучивай шапку и пошли!».
                «Па-ап!»: стал канючить Алеша, не обращая внимания на слова отца – «Давай еще на немного останемся».
          Григорий, чувствуя приступ тошноты, никого и ничего не хочет слышать, повторяет, как заведенный:
            «Говорю тебе, нахлобучивай шапку и пошли!».
            «А куртку?»: тут же среагировал с недоумением Петр.
            «Ах, да! Еще и куртку одевай!»: соглашается Григорий со всем, что ему предлагает хозяин, лишь бы ускорить процесс ухода из дома. Ему уже кажется, что он никогда из этого дома не сможет выбраться.
         Петр весело провозгласил свое новое замечание:
             «А обувь?».
            «И обувь не забудь! Короче, всё надевай и пошли»: согласился Григорий и, что-то вспомнив, добавил:
            «Нет, постой! Еще куртку не забудь и всё остальное. Понял?».
            «Понял»: ответил Алеша.
                Все вместе и гости, и хозяева наконец отправились в прихожую.
                Глава 88
                В прихожей Григорий, хотя и чувствовал себя неважно, решил взять инициативу одевания сына в свои руки, так как знал по опыту, что если доверить одеваться самому Леше, то можно спокойно укладываться спать.
            А когда проснешься, хорошо выспавшись, через длительный промежуток времени, то тогда точно Леша будет почти полностью одетым, но не до конца. Придется еще немного помочь ему в этом трудном деле.
            Одевать одежду на Лешу, как всегда, оказалось делом непростым, так как Леша своими постоянными энергичными телодвижениями очень сильно мешал отцу. И у Григория, как на зло, плохо получалось одевать верхнюю одежду на сына; обычно дома это получалось у него намного более складно и ловко, тем более, что дома он всегда мог строго прикрикнуть на сына.
                «Да стой ты наконец; что ты крутишься, стоять спокойно не можешь»: сказал Григорий и, увидев брошенный на него взгляд Петра, присовокупил: 
               «Не могу поймать твою одежду, она от меня куда-то убегает».
            Леша громко засмеялся шутке отца, как это часто происходило у них дома, оживился, он был полностью «в своей тарелке» и после замечания Григория закрутился на месте еще энергичнее.
            Григорию всё никак не удавалось застегнуть «молнию» на кофте сына, на этом процессе он застрял, дергая, заклинивший некстати, замок кофты взад-вперед.
              «Стой неподвижно! Не крутись»: уже, потеряв терпение, не сдержавшись прикрикнул на сына отец.
              «Что, такси вам вызывать?»: поинтересовался Петр, видя, что дело одевания гостей постепенно подходит к своему завершению.
               «Нет. Я с улицы вызову»: отверг предложение брата Григорий.
               «Зачем тебе с улицы? Сейчас я вызову и через десять минут уже придет»: отозвался хозяин.
             «Да, нет. Не нужно. Хочу немного по улице пройтись, воздухом подышать».
           Петр удивился затее Григория идти с Алешей по безлюдным улицам, но промолчал.
              «Еще заблудится где-нибудь с ребенком»: подумал он.
        Он проницательно смотрел на брата, размышляя:
               «Так-то не скажешь, что он сильно пьяный, хотя выпили-то мы немало. Кто знает, что на пустынных улицах может случиться».
           Петр объявил:
              «Ну, смотри. А откуда будешь вызывать?».
              «До ближайшего дома пройдусь, там адрес посмотрю и оттуда вызову».
              «Точно вызовешь?»: с подозрением спросил Петр.
              «Точно! Обещаю тебе»
             «Может из дома всё-таки вызвать?»
             «Нет. Не нужно».
                И чтобы окончательно Петр больше не предлагал ему вызвать такси из дома, Григорий прибегнул к еще одному способу, чтобы настоять на своем, и не придумал нечего лучшего, как задать вопрос:
               «Есть тут поблизости какой-нибудь открытый магазин или киоск ночной?»
               «А зачем тебе?»
               «Да нужно там одну штучку купить»: уклончиво заявил Григорий, сам не зная, про какую штучку он говорит.
               «Какую еще штучку он там собрался покупать?»: подумал удивленно Петр, но спрашивать не стал.
