Мемуары Арамиса Часть 370

Глава 370

— Итак, герцог д’Аламеда, вы дерзнули прибыть во Францию в качестве посла Испании, — ровным голосом произнёс Филипп. — Несмотря на удивительное сходство с человеком по имени д’Эрбле, бывшим ваннским епископом, который вот уже четыре года разыскивается по всей Франции как опаснейший государственный преступник.
— Внешнее сходство ещё не доказывает, что перед вами тот же самый человек, — невозмутимо ответил я. — Случается, что два человека настолько похожи, что родная мать не отличит одного от другого.
Я заметил, как вздрогнула Анна Австрийская, после чего вновь внимательно посмотрела в лицо Филиппа.
— Если у вас имеется брат-близнец, то такое вполне возможно, — ответил Филипп. — Но, насколько я знаю, у д’Эрбле не было брата-близнеца.
— Иногда люди думают про кого-то, что у него нет брата-близнеца, и то же самое думает и он, но жизнь подбрасывает нам порой удивительные сюрпризы, — ответил я.
— Выдавать себя за своего брата не вполне честно, — сказал Филипп.
— Вы правы, Ваше Величество, это бесчестно, — согласился я. — Если бы, например, некий д’Эрбле явился под именем д’Аламеда, и стал утверждать: «Я не д’Эрбле, я другой, а д’Эрбле – это мой брат!», кажется, не вполне порядочно? Но ничуть не более непорядочно, чем если бы, например, какой-нибудь никому не ведомый д’Аламеда явился вместо д’Эрбле и сказал, что он – это и есть д’Эрбле, не так ли? Одинаково бесчестно прятаться за чужую спину и утверждать: «На самом деле это не я!» или же наоборот, напялить на себя чужую личину и утверждать: «На самом деле я – это он!»
На этот раз Королева-Мать пристально посмотрела на меня, затем снова на Филиппа.
— Вы – д’Эрбле, я узнал вас, — сказал Филипп. — Это несомненно. Вы не боитесь ареста?
— Я не сомневаюсь, что вы меня знали, поскольку и я также узнал вас, — ответил я. — Я представляю Испанию, Ваше Величество. Все мои поступки следует в настоящий момент трактовать как поступки Испании. Если предложения, которые я вам привез, Ваше Величество сочтет дерзостью, вы в праве их отвергнуть. Тем не менее, я рекомендовал бы предварительно ознакомиться с ними. Но даже если мои предложения будут отвергнуты, я пользуюсь неприкосновенностью, как посол дружественной державы.
— Кандидатуру посла должен утвердить глава принимающей стороны, это общее правило, — ответил Филипп. — До этих пор он просто частное лицо. Но вы говорили о каких-то предложениях. Где же они, герцог?
Я приблизился ещё на шаг к Филиппу и протянул ему свиток пергамента, скрепленный подписью Короля Испании Карла II и его печатью. После того, как Филипп взял этот документ, я поклонился и отошел на шаг назад.
Пробежав глазами документ, Филипп воскликнул:
— Однако!
После этого он снова и более внимательно прочитал каждое слово.
— Привезённые вами предложения, герцог, вселяют в нас оптимизм, — наконец ответил Филипп. — Герцог д’Аламеда, вы утверждены в должности посла Испании. Мне кажется, что Испания, наконец, поняла, что мир с Францией для неё намного более важен и продуктивен, чем мелочные раздоры.
— От имени Короля Испании выражаю надежду на то, что и Франция поймёт то же самое, — с поклоном ответил я.
— Позвольте спросить вас, господин герцог д’Аламеда, в какой мере имело место ваше личное участие в составлении этого документа? — спросил Филипп.
— Моё детальное знание Франции, её силы и слабостей, равно как и её интересов и чаяний, позволило мне принимать самое деятельное участие в составлении этого документа, — ответил я. — Наиболее выгодные для Франции предложения записаны с моего черновика.
— Мы ценим добрую волю Испании и заверяем вас, что эти предложения не останутся без внимания. Со своей стороны, Франция ответит Испании ответными предложениями, которые буду полезны для Испании и содействуют укреплению союзнических отношений, — произнёс Филипп. — Я ратифицирую это предложение, как и ваши верительные грамоты.
Я протянул верительные грамоты посла Испании, на которых Филипп поставил размашистую подпись Людовика XIV.
— Полагаю, что теперь Ваше Величество простит мне тот эпизод в замке Во-ле-Виконт, который имел место, — тихо произнёс я по-испански.
— Говорите по-французски, герцог, — ответил Филипп. — У меня нет секретов от моих поданных.
После этих слов я внимательно посмотрел в глаза Филиппу. Этот взгляд Филипп выдержал с самым безмятежным видом, после чего сказал по-испански без какого-либо акцента:
— Эпизод в замке Во-ле-Виконт, как вы его называли, является оскорблением Величества, тогда как ваши действия в качестве посла Испании являются действиями в интересах Франции в целом. Поэтому не столь важно, простил ли Король Франции епископа ваннского, или нет, для вас, герцог, в настоящим момент гораздо важнее тот факт, что я нахожу ваше посредничество в делах между Францией и Испанией полезным, и остаюсь заинтересованным в продолжении этой вашей деятельности и впредь.
После этих слов я был потрясён и обескуражен.
«Неужели я ошибся, и это – Людовик XIV? — подумал я. — Неужели он вдруг стал настолько лояльным ко мне и к моим друзьям, что легко забыл обиды, нанесённые мной ему, забыл свою ревность к Раулю, забыл заносчивость Атоса и хитрость д’Артаньяна при выполнении приказа о нашем с Портосом аресте?»
