Глава 16. Химик

Я уже упоминал, что на территории нашей части располагались еще противотанкисты и химики.
У них были отдельные казармы, не такие большие как наши, но посвежее - из белого кирпича.

В практике танкового батальона бывали моменты, когда стрельбы назначалась в обеденное время.
Это было связано с графиком стрельб на полигоне. Кроме нас там еще стрелял Троицкий танковый полк.

Поэтому в эти дни мы заказывали обед раньше положенного. Обед накрывали в малом зале столовой.
Чтобы попасть в малый зал, нужно было обогнуть здание столовой слева и пройти по вековым залежам жужалки мимо котельной.

Жужалка или зола от сжигания угля зимой в котельной. Конечно, она вывозилась, но достаточно большая её часть просыпалась на землю в момент погрузки.

Зимой её еще и специально рассыпали, чтобы не было скользко. Но летом, на просохшей земле, толстый слой жужалки являлся источником серой, вонючей пыли.

Согласно заведенному порядку, подразделения, прибывающие в столовую для приема пищи встречал дежурный по части. Он стоял возле главного входа и наблюдал, как подходят строем роты.

В построении рот был тоже свой традиционный порядок: впереди, затянутые ремнями, шагали молодые и фазаны. За ними с «ремнями на яйцах», вразвалочку плелись деды. Задача первых была топать строевым шагом, задача вторых - не топать.

Приближаясь к дежурному по части, от старшего, ведущего роту, звучала команда: - Ро-ооо-та!
В этот  момент все, включая дедов, должны были не просто перейти на строевой шаг, а грохнуть сапогами по асфальту так, чтобы у дежурного не было сомнений, что бойцы проголодались и скорее хотят пройти в столовую.

Но, как бы не старались бойцы изображать из себя Кремлевских курсантов, это ни на что не влияло. Все зависело от настроения дежурного по части. Если настроение было плохим, дежурный разворачивал роту и заставлял повторно пройтись строевым шагом. Бывало и по три раза подходить приходилось.

В нашей роте в тот момент были одни деды. Поделили нас по призывам умные головы, чтобы не было в батальоне дедовщины.  Дедовщина, понятно, никуда не делась, только теперь она не было связана с призывом. Просто сильные гнобили слабых.

Роту на заранее заказанный обед вел в этот день я.
Повернув на жужалку, мы увидели дежурного по части. Это был химик, точнее командир химического дивизиона в звании старшего лейтенанта.

Танкистам все завидовали и все нас не любили. Химики не были исключением. Понимая, что перехода на строевой шаг не избежать, я громко скомандовал:

- Рооота!

Бойцы нехотя затопали ногами, поднимая пыль.
- Стой! Смирно! - прокричал я и, приложив правую руку к виску, направился к химику на доклад.
- Товарищ старший лейтенант! Третья танковая рота прибыла для приёма пищи! - чётко доложил я, глотая пыль.
- Ху@во подошли! - процедил химик сквозь зубы, закинув голову назад так, что фуражка едва не сползла с его непропорциональной головы. Уперев руки в бока, он с наслаждением наблюдал за нашей реакцией.

Я не стал спорить,
- Кругом! - скомандовал я и повел роту обратно к котельной.
- Рооота! - опять скомандовал я и всё дружно ударили сапогами по жужалке. Пыль поднялась столбом, так что нас едва было видно. Лето. Жара…

Довольное лицо химика лоснилось от выпотевающего жира.

Едва отдышавшись я опять доложил о прибытии.

- Ху@во подошли!  - издевательски глядя мне в глаза, опять отбрил мой доклад химик.

Он видел, что перед ним стоит рота старослужащих, а не какие-нибудь духи. Он унижал нас специально, на потеху собственному самолюбию. Он унижал меня, замкомвзвода, пользующегося авторитетом у этих дедов. Я не мог дальше терять лицо. Вызов был принят:

- Товарищ старший лейтенант! Мы обед заранее  заказали, чтобы на стрельбы успеть, а не для того, чтобы перед вами тут пыль месить! - громко, чтобы слышали все, сказал я прямо глядя химику в глаза.

