Тары-Ньёр

На стыке тысячелетий меня шибко маяло. Ощущение какой-то непонятной ответственности за уйму прошедшего времени и уйму будущего.
Только представьте, чем ознаменовалось начало второго тысячелетия на Руси – воевали с печенегами. Только-только разбили «неразумных хазар».
А начало третьего тысячелетия – цифровизация всего человеческого мира.
И вот вы шагнули из того тысячелетия в это.
Владимир Красно Солнышко, Александр Невский, Иван Грозный, Пётр Первый, Ленин, Сталин и ещё многие великие люди остались в прошедшем тысячелетии, а вы оттуда шагнули в новое.
Конечно, немаловажен вопрос, а кто ты вообще такой и с чем шагнул?
И запомнит ли тебя хоть кто-то? Но факт остаётся фактом – шагнул.
Двухтысячный. Школьнику 70-х эта двойка с тремя нулями грезилась фантастическим временем. Наша классная, Зинаида Фёдоровна, оставила меня после урока за то, что не выучил, сколько будет чего производиться в СССР к 2000-му году по Брежневской программе. Словно в сказке жили.
Дорогу осилит идущий. В начале июня 2000 года я нарисовал на карте длинную неровную линию через Уральский хребет, от города Ивдель до Вишеры, собрал огромный рюкзак и айда. Зачем? Если б знать.
Дело даже не в том, чтобы добраться до конечной точки намеченного путешествия.
Я просто искал своё место. Чтобы прийти, остановиться и побыть наедине с Богом, с природой и самим собой. Там, где душе будет угодно.
За сутки добрался поездом до начальной точки маршрута. Готовился к большим пешим переходам, но подфартило с попутным транспортом. Местные лесники на своём ПАЗике оказались весьма кстати, и в тот же день, ближе к вечеру уже добрался до места, где раньше располагался посёлок Крутой, что у подножия хребта Тары-Ньёр.

Люблю уральскую природу. Тихие лесные речки и такие как здесь, говорливые, среди тайги и камня – всё радует взгляд. Пройдя немного вдоль правого берега реки Ивдель вверх по течению, среди густых зарослей четырёхметрового кедрача обнаружил остатки посёлка лесозаготовителей: блоки фундамента, отрезки узкоколейки и листы шифера.
Меньше чем за тридцать лет тайга поглотила некогда оживлённый посёлок, где были клуб, общежитие и даже узкоколейка для вывоза древесины.
Ивдель шумно нёс здесь свои воды. Стоя на берегу, я понял, что рыбалки не будет. Стремительные мутные потоки с грохотом тащили вниз по течению камни и клочья растительности.
С запада потянуло прохладным ветерком и верхушки деревьев зашептались. Кромка горизонта потемнела. Повеяло непогодой.
Боковым зрением уловил какое-то движение в кустах на другом берегу.
Метрах в ста от меня стоял человек с ружьём за спиной и разглядывал меня в бинокль. Я сделал вид, что не заметил его. Знал, что в этих краях есть золотой прииск. Пусть разглядывает и убедится, что золото меня не интересует. А вот смена погоды реально беспокоила.
Побродив по кедрачу, нашёл два солидных куска шифера, покрытых мхом. Пожалуй, сгодятся.
Возле таких бурных рек близко лагерь делать нельзя – может смыть. Особенно в непогоду.
Отойдя от воды на приличное расстояние, выбрал небольшую полянку и, между двух лиственниц, соорудил себе лежанку. Сложил две импровизированные опоры из камней. На них закрепил вырубленные из сухостоя жерди. Лежанка готова. Сверху, тоже с помощью жердей и верёвки, закрепил очищенные листы шифера с лёгким спуском к одной из опорных лиственниц, чтобы дождевая вода предсказуемо стекала, если что. Навес получился отличный. Подняв на лежанку свой скарб, по-быстрому разложил одноместную палатку почти впритык к навесу. С другой его стороны, обращённой к реке, в метре от лежанки развёл костёр. Невдалеке шумел ручей под названием Крутой. Здесь, похоже, все крутые. Ну или почти все.
До ручья, через неглубокий распадок, туда-обратно за пару минут сгонял с двумя котелками. Вода ледяная, прозрачная, вкусная. Взяв две пустые пластмассовые бутылки, сходил ещё раз. Занепогодит – запас не помешает. Под лежанку дров натолкал, чтоб сухие были. Всё, живём.
Через сорок минут похлёбку сварил и чай со смородинными типсами заварганил. А тут и дождь подоспел, да какой! С ветром, с градинами. На мой шифер словно десять папуасов с барабанами залезли и давай концертировать. Костёр как не пытался спасти – залило-забомбило.
Часа через два всё стихло. Хорошо, что вещи в палатке не оставил. Она вся насквозь промокла. Мэйд ин Чайна. Купил перед самым походом.
Оживил сухими дровами костёр. Всё, что давеча сготовил – доел-допил. Спать пора.

