Солнце и Луна - 41

***

Глобальность затеянного ремонта с учетом площади квартиры предполагала, что жить на Арбате Славику предстоит месяцев восемь. Он был единственным из всех работников, кому Семеныч сам предложил перекантоваться на месте – и Славику удобно, и догляд за добром.
Через пару-тройку недель ежевечерних прогулок Славик совершенно освоился в районе и с удовольствием стал объяснять гуляющим, как пройти туда-то или туда-то, где что можно увидеть и где чего не стоит покупать. Несколько раз он разговорился во дворе на скамейке с жительницами и остался очарованным простотой общения. Они говорили вообще, а не с прицелом на отношения или про личные проблемы, это показалось Славику прикольно, хотя с непривычки и трудновато. Его осенило, что это был культурный разговор. Он с огорчением осознал, что никогда не встречался с настоящей москвичкой, поскольку никогда не обретался не только внутри Садового кольца, даже внутри МКАДа. Все его пассии были, как и он, приезжими. Славик даже ужаснулся, сколько приезжих в Москве, выходило, больше, чем коренных жителей. И теперь он мог их различать.
В общем, Славику очень понравилось его новое место работы, радовал долгий срок проживания здесь и весь он был исполнен каких-то смутных, будоражащих ожиданий.
Как-то днем он перетаскал всю доставленную плитку на этаж и, усталый, присел на ступеньках марша перевести дух. Дверь соседней квартиры открылась и из нее вышла девушка. Нет, женщина. И воздух на лестничной площадке изменился, загустел. Женщина – или все же девушка? – была в светлом летнем платье как из фильмов про войну, с рукавами-фонариками, в легких босоножках на тонком каблуке, вся одетая как-то не по моде, но в то же время очевидно модно и стильно. Однако это все не главное, главное было в том, что Славик ее как будто бы знал. Совершенно точно, что он видел ее впервые, и в то же время будто именно ее давно искал, скучал по ней. Он смотрел на нее во все глаза и, вопреки себе обычному, не улыбался.
Она была… прекрасна? Он сотни раз называл женщин прекрасными, говоря то, что они желали слышать, отключая у себя всякую способность к критике или скепсису. У этой женщины самый ее облик утверждал: прекрасна. Это вилось вокруг нее. Ей не подходило никакое другое определение, вроде мила или симпатична, для нее оно было бы мало, неверно. Требовались только максимальные категории. Прекрасна.
Ее необыкновенно густые волосы были замысловато прихвачены на макушке и стелились по спине до поясницы. У Славика даже сердце защемило от вида этого богатства. Она была темно-русой, но Славик не сомневался, что темнеть ее волосы, как это часто случается с блондинками, стали хорошо после тридцати. Он обожал блондинок! Он их унюхивал и считал, что природные блондинки особо пахнут. Самую тщательно обесцвеченную брюнетку или шатенку он узнавал по отсутствию того запаха, заслышав который всегда восхищенно заключал: «Феромоны, б…!» Эта женщина обильно источала феромоны и одновременно от нее исходила чистота. Безупречная внутренняя строгость. К такой грязь не прилипнет.
Женщина тоже несколько мгновений с вниманием смотрела на Славика, но козырек от кепки скрывал его лицо. Потом закрыла дверь на ключ и, спускаясь к лифту, который был в пролете между этажами, проходя мимо застывшего Славика, сказала неожиданное:
- Бог в помощь!
Славик с опозданием промямлил обычно такое задорное:
- Сказал Бог, чтоб ты помог…
Его будто придавило.
Потом он сам перетаскал в квартиру все стройматериалы, которые в этот день подвозили машину за машиной. Ему хотелось думать о незнакомке, но никакие мысли не шли, и привычные планы не строились. Он просто был полон этой встречей, и эта полнота была давила изнутри. Вечером, когда Семеныч приехал с ревизией и гостинцами, Славик небрежно спросил:
- А кто соседи у вас? Что-то не жалуются ни на шум, ни на пыль-грязь.
- Ничего не будет, нормальные соседи! Женщина с двумя детьми и матерью. Я их давно специально предупредил, что буду ремонтироваться. Они спокойные люди, или было что-то?
- Да нет, просто удивляюсь. А как зовут, если что?
- Камилла Каплан. Сыновья у нее уже студенты, летом мотаются по заграницам с друзьями, мать на дачу уезжает, а сама Камилла то тут, то там. Может вообще все лето только заглядывать цветы поливать.