Химик побагровел. Лицо его перекосилось злобой:
- Что?!!! - прокричал он надвигаясь на меня.

Я еще раз громко повторил насчёт пыли.
- Да я тебя на губу!!! - уже кричал мне в лицо химик, грозно выпучивая глаза!

- Попробуй! - с такой же ненавистью, но все-таки вытянувшись по стойке смирно, выдавил я прямо ему в нос.

Тут химик расстегнул кобуру, выхватил табельный пистолет Макарова, передернул затвор, досылая патрон в патронник и упёр ствол мне в лоб.

- Пристрелю! - прокричал он так, что слюни полетели.
- А вот об этом, ты пожалеешь!  - не отклонившись ни на миллиметр от ствола пистолета, сказал я уже без всякого уважения.

Поясняю. Если магазин в пистолете пуст, то передернутая рама останется в заднем положении. Такая конструктивная особенность, позволяющая понимать, когда нужно вставлять в пистолет новую обойму.

Но, если рама захватила патрон, она вернется на место, автоматически взведя курок. Иначе, химик упирал мне в лоб заряженный пистолет с взведенным курком. Неосторожное движение и я мог бы лежать в пыли с простреленной головой.

Караульное помещение было в пределах видимости от того места где всё произошло. Химик, едва справившись с приступом накатившегося на  него бешенства, оглянувшись крикнул дежурному у входа в караулку:
- Начальника караула ко мне!

Прибежал молодой лейтенант.
- Арестовать!  - ткнув в меня пальцем, приказал химик.

Так первый раз я оказался на губе.
Ремень с меня сняли и завели в камеру. Меня душили психи. Ну ладно молодых пугают все кому не лень. Но унижать деда, без причины, на глазах у сослуживцев, это было против всех правил армии.

Я приказал себе успокоиться и постарался проанализировать ситуацию.

Вечером заступала в караул именно наша рота. Сомнений, что меня освободят - не было. То, что сделал химик, прямое нарушение устава. Больше того - это было самоуправство, а значит должностное преступление. Обращение к руководству части, представлялось для меня вполне уместной местью.

Я уже к тому времени был кандидатом в члены КПСС.
Вступили в партию мы с моим другом Колей Уральским. Коля был очень качественный пацан. Имел законченное образование физика-радиотехника. Был отчислен из университета с госэкзаменов за аморальное поведение.

Успешно сдав очередной экзамен и изрядно отметив это событие, Коля возвращался с компанией однокурсников в общагу.

Проходя мимо деканата, весёлая компания начала строить рожи в отражающие свет стекла помещений деканата. Коля, как самый находчивый, не остановился на этом, а развернувшись спиной к окнам, снял штаны и показал ТУДА голый зад.

Никто не предполагал, что за отражением, как раз, заседала экзаменационная комиссия, во главе с деканом, оценивающая результаты экзаменов.

Колю отчислили единогласно.

Я имел свою историю, только с поступлением.
У меня было две старшие сестры. «Гордость семьи», отличницы! Обе с высшим образованием. Родители спали и видели, что я продолжу эту славную традицию  и поступлю в какой-нибудь ВУЗ.

Откровенно - я совсем не горел этой мыслью и представлял себе самостоятельную жизнь по другому. Пойду на завод, буду работать и зарабатывать. Обрету финансовую самостоятельность и буду жить отдельно от родителей в своё удовольствие.

Не сложно и понятно. Но родителей я любил, поэтому, чтобы их не расстраивать подал документы в политехнический институт. Я совершенно не готовился к вступительным экзаменам. Первый экзамен был гуманитарный. И, как не удивительно, я его сдал, да еще и на 4. 

Родители не скрывали своей радости. Но второй экзамен я проспал. Это была математика. Я её не знал и не любил. Шансов у меня все-равно не было. Наверное, поэтому не было и волнения. Я проспал.

Как и планировал - пошел на завод, стал фрезеровщиком. С завода и был призван в армию.
И только здесь, до меня дошло, что жизнь без высшего образования - это, как правило, всегда физическая работа, и, как правило, на дядю…  А я по рождению был лидером, управленцем, командиром…

Добавили пессимизма и письма моих, поступивших в ВУЗы друзей, которые слали мне восторженные отчёты о своей студенческой жизни.