Уснул сразу, но ненадолго. Пробудился от грохота. Напитавшиеся влагой окрестные горы всю её щедро излили в реку. Ивдель погремушками тащил по своему переполненному руслу валуны и подмытые потоками коряги. И в эти звуки вплеталось какое-то тарахтенье, которое нарастало и всё явственнее слышалось. Потом среди деревьев замелькал луч света и вскоре к ночной реке выкатился мотоцикл с каляской. Луч его фонаря упёрся в заросли. Туда же от мотоцикла направились две высокие фигуры в плащ-палатках. Явно что-то искали.
Пошарив минут пять в кустах, обе фигуры выпрямились и направились к моему костру. Сидя под навесом, я незаметно положил поближе к себе топорик. Так, на всякий случай. Когда первая фигура обозначилась в бликах костра, я увидел за поясом незнакомца топор приличных размеров. У второго, который шёл позади своего товарища метрах в десяти, в руке тоже оказался топор.
Первый, оглядев мой маленький лагерь, громко произнёс:
– Ты чё здесь один что ли? А ну вылазь на …!
– Сегодня один, завтра – восемь, а ты чего тут расп…лся?! –
в тон ему ответил я, поднялся с лежанки и двинулся навстречу грубияну.
Хотя топорик я не стал брать, слов оказалось достаточно.
На полноватом лице незнакомца я увидел испуг.
– У нас там водка была спрятана, а сейчас её нет – словно оправдываясь, уже негромко сказал он.
Его товарищ, жилистый и широкоплечий, встретившись со мной взглядом, урезонил притихшего грубияна:
– Чего пристал к человеку, видно же, что он здесь ни при чём.
Повисла недолгая пауза. Жилистый, засунув за пояс свой топор, спросил:
– У костра то можно посидеть?
– Садитесь, места не купленные.
Напряжённость сошла на нет. С минуту все любовались костром.
– Чай будете?
– Можно.
Хорошо, что водой запасся. Залил в котелок и подвесил его над огнём.
Жилистый достал из внутреннего кармана помятую пачку сигарет и протянул напарнику.  Тот вытянул сигаретку и нагнулся к костру за угольком. Я на предложение закурить отрицательно мотнул головой:
– Не курю.
– Сам то откуда?
– Из Перми.
– Далеко тебя занесло. Там ведь у вас тоже места красивые.
– Через хребет хочу перейти.
– В одного хорошо ли? Щас вон заненастило ещё. Мы раньше в леспромхозе работали. Каждый год на рыбалку по старой памяти сюда наведываемся. Здесь много народу было.
– Да, я заметил.
– Со всего Союза приезжали.
Его напарник оживился:
– А помнишь девок из Белоруссии. Здоровенные такие. У нас сортир был на две части разгорожен: мужской и женский. Слышу как-то из-за стены:
«Да, попали мы с тобой, Нюра. Ну хоть нае…мся».
Воспоминания у костра – доверительность особого свойства.
Выпили чаю, познакомились. Река грохотала камнями – видимо в верховьях шёл ливень. Незадачливые рыбаки посидели ещё с полчаса, поведав мне что здесь полно дикого зверья, мишки есть и надо быть начеку.
Снова заморосил дождь, и они решили ехать домой:
– Тебе может привезти чего из Полуночного.
– Не, спасибо, всё есть.
– Через Хребет не ходи, погода ни в пи…у.
– Снег повалит, не пойду.
Рыбаки уехали и повалил снег. Сначала таял, потом лёг. Стало холоднее и сухих дров под лежанкой за ночь заметно поубавилось.
Палатка раскисла под тяжестью снега и была мокрой насквозь.
Улёгся на свою «кровать» и провозился до утра, кутаясь в шмотки, как француз под Москвой.
К утру снегопад прекратился. Оживив костёр, по сугробам бегу, согреваясь, за водой. Солнце одноглазым китайцем подглядывает за мной из-под седой шевелюры туч. Одно хорошо – ветра нет.
Готовлю завтрак, просушиваю палатку и убираю в рюкзак. Выходит, она спасает только от комаров, которых и так пока не наблюдается.
К обеду снег растаял и прибитая им трава, словно гигантская мокрая мочалка хлюпает под ногами. Ладно, никто меня не гонит. Округа обсохнет и буду двигаться дальше. Пригревшись и подремав часа два, на всякий случай всё-таки заготовил ещё дров. На противоположной от костра стороне соорудил под навесом стенку из жердей, чтоб тепло от огня не рассеивалось.
