Маковкины посиделки. Остров Русский 1

 Рассказы  Виктора Посягина.
 ВОСПОМИНАНИЯ ОБ ОТЦЕ.

Давнишняя это история. И, даже, не мои воспоминания… Но – слушала я рассказы-были нашего друга Вити с Урала с тааакииим интересом, что захотелось их записать…
- Не так хорошо помню я, что Батя рассказывал. Ну, что там – я ещё совсем малый был, лет пяти-семи, когда к Бате друзья приезжали, с которыми он на острове Русский срок отбывал… Эх, вспоминали, выпивали, поминали…
Так начинал Витя свои воспоминания об отце, Леониде Фёдоровиче Посягине, удивительном человеке с очень сложной биографией…
Родился Лёня на Урале. В посёлке Баранча. Отец у него был сотник, казак, воевал в Чапаевской дивизии! Звали его Фёдор Романович, мастер на все руки, столяр, плотник, охотник, рыбак, и лошадник. А дед Лёни, Роман, был цыганом. Властный да взрывной был у него характер. Который и передавался всем по мужской линии… Воевал Фёдор Романович в первую мировую отважно. Имел три креста и две медали! А в период бурных событий 1917 года Федор был активным сторонником Советской власти. В Екатеринбурге и окрестностях гонялся за беляками, контрой и недобитыми графьями…да надо же было такому случиться, что влюбился в дворянку! По слухам – прям княгиню какую-то, семнадцатилетнюю… Александру, Сашеньку, Шуру… И обещал и ей жизнь сохранить, и всем её родным  – если выйдет за него замуж. А уж в крутом нраве Фёдора никто не сомневался, и что слово сдержит – тоже… Она же условие поставила – что кроме записи там какой-то они обвенчаются по православному…Поженились по всем правилам. Шура сменила фамилию, и переехали они из Екатеринбурга в тихую глухую уральскую Баранчу, с новыми документами для новой жизни. А оставшихся родных потом всех расстреляли… Только Шура и  спаслась…с новой фамилией.
В Баранче и родились вскорости пятеро их деток: Фила, Лёня, Сана (Саша), Нина и Руфина.
Лёне сполна достался дедов характер. И хлебнул он с ним, но и выручил его этот же, упрямый да бойцовский характер.
В свои 17 лет влюбился он в приезжую девочку. Которая была выслана к ним, в Баранчу, из Курганской области. Девочке по документам было 16… и на воспитании у нее было два братика и две сестрёнки мал мала меньше… А по правде было Евдокии чуть больше четырнадцати. Прибавила она себе, умолила Батюшку в храме поменять запись – ведь осталась она с тринадцати лет без матери, а в четырнадцать и без отца… И хотели всех детей по разным детдомам отправить. А Дуся ни за что не соглашалась. Хозяйство у них было отменное, отец был кузнецом, один на всю округу. Дом – пятистенка огроменный, со скотиной сами управлялись и нужды ни в чём не было… Батюшка и пожалел сирот разлучать, подтвердил, что Дусе 16. Оставили младших на её попечение. Поначалу они тяжко, но продолжали вести хозяйство… На санях воду возили, как на знаменитой картине Василия Перова «Тройка»… Только их быстро раскулачили. Дом отобрали, скотину увели, а детей отправили на поселение в Баранчу, на Урал, в небольшую избу, к дальним родственникам. Там в семье своих детей не было, и взяли всех малышей – как своих. Сразу деток постарше – определили в школу, а за малышами по очереди все приглядывали. Да в таких условиях они очень быстро повзрослели…
- Так вот, Батя, как мать встретил – так и всё. И на каток приглашал, когда получалось, и по хозяйству ей помочь старался… Но, вот - появился соперник у него! Он ещё и в школе-то с ним, с Васькой Кондаковым, повоёвывал. А тут – стал тот провожать Дусю, да подкарауливать ёё, когда она одна шла. Видно – весна действовала…  Батя-то его сперва по-честному предупредил, мол отстань. А когда уж в который раз тот на пути попался – взыграло казачье да цыганское нутро, вот Батя ему и врезал от души. По глазу попал. Опухло лицо-то, здорово! Мать Кондакова такую шумиху подняла, на всю Баранчу. Ослеп-де сынок, окривел от Лёньки супостата… В сельсовет жалобу накатала, попросила суда над Батей. Ну, по суду и дали ему два года. И отправили на Дальний Восток отбывать, на остров Русский… А про это житье его – отдельный роман рассказать можно!
