Жизнь длиною в шкаф

      
             В качестве иллюстрации к рассказу использованы настоящие карточки, хранящиеся в нашей семье. В январе сорок второго отоварить их было нечем, поэтому они сохранились нетронутыми.



       Массивный  дубовый  платяной шкаф, крепко стоял на своих невысоких, мощных четырех резных ногах. Он был похож на готический собор. Красивый, наборный, резной, очень надёжный.

       Шкаф разменял вторую сотню лет, ничему не удивлялся, давно перестал тешить свое самолюбие тем, что принадлежит к аристократическому сословию – фамильной мебели старого дворянского гнезда.  Он просто жил, служил людям, как задумал когда-то давно, создавший его талантливый мастер.  Шкаф послушно распахивал людям резные двери, словно душу открывал. Они хранили в нем не только свои вещи, но и тайны, в укромных выдвижных ящичках, берегли ценности и деньги, письма и ордена.
 
       Но случились в его жизни времена, когда хозяева стали меняться  как калейдоскоп. Не успевал шкаф врасти ногами в пол, его отрывали. Неумелые, не заботливые руки толкали шкаф по паркетным полам, били его углы о косяки дверей и матерясь, надрывно спускали по мраморной лестнице. Шкаф переезжал на другое место. Новым хозяевам непонятно было бережное отношение к дорогой мебели, сделанной с любовью и трепетом.
 
       - Подумаешь, сундук на лапах, в буржуйке сгорит как любая другая деревяшка. - Нетрезвая супруга, злобного человека со странным прозвищем "комиссар", затушила о дубовый бок папироску, пнула по дверце и шатаясь пошла дальше. Наборными дверьми стучали, громко хлопали. В платяном шкафу хранили кастрюли и прочую кухонную утварь, дурно пахнувшую, не всегда чистую. Шкаф тяжело вздыхал и скрипел на неровном полу. Подобные хозяева сменяли друг друга, чередовались лица, проносились годы и десятилетия, но отношение к шкафу оставалось прежним. Он чернел, тускнел, рассыхались полки, появились трещинки и сколы. Двери скрипели и шатались.

      Но в один прекрасный момент его жизнь вновь изменилась к лучшему, он услышал красивое слово - антиквариат. Немолодой, грустный человек в очках, осторожно оглядываясь, уговаривал грузчиков, не спешить, быть аккуратными и внимательными. Шкаф бережно перевезли на новую квартиру. В ней он ощутил себя, как равный среди равных. Вычурные комоды, трельяжи и шифоньеры, стили ампир и барокко, со стен смотрели надменные мужчины и шаловливые женщины в золотых богатых рамах. Вокруг царило понравившееся слово "антиквариат". Новый хозяин пригласил пожилого краснодеревщика, благодаря морилкам и ароматным маслам, шкаф стал выглядеть как молодой, ему подтянули и смазали петли, подправили выдвижные ящички, заделали сколы, подклеили трещинки, отшлифовали бронзовые ручки, покрыли душистым лаком. Он стал похож на командира парада тщеславия.

      - Вы только посмотрите на этого красавца, это же вершина стиля, смешение эпох и направлений, редкое сочетание готики и ампир. А сколько трудов и денег стоило привести его в порядок, Вы себе не представляете. - Грустный хозяин в очках, долго и цветисто рассказывал полной, массивной, как военный корабль женщине, о достоинствах шкафа, о которых тот не догадывался. В итоге хозяин назвал цену. Женщина смутилась, но отступать этот броненосец не привык. Сделка состоялась.

       Шкаф менял прописку и хозяев. Новое жилище было переполнено вещами: одежда, посуда, постель, полотенца, шубы, чего только не было в этом доме – достаток. Шкаф быстро наполнили добром, забили все полки, завесили все плечики. Шубы щедро просыпали вонючим нафталином. Норка и каракуль сразу стали ругаться и выяснять отношения.

       - Всю жизнь мечтала жить по соседству со стриженной овцой. Еще бы пастуха с собой привела и барана своего. Тоже мне, ценный мех со скотобойни. - Норка ехидно издевалась.

       - Подумаешь цаца какая, крыса крысой, а туда же в благородные метит. - Каракуль не отставал.
   
      В шкафу стало темно, тесно и душно. Вещи по ночам перешептывались меж собой и жаловались на жизнь:

       - Набили как кильку в банку, воздуха совсем не хватает, - ворчали свитера и кофты.

       - Так на волю хочется, зачем нас покупали, все равно не носят? - вторили рубашки и брюки.

        Однажды ранним воскресным утром, когда солнце, сквозь ветви сквера, осветило старинный готический платяной дубовый шкаф, он самостоятельно, впервые в жизни, распахнул свои двери, шевельнул полками, разбудил жившие в нем вещи и предложил свободу.