— Скажите, герцог, не забыл ли Король Испании Филипп IV о своём обязательстве выплатить пятьсот тысяч золотых экю за отказ моей супруги Марии-Терезии от наследственных прав на трон Испании? — спросил Филипп.
— Ваше Величество, Король Испании в ближайшее время вернётся к рассмотрению этого вопроса, — ответил я.
— А с чем связана отсрочка? — спросил Филипп. — Уж не с рождением ли дофина Карла в 1661 году? Мы опасаемся, что Его Величество Король Испании решил, что право Марии-Терезии на наследование испанской короны уже не существенно, поскольку имеется наследник мужского пола? Не думает ли Филипп IV сэкономить приданном для своей дочери и уклониться от обязательств, зафиксированных в брачном договоре, уклонившись от своих обязательств?
— Я поспешу задать этот вопрос от имени Вашего Величества Его Величеству Королю Испании, как только вернусь в Испанию, — ответил я. — Я передам ему ваше беспокойство на эту тему.
— Я надеюсь, что вам будет сопутствовать успех, если вы возьметесь за решение этой проблемы, — сказал Филипп. — Скажите мне, герцог, могу ли я рассчитывать на успех этого дела, в том случае, если вы приложите все старания и весь ваш талант для его разрешения?
— Далеко не все мои замыслы оканчиваются успехом, как вы знаете, Ваше Величество, — ответил я. — Но я не могу исключить, что какие-то из моих замыслов могут довести до логического и благополучного завершения другие люди.
—В таком случае, если замысел был благородным, и его довёл до завершения кто-то другой, тогда и вас можно поздравить с этим, ведь в успехе содержится какая-то часть и ваших трудов и хлопот? — спросил Филипп.
—Искренне надеюсь, что вы правы, Ваше Величество, — ответил я.
«Он идёт по острому лезвию бритвы, каждым словом намекая мне о том деле, о котором знаем только мы двое из всех здесь присутствующих! — подумал я. — Или мне всё это только кажется, и я вижу скрытый смысл в каждом слове вследствие какой-то психической болезни? Я должен выяснить правду!»
— Ваше Величество, благодарю вас за ваш ответ, — сказал я с поклоном. — Позвольте преподнести вам этот небольшой перстень с редчайшим розовым алмазом, который ваш тесть, Король Филипп IV, просил преподнести вам от себя лично. Также прошу оказать мне честь лично надеть этот алмаз на безымянный палец левой руки Вашего Величества.
С этими словами я достал из кармана изящную коробочку, из которой извлек перстень с превосходным алмазом. Филипп милостиво протянул мне левую руку.
Надевая перстень, я украдкой взглянул на мизинец левой руки Филиппа, проверяя, есть ли на нём отметина, которую Король получил во время похищения его из замка Во-ле-Виконт, и о которой он сам сказал, что глядя на неё, он всю жизнь будет вспоминать об этом оскорблении Величества.
Отметины, которую я ожидал увидеть, на левом мизинце Короля не было. Итак, я понял, что передо мной не Людовик, а его брат-близнец Филипп.
«Д’Артаньян, ты утёр мне нос!  — подумал я с восхищением. — Говорите теперь, друзья мои, что мой замысел был кощунством! Ведь и самый верный из всех офицеров, каких я когда-либо знал, не выдержал и отказался служить этому тирану! Ему достаточно было того, что Король покусился на жизнь его друзей, а заодно и на его жизнь также. Мне же было достаточно проанализировать, куда всё катится! Я предвосхитил всё это, дорогой друг!»
Но едва я подумал об этом, мне стало стыдно. Ведь мои действия явились причиной начатой травли сначала на меня и Портоса, а затем и на наших друзей. Не начни я эту заварушку, быть может, всё обошлось бы. Но я тут же отбросил эту мысль.
«Дело сделано, господа! — подумал я. — Разбивши яйцо для омлета, поздно жалеть о невылупившемся цыплёнке!»
— Ваше Величество, могу ли я просить вас о милости к одному заключённому? — спросил я.
— Вы просите от себя лично, или от имени Испании? — спросил в свою очередь Филипп.
— От себя лично, Ваше Величество, — ответил я. — Я полагаю, что нет никакой необходимости ходатайствовать за моих друзей: маркиза де Ла Фер, барона дю Валона, графа де Бражелона и графа д’Артаньяна?
— Вы прекрасно осведомлены о моём отношении к этим людям, герцог, — ответил Филипп. — Если же вы хотите с ними повидаться, тогда езжайте в Блуа, а затем в Пьерфон, там вы найдёте своих друзей, кроме капитана д’Артаньяна, который в настоящее время выполняет важное государственное поручение.
— В таком случае, могу ли я просить вас простить господина Фуке, Ваше Величество? — спросил я.
— Господин Фуке сам решил свою судьбу, герцог, — холодно ответил Филипп. — Этот вопрос закрыт навсегда.
Я поклонился и отошёл от Филиппа, вскоре аудиенция была завершена.
«Он прав! — подумал я. — Фуке пал, Фуке уже никто, если ему сейчас даровать свободу, это может убить его нравственно! Сейчас он находится в замке с приличным содержанием и считает себя поверженным героем, это возвышает его самооценку, ведь он – достойный противник самого Короля Франции! Если же его освободить, то без денег, без должности, он будет ощущать себя ничтожеством. Предполагаю также, что он не найдет в Париже и друзей, то есть людей этих он, конечно, найдёт, а вот друзей в их лице – это вряд ли. Это было бы его нравственным уничтожением. Уж лучше сидеть в замке и считать себя персоной, равной Королю, или хотя бы герцогу де Бофору, чем возвратиться в Париж в полном ничтожестве».

(Продолжение следует)