Иногда присылали и фотографии, где они веселились с молодыми девушками, пили шампанское и от всего сердца желали мне, чтобы  «я там служил!». А они за меня  тут и выпьют, и баб поимеют!

Это меня совсем выбивало из колеи. Я понимал, все отчётливее, что мой поезд встал не на те рельсы.

Итак, мы с Колей сидели и думали, как нам основательнее исправить ситуацию: ему - восстановиться в свой университет, а мне - поступить в свой. И тут мы нащупали одно конкурентное преимущество - стать членом КПСС.

Коммунистическая партия была рабоче-крестьянской! «Вшивая интеллигенция» присутствовала в ней жалкой прослойкой. Но, поскольку роль у КПСС была везде «руководящая и направляющая», то решение любых вопросов  членов партии получало приоритет.

Мы со всех ног бросились к замполиту Чернецкому подавать заявления. Тот поначалу оторопел!

 Дело в том, что пополнять ряды КПСС в нашем полку в целом и в нашем батальоне в частности, было особо не кем!

Контингент был не тот: малообразованный, несознательный, политикой не интересующийся…

И хоть замполит нас с Колей не любил, но из личного состава нашего батальона никто не мог не то, что понять, а выговорить «демократический централизм»!

А мы с Колей могли!

Ненавидя нас всей душой, Чернецкий не просто поддержал наши заявления, а еще и продавил их через замполита полка Киреева, обеспечив себе план по выращиванию коммунистических кадров, а Кирееву - рычаг воздействия на нас, в случае чего…

Но вернёмся к химику и моему аресту.

Вечером заступила наша рота в караул. Начальником караула был мой любимый лейтенант Ильин. Я уже радостно потирал руки, что сейчас меня выпустят и накормят. Но не тут-то было. Накормили щедро, от души, но не выпустили.

Ильин сочувственно смотрел на меня и в полном недоумении развёл руками:

- Извини! Ротный сказал тебя не выпускать.

Ротный у нас был новый. Весь накаченный, самбист. Прибыл из Находки,  с Русского острова. Кто в курсе - те знают, что Русский остров - место проклятое! Служить там - лучше застрелиться. Ротный свой карьерный рост заслужил там крайней жестокостью по отношению к своим подчинённым.

То, что он получил назначение на роту дедов, видно включило в его мозгу единственную тактику утверждения себя, как командира - авторитет подавления. Он сходу повел себя с нами как с преступниками. Сказались стереотипы его службы на Русском.

Весь накаченный, как от анаболиков, он  избивал бойцов за любую провинность.

Я, наверное, был единственным кого он не еще не тронул и то, только потому, что я был замком без офицера и пользовался уважением комбата.

Это, кстати, стало понятно, когда он стал потрошить наши дембельские чемоданы, которые аккуратной линеечкой стояли на полке в каптерке.

Коля был старшиной роты. Однажды ротный ворвался в каптёрку и приказал Коле по очереди снимать чемоданы, подавать ему и без тени смущения  все содержимое стал вываливать на пол.

После этого он пинал и ломал все, что с его точки зрения не вписывалось в определение положенного вещевого довольствия. Дойдя до моего чемодана, Коля предупредил ротного, чей это чемодан. С его
слов, тот задумался и приказал подать следующий чемодан за моим.

Ильин сочувственно сидел со мной в камере и не знал чем мне помочь. С офицерами командирами  взводов, самбист тоже не церемонился, всячески показывая, что он службист. Вариантов выпутаться из этой истории быстро у меня было немного.

- Сообщи комбату, что я под арестом! - попросил я Ильина.

Ильин опасливо посмотрел на меня,
- Как?! Через голову самбиста?! - он поёжился. Дежурным по части заступил наш ротный.
- А ты через коммутатор, - с надеждой сказал я.
- Как он узнает, кто комбату доложил?
- Ладно, попробую, - сказал Ильин и ушёл.