                «Может чувствует вину перед женой и хочет задобрить ее подарком каким-нибудь? Но что можно жене купить в ночном киоске? Цветы? Парфюм? Это ночью не продается… Может какую игрушку Алеше хочет купить? … Какие-то странные желания у него».
            Григорий, чувствуя, что брат сомневается в его затее бродить на улицах по темноте, для его успокоения, еще раз сообщил:
                «Оттуда вызову такси».
              «Тут через пол квартала, метрах в трехстах от дома есть открытый магазин. До шоссе дойдете, оно тут в ста метрах от нас и пойдете в направлении от центра и как раз там увидишь магазин, мимо него не пройдете»: сказал Петр.
              Но Петра всё еще одолевали сомнения, и он, чувствуя на себе ответственность не сколько за взрослого, сколько за ребенка, обратился к брату:
               «Пообещай мне что как только дойдешь до магазина сразу же такси вызовешь…  Или ко мне возвращайтесь, здесь переночуете…. Обещаешь, что сразу же такси вызовешь?».
                «Обещаю»: ответил Григорий и продолжил:
                «Как только дойду, посмотрю там ближайший адрес и сразу же вызову. Что я враг себе? Тем более ребенок со мной».
              Настало время прощаться. Все потолкались в прихожей, обмениваясь дружескими фразами и рукопожатиями, включая и детей, и направились дружной толпой к входной двери. Еще раз прозвучало дружеское «Пока» и гости вышли на лестничную площадку.
              «Вы куда?»: спросил удивленно Петр, увидев, что Григорий, взяв сына за руку, не пошел к лифту, а собирается спускаться по лестнице. У Петра из уст невольно вылетело распоряжение:
               «На лифте спускайтесь!».
               «Да я по лестнице пройдусь»: покладистым мягким тоном ответил Григорий и тут же пояснил свое решение:
               «Разомнусь, и голова немного проветрится».
           Петр, не зная, что еще можно сказать, изрек нечто неопределенное, только лишь для того, чтобы еще в очередной раз попрощаться:
                «Ну, ладно, давайте».
                «Пока, пока!»: в один голос с нижних ступеней лестницы громко попрощались гости. Они оба усиленно несколько раз приветственно помахали руками Петру и стоящему за его спиной Диме и отправились восвояси.
              Размеренно ступая по ступенькам лестницы, Григорий непроизвольно машинально думал:
             «Ну вот, Слава Богу, наконец и встретился с Петром. Сидел, сидел дома, всё высиживал чего-то. Давно нужно было прийти.
             Полегчало вроде бы немного на душе ... Но, всё равно, встреча - это, конечно, хорошо, но если в душе счастья нет, то и близкие не помогут, да и весь мир тоже.
                Счастье только внутри, но не снаружи, а когда есть счастье внутри, то и снаружи всё хорошо. А если хоть капелька счастья внутри осталась, то и близкие могут быть в радость…. А так, без света в душе, сколько не встречайся, всё равно тоска замучает.
               ... Слава Богу, посидели, вроде бы, неплохо»: с внутренним удовлетворением констатировал Григорий -
              «…А что будет завтра, хрен его знает. Вернусь, может, домой и всё тоже самое продолжится.
                Пока не вернешься к себе изначальному, к тому, счастливому человеку, кем ты был когда-то, то ничего хорошего не будет. Но как естественным образом, не ломая себя сегодняшнего, вернуться в прошлое, где ты был счастлив - вот вопрос из вопросов. И возможно ли это?
                Можно ли за счет полного понимания проблемы вернуть потерянное счастье или счастье не зависит от разума, а зависит только лишь от состояния души, и разум и размышления тут совсем ни при чем? ...    Наверное, так… Да, скорее всего так».
               Григорий с Лешей вышли на свежий воздух из подъезда, и Григорий вздохнул полной грудью: «Ну вот всё и прошло. Теперь домой!».
            Он нашел взглядом окна квартиры друга и увидел стоящего у окна Петра, смотрящего на них.
            Григорий энергично помахал ему рукой, давая понять, что у них с Лешей всё в порядке.
