моей жене...
И я вспоминаю, как мы идем с супругой жарким летним днем по Невскому в пёстрой, густой толпе, я рассказываю о Бунине, неповторимом, непревзойденном мастере, чьи стихи совершенны, практически не имеют изъяна, где каждое слово выверено, единственное, и стоит на своём единственном месте. О нежной, тонкой глубине прозы, чувстве меры, безмерно важном чувстве, о прихотливом, чутком слухе, жёстко обрывающем еще не сказанную, не подуманную, чуть трепещущую на подступах, навязчивую, вертлявую пошлость. О кинематографичной, почти визуальной, лёгкой, изящной игре тени и света, ярких красках, полутонах и отсветах, наполняющих его тексты. Тут же зачем-то говорю о странной, глухой, тёмной зависти к Набокову, к стремительно взлетевшему таланту, о ревности к успехам его, к мастерству. Меня всегда тяготила тайна сочетания высокого дара с угрюмой, мрачной завистью, терзающей душу; такой огромный, сильный дар - и банальная зависть. Я вдруг вспоминаю спящий в порту, красный пароход, чёрного мальчика, и одновременно чувствую тихую тупую боль вверху живота.
- Помнишь стихи про пароход, про порт, про мальчика негра?
Она не помнит, легко, светло улыбается, ей вовсе не нужен сейчас пароход, она смотрит на витрины, на яркую рекламу вокруг, на вывески, на людей. И на неё смотрят. Ей хорошо. А мне как-то пусто, зябко, я три ночи не спал, проваливался под утро в серый тревожный морок, в короткие черно-белые сны. Видимо, заболеваю, простудился. Но сейчас жаркий солнечный день, чистое, высокое, прозрачное небо - всё нормально. И я читаю на память, что помню:
Мальчишка-негр в какой-то грязной феске
висит по борту где-то, красит бак
и от воды на свежий красный лак
какие-то восходят арабески
"Какие там арабески? Помню что-то красивое... зеркальные... от воды... на лак зеркальные восходят арабески... да, красиво... но для него как-то мало, верно, он другое нашел слово".
И лак блестит под черною рукой
слепит глаза, и мальчик-обезьяна
поет в тиши, тата мотив Судана
звучит никем не узнанной тоской...
- По-моему, так. Красиво, да? - Супруга молчит, смотрит на меня с улыбкой, недоверчиво, несколько скептически, и мы идем дальше. Летом центр города многолюден, плотная, суетливая толпа, разноцветный многоголосый хаос несет нас к Неве, к Адмиралтейству. Мне холодно и тревожно, что-то тёмное надвигается. Мне не дает покоя последняя строка: "звучит никем не узнанной тоской".
"Нет, не то. Узнанной не подходит, тупое сочетание. И фонетически плохо. Не мог так Бунин. Может, никем не понятой тоской? Но кто его там не понял, в тиши? Он ведь в тиши поет, один... и потом, не понятой - значит, он уже пел кому-то, кто его не понял. Тогда уж непонятной тоской. Нет, не понятой не пойдет - топорно".
Меня знобит, монотонная тупая боль ноет под рёбрами. Я снова думаю о нём, о мягкой, плавной силе прозы, удивительной мелодичности, тонком, трепещущем звуке, насыщенности, плотности красок, о глубине образов, достигнутой точными, необходимыми, всегда единственными словами.
"Зеркальные арабески... эта отраженная, застывшая красота... Набоков пошел дальше - вот откуда зависть. Машенькой, ещё полубунинской, полунабоковской, через Соглядатая, вариации Чорба, Лужина, уже мастерски сшитого, через Подвиг, Отчаяние, Камеру обскура - модернистскую киношную сказку, к Дару, Лолите, к Другим берегам. Он просто не мог простить ему отстраненности, так важной в искусстве, непривычной свободы. И, конечно, как большой художник, понимал мастерство, качество, видел: теперь они - ученик и учитель, по сути - стоят вровень. Но недолго, ученик пойдет дальше. А ты останешься позади со своей пошлой премией в кармане чопорного фрака. Отсюда и зависть".
Я давно один, как часто бывает. Не вижу проспекта, толпы, машин, домов, не слышу голосов, шума города, иду в плотном, привычном мне, сером, глухом тумане, никого вокруг, только мучительная боль в животе. Опять вспоминаю мальчика-негра. Неузнанной? Непонятой? Что бы он выбрал?