Не прошло  и 15 минут, как меня вызвали к дежурному по части, моему командиру роты.

Прибыв в штаб я зашел и доложил о своём прибытии.
Развалившись в кресле возле дежурного пульта, самбист высокомерно оценивал меня. Потом он двумя пальцами поднял со стола  бумажку и показывая её мне с оскалом прорычал:

- Это, подписанное мной представление, на твой арест на 5 суток!, - он выжидающе смотрел на мою реакцию.

Я не шевелился и не смотрел ни на него, ни на его бумажку.

- Ты зажравшийся хам! - продолжал он, - не знающий уважения к офицеру, не имеющий понятия об офицерской чести, который прячется за покровительством командира батальона! Я могу посадить тебя, а могу порвать это представление, что скажешь?

Мне уже было все равно. Я сказал, уперев свой взгляд прямо ему в глаза, четко обозначая каждое слово:

- А Вы знаете всё?!  И об уважении к своим подчиненным командирам?! И об офицерской чести?!  Я один из трех командиров ваших взводов. Я в бою должен думать, как с полуслова понять и выполнить Ваш приказ, как прикрыть Вашу спину, возможно ценой собственной жизни. Я должен уважать Вас и доверять Вам, а Вы - мой командир, должны верить мне, как себе! А по факту, что?

Я уже не мог остановиться. Я его не боялся. На мгновение я даже допустил, что могу сойтись с ним в полный контакт. Всё-таки я тоже что-то понимал и умел в единоборстве. Мастера спорта за красивые глаза не дают.

- Вы даже не заслушали мой доклад. Позорный химик унижал Вашего командира перед личным составом, тыкал ему в лоб заряженным пистолетом, потом наплёл Вам свою историю… А Вы?!! Вы повелись на неё, продали и предали меня. А теперь хотите, что бы я тут разнылся и просил порвать эту бумажку, чтобы не сесть на губу. Да я лучше сгнию на этой губе, но унижаться не буду! Мне достаточно уважения комбата и офицеров батальона, мнением которых обо мне Вы тоже не поинтересовались, потому как, очевидно, и их невысоко цените!

Лицо мое горело. Адреналин, как я ни старался его скрыть, полез из меня во все дыры. Я ненавидел самбиста, и, позволь он себе меня ударить, я бы ответил. Понимал, что это было бы крахом всего, но ответил бы. Все-таки я тоже был самбистом. Он этого не знал, как не знал и моём звании в этом виде спорта.

Ротный долго смотрел мне в глаза, потом молча отвел взгляд в сторону и порвал направление.

- Свободен!  - негромко промолвил он.

Я развернулся на месте и вышел из дежурки.
Меня трясло. Я испугался своего состояния и то, что мог натворить.

Отдышавшись, я пошел в казарму, по пути заслав дневального в караулку за своим ремнём.

С ротным, после этого случая, отношения у меня выровнялись. Он меня не выделял, но и не гнобил.
Образовалось какое-то статус-кво. Правда, это заметили все.

Химика я не простил и первое, что сделал, направился к агитатору полка, капитану Гламазде.
Агитатор полка, должность- аппендицит. Вот она есть, а для чего и кому нужна - непонятно.

Капитан Гламазда  был тучным мужчиной, в вытянувшейся, заношенной шинели, с рыхлым красным лицом, сидевший в своём кабинетике, похожем на конуру, который располагался в полковом клубе.

Он давно перерос свое звание и все его лицо выражало бесконечную усталость от службы, и бесперспективной жизни.
- Товарищ капитан! - обратился я к нему, - Прошу Вас ответить мне на один вопрос. Кто может тыкать мне заряженным пистолетом в голову и что Вы напишите моей матери, если эту голову мне прострелят?!

Гламазда мотнул головой, как бы стряхивая сонливость и пробормотал:
- Шо-шо?!

Я подробно изложил всё, что произошло между мной и химиком.

- Так шо ты от меня хочешь? - искренне включил дурака Гламазда.
- Хочу получить ответ на поставленный вопрос и совет, что мне с этим делать дальше!
- Забудь! - устало выдавил из себя Гламазда и закрыл глаза.
Я развернулся и вышел.