              После того, как Петр увидел успокоительный жест со стороны друга, он направился укладываться спать, а сын же его уже спал крепким сном.
                Глава 89
               Выйдя из подъезда на открытое пространство Григорий осмотрелся. Невдалеке горели редкие огоньки фонарей, освещавших шоссе, огибавшее город по окраине. За шоссе, с обратной стороны от застроенного жилого массива, простиралась голая степь, еще не застроенная элитными многоэтажными домами в этом новом пригородном районе города.
             Взяв Лешу за руку Григорий направился в сторону шоссе. Пройдя пару многоэтажек, они дошли до дороги. Григорий оглянулся налево и направо в надежде увидеть ближайшую автобусную остановку, но в сумерках они не просматривались ни в том, ни в другом направлении.
             Григорий, надеясь вскоре наткнуться на ближайшую остановку, решил двигаться по тротуару влево, так как там, около дороги, виднелись очертания каких-то невысоких построек.
               С противоположной стороны дороги по обочине тянулась только узкая пешеходная тропинка и параллельно дороге были проложены, тянущиеся вдаль, трубы большого диметра, опирающиеся на бетонные постаменты.
            Григорий с сыном направились на поиски остановки, но дойдя до построек Григорий не обнаружил того, что искал. Нужно было по темноте медленно плестись с ребенком дальше. Григорий непроизвольно подумал:
                «Дурак я. Нужно было дома у Петра такси вызвать, взбрело в голову тащиться неизвестно куда.
              А сейчас Алешу с собой таскаю, ему спать нужно уже давно, а он тут со мной таскается по ночи».
        Но Алеша, впервые в жизни гуляющий с папой по ночным безлюдным улицам, совсем не роптал и этот поход представлялся ему целым приключением.
       Пройдя еще метров сто, пешеходы наконец-то увидели на своей стороне дороги остановку. А метрах в пятидесяти от нее на противоположной стороне вырисовалась остановка, с которой необходимо было им уезжать домой.
        Не дойдя до пешеходного перехода, находящегося на пол пути между остановками, оглянувшись налево-направо и убедившись, что машин поблизости не видно, Григорий, взяв крепко сына за руку, скомандовал:
               «Давай быстро перебегаем дорогу, пока машин нет!»
      Они благополучно перебежали дорогу и пошли по обочине по направлению к своей остановке, стоящей на прямоугольной площадке, выступающей в сторону трубопровода.
      Оставалось дойти около пятнадцати метров до цели.
      Григорий, пропустив вперед себя сына, сказал:
          «Иди с этого краю тропинки, смотри на дорогу не выходи, а то собьет машина какая-нибудь».
          «Да тут машин-то никаких нет»: отозвался мальчик.
          «Будут!»: уверенно заявил отец и добавил:
          «Может проехать какая-нибудь в любой момент. Не успеешь глазом моргнуть».
             И еще раз для верности грозно предупредил сына:
                «Смотри, не вылазь на дорогу, собьет машина!».
         Через несколько минут Григорий увидел огни и рев стремительно мчащейся машины.
                «Машина едет!!!»: прокричал отец - «Остановись. Стой на месте!».
             Григорий приблизился поближе к сыну, обхватил его руками и прижал к себе. И так они стояли, выжидая, когда мимо них пронесется на бешеной скорости автомобиль.
              По мере приближения ревущего автомобиля к месту, где стояли отец и сын, Григорий стал на всякий случай осторожно отодвигать Алешу подальше от дороги, и тот попятился понемножку к краю обочины, за которой начинался крутой спуск в сторону, проложенных в низине, труб.
                Глава 90
               Когда машина вот-вот должна была пролететь мимо них, Григорий непроизвольно сделал шаг в сторону, подальше от автомобиля, нога его ступила на склизкий склон и поехала вниз, он потерял равновесие, выпустил из рук Алешу, чтобы не утащить его с собой в пропасть, и стал скользить на дно, отчаянно размахивая руками, чтобы не упасть.
              Пытаясь удержаться на ногах, он в какой-то момент резко наклонился, хватаясь руками за склон, но ничего не помогло ему избежать падения.
           Он со всего маха упал на бок и испачкал глиной, смешанной со снегом, свою куртку и брюки. Окончательно пришел в себя Григорий только тогда, когда осознал себя лежащим на дне ямы.
