Мемуары Арамиса Часть 363

Глава 363

Трое всадников подъехали к трактиру Два Пистоля и спешились, отдавая коней подоспевшему конюху.
Один из всадников отстегнул от седла небольшой саквояж.
— Дидье, возьми сумку с голубями, — сказал этот всадник женским голосом.
— И зачем ты таскаешь с собой эту дрянь, Оливия? — спросил Дидье де Трабюсон, ибо это был он. — Голуби – это те же летающие крысы! Запах от него отвратительный, да ещё и корми его зерном! Отдать его нищим, они бы свернули бы ему шею, общипали и в котёл с кашей!
— Поговори мне ещё! — проворчала Оливия. — Самому бы тебе шею свернуть! Весь порох оставил в седельных сумках! Как ты ещё голову свою не оставил на конюшне, удивляюсь! Теперь вот без пороха, и пистолет остался один на троих! А проклятый д’Артаньян расхаживает живёхонек по твоей глупости! Он до тебя доберётся, помяни моё слово! Что бы ты без меня делал, рохля? Бери лучше сумки и проходи в трактир, и поторапливайся,
В предоставленной Оливии комнате она бросила на кровать мушкет и занялась голубями. Покормив и напоив каждого, она вернула их в саквояж, после чего подошла к столу с письменными принадлежностями. Не найдя достаточно тонкой бумаги, она извлекла из кармашка на саквояже требуемый ей листок и принялась писать следующий текст:

«Узник убит, де Лорти погиб в сражении. Преследуем капитана».

После этого Оливия достала одного из голубей, обмотала его лапку полоской с запиской, поверх записки намотала нитку в несколько слоёв, и, завязав нитку на узел, выпустила голубя в окно.

— Теперь господин Кольбер будет знать, как верно ты ему служишь, Дидье, — сказала она мужу. — И запомни, растяпа, что порох не следует оставлять в седельных сумках никогда, как и пистолеты. Надеюсь, этот случай научил тебя на всю оставшуюся жизнь.
— Если бы я был таким умным, как ты после того, как всё произошло! — проворчал Дидье, пропустив мимо ушей сравнение его с растяпой и рохлей.
— Очень смешно. — возразила Оливия. — Только я была умной не потом, а ровно тогда, когда это потребовалось. Недаром мой отец дослужился до майора, тогда как ты пока ещё только лишь капитан. Ну ничего, с моей помощью ты ещё, дай Бог, станешь полковником, а то и генералом!
— Да, моя козочка! — ответил Дидье. — Иди же ко мне!
— Спать! — отрезала Оливия и заняла койку у дверей.

