Идущие впереди... Глава 8. Лёгкая музыка и разгово

1900 год, Ростов-на-Дону

- Возьми, - Василий положил томик на стол.

- Прочитал? - Сёмка, прищурившись, посмотрел на товарища.

С того памятного дождливого вечера прошёл месяц. Ни одним словом не напоминал Семён Васятке об их разговоре, и общались они как будто по-прежнему, вместе ходили на занятия, вместе возвращались на квартиру, однако что-то неуловимое повисло между ними, какое-то едва ощутимое отчуждение, и вечера проводили они порознь — Василий сидел в своей комнате, изводя нещадно керосин в настольной лампе, а Сёмка уходил в темь и непогоду поздней осени.

- Прочитал. Что же, глупо было бы отказаться. Чтобы бороться со злом, нужно знать, что оно из себя представляет и как оно устроено. Мне хотелось понять, как устроен мир… капитала… Не души. Души там нет.

- Понял?

- Отчасти да.

- Что же ты понял?

- Знаешь, Семён… У меня возникло стойкое ощущение, что Маркс пытался описать законы царства безбожия. Служение Мамоне, Золотому тельцу… Кто выше поднимется к пьедесталу своего божества…

- Ты часом не в попы ли собрался? - прищурился Сёмка.

- Нет, не в попы. Но зная эти законы, можно помочь тем, кто заплутал во тьме и пропадает.

- Как ты думаешь, как можно помочь тем ребятишкам, которые работают на табачной фабрике Вересаева? Или маленьким шахтёрам Северного Уэльса и Пенсильвании? Как спасти малолетних работниц прядильных и ткацких фабрик Франции?

- Ты хочешь получить от меня ответ, которого не могут найти умнейшие люди мира? - улыбнулся Василий. - Ты переоцениваешь мои способности.

- Так может быть, стоит присоединиться к людям, которые эти ответы ищут?

- Кто же эти люди?

- Марксисты. Люди, которым не безразличны судьбы простых людей.

- Не безразличны? Кому из простых людей стало легче от рассуждений марксистов? Ну вот, к примеру, на фабриках Абрикосова, как пишут в газетах, положение рабочих разительно отличается от ситуации на других предприятиях. Хорошее жалованье, премии, достойное жильё и больницы. Значит, находит человек способ и законы капитала чтить, и законы Божьи. Здесь я вижу, что чья-то жизнь стала легче. А от разговоров какой прок? Много ли полезного сделали господа в запрещенных кружках?

- Представь себе, друг мой Василий, - Сёмка встал, прошёлся по комнате, барабаня в задумчивости пальцами по своим пушистым усам, - представь, что человек болен какой-то страшной кожной болезнью. Он мучается, расчёсывает свои струпья, подумывает даже наложить на себя руки. Потом по чьему-то совету он прикладывает чудо-снадобье к нескольким болячкам, и они заживают. Значит ли это, что он нашёл избавление от своей болезни? Что если он обмажется этим средством с ног до головы, то станет здоровым?

Василий молчал.

- Нет, друг мой. Лечить нужно саму болезнь, а не её проявления. Болячки будут заживать в одном месте и проявляться в другом, если не бороться с их причиной. Но как только будет излечена болезнь, язвы исчезнут сами собой безо всяких чудо-притираний. Так же и здесь. Мир болен. Империя больна.

- И что же вы предлагаете в качестве лекарства? - хмыкнул Василий.

- У каждого своё вИдение. Но, может быть, тебе лучше прийти на заседание кружка и послушать самому?

- Нет, уволь. Кружки не для меня, - засмеялся Василий. - Я не вижу, как разговоры могут помочь рабочим. Лучше дать какой-нибудь бабе с оравой детей полтинник на хлеб — больше прока.

- Ну так… ты и даёшь, видимо? - хитро прищурился Семён. - Судя по всему, твой бумажник пуст. Сегодня на керосин для лампы ты истратил последние деньги. Ты покупал своему тёзке масло и яйца? Поверь, они не помогут ему. И мать, зная это, отдаст ценный продукт другим детям, которые ещё имеют шанс выжить.

- А его… его нет… - голос Василия прозвучал как-то по-детски жалобно. - Помер мальчонка. Давно уже.

- Вон оно что… Отмучился. Такова его судьба, - вздохнул Семён. - Ну что же, если не хочешь посещать кружок, я тебя неволить не стану. А по поводу денег у меня есть идея.

- Какая? - Василий, направившийся уже к двери, остановился.

- Нам нужно заработать их.

