Улыбка Адикии - 38

Раиль Ринатович умер через два года после женитьбы Руслана, успев увидеть внука; его погубил оторвавшийся тромб. Родственники благословляли его память и то, что он успел отгулять на свадьбе младшего сына. На похороны отца пришло очень много людей. Пожимая руки пришедшим выразить соболезнование Руслан, как и все,  чувствовал, что ушел авторитет, сильный и цельный человек, к которому он испытывал почтение. Он разделял общее сожаление, что такие монументальные люди приходят в этот мир редко, однако ощущение утраты отца не приходило, потому что между ними не было теплой эмоциональной связи. Зато на похоронах аби, которая ушла из жизни спустя неделю после отца, слезы полились из глаз Руслана горным ручьем. Его горло перехватило сразу, как поступил звонок о ее кончине. Он боялся опоздать и прямо-таки жаждал проводить аби в последний путь и сказать ей, как он ее любил, сколько света она внесла в его душу. Скорбь и благодарность смешались в его сердце в одно и выплеснулись в светлое горе. В машине он вдруг вспомнил, как в шутку обещал ей туфли на каблуках, заехал в какое-то село по дороге и купил лаковые, растерялся из-за размера, но решил, что это уже не имеет значения. Он положил их на краешек ее могилы и почувствовал облегчение – хоть так выразил прекрасной аби свои чувства, ведь при ее жизни он не догадывался позвонить ей.
За поминальным столом, когда осталась семья и близкие люди, тетка, жена дядьки, рассказала, что аби ушла как ангел: с утра хлопотала, потом присела перевести дух на свою любимую скамеечку под тутовником во дворе и с улыбкой на лице отдала богу душу. А со слов всех собравшихся стало известно, что она всю последнюю неделю каждый день ходила навещать родных и знакомых и побывала почти в каждом доме села. Что аби приготовила все необходимое для похорон: саван, гречку, муку, орехи, мед, сахар, сухофрукты и остальное, год назад купила и откормила бычка, заготовила три бидона брынзы, и сыр как раз вызрел и дал золотистые капельки масла. Что она, оказывается, выплатила дядькин долг и оставила деньги на раздачу милости в помин своей души. Что за последний месяц потихоньку покрасила забор, а с утра купила несколько килограммов конфет и подмела двор, после чего присела под дерево и ушла навсегда с улыбкой на лице. Ее назвали Хадижей и Руслан сорвался на рыдания, вдруг поняв, что впервые слышит имя аби, и что она, оказывается, была некой личностью давным-давно, задолго до знакомства с ним. Впрочем, плакал не он один, все ее восемь детей и снохи с зятьями. У всех было чувство, что закатилось солнце.
Руслан попросил постелить себе на полу веранды, где крепко пахло сухой травой, пучками развешенной на множестве веревок, долго не мог уснуть, думал об утратах, их у него было уже три.
Казалось бы, смерть уравнивает людей и оставляет после себя единое горе, но на самом деле никакой одинаковости не было. В каждом случае она по-разному влияла на людей. Об аби скорбели светло, почти с улыбкой утирали обильные, легкие слезы, вспоминали с радостью, всякому хотелось непременно что-то рассказать о ней, за что-то поблагодарить. Как бы печально всем не было, в душе каждого она оставила свет и даже в воздухе чувствовалось умиротворение и удовлетворение: жизнь аби была верной и закончилась правильно.
Отца провожали иначе: сказали много торжественных и значительных слов, но никто не плакал, даже члены семьи, лишь дочери недолго утирали глаза, все были словно придавлены неясной тяжестью и хотели поскорее от нее избавиться. После похорон дома об отце не говорили, не вспоминали. Даже думать о нем было сложно, потому что хотелось света, а его как раз и не находилось, лишь тяжесть и чувство вины. Верно ли он жил и правильно ли закончилась его жизнь, Руслан не мог оценить. В жизни и в смерти человека почему-то искалось очищающее и облагораживающее воздействие на окружающих. С аби в этом смысле было просто и понятно, с отцом нет.