Негодование не давало голове остыть. Я опять переживал горечь того унижения, которому подверг меня химик. Не долго думая, я решительно направился в штаб.

Замполит полка Киреев скучал в своем кабинете.
- Разрешите? - Громко сказал я, постучав и открыв дверь.
- Войдите! - Киреев выжидающе уставился на меня!
- Товарищ майор! - став по стойке смирно начал я,
- Скажите,  кто может тыкать мне заряженным пистолетом в голову и что Вы напишите моей матери, если эту голову мне прострелят?!

Киреев от удивления открыл рот.
- К чему такой вопрос?, - подозрительно прищурившись, он буравил меня своими колючими глазками.

Я подробно изложил ему свою историю. Он напустил на себя показушное внимание, пообещал во всем разобраться, а я, по его мнению, могу идти и спокойно продолжать службу.

Киреев наврал. Он не разобрался. Он и не думал разбираться. Я же не мог смириться с этой безразличностью.

Политотдел
И тут, настало время нам с Колей получать партбилеты. Кандидатский наш срок подошел к концу. Без лишних формальностей мы были приняты в члены КПСС на партийном собрании батальона , решение которого было утверждено на партийном собрании части.

Нас вызвали в политотдел дивизии, который располагался в посёлке Пограничном. Это было километрах в сорока от нашей части. Нам выделили транспорт, санитарную машину (буханку) и повезли в политотдел.

В Пограничном нам пришлось какое-то время слоняться без дела. Ожидался приезд таких-же как мы кандидатов из других частей. От нечего делать мы глазели на железнодорожный узел, который размещался вблизи здания политуправления.
Внимание наше привлекли китайские поезда, которые в изобилии стояли и маневрировали на рельсах.

Это были сценки из американских вестернов, времен покорения дикого запада. Мало того, что весь подвижной состав был вдвое меньше нашего по размерам, так он еще и выглядел, как из исторического кино.

Паравозики были с большими  конусными трубами, маленькими кабинками без стекол. Все тело паровозика было прошито крупными заклепками.
Колеса были, как у кареты:  с каждой из двух сторон сзади одно большое, перед ним два поменьше, впереди одно совсем маленькое. Над передними колесами веером разворачивался большой передник.

Вагончики тоже были маленькими. Грузовые без особенностей, а вот пассажирские были рассчитаны на 4-х человек. При этом над рельсами в вагончике был прямой проход, а места для сидения нависали уже над обочиной. Снаружи это были повторяющие форму скамеек, шкафчики, прилепленные к боковым стенкам вагончиков.

Мы удивлялись этим миниатюрам, не понимая, как в них можно было возить грузы, и как можно было разместить людей. Колея у этих составов была намного  уже наших железных дорог. Поэтому, рельсовые пути, приходящие со стороны Китая, просто  были уложены между наших рельсов, на те же шпалы.

Наблюдая за этой железнодорожной суетой, мы заметили, как на паровозике подъехали четыре китайца. Два сидели в кабинке, а двое висели на подножках.  Остановившись, они спрыгнули на перрон и бегом побежали в продовольственный магазин, который располагался тут же напротив паровозика.

Нам стало интересно и мы тоже вошли в магазин. Странная картина предстала перед нашими глазами.
Напротив прилавка, вдоль стены стояли четверо китайцев, одеты они были все в синюю хлопчатобумажную робу. На головах у них были такие же синие фуражки из долек, посередине с пуговкой.
На ногах - грубые ботинки.

Китайцы стояли и просто молча смотрели на прилавок. В то время у нас в магазинах с едой было не густо. Макароны насыпанные во все коробки, которые удалось найти, окаменевшие пряники и стеклянные банки с кабачковой икрой, которая выглядела так, будто её бросили еще немцы  при отступлении.

Но китайцы стояли и смотрели на этот нехитрый ассортимент. Мы подошли к продавщице и спросили,
- Чего они тут стоят?
- А Бог его знает, - ответила круглолицая продавщица в белом кокошнике,
- Никогда ничего не покупают, проста стоят и смотрят на макароны. А потом так же быстро убегают и уезжают.