Река немного успокоилась, но кофейного цвета потоки удачи в рыбалке не сулили. Ещё раз сходил с бутылями за водой. В здешнем ручье она какая-то особо вкусная. Пьёшь – не напьёшься. В городе такой очень не хватает.
Снова заморосил дождь. Сначала редко, потом пуще. Захотелось спасти костёр и, надев дождевик, отправился шмонаться по зарослям кедрача.
На этот раз моей добычей стал лист тонкого железа. Сильно проржавевший, он всё-таки не сломался, когда я его согнул дугой и водрузил над костром. Засмеялся своей мысли, что со стороны я, вероятно, похож на зажиточного бомжа.
Дождь разошёлся. Хорошо, что дровами запасся. Сижу, песенки мурлыкаю. Так-то нормально. Представляю себе дальнейший маршрут.
Потом прилёг и уснул. Проснулся от тишины. Темно. Дождь кончился. Костёр под железом ещё горит. А метрах в двадцати от костра силуэт какой-то угадывается. Зрение в тревожные минуты обостряется, это я ещё в армии заметил. И здесь тоже, свыкшись с темнотой, вижу – волк. Замер и смотрит на меня. Топорик рядом и фонарик есть – не беру. Смотрим друг на друга.
Надеюсь, он здесь один, лето всё-таки. Мне показалось, минут десять в гляделки играли. Потом волк побежал восвояси, показав свой серый бок.
Оглядевшись по сторонам, скидываю железо с костра и подбрасываю в огонь дрова. Не спится теперь. Небо, замороченное густыми тучами, беспросветно. Волчья ночь.
С утра опять заморосил дождь, а к обеду стал обложным. Что бы я делал без шифера? И согнутый лист железа над костром тоже был хорошим подспорьем. Поливало весь день – носа не высунешь. Сидел, вставал, лежал-ворочался, песни пел. Потом уснул. Проснулся опять от тишины. Луна светит. Зябко. Костёр потухший разжёг. Чай вскипятил – сижу, хлебаю из солдатской кружки. Вижу, от кустов к костру какая-то движуха. Три силуэта.
Ох, ты – зайцы! Довольно близко подошли и сели. Один крупный, два помельче. Смотрят вполубок и уши навострили.
– Идите – говорю – к костру, чего уж там.
Долго сидели, заворожённые огнём. То, что не боятся, это даже приятно. Дед Андрей и зайцы. Эх, некому нас сфотографировать.
Заячий вожак пару раз чесанул задней лапой у себя за ухом и закенгурил в заросли. Двое других за ним.
Когда зайцы упрыгали, стало грустно. Луну постепенно заволокло тучами и темень съела округу. Подул прохладный ветерок.
Кого ещё вынесет непроглядная таёжная ночь? Медведя, «союзников» или самого Дона Хуана?
Погрузившись однажды с головой в учение Кастанеды, вышел из него с прямо противоположными настроениями.
Когда-то наши предки из космического хаоса, с божьей помощью, силой своей души и осознания собрали для нас этот мир.
Да, он во многом не совершенен. Но кто мешает попытаться сделать лучше мир или хотя бы себя, вместо того чтобы устремляться обратно в хаос.
Задумался и тут, в самое ухо – смелая песня непокорного стихиям комара. У него нет времени пережидать непогоду, жизнь торопит.
Ближе к рассвету опять пошёл снег. Густо и нелепо для первой декады июня. Эта навязчивая белёсость сильно подорвала мой оптимизм и когда вдалеке, со стороны Хребта, послышался шум мотора, я подумал о возвращении. По старой лесовозной дороге ехал за какой-то надобностью грузовик старателей. Пешком выбираться отсюда, потеряю дня два. Собравшись, через час я вышел на лесную дорогу, а по истечении полутора суток уже был дома. И вроде ничего особенного не было в этом путешествии, однако нет-нет, да вспомнится…

А на рассвете в цветке девясила
я обнаружил спящих шмелей.
Слюнки пустив, они сладко дремали.
Сон этих мишек пушисто-мохнатых
солнечной нежно присыпан пыльцой.

Что мне кричала река,
грохоча перекатом,
не разобрал я.
Ведь, как ни крутите,
я человек городской.

Вот непутёвый паук,
что над тропинкою сплёл
неприметную ловчую сеть.
Весь я попался в неё,
от уха до уха.



Песнь одинокого волка.
Чем на неё я отвечу
в тихую лунную ночь?
Разве что сучьев побольше
брошу в дрожащий костёр.

Мне говорили,
что близко «хозяин»,
но всё же утешусь
тем, что ведь я –
недокучливый гость.

Место, что стало ночлегом,
уже не чужое. Утром
оно улыбается мне.
И на травинке кузнечик –
словно бы старый знакомый.

#Элеонорович