Уход Ольки Руслан упорно избегал называть смертью. Ее уход вызывал у него непреклонный протест, все в этом было неправильно и противоестественно. Да и не был это никакой уход, только аморальное, извращенное, противонатуральное лишение, беспардонное отобрание жизни, непрошенное и непоправимое вмешательство. Жизнь Ольки была полна света, а ее внезапное, неестественное окончание оставило бесконечную печаль, ощущение глобальной несправедливости. Так не должно быть, она себе этого не выбирала.

Мать выдержала годовой траур и буквально на следующий день переехала в дом своих родителей, сказала, за ними нужен присмотр. Так Руслан занял место своего отца. Затем началось невообразимое, о чем Руслан привычно делился с Олькой в вечном мысленном противостоянии:
- Мама чудит! – жаловался он.
- Тетя Айназ чудит? Даже не могу себе этого представить! – Русик хорошо видел смешливую недоверчивость румяного Олькиного личика.
- Ты же помнишь, отец умер полтора года назад? Мама держала траур и вела себя как подобает вдове. Потом она оставила наш дом нам, моей семье, а сама переехала к родителям, сказала, за ними надо присматривать, но мне кажется, ей там нравится. Она сняла хиджаб и пошла работать в школу, ведет внеклассные занятия, представляешь? На старости лет! Мы ее почти не видим. Как не позвонишь, то она на работе, то с Машкой там, то с Машкой сям!
- Какая старость? Ей пятьдесят-то есть? По-моему, нет еще. А Машка – это кто?
- Говорит, подруга детства, но что-то я у нее вообще подруг не помню. Учительницей работает, тоже вдова, Мария Григорьевна, знаешь такую?
- Да ты что, Марьгригоринна? Конечно, знаю! Это моя классная. Она у тебя не вела, учительница русского и литературы? Знаешь, какая она? Отпадная! До сих пор миллион стихов наизусть помню. Учитель с большой буквы «у», и, во-вторых, невероятно добрый и понимающий человек! Если она подруга тети Айназ, то это лучшая рекомендация для твоей мамы!
 - Ну не знаю, - с сомнением сказал бы Руслан. - В последний раз я встретил ее у мамы в гостях, они так смеялись, что стены дрожали! Женщины не должны так смеяться. – Его осуждение было твердым. - При отце такого не было. А знаешь, над чем? Тоже ничего смешного! Сказали, их, как непутевых девчонок, поперла из церкви какая-то прытко верующая бабулька за то, что на них не было платков. Якобы они по дороге домой вспомнили Машкиного отца, захотели поставить свечку за упокой его души, ну и зашли в храм, как были, а там бабка эта напала на них, что, мол, бесчинство, грех и оскорбление заявляться в божий дом без платков.
- Представляю твою реакцию, - скептически бы хмыкнула Олька.
- Ну да, женщина должна ходить с покрытой головой, тем более в храме, я им так и сказал.
- Ну и ну! – хлопнула бы Олька себя ладошкой по лбу. – Анекдот есть, что Иисус стоит возле храма, его спрашивают, отчего он не заходит, отвечает, что не пускают, мол, лохмотья его не впечатляют. И что тебе сказала Марьгригоринна?
- Что традиции традициями, а светлые порывы души выше обрядов и правил, что Бог видит именно души, мол, чт; Ему этот платок, если их души в тот момент светились верой в Него и желанием выразить свою любовь и доверие? А ставить ритуалы выше душевного ликования или поклоняться обрядам – это не вера в Бога, это околобожье.
- Вот! Узнаю Марьгригоринну! Разве она не права? В прошлом семестре я по культурологии как раз писала реферат, что человек чувствует бога до тех пор, пока не начинает поклоняться правилам, форме! Сразу идет подмена понятий и гордость собой! И всегда такие фанатики в тягость другим! Ты замечал, что есть люди, которые сроду бы вроде и не молились, а ощущение, что они как раз в боге и живут?
