Маковкины посиделки. У костра. Вечер первый

ФЕДЬКА.

 
Много рыбацких и охотничьих рассказов обычно слушается у костра… Вот и наш  друг Витя, по домашнему ласково  – Маковка, старый уральский рыбак, баловал нас своими воспоминаниями…
Особенно любили дети слушать про бобра Федьку. Вот такая бобровая история от Маковки.
Давно, ещё в восьмидесятых годах того столетия, сделали у нас, на речке Баранче, искусственную плотину, чтобы можно было поднимать воду для нужд завода... А ещё раньше, когда-то, около нашего посёлка, (тоже, как и речка, называется – Баранча), сама река поменяла русло. Образовался мелкий рукав - курья. И вот, когда поднимали весной  воду, она там быстрее прогревалась, и щука по старой памяти в эту тёплую курью шла на  нерест…
Мы с другом Васей заядлыми были  рыбаками, и немножко браконьерами. Но, врать не буду, ловили щуку только себе, столько, чтобы покушать – и жарили, и варили уху. Только, мы всегда ждали, когда воду закроют, и когда щука уже отмечет икру. Делали сетки с ячейкой 55х60, то есть брали только самую крупную рыбу. Когда к нам приплывали или приходили гости – чуть больше ловили…две сети ставили. А вдвоём нам одной хватало, да и не каждый день. Зачем нам  лишняя рыба?!
Конечно, было у меня охотничье ружьё, стреляли иногда бобров, в месяц одного, редко двух. У бобров – самое вкусное мясо, кстати. И очень сытное! Но, в основном, питались одной рыбой. А уезжали мы с Васей так по весне много лет подряд.  Жили по месяцу в лесу на берегу реки, вдвоём. Правда, врать не буду, брали с собой спирту много. Не сами, конечно, всё выпивали. Гости наведывались, всех угощали .
Бобры нам всё время хулиганили. Вот специально – может проплыть вдоль берега, а нарочно идёт посередине  сети и делает нам такую дыру, что человек спокойно пройдёт! Мы чиним с Васей. Вот таких бобров  мы и стреляли. Хулиганов.  Мы ж там ранней весной обычно, с первого апреля по первое мая. Вдвоем.  И в те времена случай у нас был. С бобром.
Лёд ещё  не весь сошёл на речке вдоль берега. Мы и  поставили с Васей сеть  вдоль льда. Поймали две щучки, сидим на оттаявшей сухой травке обрывистого берега. Ножки свесили и курим. Видим – раз, плывёт бобер! Ну, небольшой совсем. Да и я без ружья был. Плывёт, палку в зубах держит. Сеть обогнул и с этой палкой под лёд проплыл. Минут через пятнадцать – смотрим, плывёт без  палки обратно.  И опять сеть обогнул. Выплывает на  середину реки, а там ему на встречу выныривает здоровущий старый бобёр, и начинает мелкого кусать. И сильно, и больно.  Мы стали кричать, орать, топать с Васей. Отпустил большой забияка маленького бобра и унырнул. А маленький на лёд вылез. Смотрим – у маленького на голове вырван клок с мясом, размером примерно со старый  пятак. И ведь понял этот бобрёнок, что мы для него спасители. Совсем уж он  молоденький был. Я его, почему-то, Федькой назвал.
И показалось нам, что надо ему помочь. Придумали мы ломать молоденькие верхние веточки осинки и кучками складывать. Он большого-то бобра боится, очень уж тот его покусал, от нас и от кромки льда на берег далеко не отходит. Вот на наши кучки веток он стал осторожно вползать и обгладывать их. Сначала, конечно, на дальние кучки. Веточку лапками берёт, крутит её и зубами кору всю объедает начисто. Осинку любил, ивовые веточки, это верба которая, тоже очень вкусно ему было. Ну,  когда есть нечего, когда голодные, бобры  и сосновые веточки едят и берёзу конечно, да и любые ветки.
Постепенно, постепенно всё ближе к нам кучки объедать стал. Я, бывало, рыбачу, а он близенько, вот руку протянуть и достанешь. Привыкал к нам всё больше и больше. Иногда нарежу кучку и крикну: «Федя, да где же ты? Приходи, всё готово!» Он преспокойно лезет из своей норы наверх, довольный такой, на самый верх усаживается, мол, это всё моё! Обнимает веточку, крутит-вертит её, кору обгрызает и пустые палки выбрасывает. Красиво так, чистенько у него получалось.
Где-то через пол месяца я его,  даже, погладил. Он вздрогнул сначала. Но, уже привык до такой степени, что всё, успокоился быстро. И потом уже спокойно давал себя гладить. А вот у Васи голос был грубый, басовитый. Его Федя никак не признавал. Только Вася мне крикнет что-то или просто заговорит, Федя всегда тут-же чап-чап-чап и прыгнет в воду. Я ему говорил: «Вася,  молчи!».  Он минут 15-20 помолчит, Федька опять на кучку выползет. Вася не выдержит, что-то радостное буркнет, тут  Федя обратно в воду И так постоянно: пока я что-то рассказываю, он на мой голос вылезает, а Вася что-то в ответ скажет – бултых в воду. Вася аж на него и на меня  обижался.