Не за один раз наших посиделок с Витей нарисовался тот кусок жизни отца на острове Русский. Какие-то воспоминания «перебивали» друг друга, что–то путалось в последовательности. А что-то и вовсе упускалось тогда мальчиком Витей,  когда, сидя на печке с братьями, слушал, как внизу горестно и радостно вспоминали приезжие друзья с Батей и матерью незабываемый период испытаний…
Дорога в исправительно-трудовую колонию была предсказуемо сложной. И долгой. Хотя – очень спешили конвоиры и прочее начальство – навигация-то осенью прекращалась и на остров Русский уже было не попасть. Так что – и катер перегрузили здорово, и баржа, перевозившая заключенных - чуть не опрокинулась. И вещи их, немногочисленные, почти у всех смыло за борт, хотя расстояние от материка до острова было около одного километра… А привезли на остров людей – не одну сотню. Были на Русском и казармы военные, и бараки кое-какие, и склады с казённым имуществом, а поскольку там был один из дальневосточных укрепрайонов, то и пушки полка ПВО, какие-то кирпичные старые постройки, подобие арсеналов с оружием и провиантом… и охранники были, в достаточном количестве… Но, заключенным надо было до снега самим себе всё для жизни обустроить. Да и работой их загрузили по самую макушку…
Состав привезённых в исправительно-трудовую колонию был смешанный. Уголовники, хулиганы и «враги народа» в общей массе. За два года многих «неприспособленных интеллигентов» похоронили.  А Лёня сразу стал очень уважаемым, хотя  по возрасту совсем же молодой был!
Просто – он по-уральски всё умел. И рыбу наловить – и сохранить её, и из стреляных гильз от снарядов – кружки, и птичьи яйца на крутых берегах собирать всех научил, и хвою запас от цинги. Лёнька первый понял, что за испытания всех ждёт зимой.
Как уж получилось, что стали к ним на остров японцы заезжать – не помнил сын Витя эту подробность. Но – сначала в шторм лодку прибило японскую.  А уж со временем – стали японцы сами наведываться. С продуктами у заключенных было плохо. Особенно не хватало соли.  Вот обмен и наладили: на острове для японцев ловили рыбу и на соль меняли. Но, были и наглые «гости»  – силой пытались высадиться и сами всё наловить  в островных водах,  вокруг острова сновали на лодках и катерочках, сети забрасывали и, смеясь, кричали: «Эй, рыба тут наша, а вода – вся ваша!»
 Из работы – много леса заготавливали. Лесопилка была – работала и денно, и нощно. Всё это потом баржами и плотами, привязанными за катером, вывозили…
Как-то в трудах и проблемах отбыл Лёня свои два года. Ждал летом 1941 года катер с материка, с  приказом об освобождении. Катер пришёл почти осенью. С охраной, военными и – без бумаги об освобождения для Лёньки!
Забрали приехавшие конвоиры на материк рецидивистов-уголовников, а «хулигану» Лёне, остававшимся в живых «врагам народа» и тем, у кого срок ещё совсем не вышел, приказано было ждать. Оставили смену охранников, но меньше, чем было. Отбыл катер.  И один из оставшихся конвоиров-охранников – бросил Лёне, что мол, поживёшь ещё здесь лет десять… и ушёл. Знобило его сильно, продуло на катере… Заболел. А через три дня этот охранник скончался, так и не рассказав заключенному Леониду никаких подробностей…
Прошла ещё неделя, другая, и когда понятно стало, что больше транспорта не будет  –  зачитали охранники заключенным  информацию о нападении Гитлеровской Германии на Советский союз. И приказ…держать на острове Русском оборону не допуская на берег высадки со стороны Японии или Германии… А ещё сказали Леониду, что мать пострадавшего в драке Кондакова, за месяц до окончания Ленькиного срока, прям через неделю от начала войны, написала лично товарищу Сталину, что повредил де хулиган Лёнька глаз её сыночку, и не может тот пойти с одним глазом в Советскую армию, от врага Родину защищать! Рассердился товарищ Сталин и добавил Лёньке срок наказания. Поэтому – пусть отрабатывает тут, на острове, своё преступление.
