Атланта. Глава 3. 12

Now I;m kneeling in front of no one
In front of nothing at the dawning of the day

Сlann zu — Holechest

Солнце находилось в самом зените. Заложив руки в карманы, Глеб стоял напротив надгробного камня, и пристально всматриваясь в дату смерти отца, не переставал удивляться отсутствию у себя какого-либо подобия скорби.

Все чувства в нем словно притупились. Сейчас он мог только думать, причем думать расчетливо, ничего не ощущая. И чем дольше он стоял напротив его надгробья, тем сильнее влияли на него былые воспоминания, воскрешая события давно минувших лет. 

Перед ним вдруг отчетливо замелькали кадры из прошлого, и Глеб увидел перед собой отца таким, каким тот был в последние годы своей жизни: немолодой, шумный, но веселый и гостеприимный мужчина, олицетворявший собою оплот дома.

Никогда не мирившийся с его своенравностью, к Чеховой он относился со снисхождением. Увы, на фоне этих событий даже интрига с отправкой Гордеева на фронт потеряла для Глеба свою актуальность. Теперь даже если этому документу и будет когда-то всплыть на поверхность, задать ему взбучку будет некому. Даже в такой момент, несмотря на сентиментальный настрой, парнем руководил лишь трезвый рассудок и холодный расчет.

Внезапно в его сознание закралась отвратная мысль. Неужели его сердце успело очерстветь до такой степени, что ему стало наплевать даже на смерть отца?!

Однако как ни старался он вызвать в своей душе хотя бы подобие ощущения скорби или элементарного сопереживания к родителю, его внимание то и дело акцентировалось на всякой чуши. Как же так вышло, что он даже не успел с ним как следует проститься?

Глеб был в курсе истинной причины смерти отца. Словоохотливый сплетник Джейк посвятил его в круговорот событий, поспособствовавшей этой потере.

Как только вражеские войска приблизились к округе, мать принялась уговаривать своего непреклонного супруга перейти на сторону неприятеля. Отказавшись оставить поместье на разграбление войскам, Олег Викторович собирался встретить врага с оружием в руках, однако стоило ему узнать о просьбе жены — принять присягу, подтверждающей преданность Союзу, нервная система заядлого патриота дала сбой.

Поругавшись с супругой на почве политических страстей, он сильно тогда напился, а когда Алла в очередной раз принялась подбивать его на оформление соответствующих бумаг, разорвав документ, с воплем: «Чтобы я стал предателем и отрекся от Конфедерации?! Ты мне больше не жена!», мужчина выскочил из поместья пьяный в дымину и, чертыхаясь словно сапожник, вскочил на лошадь и помчался, куда глаза глядят.

Приблизившись к изгороди, он намеревался через неё перемахнуть, но почему-то заартачившись, лошадь стала как вкопанная. Перелетев через препятствие, мужчина впал в беспамятство, а когда слуги перетащили его в дом, так и не придя в себя, через пару дней он умер.

Как раз в этот момент неприятельские войска вовсю продвигались к этой округе, сжигая все на своем пути. Соседи, кто был в состоянии уехать, давно покинули свои дома, и только одна Алла Евгеньевна, хлопоча вокруг похорон мужа, бросать его на произвол судьбы не собиралась. Слуги же разбежались — кто куда. Остался только Джейк и кухарка.

Солдаты шли от реки. Их были тысячи. Понятия не имея, куда деваться с умирающим мужем на руках, женщина металась по дому, в отчаяния заламывая руки. Ведь это она спровоцировала причину, из-за которой её супруг находился теперь на грани жизни и смерти.

А когда на пороге показался офицер, приказавший ей отсюда убираться, чтобы он мог разместить здесь своих солдат, в противном случае они сожгут это поместье, она им сказала им, что никуда не уйдет, и если им так не терпится уничтожить этот дом, то пусть жгут его вместе с ней и мужем, который и так находился на волосок от смерти — она не сдвинется с места.

Не став с ней спорить, но и не горя особым желанием иметь дело с будущим покойником, офицер вскоре оставил их, и разрешив своим солдатам разбить вокруг поместья лагерь, превратил его в свою штаб-квартиру, откуда вел сражение.
Выгон был синим от вражеских мундиров.

Солдатня таскалась повсюду. Шум, гам, вестовые скакали взад-вперед. Находясь под присмотром жены, доблестный патриот Конфедерации до самой смерти пролежал без сознания, так и не узнав, что порог его поместья обивала вражеская ступня.

Как поступок Глеба спровоцировал развитие нервной горячки у Чеховой, так и его мать стала виновницей смерти собственного супруга.

Эти двое в своем умении уйти от ответственности за былые прегрешения, были «достойны» друг друга, расхлебывая последствия своих интриг.

Вернувшись домой после посещения кладбища, и все ещё пребывая под впечатлением видений, Глеб направился в кабинет отца, где в былые времена ему частенько приходилось томиться в ожидании наказания и очередной вычитки морали за плохое поведение.

Расположение мебели осталось здесь прежним, так что если особо не придираться к мелочам, можно было подумать, будто война и вовсе обошла стороной этот дом, хотя это было и не так.

