Мемуары Арамиса Часть 369

Глава 369

Завтрак, который трактирщик подал Королю и его спутникам, был вполне пристойным, и Король, пестуя мысль о возвращении на трон, съел его с аппетитом.
— Моё нынешнее путешествие я мог бы рассматривать как небольшой отдых от государственных дел, — заявил он д’Артаньяну, — если бы я сам мог принимать решения, куда ехать дальше.
— Ваше Величество, нет ничего проще! — ответил д’Артаньян. — Примите решение, куда мы дальше едем?
— Вы готовы поехать со мной в любом направлении, которое я предложу? — с недоверием спросил Король.
— Совершенно так, Ваше Величество, — ответил капитан.
— Чем же вызвано такое изменение вашего отношения к порученному вам поручению? — удивился Король.
— Поручение было действительным, пока все знали, что Ваше Величество были живы, — ответил капитан. — Однако, имеются три обстоятельства, освобождающие меня от этого поручения.
— Какие же это обстоятельства? — спросил Король с изумлением.
— Первое обстоятельство состоит в том, что нападавшие на нас люди считают, что убили вас, — ответил д’Артаньян. — Это даёт нам некоторую свободу действий.
— Прекрасно, господин капитан! — согласился Король. — Какое же второе обстоятельство?
— Второе обстоятельство состоит в том, что Ваше Величество направило приказ господину де Сен-Мару арестовать всякого, кто прибудет в Пиньероль и содержать под стражей до тех пор, пока туда не прибудет следственная комиссия, направленная туда Вашим Величеством, имеющая соответствующий приказ, — бесстрастно сказал д’Артаньян.
— Откуда вы знаете?! — вскрикнул Король довольно эмоционально.
— Я лишь высказал предположение на основе ваших слов о неприятном сюрпризе, Ваше Величество, но ваше восклицание убедило меня, что моё предположение верно, — ответил капитан.
— Допустим, — согласился Король, успокоившись. — Каково же третье обстоятельство?
— Смею напомнить, Ваше Величество, что вчера вы воспользовались моим платком для того, чтобы вытереть пот с лица, — ответил д’Артаньян, — и это – то третье обстоятельство, о котором я имел честь сообщить вам.
— Какая ерунда! — воскликнул Король. — Что с того, что я взял ваш платок? Я вас не понимаю!
— Этим самым платком я прикрывал банку с порошком, который получил от одного индуса, — ответил капитан. — Немного порошка осталось на платке, в сумерках вы не обратили на это внимания.
— Вы хотите сказать, что я перепачкался? — обеспокоенно спросил Людовик.
— Нечто в этом роде, — согласился д’Артаньян. — К тому же пуля, ударившая в железную маску, привела к тому, что вы получили две небольшие царапины на лбу, Ваше Величество. Негодяи, стрелявшие в вас, пролили вашу королевскую кровь.
— Это пустяки, — отмахнулся Король, — это заживёт со временем.
— Я тоже так полагаю, Ваше Величество, — ответил д’Артаньян. — Я надеюсь, что полученные царапины не будут доставлять физических страданий Вашему Величеству. Так куда же вы прикажете держать путь?
— Обратно в Лувр, разумеется! — воскликнул Король.
— Невозможно, Ваше Величество, — возразил капитан. — Когда я предложил Вашему Величеству избрать направление дальнейшего движения, я подчеркнул интонацией слово «дальнейшее». Наше движение должно быть дальнейшим, а не обратным. Так что два варианта нашего движения категорически исключены. Первый – это возвращение в Лувр, так как это будет не дальнейшее движение, а возвращение. Второй вариант – это движение к крепости Пиньероль. В первом случае это будет отступление, что противоречит моим взглядам на воинскую честь, во втором случае это было бы безумием, поскольку на этом пути нас непременно ожидает засада. Итак, влево или вправо, Ваше Величество?
— Если мы не едем в Лувр, мне решительно безразлично, какой путь вы предпочтёте, — отмахнулся Людовик.
— В таком случае мы едем туда, куда я решу, — ответил д’Артаньян. — Выезжаем через десять минут.
— Через двадцать минут, — сказал Людовик из духа противоречия.
— Как изволите приказать, — согласился д’Артаньян. —   Выезжаем через двадцать минут.
— Куда же мы едем? — спросил Людовик.
— Именно туда, куда вы велели нам ехать, — ответил д’Артаньян.
— Постойте-ка, — смутился Король. — А я куда-то велел ехать?
— Вы распорядились ехать туда, куда я предпочту, — ответил д’Артаньян. — Именно туда мы и поедем.