"Неузнанной - нет, точно нет. Непонятой... тоже нет, коряво... может, непрожитой?.. звучит никем не прожитой тоской... да, скорее всего, не прожитой... но там ведь мальчик, много ли ребенок тоски нажил?.. не допустит он, чтобы возникли сомнения, даже тени сомнений не допустит. Должно быть единственное, навсегда верное слово".
Меня вдруг тошнит, мерзкий скользкий комок подкатывает к горлу. Достаю телефон, судорожно пишу: Бунин пароход. "Теплоход "Иван Бунин", расписание, расположение кают, фотографии, навигация". Острая боль прорывается в грудь. Резко останавливаюсь, что-то налетает на меня сзади, железом бьёт в ноги - чёртов мальчик на большом жёлтом самокате. Я в самом центре плотной толпы. Сгибаясь от жгучей боли в груди, удивляясь краем сознания несуразности хрупкого, тонкорукого тела на слишком большом для него, ярко-желтом чудовище, дрожащими руками дописываю: "стих", прохожу по ссылке, и мне открывается стихотворение. Сразу, не читая, скролю вниз, мне нужна последняя строка: "Звучит в тиши всем чуждою тоской".
- Чуждою, сука!! Конечно, чуждою!!! - кричу я на весь Невский, трясу телефоном, тычу им в пространство вокруг. - Мудак! Пошляк! Узнанной?! Прожитой?! Бездарь! Серая пошлость!! - вижу сквозь слезы, как разбегаются люди, как обходят меня по внезапно возникшей неожиданно длинной дуге, как супруга, моя милая супруга, смотрит на меня испуганно. Я выхожу из толпы на дорогу, сажусь на бордюр возле Зингера, сигналят машины в правом ряду, плевать мне на них, я вытираю кулаком слезы. Я сижу на краю пропасти. Огромной чёрной пропасти. Я вижу ее страшную глубину, вижу рваный, острый, как бритва, отвесный противоположный край. Я серый клоп на краю пропасти в бездну.
"Только чуждою, мальчик мой. Узнанной, понятой... какая пошлость! Сколько в тебе банальности, серости, в какой ты клоаке, на каком вообще дне! В этой узнанной-понятой - всё невежество, вульгарность, вся твоя убогая, серая жизнь. Откуда только их выкопал? Вся твоя бездарность открылась вдруг этой узнанной. Впарил первое, что пришло в голову. Куда ты лезешь? Тебе не выбраться по этой отвесной стене, узнанной-понятой всё равно собьёт тебя вниз. Пришла бы ему в голову узнанная? Или твоя поганая понятая? Только в твою бездарную голову могла прийти. Ты даже не скажешь чуждою, скажешь чуждой, как учили, ты зашорен как лошадь, в тебе нет свободы. Чуждою - единственное слово, более ёмкого нет. Эта тоска по далёкому, никому не нужному африканскому Судану всем чужда. Чужда европейскому порту, грузчикам, матросам, чужда европейцу Бунину, который слышит напев, видит мальчика-негра. Тоска по Судану, по жарким пескам, по глиняным ветхим лачугам, по милой, несчастной, далёкой Родине - она только мальчика, он взял её с собой в своей памяти, ничья, только его. Никто не поймёт, она всем чужда. Он поет о себе, он одинок - как и ты одинок сейчас на этом страшном краю".
Я слышу, как подходит жена, чувствую кожей. Она стоит надо мной, потом садится рядом, обнимает. Ей тоже больно, я знаю, ей сейчас, наверное, очень жалко меня. У неё ничего больше нет: ни витрин, ни яркой рекламы вокруг, ни пёстрых людей, ни чистого летнего неба, ни Казанского сквера у дрожащего в знойном, зыбком мареве собора, ни молодости, ни смеха, ни красоты. Одна тихая жалость. Мы так и будем жить дальше, долго-долго.
Я склоняюсь к её плечу, тихо шепчу, едва слышно: "прости, зая, прости меня", - она целует мои мокрые глаза, и я, рыдая на бордюре, как последний мудак, читаю, наконец, два последних катрена, те, что не мог вспомнить. Сквозь грохот машин, сквозь гулкий людской гомон читаю нам двоим:
Мальчишка-негр в турецкой грязной феске
Висит в бадье, по борту, красит бак -
И от воды на свежий красный лак
Зеркальные восходят арабески
И лак блестит под черною рукой,
Слепит глаза... И мальчик-обезьяна
Сквозь сон поёт... Простой напев Судана
Звучит в тиши всем чуждою тоской.