И так вот пять лет он с нами каждую весну жил.  У нас там, в том месте на берегу, был стан. Стол сделан промеж двух ёлок, и две лавки так же. Мы ж жили – палатки не ставили, шалаши, домики не делали. Прям всё под открытым небом. Жжём костёр целый день, ведь по реке чего только не плывёт, всё сжигали! Вечером угли раскидываем, пихтового лапника сверху навалим, и спальники прямо на лапник. Если дождь – целлофановой плёнкой накрываемся. И так спали, тепло  - до утра, а от  пихты запах лечебный, никакая хворь не прицепится. А вот один год поехали на две недели позже. Очень уж холодная весна была. Так наш бобёр целую дорогу в кустах прогрыз от нашего стана до реки, пока ждал нас!!! Он уже такой взрослый стал, большой вырос, красавчик! И ведь за все годы Федя ни одной сети у нас никогда не порвал! Всегда – сеть видит, стороной её оплывёт, и с другой стороны проплывает по своим делам.
 Меня в тех краях все рыбаки и охотники хорошо знали. Мы там с Васей много лет и подолгу жили и раньше, в разных местах. Я всех сразу предупредил: кто моего Федьку обидит, выстрелит, утоплю всех!   Никто и не стрелял даже и по другим бобрам – боялись, а вдруг издалека не разглядят, Федька это или нет…
Прошло много лет. Даже уже и не знаю, сколько. Не каждый год стало получаться весной на месяц  ехать рыбачить…  А года четыре и вообще никуда не ездили. Да и после нескольких половодий река опять русло сменила.  Потеряли мы следы нашего Федьки…
Как-то рыбачил я в другом месте днём. И случайно увидел – плывёт большой бобёр…Прям здоровенный-здоровенный! Я таких и не видел.  У нас их называют – чёрный канадский бобёр. Уж не знаю, какое отношение к  Канаде  такие бобры имеют… И на голове у него пятнышко светлое, маленькое, с копеечку. Прям почти точка белая. Я иду – он меня увидел и нырнул. Показался чуть-чуть уже у другого берега. Обычно, когда бобры ныряют – они неизвестно где и вынырнут, не увидеть его больше.  Я кричу ему: «Федя, неужели это ты?»…  Он думал-думал, думал-думал, и всё-таки поплыл ко мне, к этому берегу! А у меня и ножика-то с собой не оказалось.  Я быстро–быстро стал  руками ему веточки ломать, как всегда это делал. «Иди сюда, мой хороший» - приговариваю, как раньше всегда говорил, зову его. Он вылез! Забрался на кучку этих веточек прям в пол метре от меня! И надо же, Вася идёт, как назло! Кричит: «Ты чего сюда ушёл?!» Тут Федя сразу жжжжууух - и в бум в воду. К тому берегу подплыл, голову высунул, наблюдает! Я Васе говорю: «Эх, ты, ну чё, опять спугнул Федьку-то!!!» «Чё, Федька? Откуда ты знаешь-то?» - засомневался Вася. «Смотри, - говорю,- отсюда даже  пятнышко видно на голове!» «Так оно ж  меньше копейки!»  «А ты прикинь, сколько лет прошло, и как Федька вырос! Он такой большой, что  зарасти могло бы и  совсем! Отойди в сторону, говорю!»  Вася грустно так сел невдалеке, сокрушаясь на свой голос. А я опять стал подзывать Федю. Он снова приплыл. Снова на кучу залез. А погладить не дал.   А знаете почему? Я увидел на нём по меху много пятнышек засохших. Это от дроби. Видно, в него стреляли. Вот он и стал человека уже бояться. Но мой голос разобрал, вспомнил что-то! Вспомнил, видимо, как я ему всё приговаривал в детстве его: «Федя, мальчик мой, ты где, я тебе вкусных  веточек наломал, всё приготовил, иди скорее». И он, бывало,  торопится-торопится, на кучку веточек с самого верха забирается,  перебирает их,  а я сижу рядом с ним, курю и одной рукой его поглаживаю… 
Ну, а взрослого бобра дробью не возьмёшь, если только картечью  в упор, такая у него  шкура! У меня отец много шапок из бобров шил. Вот, хорошо  всё выделано, шкурка мягкая, мех отличный, а шить тяжело: сначала шилом дырку пробить в шкуре надо, а только потом иголкой. Иначе не получится. Сама шапка – тридцать лет не снашивалась!
 
Но, врать не буду,  бобров стало на Урале достаточно много. Их выпустили тут давно-давно, где-то в шестидесятых годах двадцатого века.  Правда, до этого они здесь были свои, да тех  почти всех истребили. А вот сейчас, может, даже лишку…Они весь лес вдоль рек валят, получаются бесконечные завалы и заторы.  По реке не проплывёшь. Рыбе крупной трудно стало на икромёт подниматься… Но малёк, конечно, проходит.
Больше я Федю не видел. Не знаю, что стало с нашим бобром. Да и не реке никому ничего сказать про Федю больше не могу. Я уже в годах, рыбачу редко, многих моих сверстников нет уже. И появилось полно молодых рыбаков, которых я совсем не знаю. И охотников много… Но, раз Федька научился людей бояться -  может и жив ещё…
--