Не Томуська, Нинок, Люсек, Ксюшенция, Катек, Светуля, Натусик, Маринуська и прочее в том же духе, а Камилла Каплан!
- Не русская, что ли? – строго спросил он.
- Почему же не русская? Русская. Хотя, кто из нас после СССР чисто русский? Все мы тут помесь бульдога с носорогом.
- Каплан не Ивановы.
Семеныч ухмыльнулся.
- Это по мужу, сама она Добронравова. Не знаю подробностей, но ее воспитывал дядька, профессор, академик, человек науки. Что-то по древностям. Сам он был то ли не женат, то ли вдовец без детей, а Камилла дочь его сестры. Они так и жили все здесь. Эта квартира ей по наследству досталась.
- Она тоже профессор?
- Не профессор, но женщина образованная. Да у нее вариантов не было, - Семеныч снова усмехнулся, - дядя академик, мать тоже по научной линии кто-то там, какой ей быть? Не дубовой же. Камилла с детства в мире знаний.
- А муж?
- Муж был, погиб, военнослужащий.
Еле дождавшись ухода Семеныча Славик занялся поиском Камиллы Каплан в сетях. Это оказалось не просто, так как он не знал, что ее имя пишется с двумя «л», но в конце концов узнал ее на фотографии. Профиль оказался открытым, и Славик не отрывался от ее снимков, пока его не одолел сон.
Дни его теперь проходили в любовании ею и в надежде вновь повстречать, раз в неделю-то надо цветы поливать!
Славик жалел, что не спросил у Семеныча, сколько ей лет, задавать вопросы снова не хотел, оберегал свой интерес. По фотографиям было неясно. Черты лица и фигура у нее были по-девичьи четкие, а вот выражение глаз и сомкнутые губы совершенно взрослые. На многих снимках она даже не улыбалась, смотрела прямо в объектив и от этого взгляда было как-то не по себе. Он был очень женский, но в то же время совсем не женский. Славик думал об этом несколько дней и понял, это впечатление возникает от того, что она будто бы не стремится казаться привлекательной или зазывающей, как обычно принято у женщин. При этом общее выражение лица оставалось мягким, приветливым, только приветливость эта была без адреса. Сломав голову раздумьем, Славик заключил, что ей «просто кайфово по жизни».
Один снимок буквально сводил Славика с ума: изящно сложенная женщина в черном корсетном платье с пышным подолом сидела на какой-то питерской крыше и без улыбки колдовски смотрела в объектив. Гипноз какой-то. По этому фото было особенно непонятно, сколько лет этому лицу без морщин, легкой фигуре с четкими контурами, если, несмотря на очевидную красоту, оно не преследует цели покорить. Друзей у нее было немного, по возрасту выходило, всем по сорок лет, ей, видимо, тоже.
Славик написал:
«Привет, красотка!»
Она не ответила. Несколько дней он отправлял заветный привет нисколько не смущаясь молчанием, даже укрепляясь в уважении к ней за сдержанность. Он усматривал в ее молчании чтимое им желание женщин поднять себе цену и «помариновать» его. Несколько дней сыпал ей при каждом удобном случае:
«Привет!
Достал?
Хотя при чем тут достал, если мне хочется писать тебе? Ты такая красивая!
Настоящей красотой.
Я имею в виду без ремонта.
Такая сексуальная.
Хочется писать тебе.
Поэтому пишу.
Невозможно молчать про твою красоту.
Поэтому тоже пишу, чтобы сказать. Хоть ты и сама знаешь, что красивая.
Все равно, ты красивая! И сексуальная.
Как никто, честно».
В один из вечеров получил ответ:
«Благодарю, передам маме, это ее радует»
Славик потер переносицу: хрена себе, ответ! Где мама и где посыл его сообщений? И за что тут уцепиться?
На следующий день он застал ее на сайте и сразу написал:
«Привет! Как дела?»
«Благодарю за интерес. Не ищу знакомств, не тратьте время»
Славик снова потер переносицу.
«Хочу узнать, как дела у такой красивой девушки»
«Извините, не надо»
«А че так прямо отказываться?»
«Вы сами пишите прямо, поэтому и Вам прямо»
Славик застопорился: она отказывала несколько иначе, чем он привык. Позже, немало подискутировав с собой, обдумывая, как бы поинтереснее написать ей и ничего не придумав, он избрал любимый и беспроигрышный способ: правду в лоб.