Неторопливо расхаживая по помещению, словно пытаясь проникнуться здешней атмосферой, Глеб подошел к книжному шкафу, где хранились остатки книг на медицинскую и философскую тематику.

Невольно поддавшись воспоминаниям о былом, ему на мгновение показалось, будто сейчас в комнату зайдет отец, и по старой привычке отчитает его за несерьёзное отношение к Лерочке, предварительно ознакомив его со сводкой правил поведения в обществе.
 
Избавившись от прежних грез, молодой человек иронично усмехнулся. Теперь отец больше никогда не переступит порог собственного кабинета. Больше не суждено ему услышать этот голос, грозное назидание за очередной проступок или анекдот за столом о войне. Все кануло в прошлое. Но поражало его другое.

От всех этих воспоминаний в его душе почему-то так ничего и не изменилось. Просто умер ещё один человек, и ему на это ровным счетом наплевать.

Скользнув пальцами по корешкам книг, и дойдя до середины, Глеб принялся вытаскивать их из полки и, поддавшись какому-то противоречивому всплеску эмоций, в итоге начал опрокидывать их на пол.

Вскоре это занятие увлекло его до такой степени, что когда он соизволил наконец остановиться, возле шкафа  образовалась целая гора наполовину разорванных книг. То же самое он проделал по отношению к справочникам и картам, попавшим ему под руки.

Добравшись до флага Конфедерации на столе отца, не задумываясь, Глеб и его швырнул в общую кучу макулатуры. Находясь во власти какого-то мрачного торжества, он снова и снова подходил к столу, а потом снова возвращаясь к шкафу, вытаскивал оттуда книги, мял их, и швырял прямо на пол.

Испытывая потребность на чем-то выместить внутренний гнев, дабы не свихнуться от переполнявших его эмоций, он устроил в кабинете такой бардак, что привлеченная шумом мать, поправляя на ходу шаль, ворвалась в комнату, чтобы разобраться с сыном.

Завидев в центре помещения груду сваленных на полу книг, женщина с грозным видом уставилась на родное чадо, застывшее со справочником в руках, который он как раз собирался подкинуть в общую кучу.

— Что ты творишь, сынок? Отец дорожил этими вещами! — в её голосе послышались истерические нотки.

Разглядев в макулатуре также край флага Конфедерации, она бросилась вытаскивать его обратно, но оказавшись куда проворнее матери, Глеб решительным жестом выхватил эту ткань у неё из рук и снова швырнул её на пол.

— Мам, ты с ума сошла? — вознегодовал он. — Это обычная и никому не нужная тряпка. Какой смысл убиваться теперь по канувшей в Лету эпохе?

— Но Глеб, ты не можешь так… Отец… Он очень дорожил… Он…

— Отца больше нет, как нет больше Конфедерации, — категорическим тоном заявил он, отказываясь идти на уступки в угоду ностальгическим припадкам собственной матери. — А если ты ещё раз осмелишься в моем присутствии упомянуть отца или Правое Дело, я вырву тебе язык!

Алла Евгеньевна с негодованием покачала головой, однако возражать сыну не стала. Теперь она боялась с ним спорить. Будучи в курсе её злосчастного поступка, прощать ей нечто подобное Глеб не собирался, пусть и назвать себя заядлым патриотом он тоже не мог. Заметив, с каким вожделением смотрит мать на флаг, он тут же отпустил в её адрес едкий комментарий:

— Впрочем, если эта тряпка так тебе дорога, можешь оставить её себе на память. Будешь мыть ею полы. Хоть какая-то польза будет от этого флага.

Смахнув со стола скатерть, и упаковав туда часть макулатуру, Глеб вытащил все это на задний двор и, не обращая внимания на протесты возмущенной матери, предал эту кучу огню.

Книги вкупе с символами ушедшей эпохи феодально-аристократического уклада моментально вспыхнули под воздействием сухой погоды и солнечных лучей. И наблюдая за тем, как пламя пожирает ценные когда-то вещи, парня ни на секунду не оставляло ощущение, что вместе с ними в пепел превращалась также и его прошлая жизнь, включая детство с юностью.

Вот он — конец пути. Вместо перспектив и богатства — нужда и нищета, вместо добротного дома с сотней рабов, разоренное поместье с кухаркой и бестолковым юродивым Джейком, которого можно было заставить трудиться в поле разве что из-под палки, потому что ни к чему тот был просто не приучен.

Он-то думал, что тяжелый период в его жизни закончился, а оказалось, что основные их «лишения» только начинаются.

Нет, он не станет обращаться за помощью к дальним родственникам и знакомым. Гордость не позволяла самодовольному парню просить «подаяние» от посторонних лиц и дальних родственников.

Он сам сумеет позаботиться о себе и своих близких. Продолжая глядеть на огонь, Глеб строил по привычке планы, не до конца отдавая себе отчет в реальности их выполнения.

Что-то изменилось в его лице, и нерастраченная часть его жизнерадостности навсегда ушла в прошлое. Равно как и исчез среди вереницы дней образ беспечного и избалованного юноши с лукавым блеском в глазах, растаял как дым, оставив вместо себя молодого человека с жестким взглядом и горечью в наполовину зачерствевшей душе.

Глава 4.1

http://proza.ru/2024/06/25/824