Кольбер размышлял.
«У меня есть новости, которые можно доложить Его Величеству. Зачем? Что ж, проявить осведомлённость в делах, которые творятся в королевстве, всегда полезно. Его Величество будет мне благодарным за новости. Но правильно ли я поступлю? Я сообщу ему, что конвоируемый всадник убит нападавшими на него разбойниками, что капитан д’Артаньян чудом остался жив. Реакция Короля на эти новости может помочь мне разобраться со всем этим. А может и не помочь. Но всё это очень опасно! Предположим, я появлюсь сегодня с этой новостью. Я расскажу Королю об этом, а он спросит, откуда я это узнал. Рассказать ему о голубиной почте, приписать выдумку этого нового вида быстрой доставки сообщений себе? Что ж, за эту идею он, вероятно, похвалит меня, но не закрадётся ли в его сердце подозрение относительно меня? Он может спросить, каким образом рядом конвоем оказался мой человек, имеющий при себе голубя из Парижа? Он догадается, что я послал людей следить да перемещением конвоя, а ведь он запретил мне вмешиваться в эти дела! Это нехорошо. К тому же он может подозревать меня в том, что я направил не просто шпионов, а что это именно я дал им задание уничтожить узника! Нет, это очень опасно! Следует подождать, пока новости доберутся до Лувра обычным путём!»
По этой причине Кольбер ничего не стал докладывать Королю. Но его мучала неизвестность. Он желал узнать, что за узник был направлен в Пиньероль, и правильно ли он поступил, что распорядился убить его.
Кольбер принёс Королю на подпись бумаги по обычным рутинным делам и ни словом не обмолвился о новости, которую он узнал из голубиной почты.
Затем явился канцлер Сегье, чтобы поставить печати на подписанные указы.
— Поставьте печать ещё и на эти две бумаги, — сказал Филипп, подавая ещё два документа канцлеру.
— Что это за документы? — спросил Кольбер.
— Вас это не касается, Кольбер, — холодно ответил Филипп. — Возьмите у Сегье ваши документы, я вас более не задерживаю.
Кольбер, стараясь не подавать обиды, забрал свои бумаги и удалился.
— Сегье, велите принести мне из оружейной палаты две шпаги, — сказал Филипп.
— В оружейной палате хранятся только очень дорогие и знаменитые шпаги, Ваше Величество, — ответил Сегье. — Все они обладают большой ценностью, у каждой из них своя история. Какие именно шпаги следует доставить в ваш кабинет?
— Шпагу де Сюлли и шпагу де Тревиля, — сказал Филипп.
— Шпаги этих господ хранятся в семейных хранилищах их потомков, — ответил Сегье.
— В таком случае, принесите мне одну из шпаг Генриха IV и одну из шпаг Гастона Орлеанского, — ответил Филипп.
— Парадные шпаги, Ваше Величество? — осведомился Сегье.
— Парадные, — подтвердил Филипп.
Следом за ним кабинет покинул также и Сегье.

После ухода Кольбера и Сегье Филипп взял колокольчик и позвонил. Вошедшему секретарю он велел пригласить к нему лейтенанта д’Арленкура.
— Лейтенант, поезжайте в Бастилию и освободите графа де Ла Фер и виконта де Бражелона, — сказал Филипп. — Соответствующий приказ я подписал.
С этими словами Филипп протянул д’Арленкуру документ, в котором сержант прочитал следующее:

«Приказ Короля.

Лейтенанту королевских мушкетёров господину д’Арленкуру поручается освободить из Бастилии графа де Ла Фер и виконта де Бражелона. От имени Короля лейтенанту д’Арленкуру и маркизу де Безмо надлежит принести обоим узникам извинения. Возвратить им все вещи, отобранные при аресте, после чего с почётом привести их ко мне на приём.

Король Франции Людовик XIV».

— Этот приказ имеет силу патента лейтенанта мушкетеров, господин д’Арленкур, — добавил Филипп. — Что, как вы знаете, приравнивает вас к майору гвардейцев. На время вашего отсутствия командование королевскими мушкетерами передайте сержанту д’Эфине.
Д’Арленкур вытянулся во фрунт, щелкнул каблуками и вышел из кабинета Короля.