«А как тогда знакомиться с тобой, если ты не хочешь отвечать?»
Она ответила так же прямо:
«Никак»
«В смысле? Появляются же у тебя новые знакомые?»
«Появляются»
«Вот! А как?»
«Через старых. Или же в силу обстоятельств»
«Как это? Тоже извините, но я теперь не могу успокоиться и хочу понять. Объясните, раз начали писать»
«Например, по работе или в купе поезда, или в театре и т.д.»
«Как бы я хотел оказаться в одном купе с тобой! Вот везуха была бы!
А со мной, значит, не хотите?
Типа я хрен с горы?»
«Типа Вы неизвестно кто. Может быть суд;мы, состоите на учете у нарколога или психиатра, травмированный, ожесточенный, психопат и пр.»
«Охренеть! Вы реально об этом думаете?»
«А Вы нет?»
«Никогда. Я просто смотрю, красивая или нет»
«Понимаю»
«Я не псих. И вообще не злой человек»
«Что не злой уже поняла»
Он скинул ей несколько фото с родителями, в родном доме, в огороде с лопатой, со стройки.
«Чтобы не думала, что я неизвестно кто. Простой я. Будешь общаться?»
«Зачем?»
«Может, мы понравимся друг другу, то-се»
«То-се вряд ли»
«Почему?»
«Обычно то-се сразу чувствуется. В данном случае ноль. Не пишите, трата времени»
Славик решил проявить достоинство, не писал до вечера, перечитывал переписку много раз, анализировал.
«Поняла, что не злой, но не поняла, псих или нет, да?»
Как всегда, ответ пришел не сразу:
«Это всегда вопрос»
«Не, не псих!»
Не ответила. Ей пофиг или играет? Славик сломал голову раздумьем.
 К вечеру следующего дня он накрутил себя до точки кипения и ринулся распалять ее воображение проторенным путем:
«Какие на тебе трусики?»
Дождался прочтения без ответа. Обдало холодом, обычно от молчания женщин шло выжидание, тут чувствовался тупик. Славик уперся:
«Я правда хочу знать какое белье носит такая красавица. Красное? Пусть будет красное! Тебе бы пошло. Ты пахнешь манго. Феромоны и манго».
Прочитала далеко не сразу, снова без ответа. Славик принялся истерично выкидывать козыри, понимая, что ходит неправильно, но как было бы правильно не представлял:
«Я как увидел тебя, так летаю! Такая секси! Сплошь феромоны! Таких больше нет. Это я прямо заявляю.
Даже не важно, что не отвечаешь, я летаю от тебя и так.
У тебя вкус манго, запах ванили. Ты вкусная везде. Уверен в этом. Любишь оральный секс? Я бы все сделал».
Прочитала на следующий день:
«По-Вашему нормально все это писать невесть кому?»
«Почему невесть кому? Я смотрю на тебя, и ты мне нравишься.  И мы давно общаемся. Что тут такого? Вот что? Если это правда»
«Писать подобное следует тому, про кого точно известно, что он хочет это прочитать»
«Разве тебе неприятно узнать, как ты влияешь на других? Уверен, я не первый. Что такого в желании? Всем приятно»
«Это крайняя форма личных признаний, и так же неприятна, как признание «Я тебя ненавижу, сдохни и пр.» Крайности»
«И что теперь, не писать?»
«Не писать»
«А что писать?»
«Ничего»
«Неприятно?»
«Неприятно»
«Тогда почему ты меня не заблокируешь?»
«С чего?»
«Кому не нравится, те сразу блокируют. Раз читаешь, значит, нравится. Поэтому пишу, понятно же»
«Тривиально рассуждаете»
«Б…! Если это не выпендреж, скажи тогда, как с тобой общаться?
Или, о чем надо писать, чтобы это считалось нормальным?»
«Нормально не материться. Любые общие темы, возникшие по ситуации»
 «Типа о погоде?
Я стараюсь не материться»
«Типа»
«Хорошо, …ть! Отличная погода сегодня!»
«Оно мне нужно, это Ваше общение? Оно приятное, полезное, поучительное, развлекательное?»
«Сильно извиняюсь, просто я немного вышел из себя. Я понимаю, что не надо материться и стараюсь.
Блокируй на …й!»
«Сами не пишите, сами начали, сами прекращайте. Детский сад какой-то»
Славик отложил телефон, он вдруг устал.
Однако он был отходчивым и забывчивым.