             Машина, сверкая ослепляющими фонарями, с ревом, промчалась мимо них, при этом Алеша остался наверху, а Григорий внизу.
            В голове у Григория пронесся целый калейдоскоп мыслей:
             «Ёкарный бабай! Вот это я влип в историю! Ничего себе!
               Вроде бы не так уж много пил; казалось, что контролирую себя, а на самом деле оказалось, что еле на ногах стою.
            Надо же было так нажраться! … А что поделаешь? Сидели-то сколько времени. Считай, что сутки! Хочешь-не хочешь, а поневоле за это время напьешься.
             Не думал я, что так получится. Дожил до того, что в яму свалился. У меня в жизни такой хохмы еще не было. Дожился.
            Наверное, вымазался, как свинья. Хорошо еще, что никто не видет. А-то если бы кто-нибудь из знакомых увидел – вот смеху-то бы было».
               «Папа, папа, ты где?! Что с тобой?! Ты живой? Не умер?»: испуганно изо всех сил прокричал Алеша.
            «Не бойся, не бойся, я здесь, всё в порядке. Сейчас вылезу. Подожди немножко» - и на какое-то время отец замолк. Он стал осматривать место, где оказался, и о чем-то размышлять. 
              Потом сыну Григорий машинально еще раз повторил почти тоже самое, что и до этого:
              «Сейчас; подожди немного; выберусь».
        Он осматривался в темноте и непроизвольно подумал:
              «Хорошо хоть Алеша обо мне беспокоится. Слава Богу, хоть сын у меня есть, он обо мне заботится!».
             Алеша тем временем изо всех сил старался помочь Григорию выбраться из ямы, он сел на корточки и стал тянуть к нему руки, надеясь тем самым вытащить папу наверх.
          Отец закричал испуганно и отчаянно:
                «Отойди! А-то свалишься. Отойди от края сейчас же! Я сейчас сам вылезу. Подожди немного».
              «Я сейчас пойду палку поищу! Подам ее тебе»: крикнул с энтузиазмом Леша.
             «Не надо, Алеша, не надо. Никуда не ходи. Стой тут наверху. Я сам вылезу. Подожди минутку! … Жди там наверху. Никуда не ходи! Слышишь?».
             «Слышу!»: донесся ответ Алеши.
            Григорий сразу собрался с силами, даже протрезвел немного и окончательно взял себя в руки.
             Он заторопился вылезти из траншеи, стал хвататься руками за склон, но на середине пути одна нога у него под скользнулась, он упал на колено и съехал вниз. Склон оказался скользким и крутым.
               Григорий в сердцах выругался вслух.
               Алеша всё никак не унимался и стал выдвигать предложения помощи одно фантастичнее другого:
            «Я пойду поищу длинную веревку и за нее тебя вытащу наверх».
            «Нет тут никаких веревок, Алеша. Ничего ты не найдешь»: ответил ему отец и предупредил в очередной раз:
            «Стой здесь, никуда не уходи, машины тут ездят, еще попадешь под какую-нибудь».
         Алеша, недолго думая, выдвинул новый план спасения:
             «Я сейчас спущусь и помогу тебе подняться».
          И Алеша незамедлительно начал предпринимать уже какие-то шаги к реализации своего очередного намерения, так как до отца донеслись какие-то шорохи и звуки – это сын приготавливался к спуску, усаживаясь на край склона и спуская ноги вниз, намереваясь съехать в траншею.
          В ужасе от такого намерения сына Григорий отчаянно заорал:
            «Чего!? Ты куда!
                Что ты там выдумал!? Стой на месте, тебе говорят, и ничего не делай. Я сейчас поднимусь. Жди меня там. Понял?».
           Сын не сразу согласился с отцом, так как очень сильно хотел ему помочь, и поэтому заявил:
           «Да я сейчас тебе помогу, вытащу тебя!».
           «Ничего не нужно. Стой на месте, тебе говорят»: грозно приказал ему отец.