В сентябре – стали появляться в водах вокруг острова плавучие мины… А чуть позже – появились японские бомбардировщики и начался обстрел острова. Батя, рассказывая об этом, всегда добавлял, что это были самые страшные дни… 
Ничего в исправительной колонии для укрытия людей от бомб не было… В первую очередь разбомбили лесопилку, бараки и другие постройки. Чудом уцелел склад боеприпасов, да несколько  винтовок-трёхлинеек… Людей погибло  очень много, осталась примерно одна десятая в живых. И раненых было не мало… Охранники тоже погибли. Почти все. В те дни и сделали заключенные Лёню главным. Чтобы умениями своими и сильной волей организовал зимовку для выживших. Из чего смогли, что осталось пригодным – построили землянки. Пока земля не промёрзла – вырыли ходы к скалам, там соорудили укрытия от бомбёжек. Вооружиться получилось не очень-то. Патронов было совсем мало. Потому, когда приходилось стрелять – все гильзы собирали, из снарядов порох добывали и снова сами патроны делали… Продовольствия не осталось, склад сгорел при бомбёжке. Но – стали охотиться, рыба всплывала после бомбёжек в большом количестве, оглушенная… Вот заготовить её соли не было… И муки не было… И медикаментов.
Лёня научил всех из мха делать перевязочный материал, из пихтовой смолы – пластырь. Калина, малина, рябина, хвоя – всё было целебным, отправлял ходячих на заготовку природных лекарств. Не всех, но многих выходили!
А тут бомбёжки стихли. Стали иногда японцы-рыбаки заплывать, соль привозили, и так, что-то по мелочи…и патроны тоже. Только редко это было. И – не долго это продолжалось. То штормило, то лёд мешал… А весной следующего, 1942 года, случилась тяжелая история… Приплыли знакомые японцы, радостные встретили их перезимовавшие. Обнимались, смеялись. Соли много привезли! Поговорили, многие японцы по-русски свободно общались, прикинули что на что обменяют, когда опять приплывут… Но – недалеко оказался японский военный катер. Он периодически вокруг острова курсировал. И, как только рыбаки отплыли, с катера им приказали подняться на борт. Что там было, в чём их обвинили, что кричал военный с погонами, но на глазах у всех, кто стоял на берегу – прямо на борту выстроили рыбаков и расстреляли.
Единственное возникшее желание у Лёни было – наказать японских военных за расстрел простых рыбаков. Не даром он был у себя в Уральских лесах потомственным снайпером: белке в глаз попадал! Придумал  Лёня, как снайперскую винтовку сделать! Из трёхлинейки и морского бинокля, при помощи проволоки и волшебных ругательств, сделал! Да ещё патроны приготовил усиленные, с двойным зарядом пороха и увеличенной дальностью боя.  И в следующие разы, когда японцы на катере приближались берег изучать – всех, кто с погонами был – выследил и «снял» снайперскими выстрелами.
Был и ещё один случай, когда выручил Снайпер Леонид! Тем же летом 1942 года всплыла на рассвете при полном штиле не далеко от берега германская подводная лодка. Ничего немцы не боялись. Долго на мостике и так, и этак в бинокли разглядывали берег. Слышно было, как переговариваются и посмеиваются. Руками  на берег показывают, что-то прикидывают… Ну, Лёня и «снял» самого, как ему показалось, главного! Да ещё сделал пару выстрелов из своей усиленной винтовки ниже ватерлинии… Вряд ли урон  обшивке был серьёзным. Но был, видимо! Засуетились,  забегали, отплыли, стали погружаться… Что-то пошло не так, не погрузились и над поверхностью быстро ушли из видимости. Подлодка больше не приплывала.   А вот мин около берега поприбавилось.