Следующие несколько дней снова несколько раз отправлял неизменное: «Привет! Как дела? Хочу тебя увидеть. Какая ты сейчас?»
Он по-настоящему скучал по Камилле. Слал ей свои снимки, фоткался везде, даже в д;ше и отправлял. Ему хотелось знать о ней, и чтобы она знала о нем. Вечерами пару раз срывался на любимое, мечтательное:
«Ты сейчас в кружевном халатике? Или в пижамке? Пижамка шортиками? Пусть будет шортиками. Пришли мне свое фото! Так хочу тебя увидеть! Я только освободился и помылся»
Отправил ей свое фото ню со спины. Ему очень хотелось быть принятым ею. Он всем нравился, понравится и ей.
Она заходила на сайт, иногда его сообщения не читала. Славик обиделся и решил забыть. Через время не выдержал:
«Я настолько неприятен, что даже не читаешь?»
В конце концов получил ответ:
«Скорее неинтересен, чем неприятен»
«Почему это? Ты меня даже не знаешь.
Скажи, почему неинтересен»
«Не хочу отвечать, потому что невольно займу позицию нудящего учителя, а для меня неприемлемо учить мужчину»
«Так, все! Теперь я должен узнать все, как есть! Скажи! Только правду. Не надо вот этой твоей интеллигентской вонючей дипломатии!»
«Судя по присланным фото, Вы давно сбрили первый пушок, но характер Вашего общения на уровне подростка. Ненормально мужчине с седеющими висками отправлять то, что отправляете Вы. Чем и кому может быть интересен мужчина под сорок, застрявший в подростковом периоде? Это, во-первых. Во-вторых, имя и аватарка у Вас Шварценеггера, место проживания Сицилия, чт; с Вашей личностью такого, что она скрывается? Или что с Вами такое, что Вы маскируетесь? Тайный агент, масон, хейтер, пикапер, любитель двойной жизни? Ни то, ни другое, ни третье не привлекательно»
Славик оскорбился:
«Славик меня зовут. Я просто хочу быть открытым для вас. Показываю себя какой есть. Ничего плохого в этом нет. Никого моя страница еще не отпугивала, кому надо, тому себя показываю»
«Не исключаю, что кому-то подобная маскировка понятна и по душе, но есть и такие, кого эта конспиративность отталкивает»
«А с чего мне писать свое имя?»
«А с чего слать голые фото и спрашивать про трусики?»
Славик осатанел:
«Какие на тебе трусики?»
Нет ответа. Он уперся:
«Черные кружевные стринги?
Или танга?
Белые тоже хорошо»
«Трусы для слабаков»
Славик ошарашенно заморгал.
«Вы что, без трусиков? Да нет, вы не такая»
Камилла не ответила и покинула сайт. Славик немного пришел в себя, перечитал переписку раз двадцать и отправил настырное:
«Так какие? Думаю, кружевные. Какого цвета?»
Он понимал, что в случае с Камиллой его обычная стратегия является совершенной дичью, но иначе не мог, не умел. Он привык, что все женщины обожают говорить о себе, и чтобы мужчины говорили о них. А про интимное, так вообще всегда срабатывало бомбически: от собственной храбрости и распущенности барышень несло во все тяжкие. На ниве «тяжких» Славик чувствовал себя в своей среде и мог говорить о своей любви к женскому телу, к куни и прочему с подробнейшими описаниями, распаляясь сам и распаляя оппонентку. В таких переписках всегда быстро доходило до фото ню и для Славика давно было незазорно делиться собой во всех подробностях. Он чувствовал, что с Камиллой не стоит так общаться, но его выносило на наезженную колею, новая тропа никак не прокладывалась. Он понуро добавил:
«Что, так трудно написать, какие?»
Поздно вечером пришел ответ:
«Трусы с начесом «Дружба», бабушкин подарок. Были белые, теперь застиранные»
Славик не понял, это прикол или серьезно, думал-думал, ответил:
«Вы меня удивили, не видел никогда таких. Спокойной ночи! Пусть вам приснятся розовые сны!»
«А Вам белые барашки!»
Славик снова оторопел, какие еще белые барашки? Про розовые сны понятно, он сто раз это писал и всем нравилось, благодарили, а это?
«Почему белые барашки?»
Ответа не последовало, но возникло стойкое ощущение, что она где-то там хохочет. Почувствовать себя кукловодом не выходило, а неприятный осадочек, что он совсем не на высоте, уязвлял. Решил не писать, забить.
Продержался до конца недели.