- Это мой дядька, и аби была такой.
- А есть другие люди, что ходят разве что не с разбитым лбом от молитвенных поклонов, но так задолбят всех своими нравоучениями и порядками, что хоть беги! И не веришь им, и радости от них никакой, а почему? Потому что в формализм уходят! А душа ведь органичная, зачем ей надуманные формы?
Руслан подумал об отце, о зажатости, напряжении и чувстве вины, которые всегда испытывал в его присутствии, но и о восхищении его праведностью, умом и посвящении своей жизни соблюдению буквы Корана: разве отец не лучший из верующих? И хотя образ его всегда вставал в противоречие с образом дядьки и аби, Руслан защитил его:
- Не все так просто. У нас вера выражается именно в соблюдении формы.
- Ну и ладно, мир чудесен разнообразием! – легко отступила бы Олька, что отнюдь не означало перемены ее мнения. - Если вера удерживает людей от пороков и ставит на путь добра, то пожалуйста, пусть верят хоть в чемодан! А тетя Айназ молодец! Одобряю. Не хоронит себя, живет полной жизнью!
Кто бы сомневался во мнении Ольки!
- Я не знаю, как к этому относиться, мы думали, она внуками будет заниматься, как при отце, а она знаешь, что удумала? Недавно, счастливая такая, сказала, что на Соловки путевку купила. Я упал! На Соловки!!! По реке! Что за бред?
- Молодец! – расхохоталась бы Олька. – Говорят, там очень красиво, другой мир, я бы тоже поехала! А тебе-то что? Тетя Айназ свободная женщина и сама заработала!
- Говорит, мечта ее юности эти Соловки. Не понимаю я женщин, все время какие-то глупости!
- Много мы знаем о глупости других! – возмутилась бы Олька. – В этой глупости может быть бездна смысла, может, вся их жизнь в этой глупости! Не суди, и сам не судим будешь!
- Перед людьми стыдно. Говорю, лучше хадж соверши, а она – Соловки!
- Какой ты дремучий, Русик! Лешак! Фу на тебя! Живет тетя Айназ, живет, а не существует! У нее свои правила – правила ее сердца. Молодец, одобряю! Даже настроение у меня поднялось! Вот с кого пример надо брать! – Олька бы ярче разрумянилась и стала бы порывистей, не смогла бы усидеть.
- Да ну, глупости, - упорствовал бы он, любуясь ее огнем.
- Она слушает свое сердце, а через сердце с нами говорит истина. Так что сам ты глупый!
- Ты в курсе, что являешься единственной женщиной, которая меня ругает? Если бы Роза об этом узнала, обалдела бы. – Он улыбался той ясной и счастливой улыбкой, которая навсегда осталась в его юности и которую не видели в его семье. - А мне приятно, словно в детстве. Хочу полежать с тобой на скамейке и послушать скрытую жизнь.
- Это было чудесно. Именно на ней, глядя на звезды, я поняла, что моя жизнь только в моей власти, и с тех пор ничего не боюсь.
Сердце Руслана в очередной раз трепыхнулось, но он продолжил как ни в чем не бывало.
- Ты жутко смущала меня. Тогда я не знал, что проживаю свои лучшие мгновения. Я был счастлив.
- Да ты тогда только и жаловался на меня! – возмутилась бы Олька, не веря ему.
- Дурак был, не понимал ничего.
- Не расстраивайся, - утешила бы его Олька. – Мы и сейчас с тобой жутко препираемся.
- Я желаю, чтобы это никогда не заканчивалось. Больше всего на свете хочу терпеть тебя!
- Не придумывай! Ты не терпишь прекословия! Бегал бы и возводил руки к небу: усмирите эту женщину!
Руслану стало смешно, эмоциональная Олька здорово изображала в лицах.
- Ты всегда была умной. С тобой легко и хорошо, я бы боялся только одного, что ты изменила бы меня, и я не уважал бы себя за это.