Не знает Витя, не помнит – была ли у Бати тогда хоть какая-то связь с материком. Прибыли ли ещё охранники, были ли какие-то приказы и распоряжения (и от кого?) про пребывание на острове оставшихся в живых заключенных,  но вот продовольствия так и не привезли. Одежду тоже.  Не было бы счастья, да помог опять же несчастный случай!  Летом, после  того, как «прогнали» подводную лодку,  близко от берега проходил катер с баржей. Да и подорвался катер вдребезги на мине. А баржу осколками так продырявило, что она затонула. Из экипажа никто не спасся.
Самые отчаянные лагерники решили нырнуть, глянуть, что там за груз был? Не с первой попытки, но получилось! Там примерно 3.5 метра глубины было. Потом – веревку зацепили и уже по верёвке проще стало спускаться под воду… Думали – какие-то экзотические плоды-ягоды, или вещи какие-то там… А оказалось – полная баржа мешков с мукой! Все, кто мог, по очереди ныряли целый месяц! Каждый день! Все до одного мешка вытащили. Мука там на палец промокла – а середина вообще сухая была! Лёня и сырую муку от мешков отскоблить заставил, высушил и сумел потом в еду пускать. А мешкам тоже применение нашлось – какая-никакая одежонка получилась. Если бы не эта баржа – в ту зиму  на острове совсем голодно было бы… А так – Батя в лесу осенью  шишки хмеля заготовил, они даже хлеб сами пекли, а уж лепёшки само собой!
А ещё из вспомнившегося было потрясение, когда весной 1942 года на самом берегу за дальним мысом обнаружили тела всех уголовников и рецидивистов, которых якобы увезли по осени на материк… Расстреляли их тут же, на острове… Лёня тогда подумал, что может мать  Кондакова ему своей жалобой жизнь спасла…
В 1945 году с Леонида полностью сняли судимость. Как он узнал об этом? Да сначала приплыл катер, всех согнали ровнять площадку под приземление самолёта… Потом – прилетел самолёт с большими чинами… Всех выстроили и объявили, что за оборону острова Русский у всех, кто выжил, снимаются судимости, как смытые кровью. Как в штрафбатах было…
Позже, когда он уже в начале 1946 вернулся в родную Баранчу – то узнал, что ждала его Дуся, и дождалась. А вот той жалобой своей лично товарищу Сталину мать Кондакова Лёне срок продлила, а сына своего погубила. Назначили ее сыну персональное лечение аж в Екатеринбурге, отправили в больницу, да там, на комиссии, профессиональные врачи и выяснили, что всё он глазом своим видит, и ещё лучше многих! Прямо оттуда, не возвращаясь домой,  отправился двуглазый боец на фронт. Только не доехал он, разбомбили весь состав по дороге…
А Евдокия с Леонидом поженились, и была у них одна дочка и пять сыновей.
И вот, в 1953 году умер товарищ Сталин. А ещё позже, примерно в 1956-57 году, получил Леонид неожиданно посылку. Видимо, меееедленым ходом она шла из столицы… Все дети принимали участие в ее распечатывании… Была посылка полна орденов и медалей. Упакованы были – на загляденье. Все в разных персональных маленьких  атласных да бархатных коробочках… На имя Леонида Посягина. За героизм проявленный на острове Русский по охране территории Советского союза… Горькими были эти награды. Не в радость. А воспоминания жгли до боли… Отдал Лёня медали детям играть, а те, что были из ценного металла, на что-то полезное переплавил.
Витя с братьями долго ими владели…А потом отец заболел тяжело. И врач посоветовал ему сменить климат, а то не выживет и шестеро деток осиротеют… Продали они с Дусей своё хозяйство – и отправились к сотоварищу отца по острову Русский, которого спас Лёня там от цинги. К матери его, на Кавказ. В городок Карабулак, расположенный в центральной части Республики Чечено-Ингушетия, на левом берегу реки Сунжи. Хорошо там жили. С нуля начали – и всё своими руками сделали… Ибо – умел Лёня абсолютно всё и не боялся никаких дел, ведь руки у него были золотые. И сыновей всему научил.  Но это – уже  следующая, послевоенная  эпоха…