Приблизительно в это же время Филипп посетил Королеву-мать.
— Матушка, знаете ли вы, что к нам прибывает посол Испании? — спросил Филипп. — Это некто герцог д’Аламеда. Несколько влиятельных лиц Европы настоятельно рекомендовали мне этого человека. Мне намекнули, что предложения, которые он привез нам, чрезвычайно выгодны для Франции.
— В таком случае, сын мой, этого посла следует принять подобающим образом, — ответила Анна Австрийская.
— Любого посла следует принимать подобающим образом, матушка, — согласился Людовик. — Но это человек никому не знаком! Не слышали ли что-нибудь об этом испанском дворянине? Я никогда ничего не слышал о человеке с таким именем, однако, судя по количеству поступивших рекомендательных писем, этот человек весьма незаурядный.
— Вы можете навести он нем справки, сын мой, с помощью своих министров и их шпионов, — ответила Королева. — Во всяком случае, Ришельё поступал именно так.
— Сомневаюсь, что во Франции мы сможем о нём что-либо узнать, — возразил Филипп. — Если вы, матушка, ничего о нем не слышали, и если моя супруга, также испанка, дочь Короля Испании, тоже не знает этого по всей видимости высокородного дворянина, что же мне могут добавить о нём шпионы первого министра? Ведь и я сам, собственно, наполовину испанец по рождению. Но приняв на себя бремя королевской власти, я стал полностью французом. Согласитесь, Королем Франции не может быть испанец на половину, или даже на четверть, или хотя бы на одну тысячную долю. Король Франции – это француз и никак иначе. Поэтому меня интересуют те условия, которые привез нам посол, если эти условия для нас выгодные, я приму в качестве посла хоть турка, хоть зулуса, если же условия неприемлемы, сам Карл II, Король Испании и мой тесть, не заставит меня их принять.
— Вы уже спрашивали об этом человеке у Королевы, сын мой? — спросила Анна Австрийская.
— Спрашивал, и Мария-Терезия точно так же, как и вы, матушка, не слышала этого имени никогда, — ответил Филипп.
— В таком случае, единственный способ узнать о нём, это принять его, — ответила Королева-мать.
— Я тоже так думаю, матушка, и так мы и поступим, — ответил Филипп. — Однако, прошу вас, во время аудиенции воздержаться от разговоров на испанском языке. Нас будут окружать наши подданные, и если вы, я и Королева будем разговаривать с послом по-испански, наши подданные могут на секунду забыть, что мы – представители правящей династии Франции, они могут вообразить, что у нас имеются секреты от них.
— Вашей супруге было бы приятно услышать испанскую речь, сын мой, — ответила Анна Австрийская. — Я тоже была бы рада услышать язык, на котором общалась всё моё детство.
— Мы побеседуем по-испански как-нибудь в нашем маленьком семейном кругу, матушка, — ответил Король. — Но в присутствии посла Испании мы должны оставаться французами.
— Я поняла вас, сын мой, — согласилась Королева-мать. — Поймёт ли вашу просьбу вас ваша супруга? Примет ли она её?
— Она уже предупреждена, сударыня, — ответил Филипп. — Между нами царит полное согласие.
— Иного я и не ожидала, сын мой, — сказала Королева, но при этом очень внимательно посмотрела в его лицо.

На аудиенции присутствовали все знатные лица Франции, чьё участие в подобных мероприятиях предусматривал протокол. Кроме Анны Австрийской и Марии-Терезии присутствовали и Гастон Орлеанский с супругой Генриеттой, принц Конде, принц Конти, маршал де Грамон, виконт де Тюренн и прочие знатные особы.
Когда я под именем герцога д’Аламеда вошел в парадный зал, Королева-мать ахнула, тогда как Филипп лишь чуть более пристально посмотрел мне в глаза.
Никто не ожидал, что под этим именем в качестве посла Испании Филиппу буду представлен я, тот самый ваннский епископ, господин д’Эрбле, который, согласно целому ряду приказов Короля, объявлялся государственным преступником. Я также не забыл, какой ценой мы с д’Артаньяном вышли из Бастилии. У меня должны были быть весьма основательные причины не появляться во Франции, и уж тем более не попадаться на глаза Королю. Но когда я узнал по своим каналам, что Атос и Рауль не только освобождены, но ещё и удостоились чести быть принятыми Королём, который подарил Атосу шпагу Генриха IV, Раулю – одну из парадных шпаг Герцога Орлеанского, сверх того, наградил Рауля достоинством графа, а Атосу напомнил, что он не граф, а маркиз де Ла Фер, и настаивал, чтобы впредь он именовался именно так, я заподозрил, что здесь что-то не так. Людовик XIV не мог так поступить с Атосом и Раулем! Для меня это было очевидным фактом. Также я узнал, что д’Артаньян повёз некоего секретного узника в крепость Пиньероль, где содержались самые опасные и самые секретные узники. Сопоставив все факты, я предположил, что д’Артаньян умудрился провернуть ту самую операцию, которая почти удалась у меня, но последствия которой полностью устранил это самый д’Артаньян, да ещё сделал это так, что ни одна живая душа, кроме меня и Портоса, не догадалась о том, что же всё-таки произошло! Разумеется, мне было удивительно, что тот самый д’Артаньян, который препятствовал моим действиям, вдруг решился сделать это сам! Это было совершенно не в его духе! Мне было совершенно не ясно, как он мог такое провернуть! Ведь у него, в отличие от меня, не было власти генерала Ордена Иезуитов! У него не было многих возможностей, которые были у меня. Но д’Артаньян – это д’Артаньян! Достаточно вспомнить, как хитро он вытащил нас из Бастилии! Это было виртуозно. И этого мало! Всякий другой на его месте выскочил бы из Бастилии на свободу, как только представилась такая возможность, он же всё рассчитал и понял, что гвардейцы, которые приехали вместе с Королём, никому не позволят покинуть Бастилию без него. Итак, все эти события – попытка Короля уморить голодом меня и его в Бастилии, и известия о том, что в Бастилии ещё остались Атос и Рауль, очевидно, привели к тому, что д’Артаньян принял решение действовать решительно и беспощадно. Подумав об этом, я восхитился им от всей души! Не напрасно мы считали его литером нашей четвёрки!  Он мог действовать эффективно, быстро и решительно даже в одиночестве! Что же мы могли бы совершить, если бы действовали слаженно, все четверо? Даже помыслить об этом страшно! Предположив, что на месте Людовика сидит Филипп, я решился рискнуть и явиться к французскому двору в качестве посла. Меня охранял дипломатический иммунитет, неприкосновенность посла из дружественной страны Король ни в коем случае не нарушил бы. Если же на месте Людовика, действительно, сидел бы Филипп, то риск был оправдан! Я узнал бы ту тайну, за которую можно дорого заплатить!
Я вошёл в зал с самым невозмутимым видом.

(Продолжение следует)