- Звучит в тиши... всем чуждою...
Тоской.
Зависть
© Copyright: Денис Плотников, 2024
Свидетельство о публикации №224062501494
Свидетельство о публикации №224062501494
Рецензии
Хороший, искренний рассказ - о наболевшем, о собственной неполноценности по сравнению с великими.
Однако, несколько замечаний:
1. Сказать - что Бунин завидовал Набокову - сильно упростить. Там были скорее другие чувства, также, как и со стороны Набокова к Бунину. Оба признавали достоинства друг друга, но не одобряли стиль и художественную позицию друг друга - Бунин был на стороне эстетики с русской душой, а Набоков - на стороне эстетики без русской души. Однако все мастера-современники в любом виде искусства по-хорошему завидуют друг другу и ругают друг друга - в этом смысле Бунин и Набоков - типичный случай.
2. Чувство меры, выверенность, каждое слово на своем месте - это бывает разной породы. У Набокова и Бунина это одной породы, и автор рассказа (как и я) справедливо этим восхищается, но у Достоевского, с его совершенно иным подходом к языку, гармония слов в предложении и чувство меры тоже потрясающе и совершенно иное; у Конан-Дойля, если читать на английском, оно тоже удивительное и тоже иное. Это все разные таланты чувства к языку. Но автор рассказа, похоже, страстно тяготеет к породе чувства меры и языка именно Бунинско-Набоковской.
3. Центральная часть рассказа - очень хорошая - о том, "какая я бездарность, неправильно запомнил, Бунин никогда-преникогда якобы не написал бы "никем не узнанной тоской"." Выскажу свое мнение, по своему чувству языка.
Автор рассказа слишком строг к себе. Он очень удивился бы, представив Бунину свою версию: Бунин одобрил бы. Автор рассказа запомнил главное - суть. И потом вспомнил своими словами, довольно точными. Точность - это тоже очень важно - передать именно так, чтобы не было двусмысленности. "Никем не узнанной тоской" - точно и неплохо. Никакой пошлости тут нет. "Звучит в тиши всем чуждою тоской" - лучше, я согласен. Здесь, конечно, начинаются смысло-эстетические оттенки, начинается самое интересное, есть куча соображений, здесь выходит на первый план чувство языка в его иррациональном. Но, повторюсь, автор рассказа зря себя так сильно ругает.
Максим Эрштейн 29.09.2025 21:54 • Заявить о нарушении
Однако, несколько замечаний:
1. Сказать - что Бунин завидовал Набокову - сильно упростить. Там были скорее другие чувства, также, как и со стороны Набокова к Бунину. Оба признавали достоинства друг друга, но не одобряли стиль и художественную позицию друг друга - Бунин был на стороне эстетики с русской душой, а Набоков - на стороне эстетики без русской души. Однако все мастера-современники в любом виде искусства по-хорошему завидуют друг другу и ругают друг друга - в этом смысле Бунин и Набоков - типичный случай.
2. Чувство меры, выверенность, каждое слово на своем месте - это бывает разной породы. У Набокова и Бунина это одной породы, и автор рассказа (как и я) справедливо этим восхищается, но у Достоевского, с его совершенно иным подходом к языку, гармония слов в предложении и чувство меры тоже потрясающе и совершенно иное; у Конан-Дойля, если читать на английском, оно тоже удивительное и тоже иное. Это все разные таланты чувства к языку. Но автор рассказа, похоже, страстно тяготеет к породе чувства меры и языка именно Бунинско-Набоковской.
3. Центральная часть рассказа - очень хорошая - о том, "какая я бездарность, неправильно запомнил, Бунин никогда-преникогда якобы не написал бы "никем не узнанной тоской"." Выскажу свое мнение, по своему чувству языка.
