К берегам детства, продолжение 1

След ярких воспоминаний – уже бесповоротно ушедших - возвращает в детство и рисует былую картину. Сейчас Берещицу можно увидеть разве что в музеях на сохранившихся фотографиях.

Систему при полной «амуниции», в форме устроенного водоканала, мы еще застали. После войны она уже бездействовала, и только деды вспоминали, как мимо деревенских окон проплывали суда с грузами. В наш час пароходы уже не ходили, и только туристы-гребцы раскачивали свои лодки, вытаскивая на берег, чтобы просушить вёсла и передохнуть. Отчасти это был вынужденный выход из воды – шлюзы уже не закрывались, но придерживали поток, бурля в узком створе и вынуждая гребцов вылезать на дамбу. Однажды очередная группа задержалась, и мы спросили, откуда путешественники.

"С Балтики, - был ответ, - из Риги". Они были последними, кто воспользовался «услугами» царской водной колеи.

Еще несколько лет искусственный прямоток удерживал живительную нить, но напор ослабевал. Когда шлюзов не стало, то Берещица оказалась не удел. После осушительных мер уровень воды понизился настолько, что справлялась одна ветка. Оставили канал, и водные нити распались окончательно, разорвались. Берещица потеряла приток, и начала засыхать. Реки – как люди. Живут, пока в них нуждаются. Теперь на участке деревни, вплоть до устья, от нее лишь грустная память.

ПЛОТИНА

Плотина стояла за Малинником, на возвышении, напротив Кривого рога, на границе с Берещей, и ей предшествовало понизовье - зеленая нива. Там создались хорошие условия для выпаса скота. Достаточно пригодных пастбищ у нас не было, и приходилось гонять коров по болотам да кустарникам, и в обед уставшие животные долго отдыхали «за плотиной», пережевывая траву и дожидаясь хозяек с ведрами для молока. Разносился звук жестяных посудин, куда сливался свежий продукт, прерываемый женскими выкриками, усмиряющими животных: «Буреня, стой!» Это было время, когда пастухи тоже могли снять усталость. Я поднимался к плотине, внизу шумела вода, перекатываясь по днищу гидротехнического сооружения, а с вершины открывалась окружающая панорама. На севере приветливо гляделись соседские хаты, а с южной стороны подступала магическая Береща, от которой исходила природная мощь, и сознание наполнялось связью с ее необъятной силой. Грезились батальные сцены недавнего прошлого.

Война не задела наше поколение, но оставила след – можно сказать, понимание, насколько горьким и жертвенным было время. Взрослые особо не распространялись о драматических событиях, что выпали на их долю – им было тяжело вспоминать, но мы ощущали всю боль, что они пережили, и гордились победой над фашизмом. Когда шлюзы разобрали, то открылось то, что хранила толща воды. Дно было усеяно воинскими доспехами. Люди сбрасывали все, что могло свидетельствовать о страшном времени – когда оружие диктовало поведение. Мы, закатав штанины, ходили по руслу «обесточенного» канала, выискивая раритеты. Мне досталась ракетница. Нет, стрелять из нее было уже невозможно, но, когда я держал ее в руке, то наплывали фантазии, основанные на реальных рассказах земляков, изгнавших непрошеных «гостей» - оккупантов.

В конце оккупации, пред выдворением интервентов, в небе над моей деревней сшиблись в смертельной схватке два экипажа боевых воздушных судов: сталинский, краснозвездный, состоявший из командира-украинца и стрелка-радиста казаха, и гитлеровский, чернокрестный, которым управлял одиночка-немец.

Бой наблюдали все жители, которые еще были живы – уцелели за время войны. Противники дрались ожесточенно, наполняя окрестности стрельбой, и прочерчивая по небу дымовые шлейфы. Упали оба – слава Богу не на деревню, а в болото. Сильный взрыв сотряс окрестности. Взорвался немецкий самолет, оставив глубокую воронку. А советский штурмовик протаранил лес, срезал верхушки деревьев и ударился о землю. Экипаж выбрался живым.

К месту падения вела дорога от плотины. Сколько было походов туда! Их не счесть. Мы перекопали всю прилегающую местность. Однажды повезло. Я притащил ствол воздушного пулемета. От удара о дерево он изогнулся, но это был «трофей» на зависть всем мальчишкам - моим сверстникам.

Знамение того события не дает покоя до сих пор. Местный поисковик Василь Хацкевич сумел выволочь из болота пробитое шасси русского самолета. Он передал его музею. На трубчатой конструкции, покрытой ржавчиной, виден безжалостный убойный след – отметины пуль. Противник поразил цель, но штурмовик оказался крепче и надежнее, и на крутом вираже стрелок-бронебойщик попал в «самое сердце» - сразил обидчика. Немец потерял управление, машина задымила и понеслась к земле, завершая страницу жизни воздушного аса, посягнувшего на чужую землю.

Имена советских летчиков известны, а кто управлял немецким, германские службы достаточно твердо сказать не могут. На мои обращения к ним они назвали Ойгена Брауна, молодого пилота люфтваффе. Но его личность не раскрывают – видимо, нет достаточных оснований, чтобы судить, что в сбитом самолете был именно он. Браун числится среди пропавших без вести.

(Продолжение следует).

24.06/24