Из тюремных молитв

 *   *   *   
Соком черного хлеба отравлен, на нары запрятан,
Без свиданий, без писем – обовшивел в тоске.
На словах все известно: блаженство гонимых за правду…
Ни блаженства, ни правды – надзиратель в тюремном глазке,
Бычьей мордой своей упирается в грудь мне Россия –
Не рогами – ноздрями, губами, слюнявой щекой
Я притиснут к стене на потеху печальным разиням…
Кто я, Господи? Прах или соли вселенской щепоть?

В этой жизни моей голос Твой как бы вовсе не слышен.
Я не то чтобы сплю, но еще не проснулся вполне.
Не вполне еще понял, что счастья не будет, что свыше
Это долгое горе как благо даровано мне.

Ничего, я готов проиграть эти мелкие войны.
Если все же вплетешь меня, Боже, в свой дивный узор,
Навести меня в срок, дай понять Твою вышнюю волю,
Посмотри на меня хоть в тюремный глазок.
Декабрь 1985 года         
Пермская пересыльная тюрьма         

*   *   *
Вне гармонических звучаний
жесток и жёсток этот мир…
Из жести кружка, миска, чайник,
вагон, собака, конвоир.

Стук металлической посуды
и грохот кованых дверей…
XX век – палач, паскуда,
по горло музыки твоей.

Кровь на губах. Твои ноктюрны
Для жести водосточных труб
Звучат по пересыльным тюрьмам:
На жести спят, из жести пьют…
   
И снова двор тюрьмы, машина,
конвой, шипящий жесткий свет.
Где та железная пружина,
что в жизни держит этот бред?

Да наяву ли это с нами?
Откуда слышится хорал?
Кто там кровавыми губами
тюремный снег поцеловал?

Кого уводят? Чьи объятья?
Глаза слезятся на ветру…
На металлическом распятии
Христос приварен ко кресту.
  Декабрь 1985 года               
Пермская пересыльная тюрьма.               
 
*   *   *
                ...И жар соблазна
                Вздымал, как ангел, два крыла
                Крестообразно.
                Б.Пастернак
 
Ты – вечная моя река. Я – твой пловец.
Я раздвигаю темную поверхность
Судьбы твоей. Венок или венец
Сплетенных рук твоих мерцает, тонет, меркнет.

Как быстро заволакивает мгла
Сознание. В игре больших потемок
Из каждого угла по два крыла
Откроются. Но и углы потонут.

Ночная птица бросится во тьму,
Испуганная первым долгим стоном…
Не стоном, нет, - в ночи горящим стогом,
Скользящим отсветом по влажному веслу.

В ночи твоей я для тебя живу.
В багровых сумерках твоих восходит сила
Библейских слов: «И он познал жену…»
Роди мне дочь или роди мне сына.

Как бы слова молитв перезабыв,
Мычанием молиться буду, стоном,
О как прекрасен тихий твой призыв!
Я повинуюсь твоему закону.

Так, падая на стол, сгребают кон.
Вгоняют кол, чтобы пустил побеги…
Догнал тебя. Восстановил закон.
Дай вместе умереть. И вместе жить вовеки.
Лефортовская тюрьма
Апрель 1985 
               
                *   *   *         

Дней лет наших - семьдесят лет,
а при большей крепости - восемьдесят лет;
 и самая лучшая пора их - труд и болезнь,
 ибо проходят быстро,
 и мы летим.
Псалом 89

Позови меня, Господи, в эту горькую дымную даль…
Не грядущего Града ищу и не тихой субботы.
По молитве моей ежедневное, грубое рабство подай
И оставь в словаре лишь два слова: любовь и работа.

Я спокойно приму эту непредсказуемо долгую жизнь,
Это горе приму, понесу, сколько выдержит сердце,
И за все предстоящее мне напряжение нервов и жил
Пусть не стану я целью Твоей, но останусь лишь средством.

Я не ради победы – готов и к побочным стезям.
Пусть сошьют те, кто после, а я ограничусь примеркой.
Пусть любовь обернется несчастьем – готов и к слезам.
Пусть не музыкой времени буду, но в нотах пометкой.

Даже хлеб, как в молитве, чтоб только сегодня прожить.
Даже в кружке вода – чтобы только сегодня напиться.
Дай мне только спокойную радость болеть и любить
И оставь только разуму злую способность трудиться.

И когда я Твой голос услышу – не в воздухе – в сердце, в крови,
И ладонь от лица опущу, перестав закрываться от ветра,
Я скажу тебе: «Господи, сколько труда и любви…»
Вот и всё, чтобы знать, что Тобою я не был отвергнут.
 
Лефортовская тюрьма
ноябрь 1985.