Через час Атос и Рауль в сопровождении д’Арленкура прибыли в Лувр и вошли в кабинет Короля.
— Маркиз! — сказал Филипп. — Между нами возникали некоторые недоразумения. Я полагаю, что лейтенант д’Арленкур уже принёс вам извинения от моего имени?
— Здесь нет маркиза, — ответил Атос. — Я – граф де Ла Фер.
— Вы отлично знаете, что вы – маркиз де Ла Фер, — возразил Филипп. — В ранге маркиза вы были посланником при дворе Карла I, согласно геральдическим записям вы – маркиз, но почему-то вы упорно называете себя графом.
— Графу запрещено именоваться маркизом, но маркизу не запрещено именоваться графом, — холодно ответил Атос. — Я не хотел смущать своим рангом своих друзей.
— Ну меня-то вы этим не смутите, — ответил Филипп. — Дело, которое я намереваюсь сделать, требует, чтобы вы вспомнили, что вы – маркиз. Итак, маркиз де Ла Фер, я приношу вам свои извинения и хотел бы помириться с вами.
— У меня нет никаких претензий и не может быть никаких обид на моего Короля, — сухо ответил Атос. — Высший закон в Королевстве – воля Короля. Я понимаю это. Если же я когда-то имел несчастье давать свои советы излишне эмоционально, то лишь под влиянием отцовских чувств, которые ещё не научился контролировать, поскольку живу в глуши и не привык сдерживать эмоции.
— Человек, который даёт советы, когда их у него не просит, всегда рискует быть отправленным туда, куда идти не собирался, — ответил Филипп. — Думаю, что моя молодость извиняет мои прежние поступки, но я одумался, и приношу вам и вашему сыну свои извинения.
— Вы слишком добры, Ваше Величество, извинения приняты, позвольте нам с Раулем отбыть в Блуа как можно быстрей, — по-прежнему холодно ответил Атос.
— Разумеется, маркиз, вы отбудете домой, так скоро, как только пожелаете, — ответил Филипп. — Вы, кажется, без шпаги, маркиз?
— Так случилось, что я без шпаги, Ваше Величество, — ответил Атос. — Место, откуда я прибыл, не из тех мест, в которых можно должным образом приготовиться к аудиенции у Вашего Величества.
— Это не порядок, маркиз, — сказал Филипп. — Между прочим, знаете ли вы, кому принадлежала эта шпага?
С этими словами Филипп указал на одну из шпаг, лежащую перед ним на невысоком столике.
— Эта шпага, как я вижу, могла принадлежать лишь чрезвычайно знатному вельможе, — сказал Атос. — Думаю, что не ошибусь, если предположу, что это – шпага вашего августейшего деда, Генриха IV.
— Вы правы, маркиз, — ответил Филипп. — Это – шпага моего августейшего деда, Генриха IV и она принадлежит мне по наследству от него, славного основателя новой династии Королей Франции Бурбонов. Эта шпага имеет особую цену, которая не исчерпывается стоимостью золота и драгоценных камней в её рукояти и дамасского клинка. Главная ценность этой шпаги – то, кому она принадлежала. Мой дед не раз держал её в руках. Я вручаю вам эту шпагу в награду за верную службу. Я запрещаю вам называться графом, отныне вы – маркиз и только маркиз де Ла Фер, верный рыцарь королевского дома Бурбонов.
Атос встал на одно колено, принял шпагу из рук Короля и молча поцеловал лезвие клинка. Рауль, следуя примеру отца, также стал на одно колено.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — сказал Атос уже не так холодно, как прежде.
После этого Атос встал, а за ним встал также и Рауль.
— Вы поспешили, виконт, — сказал Филипп. — Прошу вас встаньте на одно колено.
Рауль повиновался. Филипп взял вторую шпагу в свои руки.
— Виконт, это – одна из парадных шпаг моего дяди, герцога Гастона Орлеанского, — сказал Филипп. — Я вручаю вам её. Будьте достойны чести её носить!
 — Ваше Величество, я не могу принять её от вас, — возразил Рауль.
— Подождите, я ещё не всё сказал, — возразил Филипп. — Встаньте и выслушайте меня.
Рауль встал с колена, по-прежнему не желая взять шпагу из рук Филиппа.