Тут, действительно, как по команде, четверка сорвалась с места, запрыгнула в свой паровозик и у ехала в обратную сторону.

Мы вернулись на крыльцо здания политуправления как раз вовремя. Все новоявленные коммунисты собрались у входа. Было нас человек восемь.

Опрятный офицер, в звании капитана, повел нас за собой в здание. Нужно сказать, это был добротный особняк в классическом стиле 50-х годов. С колонами внутри, широкими лестницами с массивными белыми перилами на бочкообразных цементных балясинах,  с паркетным полом и массивными портьерами на высоких окнах.


Нас провели в просторный кабинет, где мы предстали перед седовласым полковником. Кто он был по должности, мы не знали, но судя по кабинету, добротной мебели, массивному письменному столу и множеству разных штучек на нем, начиная с большой настольной лампы с зеленым плафоном на бронзовой ноге, опирающейся на мраморную основу и заканчивая богатым чернильным прибором из того же мрамора, это был сам начальник политуправления.

Полковник был  весь такой чистенький, опрятненький, с тщательно выбритыми розовыми щечками. Волосы на голове были абсолютно белыми, аккуратно подстриженными с ровным прямым пробором.

На нем была белоснежная рубашка, выглаженная без единой складочки, отутюженные брюки, которые опирались на идеально вычищенные коричневые туфли.

Он был похож на доброго волшебника Ойло-Лукойло из известного  мультика. Двигался он плавно, мелкими шажочками. Движения рук у него были тоже плавные. Говорил он тихо, вкрадчиво, исподволь заглядывая в лицо собеседнику.

Поприветствовав каждого из нас рукопожатием и поздравив с этим, как он сказал, самым значительным событием в нашей жизни, седой полковник вручил нам партийные билеты.

Мы прониклись торжественностью обстановки и волнительностью  момента. Наши лица выражали счастье. Мы готовы были верой и правдой служить Родине в первых рядах строителей коммунизма!

- Ну вот, дорогие товарищи, - отойдя к столу начал свою речь полковник, - вы и стали коммунистами! А кто такой коммунист? Это человек честно и бесстрашно вскрывающий недостатки в нашей службе и  повседневной жизни. Человек, который не только личным примером показывает коммунистическое отношение к исполнению воинского дога, труду, но и критикующий нерадивых сослуживцев, пресекающий неуставные отношения, искореняющий лень и халатность в своих коллективах, если таковые имеют место!

Мы напряженно следили за ходом мысли начальника политуправления, пытаясь угадать куда он клонит.

А седой полковник достал маленький блокнотик и, подойдя к крайнему из нашего ряда бойцов, спросил его ласковым голосом:
- Вот Вы, товарищ коммунист, из какого подразделения? 

Боец заикаясь выпалил номер части, батальон и роту в которой служил.

Полковник порылся в книжечке и сказал:
- Вчера старослужащий вашей роты, рядовой Барбаре, отобрал у молодого бойца Матвеева масло на завтраке. Вы это знаете, товарищ сержант?

Боец молча отрицательно замотал головой.
- А должны знать! И тут же доложить своему замполиту!

Он двинулся к следующему воину из нашего строя,
- А Вы из какой части, товарищ коммунист?

Очередной боец отрапортовал о своем месте службы.
- У вас в подразделении, товарищ ефрейтор, старослужащий заставил молодого бойца подшивать свое ХБ. Вы это знаете?

Так он подходил к каждому из вновь испечённых коммунистов и зачитывал из блокнотика, кто кого избил, обобрал, загнобил в каждой из, соответствующей месту службы бойца, роте. Зачитывал с фамилиями, званиями, временем совершения проступка.

Закончив этот показательный урок, полковник обратился к нам с последним словом:

- Надеюсь, Вы все осознали важность контроля партии за всеми сферами жизни наших подразделений. От партии ничего нельзя утаить и я хочу спросить Вас напоследок, как коммунист коммунистов, есть ли еще что-нибудь такое в ваших воинских частях, о чем мы не знаем, но о чем должны знать?!