Автор рассказа слишком строг к себе. Он очень удивился бы, представив Бунину свою версию: Бунин одобрил бы. Автор рассказа запомнил главное - суть. И потом вспомнил своими словами, довольно точными. Точность - это тоже очень важно - передать именно так, чтобы не было двусмысленности. "Никем не узнанной тоской" - точно и неплохо. Никакой пошлости тут нет. "Звучит в тиши всем чуждою тоской" - лучше, я согласен. Здесь, конечно, начинаются смысло-эстетические оттенки, начинается самое интересное, есть куча соображений, здесь выходит на первый план чувство языка в его иррациональном. Но, повторюсь, автор рассказа зря себя так сильно ругает.
Максим Эрштейн 29.09.2025 21:54 • Заявить о нарушении
Здравствуйте, Максим.
Ну, автор рассказа не так уж прямо сильно себя ругает. Как герой и автор монолога.
Согласен насчет "сильно упростить". Но упрощение это не от незнания или лени, а просто формат миниатюры не позволил развернуть. Да и не было такой задачи, речь там в принципе о другом идет. Ну, или автор попытался о другом рассказать)
Насчет эстетики с русской душой и без русской души, все это субъективно и не очень внятно. Чем эту русскость измерить? Каким прибором, каким штангенциркулем? И какая у набоковской эстетики была тогда душа? Если не русская? Английская? Американская? Вы можете определить ее национальность достоверно? Учитывая, что стихи, к примеру, он только по-русски писал до конца.
По поводу зависти друг другу, тут Вы ошибаетесь, Максим. Набоков Бунину не завидовал, если только в ранней юности. Потом уже для зависти просто не было почвы: Бунина равным себе он уже не считал. А насчет зависти "по-хорошему", вот Бунин пишет некому Рудневу свои впечатления о только что прочитанном Приглашении на казнь: "Сирин привел меня в большое раздражение - нестерпимо! Чего стоят одни эти жалкие штучки: &1,&2 и т.д. Почему &? И так все - не единого словечка в простоте - и не единого живого слова! Главное - такая адова скука, что окна хочется бить. Вообще совершенно ужасно". Берберова вспоминала, что Бунин "терпеть не мог" Набокова, "называл дураком". Что в конце 1930-х годов имя Набокова "приводило Бунина в ярость". А вот Набоков пишет жене: "Мы довольно забавно повздорили с Буниным о Толстом. Как он, Бунин, похож на старую тощую черепаху, вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тускло-глазой древней головой". Или "При ближайшем рассмотрении Бунин оказывается просто - старым пошляком - а Зайцев напротив - выигрывает". Или еще: " На днях приятненькая была вечеринка, нечего сказать: тра-ла-ла, Алданов во фраке, Бунин в мерзейшем смокинге <...> Бунин все изображал мою "надменность" и потом прошипел: "вы умрете один и в страшных мучениях". Набоков пишет жене 10 мая 1937 г: "Наношу" прощальные визиты. Обедал с Буниным. Какой он хам!". И т.д. Это не мои выдумки или догадки, или размышления. Это подлинные цитаты. Я уже рекомендовал здесь книгу Шраера "Бунин и Набоков. История соперничества". Если Вам действительно интересно это противостояние, прочтите. Кроме прочего интересного найдете таких там цитат во множестве.
Насчет языка Достоевского, Конан-Дойля и пр авторов я согласен. Писали бы коряво- никто бы не читал. А по поводу рефлексии героя, и что Бунин одобрил бы "узнанную", что это точно и неплохо и не пошло - здесь у меня, как автора, другое мнение. Но Ваше мнение, как читателя, имеет теперь не меньше прав, чем мое - вот в чем беда). Вы уже прочли, эти события окрасились в Вашей голове сугубо Вашими красками, Вы уже автор этого полотна. А я автор своего. Как, скажем, Анна Каренина в моей голове безусловно далека от толстовской Анны. Но она моя и ничем из моей головы ее уже не выбьешь. Даже Толстым. Будь он жив. И случись ему охота ее из меня выбивать).
Спасибо, Максим, за развернутый отзыв и за сочувствие)
С уважением и теплом,
Денис Плотников 30.09.2025 02:02 Заявить о нарушении
Ну, автор рассказа не так уж прямо сильно себя ругает. Как герой и автор монолога.