— Вы полагаете, что у вас имеются причины ненавидеть меня, — сказал Филипп. — Но вы не разговаривали с Луизой де Ла Вальер относительно вашего будущего. Вы не спрашивали её, видит ли она это будущее в том, чтобы быть вашей супругой. Отчего же вы вообразили, что можете распоряжаться судьбой дамы, свободной и знатной, не спросив её согласия на это? Я разговаривал с ней о вас. Виконт, она не любит вас так, как любит супруга своего мужа, или как любит невеста своего жениха. Она видит в вас лишь друга детства, и не более того. Виконт, это весьма шаткое основание для того, чтобы строить семью на таком фундаменте. Быть может, вы любили её, но она никогда не считала себя вашей невестой. Ни до того момента, когда она впервые увидела меня, ни после этого. Поверьте мне, виконт, это не я коварно соблазнил её и я не воспользовался её наивностью или слабостью. Эта девушка открыла мне своё сердце, она сказала, что любит меня, тогда, когда я ещё и не помышлял о ней. Если я перед кем-то виноват, то лишь перед своей супругой, Королевой, в том, что не смог противостоять этой любви. Поверьте, её чувства ко мне были так сильны, да и сейчас ещё таковы, что ни один смертный не устоял бы. Я уступил её любви, она охватила меня всего и я, кажется и сейчас очарован ею. Это не каприз, это не мимолётное приключение, это – Судьба, моя и её, Судьба, противиться которой у нас двоих не хватило сил. Не надо винить меня в том, что она не стала вашей супругой, у неё было только две дороги – либо сразу в монастырь, либо познать счастье взаимной любви со мной. Она избрала первый, и она всё время не отрывает взгляда от второго пути. Если я лишу её своего внимания и любви, она на следующий же день отправится в монастырь, и никакая сила не извлечёт её оттуда. Она уже дважды убегала туда, но по её собственному признанию, делала это не от обиды на меня, а вследствие собственной набожности. Судьба не позволила ей стать моей супругой, но собственные её чувства не позволили ей оставаться холодной и безучастной ко мне, находясь поблизости от меня. Если вы хотели на ней жениться, не следовало позволять ей покидать Блуа, вам следовало жениться на ней ещё там, в глуши. Но, поверьте мне, она не любила вас, и едва ли, жалеет обо всём произошедшем. Признавая нашу связь грехом, она не имеет сил отказаться от неё, как, впрочем, и я. Если она бы сейчас могла выбирать между вами и мной, если бы она была сейчас той девицей, которая никогда не видела меня, то и в этом случае она не выбрала бы вас. Она выбрала бы монастырь. Примите же её выбор с достоинством.
— Даёте ли вы слово, Ваше Величество, что всё сказанное вами – чистая правда? — спросил Атос. — Простите меня, старика, Ваше Величество, я спрашиваю не из недоверия к Вам, но дело слишком важное, чтобы не взвешивать каждое ваше слово на весах правосудия.
— Всё, что я сказал, маркиз, — чистая правда, и я даю вам в этом не слово Короля, а слово дворянина, чему вы, полагаю, поверите больше, — ответил Филипп.
— Рауль, возьмите шпагу и поцелуйте руку Его Величества, — сказал Атос. — Мы с вами были не правы, и мы заслужили гнев Его Величества, но он не гневается, а прощает нас.
Рауль подчинился, он взял шпагу герцога Орлеанского и поцеловал руку Филиппу.
— В этом документе сказано, что я присваиваю виконтству де Бражелон статус графства, — сказал Филипп, передавая Раулю второй из двух документов, которые он приготовил сам, и на котором по его требованию канцлер Сегье поставил государственные печати. — Отныне больше нет виконта де Бражелон, а есть граф де Бражелон.
— Благодарю вас, Ваше Величество, — сказал Рауль, принимая бумагу.
— Я не требую от вас, маркиз де Ла Фер и граф де Бражелон, чтобы вы поступали ко мне на службу, но я не откажусь от ваших услуг, — сказал Филипп. — Но я прошу вас не принимать поспешных решений. Отправляйтесь в Блуа, отдохните, наберитесь сил после ошибочного пребывания в Бастилии. Прошу вас, забыть об этом инциденте. И не спешите с вашим решением. Если вы, маркиз, предпочтёте спокойную жизнь, вы заслужили её, я не осуждаю вас. Если же вы, граф де Бражелон, захотите служить вашему Королю и Отечеству, вы знаете, что путь для этого вам открыт. Всего доброго, господа, я вас больше не задерживаю.
Атос и Рауль поклонились и вышли.
«Что ж, если я сейчас и не помирился с ними, то во всяком случае я этим жестом я приобрёл ещё большее расположение капитана д’Артаньяна, — подумал Филипп. — Это – намного важнее!»

(Продолжение следует)