                Григорий уже более осторожно, изо всех сил, чтобы не свалиться опять, назад в яму, стал карабкаться наверх. Во все стороны из-под ног полетели ошметки снега и грязи. На перчатках, коленях, внизу брюк и на рукавах у него появились грязные разводы. Шапка съехала набок и еле держалась на голове.
             Наконец, пыхтя и отдуваясь, на коленях он появился на верху склона и поднялся с колен, немного еще в полусогнутом виде находясь, и с трудом выпрямился, уже выходя на ровное место рядом с сыном.
                «Ох, выкарабкался»: держась за спину, он под нос тихо сам себе произнес.
                Глава 91
            Сын радостно крикнул ему:
                «Ура! Наконец-то ты выбрался. А-то я думал, ты там останешься навсегда!»
                «Да уж. Я сам так думал. Но наконец-то выбрался, слава Богу».
            И, чтобы порадовать сына, Григорий сказал ему:
                «И ты мне сильно помог».
                «А я точно тебе помог? Я же ничего не сделал»: с сомнением спросил сын.
                «Конечно, помог»: уверенно заявил отец.
                «Чем?»: допытывался Алеша.
                «Да всем!»: ответил Григорий.
            Но он понял, что такой ответ не удовлетворит сына своей расплывчатостью, поэтому стал отвечать сыну как можно понятнее и доходчивее:
                «Во-первых, ты мне палку хотел подать, потом хотел в яму спуститься, помочь».
                «Но я же тебе ничем не помог»: с огорчением и обидой, чуть не плача, промолвил Алеша.
                Тут отец внутренне сконцентрировался, обдумывая ответ, и проникновенно произнес:
             «Без тебя бы я совсем не выбрался, если бы тебя, здесь наверху, не было. Я кричал бы, кричал бы: «Спасите, помогите! Спасите, помогите!»
и никто бы меня не услышал и сил бы не было выбраться.
          А раз ты меня не бросил, у меня силы большие появились, и я смог выбраться, потому что ты мне помогал и не бросил меня одного здесь. А если бы ты бросил здесь меня одного, то я бы один совсем пропал.
               А так вместе с тобой я выбрался из ямы. Ура тебе. Спасибо за помощь».
                Сын, хотя всю речь не понял до конца, не уследил за ее логикой, но, всё-таки, проникся ее духом и поэтому приободрился, и стал порадостнее и воодушевлённее.
              «Значит я всё-таки тебе помог?»: не веря своему счастью, сказал Алеша.
              «Конечно помог. Еще как!»
               «А чем помог?»: с искренней заинтересованностью снова спросил ребенок.
              «Вот ты! Одно, да за одним. Одно, да за одним.
                Говорю тебе помог, значит помог».
              «Точно?»: всё еще сомневался Алеша.
               «Точнее не бывает. Маме скажешь, что ты помог папе из ямы выбраться»: выложил свой последний решающий аргумент Григорий и сам про себя подумал:
              «Еще Светлане не хватало узнать, как я в яму свалился! Да ладно, узнает и узнает, ничего такого страшного… Лучше бы не узнала!».
             Тут ребенок окончательно поверил в то, что он помог папе и совсем повеселел, и приободрился. Он во все услышанье бодро сообщил:
             «Я маме скажу, что я тебе помог из ямы вылезти!».
          Потом Алеше в голову пришла одна замечательная и вдохновляющая мысль и он спросил:
            «А можно я скажу, что я чуть тебя палкой не вытянул из ямы?».
            «Конечно, можно»: ответил отец и добавил:
            «Ты и так мне сильно помог».
           «Я ей скажу»: пообещал мальчик.
           «Скажи конечно»: уже устало промолвил отец.
                Глава 92
               Он подумал о том, что он весь в грязи, что нужно как-то привезти себя в порядок, что уже поздно и как-то нужно добираться до дома, а там что еще жена на всё это скажет - неизвестно и он упал духом.
         Григорий с горечью подумал:
              «Ничего не изменилось, как было, так и осталось».
          Но через мгновение у него возникла следующая мысль, принесшая ему определенный заряд оптимизма:
               «Нет, всё-таки что-то изменилось. Мне сегодня сын помогал».
         Он вспомнил, как суетился Леша и пытался ему изо-всех сил помочь, и на душе его стало чуть-чуть полегче.