Согласен насчет "сильно упростить". Но упрощение это не от незнания или лени, а просто формат миниатюры не позволил развернуть. Да и не было такой задачи, речь там в принципе о другом идет. Ну, или автор попытался о другом рассказать)
Насчет эстетики с русской душой и без русской души, все это субъективно и не очень внятно. Чем эту русскость измерить? Каким прибором, каким штангенциркулем? И какая у набоковской эстетики была тогда душа? Если не русская? Английская? Американская? Вы можете определить ее национальность достоверно? Учитывая, что стихи, к примеру, он только по-русски писал до конца.
По поводу зависти друг другу, тут Вы ошибаетесь, Максим. Набоков Бунину не завидовал, если только в ранней юности. Потом уже для зависти просто не было почвы: Бунина равным себе он уже не считал. А насчет зависти "по-хорошему", вот Бунин пишет некому Рудневу свои впечатления о только что прочитанном Приглашении на казнь: "Сирин привел меня в большое раздражение - нестерпимо! Чего стоят одни эти жалкие штучки: &1,&2 и т.д. Почему &? И так все - не единого словечка в простоте - и не единого живого слова! Главное - такая адова скука, что окна хочется бить. Вообще совершенно ужасно". Берберова вспоминала, что Бунин "терпеть не мог" Набокова, "называл дураком". Что в конце 1930-х годов имя Набокова "приводило Бунина в ярость". А вот Набоков пишет жене: "Мы довольно забавно повздорили с Буниным о Толстом. Как он, Бунин, похож на старую тощую черепаху, вытягивающую серую жилистую, со складкой вместо кадыка, шею и что-то жующую и поводящую тускло-глазой древней головой". Или "При ближайшем рассмотрении Бунин оказывается просто - старым пошляком - а Зайцев напротив - выигрывает". Или еще: " На днях приятненькая была вечеринка, нечего сказать: тра-ла-ла, Алданов во фраке, Бунин в мерзейшем смокинге <...> Бунин все изображал мою "надменность" и потом прошипел: "вы умрете один и в страшных мучениях". Набоков пишет жене 10 мая 1937 г: "Наношу" прощальные визиты. Обедал с Буниным. Какой он хам!". И т.д. Это не мои выдумки или догадки, или размышления. Это подлинные цитаты. Я уже рекомендовал здесь книгу Шраера "Бунин и Набоков. История соперничества". Если Вам действительно интересно это противостояние, прочтите. Кроме прочего интересного найдете таких там цитат во множестве.
Насчет языка Достоевского, Конан-Дойля и пр авторов я согласен. Писали бы коряво- никто бы не читал. А по поводу рефлексии героя, и что Бунин одобрил бы "узнанную", что это точно и неплохо и не пошло - здесь у меня, как автора, другое мнение. Но Ваше мнение, как читателя, имеет теперь не меньше прав, чем мое - вот в чем беда). Вы уже прочли, эти события окрасились в Вашей голове сугубо Вашими красками, Вы уже автор этого полотна. А я автор своего. Как, скажем, Анна Каренина в моей голове безусловно далека от толстовской Анны. Но она моя и ничем из моей головы ее уже не выбьешь. Даже Толстым. Будь он жив. И случись ему охота ее из меня выбивать).
Спасибо, Максим, за развернутый отзыв и за сочувствие)
С уважением и теплом,
Денис Плотников 30.09.2025 02:02 Заявить о нарушении
И все-таки я кое-что добавлю.
Вот главная мысль вашего рассказа - декадентская, упадническая:
"Сколько в тебе банальности, серости, в какой ты клоаке, на каком вообще дне! В этой узнанной-понятой - всё невежество, вульгарность, вся твоя убогая, серая жизнь. Откуда только их выкопал? Вся твоя бездарность открылась вдруг этой узнанной. Впарил первое, что пришло в голову. Куда ты лезешь? Тебе не выбраться по этой отвесной стене, узнанной-понятой всё равно собьёт тебя вниз. Пришла бы ему в голову узнанная? Или твоя поганая понятая? Только в твою бездарную голову могла прийти".
Точно такая же мысль приходила в голову множеству хороших и великих писателей, когда они сравнивали с себя с великими прошлого. Но эта мысль не помешала им написать бессмертные произведения, хотя их язык, несомненно и близко не достиг Бунинско-Набоковского. Однако у них было свое лицо, свое оригинальное видение, им было что сказать, их сильно что-то волновало и они умели это художественно выразить - и это важнее, чем то, что язык у них далек от Бунинско-Набоковской красоты. Ну, к примеру, Солженицын, Шолохов, Довлатов - вы думаете, им схожая мысль не проходила в голову?