- Слава Богу, что не украсть. Идея очень правильная, - засмеялся Васятка саркастически. - Только как?

- Пойти на железнодорожную станцию и наняться грузчиками на ночную смену.

- Согласен, - вздохнул Василий. Работать он был готов, но ему не хватало уверенности, что изувеченная рука позволит.

Ничего, позволила. Тяжёлые тюки им взваливали на спины прямо из вагона поезда, а дальше было одно — нести, стараясь не уронить их, до самого склада, где можно было свалить груз перед учётчиком, выпрямиться и, услышав «Капухов — шестнадцать, Картунов — шестнадцать», возвращаться к составу.

- Никак, казаки? - спросил с плохо скрываемым удивлением в голосе старик с самокруткой в беззубом рту, когда после «Карпухов — сорок три», означавшего, что перенёс Васятка сорок три тюка, товарищи сели рядом с ним на скамейку в тёмном заплеванном углу за складом. - Какая же нелёгкая принесла вас сюда?

- Такая же, какая тебя, папаша, - усмехнулся Сёмка. - Или ты думаешь, что все казаки богатеи?

- Уж побогаче нашего живёте. Табачку не желаете, господа казаки? - предложил старик.

- Лучше ты моего спробуй. Домашний, - Семён достал из кармана кисет, щедро отсыпал из него новому знакомому. - Тебе-то уже, папаша, давно на печи сидеть пора, внуков нянчить.

- Папаша… - с горечью произнёс старик, сплёвывая тягучую слюну. - Папаше сорока лет нету ишшо, а вы на печку гоните. У меня детишек мал мала, жена хворая. Мне сидеть никак нельзя.

- Молодой, выходить… А что же на завод какой или фабрику не йдёшь? Там, можа, поболе вышло бы заработать? - Сёмка перешёл на простой казачий язык.

- Не берут меня ни на заводы, ни на фабрики. Спасибо здесь имени не спрашивают, хоть какую-то копеечку в дом принесу.

- Отчего же не беруть? Чем провинился?

- Неблагонадёжный я, - старик затянулся крепким дымом, поперхнулся, закашлялся. - Али доложишь начальству, чтобы и сюда не брали?

- Не доложу, не боись. Отчего же неблагонадёжный, чего натворил? Хозяйских дочек, небось, соблазнял? Папаши тебе зубы и пересчитали?

- Бунтовать подбивал супротив хозяев. Чтобы, значицца, штрафы для рабочих отменяли. И в лавке заводской чтобы не обманывали.

- Эва… Велик твой грех, папаша. Как зовут-то тебя?

- Харлампием.

- Уууу… - с пониманием в голосе протянул Семён. - А крещён каким именем?

Мужичок посопел, решая, стоит ли открываться незнакомцу, да к тому же казаку.

- Говори, папаша, не боись. Свои, - миролюбиво сказал Сёмка. - Не обидим.

- Филимоном. Только здесь я Харлампий.

- Ну, пускай будешь Харлампием. А чего ж такого тебе лавошники сделали, что ты супротив их народ подымал?

- Грабють, подлюки. Харч-то мы в долг у их берём, а потом с зарплаты нашей высчитывают. Так они цены ломят, каких и на рынке не видали. А скажешь что — гонят. Иди, мол, на рынок тогда. Да как же нам на рынок иттить? Там, чай, в долг не дають. Да ладно бы только цены… Приписывают то, чего и не брали. Я долго терпел и молчал, а когда они мне указали, что я кажный день у их по стопке водки выпивал, я и вызверился.

- А будто бы не выпивал? - усмехнулся Сёмка.

- Вот те крест! - мужичонка истово перекрестился. - Куды мне… С ребятёшками-то моими. Вот и вышло, что ни копейки мне не осталось в тот раз. А там поди дрова купи, да башмаки у старшого стоптались, а ему тожа на завод иттить надо, босым не отпустишь.

- А что же ты… - подал голос Василий. - Река рядом — лови рыбу, меньших отправь собирать хворост, по оврагам вокруг города ягоды да грибов найти можно. На зайца силки поставь.

- Вот ты, казачок, сразу видать, окромя станичной жизни и не знаешь ничего! - с горечью сказал мужик и засмеялся невесело. - Река есть, да не про нашу честь. Поди подойди к ней — враз по ушам схлопочешь. И река, и берега, и овраги — за всем казачата приглядывають. Чуть заметят чужака — в шею гонять. Нет для нас другого выхода, только за копейки наниматься к кому-то. Из барака попереть нас хотели, да жена умолила оставить. Она-то на овчинном заводе покуда работаить…

- Чего расселись? - рявкнул откуда-то из темноту голос.