Я понял, что это мой звездный час!
- Разрешите, товарищ полковник?! - спросил я и сделал шаг вперед.

Полковник расцвёл в улыбке,
- Прошу Вас, товарищ коммунист!

- Наш полк, - бодро начал я,  - имеет худшие показатели по смертности в дивизии. Это нам докладывали на политинформации. И все мы, должны бороться с любыми проявлениями нарушения Устава и воинской дисциплины, для улучшения положения, сохранения жизней наших бойцов и повышения результатов в отчетном периоде!, - я посмотрел в сторону полковника, ожидая его реакции на мое выступление.

- Правильно, товарищ старший сержант! Продолжайте!

И я продолжил: и про химика, и про пистолет у головы, и про маму, недожидавшуюся сына, и про обращение к агитатору полка Гламазде, и об обращении к замполиту полка Киреееву…

Чем больше я говорил, тем вдохновеннее становилось лицо начальника политуправления. Из доброго волшебника он на глазах превращался в исчадие Ада.

Подробно записывая за мной фамилии, звания, должности, даты и места событий, он хмурил брови, ноздри его хищно раздувались, а на лбу проступили капельки пота.

- Вот! - вскричал он, обращаясь ко всем нам.
- Вот, пример самого правильного поступка коммуниста!!!  Спасибо Вам товарищ старший сержант за принципиальность и партийное мужество. Верю, что благодаря таким смелым коммунистам как Вы, мы искореним всё порочное в нашей советской армии! Не волнуйтесь, товарищ старший сержант, партия сумеет исправить положение!

В часть мы возвращались с Колей в приподнятом настроении.

- Бог есть! - сказал я Коле, - и он относится к нам хорошо!

Въехав на территорию нашего военного  городка, мы издали заметили мечущуюся туда-сюда перед КПП сгорбленную фигуру майора Киреева.

Не успели мы остановиться перед воротами и выйти из санитарки, как он подлетел к нам и вереща, как кошка, которой наступили на хвост замахал на нас кулаками:

- Да я тебя! Да ты у меня! - кричал он уже конкретно мне.
- А товарищ полковник сказал, что я поступил как настоящий коммунист!, - сделав недоуменное лицо, прервал я Киреева.
- Он сказал, что я могу теперь обращаться лично к нему, если у меня, как у коммуниста возникнут трудности в реализации программы Партии по месту службы!

Последнее было враньём, но Киреев поверил. Он же сам исповедовал подобные методы воздействия на людей.

Развернувшись на каблуках, замполит полка махнул рукой и почти бегом рванул к штабу.

Что такое химик?  И что такое Партия?

В это же вечер состоялось партийное собрание части, на котором химика исключили из членов КПСС.

Следом состоялся суд офицерской  чести, на котором химика разжаловали до лейтенанта и лишили должности начальника противохимического дивизиона.

Мы с Колей были поражены скоростью реакции политуправления и сильно испуганы результатами этой реакции.

Впервые мы осознали в какую машину сели. И что может быть с нами, если эта машина, вдруг проедется по нам.

Но, подставляться мы не собирались и усердно тянули службу, конспектировали первоисточники, выступали с докладами … короче были примерными коммунистами.

Прошел месяц и мы, возвращаясь из парка, увидели химика, идущего нам навстречу, с повязкой дежурного по КПП. 

От его спеси и чванливости не осталось и следа. Весь какой-то задроченный, в помятой форме, с лицом земляного цвета, он напоминал бомжа. Мы с Колей сбавили шаг и не приложили руку к виску, как положено при встрече с офицером.

Химик меня узнал. Он, как будто споткнулся. Остановившись мы смотрели друг на друга с ненавистью.

- Видишь, Коля, - сказал я не оборачиваясь,
- Не поверил мне химик, что пожалеет…
- А может он и не жалеет, - ответил мне Коля из-за спины.

Химик сжал зубы так, что вылезли желваки на щеках.
Отвернувшись от нас он молча зашагал к КПП на выезде из парка.
На плечах его красовались мятые погоны, с дырками от вырванных звёзд.