              Григорий стал отряхиваться от грязи и привел себя, на сколько это было возможно, в порядок. Подойдя с сыном к остановке, он на табличке отыскал ее название и вызвал по телефону такси.
           Вскоре они уже сидели в такси и ехали домой.
              Подходил к дверям своей квартиры Григорий в хорошем ровном настроении из-за того, что в этот момент времени в его сознании присутствовала мысль, от которой было у него на душе светло, и которая давала ему надежды на, более-менее, оптимистичное будущее.
            Первое и главное, что он понял сегодня это то, что сын будет ему опорой в жизни и второе - его согревали воспоминания о общении с Петром, которое, по его мнению, получилось духоподъемным, он выговорился и его поняли, хотя бы частично.
               Григорий позвонил в дверь, думая о том, как его сейчас встретит жена:
                «Ругаться, наверное, будет. Ладно, что будет, то будет, как-нибудь переживу… Положусь на провидение».
                Но, как ни странно, его опасения не оправдались, и жена встретила его сдержанно, не сказав ни одного грубого слова. Она сразу же переключилась на Алешу, стала раздевать его и ласково разговаривать с ним.
            Григорий с облегчением подумал:
                «Отчего она сегодня расположена ко мне, сдержанна, дружелюбна и не ругает меня? Непонятно.
                Она же не знает, что сегодня с нами было; что произошло; что я сегодня думал и что сейчас я чувствую и в каком я настроении. Такое ощущение, что она всё знает; чувствует то, что чувствую я.
              Как будто за то время, что их не было, с ней тоже какая-то трансформация произошла.
            Но ее с нами не было, и она с нами этот день не прожила…
       Дружелюбна как будто что-то чувствует, чувствует меня и что со мной.
                Всё-таки не всё так плохо, как кажется.
               Ладно что будет, то будет. Не обойдешь, не объедешь. Как есть, так и есть, и так, более-менее, нормально всё, слава Богу.
               Могло быть хуже, хотя это и сомнительный аргумент, но других аргументов у меня на руках нет, поэтому удовлетворюсь пока таким».
             Раздевшись, умывшись, Григорий коротко объявил жене, что идет спать и направился в спальню.          
             Прошедшие сутки, проведенные в гостях, показались Григорию невероятно длительными и насыщенными разными событиями. Он с более-менее легким сердцем лег спать и заснул быстро, как младенец.
             Алеша же на уговоры матери чуть-чуть поспать не поддался и, бодрый и довольный, расположился на ковре играть в свои игрушки. Увлеченно катая машинки по ковру, он, погруженный в свои фантазии, и пыхтел, и дудел, подражая тому, как ездят настоящие машины, а до остального ему не было дела.
             Светлана, пользуясь случаем, что муж пошел спать, попыталась подробно выведать у сына о том, чем они занимались в гостях. Но от Леши она толком ничего конкретного не смогла добиться, кроме того обстоятельства, что ему понравилось в гостях.
             Спал Григорий на удивление хорошо, без мрачного калейдоскопа обрывочных сновидений, так что, проснувшись часа через четыре, он даже не мог понять, почему же всё-таки ему спалось так хорошо, даже похмелье его не сильно мучало.
               «Бывали же дни, когда у меня всё шло вроде бы хорошо, а спал я неважно. Бывало всё и совсем наоборот. Не разберешься тут»: подумал он.
             За прошедшие сутки, проведенные в гостях, многое Григория зацепило как в положительном, так и в негативном плане. Сразу он не мог разобраться во множестве разнообразных впечатлений.
              Природа непредсказуема и истинное проявляется не в сознании, а в бессознательном.
            Поразмыслив немного и так и не разгадав до конца свое позитивное сегодняшние настроение, так как на это могло быть бесчисленное количество вариаций и причин, и достоверно вычленить главную причину не представлялось никакой возможности, он пришел для себя к единственному заключению.
                «Ну что же, так бывает… Не стоит сильно голову ломать.
            Наверное, всё-таки, что-то ценное для себя я приобрел за прошедшие сутки, какое-то внутреннее удовлетворение получил, и оно мне пока греет душу»: подумал он.
              А что принесет ему новый день, он не знал.