- Уже идём! - Семён потушил папиросу.

Заплатили за смену до обидного мало, однако на керосин для лампы и прочие неотложные расходы должно было хватить. Василий ждал, что Сёмка станет говорить с ним о том мужичке, с которым беседовали они за кирпичной стеной склада, убеждать в чём-то, но тот молчал, будто и не было ничего. Только спросил, готов ли Васятка ещё разок пойти с ним на смену.

А через несколько дней приехал на курсы инспектор. Вернее, приехала. Потому что инспектором оказалась не кто иная, как Эмма. Эмма Барделебен, урожденная Поплавская. Она присутствовала на лекциях, проверяла какую-то документацию, разговаривала с преподавателями. Потом взялась проводить собеседование со студентами. Дошла очередь и до Василия.

- Я очень рада видеть вас, Василий Прохорович! - сказала Эмма голосом классной дамы из женской гимназии — резким и чётким. - Отзывы о вас здесь самые положительные. Да я и не сомневалась, что так будет. Вы всегда среди лучших.

- Благодарю, - засмущался Васятка.

- Да нет, это я вас благодарю, что мне не приходится краснеть за своего протеже. А скажите, пожалуйста, Василий, как вы проводите свой досуг? Что читаете кроме учебников?

Васятка замялся. Вызвать скандал, сознавшись, что читал Маркса, он не мог.

- Я знаю, что вы снимаете комнату в том же доме, что и Картунов Семён. Да-да, не удивляйтесь. Должна же я интересоваться, как вы устроены, всем ли вы обеспечены. И поселить вас в одном доме именно с Картуновым было моим требованием. Ведь я знаю его уже несколько лет. Когда Семён служил строевую, он сумел зарекомендовать себя перед нашей семьёй с самой лучшей стороны. Так вот, вы доверяйте ему, он вам плохого не посоветует. Читайте литературу, которую он вам предлагает, идите туда, куда он зовёт вас.

Василий удивлённо посмотрел в глаза Эмме — всё ли она знает о своём старом знакомом и не заблуждается ли насчёт его истинного лица. Однако выражение глаз инспекторши было немного насмешливым, будто говорившим — мне известно больше, чем ты думаешь.

- А если мне не понравятся книги, которые он предложит? Если мои вкусы и взгляды на жизнь отличаются от его?

- Не беда. Вы как педагог должны быть хотя бы знакомы с мировоззрением других людей. Расширяйте свой кругозор, просвещайтесь. Мы стоим на пороге двадцатого века, и он будет очень бурным, поверьте. Чтобы не утонуть в этой круговерти, знать, куда двигаться, нужно понимать, что происходит. И вот что, - продолжила она, немного помолчав. - Примите сегодня его предложение. Думаю, вы не пожалеете об этом.

Она отвернулась, давая понять, что разговор окончен, и улыбнулась следующему студенту, приглашая его подойти для беседы.

- Куда ты меня сегодня собираешься приглашать? - спросил Василий у Семёна, возвращаясь на своё место.

- На день рождения своего хорошего знакомого, - улыбнулся тот.

- Именины?

- Нет, день рождения.

- Если человек отмечает свой день рождения, значит, он либо купец, либо дворянин, либо старается им соответствовать. Что у меня, простого казака, с ним общего? Зачем мне идти на день рождения человека, которого я не знаю?

- Зато он знает тебя и приглашает. Тебе решать, арканом никто не тянет.

- Откуда эта Эмма знает о приглашении?

- Слишком много вопросов, Василий Прохорович. Слишком много.

Вечером, одетые парадно-празднично, товарищи отправились в гости. Из окон добротного кирпичного дома уже слышались звуки рояля и женский смех, а из кухни доносились соблазнительные запахи.

- Зачем я сюда иду? Какая сила гонит меня на этот праздник? - сказал Василий. - К незнакомым людям, без подарка…

- Со студентов подарков не берут, - парировал Сёмка. - Входи!

Василий ступил в ярко освещенную комнату, чувствуя себя неловко.

- Товарищи, это Василий. Тот самый студент, который пожалел больного ребёнка! - женщина маленького роста с миловидным личиком подскочила к нему, взяла его за руку. - Добро пожаловать, Василий Прохорович. Семён рассказывал о вас, что у вас доброе сердце и вы любите детей!