- Не придумывай! Даже не подумала бы никогда никого менять, это не в моем характере. Я за то, чтобы люди были самими собою.
- Я как раз об этом! Прямому давлению можно сопротивляться, а ты своими независимыми и необычными взглядами постоянно бы вынуждала меня сомневаться в собственных убеждениях. В этом ты опасна мне.
- Значит, хорошо, что своим отказом выйти за тебя я сберегла твои убеждения?
- Выходит, хорошо. Только иногда я спрашиваю себя, когда я жил так, как хотел? Только с тобой. В университете и в детстве все было по-настоящему, истинно. Потом я следовал правилам. Почему я был счастлив тогда, когда не соблюдал правила? Вспомню любой счастливый момент хоть с тобой, хоть летом у дядьки, когда я был по-настоящему открыт и легок, и окажется, что я действовал не так, как следовало бы, отец не одобрил бы. Сейчас у меня все правильно, а я будто не живу. Не понимаю. Вот видишь, ты снова заставляешь меня сомневаться?! Опасная женщина!
- Во мне сомнений нет, я делаю, что хочу, поэтому мне никто не опасен. Ты что, себя насилуешь в своих правилах?
- Да нет, просто мне нужна ты.
- Ну-ну! – не согласилась бы Олька. - До кучи! Я нужна тебе до кучи твоих правил! Со мной реальной ты не мог, вспомни!
- Тоже верно, - признал бы Руслан. В мысленных пикировках иногда он мог признаться в сокровенном.
- А вообще, согласись, напрасно некоторые считают любовь сильнейшим чувством? Или мы не умеем любить. Или называем любовью то, что ею не является. Мы предпочитаем отказаться от чувств, чтобы сберечь себя, свои взгляды и убеждения.
- Есть такое дело.
- А почему так, ты думал?
- Не люблю о таком думать, пустое.
- Мужчина! Неповоротливый тугодум! А потом: почему мне плохо, почему душа плачет?
- Ну хорошо, а ты думала?
- Еще как! И перечитала кучу литературы по этому поводу!
- И что вычитала?
- Много чего, и мой вывод таков: если хочешь изменить другого человека, то это любовь к себе, а не к нему. Тут проще удовлетворить страсть и отпустить на все четыре стороны и себя, и человека. Я так и сделала, мы так и сделали! Теперь мы можем жить дальше без груза нереализованных желаний, правда?
Опять: жить дальше. Она уверена, что живая. И знает, что они уже не вместе и молчит? Как такое возможно? Разум Руслана метнулся в недоумении, но он ответил ей по существу:
- Значит, я столько лет не любил тебя?
- Это неполноценная, незрелая любовь. Юношеская страсть, влюбленность, одержимость своим упоением, ты любил воображаемую картинку.
- Даже если и так, я бы хотел, чтобы это никогда не закончилось.
- Человек всем насыщается. Мы никуда не делись бы от усталости друг другом! Нет ничего милее, чем жить в согласии со своей натурой.
- А я был в согласии те два с половиной месяца.
- Да, мы были как Адам и Ева в раю, но вряд ли так можно жить всю жизнь. Ведь ты был в согласии с собой, но не со своими убеждениями. Мы в системе своего мировоззрения, и хорошо нам только тогда, когда на наши комплектующие капает соответствующее качественное маслице. Вот сейчас Роза наставит тебе вкусняшек на ужин, расскажет про проделки детей, про купленные по дешевке два мешка картошки, новорожденных ягнят и будет тебе мир, покой и довольство! Что такое нагие Адам и Ева против полного желудка, крепкого хозяйства и чувства безопасности? Каждый взрослый человек знает, что страсти вспыхивают и гаснут, все проходит – имущество и семья остается.
- Коза ты, Олька! – с облегчением улыбнулся бы Руслан. Как ей всегда удавалось примирять его с действительностью? Как бы то ни было, после умозрительных споров с Олькой в душе Руслана непременно на какое-то время воцарялся если не мир, то покой.