После вашего рассказа хочется сказать: "Ну и что? И что из этого?"
Из того, что вы написали, не вытекает ровно ничего, кроме того, что вы не сможете сравняться по языку со сладкой парочкой. Зависть. Зачем? Упадничество - я ничтожество, я ничего не могу. Зачем?
Проблема большинства авторов, на самом деле, не в этом. А в том, что надо, чтобы что-нибудь очень глубоко трогало, волновало, чтобы человек думал, копал эту тему, и накопал свое интересное видение. Если этого всего нет, то никакой язык не поможет. А если это есть, то и с четвертью Бунинского инструментария можно написать что-то стоящее. Не эстетикой единой.
Максим Эрштейн 30.09.2025 03:22 Заявить о нарушении
Вот главная мысль вашего рассказа - декадентская, упадническая:
"Сколько в тебе банальности, серости, в какой ты клоаке, на каком вообще дне! В этой узнанной-понятой - всё невежество, вульгарность, вся твоя убогая, серая жизнь. Откуда только их выкопал? Вся твоя бездарность открылась вдруг этой узнанной. Впарил первое, что пришло в голову. Куда ты лезешь? Тебе не выбраться по этой отвесной стене, узнанной-понятой всё равно собьёт тебя вниз. Пришла бы ему в голову узнанная? Или твоя поганая понятая? Только в твою бездарную голову могла прийти".
Точно такая же мысль приходила в голову множеству хороших и великих писателей, когда они сравнивали с себя с великими прошлого. Но эта мысль не помешала им написать бессмертные произведения, хотя их язык, несомненно и близко не достиг Бунинско-Набоковского. Однако у них было свое лицо, свое оригинальное видение, им было что сказать, их сильно что-то волновало и они умели это художественно выразить - и это важнее, чем то, что язык у них далек от Бунинско-Набоковской красоты. Ну, к примеру, Солженицын, Шолохов, Довлатов - вы думаете, им схожая мысль не проходила в голову?
После вашего рассказа хочется сказать: "Ну и что? И что из этого?"
Из того, что вы написали, не вытекает ровно ничего, кроме того, что вы не сможете сравняться по языку со сладкой парочкой. Зависть. Зачем? Упадничество - я ничтожество, я ничего не могу. Зачем?
Проблема большинства авторов, на самом деле, не в этом. А в том, что надо, чтобы что-нибудь очень глубоко трогало, волновало, чтобы человек думал, копал эту тему, и накопал свое интересное видение. Если этого всего нет, то никакой язык не поможет. А если это есть, то и с четвертью Бунинского инструментария можно написать что-то стоящее. Не эстетикой единой.
Максим Эрштейн 30.09.2025 03:22 Заявить о нарушении
Да и не надо вовсе чтобы что-нибудь там из чего-то вытекало. По-моему, надо просто читать, если интересно. И думать, если есть о чем задуматься по прочтении.
По-моему, эта миниатюра о физиологии зависти. О том, что тело раньше чувствует зависть, чем голова. Человек ещё только-только вспоминает мальчика-негра, а живот уже болит. Тело уже понимает, что сейчас, через пять-десять минут будет жуткий стресс и боится этого стресса. Потому что может подохнуть, потому что сердце слабое. Потому что испытывало это раньше неоднократно и еле-еле справлялась. Тело помнит, а голова забыла. По-моему, все что Вы написали тут выше - только производные этой физиологии.
По крайней мере, я так хотел написать)
Денис Плотников 30.09.2025 04:20 Заявить о нарушении
По-моему, эта миниатюра о физиологии зависти. О том, что тело раньше чувствует зависть, чем голова. Человек ещё только-только вспоминает мальчика-негра, а живот уже болит. Тело уже понимает, что сейчас, через пять-десять минут будет жуткий стресс и боится этого стресса. Потому что может подохнуть, потому что сердце слабое. Потому что испытывало это раньше неоднократно и еле-еле справлялась. Тело помнит, а голова забыла. По-моему, все что Вы написали тут выше - только производные этой физиологии.
По крайней мере, я так хотел написать)
Денис Плотников 30.09.2025 04:20 Заявить о нарушении
На это произведение написаны 22 рецензии, здесь отображается последняя, остальные - в полном списке.