- Здравствуйте! - Васятка неловко кивнул головой. - С Днем рождения именинника… цу…

И сразу загалдели гости, кто-то подхватил его под локоток, кто-то взялся усаживать на диван, и всё это в круговерти лиц и голосов. Звучали какие-то имена, Василий кивал машинально, приветствуя нового знакомого, и тут же забывал его. Потом принесли кофе, и в руках его оказалась крошечная чашечка с чёрным и невыносимо горьким напитком.

- Что, не нравится? - Сёмка толкнул его в бок, лукаво подмигнул, отпивая глоток своей порции. - Чига ты и есть чига!

- Да уж, кисель не в пример вкуснее, - окрысился Василий.

- От то-то же!

- О чём вы там разговариваете? Я хочу знать! - подскочила хозяйка.

- Обсуждаем третий том Капитала, Марья Сергевна, - почти прокричал Семён, голос которого терялся в общем шуме.

- О! - всплеснула руками женщина. - И как вам, Василий Прохорович? Не находите, что в нём есть некие противоречия с первым томом?

- Пришла, пришла! - загалдели вдруг все.

В комнату вошла Эмма.

- С днем рождения, уважаемая Эмма Станиславовна! Душечка, дорогая наша! - загалдела толпа.

- Так это у неё день рождения?! - изумился Василий.

- Именно, - усмехнулся Сёмка.

Мужчины под бравурный марш преподнесли Эмме корзину роз, усадили в кресло под красным балдахином, будто на трон.

- Не понимаю… - пробормотал Васятка.

- Хозяйка дома — подруга детства Эммы, - объяснил Семён. - Поплавской повезло выйти замуж за состоятельного человека, важного чиновника, а муж Марьи Сергеевны — чиновник в уездной земской управе в Ростове. От подруги Поплавская знала, что здесь открываются учительские курсы и постаралась пристроить тебя на учёбу. Имей в виду, именно Марья Сергеевна хлопотала о тебе. А потом Эмма добилась, чтобы её назначили куратором курсов от Петербургского попечительского совета. Само собой, она приехала посмотреть, как эти курсы действуют, нет ли каких-то затруднений, не нужна ли помощь.

- А что же она… хозяйка… про Капитал?

- А почему бы и нет? Она образованный человек… Но чшшш… - Сёмка приподнял указательный палец, призывая Василия к тишине. - Послушай.

- Да, я недавно вернулась из Швейцарии, - сказала Эмма, и гости с посерьёзневшими вдруг лицами затихли, подались к говорившей, будто желая лучше услышать её слова. - Встречалась с товарищами по партии, находящимися сейчас там, подальше от царской охранки. Я не называю имён, но поверьте, это очень значимые люди, и вы ещё услышите их. Вы знаете, что делегаты первого съезда были арестованы, поэтому задачи, поставленные съездом, решить не удалось. После разгрома редакции «Рабочей газеты» мы остались без печатного органа. Но сейчас товарищами разрабатывается совершенно новое издание…

- А что за партия-то? - шёпотом спросил Василий.

- РСДРП… Социал-демократическая рабочая партия, - сказал Сёмка, не отрывая взгляда от Эммы.

Она всё говорила и говорила, а Василий сидел, ничего не слыша и не замечая. Эмма… социал-демократка… Невозможно поверить! И все эти люди, сидящие вокруг праздничного стола, на котором до сих пор не появились угощения, прилично выглядевшие и казавшиеся добропорядочными и благонадёжными гражданами, они все оказались партийцами… Да, прав был Кирсан, подозревая во всех бунтовщиков и революционеров.

Остаток вечера прошёл будто во сне. Появившиеся на столе изысканные блюда и разговоры о крамольном, лёгкая музыка на рояле, танцы и снова разговоры… Имена, факты, не говорившие Василию ни о чём… Потом всё это наконец закончилось, сменившись стылыми ночными улицами, пронизывающим ветром и шорохом желтой листвы в траве. И сном, липким, опустошающим сном в холодной постели.

В начале декабря приехал отец, а с ним и Нюрка. Деловито затащила в дом наготовленные впрок запасы, вьюк с зимней одеждой, поцеловала встретившего их Василия. За столом, наскоро накрытым для гостей, пересказала все новости о знакомых станичниках, а потом, не совладав с мстительным женским торжеством, объявила:

- Батя на днях приезжал. У них в жандармерии много всякого случается, всякие вести до них доходят. Говорит, арестовали… эту… Эмму. Революционеркой она оказалась!

Фото для иллюстрации из свободных источников

Продолжение следует...