        Брюки, шубы, свитера, в испуге прижались друг к другу и молчали, как это мы без людей на волю пойдем?
        В этот момент домой вернулся хозяин. Это был серьезный и очень ответственный работник. Он мерил квартиру крупными шагами, громко говорил, нервничал и захлопнув дверцы, отменил вольнодумие. Шкаф услышал от него подзабытое слово "война". Слово, страшное даже для мебели. Шкаф помнил, как в нем хранили грязную посуду и дырявые сапоги. В войну с ним обращались очень плохо, не бережно.
        Массивная хозяйка ходила за мужем, голосила, плакала, стенала на судьбу и на то, что только жить начали, как люди. Добра столько накупили.
      - Помолчи ты, дура. Горе у людей, война. А ты как торговка на базаре. Собирай самое ценное, пока народ не всполошился и не побежал, уезжай к матери в Саратов. Я думаю, немец до Ленинграда дойдет быстро. Его лозунгами не остановишь. Поняла?
     – Ответственный работник говорил резко, рублено, но тихо. Серьезный человек и очень умный.
 
     К вечеру квартира опустела, люди покинули дом. Из шкафа исчезли шубы, дорогие платья, костюмы и содержимое выдвижных ящичков.
Несколько недель человеческое жилье наполняли тишина и полумрак. Окна выходили в скверик, хозяйка их зашторила, когда уезжала, в надежде скоро вернуться. Только недалеко постукивал трамвай да голуби за окном журчали о любви. Потом начался кошмар. Дом вздрагивал, сотрясался, мебель боязливо скрипела, звенели стекла, тряслась люстра. Взрывы раздавались то где-то далеко, то совсем близко, падали бомбы, прилетали снаряды. Война была совсем другой, страшной, безжалостной.

      К зиме рухнул соседний дом, в него попала авиабомба.  Мелкой пылью наполнилась вся квартира, даже через закрытые окна. Шкаф покрылся налетом как веснушками.
      - Вот если бы я умел чихать, - подумал шкаф, - я бы сейчас так чихнул!

На следующий день, после взрыва соседнего дома, в дверях квартиры раздались какие-то стуки и человеческие голоса:

      - Проходите, живите, а с хозяевами после войны мы разберемся. Нам главное немцев победить, а со своими мы уж как-нибудь вопрос решим. В законах наших нигде не прописано, что делать людям, если в их дом бомба попала. -  По квартире ходил пожилой милиционер, разглядывал дорогое убранство и добротную мебель. В дверях комнаты стояла молодая женщина и два мальчика, лет восьми - десяти. Они молчали.

      - Располагайтесь и ничего не бойтесь. Советская власть вас здесь поселила, она за всё ответит. Живите. Карточки у вас с собой были, когда дом рухнул? - участковый смотрел на женщину.

      - Да, карточки с собой. Спасибо вам, Николай Егорыч. А то ведь нам и пойти некуда. - Женщина была худощавая, со спокойным, интеллигентным лицом, в очочках и в мужской ушанке. - Нам бы еще буржуйку где-нибудь раздобыть, не поможете?
      - С буржуйкой сложнее, но что-нибудь придумаем. Не пропадём. - Милиционер положил руки на плечи мальчишкам, посмотрел женщине в глаза и повторил. - Не пропадём.

       Вечером, Николай Егорович прилаживал трубу дымохода в форточку, мальчишки - Паша и Петя, помогали ему, как могли. Чугунная печка  на четырех ногах, обосновалась посреди небольшой комнаты. Шкаф стоял неподалеку и с опаской взирал на источник открытого огня. Он помнил, как в прошлую войну, в таких буржуйках сгорали его собратья по мебели: столы, стулья и этажерки. Шкаф не любил огонь.

      - Это не жестянка какая-нибудь, чугун тепло долго держит.  - Николай Егорович похлопал по закопчённому боку печки. - Пацаны, вы с развалин кирпичей натаскайте, обложите ее по кругу, тогда от нее еще дольше тепло будет. Уяснили? Петр и Павел, надо же как родители назвали вас, в честь святых что ли? - участковый добродушно усмехнулся.

      - Муж говорил, что мы их в честь Петропавловской крепости назвали. - Женщина тоже улыбнулась.
 
       Тёзки крепости, на следующий день обложили буржуйку кирпичами по самый верх. С развалин их бывшего дома, пока мать была на работе, мальчишки весь день носили доски, обломки перил, мебели, другой деревянный хлам. Дрова в Ленинграде в первую зиму блокады найти было очень сложно.
 
      Сначала в открытую пасть буржуйки отправились маленькие выдвижные ящички, их не нужно было ломать, они помещались в огненный зев целиком. Шкаф понимал, он создан служить людям, но служить в качестве дров не хотелось. Душа старинного деревянного исполина протестовала, но детей хотелось спасти. Старший, Петя, ловко орудовал топориком, наборные полки, где раньше хранились полотенца и постель, легко раскалывались на тонкие дощечки, младший Паша просовывал их в печку. Старый французский дуб щедро отдавал тепло голодным, озябшим ленинградским детям.

      Целых четыре дня шкаф согревал промерзшую комнату на втором этаже старого Питерского дома, с окнами выходящими в скверик. Фасадная резьба, дверцы, стены и полки, все пошло в ход, шкаф сгорел весь. Без остатка...